Глава 12. Лечить или учить

- ...И да снизойдет на благословенную Чернавию свет милости Творца! – завершил свою длительную тираду отец Архибалд.
Присутствующие еле сдержались, чтобы не проводить оратора с трибуны приличествующими кому-либо другому овациями. И оно того стоило. Мало того, что священник полтора часа рассказывал, снабжая речь красноречивыми притчами и примерами из жизнеописаний святых, каким образом побороть пагубу и скверну, неискоренимо засевшую в их Портовом городе с незапамятных времён, так ещё и окончание выступления секунда в секунду упёрлось в обеденный перерыв заседания.
Влас собрался со столешницы и поплёлся на затёкших ногах в трапезный зал соборного дома. Следующий доклад – его учителя, а он как молодой студент должен помочь наставнику с расположением текста на пюпитре, а после ещё и законспектировать вопросы и ответы. Что ж, достойная плата за средний балл на экзамене.
Ели все жадно, особенно недавний оратор. Кажется, он хотел напитаться скоромным за весь предстоящий пост, который начаться должен был со дня на день.
Влас вздохнул, погонял по своей тарелке три зеленые горошинки, оставшиеся от салата, а затем, пока никто не видит, сгрёб их пальцами и отправил в рот. Залив порцию киселём, студент почувствовал себя намного лучше. От запахов всевозможных яств кружилась голова, а есть как назло не хотелось.
Шумный обед быстро закончился. Некоторые потянулись в курительную комнату, другие поспешили возвратиться на свои места в аудитории. Начиналась вторая череда слушаний по вопросу, животрепещущему для поборников нравственности.
Влас витал в облаках и едва опомнился, когда учитель замолк и стал ждать вопросов. О чём говорил его профессор-историк, Влас бы не сказал и под пытками. Впрочем, как и на занятиях.
Волей-неволей пришлось включаться и расторопно всё записывать. Влас сообразил, что речь шла о здании, где в годы давно минувшей войны был устроен госпиталь для моряков, а ныне размещалась светская здравница. Вся штука в том, что ещё раньше там располагалась митрополия, и сегодня Институция решила восстановить изначальное положение дел. Здравница же всю зиму, половину осени и весны практически пустовала, а летом собирала людей приезжих, которые в числе прочего часто таскались в дом терпимости недалеко от пристани. Может быть, не все, может быть, один из тридцати, но таскался же, развратник!
К слову, дом терпимости здесь был местом заповедным. Уничтожить это явление не получалось со времён той самой войны, бессильны были и священнослужители, и светские власти. Моряки, сошедшие на сушу, устраивали бунты, если к их прибытию дом терпимости – «красный дом» – оказывался закрыт. Так и повелось, что крупный приморский город стал единственным местом во всей благословенной Чернавии, где на подобное заведение смотрели сквозь пальцы. Не одобряли, но и не трогали.
Профессор замолк, Влас сложил тетради и письменные принадлежности и снова отключился от происходящего. Закрыть здравницу? Да сколько угодно! Митрополию возродить? Да хоть бы и две!
Встреча меж тем подошла к концу. Собравшиеся столпились у дверей, покидая зал в порядке вежливой очереди.
- Какой исключительный молодой человек! - сказал профессору его знакомый, будто бы ожидавший их появления в фойе. - Ваш студент?
- Да… - протянул профессор, не желая углубляться в тему. Собеседник же, напротив, жаждал всячески её поддержать, потому продолжил:
- Действительно, благословенна Чернавия, коли молодые так рьяно следуют за своими пастырями и желают присутствовать на подобных диспутах.
- Да… - выдавил профессор и покосился на Власа. Тому стало дурно.
- Профессор, я совсем забыл, мне надо срочно…
- Ступай, ступай! - закивал тот, и даже отобрал у незадачливого секретаря саквояж с конспектами. Не ровён час, спроси его профессорский знакомец об исторической канве диспута, которую представлял учёный муж, Влас сел бы в лужу и усадил бы туда же своего преподавателя.
Мариска встретила его на крыльце.
- А я тебя давно здесь жду, - сообщила она.
