Иду один, утратив правый путь,
В кругах подземных, как велит обычай,
Средь ужасов и мраков потонуть.
Поток несёт друзей и женщин трупы,
Кой-где мелькнёт молящий взор, иль грудь;
Пощады вопль, иль возглас нежный — скупо
Сорвётся с уст; здесь умерли слова;
Здесь стянута бессмысленно и тупо
Кольцом железной боли голова;
«Песнь Ада» А. Блок. 31 октября 1909.
Милэдон, просторное владение, лакомый кусок в не слишком завлекательной топографии сплошь ледниками изъеденной, ветрами вылизанной да загодя нелюбезной ко всему живому, сварливой упырьей долины, отличалось непривычной ухоженностью. Ленники, вероятнее всего, души не чаяли в радетельном господине, а то и личную заинтересованность имели, иначе чем объяснить странное усердие? Рощи, трепетно сберегаемые, скромные и опрятные вырубки-выработки, любовно расчищаемые, лазоревые, что мечта утопца, озёра, как знал Адалин, обетованные сверх меры. Аж две собственных мельницы, обе исправные, пивоварня и пашня. Последнее – особенная редкость и повод к вящей гордости, а заодно и – потенциальному набегу завистливых соседей. Выращивать что-либо, кроме царапучего, ядовитого бересклета да лебеды в здешних почвах казалось верхом безумия. А всё ж сноровистым хозяйственникам удавалось. И Князь весть каким образом. Ибо тощая супесь окрест изобиловала, разве что, камнями да рытвинами. Ну, и лесом, само собой. Да таким, что за годы упорной, ожесточённой борьбы за существование выработал стойкий иммунитет ко всем судьбиной злоумышляемым каверзам, вроде мороза, ураганов, подсечного земледелия и, возможно, конца света. Почему и рос с самозабвенностью замыта. Да ещё отбиваться в случае чего навостряясь.
Кроме сельскохозяйственной сметки да записной домовитости, старый Генрич отличался ещё и беспробудным гостеприимством. В поместье вечно торчали всевозможные не столь зажиточные кумушки, безземельная родня, далёкая, как щербатый месяц над горами, какие-то мутные соседские отпрыски и прозорливые министериалы*(* (лат. ministeriales, от лат. ministerium — должность) — представители мелкого рыцарства, владеющие небольшими земельными участками, на основе домениального права), приживальщики да свора вечно голодных динстманнов, усердно портящих мизансцену, а заодно и младших наследников, активно к гульбищам-охотам привлекавшихся. Это не считая, собственно, несметного семейства. Младшие братья Одрич, Йонек, Дитуш и Эстэрварт, «тётушки» разных возрастов, от окостеневшей давно Альдэгерды, перемещаемой, исключительно, по праздникам благодарными потомками, до юной, розовощёкой Ингигерд, скакавшей по двору с шалопаями-правнуками старого Милэдона. Да, средний из четверых сыновей, Луксас, уже успел обзавестись, ко всеобщему удивлению, не только детьми, но и внуками. И мелкий Уольрич с робким, угрюмым Генричем Вторым бодро марали в пыли нарядных деревянных коников.
Фладэрик, подъезжая к благолепному муравейнику, крепостным забором данью традиции обнесённому, ожидал чего-то подобного, особенно настежь растворённым воротам – в полторы пяди толщиной створка - умиляясь. Потому не удивился ни столпотворению, ни взопревшим, вечно поторапливавшимся конюхам, ни гвалту, осенявшему поместье. В идеале, вероятно, так и должно выглядеть добротное родовое гнездо. Ну, разве что, поменьше воплей, звона, закипавшей на задах потасовки и, возможно, репы, горой сваленной аккурат посреди бутом вымощенного двора.
Объезжая рыже-бурое геологическое новообразование, Адалин обнаружил поломавшуюся телегу, кокетливо притаившуюся по-за свалкой корнеплодов, деловито хрумкающих поклажей лошадей, бранившихся неопрятных субъектов с верными мотыгами наголо и Альдэгерды, видимо, позабытой в жутком передвижном кресле на припёке «заботливыми» родственничками.
Собственно, драка затевалась именно тут, при активном участии вовсю костерившей нерадивых остолопов бабуси в бежевом чепце. Упырь фыркнул. Альдэгерда, судя по всему, и в лучшие годы не отличалась излишней кротостью, а уж теперь, с лихвой жизнью насладившись, приобрела все черты хрестоматийной, прямо-таки записной упырицы. Даже несмотря на чепец. С богатым словарным запасом и недурственным воображением. Внять мудрости веков собралась приличная толпа дворни. Фладэрик, препоручив воронка заботам нервно косившегося на оглушительную троицу конюха, тоже остановился посмотреть, а вернее, послушать, рассеянно перестегивая пассовые ремешки да пояс с цепями подтягивая. Альдэгерда, имевшая изначальное преимущество – несмотря на мотыги, «остолопы» явно робели свирепой хозяйки, - как раз перешла к заковыристым, отчтливо непристойным благопожеланиям ближайшей родне всех присутствующих аж до седьмого колена. С подробностями. И чернявый «еретник» молча мотал на воображаемый ус изрекаемое, против воли усмехаясь.
-Фладэрик? – несколько запыхавшийся, чуть не на глазах лиловеющий ни то от изумления учинённому непотребству, ни то от удушья Стэван, третий из сыновей Генрича, выскочив откуда-то с задов толпы прямо на Упыря, разом остолбенел, опуская кнут. Судя по платью, вампир едва-едва сам соскочил с седла. И поездку перед тем имел не менее завлекательную, чем надменный, иронично кривящий физиономию гостюшка. Так что пегая, хлопьями, грязюка покрывала подданного аж до осиянной льняными локонами макушки. – А ты здесь… каким ветром?
-Попутным, - откликнулся, улыбаясь чуть отчётливее, Адалин. Почтенная старица приступила к детальному описанию особенностей физиологии провинившихся, чрезвычайно упирая на анатомические подробности. Стэван, раскашлявшись да кнут обронив, взвыл сакраментальное:
-Бабушка! – Фладэрик, прикидывая, ждать ли приличествующего моменту обморока в продолжение вопля, осмотрительно посторонился. Впрочем, Стэван чувств лишаться раздумал. Вместо этого, подобрав кнут, свирепо зарычал на ближайших зрителей, проворно сориентировав недогадливых. Отменно сквернословную бабусю откатили в дом под немолчный аккомпанемент, «мотыгам» надавали по шеям, недожранную шустрыми лошадками репу на тележках потащили куда-то к хозяйственным постройкам в глубине. Стэван, белобрысый, могучий, что твой дуб, и столь же сговорчивый, пользовался заслуженным, с паникой граничащим уважением. При таких плечах – и луженной глотке, от бабки унаследованной – вообще, трудно не вызвать уважения. Наконец, разогнав зазевавшуюся дворню, вампир снова обратил внимание на ухмылявшегося гостя, поджидавшего смиренно в стороне, в тенёчке разросшегося в несколько стволов боярышника. Пригладив бледные кудри, подданный попробовал изобразить на широкоскулой физиономии некое скромное подобие радушия, а то и радости. Ничуть не бывало. Выражение вышло до того натянутым, что и сам лицедей, прекрасно сообразив производимый эффект, махнул рукой. Насупился, подозрительно зыркнув исподлобья:
-Иди в дом, Адалин… Коль приехал.
Фладэрик, пока причин не понимая, лишь пожал плечами да, не переставая усмехаться, молча последовал за крепышом. Стэван, сопя за целого звероящера, печатал шаг по камням, словно пятками гвозди заколачивал. Да ещё кнутовище гнул эдак… характерно. Упырь начал кое о чем догадываться. И догадки эти его совсем не обрадовали.
-Генрич ещё не вернулся, - сообщил подданный, пропуская гостя вперёд себя. – Будет к вечеру. Так ведь ты не к нему…
-Не к нему, - подтвердил Упырь, привычным, намётанным взглядом окидывая дом. Положительно, строили его, а тем паче сочиняли, не без некоторой смекалки. Кажущаяся приветливая беззащитность на деле оборачивалась тяжкими, железом окованными последствиями. Кои Фладэрик, разумеется, от души одобрял.
-Надолго к нам?
-Проездом, - скупо обронил мужик в ожидании реакции. Оная не замедлила оправдать подозрения. Стэван, нахмурясь пуще прежнего, глянул воровато по сторонам, проворно ухватил чернявого за плечо и, придвинувшись чуть не нос к носу, зашипел:
-Стало быть, от Поста в Розу? Значит, слыхал?.. Про Прихоть…
-Слышал, - Адалин не спешил ни отпираться, ни отстранять напирающего богатыря. Дюжий Милэдон, вовсю напрягая плечи, видимо, вслед за извилинами, продолжал цедить сквозь плотно стиснутые зубы:
-А про Тэрглоффа? Про предписание высочайшее… про то, что в Замок брата трижды дёргали, да обратно… на телеге привозили…? - Фладэрик, не сморгнув, продолжал равнодушно смотреть в опасно сузившиеся, побелевшие зенки. Хотя внутри поганенько ёкнуло. Стоило предположить. - Что за шашни у вас там были, не спрашиваю. Да только, если ты такой друг ему закадычный, будь добр… - загадочно не окончив фразы, подданный выразительно скривился. Обретайся они снаружи, вероятно, вампир сплюнул бы. И не факт, что не на сапоги чернявому. Адалин ожидал чего-то подобного. Не ожидал он, что Стэван, отшвырнув кнут, вцепится в его руки мертвой хваткой. – Фладэрик! Князь весть, что дальше будет, но спаси моего брата! Ты же можешь! Заступись перед Королевой! Не виноват он ни в чём! Честью рода клянусь! Может, что и болтал по пьяни… так ведь… Фладэрик! Не губи! Что хочешь отдам! Генрич на всё согласится! Любой откуп, Адалин! Землю, доход, что хочешь!
-Что ты несешь? – раздельно выдохнул тот, всё же несколько отстраняясь. Уж больно глаза у третьего Милэдона воссияли скверно.
-Прошу! Отступись! – захват крепчал, зенки полыхали. Упырь медленно выдохнул, нарочито успокаиваясь:
-Стэван, - позвал он возможно непринуждённее. – Что. Ты. Выдумал?
-Выдумал? – очевидно, готовясь метать молнии из глаз, а то и дым ушами пускать, задохнулся подданный. – Хочешь сказать, ты не при чём?
-А ты хочешь сказать, я Тэрглоффу прислуживаю? – заметно рассердился мужик. – Рехнулся?
-Сейран всякое болтал, когда приезжал сюда… - застонал, отпустив-таки едва не поломанные в пароксизме братской любви конечности, Милэдон. – Вечно, как выпьет, начинал… отец его и так, и эдак, а он всё своё! Про Королеву, про Канцлера… про тебя… Фладэрик! Отступись! Скажи Королеве, не было ничего…
-Дурак! – рявкнул Упырь, вскинув надменно голову. – Ты что, богатырь холерный, думаешь, я на него донёс? Тэрглоффу? Королеве?
-Так… - несколько опешил белобрысый. – Ты же…
-Я его друг, дубина сельскохозяйственная! И Тэрглоффа на шибеницу с куда большим удовольствием препровожу… вместе с Её Величеством! – Стэван, отшатнувшись, изумлённо распахнул рот, да так и замер, прикрыть запамятовав. – А ты думал, - зло расхохотался Адалин, - что за «шашни» мы с твоим братишкой обсуждали? – и, слегка понизив тон, прибавил. – А коли ты на всё готов, спишь и видишь, как кровь родную от катов да Башен Северных уберечь, сделай милость, рук мне больше не ломай. И разговор этот, по возможности, забудь. Глупость я сделал, приехав. Не думал, что так всё скверно. Но да ничего не попишешь. Придётся тебе меня принимать. Притворяться радушным хозяином. И не орать. По возможности.
-Фладэрик, - проморгавшись, охнул начавший понимать вампир. – Да я… если поможешь… мы всё сделаем… прости, что… тебя заподозрил! Но ты же… как же… говорят, ты…
-И правда, - кивнул мрачно чернявый упырюга. – Говорят… Я виноват, Стэван. Мне жаль, что так вышло. Я постараюсь всё исправить. Хотя бы с твоим братом…
Сейран, как выяснилось, обретался ныне в отдельной пристройке, здорово башню напоминавшей да с основным зданием посредством крытого моста-перехода, на уровне полутора саженей над землей учинённого, соединявшейся. Оценив оборонительный потенциал убежища, Фладэрик насмешливо прищёлкнул языком, выразительно на всё ещё ошеломлённого родственничка, с факелом подле уныло бредущего, зыркнув. Стэван, подсвечивая больше себе в глаза, чем на дорогу, как-то странно пожал могучими плечами, оправдать закономерный выбор и не пытаясь. Поскольку, в силу общего здравомыслия да житейской сметки, полагал предприятие заочно провальным. Упырь успел оценить по достоинству как предивной жути портреты праотцов в пространных рамах, щеголявшие записной мрачностью, а то и откровенным косоглазием, так и стратегическое расположение раритетных ковров-гобеленов, стены утеплявших да гостей дезориентировавших, потому как порой эти самые стены лишь подразумевали, пространство разграничивая. И это было довольно странно, поскольку, в целом, планировка усадьбы выглядела современно. Кроме того, в глаза бросались многочисленные охотничьи трофеи да исполинский, жерло вулкана напоминавший камин большого зала, по которому Стэван прорысил особенно проворно. Видимо, опасаясь, как бы гостюшка драгоценный чего не спёр. Поскольку тут нашло упокоение целое стадо разнообразного редкого зверья обок с орудиями собственного умерщвления, фантазийно, нарядными венками скомпанованного. Фладэрик, вопреки досужим подозрениям, не особенно заинтересовался. К подобным развлечениям охладевший давно, а к чужому бахвальству, и вовсе, настроенный подчёркнуто саркастично. Кроме прочего, в зале обреталась стайка приснопамятной родни, что примечательно, живая, несмотря на скоропостижное окоченение, вызванное явлением одной отдельно взятой чернявой беды, за угрюмым Стэваном по дому путешествовавшей. Адалин привык к подобным выкрутасам падких до истерики соплеменников, ко двору и всем сплетням его сопричастных, как степной тушканчик царскому терему, то есть, в лучшем случае, диковинной закуской эксцентричных господ. При этом, на удивление осведомлённых-заинтересованных. Короче говоря, стены Розы злословие придворное никак не ограничивали. А потому периферийные хозяйчики млели вышеозначенным грызуном да в кататонию стремительно впадали, стоило какому-нибудь фигуранту промелькнуть на горизонте. Впрочем, у этих конкретных дядьёв, разумеется, имелся веский повод. Скорее всего, Милэдоны ожидали ни то нарочных, ни то уже конвоиров со дня на день и без церемоний. Что, после «телеги», не удивительно.
Наследник Генрича, до костяка осунувшаяся, мослами просвечивавшая жердина ростом почти долговязому Адалину не уступавшая, а в прежние, лучшие времена, удалью молодецкой да придурью хмельной, пожалуй, и фору неслабую дававшая, теперь паскудно ссутулилась. Возможно, из-за ключиц сломанных и потрохов отбитых. Возможно, от общей гнусности происходящего. Сейран, обряженный, ровно фамильное привидение, в льняную рубаху до пят, сидел на скромной постели, набросив на плечи медвежью шкуру. Обмотанные тряпьем ступни вампира, очевидно, подверглись свежей перевязке. Строгая, статная, точно княжна, упырица в богатом платье из объяри* (* - Узорчатая шелковая ткань), подбитом мехом, неспешно обернулась навстречу посетителям, за версту обдавая шквальным высокомерием, вполне годным по большакам купцов окучивать. Пешком и без дубины. Несмотря на выражение надменно-миловидного личика, мало не придворный костюм, всем требованиям коронной моды соответствовавший, украшения в тщательно убранных на западный лад волосах да звонкий цокот подкованных каблуков, вампирица гордо несла перед собой огромную бадью с кувшином и ворохом бурого, коростой покрытого тряпья. Сзади горбилась под весом ещё одного ушата, полного некоей преотвратного вида жижи, пепельная, предобморочная молодка в девичьем туалете попроще. Стэван почтительно склонил голову и факел ненужный придержал. В обиталище Сейрана не только с дюжину свечей потолок коптили да две железные корзины с углями, прямо у постели поставленные, ещё и ширмы у узких окон оказались раздвинуты. В общем, свету хватало. Упырица с бадьёй, окинув посетителей долгим, стылым взором пронзительно-голубых, невольные ассоциации с прорубью вызывавших глаз, снизошла до скорбного кивка, не разжимая побледневших губ. Адалин прищурился. Он, в принципе, понял, кто это. Угадать труда не составляло. Хотя про Тэарвин Упырь прежде только слышал.
