Третий Рим

«Мир прелюбодейный и грешный поднял гордую голову свою на Церковь и ныне учит крещеный народ не веровать в Учение Христа, в воскресение мертвых, в Страшный Суд Христов и жить по своей плотской воле, исполнять все похоти плоти...» Иоанн Кронштадтский.

Глава третья. Третий Рим
Противостояние с Римом и Византией.  Обвинения в адрес иностранцев. Невежество и невоздержание. Бороды. Содомский грех. Пороки духовенства. Юродивые, колдуны. Кликушество. Унижение женщин. Домостроевский уклад. Измены. Всеобщее пьянство.

Греческие пастыри, крестившие князя Владимира, преподали наставление в православной вере: "Не  принимай учения от Латынян,  ибо их учение  развращено".  Сей наказ был воспринят буквально и неукоснительно исполнялся. Преподобный Феодосии  Печерский  (?-1074)  увещевал неразумных:   "с  последователями варяжской  веры  не  должно  иметь  общения  ни  по  делам  брачным,  ни  в причастии, ни в пище..."  Православное  духовенство  усматривало причину падения Рима в гордыне, а Византию подозревало в отступничестве. Подозрения оказались не беспочвенными. 6  июля  1439  г.  Флорентийский  собор провозгласил главенство папы над всем христианским миром. Впрочем, узурпация власти Римом продолжалась недолго: в 1453 г. Константинополь был захвачен турками.

Старец псковского Елизарова монастыря Филофей писал государеву дьяку Михаилу Мунехину: "Два Рима пали,  а третий  (Москва) стоит, а четвертому не бывать. Все христианские царства погибли от неверных. Только одного нашего государя  царство  благодатию  Христовою  стоит". Те же мысли о высоком предназначении Москвы и царства Московского Филофей повторяет и в письме великому  князю  Василию  Иоанновичу:  "Теперь  во  всей  поднебесной  один православный христианский государь - русский, а святая вселенская церковь, вместо Рима и Константинополя, сияет светлее солнца в Москве".

Естественно,    что  имперские  претензии  сопровождались    огульными обвинениями в адрес Западной Европы. Наиболее рьяные церковники прямо отождествляли ее с адом. Якобы, латиняне "ядят со псами и с кошками, пьют свой сец (т.е. мочу - А.С.); ядят диких коней и ослов, и удавленину, и мертвечину,  и бобровину,  и бобров хвост... А попы их не женятся законною женитьбою, но детей приживают  на  стороне  и  отдают их на воспитание наложницам... " Новгородские паломники,   посетившие ближайшее зарубежье,  утверждали, что лицезрели "истекающую из преисподней молнийную реку Морг, морских гадов", слышали зубовный скрежет грешников.

Россияне не сомневались, что намерениями чужеземцев владеет только корысть  и  злой  умысел.  Наши предки крестились  и  запирали  избы от «ляхов» "яко от гангрены и злейшей коросты". В XIV-XV в.в. великие князья демонстративно  омывали руки, которые им целовали послы во  время дипломатических приемов. "Темный" период русской истории был пропитан высокомерием и презрением  к западной культуре, которые, по существу, ничем  не  были  обоснованы.

Подавляющее большинство  жителей  Московии погрязло в  невежестве.  Стоглавый  собор,  состоявшийся  в январе-мае  1551  г.,  признал  упадок  нравственности  и  духовную нищету народа.  Князь Андрей Курбский (1528-1583), один из самых просвещенных русских людей того  времени, сокрушался:   "Мы,  русские,  голодом  духовным изнемогаем".

Новгородский  архиепископ  Геннадий  в  послании митрополиту  Симону описывает испытания кандидатов в священники:  "Вот приводят ко мне мужика; я приказываю ему читать Апостол, а он и ступить не умеет;  приказываю дать ему Псалтирь, а он и по той едва бредет. Я отказываю ему в священстве, а на меня жалобы... Земля, господине, такова: не может добыть, кто бы умел грамоте…  Бьют мне челом: пожалуй, господине, вели учить.  Приказываю учить эктенью, а он и к слову пристать не может; ты говоришь ему то, а он другое.  Приказываю учить азбуку, а они, немного  поучившись,  просятся прочь,   не хотят учить ее. А у меня духа не достает ставить неучей  в священники. Мужики-невежи учат ребят грамоте и только портят; а между тем за учение вечерней надо принести мастеру каши да гривну денег, за утреню то же, или больше; за часы особо... А отойдет от мастера, и ничего не умеет - едва-едва бредет по книге; а церковного порядка вовсе не знает". Однако, выбирать не приходилось...