- И зачем я тебе понадобился?
Мариска покраснела.
- Знаешь что…
Она торопливо сошла с крыльца и пошла прочь. Влас проводил её взглядом, затем вздохнул, окликнул и догнал. Дальше они пошли уже вместе.

О диспуте написали все городские газеты. Влас и не думал, что среди толпы присутствующих было столько газетчиков. Все прилавки завалили сенсацией: деятели Священного Свода заручились поддержкой историков и общественности, чтобы закрыть известную здравницу.
В одной из газет была ещё одна крохотная заметка, на которую почти никто не обратил внимания, а если и обратил, едва ли понял, о чем так мудрёно написал автор и что такое «вариола пустулеса». Все были поглощены спором начальника здравницы и священства, первый негодовал по поводу того, что вторые не на тот дом обратили свой нравственный взор, вторые рьяно отстаивали право на митрополию, потрясая теми самыми гравюрами, что принёс на заседание профессор истории.

Ответное собрание не заставило себя ждать. Начальник здравницы открыл его, прочитав выдержки из протокола, опубликованного в городской газете.
- Господа, это сущая дикость! Со времён, когда здание принадлежало митрополии, минуло больше ста лет! - подытожил начальник своё выступление. - Хочу напомнить уважаемым представителям Институции, что митрополии в нашем городе нет ровно столько же. Недопустимо закрывать заведение, приносящие в казну города доход, опираясь на сомнительные доводы об исторической справедливости. Вы, - он кивнул на епископа, который жевал губами, явно репетируя ответ, - вы сами не сможете вспомнить обстоятельств, по которым здание отошло под здравницу! Митрополия самоликвидировалась, дом пустовал, сам патриарх дал разрешительную грамоту - использовать строение под госпиталь!
- Госпиталя больше нет, - раздалось из зала.
- Потому что война закончилась. А здравница Чернавии нужна. Ведь и члены Свода приезжают сюда поправлять здоровье!
Епископ встал, тряхнул бородой:
- Митрополию отняли безбожники, они же и радеют за сохранение близ святых стен гнезда разврата! Ваши подопечные, конечно, не члены Свода, а те, кто прибыл, как вы, сын мой, изволили выразиться, поправить здоровье, прекрасно осведомлены, где ещё они могут побывать и каких утех изведать, пребывая в нашем печальном городе!
- Может, вы ещё и порт закроете? - запальчиво произнёс начальник здравницы под гул собравшихся.
- Непростая работа предстоит, - будто не расслышав, продолжил епископ. - Дом терпимости - вот истинная причина, по которой многие чернавцы стремятся к нам. Начать нужно с малого - чем меньше людей будет приезжать сюда, тем скорее мы одолеем язву в красном доме.
Влас, вынужденный конспектировать диспут, поскольку профессор вновь притащился с докладом, от скуки считал капли слюны, слетавшие с уст полемизирующих. Начальник плюнул восемь раз, его оппонент не сдержал окаянную двадцать.
Кончилось всё довольно быстро. С торжествующим видом покидали зал сторонники исторической справедливости, со злобным шипением вытекали в двери те, кто ратовал за здравницу.
Влас ускользнул незаметно, вместе с конспектом. Скучный город, скучные люди. Здесь сотню лет ничего не происходило, вот они и нашли повод пободаться. Ослу понятно, что Институция своего не упустит, но решение всё равно за городским головой.
...В этот же день в портовую больницу пришла девица из известного заведения с жалобой на недомогание. Девица рухнула прямо в кабинете врача и более не поднялась.

Городские власти не сразу включились в полемику. Голова, кажется, долгое время не мог решить, чью партию поддержать выгоднее - разумеется, для города и его жителей. Но доводы Институции, подкреплённые голосами общественников и историков, в итоге оказались весомее, к тому же, на содержание здравницы с каждым годом требовалось всё больше средств ввиду обветшания старинного дома. Прибыль из-за расходов ползла вниз и тянула за собой необходимость здравницы. Да и чернавцы всё чаще предпочитали отдых на лоне приморской природы пребыванию в древнем и значительно удалённом от берега доме.
