Клин-баба ч. 1

О том, что Гелька – младшая, незамужняя дочь – беременна, Лизавета догадалась с первого взгляда.
Нет, живот у Гельки еще не обозначился, но как-то заметно расплылась она вся, раздобрела, губы припухли, взгляд коровий сделался.
Гелька-Ангелина в этом году окончила десятимесячные курсы продавцов и устроилась в отдаленную деревню района, в сельмаг. Комнату молодому специалисту дали в заезжем доме.
Почитай всё лето не бывала Гелька в родительском доме: работа, самостоятельная жизнь закрутили. И Лизавете некогда было дочь навестить – домашние дела, хозяйство, разве их переделаешь?
И вот спустя три месяца мать на пороге у дочери. Встреча, а вернее новость озадачили Лизавету. Немного обопнувшись с дороги, она без обиняков спросила:
– На котором месяце, доча, в тягости?
Гелька не стала запираться. Покрывшись пунцовой краской, одернула подол, скрестила руки на животе, понурив голову призналась:
– Три месяца, четвертый уже.
– И кто же счастливый папаша? – в голосе матери не прозвучало упрека, только лишь тоска, усталость вдруг навалилась на крепкую ещё телом женщину, и вопрос свой она произнесла как-то вяло, обречённо.
– Борька – строитель из наемных, – подумав, добавила, – Исмаилов – чеченец, бригада у них.
– Исмаилов? – оживилась Лизавета. – Так это не тот, что у нас в Де-вятово зерносклад строил с весны?
– Он, – подтвердила Гелька.
– Так их же давно след простыл, когда ты с им снюхалась, доча дорогая? Не тогда ли, что на три дня приезжала?
Гелька робко взглянула на мать:
– Ну, тогда познакомились только, а потом, когда я сюда приехала, они уж тут работали. Коровник строят, – уточнила.
– Вот дак тихоня ты у меня! Что же ты дальше думаешь? Понимаешь хоть, с кем связалась?! Борька! Это они себя по-русски так переиначивают, а на самом деле Базарбек какой-нибудь.
Гелькино лицо перекосила гримаса. Закрыв лицо, она вдруг заревела навзрыд, сквозь слёзы приговаривая:
– Он жениться обещал. Сказал, что увезёт с собой в Чечню.
– Эвон как! – так же спокойно произнесла мать. – Коли жениться, а чего тогда ревёшь?! Ты ему в паспорт заглядывала? – краем глаза Лизавета приметила, как Гелька отрицательно покрутила головой. – Вот то-то же! Там, поди, печати о женитьбе ставить некуда. То-то оне и приезжают сюда за русскими невестами – дурочками набитыми – вроде тебя! Сегодня они тут, завтра там. Ищи ветра в поле!
Гелька растерла по лицу слёзы. Словно в детстве, надула губы, вы-давила:
– Чё его искать, он вроде бы не скрывается. Вон и у нас, в Девятово, еще расчёт не получили, скоро поедет.
Лизавета призадумалась:
– Расчет, говоришь? А это хорошее дело, девка! Так чего ревёшь-то? Или бросил уже, разлюбил, стало быть?
Гелька всхлипнула, взглянула на мать исподлобья:
– Не бросил, ходит ещё, только я уж ему не верю.
Лизавета подошла к окну, оперлась обеими руками о подоконник, задумчиво глядя вдаль, уточнила:
– Каждый день ходит или так, когда надумает?
– Каждый, – утвердила Гелька.
Она насторожилась: ей почудилось, что мать что-то задумала.
Дочь не ошиблась. Знала она свою отчаянную мамку: горы своротит, а своего добьется, если задумает. Она бы, Гелька, давно уже обратилась к матери за помощью, будь у неё иная проблема. В любовном же вопросе зашла в тупик, запуталась вконец и уже не верила в счастливый исход. Решила покориться судьбе и ждать: будь что будет!
***
Заезжий строитель охаживал Гельку недолго. За две недели сомлела, отдалась кавалеру с головой, забыла про материнские строгие наказы.