По словам С.М.Соловьева, "жители Киева проводили утро до трех часов в занятиях, а потом отправлялись в шинки, где оставались вплоть до самой ночи и нередко, напившись до пьяна, заводили между собой драки".  Французский наемник Жак Маржерет писал, что на Руси "все без различия, мужчины и женщины, мальчики и  девочки  заражены  пороком пьянства самого  неумеренного".  Венецианец Амброджо Контарини в  своем "Путешествии" также свидетельствует, что "главнейший недостаток русских есть пьянство, которым они, впрочем, хвалятся и презирают тех, кои не следуют их примеру". Немецкий путешественник  Адам Олеарий, неоднократно посещавший Москву в период 1634-1643 г.г.,  отмечал, что "не только простой народ, но также знатные сановники и даже велико-княжеские послы, обязанные в чужих землях свято соблюдать свое высокое назначение, не знают меры в предлагаемых им крепких напитках, и если напитки эти им понравятся, то тянут их как воду, совершенно теряя разум, а иногда падая замертво".

Иноземным послам приходилось  жестоко страдать от  пьяного русского гостеприимства. Барон Сигизмунд фон Герберштейн на собственном опыте убедился, что отказаться от чарки было просто невозможно, ибо пили по очереди за здоровье государя,  потом его братьев, сыновей и так далее до полного изнеможения.
Английский дипломат Джайлс Флетчер в сочинении "О государстве Русском" пошел еще дальше: "Нельзя сказать наверное, что преобладает в этой стране - жестокость или невоздержание. Впрочем, о последнем я и говорить не стану,  потому что оно так грязно, что трудно найти для него приличное выражение. Все государство преисполнено подобными грехами. И удивительно ли, когда у них нет законов для обуздания греха,  прелюбодеяния и других пороков". Возможно, англичанин сгущал краски, однако, в 1551 г. Стоглавый собор с участием царя Ивана Грозного во всеуслышанье клеймил "скверные, позорные и скаредные дела - любодейство, прелюбодейство,  злой содомский блуд".

На протяжении нескольких веков притчей во языцах являлось ношение бороды. Известно, что борода лопатой всегда считалась национальной принадлежностью русского человека. Борода и усы являлись  непременным  атрибутом внешнего  вида святых, поэтому  считались богоугодными. Церковная иконопись сформировала  столь  жестокий канон, что бритье бороды воспринималось как кощунственное искажение образа Божия.* (*Наиболее непримиримые сторонники бороды готовы были ради нее на любые решительные действия. Известно, что насильственное отрезание бород явилось одной из причин бунта 1705 г. в Астрахани.)

Своей верховной властью Стоглавый собор постановил:  "Если кто бороду бреет и таким предстанет,  недостоин богослужения - ни сорокоустия по  нем  петь,  ни просфоры, ни свечи по нем в церкви ставить. С неверными да причтется!" Такому же осуждению подвергались и женщины:  "В Чудской земле замужние жены и вдовы головы бреют... и в том их безчинии великое поругание женскому полу".

По мнению авторитетных иерархов, брадобритие есть прямой путь к "содомскому греху". "Накладывают бритву на брады свои, - писал митрополит Макарий, - творящие угодие женам, увы, забыв страх Божий". Ему вторит благочинный Даниил: "Подобно блудницам обычаи имеешь. Волосы свои, не только бритвой, но и щипцами вместе с плотью отъемлешь... Позавидовав женам, мужское свое лицо на женское изменяешь.  Или весь хочешь женою быть? Не хочу, отвечаешь, женою быть, ибо мужчина семь. Если ты мужчина и не хочешь быть женщиной, то зачем бороду со щек щиплешь, волосы с корнем исторгать не срамишься? Лицо свое  румянишь и натираешь, щеки красным цветом натираешь?" Святой отец убежден, что все эти ухищрения  направлены  на возбуждение похоти: "Благоуханиями теми надеешься многих прельстить".

