Кривая автослесаря. Любаша 9

Завуч Елизавета Руфовна Макитрова и учитель алгебры и геометрии Анна Ивановна Куцак были старинными подругами: учились в одном классе, вместе поступили в «педуху», вернулись в Шмуровск и начали преподавать в родной школе. С разницей в месяц вышли замуж. Нескладная, угловатая, но упорная и старательная Лиза стала женой худющего, долговязого сержанта милиции. А вот пышногрудая, ногастая балагурка Анька захомутала перспективного, белокурого красавчика из хорошей семьи. Анька не собиралась всю жизнь тухнуть в этом городишке, посвятив себя учительскому делу.  Все трения и проблемы с учениками решала карательными мерами через директора и родителей. Анька не пыталась завоевать авторитет и уважение учащихся, ей было вообще плевать на их мнение. Она свято верила, что её муж (с помощью свёкра — депутата областной думы) сделает быструю карьеру, они вырвутся из этого захолустья и быть ей матроной праздно прожигающей время и деньги на светских тусовках и в ночных клубах. Свою работу она считала неприятной, временной повинностью от которой вот-вот отделается и будет вспоминать, как тяжёлое испытание на пути к успешной жизни. Не сложилось. На одном из многочисленных, архиважных «заседаний Думы» свёкор, откушав почитай, что с литру водки и, не соизмерив свои плотские желания с физическими, возрастными возможностями, уединился на экстренное совещание в парилке с молодой, но довольно опытной помощницей. В результате перенапряжения и воздействия высоких температур на депутатский мозг настиг его коварный инсульт, отнявший правую сторону тела и язык. Через полгода лечения в «закордонских» клиниках двигательные функции частично восстановились, но важнейший орган в работе слуги народа — язык, остался малоактивен, что повлекло сложение депутатских полномочий и почётный уход на заслуженный отдых. Его единственное, любимое чадо, лишившись поддержки отца, находился в полной растерянности, ибо изнеженный мужчинка не был приучен к самостоятельной борьбе с матёрыми конкурентами.  Он начал выпивать для смелости в принятии решений и твёрдости в разговоре с подчинёнными, но от неумения правильно рассчитать дозу, вместо серьёзного выступления или вдумчивого диспута получалось клоунское антре, переходящее в истерику. И поскакала его карьера под гору, что мячик вниз по ступенькам. От полнейшего падения спас его друг отца, пристроив на должность бригадира путевых рабочих. Всё это время Анька пребывала в неменьшей растерянности и метаниях, надеялась, что свёкор вернёт своё былое положение и всё образуется. Или хотя бы умрёт, оставив им свои капиталы. Но, подлый старикашка не оправдал её надежд: не стремился возвращаться к делам и совсем не желал убыть в мир иной, а даже напротив — проматывал их потенциальное наследство, тратя деньги на укрепление своего здоровья и путешествия по миру. Возможно, она тоже пристрастилась  бы к алкоголю, но нашла утешение в еде
«Адаптационный период» в педагогическом коллективе у Лизы проходил нелегко, но она научилась быть гибкой в общении со старшими более опытными коллегами и в то же время аргументировано и последовательно отстаивать свою позицию. При помощи книг и статей по педагогике и психологии, путём собственных проб и ошибок наладила контакт с учениками. Она научилась находить подход к самым «сложным» ребятам и без посторонней помощи решать проблемы с учениками и их родителями. Лиза любила школу (в самом широком понимании этого слова), своих учеников, любила мужа и свой дом. С годами телесная угловатость Лизы обрела приятные для глаза формы, и она преобразилась в цветущую, привлекательную женщину на которую оборачиваются мужики.  И по жизни всё у ней выкладывалось справно: На работе уважение и почёт, её муж, теперь уж не долговязый сержантик милиции, а раскаченный здоровяк при майорских погонах  на неспокойной, но серьёзной полицейской должности. Опять же две дочурки погодки подрастали — трёх и четырёх лет — их общее и главнейшее счастье.

