Кривая автослесаря. Любаша 14

Запустив в свою жизнь податливую, безвольную Валю, взгромоздила на себя Люба воз забот и проблем.
По мере взросления, пустоголовость Сурихи знатно компенсировалась сдобногрудостью и миловидностью мордахи. Неоднократно вытаскивала её Любаха из подвалов и притонов… сколько разгорячённых пацанчиков не успели воспользоваться Валькиной безотказность… О том сколько успело, блудливая тихоня, стыдливо помалкивала.
Ошибалась Люба, думая, что её подопечная, невинная жертва домогательств гопарей. С радостью откликалась Валька на предложения посидеть в весёлой компании, зная, для чего зазывают её на эти посиделки. При всём своём тугодумстве, как только речь заходила о, такого рода, мероприятиях начинала она соображать очень даже резво, и тут же проявлялась в ней не просто говорливость, а натурально речистость ораторши. И уже по этим признакам можно было определить, что она врёт. А врала Валька в такие моменты не просто правдоподобно, а, можно сказать, с самозабвенной виртуозностью.  Люба ей верила и однажды это доверие, чуть не обернулось трагедией.
Насела Суриха на Любу с просьбой сходить на дискотеку в Шишму. Райончик не самый благополучный, и потому было удивительно, что Валька так стремится попасть на эти пляски в хлеву. На вопрос: «Зачем?»  прохиндейка, бросая невинные взгляды, отвечала чуть слышным, умоляющим тоном: «Мне очень, очень надо…» Люба дала себя уговорить с условием: Быстро решить дела и тут же свалить из этого гадюшника. 
Валька исчезла самым волшебным образом, как только они вошли в клуб. Поиски результатов не дали. Потусовавшись часок в компании знакомых девчонок, Люба пошла домой.
Возвращалась она через гаражи, так было гораздо быстрей. Шла, разозлённая, задумавшись и чуть не врезалась в, вынырнувшего из темноты, Булыгу. Тут же появились четверо его корешей и обступили Любу со всех сторон. Они были пьяные, и намерения имели явно не самые добрые.
— Ну, что Матюхина, оттопыримся? — крутя в руке нож-бабочку ухмыльнулся Булыга.
Умолять, плакать, просить о пощаде этих уродов было бесполезно — слёзы и унижения могли их только раззадорить.
— Что парни, потрахаться захотели? — глядя в лицо Булыге тихо, но твёрдо спросила Люба и сама поразилась своему спокойствию.
— Если будешь послушной девочкой, через час поправишь юбку и пойдёшь домой. Распрягайся.
— Вас пятеро, а я одна. Я даже не буду кричать и брыкаться, — заговорила Люба и Булыга расплылся было в улыбке, но тут её тон изменился и она начала злобно цедить слова сквозь зубы:
 — Но завтра, через ваши задницы можно будет в ночном небе звезды считать. Хотите проверить?
Улыбка сползла с круглой рожи Булыги, а глазки испуганно забегали. Его приятели тут же отошли и встали в сторонке.
Теперь Люба говорила громко и отрывисто.
— Мне лечь или встать раком?! Кто первый?!  — глядя исподлобья, Люба сделала шаг к Булыге, он попятился, — Ты первый?! Вы, твари, совсем рамсы попутали?!
О связях Матюхиной с братвой или даже с ворами ходило много слухов: кто-то верил, кто-то сомневался. Но неспроста же эта малолетка так борзеет? Если бы за ней никого не было, она б и пискнуть не посмела...
Не правы были те, кто называл Булыгу безбашенной мразью. Он был очень осторожной и хитрой мразью.
Пару лет назад, когда их компашка тёрлась на пустыре, тормознули крепко подвыпившего работягу, отжали у него зарплату и, вдоволь поизголявшись, отпустили.  Они весело ржали, наблюдая, как спотыкаясь и падая, избитый мужичёк брёл домой. Подхихикивали и две малолетние, грязненькие шлюшки, гордые тем, что им посчастливилось попасть в одну кодлу к таким крутым парням.
