Из кн. Тамбовские ратоборцы-3. Штурм Измаила

                (в сокращении)
        …В половине шестого утра в мрачное, но уже осветившееся первыми лучами зари, покрытое тучами небо взвилась сигнальная ракета, три морских и шесть сухопутных колонн русской армии бросились на штурм лучшей, самой мощной крепости Османской империи – Измаила…
        Командовавший войсками великий полководец, новатор военного искусства, генерал-аншеф граф Рымникский Александр Суворов рассчитывал на внезапность приступа, иначе зачем же он так долго внушал засевшему в крепости турецкому гарнизону ложное представление о начавшейся длительной осаде и сам втайне обучал своих солдат штурмовать неприступные по всем правилам укрепления Измаила, зачем каждую ночь над русским лагерем расцветали в вышине яркие хвосты ракетных выстрелов? Вот и нынче выпущены уже три ракеты, а вчера весь день город-крепость обстреливали все 607 имеющихся у русских орудия. Одного Александр Васильевич не предусмотрел, не подумал о человеческой подлости: в рядах бывших запорожских казаков (они теперь числились черноморскими) нашлись предатели, которые перебежали к туркам и предупредили их о готовившемся штурме.
       –У, гадюки подколодные, ужо доберёмся мы до вас, хлебнёте вы лиха! – грозились оставшиеся верными присяге казаки.
Но командующий армией, которому главком светлейший князь Григорий Потёмкин даже не решился приказывать что-либо определённое, не стал отменять принятых на военном совете 9 декабря решений: на вопрос Суворова все командиры подчинённых ему воинских частей тайно, записками, проголосовали за штурм.
       – Спасибо вам, братцы! За доверие, кое вами мне, начальнику вашему,
оказано! В век не забуду! – с присущей ему чувственностью, переходящей в пафос, воскликнул довольный Суворов.
Но Александр Васильевич никогда не терял возможности – так или иначе – напомнить о трудностях предстоящей военной операции, а заодно покритиковать тех, кто был в войне не так удачлив.
       – Бой жесток будет, и сей приступ – первый супротив Измаилу. Их
превосходительство, батюшка Иван Васильевич, генерал Гудович, стояли у крепости допрежь нас, а разгрызть оный крепкий орешек не соизволили… Но мы – русские, и отступать не приучены, наши солдатики, наши чудо-богатыри везде победят, ибо с нами Бог и матушка наша государыня Екатерина Алексеена! Разгрызём мы сей орех, на зло всем разгрызём! Один раз в жизни, но решиться на подобное надобно…
И разгрызли же!..
Крепость представляла из себя лучшие на то время достижения фортифика-
ционного искусства, её строили под руководством французских и немецких инженеров… <>   После многих поражений турецких войск в Причерноморье повелитель Османской империи – султан – приказал собрать в Измаил всех провинившихся и под страхом смерти запретил им покидать крепость, таких «смертников» во главе с комендантом – сераскиром (генералом), трёхбунчужным Айдозли Мехмет-пашою – набралось 43 тысячи человек (турок и буджакских татар) при 300 пушках (без корабельных). Они превратили каждый дом в городе в маленький пункт обороны и поклялись умереть в бою, но удержать крепость.
У графа Суворова-Рымникского имелось в полтора раза меньше сил:
31 тысяча штыков и сабель и 607 орудий, из которых 567 находились на судах Лиманской гребной флотилии генерал-майора Осипа (Иосифа) де Рибаса, полевых пушек насчитывалось только сорок. Но великий полководец потому и заслужил такое высокое звание в истории России, что думал и поступал неординарно, как теперь сказали бы, он легко использовал собственные «ноу-хау»: он приказал загрузить все суда гребной флотилии с одного борта так, чтобы приподнять противоположный с пушками, обращёнными в сторону неприятельской крепости, и тогда вся флотская артиллерия стала бить навесным огнём, не потребовались осадные мортиры. Накануне штурма, 10 декабря, две устроенные на острове Чатал (напротив Старой и Новой крепостей) батареи тяжёлых орудий и пять сотен корабельных пушек весь день бомбардировали Измаил, причинив его защитникам немалый урон, в том числе турки потеряли последние свои речные суда.