Третье заседание началось с очередной свары между начальником здравницы и епископом. Спорящих еле разняли и призвали к протоколу. Председательствовал сам городской голова, отчего Власу было особенно тоскливо. Вышколенный молодчик на трибуне смотрелся нелепо посреди толпы тучных мужей, его попытки быть строгим, по мнению бакалавра, казались потугами обезьяны завязать бабочку.
- Господин голова! - взял слово начальник портовой больницы. - Я думаю, стоит повременить с закрытием здравницы. Третьего дня к нам поступила девица из красного дома, следом за ней - матрос с заказного судна. Сегодня у нас уже четверо с похожими симптомами. Если жалобы не прекратятся, нам может не хватить места, а здравница скоро опустеет в сезон.
- Что значит - заказное судно? - начальник здравницы вскочил с места. Кажется, он и без того знал ответ, поскольку красные глаза его вперились в невозмутимо румяное лицо епископа.
- Прибыл груз по строительным работам, - ответствовал тот сладким голосом, будто его спросили, следует ли помолиться перед обедом.
- Не думал, что Институция так щедра, что готова отремонтировать здравницу! - прошипел начальник здравницы.
Епископ что-то ответил, после оба спорщика перешли на повышенные тона. Начальник здравницы потому, что был люто зол, епископ - ибо иной раз следует вспомнить притчу об иерихонской трубе.
Влас поглядел в окно. Начинающие жухнуть листья терлись о стёкла, солнце разливало янтарь по крышам в предзакатный час. Профессор явно злоупотреблял его услугами секретаря, очевидно, с трудом верил, что Влас успеет до зимних экзаменов взяться за ум. Влас вздохнул и снова повернулся к аудитории. Ещё один такой диспут - и он сам пойдёт и разрисует стены чёртовой здравницы житиями измученного студента.
- Вы привезли к забору леса! - кричал начальник здравницы. - Ещё не отбыли последние наши обитатели, ещё не решён вопрос, а вы уже хозяйствуете, будто уверены в своей победе!
- На всё воля Создателя, - сурово парировал епископ.
- Вот именно! Его, а не ваша! Господин голова, что же это получается? Они возомнили, будто вправе распоряжаться в нашем городе и могут беспрепятственно делать всё, что им заблагорассудится? Ведь пока ещё вы утверждаете, быть здравнице или нет, а вы, помнится мне, в нашем с вами разговоре упомянули о заслугах лечения в наших стенах для здоровья жителей благословенной Чернавии!
Голова вздохнул, потёр пальцем стол.
- Милостивый мой сын! - взвыл епископ, обращаясь к оппоненту. - Заслуги Институции в спасении Чернавии от скорби и скверны минувших лет куда весомее, чем телесное оздоровление стараниями ваших работников. Здравница - убыточное заведение, городской голова сам мне об этом сказал в нашей с ним беседе.
Голова вздохнул повторно.
- Господин голова, - скрипнул зубами начальник здравницы. - Пожалуйста, ответьте: здравница приносила в городскую казну немалую прибыль, от митрополии даже дохода не будет городу!
- Конечно, так оно было… раньше, - робко отозвался голова и поднялся с места. - Господа, я рассудил. Милостию Священного Свода расходы на содержание митрополии снимаются с бремени города, содержание здравницы более не окупают поступления с её посещений. Я готов подписать акт о передаче здания, но с одним условием: вначале из столицы поступит приказ о назначении работников на новые места. До тех пор всё останется как прежде, однако, господин начальник, вам следует начать приготовления.
В зале воцарилась тишина. Сонная муха ударилась о стекло и грохнулась на подоконник.
- Господин Горак, - обратился голова к начальнику портовой больницы, - что известно о болезни, которая постигла некоторых несчастных в наших пределах?
- Ничего, господин голова. Всё, что мы смогли уяснить - это то, что она прибыла по морю вместе с грузовым судном и крайне заразна. Больные впадают в беспамятство, их тела покрывает язва, а лекарств, способных облегчить страдания, нет в наших больницах.
