Год Дракона. Глава 11

– Стой! Спешиться! Я кому грю! Слазь с коня! – немолодой, с висячими пышными усами воин наставил копье на гонца Великого князя Мстислава Киевского, боярина Андрея, сына Белозерского.
Тут же, как из-под земли, выросли еще два ратника. Один из них был вооружен шестопаром. Другой – бердашем. За спинами обоих – большие круглые щиты. Справа у каждого висел кожаный тул с десятью стрелами, на поясах болтались короткие мечи.
– Открой зени, надежа-воин! Не видишь – аллюр три креста. От Великого князя Мстислава грамота отдельная князю Стародубскому. Не тощи время мое, пусти! – закричал боярин Белозерский, сдерживая своего фаря.
– Покажь, – важно сказал старший заставы, но копье не убрал.
– Ну, туго с вами! – гонец протянул вою грамоту. Фарь под ним, весь в белой пене, играл, становился на дыбы и бил копытом.
– Ладно, боярин, езжай, – сказал старший, внимательно рассматривая печать и важно расправляя усы. – Сам ведаешь, разные гарипы наведываются. Время такое. А правду бают, что у татар аж триста тысяч пешцев и рога на челе?
– Мало ли что лают! – Андрей выхватил грамоту из рук вои. – Враки все это! – он пришпорил коня и исчез в темноте.
– Вот, князь Стародубский, это тебе, – выпив залпом кружку браги и хлопнув ею по столу, гонец, боярский сын Белозерский, протянул князю Александру ручительную грамоту.
– Еще налить? – спросил Александр и сделал знак чегеду, стоящему у двери.
– Нет, досыть, пожалуй, – поколебавшись, ответил гонец. – Смотри сюда, князь, – он расстелил на широком столе пергамент земли. – Это река Вожа, – Белозерский подвинул к себе свечу, – здесь брод единственный, и надлежит тебе, как князь Мстислав велит, удержать его, пока полки наши вот по этой дороге не пройдут. Видишь Черниговский тракт? – он вновь ткнул пальцем в карту. – К Калке идут полки со всей земли русской, на подмогу. Все ли ясно тебе, князь Александр?
– Места эти мне сызмальства известны, – ответил Александр, присаживаясь на лавку возле стола. – А велико ли
войско бусурман на Воже, боярин Андрей?
– Да нет, – после некоторой паузы ответил гонец. – Тысячи три, может, чуть более. Точно не ведаю, князь, но прелагатаи надысь меж собой баили, а я слышал. Истое тебе, князь, надобно до послеполудня выдюжить, а затем мы тремя полками мунгитам в тыл ударим. Завтра поутру брань начнется.
– У меня всего-то полтыщи дружинников, и кони у нас – не фари, как у тебя, боярин, и не камони, а товарные да сумные.
– Не тужи, князь Александр! Тебе борону держати полдня, не более. Да, может, бусурмане и не сунутся вовсе. Повезло тебе, князь Стародубский, что стоять твоей рати не на Калке-реке!
– Это отчего же?
– Рать татарская весьма обильна, а у нас каждый полк – себе голова, – помолчав, ответил Белозерский. – Добле свою выказать хочет. А половецкая рать Котяна... эх, сам знаешь, – боярин Андрей в сердцах махнул рукой. – Так что, князь, не медли, елико дружину к Воже веди. Ну, мне в обратный путь пора. Прощевай! Завтра поутру в строй, – боярин с сожалением посмотрел на пустую кружку, слегка поклонился, повернулся и пошел к дверям. – А тебе делов-то на полдня, – обернувшись, повторил он. – Ну, будь здрав!
Князь маленького русского городка Стародубска-на-Плесе молча смотрел ему вслед. Затем, когда двери за боярином захлопнулись, присел к столу, придвинул к себе серебряный подсвечник, склонился над картой и задумался.

