Память

Бабушка Алёна пригладила коротко стриженные седые волосы, подобрала их под платочек и заспешила в поликлинику. День начинался обыкновенно, и каждый пролетал обыденкой. Дел было много: утром занять очередь к доктору, к докторше, точнее, посидеть в очереди, потолковать там о болезнях и немочах. Потом поговорить с докторшей, молоденькой и внимательной, но не знающей лекарства от старости. Врач, не смотря на возраст, не торопила бабушку Алёну, а давала время выговорить все болести и горести, назначала процедуры и недорогие лекарства, соглашалась во всем со старухой и не гнала. А что еще нужно в старости – бабушка Алёна не ждала понимания и помощи, знала, что понять люди друг друга, как ни силятся, не могут, а помочь – в без малого восемьдесят – уже нечем.

Потом шла старуха на процедуры и сдавала анализы. Лекарства не покупала – доход и так никакой, а еще бесполезные траты. Не к чему.

День был похож на другие – тусклый и замкнутый в четырех стенах, да ничего иного и не ждала бабушка Алёна от города.

Жила она в нем уже с год. Дочка с зятем – добрые и внимательные к ней – уговаривали долго дом в деревне продать. Не корысти ради – выручили всего ничего, а бабушке Алёне квартиру дорогущую взамен того дома в городе купили. А уговаривали от того, что жила дочка далеко от матери. А когда сама постарела, ездить стало трудно – вот о матери-то и беспокоилась, да все в город звала, под присмотром, мол, будешь, и лекарство сразу, и помощь какую.

Однако дом и хозяйство держали бабушку Алёну крепко. И только когда зять тяжело заболел, согласилась она – не разорваться же дочке.

Проданный дом занимал мысли бабушки Алёны все свободное время – когда говорить ей было не с кем, она думала о доме. Весь день почти. Там было всё: молодость и дети, там ждала она с проклятой войны своего Лёшу, да не дождалась. Работа была – все длинные дни, а в страду – и ночи напролет, всю жизнь. Не работа – каторга. Но каторгу ту вспоминала бабушка Алёна с теплотой в сердце, потому что тянула она лямку ради детей. Они и держали ее на земле. И смысл был в жизни, и даже задор порой, когда чуть полегче дышалось, а среди капусты и яблок появлялась на столе хамса.

Вся жизнь устремлена была к цели: вырастить детей, выучить их, чтобы получили не каторжную – легкую долю.

Сын и дочь выросли, школу с отличием окончили. Встали на ноги – и разлетелись. Сын и вовсе в даль далекую уехал, а дочка в город – не больше четырех сотен верст. Сын письма писал, и продолжал маму на вы в них называть. А дочка попервоначалу часто приезжала, внуков на все лето в деревню привозила. Бабушка Алёна тогда и козочку держала, и курочек, и поросенка откармливала. Огород, как без него в деревне, тоже сильно помогал семье дочери. И внукам было хорошо – и бабушке радость. Только быстро растут дети. Минуло пятнадцать лет и зим – внуки заскучали в деревне, ездить на лето перестали. Так, приедут на недельку-другую и уже в сторону города поглядывают, забрать домой просят. Любят бабушку Алёну, это она сердцем чувствует, да молодость свое берет. Бегут дети по земле, и кажется им, что какого-то невозможного счастья скоро достигнут, и так обрадуются, – что на всю жизнь. 

Стали редки гости у бабушки Алёны. Да дел-то меньше не стало – с хозяйством и слова сказать с соседками некогда. Скоро и не с кем стало говорить. Ушли соседки навсегда или к детям разъехались.

Почти с десяток годков жила бабушка Алёна одна в деревне. Летом городские наезжали, конечно. Те, что удрали когда-то в город от тягловой работы. Но уже не местными глядели – дачниками.

А по осени-весне и автолавка заглядывать в деревню переставала – для одной старухи – что за спрос! Дочь с зятем приезжали, грех жаловаться, все нужное привозили. Сын часто вспоминал – деньги к празднику присылал. Да на что деньги-то в деревне, где лишь бабушка Алёна и коза. Милка и без денег молоко дает. Пяток курочек в хозяйстве тоже до последнего дня жили – жизнь добрая для них у бабушки была, и яичками они ее награждали за заботу. Корм животине, конечно, нужно покупать, – сама бабушка уже ни косить, ни вырастить столько не может. Этим тоже дети занимались – на год обеспечивали скотинку.

Навсегда покидая дом, не подняла руку хозяйка ни на старую козу-кормилицу, ни на курочек-бестолковок – всех отдала задаром в соседнюю деревню.

И вот теперь бабушка Алёна в городе. Дел в квартире мало – всё дочка по хозяйству помогает, перемыть-перестирать старается на неделю. Да, крепко повезло ей с дочкой.

Только поможет дочка, – и домой. Каждый день длинный, а говорить не с кем. И в деревне девять месяцев в году тоже не с кем поговорить было. Но там другое. Там можно говорить не с кем-то. Просто можно говорить. И всё тебя слушает, иногда отзывается. Бабушка Алёна в своем разуме была, но знала, что; отзывается. Это была память. Ни образа, ни голоса, ни мысли память не выпускает. И человек с ней никогда не остаётся один.

Но желанные образы и голоса приходили только в родных, обжитых когда-то местах. И в чужом месте, тем более в таком, как большой город, наверно, никогда и не сохранялась эта связь, и городские даже не знали о том. Оттого здесь почувствовала бабушка Алёна себя покинутой, хотя и были родные ближе, чем раньше. Стала она нуждаться в беседах с чужими терпеливыми людьми. Лекарства от старости и тяжких мыслей нет.

Городской год обессилил память Алёны. Однажды поздно вечером, после ухода суетившейся целый день по хозяйству дочери, она легла в кровать, задремала. И вдруг вспомнила дом в деревне, увидела молодого мужа – в довоенном еще летнем месяце, – маленьких бегущих навстречу кому-то радостных сына и дочку. А поворотившись назад – засмеялась во сне. Перед ней стояла молодая счастливая Алёна, протянув к детям руки. Она снова слышала, чувствовала всех родных и любимых, но теперь потому, что сама становилась их памятью.

Фото: А.Н.Жиляева. 1977 г.