Лизавета между тем деловито разглядывала помещение, явно обмозговывая что-то. Вышла в общий коридор, оставив дверь распахнутой. Окликнула дочь:
– С комендантом общаги поладила? Живет где, знаешь? Мужчина, женщина?
Гелька недоуменно таращила на мать глаза:
– Женщина, а при чем тут она?
– Спрашиваю, стало быть, надо!
Елизавета, вернувшись в комнату, энергично вытаскивала из сумки домашние гостинцы: кульки, банки, пакеты.
– Думала переночевать у тебя ночку, да видно, не судьба, – выговаривала дочери. – Обернусь на этом же автобусе. Прибирай продукты-то. Да привечай кавалера как следует, не спугни. Через неделю вернусь, свадьбу играть будем!
– Какую свадьбу, мамка? – опять ударилась Гелька в слёзы.
– Самую обыкновенную, дочь! С застольем, песнями и плясками под гармошку. Платьишко с выпускного не подойдет, раздобрела ты уже, подбери что-нибудь в своём сельмаге, – Лизавета вытащила из кошелька свернутые бумажные деньги, прихлопнула на столе ладошкой. – Не обязательно белое – тебе теперь не до жиру. Туфли с выпускного наденешь, поди, еще не совсем растоптала. Фата теперь и подавно лишняя.
Лизавета направилась, было, к дверям, но вернулась, будто спохватилась, грубовато притиснула к груди дочь, наказала:
– Не реви да не болтай лишнего, чтобы ни одна душа не знала о нашем с тобой уговоре.
Едва за матерью захлопнулась дверь, Гелька упала ничком на кровать, заревела белугой. Встреча с матерью не утолила её печали, более того, озадачила. Никогда не разговаривала мать со своей ласточкой таким холодным тоном, никогда не смотрела таким суровым взглядом. И эта обещанная ею свадьба: не верилось, что Борис добровольно пойдет под венец. Что-то теперь будет?!
***
Елизавета тряслась в автобусе, деловито рассуждала про себя: «Комнатёнка маленькая, но ничего, стол устроим в коридоре. Баранчика зарежу, петуха зарублю. Приготовлю всё дома. Первым делом сейчас к Кузьмичу, только бы застать! Мужик он покладистый, поможет, не на последнем я счету в хозяйстве! Как чуть: «Лизавета, выручай!» Вот теперь: «Лизавету выручай!»
Рейсовый автобус притормозил в центре села. Тут до конторы рукой подать. Лизавета решительной походкой направилась туда. Молоденькая секретарша едва взглянула:
– Петра Кузьмича нет, уехал с агрономом в поле. На три часа совещание назначено.
«В три, – соображала Лизавета, – побегу, много дел за это время можно обстряпать!» Однако едва она вышла на крыльцо, подкатил директорский уазик. Пётр Кузьмич вышел из машины с увесистой папкой подмышкой, явно озадаченный чем-то, мимоходом кивнул женщине:
– Здравствуй, Елизавета Егоровна!
– Пётр Кузьмич, прими по личному вопросу, вот так надо! – она полоснула себя ребром ладони по горлу. – Вопрос пяти минут!
– Ладно, давай быстренько в кабинет.
Едва вошли, директор распорядился:
– Выкладывай, Елизавета Егоровна, ей-богу, некогда!
Лизавета коротко, но ясно изложила свою заботу. Знала она, что шеф за своих людей стоит горой. Выслушав женщину, директор озадачил-ся:
– Твою мать! – ругнулся в сердцах. – Ей хоть восемнадцать исполнилось, Егоровна?
– Нет ещё. В августе у неё день рождения.
– Так это же нам на руку, – вдохновился он, – мы же его, голубя, к суду привлечем, если жениться откажется!
- Не-ет, Кузьмич, я уже всё обдумала. Проку-то от того чуть! Был бы он русский, я бы и без тебя управилась, а так в чужой монастырь со своим уставом!? Не потянет моя Гелька. Это я двужильная, а она у меня квёлая девка – поскрёбыш, одним словом.
– А тогда какая от меня помощь, Елизавета Егоровна?