         …Сто сорок пять больших лодок с морскими десантниками – батальонами Николаевского и Днепровского приморских гренадерских полков, а также добавленными к ним батальонами Лифляндского, Бугского и Белорусского егерских полков, Алексопольского мушкетёрского полка и черноморских (бывших запорожских) казаков полковника Головатого и бригадира Чепиги тихо крались в густом тумане и полутьме раннего декабрьского утра к вражескому берегу. Многие казаки уже знали, что османы предупреждены перебежчиками, но приказ есть приказ: слаженно, без скрипа смазанных жиром уключин гребли длинными вёслам и угрюмо, сосредоточенно думая каждый о своём, молчали. Соблюдали тишину и на солдатских лодках, и на приготовившихся к стрельбе канонерских судах. Казалось, что какие-то огромные, но неясные тени медленно двигались по замёрзшему, ещё не проснувшемуся, покрытого у берегов тонким хрустящим льдом Дунаю, и было непонятно: то ли они порождение чёрных, стылых речных вод, то ли мираж на фоне молочно-белой туманной завесы?
Но что это? Внезапно предрассветную тишину разорвал – будто грохнул тяжёлый молот по гулкому колоколу – пушечный залп. Это русская сухопутная штурмовая колонна № 2 генерал-майора Бориса Ласси из корпуса («правого крыла» русской армии) под командованием генерал-поручика Павла Потёмкина первой подошла ко рву и валу западной стены Измаила, чуть севернее бастиона Табия.
«Ну, всё началось… – безрадостно констатировал капитан Днепровского приморского гренадерского полка Александр Ларионович Головин. – И надо же такому учиниться: в прошлый раз, при Очакове, по снегу декабрьскому бегали, на обледеневшие стены лезли, а нынче так и того хуже – видать, в ледяную воду прыгать надлежит…»
Он сидел на носу лодки и смотрел вперёд, стараясь хоть что-то разглядеть в туманной мгле.
Уже по всему неприятельскому левому берегу волною прокатились выстрелы пушек: османы давно поджидали русских и, когда колонны штурмующих приблизились на достаточное для прицельной стрельбы расстояние, их батареи ударили картечью. Молчали только береговые орудия – туман над рекой не позволял турецким артиллеристам открыть эффективный огонь.
Тем временем четыре батальона Екатеринославского и Белорусского егерских полков из колонны генерала Ласси одолели ров и вал, приставили взятые с собою трёхсаженной длинны штурмовые лестницы и начали быстро карабкаться на стены…
 <>     Штурмующие проявляли невообразимую храбрость и железное упорство, обороняющиеся были твёрже камня – бились насмерть и контратаковали.
К семи часам утра Измаил напоминал одну исполинскую клокочущую огнём топку адского котла: и с востока, и с севера, и с запада ожесточённо бухали орудийные залпы и отдельные выстрелы, гремели разрывы артиллерийских гранат, без конца трещала, словно ивовые прутья били по деревянной столешнице, ружейная стрельба; ужасная канонада сливалась воедино, к ней примешивались поочерёдно воинственные вопли, крики торжества и гибели, призывные кличи – то русское «ура!», то мусульманское «алла!»; и во всех концах города-крепости полыхали языки пламени – вырывающиеся из сотен пушечных жерл, из стволов ружей, из вспыхнувших повсюду пожаров; и среди багряных зарниц и горящих факелов метались тёмные тени – целые скопища убивающих друг друга человеческих существ; со стороны занавешенного, будто кисейной шторою, туманного Дуная огни просматривались особенно зловеще – будто через бело-серую мутную слюду. В воображаемом котле варились человеческие судьбы, жизнь и смерть, а в дьявольскую раскалённую топку шло всё лучшее и худшее, накопившиеся в каждом участнике побоища, – отвага и самопожертвование, любовь и верность, ненависть и жестокость, святость и порок…
Но вот пришёл черёд, наступил миг, решавший судьбу и российской морской пехоты: лодки с десантом достигли наконец той критической отметки на поверхности реки, после которой турки уже не могли не открыть по ним огонь. Заря набирала силу, начало светать, туман рассеивался, часовая стрелка приближалась к 7.00, и когда передовой атакующий строй из двадцати лодок морской десантной колонны № 1 генерал-майора Николая Арсеньева показался из белёсой мглы вблизи береговой линии, она в один момент, словно огни вдоль рампы на авансцене жестокого спектакля, зажглась тысячами вспышек: 10 тысяч турецких солдат и татар Буджакской орды разразились хорошо подготовленной орудийной и ружейной пальбою.
Первое чугунное ядро, взметнув целый фонтан водяных брызг, рухнуло
рядом с лодкой самого командира колонны – генерала Арсеньева. Но он не моргнул и глазом:
       –Веселее, ребята, налегай на вёсла! Пора и нам позабавиться с басурманами!