– Вот, Аленка, посмотри, что я тебе принес, а? Отгадаешь? – князь Стародубска-на-Плесе зашел в светлицу на верхнем этаже терема и подошел к широкой кровати.
Балдахин из полупрозрачного китайского шелка был откинут. Алена полулежала на мягких персидских подушках.
– Ой, Сашенька, свет, я и не ждала тебя уже, – она попы­талась встать и поправила красную поневу, отделанную снизу бархатом и парчой.
– Лежи, голубушка моя, лежи, – удержала ее в постели бабка-повитуха. Она поправила княгине повойник и подала логвицу с отваром.
– Не полегчало тебе, Аленушка? – с надеждой спросил Александр, садясь рядом на лавку. Он разжал кулак и протянул жене яхонтовое ожерелье в золотых миниатюрных окладах. – Это тебе, примеришь потом.
– Спасибо, душа моя, Сашенька, – Алена взяла ожерелье и несколько минут любовалась им. – Уж семь недель, как непраздная я, – Алена передала ожерелье бабке-повитухе. – Да вот беда: горло болит, и никак оклематься не могу.
Повитуха отошла от постели княгини и, поставив серебряную логвицу на комод, бесшумно вышла из горницы, затворив за собой дверь.
Окно светлицы было приоткрыто, и порыв весеннего ветра, ударив в слюду, распахнул оконную раму. Заплясали

огни ярко горящих свечей. Где-то совсем недалеко неожиданно сверкнула яркая молния, прогремел раскат грома.
– Ой, Господи, спаси! – Алена быстро перекрестилась, достала из-под подушки маленькую иконку Божьей Матери в серебряном окладе и поцеловала ее.
– Не перепасти, Аленка, это всего лишь хмары надвигаются, – Александр подошел к окну и, выглянув во двор, затворил раму. Он все никак не мог решиться сказать жене о предстоящей разлуке, о грамоте отца ее, Мстислава.
– Боюсь, Сашенька, свет мой, из-за хворобы моей выброшу я до срока, – прошептала Алена, беря в свою маленькую ладошку большую руку мужа.
– Не тревожься, любимая, все хорошо станется, – Александр нежно погладил ее маленькие пальчики. – Да и нет здесь греха: зелья нет, и нет за это эпитимьи.
– А ты? Ты не осудишь меня? Не разлюбишь ли? – Алена внимательно посмотрела мужу в глаза.
– Что ты, Алена! Или забыла: «нельзя оставлять жену свою в тяжелой болезни», так в Писании сказано.
– Правду глаголешь? – Алена крепко сжала ладонь Алек­сандра, продолжая смотреть ему в глаза.
– Истинно правда! Как можешь ты думать о таком? – твердо сказал князь. – Люблю я тебя, Алена, и в женах обрящи мы истону.
Князь порывисто встал, наклонился над кроватью, обнял и крепко поцеловал жену в губы. Он почувствовал жар, исходящий от нее, и прижал свое лицо, влажное от упавших капель дождя, к ее горячему лбу. Несколько минут они не отпускали друг друга из объятий. Затем Алена разжала руки

и почти упала на пуховые подушки. Князь нежно погладил ее густые, чуть вьющиеся рыжие волосы.
– Муж с женой, Алена, что вода с мукой: сболтать сболтаешь, да не разболтаешь, – сказал князь, все никак не решаясь начать тяжелый разговор.
– А я, Сашенька, тебе верши сочинила. С превеликим рачением. Хочешь послушать?
– Конечно хочу, красно солнышко.
– Да летела тут стрелочка по поднебесью,
Да попала по царским окошечкам.
Отстрелила все маковки позолочены,
С церквей-то кресты повыламывала.
– Словутие идет, Александр, надвигается на нас рать неведомая. Правда ли это? – вдруг, совершенно неожиданно, спросила она мужа.
– Туне ты переживаешь, Алена. Нельзя тебе волноваться сейчас, вот что истое. Но это правда, – помолчав, добавил он.
– Правда... – еле слышно повторила Алена. – Значит, не обманул меня сон, – в ее больших широко открытых зеленых глазах стояли слезы. – И кто супостат этот?
– Не ведаю, Алена, но противники они всего уклада жизни нашего. Жгут города, в прах все живое обращают. Много чего разного об них гости бают, но ты же знаешь: если б криком дома строили, то осел по два дома возводил бы за день. – Князь поднялся с лавки и, присев на краешек постели, вновь обнял жену. – Отец твой, Великий князь Мстислав, давеча грамоту ручальную прислал. Велит рать к Воже вести, и...

