Скорый... Гл. 12. 13. Без корня и полынь не растёт

       После ночного Пасхального богослужения Антон возвращался из Речовска в Светлые Зори с щедрыми дарами. Знакомые прихожане вручили ему чуть ли не три десятка освящённых яиц, немало куличей — порадовать ими односельчан.

       В микроавтобусе Антон разговелся после Великого поста, и вспомнилось детство, поманило к себе яркими красками, приласкало нежно-нежно.

       Вот мама спешит к Антошке и кладет в ладошку разукрашенное яйцо:

       — Христос Воскресе!

       А он — счастли-и-ивый…

       Мама аккуратно разрезает на ломти огромный пасхальный кулич:

       — Ешь, сыночек… Ешь вволю...

       — Иди сюда, Антошка, — зовет старушка в ярком платочке у могилки на сельском кладбище. — Иди скорее сюда!
   
       Она чуть склоняется над заботливо прибранным ею могильным холмиком — с железным крестом, желтым песком и венком из искусственных цветов. Стараясь выглядеть серьезным и внимательным, Антошка почтительно замирает напротив.

       Старушка легонько катит поперёк могилки яркое пасхальное яйцо, приговаривает:

       — Христос Воскресе!

       Антошка лепечет в ответ:

       — Воистину Воскресе...

       Приятные и дорогие сердцу воспоминания! Когда-то напрочь забытые...
            
       На полпути к селу Антона стало клонить в сон — ничего не оставалось, как свернуть на обочину и подремать чуточку в кабине. Но «чуточку» не получилось — спал кряду три часа. Зато он въезжал в Светлые Зори бодрым, хорошо отдохнувшим.

       Знакомая улица. Полуразрушенная церковь. Дома в ряд. И ещё живые, и уже заброшенные, и неизвестно до каких пор пока ещё «дачные». Возле своей избы прохаживался туда-сюда тракторист Иван и дал знак Антону остановиться:

       — Тут такие дела. Старушка нашего старожила скончалась под утро.

       — Прямо на Пасху?!

       — Ну да. Старик и печалится, что остался один, и утешается тем, что она отошла ко Господу в праздник Пасхи. Так и говорит: «Отошла ко Господу моя Елизавета...».

       — Слышал, что такая кончина не может огорчать. Ведь — на Пасху!

       — Ничего в этом не понимаю. Знаю только, что надо помочь ему с похоронами. Моя Галя уже договорилась об отпевании с отцом Вячеславом из ближайшей церкви, а наша с тобой задача — вырыть могилу. Ты ведь не против?

       — Так сейчас и займёмся. Кстати, у меня есть отличные штыковые лопаты...

       Антона приятно удивило, что на кладбище был идеальный порядок:

       — Ни разу сюда не заглядывал — не было повода, но здесь чувствуется заботливая рука. Не твоя ли случайно?

       — Какое там?! Это всё трудами нашего овдовевшего старика-старожила, то бишь, Петра Денисовича. Кроме того, он своего рода ходячая энциклопедия. Память — крепкая. Может рассказать немало о каждом из тех, кто здесь похоронен. А в селе — про каждую избу, даже если от неё остался один фундамент.

       — А я-то считал, что доживают свой век старик со старухой...

       — Поначалу тоже так думал, но ошибался... Очень любил он Елизавету, называл молитвенницей. Конечно, она в последнее время чудила. То на месте нашей разбитой церкви храм новый ей, полуслепой, виделся, то колокольные перезвоны слышались, то ангелы в избе пели...

       Возвратившись с кладбища, Антон тщательно вымыл руки, на свежевыстиранное кухонное полотенце сложил куличи и яйца и с ними  отправился поздравлять односельчан, в основном пожилых и немощных, с Пасхой. И вдвойне радостно было ему на сердце от искренней благодарности в его адрес, хотя он и не искал её.

       — Доброе дело, значит, — смущался он.

       Но на похоронах Антон пребывал в расстроенных чувствах. Елизавету отпевал на кладбище молодой батюшка, лицо и голос которого показались Антону сходу очень знакомыми. Так и есть! Это тот парень, с которым Антон жил когда-то в одной комнате. Да-да. Медноград. Ударная стройка. Общежитие. В город Николаев насовсем уехал к семье Виталий, а через пару дней вошёл в комнату и приветливо поздоровался с Антоном некто Вячеслав.

       И всё бы ничего, но уже скоро Антона пригласил к себе в кабинет секретарь партбюро строительного управления:

       — Тебе оказывается большое доверие выполнить особое партийное поручение. Подробнее разъяснит вот этот товарищ из органов. Ты уж не подведи нас и себя перед приёмом из кандидатов в члены партии...
 
