Год Дракона. Глава 13

– Тс-с, – десятский Михаил Брагин поднял руку. Сторожевой отряд из пяти воев, посланных воеводой Никитой Гречаниным, остановился на опушке леса и замер. – Позарути, – Михаил слегка наклонил вейю, – видите, во-о-о-н там, по ошую, за рекой, у самого берега?
– Да, – прошептал Подгол, – зрю. – Опытный кмет, он обмазал свое широкое лицо болотной грязью, и теперь лишь узкие щелки глаз его блестели, отражая лунный свет. – Изымати нада их, десятский. Вон тот мунгит у них вроде бы за старшего. Хороший язык будет, – добавил Подгол, указывая на тучного молодого монгола, спешившегося с низкорослой лохматой лошади. Стоял он впереди остальных и зорко всматривался в противоположный берег. Затем повернулся и что-то тихо сказал.
Всего монголов было четверо. Остальные трое, услышав команду, быстро спешились, взяли в руки длинные жерди и осторожно пошли к воде.
Десятский подъехал еще ближе к краю обрыва, чтобы лучше видеть происходящее. В небе стояла полная луна, ее свет отражался от бритых голов монголов. Они уже зашли в воду по пояс и, тихо переговариваясь между собой, замеряли глубины, делая длинными ножами отметки на шестах.
– Подгол, Дмитр, – тихо молвил десятский, осторожно опуская ветку и слегка придерживая ее. – Ведаете, что делать? Без замятки!
В ту же секунду двое молодых воинов соскочили с коней. Что-то тихо шепнув им на ухо, они передали бразды товарищам и начали снимать одежду, аккуратно складывая ее в большие кожаные мешки, прикрепленные к седлам. Раздевшись донага, каждый надел широкий ремень и закрепил на нем два ножа с тяжелыми свинцовыми рукоятками и длинные веревки. Затем бесшумно они прошли вверх по течению около двухсот метров и вошли в реку.
– О, еще студеная! – Подгол наклонился и срезал две тонкие длинные трубки тростника. Одну из них он протянул Дмирту. – Держи, кажись, то, что надо.
Они зажали тростник во рту и бесшумно погрузились в воду с головой. Цепляясь за камни и коряги на дне реки, вои быстро под водой совершенно бесшумно двигались к татарам, стоящим уже по грудь в Воже.
Их командир, юртич Бурундай, отправив нукеров мерить броды, разлегся на влажной от росы траве. Он достал бурдюк и, не без труда откупорив его, начал потягивать бражный кумыс, закусывая его хургитом.
Между тем трое нукеров в реке продолжали медленно продвигаться вперед. Постепенно они разошлись в стороны. В некоторых местах вода доходила им уже до шеи, ноги вязли в иле. Подгол и Дмитр, дыша под водой через тростниковые трубки, вначале атаковали монгола, стоящего по течению ниже всех. Все произошло мгновенно: Дмитр резко дернул нукера сразу за обе ноги. Потеряв равновесие, тот без всплеска ушел под воду, и Подгол одним ударом ножа перерезал ему горло. Дмитр сильно толкнул труп, и нукер отправился в свое последнее путешествие вниз по Воже к Днестру. Очень скоро за ним последовали и два других мунгита. Им также беззвучно перерезали горло и осторожно опустили в воду.
Юртич Бурундай, отпустив коней – мохнатых, коротконогих и сильных – лежал на траве и смотрел в небо. Яркие русские звезды висели прямо над его головой. Казалось, протяни руку и собирай их с черного бархатного неба в мешки. Бурундай был знатного ханского рода Темучин и мечтал после этого похода получить повышение. Один его дядя был начальником ханских кибиток, другой только что пожалован самим Угедей-ханом званием дорхан. Это была высокая редкая честь, и сулила она удачу всему роду. Юртич Бурундай поднялся и, потянувшись, подошел к одной из лошадей. Он потрепал каурого коня по холке и наклонил ему голову. Затем достал короткий кривой нож и, сделав небольшой надрез на шее, жадно стал пить кровь.
Аркан, брошенный Подголом, захлестнул ему горло, нукер захлебнулся и закашлялся, давясь теплой конской кровью. Он попытался ослабить удавку руками, но Дмитр ловко подсек ему ноги, навалился всем телом, завел руки за спину и крепко связал их.
