Память детства. Лягушка-царевна

                (в сокращении)



        …Знойный июньский день перевалил за половину. Нестерпимо яркое  солнце, будто небесная атомная вспышка, готово сжечь всё вокруг: земную твердь, её растительный покров, обитателей лугов, полей и лесов. Малая речка Сурава робко пробивается сквозь заросли осота, рогоза и камыша, чтобы попасть в большой рукотворный пруд – второй по счёту от госдороги
на село Лысые Горы.
       На одном берегу водоёма тянется к васильковому небу кудрявая, как юная девчонка, берёзовая роща. Там шум и гам – это носатые чёрные грачи, охраняя своих птенцов в гнёздах, отбиваются от хищных серых ворон. Длиннохвостая сорока, как огромная бабочка, без конца порхает между белоствольных, словно свечки в зелёном полумраке, стройных берёз и раздражённо трещит – ругается на всех нарушителей покоя. В общем, в роще весело.
      В отличие от обрывистой лесистой стороны пруда, противоположный берег представляет собой широкую, с редким кустарником луговину. Малахитовая луговая трава не боится солнечного жара, она полна живительной силы, идущей от доброго векового тамбовского чернозёма. Шелковистые, полупрозрачные на свет, с постоянно множащимися ядрышками-клеточками травинки тянутся друг к другу, будто целуются на слабом ветерке. В травяном царстве время от времени слышится стрекотание кузнечиков, над цветами – голубыми чашечками цикория, розовыми головками клевера и жёлтыми зонтиками одуванчиков – деловито жужжат пчёлы, бестолково носятся мухи, танцуют в полёте мотыльки. Не сидят на месте, беспокойно снуют по горячей земле трудолюбивые мураши: одни волокут мелкие соринки, другие – щепочку, третьи тащат добычу – гусеницу или букашку. Муравьи строят своё жилище – муравейник, им надо поднять повыше его крышу и спрятать в подземные хранилища пищевые запасы. 
     Посреди луга высится колючий куст шиповника. В его тени своя жизнь
– мышиная. То тут, то там между корней чернеют круглые отверстия норок. Из них шустро выскакивают дымчатого цвета пушистые комочки – полевые мышки. Каждая останавливается недалеко от входа в своё убежище, крутит круглой головою, непроницаемые, словно агатовые бусинки, маленькие глазки выискивают опасность, подвижный, с тонюсенькими усиками носик изучает запахи. Вот мышь обнаружила ползущего жука, хвать его острыми зубками.  Вильнула хвостиком и мигом юркнула обратно в нору – только её и видели.
     На краю луга, где травянистый покров степей смешивается с болотными зарослями, у самой кромки воды, на сухой кочке свернулся кольцами старый уж – греет на солнце тёмно-стальное, прохожее на чешуйчатый, с маслянистым блеском шланг, длинное тело. Небольшая желтоухая голова лежит посредине верхнего кольца, неподвижные, будто стеклянные, глаза уставились в одну точку – в прибрежные камыши. Уж вполне сыт съеденными лягушатами и безмятежно предаётся отдыху.
     Я сижу на складном стуле и изнемогаю от жары.
     По утру было довольно прохладно, и мне пришлось нарядиться в плотную куртку-ветровку, а чтобы не намочить ноги в росе, покрывавшей травянистый берег водоёма, я обулся в высокие резиновые сапоги. Теперь и куртка, и сапоги нагрелись, и появилось жгучее желание освободиться от них.
    Я ловлю удочкой карасей. За первые два часа рыбалки – ещё на
утренней зорьке, когда небо на востоке только розовело, а над поверхностью пруда стелился лёгкий, как белая кисея, туман, – на мой крючок попалось всего пяток мелких карасишек, самый клёв пошёл с десяти утра.  То, что на заре ловятся малыши, мне понятно: организм растёт, ему чаще, чем взрослой рыбе, нужен корм, поэтому прожорливая карасиная молодь не слишком-то разборчива и бросается на всё, что кажется съедобным. Более крупные, опытные особи серебристого карася выходят из тёмных глубин водоёма позже. Они осторожно пробуют насаженную на крючок приманку – жирного навозного червя, берут его губами и тут же отпускают. Бело-красный поплавок колеблется из стороны в сторону, чуть дёргается, и, если рыба не успевает подсечь добычу, резко выдернутая из воды леска летит в голубизну небес, сверкает, словно серебряная нить, кончик удилища бесполезно трясётся, но карась сорвался и спокойно уходит на дно. Ловить хитрую крупную рыбу всегда интереснее, это более почётное занятие, чем таскать из пруда глупую мелочь, и до полудня мне удалось отправить в садок целый десяток толстячков размером с ладонь.
……………………………………………………………………………………..