Урождённая девица Арнэль, дочь безвестного и малопримечательного семейства, сдержанная, по всем приметам достойная супруга незадачливого наследника Милэдон, жившая в поместье затворницей. Во всяком случае, двором благоразумно пренебрегавшая, равно как и злополучными знакомцами муженька. Адалин, конечно, редко посещал с визитом шибко густонаселенное фамильное гнёздышко командира Прихоти, предпочитая, по примеру самого Сейрана, крепость сомнительной прелести домашнего уюта. И всё же. Тэарвин производила определённое впечатление. Строго определённое. Фладэрик поглядел на пегого от подживавших синяков Милэдона. А ведь умельцы Канцлера не особенно скромничали. Вампир, стиснув зубы, не без труда забросил ноги обратно на кровать, надсадно фыркнув, как подозревал чернявый лишь для того, чтобы скрыть постыдный, однако вполне оправданный стон.
-Я и забыл, что ты женат, - подходя ближе, сознался Упырь в тоне светской беседы, для проформы затеваемой. Стэван, оставив несчастный факел в кольце подле двери, тенью воздвигся за плечом. Его старший брат, заметно позеленевший от натуги, медленно перетянул шкуру на грудь, уставившись мимо гостей неподвижными, неправдоподобно большими в окружении роскошных синяков на иссохшем лице зенками. Глаза командира странным образом напоминали инкрустацию - кусок стекла или полированного камня. На лбу проступила испарина. А «вурдалак» мысленно выругался. Недоброй памяти вышеозначенные умельцы скромности той, очевидно, и близко не нюхали. Милэдон стоически ощерил треснувший рот в некоем подобии усмешки:
-Здравствуй, Фладэрик… Стэван…
Адалин покивал, разглядывая невысокого юношу, прикорнувшего на сундуке в углу с каким-то кодексом. Парень бдительно сверкал зенками, положив книжку на колени. И явно размышляя, не подтянуть ли поближе ножны, праздно прислонённые к стене. Судя по курточке и знакам, её украшавшим, вампирчик был наследником одного из министериалов Милэдон. Да ещё и гвардейцем. Проследив взгляд гостя, командир прикрыл веки:
-Аарэм Дофот, вестовой… бывший… Мой держальник*… (* - юноша из бедных дворян, взятый на воспитание и использовавшийся для поручений).
-Тоже, видимо, бывший, - усмехнулся Фладэрик. Сейран едва приметно пожал плечами.
-Близкий.
-Логично, - усмехнулся Адалин, чуть пристальнее необходимого оглядев парня вновь. Воспитанник держался настороженно, очевидно, разделяя заблуждение Стэвана относительно персоны незваного посетителя. Обычай принимать ни то под опеку, ни то в услужение свежеприсягнувших Лучистых, молоденьких выпускников Стударма, на диво бестолковых, зато энергичных, что пащенки, корнями прорастал в седую древность. Тем не менее, а может, и благодаря тому, оправдывал себя на деле. Подопечных называли «близкими» и натаскивали соответственно собственным представлениям как о функциях, так и о моральном облике гвардейца. Фладэрик кивнул. Дофот, отложив кодекс, нашёл нужным поклониться, почти чопорно, видимо, от общей растерянности: вампирчик никак не мог разгадать настроения патрона. Не мудрено. Физиономия отличалась выразительностью иного умертвия, да и то лишь до пробуждения. Третий Милэдон, откашлявшись, зачем-то цапнул кочергу, отчаянно поворошил угли в корзине, щедро осыпав искрами окрестность да чудом конструкцию не опрокинув. Поглядел на брата.
-Аарэм, будь добр, поставь столец* ( * - Род стула, табурета) для гостя, - распорядился Сейран негромко. – Вот тут, поближе… Спасибо… - говорил подданный мягко, несмотря на очевидные затруднения. Упырь подавил тяжкий вздох. Всё же, командир Прихоти был на редкость дельным мужиком. Верил в добро и справедливость, а то и, стыдно сказать, благородство. В общем, нежизнеспособный вариант. Особенно, в условиях долины Олвадарани. – И тебе, Стэван, - белокурый богатырь, не выпуская верной, пусть и неловкой кочерги, что-то пробурчал, возможно, уже размышляя, как этой самой кочергой будет дорогого гостя в случае чего потчевать. – Распорядись насчёт обеда. Думаю, Адалин голоден?
-Нет, благодарю, - легонько тряхнул головой тот к вящему удовлетворению не слишком хлебосольно настроенного молодца. – И от жажды тоже не умираю, - предвосхищая развитие темы тотального гостеприимства, заверил чернявый. Сейран фыркнул.
Когда бдительная родня - непосредственная и самочинная, - наконец, покинула спальню, Милэдон несколько смущённо покосился на посетителя. Фладэрик на взгляд не отреагировал. В сущности, ничего предосудительного. Даже завидно чуток. Преданные до посинения сродники, бестрепетная жёнушка, собственноручно перевязки меняющая. Чем не идиллическая картинка? Разве что, участь главного героя невзрачная да безрадостная. Однако, кому нынче легко? Адалин прикрыл глаза. Сам он на исконных землях отчизны чувствовал себя едва ли не более одиноким, чем среди пьяных степей Колючего Змея, Заземьем остроумно прозываемых, или вздыбленных менгиров Мрачных Холмов. В Голоземье хоть подраться от переизбытка чувств удавалось.
-Я скверно выгляжу, - вяло усмехнулся Сейран. – Впрочем, ты тоже, - а ведь и верно. Упырь почти позабыл о состоянии собственной физиономии. – Что стряслось?
-Выжлецы, - кратко ощерился чернявый. – А тебя, я так понимаю, выродки Тэрглоффа?
-Они, - бывший командир покаянно вздохнул. – Прости, Упырь, я облажался… - Фладэрик вежливо вздёрнул бровь, собираясь уточнить, однако Милэдон, сипло кашлянув, опередил вопрос. – Наверное, сболтнул чего лишнего по пьянке. Пёс их разберет… Насели крепко.
-Но домой тебя отпустили, - пожал плечами Адалин, скрестив на груди руки.
-Я, все-таки, наследник Белого Генрича, - в душной комнате пахло скверно: болезнью, болью, бобровой струёй, дягилем, барсучьим жиром и гарью. Больше всего бесила именно гарь. Даже сладковатый душок, распространяемый гноящимся несмотря на все старания Тэарвин мясом, да опийный привкус, гаденькие ассоциации вызывавший, так не раздражали. Чернявый Упырь, растирая ладонью нижнюю часть лица, прогулялся до сундука, задумчиво поглядел на забытый кодекс. Поднял. – Да и куда я денусь? – Милэдон лежал на спине, уставившись в потолок. Растрескавшиеся губы неприятно кривились. – Видал, что с ногами…? - «вурдалак» рассеянно покивал. – Тинктурами напоили, так что не заживает ведь ничего! Хэминд, отморозь, старался.
-Нешто сам? – подивился между делом Адалин, листая шелушащиеся страницы.
-А то… Крысий канцлер.
-К сожалению, вампирский, - повернувшись на каблуках, прищёлкнул языком Фладэрик. – Хорошо. Мне нужны подробности. Надо понять, что им известно. Кстати, - чернявый выразительно приподнял кодекс. – Ты же, разумеется, в курсе, что эта писанина считается запрещённой последние четверть века на территории долины Олвадарани? Твой великовозрастный держальник, точно, надёжен? – Сейран слегка поморщился, насколько позволяли медленно заживавшие побои:
-Упырь, я введу его в семью. Он мне как сын…
-Это же не ответ на вопрос? - нарочито, почти издевательски скривил губы Адалин, скептичный сверх возможного, талантливо симулируя отъявленно-брезгливое недоумение. Милэдон подавил тяжкий стон:
-Ну, разумеется… Ты хоть кому-то доверяешь? Брату своему, к примеру?
-Да ты романтик, - ощерился мужик, почесав бровь, меланхолично колупнул подвядший струп.
-Князья великие… Аарэм просто изучает историю…
По запрещённым специальным указом Королевы источникам. Достойное занятие для недостойного подданного. Фладэрик и сам любил подобные предприятия. А всё же, парня следовало проверить. Кодексы Миридика в долине не жаловали. Пёс знает, отчего. Холерные колдуны, обыкновенно, учиняли моря разливанные пустопорожних славословий, подпекаемыми воробушками заходясь в угоду ревнивому тирану. Спесь монаршую пестуя да самомнение щадя. Данное сочинение пожелавшего остаться неопознанным автора, пожалуй, ещё выгодно на общем фоне выделялось некоторой замашкой на здравомыслие. И рациональность. Спорную историю последних полутора столетий излагая.
Миридик, лежавшее в южных горах царство колдунов, себя остроумно прозывавших Ллакхар по легендарному топониму древней столицы да народа-прародителя, до относительно недавнего времени представляло собой эдакую надменную, кичащуюся прогрессивностью республику, Сартаном Большим управляемую. Сэтвенты – могущественнейшие, а заодно, в силу этого, и богатейшие, представители – вершили судьбы пространного, исподволь непрестанно расширявшегося, ровно плесень на стенах деревенского нужника, государства из Семи Ветров, помыкая через эмиссаров провинциями да колонии спорами разбросав. Разумеется, причиняя ощутимую головную боль хозяйке Каменной Розы, человеческих правителей аккуратно, тактично даже притесняя, и на мировое господство, вроде, не претендуя. Сверх имевшегося. Однако, всё меняется. Вот и в престольных Семи Ветрах умонастроение знати изменилось.
Сэтвент Сартана, мессир Вильфар Аррамунет, собрав тишком ватажку неравнодушных дробь сочувствующих, приволок откуда-то с восточных развалин некие пыльные скрижали, накормил мухоморами Хранителей Знания, на-гора пророчеств с дюжину под тем делом сочинивших, откопал в дремучей западной провинции древний род, историю ведущий от самого Эрвара Лилии, и радостно приволок наследничка в столицу. Видимо, ещё не подозревая по простоте душевной, что за гадину пригрел. Хотя, молодой Наследник оказался к наставнику на удивление – при известных-то качествах да модных порядках, – благодарным. Ни ядами не попотчевал, ни на кол не высадил. По сю пору подле себя держит. В общем, стараниями ретивого чароплёта в Сартан введённый, Норт Адальхейн Эрвар, голубоглазая прелесть о золотых локонах, произвёл на колдунов-ллакхаров впечатление неизгладимое. Чуть не светлокняжеского отпрыска, дивный плод ветви легендарного короля, знамение грядущего возрождения державы. И ведь далось оно Сэтвентам! Пёс знает, чего любомудров не устраивало. Вроде, и жилось сыто-привольно, и в целом народ не бедствовал. А поди ж ты.
Белокурый Адальхейн, проявляя невиданные таланты в обучении, слыл записным умником, вдохновенным оратором, а заодно и храбрецом почти сумасшедшим. Как же, Наследник, Принц, Алмазная Лилия Ллакхара! Сартан ликовал, подданные млели в ожидании чудес. И чудо случилось. Ближе к совершеннолетию Щенок, хунту «дядюшки» Аррамунета изящно пестуя да интриги потайные заплетая, устроил что-то вроде переворота, поддержкой масс заручившись. Скорее всего, Вильфар торил дорожку для себя любимого, живописуя в фантазиях ни то счастливое регентство при вялом дурачке-монархе, для-ради эмблемы припасённом, ни то марионеточное правительство, теневыми советниками управляемое. И, разумеется, обознался.
Лилия на деле оказалась именно что алмазной, не по зубам ни столичным интриганам, ни иноземным конкурентам. Добравшись до заветного венца, Адальхейн тотчас провозгласил реставрацию прежних обычаев, узаконив узурпируемую власть. Хитроумно и вполне успешно, благодаря фантастической, самозабвенной наглости, все мыслимые пределы переросшей, задавил вялые поползновения свободомыслия. Сартан, отчасти вырезав, отчасти запугав или перекупив отобранным у вырезанных, бестрепетной рукой приструнил. И пошло-поехало. Самопровозглашённого тирана счастливо благословили предварительно вразумлённые плетьми-угрозами Хранители Знаний, приняли со слезами радости в помутившихся от ужаса зенках Сэтвенты, голову купно с имуществом сохранившие и на том благодарные, признал народ, давненько по авторитарной длани да хозяйской дубине, в оной сжимаемой, истосковавшийся. Миридик ощерился в предвкушении войны, зазнался и окончательно обнаглел. Эрвар, приложив немало усилий, сколотил державу себе под стать.
В государстве, где все, от мала до велика, обладали какими-никакими колдовскими способностями, вроде табуреток, мановением век метаемых, или кулаков самовоспламенявшихся, а любая, даже случайная трактирная, потасовка грозила перерасти, как минимум, в катастрофу мирового масштаба, а то и светопреставление классом повыше, появление такой фигуры, как Норт, стало судьбоносным. Ллакхары завязали с междоусобной грызнёй, знатью на досуге в порядке дежурного развлечения затеваемой, и обратили алчные взоры на пышный околоток, воспылав имперскими настроениями. Под чутким руководством молодого Адальхейна-то. Очевидно, Щенок вознамерился, наконец, завладеть окрестностями – ближними и дальними – непосредственно, без всяких околичностей, вроде эмиссаров да податей, за «опеку» с человеческих земель собираемых. Фладэрик, задумчиво гравюрки незатейливые наблюдая, прикидывал в уме, чем же таким прельстил Её Величество южный Щенок, чего посулил столь экстравагантного, что монархине мозги последние отчаянно склинило. Хм, Алмазная Лилия и Каменная Роза – подумать только, и откуда у судьбы такая страсть к цветоводству?
-Ллакхар, - пробормотал несколько развлечённо, почти забывшись, Адалин. И тотчас встряхнулся, отругав себя за оплошность. Сказывалась-таки поганая усталость.
-Курвино племя, - подтвердил сипло Милэдон. – Садись, Упырь. Поди, с рассвета в седле…
-Ляд бы с тем, - пожал плечами Фладэрик, отложив дискредитировавший себя кодекс. – Не впервой. Итак? – Сейран натужно откашлялся, сглотнул:
-Тэрглофф спит и видит, как бы тебя подловить, - чернявого сообщение не удивило. Констатировать очевидные факты мужик привычки не имел, однако смирился, принимая вступление. Командир Прихоти собирался с мыслями. И «еретник» решил не мешать. – По-моему, он уже на всё готов, - за столько лет-то – не мудрено. Приелась Канцлеру роль вечного полудурка. Хотя, почему полудурка. Опустившись на столец, Адалин мрачно растёр шею под волосами. Кем-кем, а полудурком Хэминд был в последнюю очередь. Змея… подковёрная. Сребролюбивый изверг и палач. Дивное сокровище в волшебном сундучке Её Величества. Достойный наследник Эйлэйва Проворного (а чаще – Выскочки), затесавшегося в число знатных вельмож Розы по какому-то чудовищному недосмотру. К Высоким Семьям Терглоффов относили лишь последние полтора поколения, что, по меркам долины Олвадарани, исчезающе-мало. Фладэрик, разумеется, излишней приверженностью идеалам упырьей породы не страдал, аристократов коронных в большинстве от души презирая. Но и с методами Проворного, скользкого, что маслёнок маринованный, мириться не научился. Хэминд, батюшку здорово напоминая, шагнул дальше. Можно сказать, выведя придворные козни на новый, астрономический размахом и геологический областью залегания, уровень. – Меня допрашивали на предмет контактов с некими личностями, из Башен Северных улизнувшими… Ну, и в отношении высказываний, имевших место Князь весть где и в чьём присутствии…
-То есть, свидетельств тебе не предъявили?