– Хочу я их фиктивным браком окрутить, Кузьмич, чтобы позор с девки смыть. А дальше пускай он катится в свои горы. На что он нам?! Ребетёнка и без его поднимем.
Пётр Кузьмич взглянул в недоумении:
– Что-то я не врубаюсь, Егоровна, что я могу в этой ситуации?
– Гелька говорила, расчёт у их тут по зерноскладу не получен, ты бы попридержал с этим делом, пока я всё как надо не обстряпаю. Он ведь, джигит, может на попятную пойти, а мы его тут и припугнём, мол, делай, как велят!
– Ну, это-то проще пареной репы, Егоровна, сделаем! Ты иди, я тут кой-чего выясню. Подходи завтра, до планёрки.
Лизавета нерешительно мялась у двери.
– Иди, иди, Егоровна, – уверил руководитель, – не сомневайся, сплетнями я не занимаюсь. У меня своих забот полон рот, погоди, дети вырастут, принесут батьке проблемы.
– Спасибо, Кузьмич, век не забуду! – Лизавета скрылась за дверью.
Пётр Кузьмич решительным жестом снял трубку с аппарата.
– Вера, а ну-ка, пригласи ко мне Волкова с документами по наемной бригаде Исмаиловых.
Утром, еще не высохла роса, Лизавета уже неслась в контору. Руководитель встретил её невесело:
– Нечем мне тебя порадовать, Егоровна: женат ваш джигит, двое детей законнорожденных. Не получится фиктивный брак.
– Да и бог с им, Кузьмич, я уже всё за ночь обмозговала. Может, оно и к лучшему, он бы побоялся алиментов. Ты им, главное, расчёт задержи. Свадьбу для видимости я им справлю и без регистрации. Придумаю, какую сплетню пустить по деревне, чтобы поверили. Ну, будто бы в районном загсе их зарегистрировали. А потом, когда уедет, опять же пущу «утку», бросил, мол, паразит бабёнку, обрюхатил и бросил. Она первая, что ль?
– Это сделаем, будь уверена!
– Есть ещё одна просьба, Пётр Кузьмич: дай отгул Валентину Герасимову на воскресенье.
– Причём тут Валентин?
– О, они с Раей мне всё помогут. Я ж свадьбу-то в Колосово, организую. Девке ведь там жить, работать, не хочу, чтобы смолоду репутация у ней замарана была. Народ я соберу.
Пётр Кузьмич невольно засмеялся:
– Кто бы сомневался, Елизавета Егоровна! Смотрю я на тебя, и душа радуется: мне бы таких, как ты, в помощники, горы бы свернул! Ей-богу! Была бы ты чуть моложе, я бы из тебя давно главного специалиста совхоза сделал. Выучил бы заочно, и дело в шляпе!
– Специалист из меня – четыре класса образования.
– Вот-вот, а любого грамотея за пояс заткнёшь. Цены тебе нет, Егоровна! Ну, иди с Богом. Всё у тебя будет хорошо!
Всю неделю Лизавета готовилась. Днём ломила на работе – поварила в полевой бригаде. Вечерами крутила мясо, готовила полуфабрикаты, морозила.
Ночью над банькой Егоровны чуть струился голубоватый дымок. А если подойти ближе, можно отчётливо уловить запах сивухи. Лизавета гнала самогон: КВН – коньяк, выгнанный ночью. Капля по капле падала в банку из медного змеевика горячительная жидкость. Егоровна колдовала: набрала её в большую ложку, понюхала, попробовала на язык, чиркнула спичкой, поднесла к жидкости, вспыхнуло синеватое призрачное пламя. Заботливо поправила трубку, подумала с досадой: «Эх, язви тя, ещё бы очистить, облагородить хоть немного. Времени маловато!»
В свою тайну, кроме директора, она посвятила только Раису и Валентина – преданных друзей-соседей.
Намаявшись за день, она не спала ночами. Большой опустевший дом давил её, как никогда, наводил тоску. Переворошила в памяти всю свою горькую бабью долю – судьбу-судьбинушку.

Продолжение следует