       Антон лопатой сбрасывал землю в могилу на гроб усопшей Елизаветы, а перед глазами — позорная картина: он дотошно роется в личных вещах Вячеслава... Молитвенник... какие-то незнакомые книжки...

       А буквально через неделю после учинённого Антоном форменного обыска личных вещей Вячеслав сообщил:

       — Уезжаю насовсем. Так надо. Всего тебе доброго...
 
       И вот сейчас отец Вячеслав поздоровался с ним:
 
       — Христос Воскресе! Я узнал тебя, Антон.

       — Воистину Воскресе! — он только и смог вымолвить. 

       — Догадался по твоему смущению, что ты меня тоже узнал. Но не следует смущаться и огорчаться. Ведь благодаря тому случаю я быстро возвратился домой и, как говорится, взялся за ум.

       — Прощаясь со мной, вы уже знали, кто рылся в личных вещах?

       — Тебя, Антон, сразу заложили в органах. Может, нарочито. Дескать, молодец, проявил бдительность. Есть с кого брать пример.
 
       — Ужасный поступок с моей стороны... Ведь это грех... Я просто-напросто забыл о нём.
 
       — Антон, радуйся Пасхе, Воскресшему Христу. Я тебя простил ещё там, в Меднограде. Непременно скажи о своём опрометчивом поступке на очередной исповеди и забудь о нём. Да простит тебя Бог!

        — Благословите, отец Вячеслав... в таком случае... благословите меня... да, именно так... очистить нашу разрушенную церковь от грязи, мусора и всякой иной мерзости!

        — Доброе намерение. Да поможет тебе Воскресший Христос во всех твоих добрых делах!

        После Светлой седмицы Антон взялся за выполнение обещания очистить храм от мерзости. Её там, действительно, хватало. Тракторист Иван живо откликнулся на просьбу вывезти «мерзость» в какой-нибудь дальний овраг.         

        Первые робкие весенние дожди, а затем летние ливневые, окончательно отмыли пол и стены церкви, её каждый кирпичик — любо—дорого глядеть, хоть ставь икону, пусть домашнюю, маленькую, да молись.

        Антон крепко подружился с Петром Денисовичем, помогая ему в заботах о благолепии на большом сельском кладбище.
 
        — Пойдём ещё одну могилку проведаем, — как-то предложил Пётр Денисович. — Давно там не был. А дорогой вот о чём тебе расскажу. Было здесь до революции, точнее сказать, до февральского и октябрьского переворотов крупное село Большетроицкое. Неподалёку, на возвышенности, туда мы сейчас и направляемся, находилась усадьба местного помещика. Помещик как помещик. Никаким советским мифам — дескать, все помещики, без исключения, есть злодеи, тираны и кровопийцы — он не соответствовал. Были в дореволюционном селе, понятно, крестьяне бедные и крестьяне зажиточные. А зажиточных после царской аграрной реформы становилось всё больше и больше. Только зависть зародилась в умах бедняков. Пока еще тихая зависть — не кровавая. Но подсуетились большевики в лице местного бедняка Ивана Вразева... Умножили они в бедняках зависть, возбудили злобную ненависть. И однажды ночью налётчики всех порешили — и семью помещика, и обслугу, а тела сожгли в флигеле.       
         
       — Зверская жестокость. Вот сказал, а сам думаю: я верил, ещё как верил, что так и надо. Со школьный парты. Радовался Антошка, что большевики поубивали всех врагов ради светлого будущего. Фильмы смотрел, книжки читал — и радовался. Но кто враги? Да свои же, русские... Вот и думаю: разве возможно строить счастье одних на крови других?!
 
       — Своими речами и делами большевики повсеместно утверждали, что можно. Твердили и твердили об этом. Им поверили многие крестьяне, рабочие и солдаты. Не хотелось да и некогда было хорошенько подумать, куда их несёт ветер перемен. По мне так лучше было бы, если бы большевики ушли в мирную оппозицию к Временному правительству и Учредительному собранию.

       — Тогда это были бы не большевики!

       — Совершенно верно, Антон! Поэтому советская власть лгала на царскую Россию, обвиняя самодержавие во всех смертных грехах, одновременно замалчивая её несомненные успехи и достижения в реформировании экономики. И одно дело — песни революционные петь, расстреливать неугодных, укладывая убитых штабелями, и совсем другое — хозяйствовать грамотно. Декрет о земле слизали у эсеров, план электрификации — дореволюционные разработки. Если вспомнить об «индустриализации страны», то началась она и велась успешно задолго до большевиков. Сколько было одних заводов и фабрик именно царской индустриализации, известных на весь мир!