-Пока нет, - Сейран меркло осклабился, скосив глянцевитые зенки. – Приберегает на крайний случай… стервь дальновидная…
-А ты стал осмотрительнее в подборе эпитетов, - отметил Упырь с усмешкой. Сейран наградил мужика косым, выразительно укоризненным взором.
-Сам попробуй, - предложил Милэдон сварливо. Однако, проворно обиду проглотил. Видимо, прекрасно виновника произошедшего сознавая. – Прав ты, зараза чернявая. Надо было раньше озаботиться.
-Я так понимаю, истязает тебя Хэминд из любви к искусству. Кроме языка беспутного вменить нечего. А подозрений, несмотря на канцлеровы происки, для приговора Благородному пока маловато.
-Тэрглофф жаждет изобличить тебя, - вяло вздохнул командир, прикрыв веки. - Заговор, измена, подрыв устоев…
-Да хоть бражничество с волколаками, - Адалин выразительно ощерил клыки. – Крыса пока перебьётся.
-Шальная самоуверенность, - протянул почти с нежностью вампир. – Фладэрик, не мне тебя осторожности учить. А я боюсь теперь. За Тэарвин, за семью. За тебя, дуралея…
-Хорошо, - кивнул «еретник», прихлопнув по коленям. – Значит, идею мою оценишь.
-Излагай, - приподнялся под шкурой Милэдон, игнорируя зловещий хруст суставов.
-Тебя волнует благополучие родни и сохранность домена, - обстоятельно начал чернявый, потирая подбородок. - При этом, ты, разумеется, понимаешь, что отвертеться от обвинений в оскорбительных речах, монаршее достоинство уязвивших, не получится. Скорее всего, у Тэрглоффа имеется парочка купленных, а то и вполне искренних свидетелей, готовых под присягой твою виновность подтвердить. Понимаешь, о чём речь?
-Не трави душу, - скрипнул недоломанными челюстями командир. – В чем идея?
-Идея, Сейран, в покаянии, - меркло улыбнулся Фладэрик, скорчив до того возвышенную физиономию, что Милэдон, усовестившись, содрогнулся.
-То есть? Мне, что…?
-Не шарахайся, басалай… уличённый, - фыркнул Адалин, мину нарочитую скомкав. Выражение лица вновь сделалось постным, подчёркнуто ироничным. – Черкнёшь на имя Величества пару «ласковых» строк. Мол, в содеянном не раскаиваюсь, болтал в полном уме и твёрдой памяти. Семья не при чём, один я такой, греховодник, у почтенного Генрича уродился. Почему и тикаю отсель искать лучшей доли в туманной дали. Короче, поминай, как звали, курва венценосная. И пару твоих виршей. Желательно, продублировав в Стяг да гарнизону Прихоти. Чтоб солдатня под чарку повторяла да тишком насвистывала. А тебя, тем часом, через Эреттурн за Зубатку переправим. Оборотни Рункарда хороший слог любят. А стихи твои позабористей любой «вдовушки». Аборигены оценят.
-Верхом? – недоверчиво нахмурился командир, загодя ёжась.
-К седлу привяжем, если сам не усидишь, - пожал плечами Адалин. – До Гравароса могу лично проводить. Затея рисковая. Потому может сработать.
-Но, - Сейран всё ещё сомневался, меряя ловкого гостя угрюмым взглядом исподлобья. – Даже сработав… как это спасёт тебя?
-А чего меня спасать? - совсем уж паскудно осклабился чернявый, мечтательно зенки жёлтые прищурив. – Чай, не девица… подневольная.
-Хэминд не успокоится. Ты ему – как кость в горле. Или колючка в сапоге. Высшие, сам говорил, тоже не в восторге. Гвардейцы завидуют, Совет, да и Голос, боятся. А испуганный зверь кусает. Фладэрик, ты ведь… допрыгаешься.
-Допрыгаюсь, - решительно осчастливил мужик. – И пёс с ним, а? Мне что терять? Ни семьи, ни обязательств. Радэрика, будь он хоть самому Тёмному Князю сродник, ни одна собака не заподозрит. Второго такого… образцово-показательного отрока поискать – не найти… Думаю, за него сам Канцлер Стударма поручится, я уж про Каувица молчу, - пожалуй, тут чернявый слегка действительность приукрасил. В угоду общему спокойствию запальчивого Милэдона. Гэдэваль Лаэрвиль, монарший ставленник, в школе королевской заправлявший, отличался характерным, ушлым складом ума и соответствующей прозорливостью, иные на постах лакомых не заживались. А старший наставник, Тиргерат Каувиц, вельможной шельмоватостью составлял достойную конкуренцию дворцовым прихвостням. И всё же, братца сии достойные мужи, в целом, одобряли.
-Без тебя всё рухнет, - резонно возразил командир, предусмотрительно интонации ровняя. Пристальней вгляделся в шалый, нарочитым легкомыслием пробрезживший портрет. – Ты же понимаешь?
-А я помирать пока и не собираюсь, - фыркнул Упырь в ответ, насмешливый до рези. – Наивно ждать чего иного от «ублюдской твари» Ее Величества. Разберусь.
-Князь свидетель, ты сказал, - набожно буркнул, соответствующим знаком осеняясь, Милэдон. Про старшего Адалина он в казармах слыхал всякое. А ведь гвардейцы с динстманнами да солдатнёй чернявого прелагатая ещё уважали, а то и, стыдно сказать, любили. Как величали за глаза ненавистного упрямца остальные – Сейран тоже имел некоторое представление. И осведомлённости Фладэрика на сей счёт отчего-то не удивился. Удивляла, разве, лёгкость, с который наследник одного из знатнейших родов принимал придворное злословие. – Кстати. Твой брат присягает на днях. Ты не останешься в Замке?
-Не мне же присягает, - Адалин иронично изломил брови. – Величеству. А тебя проводить нужно. Орлов проведать. Да и… хм… срок уже. Думаю, пора прощаться с Розой.
-То есть… всё готово? – упырюга, продолжая усмехаться, кивнул. – Упырь! За это стоит выпить! Не кривись! Твое любимое прикажу! Ишва-Илэ. Золотое Ставменское! Обычай велит!
-Обычай много чего велит, - пожал плечами, впрочем, не слишком противясь, Адалин.
Голова гудела, потихоньку срастающиеся покровы ныли и зудели. Вообще, мужик почувствовал странное, с внешним миром, вроде как, не шибко связанное раздражение. Лютую, отупелую тоску, бирюком вцепившуюся в глотку. Растирая загривок, чернявый степенно наблюдал, как призванный Дофот колдует над кубками, подобострастно глядя на покровителя, старательно сооружавшего из постели некое подобие берлоги. А Фладэрик прикидывал, как посподручнее страдальца из долины спровадить. То, что в седле Милэдон не удержится, чем дальше, тем становилось очевиднее. Адалин с тоской помянул проклятого Канцлера и его окаянных приспешников, дело своё, по результатам судя, знавших прекрасно, а претворявших - вдохновенно. Держальник почтительно передал гостю кубок и, закусив губу, отступил к двери. Сейран, улыбаясь, полулежал на подушках, шкура сползла на ноги, обнажая выразительно рубахой обтекаемые ребра, перевязками стянутые. Ишва-Илэ, пряная отрава, креплёное имтильское вино, отдающее изюмом и буйством, пахло одуряюще, намекая на закономерное продолжение, вызывая в памяти характерные образы, а в разуме – оттеночное беспокойство. Упырь прикрыл глаза: а ведь проныра-Милэдон знал, чем потчевать иронично-надменного приятеля, помнил и, кажется, нарочно озаботился. Ставменское зелье особой популярностью у кровососов не пользовалось. В виду специфичности, стоимости и, отчасти, взаимоотношений Короны с мореходами. Подданные блистательной Юзэрин предпочитали сладкую дрянь родом из Ардуайна или забористые Ярьеннские шедевры, больше напоминавшие приправленную опилками сивуху какого Хуторского Бажая. Бражку чернявый Адалин принимал, как неизбежное зло, титулованную западную канитель, мхом отдающую – тоже, но с куда меньшим восторгом. А Золотое Ставменское они частенько пили с отцом…
-На удачу! – провозгласил бравурно Сейран, воздев кубок. – Во славу Розы и на погибель врагам!
-Угу, - буркнул Фладэрик, экзальтации чрезмерной пока избегая. Против воли принюхиваясь к знакомому, свербящему полутонами аромату.
***
Подрумянившееся к вечерней зорьке, а всё равно чахоточно-бледное в северных краях светило, задумчиво клонясь к обманчиво пушистым сосновым шапкам, сизым маревом отлоги гор умостившим, подозрительно заглядывало под свесы тяжёлых гардин, окна усадьбы притенявших. Видать, взалкав напоследок кровавых подробностей упырьего быта. В каминном зале, сакральной кладовой битого зверья, дежурной усыпальнице раритетного оружия, а заодно, как подозревал Адалин, месте регулярного послеобеденного паломничества обширного семейства, падкого до великосветской хандры, собралась небольшая толпа. Генрич Белый Милэдон, сутуловатый старик с гвардейской выправкой, пепельными усами, годными послужить родовым знаком в обход традиционного герба, и носом… под стать, в сопровождении полчищ собак да своры чуть более многочисленной родни чопорно предстоял аккурат посередине, пенные космы аккуратненько зачесав да кафтан придворный, древний, что знахарка поселковая, чудом от моли упасенный, зачем-то напялив. Ещё и перевязью той же геологической эпохи сотворения обмотавшись. Фладэрик против воли приглядывался к старообразной амуниции, дивясь как сохранности, так и самому факту существования. Громоздкая, упряжь конскую напоминавшая конструкция смотрелась на почтенном кровососе на диво убедительно. Собаки млели, родня благоговела. Адалин, нервно почесав бровь, выбрался из ниши окна, где невозбранно пейзажем любовался, «покаяние» Милэдона сочиняя. И даже поклонился, размышляя, чем ещё почтить явление подобного масштаба. Сопровождаемая зловещим скрежетом, ритмичным похрустыванием да шорохом проникновенным, в зале объявилась Альдэгерда, разумеется, на креслах. Памятный чепец прикрывала благообразная накидка, обручем прихваченная. Собаки благоразумно старухи сторонились. Родня безропотно огребала тычки. Искоса глянув на старицу, Генрич отрывисто мотнул кудлатой головой:
-Рад приветствовать тебя в своём доме, мессир Адалин. Прости нерасторопность. Я не знал о твоём визите, иначе прервал бы прогулку прежде, - Упырь улыбнулся, благополучно симулировав воспитание да диковатый взгляд, роскошную делегацию мерявший, прищуром успешно маскируя. Древняя упырица только что его подозрительно… обнюхала? – Позволь предложить тебе моё гостеприимство, кров и стол.
-Благодарю и принимаю, мессир Милэдон, - откликнулся Фладэрик, понимая, что отступать, в сущности, некуда. Семейство обложило плотным кольцом. Да и Альдэгерда верхом на инженерном исчадии, здорово осадную машину напоминавшем, маячила недобрым предзнаменованием. Генрич важно задрал породистый нос, не без умыслу нарочито усы фантастические демонстрируя. Чернявый почти проникся. В самом деле, этот старик знал толк не только в высадке корнеплодов да масштабном окуневодстве. Успел послужить Короне, запятнав ратной славой фамилию, как черничник – подол распутной поселянки.
Трапезничать, в итоге, семейство полным составом угнездилось в изумительно кишку напоминавшем, долгом, что полный титул Королевы, и тёмном, что её же помыслы, зале в южной части дома уже затемно. Ещё бы, ораву сперва следовало собрать, сгруппировать, а там и высадить. Избегая лишнего столпотворения. Адалин очутился одесную хозяина, собственно, заняв место хворого, а потому от всеобщей трапезы освобожденного, Сейрана. Генрич, милостиво углы усов приподняв в улыбке, взирал на гостя почти благодушно. Стэван и Луксас, заседавшие чуть поодаль, за дядьями, – куда менее дружелюбно. Четвёртого отпрыска Фладэрик не заметил. И лишь тогда вспомнил, что вампир, по юности своей, ещё обретается в Стударме. Потрясающий разброс. Пожалуй, поболе, чем у них с братом. Эстэрварт, который-то из дядьёв, оказавшийся справа, легонько подтолкнул чернявого под столом и, в ответ на вопросительный взгляд, выразительно осклабился. «Еретник» молча разыгрывал трупное окоченение. Семейство Милэдонов здорово напоминало сплочённый клан, какими жили восточные степняки. Глядя сейчас на них, Адалин прикидывал, как можно сплочённость эту к делу пристроить. Родственные чувства, не в определении Фладэрика, злорадно-циничного до мозга костей, а в классическом их понимании, за редкостью в Долине почитались явлением сказочным, ни то вымершим за ненадобностью, ни то, вообще, изначально вымышленным лукавыми менторами, как единороги или справедливая власть. А тем не менее.
-У меня есть мёд, - заговорщически, самым углом рта, сообщил Эстэрварт.
-Поздравляю, - откликнулся, разглядывая ломящийся стол, Адалин. От дядюшки за версту несло скипидарами, и доверия известие не вызывало. Как и положенного энтузиазма.
Генрич не поскупился на угощение. Снедь, расставленная вкруг грузных серебряных свечников, поражала воображение и желудок заранее настораживала. Вечеряли Милэдоны обстоятельно, плотно, а, по реакции сотрапезников судя, регулярно. Почему ни обширные мясные тазы: лоснящиеся каплуны, кабанчики, оленина, дичь и прочие лесные радости, - ни отряды соусов, их обложившие, особенного интереса не вызывали. Как, впрочем, маринады, хлеб, овощи и колбасы купно с обильным озеленением. Не мудрено. По-настоящему питались чинные подданные, известно, иначе. Но, похвально, тишком, в уединении и тайне, отчаянно прикидываясь ханжеское добронравие пестующими жителями соседних государств. Семейство, вслед за Хозяином, активно веровало в Князей и Жрицу, а потому судорожно внимало творимому Генричем благословению, славу оных провозглашавшему. Фладэрик покладисто разглядывал свечники, колченогих звероящеров в металле – и всех, не слишком, по совести, привлекательных особенностях – живописавших, симулируя благочестие за компанию. Подобный ритуал разделяли, как знал чернявый, многие. И относительно князепоклонства, и относительно приёмов пищи. Моду, ясное дело, ввело неуёмное Величество, пиры на человеческий лад регулярно учинявшее. Знать снулыми призраками восседала по лавкам, усердно прославляя «щедрость» госпожи. Собаки, огребавшие харчей от пуза, лоснились и жирели, челядь ликовала. Недоумевал лишь Орэндайль, за казну отвечавший, да ядовитые скептики вроде Адалина.
-…И да озаряют путь идущим по земным дорогам милосердием неизъяснимым, и да примут окончивших его, и да направят заблудших, - уж они направят. Фладэрик подавил неуместный вздох, рассудив, что зевнуть в разгар благопожеланий, не вызвав определённой – строго определённой – реакции степенного собрания, не удастся. - …да прольёт милость свою, примиряющую, да одарит любовью и долготерпием, да благословит страждущих. Хвала, хвала, хвала.