– Что дальше, Подгол? – спросил Дмитр, переворачивая хинови и запихивая ему в рот большой пучок травы.
Не ответив, Подгол опустился на корточки и принялся не спеша обыскивать пленника. Он достал из поясной сумки монгола, висевшей на левом боку, моток суровых ниток, иголку, шило, веревку, брусок для точки ножей, тетиву, кусок мыла.
– Вещи требные, – в раздумье проговорил Подгол. – Видать, готовятся к брани сурьезно. И ятаган у него какой справный, – добавил он, изучая татарскую саблю.
– Зачем ты пришел на землю нашу, бусурмен? – спросил Дмитр. – Разбутеть хочешь? Так у тебя и так все есть, – он кивнул на сумку.
– У него же трава во рту. Как он тебе ответит? Да и не знает он языка нашего, поди, – сказал Подгол, к чему-то прислушиваясь.
– И то верно, – ответил Дмитр, приподнимая пленника за плечи.
– Чего его пеняти? Он человек ратный – ему велели, он пришел. Так? – Подгол похлопал татарина по толстым щекам. – Не понимаешь? Ну да ладно, скоро поймешь.
– Надысь баяли о рогах... На челе рогов у него нет, – сказал Дмитр, внимательно разглядывая нукера.
– Тише, – вдруг шепнул Подгол, ложась на траву и прикладывая ухо к земле. – Стонет кто-то, кажись. И еще: топот конский слышу, – сказал он шепотом, приподнимаясь.
Монгол зашевелился, пытаясь освободиться или хотя бы ослабить веревку. Руки у него затекли, а трава во рту не давала дышать.
– Я тебе бузить! – Дмитр сильно ударил кулаком юртича в живот, и нукер снова затих.
Меж тем стало заметно светлее. Поднималась десница. Выпала роса и замолчали цикады. Подгол, пригибаясь, сделал несколько осторожных шагов вперед, раздвинул кусты жимолости и вдруг увидел абсолютно голого человека, лежащего на боку и негромко стонущего. Кроме креста на груди, на нем не было никакой одежды.
– Ты кто? Русич? – удивленно проговорил Подгол и осторожно приподнял человеку голову. Тот открыл глаза.
– Я... я... пришел узнать... Ох, как голова болит.
– Что глаголешь ты, неведомо мне. Лады. Елико грясти надо. Подымайся, ну, – Подгол подхватил Александра под руки и попытался приподнять.
– Что там, Подгол? Аркуда? – спросил Дмитр, приближаясь к кустам и держа наготове длинный нож.
– Какой аркуда? Душа крещеная, позарути, – Подгол кивнул на крест, висевший на коротком кожаном ремешке на груди Александра. – Подсоби шибче.
– Что за етерь такой? – удивленно спросил Дмитр.
Вдвоем они подняли Александра и стали двигаться в сторону лежащего в десяти метрах от них монгола. Тот, пользуясь моментом, отчаянно крутился на траве, пытаясь освободиться.
– Пригнись... Залаз там, на увозе, – прошептал Подгол, но было уже поздно.
Разъезд татар, спускавшийся с холма, заметил их. Нукеры, привстав в седлах, поворотили коней и быстро поскакали в их сторону.
– Борза уходим! Этого мунгита на коня. И его тоже, – поколебавшись, приказал Подгол, кивнув на Александра.
Вдвоем они быстро взвалили на коней нукера и постепенно пришедшего в себя Александра и стали двигаться к броду. Татары были уже близко. Это был дозорный арбан.
– Сможем ли газнути, Подгол? – закричал Дмитр. – Или тута заразимся?
Он уже успел расчехлить саадак одного из монгол и достал лук.
До реки оставалось метров двадцать, не более, но и татарские конники приближались быстро. Беглецы уже слышали их гортанные крики и храп коней.
– Давай, давай! Хорошо, что выжлецов у них нет, уйдем. Неужто всуе мы в дозор ходили? А ну, борзо, борзо, чтоб тебя! – кричал Подгол, подгоняя коня ударами руки.
Шу-ух, просвистела в воздухе стрела и воткнулась в березу, стоящую справа впереди них на самом берегу.