 К тридцати годам Аньку разнесло во все стороны до полной шарообразности: некогда гордо поднятый подбородок теперь утоп в отросшем втором и совершенно перестал выделяться, а её грациозная шея расплылась и исчезла, а потому солидных размеров щёки не свисали мешками, а лежали сразу ровнёхонько на плечах. Что у неё было в прошлом? Пяток женатых любовников, которые исчезали, как только заводила она разговор о серьёзных отношениях. Всё, что она от них заимела, так это горсть бижутерии, дюжину абортов, да срамную болезнь. Надо было бросать мужа, как только его папеньку, старого козла, перекосило. Нет же, надеялась на какие-то связи, завязки... Потом подыскивала достойную замену спивавшемуся мужу, боялась уйти в никуда. А эти «замены» все при жёнах — попользуются и бегом домой.  Му-у-уж… Она никогда не любила этого бесхребетного слюнтяя, а теперь и вовсе ничего кроме отвращения к нему не испытывала: его, когда–то вьющиеся до плеч белые волосы сильно поредели, приобрели сивый цвет и висели спутанными, сальными  сосульками, лицо осунулось, почернело (то ли от водки, то ли от редкого и небрежного мытия), а под пустыми, как у мороженной трещины, глазами появились тяжёлые мешки. Вечно пьяный, воняющий креозотом и закисшим похмельным потом, он существовал как зомби по какой-то своей отлаженной схеме: утренняя опохмелка, рабочий день с фляжкой водки во внутреннем кармане, вечерняя чекушка и пьяный сон. Её работа? Раньше, в молодости, она тяготилась работой, а теперь возненавидела школу вместе с этими… маленькими гадёнышами.
Получая новый класс, она тут же разбивала его на категории:
Нужные — отпрыски обеспеченных родителей. Эти таскали ей подарки и «конвертики», исправно делали добровольно-принудительные взносы на ремонт школы, класса и покупку канцтоваров, занавесок, лампочек… К глубокому сожалению Анны, таких в её классе набиралась пара-тройка.
Правильные — небольшая группа, в основном девочки. Эти ученицы знали обо всём, что творится в классе и семьях одноклассников. Они с удовольствием делились с классным руководителем всем, что узнавали от ребят и передавали подслушанные разговоры своих родителей.
Основная масса  — эти ученики были для неё, действительно, — безликой, серой массой не заслуживающей особого внимания.
Изгои — ученики из неблагополучных и малоимущих семей. Их главным и неисправимым проступком было постоянное отсутствие денег на бесконечные взносы, сборы и подарки учителю к праздникам и всевозможным датам. И искупить эту вину они не могли ни чем: ни хорошей учёбой, ни прилежанием, ни примерным поведением
Именно в группу изгоев и определилась Любаша классным руководителем Анной Ивановной Куцак.

Сегодня муж получил аванс и практически приполз: в «дрезину» пьяный и с двумя бутылками водки в карманах. Он, не нагибаясь, скинул мазутные валенки и, не снимая грязную, рабочую куртку, прошёл в комнату, распространяя по всей квартире запах не знавших стирки, дырявых носков.
— В кого же ты превратился? Потерял человеческий облик, ведёшь себя, как натуральная свинья!  — по привычке начала стыдить мужа Анна, хоть и понимала, что достучаться до его пропитой совести уже невозможно.
—  Кто бы говорил, — укладываясь в одежде на собранный диван, пробормотал муж. —  Ты на себя в зеркало посмотри, а потом уж других свиньями обзывай.
— Весь аванс, скотина, пропил?
— Нет. На похмелку оставил.
— Я посмотрю, что ты будешь завтра жрать!
— Лично я буду водку жрать — можешь смотреть.
—  Ты мне всю жизнь испоганил! Все соки из меня выжал!
— А, по твоей роже не скажешь! — муж хохотнул, повернулся на бок и захрапел.