Упырь ожидал продолжения в обычном духе верноподданнического словоблудия: традиция предписывала троекратно же прославлять Величество, Розу и Совет. С перечислением всех заковыристых титулов. Однако Генрич ограничился скромным упоминанием чтимых предков, да верность клятве обозначил. Чернявый мысленно фыркнул. Вот вам и преданность традиции. Выходит, старый Милэдон уверовал в непричастность гостя к сыновним злоключениям. Иначе разливался бы соловушкой недостреленным о дивных качествах любезной госпожи-порфироносицы до самых петухов. Кстати, о петухах. Эстэрварт, деловито крякнув, как раз потянулся за каплунами. Генрич, снисходительно обозрев стол, ограничился хлебом. Фладэрик, сытый уже от одного духа, залу укутавшего, последовал его примеру. Ещё саднящие после недавней встряски потроха проявляли завидную тягу к аскетизму и воздержанию, заодно намекая, что последний кубок Золотого, натощак распитый, был не лучшей идеей. Упырь вздохнул, с нутром в кои-то веки солидарный. Да ведь не откажешь болящему, в звезду свою внезапно уверовавшему. Адалин его восторгов не разделял. И спешку чумную почитал главным врагом задуманного предприятия. Он слишком долго, слишком кропотливо пестовал нарождающееся исчадие народного долготерпия да коронного маразма, чтобы теперь по глупой неосмотрительности запороть всю затею на корню. Разумеется, за дюжину-другую лет Тэрглоффу случалось ловить не только кого попало. Но теперь, на финишной прямой, мужик не хотел неожиданностей.
-Гуляш! – многозначительно представил Эстэрварт, ткнув в чеканный ушат с мрачным варевом, едва не пузырящимся от сознания собственной важности. Фладэрик небезосновательно полагал, что глянцевое от жира творение местных поваров вполне способно в случае чего оказать достойное сопротивление покусившимся на сохранность лаковой корки. Есть – и даже оскорблять подозрением в съедобности – дивный шедевр было бы кощунством. К тому же, очевидно, опасным для здоровья. При взгляде на ушат внутренности проворно завязывались суеверными узлами. – Фамильный рецепт! О! И перепёлки! Очень рекомендую.
-Благодарю, - кивнул, невольно сглотнув, Упырь. Эстэрварт благодушно покивал, глодая обильно сдобренного бледным соусом, настырно сочившегося и травами за версту вонявшего каплуна.
-Не гляди на Генрича, - фыркнул вампир. – Он у нас тот ещё постник. Будь его воля, на воде речной да коре лесной жил бы… - Адалин пожал плечами. Кора корой, однако, от трапезы он и сам предпочёл бы воздержаться. Пусть не в пользу древесины. – А хочешь, действительно, поесть – только свистни, - продолжал, косточкой помахивая, общительный сотрапезник, выразительно ломая брови. – Это всё так – для отвода глаз да позы…
-Хм, - пригнув голову, продолжал отыгрывать добронравие Упырь. К слову, не заметивший, когда это они с Милэдоном успели сойтись достаточно для подобного тона. Впрочем, усатый по примеру хозяина Эстэрварт, в силу возраста, мог позволить себе несколько… панибратства. Фладэрик любезно улыбнулся. – Хорошая мысль.
-Да уж, - покивал, выразительную мину состроив, дядька. – Тебе б не помешало. Экий одр. Немудрено, что народ шарахается…
-Странно, что птицы в полёте не мрут, - поддакнул, несколько позабавленный, Адалин. Вот ещё одром его не называли. Буйные-то родственнички хворых заговорщиков.
-Кто тебя пощипал? – небрежно зашвырнув едва надкушенное бёдрышко под стол ревниво вьющимся тут же собакам, уточнил тот. Чернявый смерил соседа беглым, насмешливым взглядом: неприлично смуглый для подданного, носастый и белоусый, выглядел Эстэрварт куда моложавее брата. И заметно веселее. Ещё бы, не его ж старшего отпрыска в застенках Розы клещами потчевали да тинктурами едкими травили.
-Вестимо, вышеозначенный «народ». Под впечатлением.
-Понятно, - беззлобно ощерился подданный. – Старая песня. Молодец. Язык почём зря не распускаешь. Поучил бы нашего олуха… уму-разуму.
-Думаю, его уже научили, - откликнулся Адалин в прежнем тоне, понимая, что за светским - «непринуждённым», безболезненным и безопасным - трёпом с повадками скипидарного дядюшки хорониться долго не получится. А потому и не пытаясь. Эстэрварт, избранный тон пестуя да, закономерно, приличиями какими-никакими пренебрегая, обсосал изгвазданные жиром пальцы, выразительно зенки округлив да брови кустистые изломав:
-О как! Ну, коль ты находишь... По мне, запоздала та наука.
-Возможно, - чинно пригнул блеклую физиономию Упырь, в раздумьях подбородок пощипывая. Правда, к вящему сожалению хлебосольных усачей, сугубо не кулинарного, столу и всем горестям его вовсе не причастного свойства.
-Эх, молодость, - фыркнул хищно «дядька». – Несогласие, бунт… доблести всякие…
-Столбы позорные, - не удержался чернявый, языком прищёлкнув. – А то и шибеницы.
-Ну, это как повезёт, - Эстэрварт, ухмыльнувшись, запустил ладонь в хлебную корзину. – Лучше б, конечно, без столбов.
-Без столбов забор падает, - откликнулся Адалин, вызвав приступ бурного, фонтаном крошек осиянного, восторга. Не успевший толком прожевать откушенное скипидарный любитель мёда закашлялся, стремительно бурея. Фладэрик воспитанно происходящее игнорировал, пока слуги спешно младшего хозяина в чувства приводили. Генрич, едва различимо ухмыльнувшись, кратко кивнул гостю, выразив тем самым сдержанное… одобрение? То, что Белый Милэдон к застольной беседе сыновнего залётного сотоварища прислушивается, мужик, благодаря врождённой сообразительности да подозрительности благоприобретённой, догадался сразу. А вот подтверждению умилился. Видать, доверие хозяйское чернявый таки выкупил. Не понятно только, чем именно: кулинарным аскетизмом или злорадными повадками. Рдяное, подкопчённое несколько более необходимого, факельное освещение кутало продолговатую залу в романтический полумрак классического застенка, умиляя крайней аутентичностью. Пирующие – иначе обозвать происходящее за столом изобилие язык не поворачивался – подданные сдержанно обменивались впечатлениями; столь же чинно, примером хозяйским воодушевляясь, перетявкивались стерегущие подачек псы. Адалин на мгновение прикрыл глаза, напоминая готовому обмануться сознанию: уютное затишье гостеприимной усадьбы обширного семейства – всего лишь сладкий морок над чавкавшей в предвкушении, плотоядной трясиной. Клок тумана, заплутавший в буреломе коронного безобразия. Чернявый мрачновато усмехнулся безрадостным умозаключениям. В Замке, конечно, ретивые придворные остолопы счастливо и проворно вразумят заблуждающихся, заботливой подножкой, а то и потравой аппетитной не дадут обмануться мнимым благолепием. Чем не повод отпустить притомившееся здравомыслие? Скоротать ночку в куда более приятной компании давненько на огонёк не заглядывавшей, слепенькой, ласковой, что заскучавшая в сельской глуши вдовушка, наивности. И всё же. Упырь сердито щёлкнул челюстями на очередного призрака, тотчас вылущившегося с низин подсознания услужливым напоминанием. Своеобычное долготерпие себя исчерпало. Не осталось у долины Олвадарани в запасе праздных ночек. Давно не осталось.
К исходу вечери, так или иначе, случившемуся-таки ещё до первых петухов, вопреки всем сумрачным предзнаменованиям и страшным посулам, вроде пространных здравиц да негаданных перемен блюд, скипидарный Эстэрварт сподобился отпотчевать примороженного гостюшку клятым мёдом, на поверку оказавшимся едва ли нежнее какой забористой сивухи, почётной избранницы недоброй памяти Бажая. Вступив в коалицию с давеча испитым «ставмэнским», ядрёная бражка раскалила нутро, да, объединёнными силами, не чинясь, так саданула по мозгам, что ростки ветвистого хмеля едва из ушей не поперли. Впрочем, привычный «вурдалак» привычно же поползновения те игнорировал. Отстранённо отметив приступ внеплановой благодати. Генрич, заключив трапезу пространным благословением, скорее напоминавшим гвардейский наказ, отбыл-таки восвояси. Родня, выдохнув, рассосалась следом. Упырь, неожиданно ухваченный под локоток, обнаружил себя чинно следующим подле хозяина по некоему неидентифицируемому в полумраке коридору среди жутких, изуверских жестянок, заточенными орясинами вооруженных. Позади размеренно топотали бдительные слуги, хоронясь в тенях крысиной стайкой. Белый Милэдон, топорща безупречные, ничего крепче воды за всё застолье, в отличие от Фладэрика, так и не отведавшие усы, прочистил горло, предуготовляя к беседе замечтавшегося гостя. Чернявый усилием воли отогнал пробрезжившую на периферии сознания слабым проблеском надежды мысль о грядущем отдыхе. Ничуть не бывало, отпускать на покой без прояснения, а то и внушения, сыновнего дружка заботливый папаша не собирался. В принципе, Упырь чувства седого упыря понимал и уважал. Однако поспать бы, без угрозы внеочередного потрошения-удушения-обгрызания, на выбор сменных злопыхателей, не помешало. В Розе счастливой оказии не предвидится.
-Извини мне мою навязчивость, Адалин, - чинно изрёк Генрич, не поворачивая головы. Совсем не стариковская выправка впечатляла. – Сейран наследует мне по праву рождения. И судьба его может определить судьбу Милэдон.
Выводы Фладэрик сделал закономерные и очевидные: отказываться от наследника сохранения дома ради Хозяин - добрая душа, старая закалка – не помышлял. А о чём фантазировал, видимо, скрывать особо не собирался. Почти впечатлённый зачином, Упырь понятливо кивнул. Однако почтенный седоусый подданный счёл нужным выдержать приличную паузу. Коридор успел благополучно окончиться тупичком, от вездесущих доспехов избавленным и одним лишь этим глазу приятным. Семенивший следом челядинец проворно отомкнул дверь, пропуская господ, видимо, в одну из гостевых спален. Протопленных, нарядно убранных и, зачем-то - здесь Адалин терялся в предположениях, – цветами умащённых. Веникастые охапки оглушительно благоухали, почти выбивая слезу. Фладэрик с тоской помянул росные луговины озёрного края, раздольные пущи, а там и свербящую каменную свежесть предгорий. Даже сдобный, луком с капустой приправленный аромат иных деревенских корчмёнок – тех, что почище – представлялся сейчас милее. Благовония, призванные разгонять дежурную затхлость, неизбежную спутницу местной архитектуры, напоминали сразу о западных, чуждых проискам дошлых инженеров, а потому нужниками отдающих хороминах, Ллакхарских, испарениями протравленных лабораториях и, разумеется, нежной Юзэрин. Щедро орошавшей пахучим безобразием всё, под руку неосторожно подворачивавшееся.
Генрич, чопорно испросив разрешения, прошёл внутрь следом за гостем. Оглядел придирчиво углы, выслал приволокших подозрительные тазы – ладно, умывание, но очередной запас снеди на кой ляд Упырю среди ночи сдался? – слуг, и, наконец, распахнул окошко. Адалин, мысленно возблагодарив догадливость соплеменника, остановился у каминной полки, притворно любуясь очередной оружейной композицией, а на деле букетов избегая. Раритетные сабли, кажется, помнили еще Тернеград. А топоры могли застать и Свирепого. Фладэрик мрачно фыркнул: а то как же, благодарные потомки суеверно прошлое неласковое законопатили, припорошив заковыристой выдумкой особо несговорчивые участки. Хорошо, до проповеднических хранилищ да литературных сокровищниц Армандирна загребущие лапчонки исправно бдящей коронной Канцелярии не дотянулись.
-Стэван пересказал мне ваш разговор, - объявил слегка позабытый Милэдон, упрямо через окно ночь озирая. Далёкие горы откликались протяжными стонами плутающих в каменюках сквозняков. Сосновый бор кряхтел поближе, мохнатыми шапками подметая смурные тучки. В общем, пейзаж всеми силами способствовал меланхолии, характер подчёркнутой нелюбезностью закаляя. Упырь повернулся, скрестил руки на груди, привычно щурясь. – И я начинаю понимать, - престарелый подданный неодобрительно покачал головой. Помолчали. Торопить Хозяина, тем паче помогать оному, самолично в петлю забираясь, Адалин не собирался. Балаган в трапезной и разыграть можно. Семья семьей, а каты с Башнями – перспектива, всё же, не самая лучезарная. За распахнутым окошком, в сонном шелесте кустов да скаредном древесном скрипе, тихонько, покаянно тявкнул одинокий кобель, видать, от трапезного полчища отбившийся. И оттого пронзительно кручинный. – Хм. Кто бы мог подумать? - так ничего и не дождавшись, окромя собачьих трелей, Генрич от окна отлип. И даже соблаговолил обернуться, смерив чернявого путешественника долгим, хмурым взглядом потомственного командира. – Выходит, слухи врут? – Фладэрик пожал плечами. Откровенность его давно не смущала. Тем паче упрёком тут отчего-то и не пахло. Видимо, Белый Милэдон решил отложить моральную оценку до лучших времен.
-Слухи? - симулировал твердолобость поднаторевший в светском лукавстве Адалин.
-Твоя роль при дворе, - предложил навскидку подданный, дрогнув роскошными усами. – Или причина размолвки с отцом. Я, как ты понимаешь, Розу посещаю, по возможности, нечасто. Мог и не разобраться. Однако, мне казалось, наследник Тайдэрика пользовался благосклонностью Её Величества. Неожиданно долго. Теперь по всему выходит, молва того наследника очернила?
-Не слишком, - ухмыльнулся означенный, позволив себе чуть больше искренности. Вильнувший хвостом цинизм льстиво выскалился готовой прибауткой. Впрочем, Адалин сегодня сверх необходимого откровенничать не собирался. Кустистые брови Хозяина насупились. Дублёная, ветрами точно просоленная физиономия древнего кровососа сложилась в мину непонимающую и, одновременно, проницательную. Старший Милэдон, в отличие от наследника, тоже не спешил с излишним красноречием. Выдерживая паузы с должным терпением, а главное, своевременностью. Состязаться в выдержке эти двое, очевидно, могли до утра. Упырь, вздохнув, помахал метафорической ручкой метафорическим же перинам, невольно покосившись на притаившуюся за резной деревянной ширмой кровать. Генрич, в полумраке скорее бусый, чем белый, окинув гостя долгим, оценивающим прищуром, вдругорядь усами дрогнул, задумчиво пожевал, видать, надеясь впечатление распробовать. И осчастливил:
-Ладно, Адалин. Надеюсь, хоть сообразительность твоя – не плод фантазии завистливых злопыхателей, - чернявый подавил невольный смешок. Знавал он, как ту «сообразительность» на деле честили. - Прости старику излишнюю прямолинейность и не сочти за оскорбление. Час поздний. Я устал. А завтра ехать на дальнюю лядину. Так что не обессудь. Скажу, как есть, без ваших придворных околичностей: тебя мнят прелагатаем и королевиным полюбовником. И то истинно, как видно. Про то же Сейран потешался, про то же на женской половине судачат, почитай, с твоего утреннего появления. Однако, сыну ты сказал, что грезишь шибеницы Канцлеру. А то и, Жрица упаси, Её Величеству, - Милэдон задумчиво поскрёб впалую, синеватую щеку. Фладэрик смотрел на статного ратника с долей интереса. Слегка отдающего вивисекцией. Продолжение не замедлило обрадовать. - По чести, я с тобой солидарен. Видать, поистрепалась за годы моя преданность, хоть клятвы гоминиума я, пожалуй, не нарушу. Владычица Розы, великолепная Юзэрин, безусловно, князепосланная госпожа и повелительница. Хотя решения Её и Совета, порой, удивляют. А методы… настораживают. Как бы то ни было, от долга Высшего я уклониться не смею. И «слово» с нарочными отправляю регулярно. Как и подати в казну. Потому хочу понять происходящее, - помолчав, Белый Генрич фыркнул в усы, сделав ладонью неопределённо-приглашающий жест. – Я высказался, Адалин. Теперь твой черед.