– Эх, не уйдем, Подгол! – Дмитр изо всех сил тянул коня за узду.
– Уйдем, не сумневайся.
Шу-ух, вторая стрела, задела левое плечо Александра и вырвав кусок кожи и мышцы, прошла навылет. Третья стрела вонзилась Дмитру в рамо и, не задев кости, вышла спереди, чуть выше ключицы. Вода возле него сразу окрасилась в красный цвет.
– Ах, ах, вельзевул! – закричал Подгол. – Держись, Дмитр!
Они уже вступили в залавок, и до противоположного берега оставалось каких-то пятьдесят метров. А там небольшой крутой подъем – и спасительный лес. Беглецы были на середине реки, почти по грудь в воде, когда татары достигли берега. Десница встала, и они были видны, как на ладони. Монголы осадили разгоряченных коней и спешились.
Трое нукеров, не спеша, спустились к самой воде и, достав из саадков стрелы, начали оперять их. Они одновременно подняли луки. До беглецов было рукой подать, и гибель их казалась неминуемой.
– Ныряй, Дмитр! – закричал Подгол. – Ныряй шибче!
Шу-ух! Стрелы пропели над их головами, и трое татар, не успев спустить тетивы, повалились лицами в Вожу.
– Лады. Я среднего, Андрей ошуюю, Василий одесного. Потяти! – скомандовал десятский Михаил Брагин.
Вж-ж-жик! Три стрелы вновь разорвали утреннюю тишину. Потревоженная стая гусей взмыла в воздух. Еще трое стоящих на берегу татар замертво повалились на землю. Оставшиеся четверо быстро вскочили на коней и, поворотив их, поскакали прочь.
Подгол, Дмитр, Александр и пленный татарин благополучно переправились на противоположный берег Вожи и по крутому склону поднялись к ожидавшим их товарищам.
– Ох, и горазд ты судьбу искусити, Подгол! – проворчал десятский, с удивлением разглядывая Александра. – А это кто?
– Не ведаю я. Гарип какой-то, – ответил Подгол. – В кустах отыскали.
– Ну, и на кой ляд ты его притянул сюда? Что нам с ним делать?
– Так ведь крест на груди у него... Не оставлять же душу крещеную бусурманам. Может быть, он русич или алан...
– Эх, Подгол, давно мы с ябетником не баяли. Не было нам печали. Лады. Но надо же его одеть хоть в рубище, не везти же нагим.
Подгол приложил к ране Александра лист подорожника и закрепил его тонким прочным стеблем осоки.
– Василий, Алексей, – позвал десятский воев, – камору княжескую поставьте вон на том высоком холме, – Михаил Брагин указал на огромный пень, возвышавшийся на холме у опушки. – Борзо, брезг вот-вот наступит. Да и гарипа этого оденет кто-нибудь или он так и будет нагим сидеть?
– А то!.. Окрест баб не видать. Пусть ходит, – засмеялся Алексей. – Ну ты, мунгит, – он сильно пнул татарина, сидящего на корточках, ногой в живот, – снимай портки шибко и терлик заодно, – Алексей начал стягивать с татарина расшитый бисером кафтан.
Бурундай не сопротивлялся. Он лишь презрительно кривил тонкие губы и крутил бритой головой.
– Эй ты, надежа-воин, оставь амоната, не тронь его, я тебе грю! Ты, что ль, его добыл? – Подгол плечом резко оттолкнул Алексея, да так, что тот чуть было не упал, попятившись и зацепившись за корягу.
– Ты что, Подгол?! Бесермену блажати, во как?!
– Пусть он и бесермен, а собину его изымати не смей! Пусть хоть половец, хоть хазарин... На, нукер, возьми. Нам чужого не надо, – Подгол наклонился, поднял лежащий на траве кожаный мешок с нитками, иголками, шилом и прочими вещами и протянул его пленному. Татарин с удивлением взял его. – Ходь, дам я тебе порты и рубаху, – сказал Подгол Александру и, повернувшись, пошел к своему камоню, пасшемуся неподалеку на опушке. Через минуту Александр был одет в порты, сермягу и уже натягивал чаги, до этого аккуратно сложенные в походной сумке Подгола.