 Быстрее, вперёд!
Уже не скрываясь, изо всех возможных сил лодки прибавили скорость и, рассекая острыми носами льдинки, устремились к гремящему выстрелами берегу. Ядра и пули посыпались на десантников, как запоздалый осенний дождь, раненые и убитые падали в ледяное лоно Дуная, и оно принимало их с олимпийским спокойствием и равнодушием.
       – Спасите, братцы! Помогите, тону! – раздались десятки голосов.
Но где там! Десант уже не мог сбавить скорость – лодки с солдатами не плыли, а будто летели вперёд. Вот захрустело тонкое зеркало прибрежного льда, и морские гренадеры один за другим прыгали на замёрзший песок берега возле Новой крепости. У двух лодок, в которых десантировались роты Николаевского приморского гренадерского полка, вражеские снаряды перебили рули, и их снесло вниз по течению Дуная, остальные гренадеры высадились на береговую полосу и быстро побежали на противника. Впереди николаевцев были подполковники Павел Яковлев и Иосиф Скарабелли.
…………………………………………………………………………………………………
    Наиболее трагично развивались события на участке наступления третьей десантной (речной) колонны гвардии майора Евгения Маркова… <> Когда десант Маркова вышел из тумана, все орудия бастиона ударили по нему. Взметнулись к тёмному, ещё просыпающемуся небу столбы воды, вот одно из ядер разбило в щепки десантную лодку, по реке, по течению, поплыли оглушённые и убитые русские воины. Вот ещё один снаряд разметал другое плавсредство, османы вели прицельный огонь из стрелкового оружия.
       – Ваше высокоблагородие! Нам здесь к берегу не пристать! Никак невозможно! – доложил начальнику колонны полковник Эммануил де Рибас – командир Днепровского приморского гренадерского полка.
Но Евгений Иванович уже и сам видел: из туманной дымки над водою во многих местах торчали остовы сожжённых турецких кораблей.
       – Мы не можем здесь более оставаться, наши лодки – зело удобные мишени для неприятеля, а посему надлежит нам десантироваться прямо в воду!  – принял решение майор Марков.
       – Так точно, ваше высокоблагородие! – вдруг весело воскликнул испанец – командир днепровцев. – Прошу вас, синьоры, следуйте за мною!
Эммануил де Рибас спрыгнул с лодки, побледнел, как лист бумаги, но побрёл к берегу. К счастью, в этом месте реки оказалась отмель.
«Ну, так я и думал! Всё же придётся в холодной водице побултыхаться!» – почти с удовлетворением от того, что предугадал события, подумал капитан Александр Головин и тоже покинул лодку. Ледяные щупальца Дуная мгновенно проникли под мундир, сковали ноги в полусапожках, заморозили сердце и лёгкие, прервалось на секунду дыхание. Но нельзя подавать вида: ведь ты – командир!
       – Рота! За мной, к берегу, бегом! – стараясь не выдать охватившей всё тело дрожи, справившись с первым впечатлением от удара холодом, когда кажется, что нечем дышать, прокричал Александр Илларионович.
Солдаты один за другим, аккуратно, чтобы не перевернуть лодки, прыгали в Дунай.
       – Бегом, братцы! Пока совсем не околели! – отдал команду своей роте десантировавшийся неподалёку капитан Шильников.
Вот уже все гренадеры Днепровского полка оказались по пояс в реке и, спасая от воды ружья и пороховые заряды, бегут под огнём противника к берегу. За ними следуют бойцы Бугского и Белорусского егерских полков, а также казаки. Металлические шарики турецких пуль густо бьют по пробирающимся по воде русским воинам, падают и, захлёбываясь, тонут те, кому не повезло.
…………………………………………………………………………………………………       

        – Его высокоблагородие ранили! – кричит ординарец гвардии секунд-майора Евгения Маркова и подхватывает командующего колонной под мышки, тащит назад – к лодке.
Команду над десантом по старшинству принял полковник де Рибас.
Первые цепи Днепровского приморского гренадерского полка уже на береговой полосе, 300 бойцов секунд-майора Анастасия Юрковского выходят из реки и с ходу атакуют вражескую батарею на подступах к Табии. С зелёных суконных кафтанов с красными обшлагами и воротниками, с красных камзолов и шаровар, даже с кожаных касок струями льётся вода, в полусапожках хлюпает, кое у кого на одежде повисли водоросли, пар валит от раскрасневшихся, перемазанных речной тиною лиц, глаза горят – в них не лёд, нет, в них – ярость идущего на смерть ради победы воина! Турки пятятся, они никогда бы не поверили, что русские суворовские чудо-богатыри способны в декабре, зимой, преодолевать речную преграду, они были уверены: никто не грозит Измаилу со стороны широкого и глубокого Дуная. Враг бежит, гренадеры опрокидывают пушки, догоняют и убивают отступающих.