-Хорошо, - пожал плечами Фладэрик с калёной, за годы выдрессированной невозмутимостью, способной доконать не одного дознавателя. Просочившийся в неприметный лаз горностай, успевший обшнырять поместье вплоть до благословенных кухонь, сочувственно тявкнул, чутким столбиком обмерев подле камина. Чернявый страстотерпец, не иначе, от скуки, затеялся толковать по душам с псинами провонявшим владетелем столь глянувшихся зверьку закромов. Что ж, постоим, послушаем. – Как я и сказал Стэвану, хоть непосредственно к злоключениям Сейрана я непричастен, вину свою сознаю и принимаю. А потому, как умею, помогу… наследнику Милэдон. Мы обо всём договорились. Сейран покинет долину Олвадарани в ближайшую седмицу. Законных претензий у Канцелярии к почтенному семейству по отречении быть не может. Однако тебе, Генрич, до поры придётся от крови, себя дискредитировавшей, откреститься. Сумеешь при необходимости? – физиономия вампира посквернела. Подданный сморщился, ровно палец калиткой прищемивший. Однако кивнул. Нехотя, через силу.
-До поры? – уточнил-таки папаша, скрежеща недовольными клыками. Упырь прикрыл глаза, усмехаясь. Седой Хозяин умело выцеживал из речи существенное, а там, скрепя сердце, определял главное. – Ужель, прав Эстэрварт?
-Про молодость? – хмыкнул Адалин.
-Про … несогласие.
-А ты со всем согласен? – с деланным удивлением изломил бровь «еретник». И перечислил навскидку. – Со спытками, к Благородному без зазрения применёнными, с приглядом бдительным, с доменами, по оговору отчуждаемыми. С монаршим произволом и… благоглупостью. С растратами на двор и полным небрежением войсками. С тем, что наследников властительных семей то катам, то колдунам тишком скармливают. А «князепосланная госпожа», головкой прихворав, отчизну радостно изнутри нововведениями холерными разрушает… - и всё же, мёд давал о себе знать. Фладэрик сердито покривил физиономию, растирая лоб. – Пёс с «князепосланной». Терглофф – больная тварь, взалкавшая богатств, а пуще того, чужих мучений, что лично по Звонкой Лестнице вприпрыжку к узникам бегает да пытками упивается. Не удивлюсь, если удовлетворение от того противоестественное получая. Как и Госпожа… - лицо престарелого кровососа заметно вытянулось. А Упырь, не удержавшись, гадливо сплюнул. Развивать тему дальше не стоило. Милэдон, и без того впечатлённый, сердито выругался сквозь плотно стиснутые челюсти:
-Про то болтали прежде, но быстро сплетню задушили.
-Я и душил, - припомнив, вызверился Фладэрик. Возвернувшемуся путешественничку удивительно, и нагадано, при памятной скаредности судьбы на всякую милость, свезло нарваться в морщинистом лице престарелого соплеменника на слушателя не только внимательного, но и, что немаловажно, солидарного. А заодно, уж совсем сказочный фортель мироздания, благородного. Генрич неторопливо подошёл к ожесточённо вытаращившемуся в стену досадливой желтоглазой каланчой гостю. Важно поклонился, выразительно так, веско супя брови да усы восхитительные топорща:
-Благодарю за откровенность, Адалин. Не забуду. И сожалеть не заставлю. Твои намерения мне… симпатичны, - старый вояка выглядел крайне серьёзно. Упырь почти проникся, понимая, что непрошенным, здорово на хмельную оплошность смахивавшим чистосердечием, обыкновенно не позволяемым, добился большего, чем смел бы рассчитывать, затевай беседу сам и с умыслом. Если на то пошло, Белый Милэдон, со всем его бессчётным семейством, ордами гончаков да верных ленников, представлялся союзником не просто сносным, а даже неплохим. Намеревайся, разумеется, Упырь втравить ни в чём не повинных хозяйчиков в сочиняемую мерзопакость. - Доблесть старшего сына Тайдэрика отрадна и примечательна. И делает честь батюшке, да осияет благодатью посмертные пути его великая Жрица. Милэдон к твоим услугам, Адалин. Но… - старик чопорно, задумчиво пожевал губами, взъерошив и без того выразительно-густые брови. – Скажи по сердцу, правильно ли я понял твои намерения. Не хочешь ли ты, и впрямь, учинить смуту…
-Хм, - Фладэрик негромко фыркнул, вовремя смирив неподобающую моменту весёлость. – Скажи по сердцу, Генрич, действительно ли ты хочешь знать ответ? – Милэдон понимающе кивнул:
-Разумная предосторожность. И достойная похвал. Но смута, буде таковая случится среди твоих замыслов, - не станет ли для Долины Олвадарани проклятьем большим, чем «благоглупости» и алчность вельмож? И думал ли ты об ужасах усобицы? О кровной мести Благородных, о том, как на руку гражданская война в Олвадарани Семи Ветрам? – Адалин, на протяжении всего степенного рассуждения сохранявший застывшее в равнодушии выражение послушной физиономии, кивнул. Но, как выяснилось, Белый Милэдон ещё не закончил мысли. – И как ты надеешься уйти из-под печати клятв гоминиума? Ведь тебе, должно статься, известен этот механизм.
-О, да, - кивнул Упырь, против воли поморщившись.
-Тогда… крамола твоя, Адалин, обречена?
-Посмотрим, - мягко, но вполне убеждённо ухмыльнулся чернявый. Генрич покачал головой:
-Подумай, мальчик, хорошо подумай, стоит ли затеваемая тобой смута той крови, что затопит … склоны этих гор.
После ухода старика, с достоинством отжелавшего мрачному гостюшке «покойного сна» на оставшиеся до зари смехотворных три лучины, Фладэрик, отодвинув ширму, уселся на аккуратно застеленной тяжёлым, узорно вышитым покрывалом кровати, созерцая игриво терзаемые сквозняком занавески у распахнутого окна. Цветочный натиск слабел, хотя удушающее присутствие не желало сдавать позиций без боя. Одинокая псина, рулады придержав, изредка лениво потявкивала. Прочая усадьба затаилась, боясь потревожить господ. Спать Упырь, чудом не одуревший от скипидарных «медков», по зрелом размышлении, раздумал. Рассеянно приласкал юркнувшего под бок Спутника. До третьих петухов оставалось всего ничего. Внизу, наверняка, вовсю трудились недрёманные слуги. Обстряпать эдакую ораву представлялось подвигом мало не легендарным. Тем паче, с учётом вынужденной регулярности. Мужик почти проникся.
Оставшийся безвестным Лучистый гвардеец, свежеиспечённый командир Прихоти, не погрешил против истины: Адалин, действительно, долго отсутствовал. Даже в сравнении с обычными своими отлучками. Самочинно прогулявшись не только через всю озёрную равнину, в перелесках промеж городищ да обомшелых деревень петляя, но и за Белые Горы заглянуть сподобился. Тем более, обстановка тамошняя предполагала некоторое любопытство излишней близорукостью не страдавших венценосных соседей. И Адалин, иллюзий не питая, предпочёл симулировать коронную дальновидность, так сказать, во избежание. Пока окрестные хозяйчики не догадались. То, что действовал упырюга, по привычке, лично и индивидуально, никого уже не удивляло. Фладэрик, придворные порядки не без ехидства игнорируя, здравый смысл отринул из чистого злорадства. В донесениях, обыкновенно, мотивируя рвение врождённой подозрительностью и судьбой выпестованным недоверием. Гуинхаррэн благоразумно помалкивал, притворяясь недогадливым. Королева, вроде, пока не возражала. Грызла локти втихомолку, да ещё, изредка, незадачливых подданных кушала. Ну да и пёс бы с ней, холерой венценосной. Кабы не Ллакхар.
Стылый горный сквозняк, попетляв промеж осанистых хвойных великанов Олвадарани, набираясь аромату, сменил ледниковую, порывистую злость на освежающую резвость. А, проникая в протопленные на совесть исполнительной дворней покои, делался и вовсе желанным да ласковым. Фладэрик, вздохнув, поднялся на ноги, подошёл к окну, задумчиво покручивая серёжку в ухе. Пахнуло близким дождём. Весна, вплоть до самого Бовтуня* (* - Праздник начала лета. Празднуется в начале травня (мая)), а то и Лита* (* - Летнее солнцестояние), на конец людского червеня* (* - Июнь) приходившегося, в Долине, обыкновенно, теплом не радовала. Скреблась под дверью вымороженным ветром, звенела грозами навзрыд, охаживала колючим градом. Короче, нравом паскудным от хозяйки коронных владений мало чем отличалась. Разве, в койку не лезла. Мужик, разглядывая жутенькую во мраке, иссиня-чёрную округу, предавался воспоминаниям. Пакостным, как скисшая похлёбка.
Во вскипевших тучами, скороспелым ненастьем подкутавшихся небесах над зубастым частоколом ёлок сновали мутные – и муторные – тени. Ни то птиц ночных, ни то демонья залётного. Полночных страстей в окрестных соснах заблудилось предостаточно. Ещё и с гор ползли, корыстные мечты лелея. Бродяжники, гарцуки* (* - Злые горные духи), лошоличи* (* - Страшный лесной дух, косматый зубастый леший (иногда обитает в пещерах)), полурехнутые змеехвосты. Случилось Упырю и босоркуху* (* - Босорка, босоркой – страшилище, ночное приведение, ведьма или колдун с чертами вампира) словить в предгорьях. Аккурат у выпотрошенной деревеньки. По всему видать, не в одиночку в том краю промышлявшую. Адалин сердито растёр шею под волосами. Кромка, божевольными выдумками Миридиканского цветика взбаламученная, облизнулась клятым калейдоскопам, как заманчивому лакомству. Затаилась, выжидая. Фладэрик загривком чуял пристальный, плотоядный интерес тамошних обитателей.
Те, что ждут…
И, словно в подтверждение, пегие небеса полоснула зарница. Багряная и мрачная, как маска палача. Первые, тяжёлые и редкие, капли веско зашлёпали по стене, ветром заносимые аж на скос окна. Хвойный аромат, приправленный металлом и – невзначай – хлевом, сделался отчётливее. Ворчавший давеча кобелёк, за неизвестные провинности не допущенный на псарню, протяжно возопил в промозглый мрак. Хлопнуло. А там и забранилось. Огрёбший «почестей» певун оскорблённо смолк. Зато припустил ливень, серой оглушительной стеной укрыв околоток. Упырь пожал плечами, разглядывая неправдоподобно-сплошной, отчаянный поток: в лиловой кисее воображение вырисовывало престранные видения.
Ваа-Лтар терзал отобранную у хмельного трубадура лютню, умело подкручивая колки в чадном сумраке таверны. Лихим намётом летели по рыжей стерне гривастые кони, гикали-свистели выжлятники, смеялся, на высоком седле откидываясь, отец. Доверчиво моргал длиннющими ресницами Радэрик, пристроившись на шкурах у камина, да коленки острые ещё совсем по-детски обхватив. Галдели дружки-Свободные, кропя бражкой очередной стол в очередной же корчме. Крутил рыжий ус, девицу в монистах обнимая, весельчак-оборотень. Тонкогубо, змейски ухмылялся Второй Советник, вороша тлеющие в жаровне угли раскаляемым клеймом. Горела окружённая деревня. Трепетали на ветру пёстрые флажки, краплёные фамильной Лилией Миридика. Катились в кровавый ров обезглавленные тела. Подолом заметала госпожа в мерцающем венце, изящно и величественно выступая по каменным плитам изукрашенного цветочными гирляндами двора. Хлопали Высшие. Завороженно таращились гвардейцы. Цвел жасмин и пышная гортензия. Танец сменило предстояние. Королева стройным, зыбким силуэтом замерла у Чёрного Трона. Адалин сердито потряс головой. Ведьма в короне, небрежно придержав на груди полупрозрачный шёлк, расхохоталась, игриво пятясь в полумрак. Зазвенел упущенный стилет. Дёрнулся, кривя обезображенное лицо, залитый кровью «лазутчик», насаженный на оленьи рога. Так ведь не было лазутчика, не было покушения. Был молодой егерь Эварэлей. Были многие. Не виноватые. Фладэрик растёр окаменевшую будто физиономию. Ещё б не Ллакхар! Родство душ, кружок по интересам. Трепетная госпожа коронного замка, личико холёное в пёстрой охапке лилий смущённо прячущая. Да колдун-златовласка о голубых очах, народ с балкона благосклонно приветствовавший, пока доверенные слуги монетами да самоцветами в толпу швыряются. Достойная парочка. Артистизм и ловкость об руку с привычками гаденькими. Подлые секретики. Хитроумно наизнанку выворачиваемая низость. Загляденье.
Осиянное багряными зарницами ненастье, кликушей завывая да погромыхивая, откатилось вглубь Долины терзать коронные засеки с рассветом. Щербатая кромка Лунного кряжа, из окна видимая, полыхнула отражённым светом всползавшего по-за Эреттурном солнышка. Чахлого, что ёрник* (* - малорослый кустовой лес) на болотине. Фладэрик, «покаяние» язвительное благополучно окончивший, потянулся, перечёл ядом сквозящие строчки, будто бы чужой рукой выведенные, удовлетворённо присыпал песком и, собрав прибор, задумчиво поглядел на разомлевшего поперёк роскошной койки горностая. Позёмыш растопырился самым неправдоподобным образом, только что из шкурки от усердия не выпрыгивая. Кончик лоснящегося хвоста экстатично подрагивал во сне. Вывернутая вострая мордочка симулировала подчёркнутое блаженство. Упырь против воли фыркнул. Учёное зверьё отличалось завидным здравомыслием. И ненароком улучённой возможностью покоя разбрасываться не собиралось. В отличие от беспутного – и безголового, очевидно, по мнению проныры – хозяина. Покивав неутешительным выводам, мужик размял затёкшие плечи, разделся и приступил к омовению.
Привести себя в порядок следовало если не в преддверье потенциальной придворной свиданки, то из уважения к Милэдонам. Оскорблять чопорных усачей не хотелось. Поливаться студеной водицей, впрочем, тоже, да Адалин, по долгу службы, уже примирился. А содержимое бадьи, во всяком случае, хотя бы тиной не воняло. И стадом головастиков – а то и чего похуже – отходить по загривку не норовило. Встряхнув мокрой шевелюрой, Упырь почёл себя достаточно облагороженным, натянул свежую рубаху, нехотя влез в многострадальную тунику, отважно игнорируя наскоро залатанные прорехи да, чего греха таить, довольно специфический аромат. Мрачные Холмы с одёжки оттирались пеплом да щёлоком, а лучше, ритуальным костром. Болотина да пот конский, конечно, смердели того гаже, но это, как говорится, не повод.
Проснувшийся Позёмыш, окинув хозяина намётанным взглядом, смекнул, к чему идёт и, чихнув выразительно, ретировался. Вознамерившись, чем Князь не шутит, уворовать до отъезда на худой конец колбасы, из тех, что наивные стряпки без надлежащего присмотру в погребах развесили. А то и зайчатинки про запас в хозяйской сумке притихорить. Не ровен час, опять по буеракам каким ломанётся, а ему, зверю-Спутнику, мыкайся средь репейников, с вурдалаками взапуски состязаясь.
***
Покинув пределы гостеприимного домена, Упырь направил-таки воронка к замку Её Величества. Прощание получилось скомканным, в основном, вероятно, по вине самого чернявого «еретника», на дух балагана куртуазного не переносившего. Почему, напоследок проговорив ещё разок ключевые пункты грядущего «побега» с опальным командиром, Адалин и смылся с завидной, лучшего применения достойной расторопностью. Милэдоны, впрочем, не возражали.