Содомский  грех глубоко проник в монастырский обиход. Стоглавый собор указал, что «Брадобритие есть блудодейная ересь на соблазн и на растление добрых нравов, к искажению полов ведущее, к содомскому греху». В этой связи было принято особое постановление, запрещавшее допускать в  монастырь  "голоусых"  юнцов,  желавших  обучаться  грамоте.  Постыдному пороку были привержены некоторые тогдашние владыки, например, митрополит Зосима,    которого  Иосиф  Волоцкий  называл  "сосудом  сатаны". Содомия распространилась и в армии,  что  видно  из послания Макария 1552 г. к царскому войску в Свияжске. Воины "безстыдно блуд  творили  с  молодыми юношами", а также оскверняли пленных жен и девиц.

Кормчая  XV в. обличала "содомскую пагубу, чего и у бессловесных нет" (т.е. нет даже у животных  - А.С.). В послании великому князю Василию Иоанновичу  старец Филофей умолял искоренить "горький плевел содомии". Того же самого вопроса касался он и в письме к Ивану Грозному, называя содомию жертвой    дьяволу. В середине XVI в. преподобный Максим Грек резко обрушиваясь "на потопляемых и погибаемых без ума богомерзким гнусным содомским грехом, в муках вечных".  "Доброличные отроки, уподоблявшиеся женам" вызывали у него такую неприязнь, что он требовал казнить их через сожжение и предавать вечной анафеме: "Проклят всяк, кто с мужским полом спит".

У европейцев, побывавших в России, также сложилось негативное впечатление. Матвей Шаум, участник вторжения шведов в 1610-1613 г., писал: "Русские погрязли в содомском грехе и никак не могут понять, как велик этот грех... Некоторые оскверняют себя скотским соитием".  Хорват Юрий  Крижанич провел в ссылке в Тобольске 16 лет  и не переставал поражаться испорченности  нравов:   "В России этот гнусный порок считается  шуткой. Публично,  в шутливых  разговорах,  один  хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху.  Недостает  только,  чтобы при всем народе совершали преступление". Адам Олеарий утверждал, что русские с удовольствием говорят о сладострастии,   однако, во время блудодейства снимают с  себя  крест  и завешивают иконы полотенцами.

Слово Божие с трудом прокладывало себе дорогу, ибо многие православные священники сами компрометировали его своим поведением. По словам того же Максима Грека, некоторые из них "светло и обильно напивались во все дни и пребывали в смесях и пьянстве и всяческих играниях, тешили себя гуслями и стыдными  ****ениями",  а  сирот  и  вдовиц  "бесщадно  и  безмилостиво расхищали".  Известны  были случаи, когда благочинные открыто  вели развратный  образ  жизни и содержали наложниц.

Даже монастырские стены не ограждали людей от распутства. Стоглав свидетельствовал:  "В нашем царстве на Москве и во всех градах находятся монастыри особые: живет игумен да два или три чернеца, или  как  где  случится;  да  тут  же в монастыре живут черницы  (т.е. женщины-послушницы - А.С.), но в том же монастыре живут миряне с женами и холостые;  в ином же монастыре черницы и чернецы живут вместе, а в ином попы и дьяконы и дьяки и пономари с женами тут же с черницами живут". Сам царь Иван Васильевич Грозный удивлялся монастырским порядкам:  "Аз видел, что монахи по четкам матерны лают".
 
За мзду и хорошее подношение попы творили сущее беззаконие: "многим людям молитвы говорили даже четвертым и пятым браком, а иных венчали в роду и племени, в кумовстве, сватовстве и законных роспусках (т.е. разводах - А. С.). Мужья  неповинно  жен  своих законных отпускают  и берут, а отпущенницы их выходят за других мужей, священники же такие свадьбы венчанием и молитвою случают законопреступно, не  страшась  Господа".

В России XVI-XVII в.в. любая болезнь или напасть приписывались дурному глазу  или  порче. Чтобы избавиться от несчастья люди первым делом обращались к юродивым и бесноватым. «Юродивые Христа ради» питались подаянием, одевались в рубище и   зачастую не имели крыши над головой. Зимой и летом босые, с нательным крестом на голой шее, они, как правило, устраивались на соборных площадях и ступенях храмов. Особенно  много их было в местах нахождения чудотворных  икон  или  мощей святого.  Юродивые не боялись громогласно обличать пороки и смело говорить правду в лицо власть имущим. На Руси юродивые традиционно пользовались огромным почтением за свое смирение и правдолюбие. Считалось, что они умеют снимать порчу,  излечивать недуги  и прорицать  будущее.