– Нет, нет, Саша! Почему тебе вести?! Пошли Никиту Гречанина или Евпатия Коловрата. Нет, не отпущу! – Алена изо всех сил обняла мужа и прижала к себе.
– Ну что ты, Аленка! Свет мой! – князь мягко высвободился из ее объятий. – Как можно? Народ-то Стародубска-на-Плесе меня на княжение пригласил... Да и как я дружине в глаза посмотрю? Нет, мне рать вести надобно.
– Гречанин опытный ипат, он справится и без тебя, Александр. Побудь со мной, прошу тебя, – Алена едва сдерживала себя, чтобы не разрыдаться.
За окном вновь прогремел гром, сверкнули молнии, крупные капли дождя продолжали барабанить по крыше терема, ударяли в оконную слюду.
– Нет, Алена, нет, – Александр решительно встал и вновь подошел к окну. – Нет, – повторил он, возвращаясь к постели жены. – Все, что я должен сделать, я всегда делаю сам и на войне, и на охоте. Иначе не быть мне на княжении.
– Саша, свет мой, такие сны снятся мне, и...
– Все! Все, Алена! Не оскорби душу алчущую и не разгневи мужа в трудах его, – Александр наклонился, быстро поцеловал жену в губы и направился к выходу
Перед самой дверью он остановился и, обернувшись, сказал:
– Не тревожься, жена. Князь Мстислав дал мне поручительство нетрудное, всего-то до вечерней звезды переправу оборонить. Второго дня к утру жди. Видать, жалеет меня отец твой. На главную брань не зовет. Да, вот еще, – помолчав, сказал князь, – не запамятай: двести отроков и девиц отправь на ученье книжное в Андреевский монастырь, к отцу Питириму.
Алена молча смотрела на мужа не в силах вымолвить ни слова.
Князь перекрестился, затем низко поклонился, молча постоял в дверях и вышел из светлицы.
Покинув терем, он несколько минут с наслаждением дышал свежим, чистым после дождя воздухом. Много недель стояла сильная жара, и ливень с грозой принес долгожданное облегчение. На дворе было уже совсем темно. В просветах низких облаков мерцали яркие звезды. Сойдя с крыльца, князь пересек заулок, открыл дверь сокольничего приказа и вошел в покои.
Сокольничий, боярин Федор, завидев князя, поднялся и сделал несколько шагов ему навстречу. Ловчие тоже степенно встали, сняли шапки и низко поклонились.
– Идите спать, други. Не понадобится мне помощь ваша, – сказал Александр, проходя мимо ловчих. – И ты, боярин, ступай. Верно служил ты и отцу моему, и мне, – князь обнял старого сокольничего, одетого в старомодную широкую свиту с цветной окантовкой поверх рукавов. – Вот тебе алафа моя, – князь достал из зяпи золотую гривну и протянул ее боярину.
– Благодарствую тебе, князь Александр, – сказал сокольничий, принимая награду, – но от юности я к золоту равнодушен, тебе же ведомо сие. А в старости подобает мне и вовсе в нищете жить. А уж послужить тебе мы завсегда рады.
– Идите отдыхать от трудов ваших, – повторил Александр и вошел в кречатню.
Его любимый сокол Разгуляй сидел отдельно от других кречетов. Князь снял с головы Разгуляя бархатный клубочек, расшитый золотом, и погладил его по шее. Сокол благодарно заклекал и нежно ущипнул Александра за палец. Грудь и хвост Разгуляя украшали бархатные нагрудник и нахвостник, расшитые жемчугами. А еще к хвосту был прикреплен маленький серебряный колокольчик, чтобы не смог сокол потеряться и сгинуть.
– Прощай, брат Разгуляй, – сказал Александр, целуя сокола. – Даст Бог, свидимся. Не балуй тут без меня, – он поднял птицу и бережно перенес ее в большой деревянный короб, обшитый изнутри мягкой овчиной. – Прощай, – повторил он и вышел из сокольничего приказа.