Откинувшись в седле, Фладэрик придавался праздному любованию, повод отпустив да печаткой фамильной, на палец по преодолении Поста напяленной, поигрывая. Иными статусными побрякушками, кроме цепей ременных, мужик, ясно, по чрезвычайной практичности своей, пренебрегал. Однако, в долине Олвадарани приходилось-таки считаться с заведёнными порядками.
А на глаза всё чаще, по мере углубления в коронные владения, попадались каменные стены отдельно стоящих поместий, черепичные крыши, рдяными сполохами в лучах молодого светила. Кусточки стриженные, кобельки цепные… или родственники, к столбу примотанные – у кого на что фантазии и стыда хватило. Родню неугодную, понятно, на всеобщее обозрение не выставляли, однако Упырь имел некоторое представление, по долгу поганому обожаемого призвания. Короче, иллюзии – вера в добро и справедливость, порядочность да стакан воды на старости лет от благодарных домочадцев, желательно, без яду – радостно окочурились. С собой прихватив и сострадание. Цинизмом горьким да злорадством ехидным, желчным, проворно замещённые. Свято место пусто не бывает.
Адалин, привычно скалясь, оглядывал с седла окрестности. По ранней весне – не больно пышные. Люди пору неласковую обозвали мстительно не то Боем, не то Борзнем, не то ещё каким-то паскудством. И старательно сакральностью нашпиговали. Человеческий календарь особо предписывал строгий ритуал. Простынёй обмотаться, зубы сажей зачернить, рожу землицей, с перекрёстка копаной, вымазать да усердно челом поклоны пням узорчатым отбивать. Что, в тулуп парадный обряженные да непотребно размалёванные, в миру прозываемы, остроумно, «Хозяин Солнца», «Повелитель Владыка», ну, и «Бой», куда без него. Великий – не иначе. Ибо простой столько жрать не сможет. Даже сам-третей. Это что касается Озарова царства. У проповедников бог один… без мутаций, что похвально. Зато с иными причудами. Ревнивый, мнительный и кровожадный, точно еретник на сухом пайке. Падкий до истерик, сезонных вспышек бешенства и произвольной пиромании. Так что, нет-нет, да полыхнёт особо отличившееся горное капище, что почиталось, неизменно, знаком особого высочайшего расположения. Почему Проповедники гордо расхаживали в подкопчённой мешковине, порой самостоятельно полы поджигая. Вдруг-де, всемилостивый пропустил по недогляду. В долине Окуня с этим делом тоже богато – почитай, не хочу. Зверушки всякие, чуда да дивы, что без мандрагоровых настоев да тинктур мухоморных и не пригрезятся. У Мореходов Эпос целый, для ради вящего эффекта, в стихах и прозе, а заодно и песнях, чтоб уж наповал. Про жуть заморскую, баб припадочных, до озверения кровожадных, Князей-колдунов да жирного водяного, всей той кодлой ни то заправлявшего, ни то полонённого. Ещё Князепоклонцы стадами бродят: светлые, тёмные и… смешанные. От «Нежных» Всемилостивой Жрицы, жалостливых и сердобольных, что ведьмища оголодавшая, знаками суеверными отмахиваясь, в ордена да ватажки по интересам сбиваясь. Ну и набеги грабительские, религиозным пафосом осиянные, знамо дело, провоцируя. Короче, развлекается народ, как умеет.
Объезжая непонятно для чего из лесу выволоченный да посреди дороги брошенный выскирь, вампир, сварливый от недосыпа, лишь хмыкнул: вот-вот, и упырьё такой же… ерундой страдает. Удивительно, что в занавеску не обрядили да плясками побрезговали… Как же, поди, какой Лесной Владыка в зримом воплощении лишайного полена о семи «головах».
Впереди, тем временем, над сосенками серебристо громоздясь да скальные отвесы приятно оттеняя, показался высокий замок, седой и невзрачный в лучах солнца, перевалившего через зенит. На восходе - угрюмо-чёрный, к полудню – ослепительно-серебристый, на закате - кровавый. Жаль, не буквально, ибо кулинарных излишеств Величество, за фигуру опасаясь, не одобряет. В оригинале же Каменная Роза – пресловутый оплот и иже с ним – сложен из местных, банально-серых базальтов, хитро полированным мрамором облицованных да чародеями облучённых. Никакого пафоса, игра солнечного света. Ну, а название – так уж не их вина, как говорится. Всё те же, будь они неладны, горячо пестуемые да любовно охраняемые традиции.
Высекали цветик в одной из самых долгих скал Ветряного Кряжа. Аккурат над речкой да разрушенным, живописным до колик акведуком, где упырий молодняк безнадзорно и невозбранно коротает голопузое детство, покуда мамки с няньками не спохватятся. Короче, идиллия. Что же касается самого сооружения, то тут всё тривиально до банальности: куртины высоченные, шпили гипертрофированные, черепица рдеет подвядшим струпом, а по витражным окошкам можно изучать основные принципы политической мифологизации истории. Четырехугольные надвратные башни с зубчатыми вершинами угрюмо пялятся поверх долины на стену и Лунный Кряж. С боевого хода Клык просматривается… да и Стилет, если с боковых бойниц бергфрида* (* - Башенное сооружение оборонительного характера) глянуть. Красивый замок, крепкий, не одну осаду протянет. Собака сутулая.
За внутренней стеной, отгораживавшей форбург* (* - внешняя часть замка или крепости, защищающая основной проход к центральной части оборонительных сооружений, служит местом размещения вспомогательных зданий вне цитадели), благолепие оборонительное, правда, заканчивается. Почти все башни, как на подбор, круглые да нарядные. Мосточками-балкончиками, точно гирляндами, обвешанные, шпиликами островерхими украшенные, флажками-вымпелами расцвеченные. Донжоном и не пахнет. Одно слово – благолепие балаганное. О шестнадцати головах. Есть, конечно, куцый монолит основного здания, на котором, как на пеньке, башни стайкой опят и плодятся. Фладэрик, особой неприязни к цитадели не питая, тем не менее, пламенным обожателем сопутствующих Короне злоключений тоже не являлся. По понятным причинам общей заскорузлости нрава да очерствелости души. Угу-угу, ничего особенного, все привыкли.
Мощёный тесно пригнанными плитами чёрного, будто неубиваемого камня, Королевский тракт забирал на юг, прошивая долину сквозной стёжкой вдоль реки. Олвадарани, стылая и резвая в узком, глубоком русле, скорее расселину напоминавшем, рыжела разверстым сабельным следом. И мысли навевала соответствующие. Послеполуденное солнце картинку не улучшало, высверкивая глумливо-алым по стремнине. Адалин, прекрасно знавший о причинах пикантного окраса, залегавших мягкими, усердно размываемыми пластами в верховьях у подножия Лунного Кряжа, всё-таки не мог удержать ассоциаций. Разумеется, где ещё селиться виритным гадинам, как не вдоль кровавой речки?
У дороги, лопушками стыдливо притенённые, сочились слабеньким зарядом знаки вампирьего годоврата – отличного от человеческого, а все равно идиотского – здесь неизвестно на кой ляд и кем, по примеру выскиря, оставленными. Фладэрик чародейные потуги соплеменников игнорировал наравне с защитными заклятьями да, венцом безудержной монаршей мнительности, – замковым караулом. Несколько картинку испаскудившим.
В отличие от вполне боеспособных капканов, подступы самозабвенно – от безысходности – оборонявших, трое упырей-гвардейцев, в сторожевой башне заседавших, бдительно перекидывались в кости на амуницию, свалив оную тут же сакральным холмиком профессионализма. Прямо посередь опущенного моста. Бочонок характерный на припёк выкатив да полотнище, расцветкой знамя погано напоминавшее, подстелив. Ага, ещё и драться затеваясь.
Посетителя в запале азартном горе-сторожа заприметили, лишь когда последний, на мост беспрепятственно въехав, спешиваться, банально, брезгуя, чуть конём не задавил счастливую ватажку. Порскнув из-под копыт, перепуганные гвардейчики – кто во что горазд, расхристанные, ровно пугала – и не подумали возмущаться, неубедительно симулируя трудовое рвение. О спасении бочонка, мстительно потоптанного, да знамени с определённым удовольствием Упырём запятнанного, не помышляя.
Нарочно придержав Духа, понятливо взбившего копытами несчастное златотканое полотно, Упырь надменно обозрел звенящий зубами караул. Младший Эльзант – Диглэриан - да братья Корсвицы, Орэльд с Ольгаром. Скорее всего, в наказание ворота стеречь назначенные, ибо чересчур знатные. А братцу Эриана неплохо бы узнать, чем юность на посту пробавляется, пока фамильные драгоценности целы, да спина непорота. Ведь засекут пащенка, коль Аманир прознает. Нынешний Меч Её Величества отличался повадками зверскими, а нравом буйным, истерикой трудолюбие симулируя. Что, впрочем, не мешало гвардии хиреть, зато сплочённость да дух боевой здорово поганило. Припадочного Инэваля извиняла природная осмотрительность – будем называть её так, - в условиях Замка и, соответственно, близости Тэрглоффовых палачей, вполне закономерная. Командир, собственную шкуру спасая, рьяно, по первому требованию, расправлялся с «виноватыми».
Упырь прищурился, легонько тронув пятками жеребца. Дух всхрапнул, одарил попятившихся остолопов презрительным взглядом и чинно двинул вперёд. Впечатлённый караул без особого успеха подровнялся. Эльзант, попятившись, уцепил алебарду из общей кучи, но не удержал, обрушив оглушительно задребезжавший по камням курган блёстким оползнем. Фладэрик ухмыльнулся.
Хорошо, хоть мост опустили да решёткой не озаботились. А то стоять бы «еретнику» под стенами родного «терема» до следующей смены караула, когда волей-неволей игрокам черёд придёт прерваться, и то не факт, что сам-шесть не раскинутся, покуда фарт идёт… да командир, зараза, где-то почивает.
Маявшиеся от безделья в форбурге конюшие, малолетние и к лени придворной пока не привыкшие, тут же подскочили к верховому, лишив Адалина возможности вновь поизгаляться над отечеством в ехидном воображении. Ожидая, пока мужик, холодно улыбаясь неизвестно каким измышляемым скверностям, спешится да сумки нужные от седла отстегнёт, впечатлительные отроки подобострастно пялились на Фладэрика, не смея, кажется, дышать. В итоге, с поклажей худо-бедно разобравшись, донесения рассортировав да ненужные припрятав, Упырь почти проникся. Порылся в кожаном кошеле, протравленными значками изукрашенном, выудил два сахарных пряника. Улыбки на лицах конюхов стали более искренними, а мысли - благопристойными. Вампир скоро оглядел окрестность, головы не поворачивая, интерес возможным свидетелям не демонстрируя: пустота, сухая пыль скребётся по мостовой. Двор форбурга усердно гложет лихой сквозняк. С флажками заигрывая да кусты цветочные истязая. Дворня, похвально незаметная, по углам шуршит. Бочки по галерее боковой, переругиваясь, катят какие-то бурые страдальцы в невнятных одеяниях, Замку монаршему, будто бы, зазорных. Один как раз, притормозив, стянул с кудлатой башки каль и, обтерев лицо, воровато огляделся. Чернявый Адалин поморщился. У центральных врат – неопределённо мрачным предзнаменованием уныло отсвечивал единственный, скучающий и всем видом демонстрировавший полную деморализацию стражник постоянного гарнизона. Безвестного происхождения и ещё менее радужных в виду общего настроя карьерных перспектив. Что ж, отлично. Прямо глаз радуется. На ступенях, полулёжа и носом в стенку упираясь, дремал ещё какой-то обормот в кургузом поддоспешнике, любовно тиская огромный багор. Пахло непотребно.
Двери, разумеется, благоразумно при столь тщательной охране, заперты. Не от пришлых ворогов, так от своих… дуралеев.
Но ждать какого-нибудь условного крика совы или чего похлеще мужик поленился. Взбежав по лесенке, не чинясь, толкнул сам, чем несказанно смутил дежурившего, очевидно, персонально по его душеньку кастеляна. Обыкновенно тут – на основном рабочем посту – гостя исчезающе-редкого. Всё больше по коридорам злоумышлявшего, прислушивавшегося да принюхивавшегося на благодатной ниве вельмож праздных, для-ради Величества живота не щадившего. Чужого, по большей части.
Фладэрик из профессиональных соображений замкового коллегу от чистого сердца терпеть не мог. Изо всех сил поганя прощелыге на казённом содержании жизнь, а заодно послужной список.
Ансэльм Аэтлирэ, кастелян Каменной Розы, неизменная оскомина чернявого Упыря, отличался наружностью самой подходящей, стылой да мертвенно-пыльной. Так и норовящей растаять в каких окрестных «тенях-переходах». С мерзкой улыбкой на бескровных устах, тонким стилетом за пазухой и, как водится, ворохом кляуз на уме. Кроме кастеляна тут же торчала парочка скромных, оказии услужить подстерегавших отпрысков мелких восточных хозяйчиков, из перечня Крепких Семей, да несколько конкурирующих слуг. Упырём, понятное дело, игнорируемых наравне со свечниками да резными колоннами, пространство декорировавшими. Ещё, в дальнем конце зала сумерками милосердно сберегаемый, прорысил наверх какой-то молодчик в тёмном, неидентифицируемом одеянии. С туго стянутыми волосами и походкой канатоходца. Мерещилось в нём что-то знакомое.
-Высокородный мессир Адалин, - не сморгнув, поклонился престарелый шельмец.
-Высокородный мессир Аэтлирэ, - досконально-точно скопировав пакостную манеру, откликнулся тот, даже притормозив. Под мрачными сводами худо освещённого зала скорбно воспарило гулкое эхо. Или запричитало очередное, хозяевами нахально притесняемое привидение. Упырь не стал разбираться.
-Рад приветствовать… в добром здравии, - какое то здравие «доброе», чернявый знал досконально – характерная синь так и не сползла с физиономии, а подсохшие ссадины неприятно тянули кожу. Однако постный Ансэльм, опустив блёклые ресницы, самозабвенно ломал комедию, талантливо изображая вяленого карпа, или, чуть менее убедительно, старческое слабоумие симулируя. – Её Величество уполномочила меня оповестить, что желает лицезреть высокородного Адалина сразу по прибытии, - изысканно кивнув, присовокупил пожилой упырь, скептически оглядывая костюм гостя из-под век. И тем самым как бы намекая на очевидную необходимость приказа того ослушаться… А там и поплатиться.
-Благодарю за расторопность. Где сейчас Её Величество? - «еретник», проигнорировав красноречивое неодобрение, гусеницей проползшее по сухощавой физиономии пыльного Ансэльма, невозмутимо улыбнулся.
-Великолепная Юзэрин изволит принимать Совет Высших в Тронной Зале.
-О, правда? - ухмыльнулся в мрачном предвкушении «высокородный», о том, разумеется, ни сном ни духом не ведавший. Очередное предстояние полуживых вельмож да обмороженных Дам. И Стяг по стенкам млеет. Загляденье. Тронный зал. Не Большой Предел в Управной Палате. И, разумеется, не Узкий. Как всё серьезно-то…
Кастелян собирался ещё что-то добавить, а то и изречь – уж больно рожу скорчил подобающую, но Фладэрик уже следовал к лестнице, провожаемый гулким эхом (как вариант: стенающим духом) и недоумённым взором: в таком виде? Едва из седла, пыльный, что столб верстовой. Хоть сапоги б сменил, непотребство бродячее… Впрочем, догонять нахального негодяя Аэтлирэ и не подумал, мрачно смывшись в боковую дверь, разочарованный в подлости мирской окончательно. А по сему, преисполненный решимости отыграться на ком-нибудь менее изворотливом. Благо, контингент придворный весьма располагал.