Таков был святой Блаженный Василий, московский юродивый и чудотворец XVI в.  Его поступки часто казались странными. Он мог неожиданно опрокинуть лоток булочника или разбить кувшин с квасом. Смиренно принимал побои рассерженных торговцев и молил за них Бога. А потом вдруг выяснялось, что испорченный  им товар был плохо приготовлен и негоден к употреблению. Проходя мимо дома, в котором проходила шумная попойка, он вдруг начинал обнимать и целовать его стены. На вопрос, что это значит, Василий отвечал: "Ангелы скорбные стоят у дома и сокрушаются о грехах людских, а я со слезами упрашивал их молить Господа об обращении грешников». При царе Феодоре Ивановиче в Москве подвизался другой юродивый Иоанн, по прозвищу Большой Колпак. Носил тяжелые вериги и на голове железный колпак, за что и получил свое прозвище. Около 1580 г. Иоанн предсказал нашествие поляков и их поражение.

Помимо юродивых на Руси расплодилось множество колдунов и знахарей всех мастей. Среди этой публики встречалось немало шарлатанов, поэтому отношение к ним было настороженное,  Колдуны пользовались дурной репутацией, ибо общались с темными силами и прибегали к заговорам. Колдуны подозревались в распространении порчи и болезней. Согласно грамоте царя Михаила Федоровича некая баба наговаривала на хмель с целью навести моровое поветрие на землю русскую. Его сын Алексей Михайлович лично пострадал от наговоров: невеста царевича Евфросинья Всеволожская страдала падучей болезнью, которую, по всеобщему убеждению, навел знахарь Мишка Иванов. Впрочем, спрос на услуги колдунов от этого не пострадал. Известно, что Соломония Юрьевна, одна из жен великого князя Василия III, в  1526  г.  обращалась  к  колдунье  за  помощью  от  бесплодия.

К началу XVII в. относятся первые указания на появление на Руси кликушества или "икотной болезни". В 1606 г. "в Перми поданы были две  челобитные жалобы:  одна - на крестьянина Тренку Талева, что тот напустил икоту на жену челобитчика, а другая - на посадского Семейку  Ведерника,  который будто бы напустил  икоту  на товарища по торговле; обвиняемых пытали и кинули в тюрьму".

Насколько справедливы были обвинения, судить сложно. В историях такого рода правда всегда щедро приправлялась вымыслом. В одном из сборников XVII в. рассказывается о дочери священника, которая в первую  брачную  ночь    подверглась   нашествию  бесов.  Нечистая  сила воспользовалась тем, что муж вышел по нужде и неосторожно не запер двери, к  тому же не осенил новобрачную крестным знамением. С  тех  пор  бесы регулярно таскали ее на болото, терзали и ублажали свою похоть. Несчастная рожала чудовищ, наподобие змей, которые высасывали у нее кровь. Страдалица исцелилась только после заступничества иконы Пресвятой Богородицы.

Культура общества во многом определяется его отношением к женщине. Никогда прежде и никогда впоследствии престиж русской женщины не падал так низко, как в XVII в.  Н.И. Костомаров в своем «Очерке домашней жизни и нравов великорусского народа» приводит следующие рассуждения ученого монаха: «Что есть жена? Сеть утворена прельщающи человека во властех светлым лицем убо и высокими очима намизающи, ногами играющи, делы убивающи. Многы бы уязвивши низложи, темже в доброти женстей мнози прельщаются и от того любы яко очень возгорается… Что есть жена? святым обложница, покоище змиино, диавол увет, без цвета болезнь, подпечающая сковрада, спасаемым соблазн, безисцельная злоба, купница бесовская».

Простая женщина из крестьянского или ремесленного сословия была обречена на  тяжелый  физический труд, частые роды и выкармливание детей, постоянные заботы о куске хлеба. Церковь  и светская власть  считали женщину нечистой и стоящей ниже мужчины: "курица  не  птица, а баба - не человек".  Побои и насилия над женщинами были в порядке вещей. "Олонецкий мужик,  - как утверждал Н.И.Костомаров, - и поныне определяет женщину как "поганое мясо", которое не стоит сожаления".

За малейшую провинность муж  таскал  жену  за  волосы,  раздевал  донага,  привязывал веревками к лавке и сек до крови. Одни мужья  предпочитали учить жен розгами, другие - дубиной. По  описанию Н.И.Костомарова,   плеть  для  семейных  увещеваний называлась в народе "дурак" и она постоянно пускалась в дело. Такое обращение не только не считалось предосудительным, но даже вменялось мужу в обязанность. Рассудительные отцы семейств придерживались  мнения, что тот, кто не бьет жену, дома своего не строит и не заботится о спасении души.