Одевшись, Александр присел возле большого дуба, стоявшего на опушке. Дмитр, заботами Подгола и десятского Брагина, уже лежал на ложе из мягкого мха, покрытого епанчей. Татарин стоял рядом на коленях и метал на восток поклоны. Рана у прелагатая, в отличие от Александра, была серьезная. Стрела, вошедшая ему в спину чуть выше правой лопатки, ударилась в ребро и вышла наружу. Наконечник ее был тяжелый, металлический, а не костяной, и вынуть стрелу было сложно.
Шок у Александра прошел. Он уже понял, что аппарат, сконструированный монахом, дал сбой. Что-то не получилось, не сработало, пошло не так, как задумывалось. Он несомненно в России, во всяком случае среди русских, это понятно, но в каком времени? И месте? Монах убеждал, что отправит его на 120 лет назад, в эпоху расцвета человечества. В годы могущества России. Луки, стрелы, мечи – на расцвет цивилизации это было не очень-то похоже.
Да и самим русским, по всей видимости, приходилось не сладко.
Рана с виду не очень большая, на левой руке кровоточила, и тупая боль все больше давала о себе знать. Александр попробовал найти лист подорожника, но в густой траве все никак не мог отыскать целебное растение. Татарин, закончив молиться, достал из отданного ему мешка кусок соленого твердого, как камень, хургита и разломил его на три части. Одну протянул Александру, другую – Дмитру.
– Эй ты, гарип... И на кой ляд мы тебя устрети... Через тебя меня стрела уязвити, – обернувшись к Александру, со стоном сказал Дмитр. – Ох, сланый какой! – Дмитр попробовал татарский сыр. – Достань, етерь, из зяпи ватолы моей хлеб, а то я руки поднять не могу. Рамо болит.
Александр достал из кармана плаща большой кусок хлеба и протянул его Дмитру.
– Разломи поровну на всех, – сказал Дмитр со стоном.
Александр постарался ровно разделить хлеб грубого помола, оставив меньшую часть себе. Тут только он почувствовал сильный голод. Ему казалось, что не ел он уже тысячу лет и запихнув в рот большой кусок он принялся жадно жевать его.
Меж тем состояние Дмитра с каждой минутой становилось все тяжелее. Он уже прерывисто дышал и все громче стонал. Александр подошел к нему, и потрогав рукой лоб Дмитра, ощутил сильный жар.
– Я постараюсь достать стрелу, – сказал он, указывая на оперение. – Потерпишь?
– Язвень, а ты что, кудесник или балий какой?
– Нет, но ждать нельзя боле. Надо убрать стрелу, иначе рана нагноится – и уже ничто тебе не поможет.
Десятский и Подгол рисовали пергамент местности, остальные стучали чеканами, возводя камору для князя, и до раненого Дмитра, похоже, никому дела не было.
– Да, желвь все больше, – согласился Дмитр, посмотрев на рану и сокрушенно качая головой. – Ну, что ж, делай, что можешь... Но ты, часом, не вельзевул?
– Нет, – успокоил его Александр, до конца не понимая, что означает вельзевул.
Он взял из рук Дмитра большой кривой нож и несколько минут подержал лезвие над огнем костра. Затем оторвал ворот своей рубахи и обильно смочил его крепкой брагой из стоящего рядом бурдюка. Потом осторожно протер кожу у места входа и выхода стрелы. Татарин перестал жевать и с открытым ртом и большим интересом наблюдал за действиями Александра.
– Ну, сейчас держись, друг. Будет больно. Возьми, на-ко вот, – Александр протянул Дмитру толстую ветку. – Зажми во рту, чтобы зубы не поломать и язык не откусить. Давай, давай, не мешкай.
Дмитр в точности выполнил все указания Александра и зажал во рту толстую ветку березы.
– А ты, – сказал Александр татарину, – подержи ему руки, чтобы не дергался и не мешал мне. Несколько секунд монгол не понимал, чего от него хотят, но затем закивал головой и всем телом навалился на Дмитра.
Александр помыл руки брагой и шагнул к раненому.
– Ты точно вельзевул! Зачем брагу переводишь? – вяло запротестовал Дмитр, но сделать уже ничего не мог: татарин крепко держал его руки, навалившись всем телом.