Анька сидела на кухне у Лизы, пила коньяк и жалилась на свою проклятущую, разнесчастную жизнь.
— Что ж ты за Сашку Помпушечкина не вышла? — в очередной раз, выслушивая бесконечные, душещипательные излияния подруги, равнодушно поинтересовалась Лиза. —  Он ведь из-за тебя: и из окна выбрасывался, и топился… Каталась бы сейчас, как сыр в масле.
— Помпу-у-ушечкин… Одна фамилия чего стоит! — Анька опрокинула в рот стопку коньяка и следом отправила бутерброд с копчёной колбасой и кусок торта. — Из окна-а-а он выки-и-дывался. Трезвый-то не самоубийствовал. Чего ж не выкидываться со второго этажа в сугробы? А в ту зиму, как сейчас помню, двухэтажки, чуть ли не по самую крышу снегом заметало. И топился-то в лягушатнике: глубина по колено, а он с полутораметрового обрывчика «солдатиком», да ещё с камнем на шее… До-о-олго он потом с загипсованной шеей ходил. — Она съела ещё один кусок торта и, закатив глаза к потолку заговорила, перемежая слова с печальными вздохами:
— Кто ж знал, что этот домосед станет таким крутым программистом… Мы ведь думали, что он в игры круглыми сутками рубится, прикалывались над ним, как над дурачком, а он… да чего уж теперь … —  Поглаживая столешницу, тоскливо проговорила Анька и вдруг, переменившись в лице, начала злобно выплёвывать слова: — Ты-то своего шанса не упустила, вцепилась руками и зубами в этого… «циркуля». Тихоня тихоней, а сразу сориентировалась к кому в постель запрыгнуть. И в школе без мыла ко всем… залезла! По конференциям ездит, по семинарам… Показуху образцовой семьи устроили, а сами…
— Что сами?.. — Лиза в упор посмотрела на подругу.
— А то, что… — Замялась Анька и выпалила первое, что попало на язык:
— Как пиявки присосались: один к ментовке, другая к школе! Хоромы отгрохали, у каждого по машине…
— Значит так, дорогуша, — повысив голос, заговорила Лиза, — ты прекрасно знаешь, что мы по уши в кредитах и уже три года не были на море. А вот ты!.. Если б ты не была моей подругой, я давно бы поставила вопрос о твоём увольнении!  С этими поборами ты перешла всякие границы! А то, как гнобишь учеников, чьи родители не имеют возможности платить дань, это не просто низко и бессовестно — это аморально!
Елизавета Руфовна крайне редко говорила на повышенных тонах, но если уж такое случалось, то разговор не сулил оппоненту ничего хорошего.
Анькины глаза испуганно забегали, и она плаксиво заскулила:
—  Лизонька, ты уж меня извини, дуру! Сама знаешь, как у меня… всё на нервах… Каюсь, бывает, что соберу по стольничку с учеников, так ведь от их родителей не убудет, а мне на жизнь до получки перебиться. И про то, что деток гноблю, это ты зря. Если ученик ленится и безобразничает, так я и строгость к нему проявляю больше чем к другим, для его же пользы. Есть у меня в классе отстающие по успеваемости: Валюша Сурова, Саша Блинов и Любочка Матюхина. Любушку я подтянула: учиться стала девочка прилежно, стараться… так и мне за неё радостно. А с Валюшей и Сашей нужно ещё работать и работать — трудный ребёнок…
— А у меня есть информация, что у Любы Матюхиной деньги завелись, — голос Лизы сделался озабоченным, а взгляд напряжённым, — и деньги, для ребёнка из неблагополучной семьи, немалые.
— Так и я эту тенденцию заметила, — заговорщицки зашептала Анька. — Сейчас дети рано взрослеют, а с такой мамашей насмотрелся ребёнок развратов. Что, если Любочка… на кривую дорожку?..
— Вот это-то меня и беспокоит. Но, не будем делать скоропалительных выводов…