Естественно, ни о каком образовании и духовном воспитании женщины и речи быть не могло. Беглый подъячий Посольского приказа Григорий Котошихин доносил шведам: "Московского государства женский пол  грамоте  неучен, и не обычай тому есть, а народным разумом простоваты и на отговоры несмышлены и стыдливы: понеже от младенческих лет до замужества своего живут в тайных покоях и опричь самых ближних родственников, чужие люди никто их,  и  они людей видеть не  могут  и  потому  можно дознаться, отчего б им быть гораздо разумными и смелыми; также как и замуж выйдут, и их потому ж люди видают мало".

До  замужества девицу содержали взаперти,  неусыпно оберегая от малейших соблазнов. Любые контакты с представителями «мужеского пола» исключались. Устройство   Браки устраивались по согласию родителей и, главным образом, на основе  материальных расчетов.  Обычно молодые люди даже не видели друг друга вплоть до венчания. Если же жених настаивал  на  смотринах,  то его запросто могли ввести в  заблуждение, показав совсем другую девушку.  Г. Котошихин  утверждал,  что в подобных случаях родители пускались на явный обман, усаживая малорослых дочек на высокие скамейки, а худосочных обкладывая подушками. Помимо замужества у девушки  оставалось одно только убежище - монастырь:   "Девицы,  которые увечны и стары и замуж их взять за себя никто не хочет, таких постригают в монашество".

Австрийский  дипломат  Иоганн  Корб  записывает  в  своем  "Дневнике путешествия в Московию": "Отдавая девушку замуж, у нее спрашивают согласия только для формы.  Спросив  дочь, согласна ли она и услышав неизбежное "согласна", отец ударяет ее слегка раз или  два  плетью,  говоря "Этот последний удар, дочь моя, пускай напоминает тебе о родительской власти, под которой ты жила до сих пор. Ты выходишь теперь из под этой власти, но помни,  что если не будешь слушаться и уважать мужа, то он вместо меня станет  наказывать тебя этой плетью". Затем отец передает плеть жениху, который, сказав, что авось де этого не понадобится, брал плеть и затыкал ее себе за пояс". Таким путем девушка поступала из-под опеки родительской под опеку мужнюю, т.е. "из огня да в полымя".

В период месячных женщине запрещалось  сидеть  со всеми за общим столом, печь просфоры и т.п. Менструации считались заразными, поэтому  женщина  должна  была соблюдать величайшую осторожность. Ей нельзя было мыться вместе с остальными в бане, чтобы не передать недомогание другим членам семьи. Стирая запачканное кровью белье, женщина должна сливать воду "в угол под  стену дома",  чтобы  никто  случайно  не  ступил  в  лужу.

Житейские правила и наставления обобщил священник московского Благовещенского собора Сильвестр (? - ок. 1566) в своей редакции "Домостроя"*. (*“Домострой"  -  литературный  памятник  16  в.,  возникший  в  среде новгородского боярства и купечества.) Автор человеколюбиво советует не бить жены кулаком по лицу,  по глазам, не бить железным  или  деревянным  орудием,  чтобы не изувечить или не допустить выкидыша у беременной. В  любых  конфликтных ситуациях   следует обходиться  именно  плетью,  ибо  это запоминается надолго, в меру больно и страшно, но не создает угрозы для жизни. Бьет, значит любит!

Согласно "Домострою", женские комнаты устраивались в задней части дома, а ключи от них хозяин всегда хранил при себе. Супруга томилась, окруженная мамушками, кумушками, да сенными девушками. Самостоятельно показываться на людях ей не дозволялось,  разве  что при посещении церкви.  Но выход в город случался лишь по большим праздникам, поскольку каждый  уважающий себя боярин имел собственную домашнюю часовенку.

Для исключительных случаев жене полагалась повозка со слюдяными  окошками, так что видеть ее можно было только при посадке и высадке. Во время приема гостей женщина не могла сидеть с ними в одной комнате. Хозяин оказывал гостям большую честь, если выводил к ним жену или дочерей. При этом женщины должны были неукоснительно следовать домостроевским правилам:  "Не пересмешничать и не переговаривать ни о чем" и "со слугами пустых, пересмешных, нелепых, срамных речей отнюдь не говорить".