Было уже далеко за полночь, когда в горницу князя вошли посадник Матвей, воевода Никита Гречанин, тысяцкий
Боброк и дьякон Мефодий. Князь Стародубский, еще молодой человек лет тридцати, высокий, курносый, с круглым лицом и русыми густыми волосами, сидел на лавке в простой рубахе без ворота. Короткие гачи были заправлены в сапоги. Александр перебирал оружие и смазывал салом мечи, чтобы они легче выходили из ножен и не ржавели. Нижний отдел ножен изнутри был покрыт медвежьей шкурой, вывернутой к клинку, чтобы меч не тупился. Перед князем лежали также сулица и бердаш.
– Вот что, други, – князь Александр встал и бережно положил меч на лавку. – Получил я грамоту от Великого князя Киевского Мстислава. И надлежит нам немедля выступить к реке Воже, оборонить брод от бусурман. Обестить надо посадских тихо, в колокол не бить. Собираемся на купище через годину. Гонец сказал, что удержать брод нужно до обеда, а там подойдут войска Олега Курского и потяти мунгитам в тыл. Ты, Никита, немедля пошли вперед рати отряд дозорных, чтобы глубины проверили, пергамент местности сделали и языка добыли. Повторяю: чинить всполох немедля. Сейчас выступаем. Все ли ясно вам?
– Все ясно, князь, – ответил воевода Никита Гречанин, пожилой, высокий, со шрамом через все лицо и длинными седеющими волосами, спадающими на все еще могучие плечи.
– Кого замест себя оставить, князь? – спросил посадник Матвей, сделав шаг вперед и слегка поклонившись.
– Да никого не надо, – после некоторого колебания ответил князь. – Сам и оставайся. И молитесь с дьяконом за нас. Даст Бог, вернемся к следующей ночи.
Через годину во всех избах Стародубска-на-Плесе горели огни. В домах побогаче зажигались свечи, в избах победнее горели масляные светильники. В бедных хатах тускло мерцали лучины. А еще через полгодины посадское ополчение, старшая и младшая княжеские дружины стояли на старом городском купище, готовые маршем двинуться к реке Воже. К тому самому единственному броду возле широкой излучины, где река, огибая остров Ворск, впадала в Днепр.
Жены, многие с грудными детьми на руках, бежали за ополчением по деревянным мостовым до самого детинца. Никто не плакал и не причитал. Женщины совали воинам узелки с едой и крынки с молоком и водой. Мычали недоенные коровы, лаяли рвущиеся с цепей собаки. Вои шли молча, неся на плечах кистени, шестоперы, топоры. У очень немногих были бердаши и саадаки. Войско, растянувшись от Копырева конца до Запольской улицы, наконец подошло к Владимирским воротам.
Князь Александр Стародубский верхом на белом коне со старшей дружиной ехал впереди рати. Воевода Никита Гречанин с младшей дружиной замыкал шествие войска. Возле Владимирских ворот князь спешился и, взяв из рук дьякона Мефодия икону Богородицы, поцеловал ее. Затем повернулся лицом к Десятинной церкви, опустился на колени и трижды перекрестился. Дружинники также спешились и встали на колени. Опустилось на колени и посадское ополчение. После короткой молитвы дьякон каждому поднес крест для целования. Александр поднялся и трижды в пояс поклонился стоящим у стен горожанам.
– Городник и посадник! – зычно проговорил он. – На вас оставляю я город сей. И хранит вас Бог! – князь протянул посаднику верующую грамоту.
– Храни Бог тебя и войско твое, – отвечал посадник, принимая из рук князя свернутую трубкой тяжелую грамоту и целуя ее.
Александр кинул прощальный взгляд на золоченые кресты Михайловской церкви, куда он бегал еще мальчишкой, оглядел купола Андрея Первозванного. Затем его взгляд задержался на Прокалиевом саде, где воздвигалась церковь пророка Ильи...
– Пора, князь, – тихо проговорил Никита Гречанин, не поворачивая головы.
– Вперед! – скомандовал Александр, вскочив в седло и подняв правую руку вверх.
Войско быстро миновало городские ворота, острог и вышло в поле. Тут только заплакали и запричитали оставшиеся одни жены и дети. Но вои этого уже не слышали. Верный клятве и послушный ручальной грамоте Великого князя Киевского Мстислава, князь Стародубский вел свое небольшое войско защищать брод. «Всего-то делов – до обеда, – думал князь, вспомнив слова боярского сына Белозерского и пришпорив коня. – Кто они, эти монголы?»

_______________

Шестопар – разновидность булавы с шестью лопастями.
Аллюр три креста – срочная княжеская почта.
Фарь – боевой конь.
Гарипы – странники.
Чегед – слуга.
Понева – верхняя женская одежда.
Повойник – обруч, повязка вокруг головы.
Непраздная – беременная.
Перепасть – пугаться.
Эпитимья – церковное наказание.
Истона – успокоение, покой.
Рачение – любовь.
Словутие – слух, молва.
Туне – напрасно.
Ипат – военачальник.
Свита – верхняя мужская одежда.
Алафа – награда.
Сулица – копье.
Обестить – известить.
Купище – площадь, рынок.
Всполох – тревога.
Детинец – внутренняя городская крепость.
Саадак – чехол для лука и стрел.