        Летний зной достал-таки меня, пришлось снять сапоги и куртку, остаться босиком и в лёгкой рубашке.  Я вижу, что поплавок всё реже реагирует на невидимые мне подводные движения рыбы, он уныло стоит на одном месте или под действием время от времени прилегающего откуда-то слабенького ветерка плывёт в сторону, прибивается к отмели.
     Неожиданно моё внимание привлекает какое-то движение среди плавающих на воде водорослей. Пригляделся, вижу: большая прудовая лягушка незаметно, как водолаз-разведчик, бесшумно выплыла из зарослей рогоза, поднырнула и оказалась среди скопления водяной «ёлочки» и ряски. Серо-зелёное тело амфибии полностью скрылось, будто в маскировочной сетке, из растений виднелись только два выпуклых глаза. Они уставились на меня.
      От края берега, где я расположился на складном рыбацком стульчике, до пучеглазой разведчицы было не больше полутора метров, и мне не составило бы труда избавиться от непрошеной гостьи, швырнув в неё камень или палку.
     Некоторые жестокие люди от нечего делать приманивают лягушек червяками на крючке: достаточно подвесить шевелящуюся наживку перед мордой этого земноводного, повертеть ею, и обманутое животное совершает стремительный бросок, мгновенно устремляет к наживке свой длинный липкий язык и, проглатывая добычу, цепляется за крючок. Я не раз видел, как болтается на леске беспомощная лягушка, как рыбак освобождает потом от неё удочку, и искалеченное существо, как ненужная тряпка, летит в воду. Так издеваться над животными нельзя. Даже, если кто-то считает их вредными или бесполезными.
     Лягушка питается летающими насекомыми, и кое-кто думает, что она полезное животное: мол, если ловит комаров, значит, нам, людям, лучше, меньше будет кровососов. Это неправильное мнение. Комары – тоже часть природы, они Божье создание, и не человеку судить об их полезности или вредности. Лягушки должны жить не из-за того, что они уменьшают количество кровососущих, надоедливых насекомых, а по той же причине: эти земноводные животные – часть экологической системы, в которой всё неразрывно связано друг с другом, нарушая связь между живыми организмами, между ними и растительным миром, между человеком и всей совокупностью флоры и фауны, можно принести непоправимый урон планете Земля – нашему общему и единственному дому. Погибнут комары – нечем будет питаться лягушкам, жабам, ласточкам, стрижам. Погибнут земноводные – останутся без пищи цапли, журавли, ужи. Не будет на Земле птиц и змей, ещё каких-то животных или растений – обеднеет и планета, и мы с вами. Между прочим, ещё в конце 20-го века на Земле обитали более 400 видов лягушачьих, они были повсюду, на всех континентах, кроме Антарктиды. Сегодня их количество резко сократилось.
       Я не стал ни пугать любопытную шпионку, ни тем более калечить её. Клёв рыбы почти полностью прекратился, мне стало скучно, и я вынул из банки с червяками самого крупного из них.
      – Эй, ты, зелёная плутовка! На-ка тебе мясца! Вот, возьми! – крикнул я и положил жирного червя у самого края воды.
         Я знал, что лягушки не могут питаться тем, что находится под водой, поэтому не бросил червяка в пруд.
      – С кем ты разговариваешь? – спросил сидевший недалеко от меня Владимир Савельевич.
          Мы дружили с Шапкиным много лет и часто вместе ходили на рыбалку.
       – Да вот, лягуха чего-то хочет, смотрит и сморит на меня. Может быть, она ест червяков? Попробую её угостить, всё равно карасям мои черви надоели, – ответил я.
       – Это вряд ли. Не едят лягушки червей. Для них комар – пища, он для них, как для нас – колбаса. Кстати, не пора ли нам, Владиславич, пообедать? У меня в рюкзаке знаешь, сколько всего вкусненького? Ум один, – сказал Шапкин.
       Утренний пеший поход из дачного посёлка Чистые пруды, многочасовая – с зари до обеда – рыбалка не могли не повлиять на моё самочувствие, и я действительно уже готов был чего-нибудь перекусить. Однако ослабевающая, но всё ещё теплящаяся надежда на рыбацкую удачу пересилила, и я не спешил сматывать свои удочки.
        – Давай, Савельич, ещё чуток посидим. Мне кажется, карась сейчас
вернётся, – крикнул я своему другу.
        – Ну что ж, давай посидим. Только наживку надо сменить. Есть у тебя перловка или хлебный мякиш?
        – Есть, конечно.
       Я отцепил с крючка побелевшего, полуживого червяка и бросил его в воду. Пока занимался сменой наживки, я совсем позабыл про лягушку. Каково же было моё удивление, когда я увидел вылезающее из воды зелено-серое существо. Лягушка спокойно, даже нахально выпрыгнула на берег и остановилась в том месте, где извивался, пытаясь закопаться в песок, мой подарок – дождевой червь. Не успел я ничего понять, как – раз! – червь мгновенно приклеился к длинному язычку земноводного и исчез в его большой пасти.