Конечно, жены попадались разные и далеко не каждая  соглашалась безропотно терпеть  произвол.  Случалось, что бойкие  бабенки  отвечали супругам  самой неприличной бранью.  Другие  мстили  доносами  или иными  хитроумными каверзами. Так, жена одного боярина разнесла сплетню, что ее муж умеет лечить подагру. Царь-батюшка, страдавший этой болезнью, потребовал боярина ко двору. Несчастный крестился и божился, что лечить не умеет. Однако, ему не поверили, потащили на дыбу и пригрозили казнью. Тогда он в отчаянии сделал царю примочку из первых попавшихся трав. Государю, на удивление,  стало  легче. Он отпустил  незадачливого муженька, предварительно  жестоко выпоров его за упрямство.

Бывали случаи, когда жены травили мужей. Наказание следовало ужасное: виновных закапывали в землю, оставляя наружу одну только голову. В таком положении их держали до самой смерти. Специально приставленные сторожа следили, чтобы кто-нибудь из сострадания не покормил несчастную. Прохожим разрешалось бросать деньги, которые затем употреблялись  на  гроб и на свечи для осужденной. Изредка пытка заканчивалась помилованием и заменялась вечным заточением в кандалы.

Чаще же всего женщины воздавали обидчикам  проверенным  классическим способом - тайною изменою. Запереть    добродетель   на  замок  не удавалось еще никому:  "Лучше в доме коза, чем взрослая дочь; коза по елищу ходит - молоко приносит, дочь по селищу ходит - стыд приносит". Несмотря на все принимаемые меры, жены успешно "клали мужей под лавку", как выражались в те времена.

Под видом торговок, гадалок или богомолок в дом проникали так называемые потворенные бабы, т.е. те, "что  молодых  жен  с  чужими  мужьями    сваживают".   Соблазнительницы подлавливали молодых женщин и в других местах: возле церкви, у колодца, на рынке,  на реке,  где полощут белье.  Вначале  они заводили знакомство с прислугой, а потом добирались и до госпожой... Бывало,  что потворенные бабы одновременно сводничали и мужьям, и женам.

Это  тем  более  легко  было  сделать,  если  хозяева  дома  крепко прикладывались к чарке. А пили на Руси не одни только мужчины.  "Вождь по жизни", справочник домашнего этикета, советовал: "Старой гостье подносить чару при всех: ей-то чара не в укор. Молодую гостью вызвать после обеда, будто на совет, да и тут одной подносить чару с поклоном и почетом. А то все делать в утаи, чтоб было без зазора и без укора от злых людей".

Однако, нет  ничего тайного,  что не сделалось бы явным. Иностранцам доводилось видеть, как пьяные, потерявшие стыд, бабы выскакивали голыми из общественных бань и завлекали к себе охотников. Адам Олеарий был свидетелем, как  во время богомолья в  Новгороде  напившаяся  до  бесчувствия  баба свалилась с карусели. При всем неприличии, вид полураздетой женской плоти оказался столь соблазнительным,  что один из мужиков  попытался  тут  же овладеть ею. Толпа собравшихся мальчишек улюлюкала и давала ему советы, однако, скоро выяснилось, что мужик сам мертвецки пьян и ни к чему не способен.

Зарубежные купцы и дипломаты судили не понаслышке, ибо нередко сами пользовались благосклонностью московских прелестниц. Репутация "нехристей" и распутников не только не вредила, а, наоборот, способствовала любовным приключениям.  "Женщина  соблудит с иностранцем, - говорили обыватели, - простительно; дитя от иностранца родится -  крещеное  будет; а вот как мужчина с иноверкою согрешит, так дитя будет некрещеное, оно и грешнее; некрещеная вера множится".

В 1533 г. скончался Василий III,  великий князь московский, "собиратель Руси",  как его называли современники. За малолетством  сына  его Ивана, управление  государством  захватили  высокородные бояре. Произвол их был беспределен:  "в те лета были наместники во Пскове свирепы, аки львы, а люди их, аки звери давили крестьян... А князь Андрей Михайлович Шуйский был злодей".

Временщики не признавали ни суда, ни справедливости. Никто на Руси не был уверен в личной безопасности:  "Тогда же в городах и селах неправда умножилась, буйства и ограбления многие". Как отмечал Никон, результатом такого правления были "слезы, рыдания и вопли  многие  по всей русской земле".  Третий  Рим  мельчал  и  хирел, все глубже погружаясь в  пучину аморализма...

Продолжение следует.