Капитан Головин бежит вместе со своей ротой в авангарде майора Юрковского, недалеко наступает рота капитана Шильникова. Днепровцы, а следом и батальоны егерей и казаков добегают до стен Табии. Здесь их уже не может достать артиллерия бастиона, русские оказались в так называемой «мёртвой зоне» – непростреливаемой сверху. Но турки обстреливают нападающих из ружей, швыряют со стен пушечные ядра и гранаты, даже камни.
Из города спешат новые турецкие отряды, они намереваются поддержать гарнизон осаждённого бастиона, который пока ещё безуспешно штурмуют с западной стороны пять батальонов генерал-майора Сергея Львова, а теперь ему возникла угроза и с речного берега.
       – Батальоны! Отбить контратаку! – распоряжается полковник де Рибас.
Но испанец совсем замёрз, его лицо посинело, он заметно дрожит, на его усах повисли сосульки. Ему бы куда-нибудь в тепло, сбросить бы мокрую одежду…
Секунд-майор Юрковский ведёт свой батальон днепровцев навстречу турецкому отряду.
       – Ну что, ребята, отвадим-ка и сих басурман нас обижать? – обращается капитан Головин к своей поредевшей роте.
Александр Илларионович чувствует некоторую фальшь в своих словах, но что он мог ещё предложить этим продрогшим, уставшим и израненным солдатам?
       – Отвадим и энтих, ваш бродь! – отвечает за всех пожилой уважаемый гренадерами сержант.
Днепровцы встречают непрошенных «гостей» штыками. Но и османы настроены решительно, схватка приобретает ожесточённый характер: турецкие и татарские воины рубят кривыми саблями, режут русскую плоть широкими ятаганами, гренадеры бьют штыками, ружейными прикладами, рубят и колют солдатскими клинками, душат противника голыми руками. Командир роты капитан Головин бьётся с усатым крепышом – буджакским начальником: улучив момент, татарин всаживает свой кинжал в русского офицера – в левое плечо, тот падает на колени и протыкает врага снизу – шпага легко, будто в перину, входит буджаку в живот, и он, выронив ятаган, зажав кровоточащую рану руками, сгибается пополам и валится на землю.
Контратака отбита, и все уцелевшие в рукопашной схватке десантники-днепровцы опять наступают на бастион Табия. Отряд секунд-майора барона Карла Максимовича Герсдорфа предотвратил новую атаку турок со стороны городских улиц.
Александр Головин ощупывает рану в плече – из неё толчками сочится кровь, но перевязывать некогда. «Ещё повезло, что басурманин в руку ударил, а кабы в грудь, в самое сердце?» – рождается у него мысль, когда он вместе с батальоном Юрковского пытается взобраться на гладкие стены бастиона. Турки оказывают бешеное сопротивление: сверху на русских воинов летят пули, камни, чугунные ядра, зола, песок и всё, что попалось под руки. Александр Илларионович, действуя одной рукою, во главе своей роты поднимается по приставленной штурмовой лестнице на самый верх стены.
       – Бей их, ребята! Гони прочь, не давай пощады! – кричит капитан Головин.
По лестницам взбираются десятки русских бойцов, и вот уже зелёно-красные гренадерские мундиры, будто морские волны через борт корабля, хлынули прямо на головы защитников Табии и растеклись среди них. На этот раз Александру Головину не повезло: чуть только он прыгнул с лестницы на идущую вдоль стены площадку, сразу две турецкие пули вонзились в него, а подскочивший турок-артиллерист ударил капитана банником по голове. «Ах, чёрт, как не вовремя…» – ещё успел подумать офицер и, обливаясь кровью, сполз на холодный камень бастиона и потерял сознание. По его бесчувственному телу бегали свои и чужие солдаты, кругом
падали другие тела, алели целые кровавые лужи, битва продолжалась…
К десяти утра все русские штурмовые колонны соединились в одно кольцо, которое, словно удавка, сжималось и сжималось вокруг отважных остатков турецко-татарского гарнизона. Защитники Измаила сдержали свою клятву: они не сдавались на милость русских пришельцев, они сражались за каждый бастион, редут, батарею, а когда пришлось оставить укрепления и отступить в черту города, превратили каждый каменный дом, мечеть, постоялый двор, подвал в очаг сопротивления. До одиннадцати часов утра колонны русской армии Александра Суворова медленно, беря штурмом каждую улицу, подвигались к центру Измаила.
