Ошибка

- Может, передумаете?
- Нет-нет! - Замотал я головой. - Учителем может быть только тот, кто уже что-то сделал в жизни!
- Да вы, вроде, и так уже... - Начал было директор.
- Я хочу большего! Сделаю и вернусь! - Твёрдо пообещал я, и как оказалось впоследствии, обманул, хотя и не по своей вине.

   Когда, в начале очередного семестра, декан объявил о том, что нам необходимо пройти практику в школе, стены аудитории затрепетали в такт многоголосому возмущению. Девяносто девять моих сокурсников оказались категорически против этой затеи, «за» - только я один. Многочисленные «зачем» и «кому это надо, если никто не пойдёт работать в школу» грозили раскачать корабль дисциплины, но декан стоял за штурвалом факультета не первый год, и остановил волну недовольства одной фразой:
- Учебный план. - А, оглядев досадливые лица старшекурсников, добавил, - Дорогие мои, ничего не поделаешь. Будь моя воля, большинство из вас я не подпустил бы к школе и на пушечный выстрел, но без зачёта по педагогической практики вас не допустят до госэкзаменов.
- Мы поступали в университет, а не в пединститут! - Воскликнул кто-то с верхнего яруса амфитеатра.
  Декан сделал вид, что не расслышал, и, собрав с кафедры ведомости, молча вышел из аудитории.

   Однокурсники принялись соображать, кого и чем угостить в дирекции ближайшей средней школы, дабы получить зачёт, не подвергаясь позору у классной доски, я же сидел, раскрасневшись, как именинник, и, предвкушая волнение от десятков обращённых на меня глаз, загодя радовался звону ребячьих голосов, умоляющих проверить домашнее задание. С трудом удерживая поднятую на локте руку, и оборачиваясь на одноклассников, они шептали:
- Меня! Меня! Меня, ну, пожа-а-алуйста!

   У меня уже был кое-какой опыт преподавания, но те ученики, с которыми довелось заниматься, приходили, побуждаемые родителями или собственным интересом. Школа же, как нехорошо шутили сокурсники, - дело добровольно принудительное. Я так не считал, но кое в чём они были правы. Доля недорослей, томящихся бездельем за партой, с годами росла, и это было заметно. Восемь, как минимум!- лет в стенах школы - приличный срок. И детям определённо необходимо понимать, зачем тратить свою жизнь на науки. Иначе это нечестно, и по отношению к ним самим, и к стране, которой нужны-таки граждане, разобравшиеся в себе до наступления совершеннолетия. Школа может и должна знакомить учащихся с палитрой красок жизни, чтобы они ощутили в себе склонность, внутреннее влечение хотя к чему-нибудь. Ведь призвание важно на любом поприще, и именно школа - главный помощник ребёнка в осознании своего предназначения.

   Отдавшись размышлениям на эту тему, я совершенно потерял счёт времени, а обрёл чувство реальности, лишь когда услышал голос декана:
- Любезный, вы тут ночевать останетесь? Вам некуда идти?

  Оказалось, профессор весьма кстати зашёл в аудиторию забрать оставленную на кафедре тетрадь. А тут - я!
 
  Из университета мы выходили вместе. Я с жаром описывал, что планирую предпринять на педпрактике. Преподаватель молча, как казалось, без эмоций, слушал, но когда мы прощались, с чувством пожал мне руку, и сказал:
- Искренне желаю вам успеха... коллега.

  От неожиданности я зарделся. Уважаемый мной педагог назвал меня коллегой, счёл, в некотором смысле, ровней! Польщённый, я был готов свернуть Монблан. Почему меня занесло именно в Альпы, я не знал. Декан, со скамейки полупустого троллейбуса улыбался мне через окно, а я был так взволнован, что решил пройтись пешком.
 
  На следующий день, сжимая в руке направление на прохождение практики, я ходил от двери к окну подле кабинета директора школы. Секретарь с интересом поглядывала в мою сторону, и, манерно сбиваясь, наигрывала на клавишах пишущей машинки смутно знакомый ритм. «Та-ра-рам пам-пам! Та-ра-рам пам-пам!» Я нервничал и никак не мог вспомнить, что это за мелодия...

- Да вы присядьте! - Предложила мне девушка. - Педсовет закончится, и директор вас примет.
- Спасибо. - Поблагодарил я её и сел, но тут же вскочил, продолжив своё путешествие по приёмной.
Когда, через мгновение, двери кабинета директора распахнулись,  оттуда, мешая другу другу и толкаясь, словно школьники, скорым шагом вышли учителя. Некоторые из них были красны, иные бледны, позади всех шёл хозяин кабинета. Завидев меня, он помахал рукой и прокричал через головы педагогов:
- Вы ко мне?! Заходите скорее, а то меня вызывают в РайОНО!

