Год Дракона. Глава 8

– Ну, так, значит, будем ватажиться, фрязы?
Великий князь Мстислав Киевский снял с коротко остриженной русой головы мурмолку и положил ее на стол. Маленькая тафья из мягкого лилового бархата съехала на затылок, и он поправил ее обеими руками.
– Да, князь. Отныне и присно. Я грамоту папе Евгению доставлю, – францисканец Карпини низко поклонился князю и протянул Мстиславу ручальную грамоту.
Мстислав, откинув полу ярко-красного, расшитого жемчугами корзно, взял из рук посла грамоту и протянул ее дьяку. Тот с глубоким поклоном принял ее.
– Глаголь, – коротко приказал князь и опустился в резное кресло, покрытое парчой.
– «Мир и дружба да будут отныне между Киевом и Готским берегом и всеми ходящими по Восточному морю к взаимному удовольствию той и другой стороны. А если чего, Боже избави, сделается в ссоре убийство, то за жизнь вольного человека платить десять гривен серебра, или купца. За вышибленный зуб – три гривны серебра. Если виновный найдет поруку, то не сажать его в темницу, не надевать оковы, не приставлять к нему стражи... С вором, пойманным в доме или у товара, хозяин волен поступать, как ему угодно...», – продолжал читать дьяк нараспев зычным голосом.
Стоящие вдоль стен бояре, одетые поверх опашень из тонкого шелка в плотные бархатные охабени, заметно устали. Все они были немолоды и грузны. Стояли они, низко опустив головы, сложив перед собой руки и уперев взгляды свои в червленые сапоги со слегка расходящимися кверху голенищами, расшитые бисером.
– Лады, – наконец сказал Мстислав, – довольно.
Дьяк тут же умолк на полуслове, низко поклонился и, свернув ручальную грамоту, протянул ее князю. Мстислав тяжело поднялся, подошел к калиновому огню и, несколько минут подержав над ним сургуч грамоты, приложил к нему свой перстень с крупным бриллиантом и выгравированными на золоте орлами.
– Держи, – протянул он грамоту послу. – Да, парун сегодня, – сказал Мстислав, ни к кому не обращаясь, и посмотрел в окно. – Что еще у тебя, посол?
Карпини положил грамоту в зяпь и несколько секунд молчал, словно собираясь с мыслями.
– Через две седьмицы, Великий князь, в Киев придут корабли наши из-за моря Хвалынского, – сказал он и, замолчав, испытующе посмотрел на Мстислава.
– И что с того? – спросил Мстислав. – Продолжай.
– А я и прошу, Великий князь, защиты судов и товаров от половцев.
– Грех тебе, посол, пенять мне! Все товары ваши от супостатов схоронены надежно. А вот злато и сребро ввозить в землю нашу непозволено. Наша деньга серебряная и смоленская монета кожаная свою цену иметь должны.
Карпини, внимательно выслушав, согласно склонил голову.
– Есть у меня, Великий князь, еще новость. Чаю, знатная.
– Ступайте. Мир вам всем, – Мстислав поднял руку.
Бояре, низко поклонившись, гуськом пошли к выходу.
– Ну, глаголь, фрязь, что за новость такая знатная.
– Баял мне, великий князь, давеча сарацин, приехавший из Мааса, что на курултае в Каракоруме решили обратить победоносный меч на головы аланов и русских за то, что поставили они ногу состязания на черту сопротивления. Поход на Запад поручено возглавить Бату-хану, внуку Чингиз-хана и племяннику нынешнего великого хана Угедея...
– Вот оно что... – Мстислав глубоко вздохнул, стараясь не выдать охватившей его тревоги и волнения.
– Да, князь, истину глаголю.
– Продолжай, францисканец.
– Посол короля франков, достопочтимый и благородный рыцарь Гильом де Рубрук, написал весть мне: монголы осадили и взяли Маас. Несть числа убитых! Кости аланов по всей степи разбросаны. Немногие спаслись бегством.
– Этого не может быть! Аланы – лучшие на свете воины и братья наши во Христе, – Мстислав вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он встал из кресла, подошел к окну и распахнул его настежь.
– Это правда, Великий князь. Тебе дурно? Моим людям удалось перехватить гонца монголов. Вот письмо Бату-хана великому хану Угедею. Дозволь прочесть.
