Невосприимчивость

Последнее, что я помню, перед тем, как очнулась на этом, прежде неведомом мне острове - кофейник, оставленный мной на плите, полуоткрытая дверца стенного шкафа, чьи-то крупные прожилки вен на руках, выступающие из под бледно-голубой кожи, кожи, которая, насколько я помню, не имела ни запаха, ни привычного для человеческого тела структуры и формы, но это насколько я помню... и может быть, что вполне вероятно, всё было совершенно не так [иначе].   

Ещё есть надежда, что не всё ещё окончено. Что травы вновь расцветут, лепестки роз вновь оживут и нальются новой влагой былой своей свежести, что улицы городка,  тропы и тропинки его парков и скверов вновь ощутят на себе былую поступь лениво и неспешно прохаживающихся и прогуливающихся по ним полусонных его жителей.

Смочил слюной и вытер, то, что оставалось ещё от предрассветного утра - отражение стаканов на белой скатерти в столовой, падающие сквозь легкую ткань оконной занавески предрассветные солнечные лучи, даже лёгкое тихое шлёпанье летних женских сандалий по кафельному полу тоже не осталось без его пристально-усердного внимания. Всё было стёрто - едва лишь зашёл он в эту комнату, едва ощутил запах постороннего присутствия предметов и явлений до него здесь побывавших.   

Кофейник на столе ещё не остыл, и даже лёгкая, едва заметная дымка пара, совсем невесомой испариной, едва только приподнявшись, тут же растворялась насовсем-насовсем в раннем начинании дня этой просторной и всеми любимой комнаты.

Он, когда [вот так] сидит на ветке, и плавно колышется взад и вперёд, распуская свои пышные перья - полусонный или слегка в завороженной дреме покачивается так, чем то напоминая мне весь завтрашний день - такой же размеренный, слегка утомлённый и неспешный, как всё на этом непроницаемом для постороннего взгляда, словно заколдованном чьими то неведомыми чарами, острове.

ЭКСТЕРРИТОРИАЛЬНОСТЬ. Где то я читала об этом. Уже даже и не помню где, нет, совершенно не из-за того что со мной произошло за последнее время, а может даже и по этому, даже не знаю.

Я взорвалась, не понимала, была в панике, обескуражена, сбита с толку, преисполнена чувств и абсолютно, определённо ничего не понимая.

Он глубоко и надрывно вздохнул, выпустил изо рта сладковатый дым, ещё тлевшей, зажатой в его зубах балканской сигары, и так же с надрывным голосом произнёс, но неспешно и уже как будто осознав всю нескончаемую длину времени, с его неторопливой и бесконечной поступью, в которой они все здесь, вольно или безвольно, оказались. - Я пытаюсь забыть это, действительно, но рано или поздно, всё что с нами здесь происходит, коснётся и других, - непременно и неотвратимо, так же, как и мы здесь все повязаны единым неискупным грехом, так и они, там, на материке, тоже, силою чьей то неведомой воли понесут этот тяжкий крест - рано или поздно, рано или поздно... - дважды, уже едва слышно, повторил он, прикрыл глаза и вновь погрузился в воспоминания.

Его глаза блеснули, взор был ясный, как если бы он не только что пришел в себя, а всё это время прибывал в здравом движении, привычном для обычного, не подверженного никакому иному влиянию кого либо извне.   

Бывало с вами такое, что вы одновременно читаете несколько книг?.. Вот такое же подобное ощущение таилось и теплилось внутри меня - теплилось, - потому что - оно ощущалось, но ещё как то не совсем ясно и отчётливо, а как будто только-только зарождалось, и давало о себе знать лишь изредка, когда ему этого захочется, абсолютно пренебрегая моим к этому отношением.

ДОМАШНЯЯ ДЕВОЧКА. Всё на своих местах, всё прибрано, уложено и аккуратно упаковано. Всё на своих, заранее предназначенных для них местах.   

ДЭН. Я вглядывался в её красоту, - пристально, без устали, и не мог поверить собственным глазам, поверить, что она здесь, рядом, ни с кем нибудь другим, а именно со мной, здесь, на одной постели; подушка, совсем небольшая, которую мы делим на двоих, вмещала в себе, как всегда, так и теперь, всё царство моего прошлого и нынешнего воображения (как бы банально, а может быть и вульгарно это не звучало бы), о любви и единстве; она становилась для меня олицетворением воссоединения всего самого близкого и заветного, и была воплощением одной единственной, непоколебимой веры, во что то непроходящее, неизгладимое - в вечное.

СЫГРАЛ В ЯЩИК. Теперь я понимаю, что покинуть это место, убежать отсюда, можно только одним способом. Мы заметили это случайно, ненароком обратив внимание, что Холмс постепенно передвигается с одного места на другое, как то незримо для нас, то есть - он не проявлял ни каких признаков пробуждения перед тем, как сдвинутся с места, но всегда оказывался не там, где его видели прежде...

Хочется строить, что нибудь, не важно что. Благо, повсюду, вокруг этого острова, полно различного мусора - в том числе и строительного, - какие то доски, вероятно от разбитых некогда о здешние скалы заплутавших и попавших в шторм морских посудин, по всей видимости ещё недавно носивших гордые имена, овеянные былой славой и казавшиеся несокрушимыми, но, а сегодня - это всего лишь груда брёвен и досок валяющихся повсюду, прибитых к острову волнами и здешним течением. Я окинула взглядом протянувшуюся вдоль берега свалку из ископаемых, мигом приметила, то, что мне может пригодиться, засучила рукава и решительно шагнула вперёд. 

Мир - такой странный, скользкий, - он как будто проваливался куда то вперёд, глядел за невообразимые моему пониманию грани, и пятился, пятился словно животное, ненароком почуявшее близость некой опасности, угрозы - ещё неведомо какой, но уже, пусть отдалённо, но неминуемо нависшей - неприятными и опасными запахами, в воздухе; едва уловимой вибрацией, сквозь толщу почвы и эфир воздуха. В крови заиграло, забегало что то непонятное, похожее на мурашки на поверхности кожи, но только где то глубоко внутри - в протоках вен, и в дыхании самих артерий.    

Я закрыла глаза, мне хотелось очутиться в другом месте, совсем неважно где именно, но только чтобы обязательно подальше отсюда, ото всех этих необъяснимых иллюзий и непредсказуемых фантасмагорий, явлений и неожиданностей.