   Пробираясь сквозь толпу, я расслышал, как кто-то, проходя мимо меня, прошипел:
- Ещё одна жертва!
К счастью, был совершенно неподходящий момент для того, чтобы обернуться и поискать глазами того, кто это произнёс.

   Принимая из моих рук направление, директор школы пробежал его глазами, полистал календарь у себя на столе и улыбнулся:
- По-моему вы ошиблись.
- В чём? - Не понял я.
- С чем! Пришли слишком рано! Тут указаны даты, и приступать вам только через два месяца!
- Ну и что?! Как вы себе это представляете?! Войду я в класс, дети на меня посмотрят - перед ними чужой человек, и примутся, простите за выражение, проверять «на вшивость», я буду вынужден отвечать, выстраивать отношения... так и пройдёт вся практика! Мне сперва нужно познакомиться со всеми, завоевать авторитет, доверие, а потом уж, если получится, учить их тому, что должен. Ничего не выйдет без бесконечной, безграничной убеждённости детей в верности, искренности того, кто перед тобой! 
  Пока я разглагольствовал, в кабинет постучалась секретарь:
- Василий Григорьевич, машина приехала.
- Да-да, Светочка, спасибо, пусть обождёт. - Рассеянно ответил директор и, обращаясь ко мне, поинтересовался:
- Вы это всё серьёзно?
- Что именно? - Немного стушевался я, но, однако, добавил, - Да, я всегда говорю то, что думаю!
- Всем?! - Улыбнулся Василий Григорьевич.
- Без исключения! - Ответил я, и почувствовал, как холодный пот стекает по спине.
- Хорошо, приходите завтра в половине восьмого утра, я представлю вас коллективу.

   Два месяца до начала педпрактики я каждый день ходил в школу. Перезнакомился со всеми ребятами, наблюдал за тем, как они просиживают уроки, наравне с ними работал на субботниках, знакомился с их семьями, чтобы понять, - кто чем дышит вне школы. Поэтому, в ответ на моё «Здравствуйте, ребята!»  первого урока, из-за парт встали не чужие, случайные дети. Любого из них я уже знал не только по имени, но  отлично представлял, что ждёт каждого после окончания школьного дня. Одному предстояло сменить деда в очереди за колбасой и накормить парализованную бабушку, другого ждал красиво сервированный обед и уроки игры фортепиано, третий, опасаясь вечно нетрезвого отца, шёл на почту, к матери на работу, там же, на подоконнике, готовил уроки, обедал и подрабатывал, доставляя срочные телеграммы.
   Именно поэтому, едва школьный звонок возвещал о начале урока, я делал всё, что было в моих силах, дабы каждый из ребят стремился заполучить достойную, предназначенную именно ему роль на спектакле жизни. И никакого кордебалета или последнего в ряду бессловесного пня у самых кулис!


... В который раз перечитывая украшенный штакетником восклицательных знаков отзыв директора школы о моей работе, декан молчал.
- Что-то не так? - Поинтересовался я.
- Да, - Покачал головой профессор, - вам непременно надо было остаться в школе. Я давно знаком с Василием Григорьевичем, он никогда не ошибается, и ни разу , ни о ком не отзывался так, как о вас.

   На пороге деканата, я столкнулся с сокурсником. Тот остановил меня, и с ухмылкой поинтересовался:
- Говорят, ты школярам к каждому уроку стишки писал!?
- Да, а что тут такого?
- Каждому?!
- Конечно, они же все разные!
- Ну, ты и блаженный. - То ли обругал, то ли восхитился  сокурсник.

   Скоро, очень скоро страна пошла вразнос. И те, кто причислял педагогику к разряду чуть ли не самых низменных, неблагодарных профессий, ринулись в школы, занимать рабочие места. В стремлении как-то выжить, им было всё равно - где получать жалованье, а сохранишь ли ты при этом лицо, или потеряешь... Да кого и когда волновало это, в самом-то деле.

    Я редко бываю в городе, где учился. Но, если приезжаю, обязательно подхожу к порогу той школы, директора которой невольно обманул.
 
   В тот день, когда моя педагогическая практика подошла к концу, плакали все: классные руководители, родители, дети, а директор, с искренней, неизбывной грустью, сказал о том, что когда-нибудь я пожалею о своём решении уйти.
Василий Григорьевич оказался прав. Я сокрушаюсь, ибо ошибся, обидно только, что ничего не исправить теперь.