        – Во, даёт! Знать проголодалась, чертовка! – произнёся я с удивлением.
        – Что там у тебя, Владиславич? – поинтересовался мой друг Шапкин. – Рыбку поймал что ли?
      Я отрицательно замотал головой:
         – Нет, не рыбка это. Лягушка сожрала моего червяка.
      Владимир Савельевич долго не отвечал, потому что снимал с крючка пойманного карася. Шапкину всегда везло больше, чем мне, да и рыбак он намного опытнее, более ловкий.
         – Так ты что, поймал на удочку лягушку?  – наконец отозвался он.   
         – Ну, нет же! Я просто положил ей на землю червя, а она его слопала.
     Какое-то время мы с Владимиром Савельевичем молча глядели на свои поплавки. У меня не клевало, и я снова поглядел в сторону лягушки и опять удивился: она сидела рядом с моими ногами и неотрывно сверлила меня взглядом. Я пошевелился, топнул. Но лупоглазая попрыгунья и не думала убираться восвояси. Она вроде бы чего-то ждала.
       – Ты что, ещё хочешь червячка? – спросил я у лягушки.
          Животное ничего не могло мне ответить, оно лишь упорно продолжало смотреть на человека.
    Я вынул из банки ещё одного червя, побольше, пожирнее – и бросил его поближе к лягушке. Не успел я и глазом моргнуть, как зелёная попрошайка отправила добычу себе в брюхо.
      – Ага, вот чего ты хочешь! Понятно. Ну, так и быть, я тебя подкормлю, – подумал я вслух и выдал лягушке третью порцию.
    Попрыгунья съела очередного червя, но не ускакала. Как верная собака, она расположилась рядом со мной и готова была продолжить бесплатную трапезу.
           Сзади подошёл мой друг Шапкин.
        – Ты давай, Владиславич, кончай кормить эту обжору. Вдруг она обожрётся и сдохнет? Ты будешь виновником её смерти. Лучше сами пообедаем, а лягушка пусть гуляет себе в пруду.
       Мы отошли от берега, сели на траву, расстелили газету и вынули из сумок разную снедь. Пока мы с Шапкиным обедали, лягушке надоело жариться на солнце и она залезла в пруд.
       – Ну, вот, видишь, не могут лягушки совсем без воды. Если у них кожа
высохнет, им грозит гибель, – сказал Владимир Савельевич.
     Старый рыбак был абсолютно прав: земноводным нельзя допускать высыхание кожного покрова, который служит им не только защитой от внешней среды, но и помогает дышать.
       После обеда настроение у нас двоих заметно улучшилось, карась тоже стал клевать – теперь уже на перловую крупу. В какой-то момент, когда я прятал попавшегося карася в садок, мой взгляд случайно наткнулся на старую знакомую – лягушка вылезла из воды и мелкими прыжочками опять подобралась ко мне. Мне даже показалось, что она говорит мне: «Ну, не жадничай, дай мне ещё поесть!»
    Мы занимались рыбной ловлей до вечернего заката. И все эти часы лягушка приходила ко мне, как к своему доброму хозяину и выпрашивала червяков. Я скормил ей не менее десятка червей, а затем сказал:
        – Хватит, моя дорогая! Сейчас наступят сумерки, на пруд прилетят комары, вот их и лопай. А я ухожу, пора сматывать удочки.
       Усталое солнце уже клонилось за далёкий горизонт, начало смеркаться. Вокруг пруда всё стихло: в берёзовой роще уже не слышно было ни грачей, ни сороки, постепенно и на луг – в страну дремучих трав – пришло время мира и покоя.
      Когда мы уходили, я обернулся и посмотрел на то место, где оставалась моя зелёная приятельница. Лягушка сидела всё там же и глядела
в мою сторону. Мне стало жаль расставаться с нею, будто я терял верного друга.
        – Иди, пучеглазая моя, назад в пруд! Там твой дом. А мне надо в город, там я живу. Не скучай, завтра здесь появятся другие рыбаки, они тебя подкормят. Пока, лягуха!
     Владимир Шапкин посмотрел на меня и загадочно заулыбался.
        – А знаешь, Владиславич, это ведь не простая лягушка, это
лягушка-царевна. Видать, она хозяйка в этом пруду. Может, поэтому мы и рыбы-то много наловили? Точно, она нам помогла.
          Я снова оглянулся – лягушка исчезла. Скорее всего, она попрощалась с нами и ушла в своё водяное царство. Прощай, лягушка-царевна! Ты добрая и хорошая, я буду помнить о тебе!