Граф Рымникский с рассвета занял высокий курган и внимательно наблюдал оттуда за ходом сражения. От его зорких глаз не могла скрыться ни одна мелочь.
       – Ну, что, соколики мои, зело тяжко вам в Измаиле турок-то одолевать? – спрашивал Суворов у появлявшихся рядом с ним командиров частей. – А никто вам лёгкой виктории в оном городе и не сулил. Но Бог милостив, с его помощью одолеем мы басурман!
Великий полководец отправлял штурмующим свежие резервы.
        Около полудня сухопутная колонна № 2 генерала Бориса Ласси вошла в центр города и столкнулась с большим отрядом буджакского султана Максуд-Гирея, предки которого происходили от самого Чингисхана. Собрав вокруг себя примерно тысячу конных и пеших татар, он храбро бросился на русскую пехоту и потеснил её.
       –Берите-ка, голубчик Борис Петрович, лёгкие пушки и бейте картечью вдоль улиц! – распорядился Суворов-Рымникский.
Весь отряд татар был уничтожен, погибли сам Максуд-Гирей и пять его сыновей, в плен никто не сдался… <>
В 16.00 всё было кончено. Крепость пала.
……………………………………………………………………………………………………..
   
       …Александр Головин очнулся от холода. Вместе с огромным количеством раненых воинов он лежал на выложенном каменной плиткою полу внутри бастиона Табия. Заботливые солдаты-десантники из Днепровского полка принесли сюда своего капитана и перевязали его раны – на голове, плече и ноге. Одного гренадера оставили дежурить возле
раненых.
       –Эй, рядовой, подойди-ка поближе… – чуть шевельнул правой, здоровой рукою капитан Головин.
Он не узнал своего голоса – до того он был слабый и хриплый. Голова кружилась, в глазах плавали какие-то круги, одна нога одеревенела.
Солдат подскочил к раненому:
       –Чего изволите, ваше благородие?
       –Что со мною?
       –Дохтур приходил, ваше благородие, сказывали, что вы жить будете и что к вечеру всех раненых господ охвицеров увезут, а куды, не сказывали. А я не могу знать, ваше благородие…
Морской гренадер действительно не мог знать, что раненых в рядах штурмовавших столько, что армейские медики несколько растерялись: в Измаиле не имелось лечебных учреждений, а чтобы вывезти из бывшей
крепости такое количество истекающих кровью, искалеченных людей – хотя бы только русских офицеров (про турок и татар речи совсем не было), требовалось много конных повозок.
       –Холодно… Укрыться бы… – еле слышно произнёс Головин.
Дежуривший солдат быстро принёс соломы, подстелил её под
капитана, потом добыл где-то турецкую шерстяную накидку – видно, снял с убитого турка, и накрыл ею раненого.
       –Вот спасибо, солдат…
Александр Илларионович повернул голову: вокруг него, прямо на голом холодном камне, умирали от ран не меньше сотни воинов. Стоны прерывались мольбами о помощи, но разве мог один рядовой морской пехотинец помочь всем? Мимо них ходили специальные команды похоронщиков, собирали и уносили разбросанные повсюду, словно ненужные никому куклы, тела убитых защитников бастиона.
       –Куда их? – спросил капитан.
       –Да, сказывали, в Дунай бросают. Куды ж ещё-то? Своих-то не один
денёк хоронить будут, – ответил гренадер.
В тот же день Александру Илларионовичу Головину было присвоено внеочередное – минуя положенное по выслуге – звание премьер-майора, затем ему вручили золотой офицерский крест за взятие Измаила. Через несколько дней в рапорте главкому Григорию Потёмкину-Таврическому о штурме турецкой крепости генерал-аншеф граф Суворов отмечал отличившихся офицеров Днепровского приморского гренадерского полка: «…капитаны Шильников и Головин бросились с отменной храбростию из судна при завладении батареи, при поражении неприятеля получили также тяжёлые раны…».
Над Измаилом сгущались ранние вечерние сумерки. По Дунаю плыли трупы, в городе полыхали пожары, гремели отдельные ружейные выстрелы, раздавались вопли радости и торжества – суворовские чудо-богатыри делили заслуженные кровью трофеи…
        …Полотнище флага дёрнулось на ветру и полностью развернулось – российский двуглавый орёл на нём расправил крылья…


                ***