- Это прискорбно. Напишите в столицу, будем ждать и верить в лучший исход. Господин главный полисмен? Обеспечьте карантинную зону в порту, не разрешайте морякам без осмотра проходить в город.
На этом полемика закончилась. Влас был отчасти рад - отчасти, ибо больше нет необходимости таскаться за профессором, но нужно возвращаться к занятиям. Придётся лишний раз напомнить старому ворчуну об оказанных услугах, чтобы достойно завершить семестр.

Один из священников, дававший оценку обрушившемуся недугу, подчеркнул, что поразила болезнь тех, кто пренебрёг заветом святых учителей и впал в разврат. С легкой руки газетчиков карантин в порту получил наименование «Любовной расплаты».
Прямо посреди лекции в аудиторию вошёл седовласый и седобородый священник. Преподаватель уступил кафедру, а сам сел на ступени лестницы вдоль стены.
- Юноши и девицы, птенцы, младые дети господни! - завёл святой отец, и Влас, который было начал вникать в тему лекции, снова расползся по столу.
«Мало нам нравственного часа!» - подумал бакалавр, штрихуя карандашом выбеленную столешницу.
Пастырь тем временем потрясал газетным свёртком, что показалось Власу необычным. Он поднял голову и прислушался.
-... вам уберечь свои молодые тела от скверны, которой всемилостивый Творец покарал развратников! Берегитесь портовых девиц, сторонитесь улиц близ побережья! Молитесь усердно о братиях и сестрах наших заблудших, коих постигла кара небесная! Всех вас призываю к молитве!
Влас всё больше тянул шею. Он, разумеется, слышал, что портовая больница ломится от заболевших некоей странной болезнью, но раз пастырь явился на лекцию, дело куда серьёзнее.
Священник оставил газету и удалился под ленивое вставание слушателей.
Преподаватель вернулся на своё место и отложил свёрток подальше. Но внимание ушло. Кое-как досидев до перерыва, студенты скатились к кафедре, староста развернул типографские листы.
- «От загадочной болезни минувшей ночью в госпитале святой Марины скончались трое. Из них два матроса судна «Чайка» и одна девица непотребного образа жизни», - прочитал староста.
- Что за болезнь? Что за болезнь? - наперебой раздалось с разных сторон.
- Не написано. Пишут: «Молитвы за души усопших и за здравие страждущих можно заказать…» - адреса храмов. А, вот ещё. Просят неравнодушных помочь в уходе за больными.
Влас вздохнул. «Не хватает вам на ремонт этой вашей митрополии, а мы молитвы заказывай», - подумал он.
Мариска ждала у дома.
- Влас! - воскликнула она и бросилась на встречу. Тонкие тёмные косички метнулись по ветру. - К нам сегодня приходила матушка! - Мариска бежала по пятам, пытаясь угадать, с какой стороны сонный бакалавр услышит её россказни лучше.
- Ты прониклась идеей пойти помолиться? - с издёвкой спросил Влас.
Мариска вспыхнула.
- Ты противный! Нет, я хочу стать сестрой милосердия.
Влас остановился на ступеньках, взял её за плечи, заглянул в глаза и с плохо скрываемым сарказмом выговорил:
- Успехов, сестра.
Затем продолжил неспешно подниматься к своей двери.
- Ты…
Влас обернулся:
- А если серьёзно, я скажу твоему брату, чтобы посадил тебя под замок. Не хватало тебя там ещё. Вечно везде лезешь, хочешь быть самой нужной.
Он говорил это, глядя Мариске в лицо, и лицо это с каждым словом менялось, будто он отвешивал ей одну за одной оплеухи. Когда прозвучало последнее слово, Мариска сорвалась с места и почти что бросилась прочь.
- Эй! - окликнул Влас, но она не обернулась, и пришлось уйти в дом. Тем более на нос всё настойчивее падали дождевые осенние капли.

К середине осени стало понятно, что болезнь, поразившая портовых развратников, отличается особенной хваткостью. Горожане так же усердно, как и ранее, посещали храмы, но милость Создателя никак не сменяла обрушившийся на город гнев.