Престарелый кляузник прослезился бы от счастья, промешкай ещё немного и заметь, как призадумавшийся на лестнице святотатец, что-то сообразив, свернул в боковой ход прочь от центральной анфилады. Правда, вовсе не из-за неподобающего случаю наряда.
-Хм, - мягко покачнувшись, оценила кинжалом проткнутая наугад портьера, мстительно припорошив проницательного умника пылью.
-И правда, «хм», - фыркнул Адалин, выразительно звякнув цепями при поясе. Будто случайно саблей обнажаемой задетыми. – Выходи, Блодвэн.
-Уже! – заторопилась портьера, раздвигаясь. И выпуская в темень коридора досадливо кривящего физиономию Гристофа. – Ты чего какой бешеный?
-А ты чего в Замке промышляешь? – откликнулся Фладэрик, оглядывая соплеменника с толикой потайного недоумения. Выглядел вампир скверно. Не чета Милэдону, разумеется. Но кабы не походка, и не признать.
-А где мне ещё… промышлять? – ощерил едва сросшиеся челюсти тот. Ловкий красавчик, шулер и акробат, Гристоф Блодвэн, отпрыск незначительного южного хозяйчика, министериала Стимбор, в горах Ветряного Кряжа башню имевшего да за каменоломнями, вроде, присматривавшего, ныне полуседой и пожёванный, насмешливо сцепил руки на груди. – Ослеп ты, что ли, на своих болотах? – Фладэрик поморщился, оценив гримасу и тон:
-Ну, макушка полиняла. Случается.
-Угу, - передразнил в привычной манере кровосос. – Случается, дед с козой венчается. Короче, раз так, сократим возню. Не досуг мне… цапаться, - сердито цыкнув, осчастливил он. - Гуинхаррэн тебя велел караулить. И его оповестить, как только явишься. Предвосхищая дальнейшие манёвры – навести его сам. А я провожу.
-Сдаётся мне, наказ звучал иначе, - пофыркал для порядка Адалин. И сам, по правде, собиравшийся Второго Советника проведать. Блодвэн скорчил зверскую рожу, дёрнув себя за драное ухо:
-А тебе что за печаль? Всё одно ж пойдешь… Вроде как, по собственному почину.
-А ты, стало быть, решил пощадить … что? Моё самомнение? Или собственное?
-Думай, как знаешь, - отмахнулся поблёкший красавчик. – Главное, не отставай.
Адалин, следуя полутёмными потайными лазами за проворным, точно тень ласки, да и вообще, хорька здорово в своём серо-буром облачении напоминавшим кровососом, мрачно крутил серьгу в ухе, прикидывая расклад. Покалеченный Гристоф торчал в Замке неспроста. Доверенный Гуинхаррэна, подобно Фладэрику, Долину мужик посещал нечасто. В прежние времена. Всё больше за южными краями приглядывая. И, в отличие от Адалина, самоуправства себе не позволяя. Выходит, Советник отозвал прелагатая. Одного ли? Корсвиц, тоже в тех краях… обретавшийся, на связь не выходил. Всё ещё в окрестностях Семи Ветров? И что приключилось с этим до срока побелевшим ловкачом? Словно почуяв, Гристоф притормозил на очередной галерейке, лестницы винтовые соединявшей и, склонив физиономию к плечу, не оборачиваясь, проговорил:
-Странные дела творятся вокруг, а, чернявый?
-Не без того, - ухмыльнулся Упырь, тоже останавливаясь. И, как бы невзначай, о балюстраду узорчатую легонько опираясь.
Вампиры оказались аккурат над малым зальчиком собраний, закрытым лет двадцать, первым в череде запечатанных холлов, служивших ныне пристанищем небрежно полотном подкутанного раритетного хлама. Резных скамей и ширм, гобеленов, амуниции и причудливых трёхногих светильников. Возможно, тут водились змеи. И даже не метафорические, что в кружевах да самоцветах у трона топотали. Кроме того, среди ледяных стен, ревниво поглядывая на непрошенных гостей, фланировали самовластные призраки, надменно колонны игнорируя да сквозь скамьи просачиваясь. Адалин насчитал аж троих. Странно, что не передрались. Спёртый воздух пах ладаном и пылью. Под потолком клубилась подозрительная, неприятная дымка. Наводя на мысли о гнилых урочищах да древних проклятьях. В общем, с мизансценой гармонируя.
-В южном приграничье Миридика, за Кхармген и Боддэнван, был Малый лес, помнишь? – ещё бы забыть. Премилое местечко – рощи да буковины Ллокхэн. Заповедный край чудоковатого зверья да полудиких племён-побратимов Ллакхара, вроде как, данников Семи Ветров, но не слишком вдохновенных. Адалин степенно кивнул. – Теперь нет. За Камнебродом что-то вроде пустоши. По официальной версии – землетрясение. Треть территории Ллокхэн, вместе с поселениями, как бороной вспахали. Имтильские Башни-Пограничники ходуном ходили. А в Камнеброде восточная стена просела и Пыльный мост обвалился, - Гристоф пожал плечами, по-прежнему, на Упыря не глядя. – С полдюжины наших в тех краях сгинуло. Я был в южном предместье. Сунулся поближе поглядеть, как первый раз вздрогнуло. Очнулся под стенами Боддэнван, когда конь подо мной пал. Ни памяти, ни поклажи. Даже кобыла чужая. И это, - Блодвэн выразительно коснулся седой шевелюры. – Добро, зрение со слухом восстановились. Спутник, так тот с концами… Пару дней дёргался ещё – потом околел, - вампир тряхнул седой головой. – Повезло, что боддэнванские «неженки» в Обители приютили.
-Служители Жрицы милостивы, - кивнул Адалин без определённого чувства. Гристоф фыркнул. – И беспристрастны.
-А то как же! – на сей раз кровосос откровенно хохотнул. – Кабы не сутолока, подняли б на колья во имя госпожи. Там беженцев ллокхэнских больше, чем крыс в подвалах. Кто ранен, кто в бреду. Грязь, смрад, драки. «Нежные» морды тряпками обвязывают, чтоб чего не подцепить. Когда я отъезжал, уже зараза какая-то начиналась. За городом трупы жгли. Ни то холерина, ни то оспа.
-Ты что, одно с другим не различаешь? – южные вести мужика, известно, не радовали. Хоть и касались благополучия всегдашнего коронного неприятеля. Эрвар давно намеревался злобствующие лесные племена приструнить. И бедствие, в контексте Валтаровских откровений, не казалось таким уж «стихийным».
-А по приметам и то, и другое, - Блодвэн задумчиво прикусил губу. – Я прежде такой дряни и не видал. Чтоб потроха собственные с кровью выплёвывать…
Адалин сумрачно растёр подбородок, чувствуя, как неприязненно заёрзал за пазухой горностай. Позёмыш, на правах зверя, да ещё и зачарованного, щеголял отменным чутьём на неприятности. И сейчас Спутник волновался.
-В Землях Жеша холера, - заметил чернявый между тем, разглядывая сложную вязь опоясывавшей зальчик пыльной балюстрады. – А на островах в Парящем море, кажется, чума свирепствует. Однако, вполне обыденная. Про землетрясения не слыхал, - Блодвэн не счёл нужным отвечать. Фладэрик задумчиво покрутил серьгу между пальцами. – Гуинхаррэн, разумеется, в курсе этой… душещипательной истории?
Кто бы сомневался. Знак, намаранный в Мрачных Холмах. Распугавший нежить и приморозивший округу. Выпивший силы подчистую. Дожидавшийся срока среди крапчатых мхов и пыльного вереска, в пегих от лишая пустошах на подступах к Долине. «Ваш же, упырий выгон». Валтар говорил про новые Калейдоскопы. Мог ли «особый знак» породить подобные разрушения? Фладэрик запоздало пожалел, что не срисовал узора. Битое стекло с шелестом перекатывалось в воображении, тасуя орнаменты, выворачивая кромку на свой лад. Поганая Лилия поганого Ллакхара. Будь он трижды неладен.
Те, что ждут…
Всю дорогу до потайной норы, по-за покоями центральной анфилады притаившейся, и, как знал Адалин, сообщавшейся сетью переходов как с Тронным Залом, так и с помещениями Управной Палаты – а то и горними светлицами самих Князей, – где предстоял Советник, Упырь размышлял над фрагментами очередной головоломки, подкинутой от щедрот хлебосольного случая. Заодно, разумеется, персону помянутого Гуинхаррэна почтив.
Из Замковых кровососов Фладэрик доверял, хорошо, если себе. Да и то – с оглядкой. А уж ясновельможных, сановных и прочих увечных духом, для краткости, а так же сохранения приличия ради, прозывавшихся Высшими, закономерно почитал за угрозу. Либо по крайней тупости оных, либо, наоборот, чрезвычайной смышлёности, зачастую оборачивавшейся на деле подлой изворотливостью.
Эзрэль Гуинхаррэн, Второй Советник Ее Величества, кроме прочего, заправлявший штатом прелагатаев, будучи крайне – почти неприлично, в условиях Розы – разумным, несомненно, принадлежал ко второй категории. Почему вызывал ещё большие сомнения. Номинально оставаясь непосредственным начальством, практически вампир по вышеозначенной сообразительности своей предпочитал в дела вольнодумного подчинённого без нужды не соваться, закрывая глаза на потенциальные нарушения субординации. Отчего промеж ними и установилось нечто вроде негласного, отстранённого перемирия. Предопределявшего характер взаимодействий. Подчёркнуто корректных, осмотрительных и, по возможности, редких.
Эзрэль подозревал, что, захоти чернявый, диспозиция – и, соответственного, его собственное положение при дворе – может решительным образом перемениться. Фладэрик имел сходные опасения. А так как конкретно против этого аспекта существующего порядка вещей пока не возражал, предпочитал мужика без нужды не дискредитировать. Второй Советник его вполне устраивал: невысокий, сухощавый вельможа с продолговатыми, лисьими глазами и вкрадчивыми манерами юлил и подличал по мере необходимости, в целом, блюдя интересы королевства. Что импонировало. Ещё в бытность гвардейцем, в Лучистой дюжине рыжевато-русый, сметливый наследник Гуинхаррэн получил прозвище Эзра-Корсак, с годами оправдавшееся вполне. Однако вряд ли кто из современников рискнул бы теперь обратиться к Советнику подобным образом. Даже из бывших товарищей по Стягу. Гуинхаррэн, несмотря на постоянную, в привычку вошедшую, ироничную шутливость обхождения, как-то не располагал к панибратству.
Сейчас же, обряженный в скромный вариант придворного платья – почти без вышивки, брыжей и даже плюмажа, так, неброская канитель, самоцветы, бархат, – Советник выглядел и вовсе мрачно. Пусть и улыбался в обычном, слегка насмешливом, духе, поигрывая крупным перстнем, слишком громоздким для узких, худых пальцев. Аметист, ловя свечные отблески, хищно помаргивал в полумраке, точно глаз притаившегося зверя. Зенки самого кровососа, разумеется, напоминали узкие щели: «прищур Эзры», как и «улыбка Тэрглоффа», прочно вошли в национальный фольклор.
-Адалин, - кивком поприветствовал вошедших Советник, жестом велев Гристофу прикрыть тяжёлую дверь. – С возвращением.
-Мессир Гуинхаррэн, - церемонно откликнулся Упырь, разглядывая изысканный цветочный орнамент, тончайшей серебристой вышивкой уплетавший обшлага и ворот «лисьего» кафтанца. Вышивка имитировала побеги дикой розы. Ломкие и, определённо, угрожающие. Запутавшиеся в этом буреломе певчие пташки выглядели, своего рода, предупреждением. Эзрэль задумчиво пригладил собранную в аккуратный хвост копну волос цвета речного песка. Блёкло-рыжий, мешаясь с сединой, придавал ему ещё больше сходства со степной лисицей. Физиономия Советника неприятно осунулась и заострилась за время отсутствия Упыря, чему Адалин мог и позлорадствовать, кабы не происки здравомыслия. Выводы напрашивались самоочевидные.
-Донесения твои доставлены вестовым из Поста и переданы Её Величеству, - сообщил Советник с тонкой улыбкой непринуждённого коварства. – По обычаю, лично в руки. И наша добрая Королева в трепетном ожидании. Однако, я тешил себя надеждой, высокородный мессир Адалин сочтёт для себя возможным уделить немного своего бесценного времени смиренному слуге блистательной до… встречи, - от медовой сладости интонаций сводило скулы. Фладэрик непроницаемо улыбнулся в ответ, равнодушно встречая едкий прищур. Привычно пригнул голову в знак почтительного внимания.
Слухи. Ядовитые, терпкие сплетни, липкими косами заплетавшие двор. Упырь поднаторел в сооружении соответствующих выгородок, направление «общественного мнения» корректировавших. Удивительно, впрочем, что и этот… Корсак попался. Хотя, без сомнения, не мог не заподозрить. Донесения, в отличие от личной корреспонденции, всё-таки проходили через Эзру и его помощников. О чём ретивый командирчик, так некстати щегольнувший гражданским рвением, разумеется, не имел ни малейшего понятия. Вот и снабдил вестового дикими инструкциями. А тот, ничтоже сумнясь, исполнил. Свитки Валтаровы, выходит, и впрямь проскользнули мимо загребущих ясновельможных лап. Занятно. Вопрос, что хуже.
-Мессир Гуинхаррэн удивляет меня своей скромностью, - заметил мужик, тщательно ровняя тон. – Юный командир Прихоти, неискушённый в тонкостях… службы, превратно истолковал увиденное и отдал некорректный приказ нарочному. Если бы не плачевное состояние покорного слуги мессира Советника, сего недоразумения не случилось бы. Я помню свой долг и своё место. Простой гвардеец Стяга не смеет пренебречь порядком, - речь Адалин окончил кратким, выверенным поклоном. Гристоф, подпиравший косяк за спиной, едва слышно фыркнул, впечатлённый дурацким фарсом. А вот Эзрэль повёл себя неожиданно. Улыбка стала вдвое саркастичнее. Прищур вампира вполне годился выколупывать драгоценности из желёз особо несговорчивых звероящеров.
-Простой гвардеец – нет, - пожал плечами Корсак насмешливо. – Другое дело, ты. Я не настолько глуп, чтобы задирать монаршего… любимца. Без особой нужды. Так что, как понимаешь, положение отчаянное. Что именно было в тех свитках? Полагаю, вестовой гнал через Долину не из-за любовной эпистолы, - Упырь, чуть не поперхнувшись заготовленной распевкой, на мгновение прикрыл веки. И повторил, по возможности, равнодушно:
-Командир Прихоти не разобрался в ситуации. Ничего сверхсрочного, а более того, требующего передачи из рук в руки лично Её Величеству, в моих донесениях не было. О чём я, разумеется, сообщил бы столь пылкому дарованию, если бы находился в сознании.
-Тогда, тем паче, полагаю, мессир Адалин сочтёт возможным поделиться полученными сведениями, - Эзрэль со значением покивал, как-то уж чересчур выразительно постучав себя по носу. – Возможно, ты слыхал от гарнизонных: Королева повелела Лучистым сложить оружие… - Фладэрик усилием воли удержался от ядовитого хмыканья: будто раньше они его поднимали. – Формально, Стяг будет расформирован. Разъезды уже отозваны обратно. А теперь Её Величество призвало к себе Совет, сдаётся мне, чтобы объявить о перемирии… - Упырь таки присвистнул в мрачном недоумении. Хмуро поглядел на переставшего, наконец, скалиться Советника. – Повторяю вопрос: что было в свитках, Адалин?
-Возможно, причина неурядиц Ллокхэн, - медленно, будто через силу, сознался чернявый.