Александр быстрым движением сделал глубокий разрез на спине, затем освободил древко от оперения, расширил раневой канал и удалил сгустки крови и кусочки грязи. Дмитр за все это время не проронил ни звука. Он по-прежнему лежал, не шевелясь и казалось вот-вот перекусит ветку. Только на лбу его выступил пот, и лицо стало белым, как полотно. Затем с помощью татарина Александр перевернул Дмитра на левый бок и с трудом отсоединил наконечник стрелы от древка. Потом он осторожно потянул стрелу и сантиметр за сантиметром, стараясь не задеть сосудов и нервов, вытащил ее из тела Дмитра.
– Ну, полдела сделано, – наконец сказал Александр, переводя дыхание. Он отбросил стрелу в сторону. – Держись, Дмитр, еще не все.
– М-м-м, – глухо простонал Дмитр и закрыл глаза.
– Давай иглу и нитки, – Александр повернулся к татарину и жестами объяснил свою просьбу, кивая на мешок.
Наконец Бурундай понимающе закивал головой и быстро достал из сумки иголку, нитки и протянул их Александру. Ушко иглы было широким, и Александр без труда вдел в него суровую нить. Соединяя края, он принялся зашивать рану на плече Дмитра.
В школе, где Александр учился, была наука о выживании, и азы медицины должны были знать все ученики.
– Не ведаю, кто ты, вельзевул, балий или волхв, – прошептал Дмитр слабым голосом, – но если я полегчаю, дам тебе моего чалого, с превеликим ублажением.
Юртич продолжал, сидя на корточках, с большим интересом следить за происходящим. К школьным урокам выживания отношение у Александра было серьезное, и это сейчас очень пригодилось ему. Он вспомнил рассказ учителя естествознания про простую грибковую плесень, способную избавить от воспаления в считанные часы. Закончив зашивать рану, он взял шапку Дмитра и, отойдя от дуба метров на десять, легко нашел под деревом цветущую серо-свинцовую плесень, осторожно собрал ее ножом и сложил в шапку. Вернувшись, переложил плесень в котелок, залил его до половины водой и повесил над костром. Через полчаса отвар был готов. Александр дважды процедил его через мох и, слегка остудив, поднес к губам, казалось, впавшего в забытье Дмитра.
– Пей, – слегка приподнимая ему голову, сказал Александр.
– А? Что? – Дмитр открыл глаза. – Вскую ты этим зельем напоить меня хочешь, балий! – он головой оттолкнул руку Александра, да так, что тот чуть не пролил целебный напиток. – Извести меня намерен, волхв?
– Не тревожься. Смотри, – Александр первым сделал два больших глотка. – Не веришь? – он вновь отпил из походного котелка. – Если хочешь жить – пей! – и Александр вновь поднес отвар Дмитру.
– Ты хочешь забрать душу мою? В кого ты превратишь меня, колдун? – прошептал Дмитр, еле шевеля запекшимися губами.
– Обещаю тебе: душа твоя будет жить в твоем теле, – сказал Александр, поддерживая его голову: я тебе зла не хочу, поверь.
Дмитр быстро произнес молитву «Боже, спаси и сохрани» и залпом выпил отвар. Татарин все это время сидел, не шелохнувшись, с окаменелым лицом и тоже одними губами бормотал свои молитвы.

_______________

Позарути – смотри.
Вейя – ветка.
Изымати – схватить.
Мунгит – татарин.
Без замятки – без промедления.
Хургит – сыр.
Дорхан – звание, позволяющее нарушать законы.
Требный – нужный.
Разбутеть – разбогатеть.
Десница – заря.
Елико грясти – быстро идти.
Аркуда – медведь.
Етерь – странник.
Залаз – опасность.
Увоз – спуск.
Арбан – десяток.
Газнути – спасаться бегством.
Заразимся – сразимся.
Выжлецы – собаки.
Рамо – плечо.
Залавок – мелководье.
Ошуюю – налево.
Одесного – направо.
Ябетник – судебный следователь.
Брезг – рассвет.
Терлик – верхняя мужская одежда.
Амонат – заложник.
Собину – собственность.
Чаги – сапоги.
Хургит – сыр из конского молока.
Из зяпи ватолы – из кармана плаща.
Рамо – плечо.
Балий – колдун.
Вскую – напрасно.