Дом с красными стенами оцепила полиция. Моряков, попавшихся в дни карантина на улицах, ловили и сажали под арест. Все они подверглись тщательному досмотру врачей, у некоторых обнаружились тревожные симптомы.
- Покайтесь, дети, впавшие во грех! - призывали проповедники паству, и люди усиленно каялись, осеняя себя знамением, доказывая, что их помыслы и дела чисты.
Врачи портовой больницы один за другим слегли с признаками той же болезни, от которой безуспешно пытались исцелить своих заблудших пациентов. А к концу осени уже в другие лечебницы стали приходить люди, поражённые тем же недугом. Всех их посетил сперва священник, затем полицейский, но ни один так и не сознался в тлетворных похождениях.
Когда выпал первый снег, газеты написали об умершем ребёнке. Горожане зашептались: неужели древняя небесная кара обрушилась на их город?
Влас относился к слухам скептически. Его отец - старший помощник главы городской охраны - хоть и считал сына оболтусом, но всегда честно разговаривал с ним. Вот и после страшного известия о смерти невинного младенца, за завтраком, отец сказал:
- Надо запретить массовые молитвы.
Влас удивленно посмотрел на родителя, а тот задумчиво продолжил:
- Болезнь передаётся от человека, это же очевидно. Если мы не хотим, чтобы вымер наш город, а затем все остальные, храмы надо закрыть на время эпидемии.
Впервые для Власа прозвучало это слово. До сего момента бакалавр не придавал значения ни карантину, ни проповедям посреди лекции, ни газетным заголовкам.
- А как же учёба, отец? - несмело спросил Влас.
- Пока не вижу опасности, если вы не будете тереться друг о друга, как свиньи о брёвна.
В городском совете собиралось чрезвычайное заседание. Там, разумеется, присутствовал начальник охраны. Он взял слово первым и высказал крамольную мысль:
- Считаю разумным на время, пока в городе свирепствует болезнь, продлить карантинные меры. Но это не всё. Мы знаем уже о случаях, когда заболевают и даже умирают люди, не имеющие никаких сношений с портом. Врачи, ходившие за больными, посещали те же храмы, что и их соседи, зараза пошла дальше карантинной зоны, - в аудитории появился гул, - я считаю, необходимо на то время, пока болезнь не отступит, прекратить богослужения в городских храмах.
Гул разразился громом. С разных сторон раздались оскорбительные реплики, с места вскочил предстоятель местного священства. Потрясая в гневе бородой, владыка прогремел:
- Вы соображаете, что вы несёте, сын мой? Своими высказываниями вы подрываете основы благоденствия Чернавии! Наш народ издревле спасался в молитве, только слово Создателя уберегло Чернавию от краха и разорения! Сыны нашей благословенной Родины положили жизнь за воцарение праведности и усиление молитвенности в народе! - последние слова святого отца утонули в общем шуме.

- Нет здравого смысла в этих людях, - завершил рассказ отец Власу за вечерней трапезой. - Они закроют город, выставят кордоны. Тебе придётся уехать. Уезжай, Влас. Уезжай, пока ты здоров.
- Как же я уеду, отец? Ты сам сказал: город закрывают.
- Через три дня сюда прибудет сухопутный грузовоз. Они ждут материалы для своей стройки. Десять рабочих по докладным дважды пересекут въездной пост городской охраны.
- Но ведь… рабочих пересчитают?
- Обязательно пересчитают. И не обсчитаются. Об этом не беспокойся.
- А как же ты? - бакалавр не на шутку струхнул, видя, как у старика трясутся губы.
- Моё дело - здесь, - сказал старик и закрыл глаза.
Влас всю ночь не мог уснуть. Отец, который ещё утром не видел опасности, просит сына бросить учебу и бежать из города. Значит, надо бежать. К утру с больной головой юноша встал, наспех собрал саквояж и вышел из дому. Он не знал: отправиться сейчас на учёбу или просто послоняться по улицам.
Мариска жила на соседней улице, и Влас направился туда. Они давно не виделись, с той самой глупой ссоры на ступеньках его крыльца, но стопы сами повернули к дому бестолковой девчонки.
