Кривая автослесаря. Любаша 12

Придя со школы, Люба включила чайник, нарезала батон и принялась сооружать бутерброды с маслом и сыром. Бреньканье мобильника отвлекло её от приготовления перекуса. Она нехотя взяла трубку, заранее подозревая, что за звонарь её потревожил. Предположение подтвердилось, на экране высветилось имя: «Натэлла».
— Проспалась? — вместо приветствия, раздражённо спросила Люба.
— Любка, давай ты меня совестить не будешь? — послышался в трубке на удивление бодрый голос. — Забеги-ка на минутку, нужна твоя помощь…
— Тётя Наташа, а ты вообще, вчерашнее не помнишь?
— Я предупреждала, если будешь называть меня…
— Как хочу, так и называю! Ищи себе другую помощницу, а мне больше не звони! — этими словами Люба прервала разговор и, отбросив мобильник в сторону, взялась за нож, но не успела отрезать и пластика сыра, как телефон снова забренчал.
— Что ещё? — рявкнула Люба в трубку.
— Хватит выёживаться! Извинений не жди,  — Наташка говорила бесцеремонно, без малейшего намёка на раскаяние за вчерашний дебош, — сама должна понимать, что пьяная... Дело к тебе серьёзное,  если сейчас не придёшь, я тебя больше не знаю.
Теперь первой отключилась Наташка. Как бы Люба не злилась на свою взбалмошную соседку, но не было у неё подруги ближе и та, не смотря на разницу в возрасте, относилась к ней, как себе равной. Хоть и строила из себя Наташка стервозу, но была она такой же одинокой, как Любаша, и нуждались они друг в друге одинаково остро. Ссоры между ними стали обычным делом — с регулярным постоянством ругались вдребезги и тут же мирились, не поминая старого, продолжая дружить этой разновозрастной, непонятной дружбой.
Давно выдохлась у Любы обида на Наташку, и теперь уже заставляла себя злиться, да через силу мастерить серьёзное лицо.
— Выкладывай своё дело, и я пошла! —  начала она с порога, стряпая недовольный вид.
— Проходи, давай чего-нибудь поедим, — как ни в чём не бывало, бросила на ходу Наташка и скрылась на кухне.
«Стервоза!» — Прошипела Люба, снимая куртку.
— Я всё слышу! — раздался резкий Наташкин выкрик из кухни.
— Скажи ещё, что не стерва?!

Не проронив ни слова, Люба на скорую руку приготовила поесть. Они, молча насаживали на вилки жареный бекон с яичницей со сковороды и овощной салат из большой, стеклянной салатницы.
— Тут такое дело… — Наташка отложила вилку и закурила. — Я продаю квартиру.
— В другом районе хочешь купить? — уплетая салат, набитым ртом спросила Люба.
— Нет, совсем уезжаю. Выхожу замуж.
Вилка выпала у Любы из руки и зазвенела по полу.
— Баба придёт, — Наташка подняла вилку, постучала ею по ножке стола и бросила в раковину. — Оставлю тебе денег, подготовишь квартиру к продаже…
У Любы задрожали губы и из глаз брызнули слёзы.
— Натэ-э-элл… — жалобно протянула она и закрыла лицо ладошками.
— Начало-о-ось! Малолетка сопливая! — Наташка выскочила из-за стола и быстрым шагом прошла в ванную. Зашумела вода.
Она вышла из ванной с непроницаемым лицом и красными глазами.
— Всё, пронылась? Можно продолжать?
— Угу, — всхлипнула Люба, вытирая слёзы.
— С собой забирать ни чего не буду, но и покупателю не оставлю. Выторговал крохобор стены за три копейки — голые стены и получит! Раздавай, выкидывай, но чтоб ни чайной ложки не осталось, ни иголки между половиц не завалилось… Голые стены! — Наташка специально делала акцент на «голых стенах». Её одежда и всё то, чем была напичкана квартира, стоили вдвое дороже самой «хрущёвки». Ни чего не должно достаться мелочному мужичку с хитрыми, бегающими глазками, цеплявшими пронырливым взглядом каждую мелочь домашней утвари. С его довольным причмокиванием слюнявыми губищами и алчным дрожанием рук от каждой «сбитой» тысячи...
Конечно, Люба не станет ни чего выкидывать или раздавать. Вся бытовая и кухонная техника в полной исправности, одежда брендовая, многие из вещей вовсе ни разу не надёванные. Ношенное и действительно не нужное в кладовке: слегка потрёпанная песцовая шубка, полушубок из чернобурки с потёртыми обшлагами, да кой-какие куртки, плащи… Перешьёт, подгонит под себя — руки есть.
— Не подведёшь? Я рассчитываю на тебя.
— Рассчитывай, — не открывая лица, промямлила Люба и задрожала телом.
— Как же ты… сикушка… меня достала! — хамоватый Наташкин голос предательски дрогнул. Она отвернулась, набрала полную грудь воздуха и крепко зажмурилась.
Люба бросилась к ней, обняла за плечи и зарыдала в голос. Наташка больше не могла сдерживаться.
— Ду-у-ра-а-а! — стиснув зубы, взвыла она, заливаясь слезами.

Вдоволь наревевшись и окончательно успокоившись, они сели пить горячий кофе с пирожными. Наташка продолжила наставления строгим голосом, а Люба, морщилась и недовольно пофыркивала:
— Да поняла, поняла! Сто раз одно и то же, надоела уже. Лучше скажи, куда будешь возвращаться, если вдруг что-то не так пойдёт?
— Я, Любка, мосты сжигаю, чтоб при любом раскладе не вернуться в эту клоаку.
— Куда?
— Сюда.
Наташка встала и вышла из кухни. Вернувшись, положила перед Любкой два мобильника с зарядными устройствами и вчерашний зелёный мешочек.
— Забери и больше не раскидывайся моими подарками.
— А это что? — Люба тряханула мешочек и из него, сверкая и позвякивая, посыпались колечки, серьги, цепочки... — Я не возьму, и даже не проси…
— И не собираюсь упрашивать, — равнодушно произнесла Наташка. — Турецкие безделицы. Один щедрый ухажёр задаривал этой дрянью… Сама понимаешь, я теперь дама светская и такую дешёвку носить не буду, а тебе в самый раз. Можешь выкинуть, если не надо. Единственная ценность этих побрякушек — блеск и проба.
На столе действительно лежали украшения из турецкого золота. Это было ещё на втором курсе: заваливал Наташку сомнительными ювелирными изделиями  довольно «мутный» поклонник, возивший вёдрами этот «цветмет» из Турции. Их, не обязывающие ни к чему отношения, продлились с полгода и однажды он просто пропал. Сейчас она не помнила даже его лица и если бы не эта пригоршня дешёвых украшений, то он и вовсе растворился бы в памяти, как и многие другие ни чего не значащие для неё образы…