 Гонец притаранил огромные сумки набитые водкой с закусью и вывалил из карманов две горсти «чеков» с «чернухой». Ночь обещалась быть не скучной.
Увидев вдалеке свет фар, Булыга почуял неладное и ему тут же приспичило в туалет.
Из трёх легковушек вылезали, надевая на ходу рабочие перчатки, крепкие, бритоголовые пацаны.
К своему несчастью, Булыга с дружками «обули» отца одного из «комсомольцев» (молодёжная группировка, прозванная так по названию улицы Комсомольской).
— Ну, шо, парашники, гуляете? — крикнул кто-то из бритоголовых. И стало понятно, что праздник закончился, так и не начавшись.
Избивали их долго, методично, жестоко, не забывая разъяснять причину столь жёсткого наказания. В перерывах выкидывали пропитанные кровью матерчатые перчатки, мыли руки привезённой с собой водой и закурив обсуждали насущные дела, шутили… Перекурив, бросали окурки на окровавленные, стонущие тела, натягивали новые перчатки и продолжали воспитательную работу. Насмерть перепуганные подруги избиваемых сидели на земле крепко прижавшись друг к другу и, сплёвывая осколки выбитых зубов, завывали от ужаса.
Девкам урок пошёл впрок, напрочь отбив всякую тягу к романтике бандитских подруг. Да и не все дружбаны Булыги, выписавшись из больницы, вернулись к нему…
Первое время, помня беседу с «комсомольцами», они зарабатывали на дозу и выпивку, таща из родительских домов всё, что можно продать. Когда тащить стало нечего, начали промышлять мелкими кражами. Со временем память о том досадном случае на пустыре стала ослабевать, они понемногу наглели и теперь вновь принялись за старое. 

— Чего, Любах, разошлась? Мы, типа прикололись, — растерянно забормотал Булыга, — чё, ты, в натуре, как всерьёз… Может пивка?
— Нет, мама унюхает, ругаться будет, —  ответила Люба и плюнула Булыге под ноги. Он натяжно хихикнул её шутке, и отошёл в сторону, уступая дорогу.
Люба прошла мимо него и уверенным шагом двинулась в сторону дома. И только теперь до неё стало доходить, чего она избежала и какое счастье, что эти отморозки были пьяные, а не «вмазанные», какой-нибудь «дурью». С каждым шагом сердце колотилось сильней и сильней, оно билось в висках и в глотке до приступа тошноты. Они могли сделать с ней всё что угодно, всё, что взбрело бы в их сгнившие от водки и наркоты мозги. И никто, никогда не заступился бы за неё. Некому было за неё заступиться или отомстить. Если б они хоть на мгновение засомневались…
— Любаня, так мы ровно разошлись? — услышала она оклик Булыги и тут её накрыло волной липкого, ледяного ужаса. Никогда в жизни она не испытывала такого страха.
— Да, всё нормально, — выдавила из себя Люба чужим, севшим голосом.
Ей хотелось броситься бежать без оглядки, но ноги не слушались, подкашивались и тряслись. Она почувствовала, что не сможет дойти до дома: свернула из-под фонарного освещения в темноту, зашла за гаражи и села на землю. Её знобило и трясло, как в лихорадке и она, кутаясь в ветровку скулила… скулила, словно маленький, перепуганный щенок.
Валька объявилась ещё затемно… названивала по мобильнику и скреблась в дверь. Как Люба не крепилась, но всё же не выдержала и открыла… Суриха сидела на бетонном полу, прислонившись к стене: грязная, зарёванная, сильно избитая…
Люба её простила, но больше не чувствовала себя ответственной за это лживое, никчёмное созданье. Валька, поняв, что у неё больше нет опеки и защиты, начала обходить большим крюком злачные места. И поразительное дело: она перестала быть жертвой чуть ли не ежедневного насилия. Мало того: её ни кто не преследовал, не выслеживал, и не пытался заманить обратно в сети распутного, пьяного веселья. В тех бедламах, где она обреталась, совершенно не заметили потери этой пустой человекоединицы…
А вскоре в семье и личной жизни Любаши начались такие колебания и сотрясения, что ей стало совершенно не до Вальки с её брожениями.