Они столкнулись у порога. Мариска, облачённая в дождевик сестры милосердия, выходила из дома и чуть не налетела на Власа.
- Мариска!
- Влас?
Повисла пауза, пришелец заговорил первым:
- Вижу, ты всё-таки решила приносить пользу людям?
- Ты пришёл, чтобы обидеть меня? - сухо спросила девушка.
- Вовсе нет. Я хочу предложить тебе уехать со мной из города.
- Уехать? Ты с ума сошёл?
- Отнюдь. Отец рекомендовал мне поспешить. Он считает, что дела настолько плохи, что людям уже не поможешь.
За его спиной прошла небольшая группа, спешащая к началу службы. Мариска проводила молитвенников взглядом, а затем снова обратила лицо к нежданному гостю:
- И ты решил бежать?
- Я хочу, чтобы ты уехала со мной.
- Ты точно сошёл с ума. Я нужна здесь. Я помогаю ухаживать за больными.
- Ты сама заболеешь! - вскрикнул Влас. - Мариска, всё серьёзно. Пока есть время, надо уезжать по северному тракту.
Она выдернула руку, которую он схватил в попытке удержать её:
- Ты никогда не был серьёзным. А сейчас ты просто испугался. Врачи ищут лекарства. Люди идут молиться, видишь? А меня ждут там, где нужна моя помощь.
Влас стоял, точно поражённый громом, когда Мариска, всюду следовавшая за ним хвостом, развернулась и пошла прочь. Он хотел крикнуть ей вслед что-нибудь обидное и едкое, но вместо этого просто провожал взглядом.
На учёбу Влас не пошёл, но и домой не вернулся - бесцельно шатался по городу, заглядывая в лавки и просиживая на мокрых скамейках. К вечеру он почувствовал озноб.
Дома горел свет. Влас незаметно скользнул в дверь. Отец сидел спиной ко входу, перебирал какие-то бумаги, что-то бормотал. Влас поднялся к себе и упал на кровать. Голова горела, в ушах гудел духовой оркестр. Без малого успеха попытавшись освободиться от промокших по колено брюк, Влас окончательно застрял, рухнул на кровать и кое-как обмотался одеялом. Почему он не уехал? Сознание путалось. Он воображал, как подходит к заставе, а вместо городской охраны его встречают грозные ангелы, как на старинных гравюрах. А потом ему заламывают руки и ведут на покаяние, где он просит прощения, целуя камень с порога отремонтированной митрополии.
Вокруг головы летали со свистом ведьмы на помеле. Из окна сочилась тягучая вечерняя синева. Чёртов фонарь вспыхнул ярко, ударив по бешено мечущимся под закрытыми веками глазам. Штора была не задёрнута, Влас хотел заслониться рукой, но та была будто чужая. Последняя мысль, которая имела хоть какие-то привычные очертания: «Вот и всё, ты наказан, Влас. Наказан болезнью падших людей».

Сознание вернулось внезапно. Влас просто открыл глаза и нашёл себя в постели, в своей родной спальне. Никого рядом не было, поэтому он заставил себя сесть и осмотреться.
За окном кружился снег. Медленно и тихо снежинки ложились на подоконник, где уже скопился небольшой сугроб. Влас повертел головой, она ещё кружилась, но сознание было ясным. Медленно память вернулась, он понял, что провалялся в беспамятстве пару недель, но теперь - он это ощущал - здоров и полон сил. Последнее, правда, тут же было опровергнуто, едва босые ноги коснулись пола. Слабость напомнила о себе, и юноша некоторое время привыкал к этому положению тела. Затем встал и осторожно пошёл к двери.
Что-то изменилось в его родном доме. Всё было на своих местах, но всё же как-то иначе. Не сразу заметил Влас на окнах гостиной белые простыни, не сразу понял, что комната пропиталась дымом курительных благовоний. В белёсом тумане он дошёл до двери отцовского кабинета и толкнул её. Старика дома не было, но на его столе высилась груда газет. Влас кинулся читать.