– Да, реки.
– «...Мы разрушили город Маас и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов...»
– Как такое могло случиться?! – прошептал князь. Мстиславу вдруг почудилось, что пол уходит у него из-под ног. На мгновение он потерял способность ясно видеть и, чтобы не упасть, крепко схватился за резную дубовую раму окна.
– Тебе дурно, князь? Позвать лекаря? – в тревоге спросил Карпини.
– Нет, не тревожься, посол. Продолжай, – дурнота отступила, и князю стало лучше.
Карпини поклонился и продолжил.
– Аланы призвали в союзники половцев. Сразились с бусурманами. Ни одна из сторон не смогла одолеть другую... – он вновь замолчал.
– Реки, посол. Не тяни, продолжай.
– Как будет тебе угодно, Великий князь. Тогда татары подкупили половецких ханов деньгами и богатыми одеждами.
– Ах, кипчаки! Недаром они волкам поклоняются! – Мстислав прошелся по горнице и, скинув с плеч корзно, вновь подошел к окну.
Солнце уже стояло почти в зените. День был не по-весеннему жарким. На дворе стоял месяц май. Князь увидел, как из голубницы взмыли в синее небо его сизари, громко хлопая крыльями.
– Если мне будет позволено, Великий князь, я продолжу.
Мстислав молча кивнул, не поворачиваясь к послу.
– Самое невероятное, Великий князь Мстислав, случилось потом... – посол замолчал и дождался, пока князь не подойдет к столу.
– И что же случилось потом? Продолжай, посол.
– Монголы произвели избиение, бесчинствовали, грабили. Забрали пленных, а затем догнали в степи половцев и расправились с ними.
– Да... Поведал ты мне былицу, посол Карпини, – промолвил князь и на минуту задумался. – Недавно дружина моя их юртичей схватила на меже. Надобно будет взять их на распрос. Пусть поведают мне о планах хана Угедея. Скажи мне, посол, что за люди они, бессермены эти? От чего в прах вменяют все на пути своем?
– Думаю, Великий князь Мстислав, все, что дорого нам, все, что жизнь наша – противно им. Оттого уничтожают они мир наш. Сказывал мне Акрополит Георгий, инок честной, что после погрома невозмогоста идти в поле: смрад ради множества избиенных. Церкви наполнены телесами мертвых.
Мстислав внимательно слушал посла Карпини. Лицо его словно окаменело. Глаза были широко раскрыты. Он машинально снял с пояса золотой оберег – маленький топорик – и, поцеловав его, зажал в руке.
– Неужели под силу им, сыроядцам, изменить жизнь нашу и развернуть Русь лицом встречь солнца? – наконец произнес он после долгого молчания. – Неужто Господь так казнит нас, смиряя гордыню нашу?
– Готовься к брани, Великий князь, – сказал Карпини. Низко поклонился Мстиславу и, сделав два шага назад, вновь склонил голову, собираясь выйти из горницы.
– Подожди, посол фряжский! Вот что. Передай папе Евгению: пока я нахожусь в Киеве, по эту сторону Понтийского моря и реки Дуная, татарской сабли не махать! Хорошо ли ты понял меня?
– Да, Великий князь Мстислав, хорошо понял! – Карпини вновь низко склонил голову.
– Ну, а пока здравы мы, негоже тебе, послу францисканскому, домой ехать в ватоле скромной, – Мстислав сменил тон и уже полностью владел собой. – На-ко, прими в дар, – он подошел к большому сундуку у противоположной от окна стены, открыл его и вынул массивную, до самого пола, шубу. Пошита она была собольим мехом внутрь. Рукава шубы были почти до пола, а с лицевой стороны имели разрез до локтя. Широкий отложенный воротник отделан мехом куницы. Спереди шуба завязывалась шелковым шнурком.
– Носи на память добрую о земле русской, – сказал Мстислав и посмотрел послу в глаза. – А мы будем делать все, что должно, и Бог нас не оставит. Вот, возьми. Путь тебе предстоит неблизкий, – Мстислав протянул Карпини бережальную грамоту, скрепленную княжеской печатью.
Посол принял ее и несколько секунд смотрел в голубые глаза князя. Затем поклонился и, подбирая рукой подол шубы, вышел из горницы.

_______________

Ватажиться – дружить.
Фрязы – итальянцы.
Корзно – плащ.
Сыроядцы – дикари.