-Ага, - смекнул подданный, продолжая катать перстень по костяшкам. – Успел пошептаться с Блодвэном? – отпираться, в сущности, смысла Адалин не видел, потому и кивнул, мелодично поскрипывая челюстями. – Отлично. Хм. Твои соображения? Я, знаешь ли, успел кое-что заподозрить… - тесная клетушка – натуральный каменный мешок без окон, - пропахла стылостью и можжевельником. Едкий хвойный аромат, вопреки посулам всезнающих лекарей, раздражал и нагонял тоску. Фладэрик поморщился, сердито растирая загривок. Штопанная туника ощутимо натирала.
-Миридик собирается с силами. Активно и целеустремлённо. Повсеместно ужесточаются порядки. За Белыми горами колдуны исподволь стравливают людей и… нечистиков. Разумеется, «вступаясь за беззащитных». На озёрной равнине всё ещё хуже. Хотя Озар, вроде, процветает. Периферийные князьки, помощью эмиссаров нортовых, утихомирились. Родня буйная, вечная царская оскомина, местами скончалась, местами – крепко призадумалась. В общем, не с чего монарху человечьему лютовать. Если б не подзуживания Наследника.
-Угу, - покивал Эзрэль, оставив перстенёк в покое, бдительно пестуя избранное направление беседы. – А что насчёт Ллокхэн?
-Есть основания предположить, причина - калейдоскопы. Лаборатории Семи Ветров не стоят без дела.
-Понятно, - вампир вздохнул, отчего-то переглянувшись с замершим по-за спиной полуседым доверенным. – Её Величество желает предотвратить потери. И отзывает подданных из тех краев.
-Из окрестностей Миридика? – уточнил мужик, прекрасно понимая, чем это пахнет. Гуинхаррэн едва различимо прикрыл веки, сохраняя прежнее, оцепенело-равнодушное, нарочито-безмятежное выражение физиономии. – Всех?
-До кого сумеем докричаться…
Адалин давно привык к этим играм и хорошо усвоил правила. Советник уверен в его – Упыря – чрезвычайной и уникальной осведомлённости. Что ж, великолепно. Почему нет? Фладэрик позволил себе кратко – и почти кротко – улыбнуться одной из специальных, совершенно непроницаемых, «придворных» улыбок. Гристоф, отлипнув от косяка, сделал несколько шагов вперёд и чуть наискось, остановившись за самым плечом. Потасканная стать обыкновенного везунчика, умудрявшегося выворачиваться из самых безнадёжных передряг, порой, куда ловчее самого «вурдалака» и с ощутимо меньшими потерями, удручала. И Адалин был благодарен соплеменнику, что не мозолит глаза без надобности.
Эзрэль игнорировал манипуляции доверенного, целиком сосредоточив внимание на обмороженном портрете желтоглазой цинги, с болот возвернувшейся. Подозревая, что вопреки выучке и всем прикладываемым стараниям, чернявый хитрец умело и вполне благополучно читает сокровенные соображения ни то по глазам, ни то и вовсе, игнорируя природный феномен да обычаи презрев, непосредственно. Цинга кивнула, будто подтверждая опасения. Этот клятый плут сумел запудрить мозги каждому, недостаточно сообразительному и расторопному, чтобы своевременно убраться с дороги. То есть, попросту, каждому. Манеры и физиономию перекраивая на потребу случаю. Однако – вот ведь заноза – не роняя себя до постыдного фиглярства. Охотно и щедро предоставляя зазевавшимся сомнительной радости возможность почувствовать себя, мягко говоря, интеллектуально несостоятельными. Рядом с чернявой язвой легко и непринуждённо в идиотов обращались и королевские Советники, и надменные чародеи. Особых различий поганец не делал.
-Видимо, те свитки крепко государыню впечатлили, - заметил Эзрэль, так и не насмотрев ничего выдающегося. Горбоносый прелагатай прикрыл вызолотившиеся паскудно зенки. Бесстыжие зенки, в конце концов, статусу придворному вполне подобающие. Фладэрик в ответ вздохнул, талантливо симулируя скоротечный паралич лицевых мышц:
-Сожалею, - и не погрешил против истины. Потому как сожалел искренно, аж до зубовного скрежета да ломоты в стиснутых ладонях. Потрудись он дочитать клятые откровения Ваа-Лтара, сейчас бы не гадал, как сельский дурачок, по звездам в полдень. То, что известия Королеву перепугали, мужик отчего-то не поверил. Возможно, из-за поганенького предчувствия: ведьмища прекрасно знала о предуготовляемых Лилией скверностях. А то и совместно компилировала, вдохновляя на подвиги. Адалин прищёлкнул языком, отмирая. Корсак, буквально, вцепился своим отработанным, закалённым до бронебойности прищуром в упырью бледную физиономию. Взыскуя реакции, а то и, страшно подумать, раскаяния. Фладэрик покладисто скуксился, чему, впрочем, проницательный Советник ни на грош, кажется, не поверил:
-Молодец. Когда закончишь, сделай милость, поделись соображениями…
-По поводу? – подбодрил не стремившийся инициативу перенять чернявый. Эзра фыркнул:
-Смотрю, покорный слуга порядок доклада, всё ж таки, запамятовал…
-Я всё рассказал, - развёл руками Адалин, непрошибаемо честно воззрившись на подозрительно и недоверчиво кривящегося соплеменника. Гуинхаррэн рассмеялся, качая головой. Потом, поглядев на безмолвного Блодвэна, махнул тонкокостной рукой:
-Гристоф, оповести Мастера Ритуала о готовности старшего Адалина предстать пред Её Величеством. Возможно, Государыня захочет принять его незамедлительно, прервав Совет, - линялый подданный кивнул, проворно и похвально бесшумно растворившись, в лучших традициях и полном соответствии записной нечисти. Когда дверь за хворым прелагатаем затворилась, Советник вновь покосился на Упыря. – Ну? Ещё немного покуражишься?
-Мессир Гуинхаррэн, я не понимаю… – суховато и прохладно это прозвучало. Корсак нетерпеливо мотнул блёкло-рыжей шевелюрой:
-Всё ты понимаешь, чёрт хитроумный, - Адалин надменно вздёрнул бровь, однако, умудрился сохранить невозмутимость. Эзра выдержку оценил. - Довольно ломаться! Я много лет глаза закрывал да отворачивался, не вмешиваясь, куда не просили. Да только сейчас не так всё повернулось, - подданный ухмыльнулся без тени веселья. И приступил к перечислению. - Канцелярия Тэрглоффа ведёт странные игры. И мне тебя покрывать невместно. Королева изволит гневаться. И лучше ей под горячую руку не подворачиваться. Хэминд давно на тебя зуб точит. И, пока ты Князь весть где шляешься, в нежные монаршии ушки льёт… всякое, - обстановка обрисовывалась, не сказать, чтобы радужная, однако, как показалось чернявому, вполне привычная. Почему Фладэрик и пожал плечами с самым философским видом. Эзрэль аж каблуком притопнул. – Не впечатлён? Что ж. Скажу иначе. Ты полезен Короне. Всегда был. Потому только пока я… терпел. И верил тебе, а не Канцлеру. Потому только, в меру сил, принимал твою… сторону, - на сей раз Упырь поклонился, убедительно отыграв польщённую благодарность. Купиться подданный – не купился, но слегка оттаял. Атмосфера обоюдно искрила, накалять её сверх имевшегося не казалось разумным. - Я не понимаю, зачем Её Величеству разоружение армии, тем паче, союз с колдунами. И как прочие Советники намерены примирить Высших, а там и остальную Долину, с этими вестями…
-Что насчёт официальной версии? – снисходительно обронил Адалин, любезно улыбаясь. Гримаса получилась та ещё, однако убеждала. Сердитый Корсак выразительно выскалился:
-Это которая? Про безопасность одиноких путешественничков, навроде тебя? Ну, может, кухорята и поверят. А то и кумушки какие… перезрелые да на той почве… неосмотрительные, - Фладэрик только руками развёл:
-Мне эти бредни елейные нынешний командир Прихоти пел.
-Ага, - поддержал Советник от души. – Тот же, что донесения с нарочным выслал…
-Чего ты хочешь от меня, Гуинхаррэн? – устало растёр физиономию Адалин, поняв, что экзекуция затягивается. А на зубах всё отчётливее вязнет дорожная пыль да горький привкус давешних «медков». И освобождения впереди не предвидится. Эзрэль окинул долгим взглядом потолок, будто примеряясь да место для сна, в полном соответствии с молвой народной, бражной выдумкой осиянной, выбирая. Представить подданного под стропилами вниз головой удалось не сразу. Упырь мысленно фыркнул. И, развлечения ради, поэкспериментировал с Её Величеством. Картинка вышла… занимательная.
-Ты же будешь с Королевой… говорить, - вкрадчиво выдохнул Эзра. Тактичность формулировки радовала. Мужик покладисто покивал. - И, вестимо, не о погоде…
***
К утру на ясене сделалось совсем неуютно, возможно, из-за поднявшегося ветра да инея, а возможно, из-за волков, судя по одухотворенному вою, обсадивших дерево тесным кружком, точно мухи забытый на столе ковш с медовухой. Мирко, подобрав ободранные ноги, изо всех сил прижимался к заиндевевшему стволу, отчаянно вгрызаясь в кусок размоченной слюной коры. Молодые побеги, слегка морозом негаданным побитые, мальчик сжевал еще накануне, едва вскарабкавшись к примеченному в сгущавшихся сумерках дуплу. Впрочем, кроме вредных заполошных белок, отчаянный отпор расхитителю не случившемуся оказавших, поживиться тут было нечем. Изловить же хвостатых трещоток оголодавший, измученный беглец не сумел. Зато, колючки из замызганного облачения выдирая да вой характерный заслышав, чуть не кувыркнулся с облюбованной ветки, запоздало сообразив, чем опасны лесные тропы.
Выбравшись из сырых, богатых мошкой и гнусом болотин, оголодавший мальчонка, хлюпая простуженным носом, нарочно свернул к деревьям, надеясь раздобыть хоть что-то, кроме полусгнившей травы, на вкус ещё менее съедобной, чем с виду. Прутик, зашибленный при падении, продержался недолго. Почти не блеял и не брыкался, а от мутной воды его пронесло. Мирко знал, что без молока козлёнок не вытянет, и всё же, когда малыш таки издох, долго плакал. От горя и - этого мальчик особенно стыдился - голода. Конечно, несмышлёныш был его другом, есть его казалось неправильным, но в животе так страшно урчало от болотной жижи и вязкой тины…
Мирко самоотверженно закопал обмякшее, безвольное тельце под гнилым валежником в прибрежных кустах. Есть друзей – удел еретников и прочей виритной пакости. Кроме того, мальчик все равно не сумел бы его разделать. Он видал, как расправлялся с тушами ловкий Домаш. А стрый Добря объяснял, почему надо вычищать потроха из убоины, и как обходиться с пойманным в силки зверем.
Силки…
Мирко соорудил бы ловушку, кабы не необходимость бежать. Да ещё проклятый холод, гнавший вперёд пуще страха. Когда болотная грязюка обсохла и облупилась, стало совсем невмоготу. И мальчик взлез на дерево, надеясь схорониться в дупле. Как выяснилось, слишком для него мелком. Зато здесь, на толстой, пусть и заиндевелой ветке, он мог переждать ночь.
А утром… утром, может быть, стая найдёт себе другое развлечение и уйдёт? Мирко, стараясь унять дрожь, покосился сквозь куцые кроны на вяло светлеющий небосвод. Прежде на хуторе в этот час просыпались. Что там делается теперь – мальчик предпочитал не думать. Железнозубые прожорливы. От воспоминания об овраженском подворье, нежитью наводнённом, сызнова подкатил к горлу колючий комок, и защипало в носу. Крик Ладки бился в голове, сплетаясь с бранью мужиков и страшным, влажным треском-чавканьем.
Несмотря на холод и голод, «вещуна», кажется, начало морить. Вздрогнув да чуть с ветки ни сверзившись, Мирко вцепился в кору: вой справа неожиданно перешёл в истошный визг и грызню. В лесном сумраке творилось нечто… ещё менее приятное, чем обычно. И мальчик затаился, сглатывая кислую, кровавую слюну: жёсткие коренья с листвой здорово посекли рот, а чуть не сломленный зуб теперь шатался. И всё же, это было лучше болотной тины и кусачих мух.
До рези в распахнутых испуганно глазах вглядываясь в землисто-сизую мглу наполнившейся странными звуками чащобы, Мирко и не заметил, как тело, казалось, онемевшее от напряжения, самочинно переменило положение. Мальчик припал к ветке, точно зверёк, изготовившийся к прыжку. Страшные звуки доносились будто бы со всех сторон. А обезумевшие от ужаса волки уже даже не скулили. Часть стаи, очевидно, сбежала. Но паренька это отчего-то совсем не обрадовало.
В заиндевелом мраке под его ясенем кто-то… шуршал. Кто-то проворный, опасный и… голодный. Затаив дыхание, Мирко пялился в предрассветные тени: тварь, убившая волков, была там, сновала вокруг серым размытым пятном, жадно принюхиваясь. Как есть, памжа* (напасть. Один из духов, олицетворявших беду. Здесь – прожорливый лесной нежить)! Сейчас больше всего на свете мальчик хотел зажмурить глаза, заплакать в голос и позвать на помощь Добрю или Домаша. Забиться на свою поветь или в стог, или на печь, затаиться. На мгновение существо внизу остановилось, давая себя разглядеть, сипло втягивая прелый лесной аромат, нетерпеливо перебирая по-паучьи расставленными, гибкими конечностями. И устремило ввысь два ослепительных, омерзительно-бесцветных глаза. Взвыв от ужаса, Мирко разжал пальцы и отпустил ветку.
***
До тронного зала Упырь добрался без приключений, что странно. Тёмные коридоры, которыми Адалин шел, осознанно потайными лазами Гуинхаррэна пренебрегая, оказались подозрительно необитаемы. Почему мужик тотчас заподозрил всеобщий и повальный падёж кровососущего населения от какой завялящей заморской заразы, распространённой в качестве эксперимента заботливой монархиней. Или она подданных всем скопом на плановую высадку репы услала… куда-нибудь за северные башни… Чем не версия?
Вампир ухмыльнулся, окинув не слишком придирчивым взглядом одёжку – монумент в бронзе. Кафтанец исполосован, туника смётана косыми стежками гарнизонных умельцев, по швам норовя распуститься. Сапоги пыльные, штаны драные, кое-где и в подпалинах. А ведь он, вроде бы, обувку даже почистил в деревне, во всяком случае, парнишке чумазому со щёткой характерной монетку кинул да времечко положенное подождал.
Милэдон предлагал подсобить, да Фладэрик поленился. Хорошо, хоть рубашку додумался переодеть – к сведению впечатлительного кастеляна. Отчего теперь в прорехах вызывающе белело тонко сборенное сукно, а туника, зеленея от зависти его благополучию, норовила расползтись окончательно. Несуразный портрет завершая, на плечо с видом лисьего воротника, то есть очень гордо, взгромоздился Позёмыш.
Адалин, вздохнув, почёл вид достойным ожидаемых наблюдателей.
И пошёл «пред очи».
В сущности, наружность соответствовала изрядно романтизированным ожиданиям падких на досужую выдумку придворных. Если Величество решило предъявить Совету припылённого да большаком основательно траченного гонца, с риском для жизни донесение сверхважное приволокшего – да под шумок тем часом свои делишки обстряпать, – лучше не придумаешь. Разве что, торжественно у подножия трона дух испустить «от полученных ран».
Минуя одуревавший со скуки гвардейский караул на подступах к залу, Фладэрик вдохновенно лицедействовал, упражняясь в предвкушении, а все ж таки оказался не готов. Державное великолепие обрушилось неожиданно, как дрын из-за угла. И разрушения произвело соответствующие.
Самозванка. Глава 2. Крамола
© Copyright: Терри Лис, 2021
Свидетельство о публикации №221052900271
Свидетельство о публикации №221052900271
Рецензии