       — Из школьных учебников я, например, хорошо усвоил, что царская Россия — отсталая, лапотная страна. 

       — Чудовищная ложь. Наоборот, она стремительно развивалась. И развивалась бы дальше. Февральский и октябрьский перевороты — трагические катастрофы на этом пути. Пролить чужую кровь — большого ума не надо. Пусть об этом трагическом времени напоминает и эта скромная могилка.

       — Я как-то забрёл сюда. Остатки стен, фундаменты в зарослях, земельный холмик. Вы уверены, что именно под ним останки убитых?
   
       — Достоверно было известно, что бандиты сожгли все трупы в деревянном флигеле и где-то рядом зарыли останки в яме. Я глубоко копал тут, пока не наткнулся на первые косточки... 

       — Страшно подумать, до какой степени могут озвереть люди.

       — Озверели повсеместно. По-другому и не могло быть. Вождь мирового пролетариата Ленин пошёл против Бога...

       Сорной травы и мелкой поросли вокруг могилки было предостаточно, но Антон трудился в охотку за неспешным разговором с Петром Денисовичем, отдыхавшем на лавочке, которую он сам когда-то здесь смастерил.

       — За эту могилку меня хотели было привлечь к ответственности, — продолжал рассказывать Петр Денисович. — Мол, советская власть не одобряет уход за могилами классовых врагов... Обыскали трое в штатском нашу с Елизаветой избёнку на предмет антисоветской деятельности. Зря старались, но тетрадки мои с подробной и правдивой историей села Большетроицкого, начиная с дореволюционного времени, умыкнули. Пришлось по памяти восстанавливать.

       — Не привлекли почему-то?
 
       — Вскоре некто из «тройки» приезжал на легковой. Он пригласил в машину на беседу, расспрашивал, в частности, о моем деде. Как так случилось, что был дед бедным при царской власти и вдруг при ней же разбогател? А я в ответ толмачу своё: да потому что работал до мозолей, не пьянствовал, по-умному воспользовался кредитом в банке, обзавёлся живностью, инвентарём. Настоящий хозяйственник. И сыновей своих учил трудолюбию и крестьянской смекалке. Так за что советской власти надо было его раскулачивать?! Поговорили мы на резких тонах, на том и расстались. А тут генеральные секретари начали уходить один за одним на тот свет, а потом перестройка. Я «людям в штатском», видно, стал неинтересен.

       — Такой разговор несколько десятков лет назад... Представляю...

       — Арестовать могли запросто...

       В село возвращались через кладбище. Пётр Денисович приостанавливался у какой-нибудь могилы и в двух словах уточнял, кто в ней похоронен. Незнакомые Антону люди, но вдруг он — весь внимание. Перед ним несколько могил подряд —  это семейство Тихловых.

       — Почти все здесь. Не знаю, правда, живы ли те, кто в своё время уехал из села насовсем и больше сюда не приезжал. А вот Игорь Петрович Тихлов с женой Еленой Сергеевной и сынишкой Максимом наведывались сюда пару раз — могилы близких привести в порядок да и на природе было неплохо отдохнуть от городской жизни. Хотели избу продать, но кому она нужна в таком захолустье! По их просьбе присматриваю за ней. Может, и приедут. Ведь без корня и полынь не растёт.  Всё же малая родина. Иной раз войду в ещё крепкий дом, взгляну на фотографии — грустно на душе. Ни о ком ни слуху, ни духу...

       — Я служил в армии с Максимом Тихловым. Он как-то рассказывал перед дембелем о родителях. Да, припоминаю: отец родом из Светлых Зорь. Уехал из села учиться в институте. Кажется, успешный директор большого домостроительного комбината, мать — партийный работник.

       — Максима хорошо помню. Замечательный мальчик, любопытный ко всему. Пусть и маленькую, но рыбку он любил ловить... Очень мечтал поймать когда-нибудь большую-пребольшую. Не знаю, поймал ли.

       — С началом перестройки он занялся бизнесом, — Антон не решился сказать всю правду о своё бывшем друге и поинтересовался: — А можно в избе побывать, вы говорите, что там есть фотографии... Хочется взглянуть...

       В избе Антон больше не сомневался: с чуть пожелтевшей большой фотографии смотрел на него юный Максим Тихлов с удочкой в руке и маленькой рыбкой на крючке, его будущий армейский друг, а позже — лидер криминальной группировки по кличке Комиссионер.

       Прошлое вновь напомнило о себе неожиданным образом.

       Окончание: http://proza.ru/2021/06/01/1322