Он проспал больше месяца. Из сводок и статей он узнал, что заразу не удалось погасить - более того, она расползлась по всей Чернавии. Их город закрыли, и теперь ни въезда, ни выезда из него нет - кроме дилижансов милосердия.
«Младенцы гибнут от «любовной расплаты». «Порт закрыт – печальные новости для внешней торговли». «Болезнь Портового города дотянулась до соседнего местечка». «Молитвы наши да услышит: в столице пройдёт молебен о заболевших». «Печать конца мира сорвана – тысячная жертва «любовной расплаты». «Патриарх призвал сплотиться пред лицом чёрного мора». «Женские обители отправляют дилижансы милосердия к заболевшим». И дюжины других заголовков статей, заметок и разворотов, которые бакалавр просто не успел просмотреть.


- «От страшной болезни в городе умерло уже две тысячи человек», - прочитал Влас в одной из свежих газет. - Как же так? Почему не умер я?
Он обернулся на зеркало - исхудавший и бледный, но не изуродованный, только обросший и с тёмными кругами вокруг глаз смотрел на него зеркальный двойник.
- Зачем вы встали? - Влас вздрогнул. В дверях стояла молодая женщина в чепце сестры милосердия. Очевидно, отец пригласил её смотреть за сыном, пока тот был в беспамятстве. -  Вам нужно беречь силы.
- Кто вы? - машинально спросил Влас.
- Моё имя Паля, - ответила собеседница. - Ваш отец просил ухаживать за вами. У вас была долгая горячка, но, вижу, она отступила. Всё же вы рано поднялись, сил вам ещё не хватает.
- Откуда вы?
- Из северного монастыря, - коротко ответила сиделка.
Они помолчали.
- Сестра, где все из дома? Почему вы здесь?
- Вам лучше прилечь.
- Ответьте.
Она вздохнула:
- Вся прислуга распущена до конца карантина.
- Но вы-то как здесь оказались?
- Меня взял ваш отец.
- Что?
Сестра покачала головой:
- Слишком много вопросов, но слишком мало сил. Вам нужно вернуться в постель.
- Мне нужно выйти в город, - запротестовал Влас.
- Вы слишком слабы. Вам нельзя туда, - возразила собеседница.
- Я в порядке.
- Куда вы собираетесь?
- Мне надо проведать… невесту.
Лицо Пали помрачнело. Она покачала головой:
- Ваша невеста - Мариса?
- Откуда вы знаете?
- Нельзя вам к ней. Вас никто не пустит, - отрезала Паля.
- Что?
Она вздохнула:
- Если вы ляжете и обещаете провести вечер в кровати, я расскажу вам. Но в любом случае вас никто не пропустит. В городе комендантский час. Вас арестуют, а вы ещё слишком слабы.
Влас сдался. Он позволил Пале помочь ему дойти до постели, а когда улегся, потребовал обещанную историю.
Паля рассказала. В начале зимы в их отдаленной обители собрали насельниц,
желающих помочь ухаживать за больными, поражёнными странной и страшной болезнью. Её и нескольких других обитательниц монастыря прислали сюда. Сначала определили в городской госпиталь, где Паля познакомилась с юной девушкой по имени Мариса. Она была печальна - оттого что её друг лежит с тяжелым недугом, а она из-за того, что постоянно близ опасно больных, даже не может его проведать. Однако вскоре заболела сама Мариса - заразилась от одного из хворных. Её разместили в том же госпитале, этажом ниже, с другим заболевшим персоналом. Пока девушка была в сознании, она очень переживала, что так ничем и не помогла своему другу, ведь его отец - человек занятой и строгий, к сыну не пустит никого, кто может принести болезнь. Паля к тому моменту уже знала, что чужеродная язва по какой-то причине не пристает ни к ней, ни к другим девушкам из обители. Она рассказала об этом отцу Власа, и он, немного поколебавшись, принял её сиделкой.
Паля замолчала.
- Что с ней теперь? - глухим голосом спросил Влас.
- Она ещё жива, но в бреду. Никого не узнаёт. За ней присматривает моя попутчица, Илиза.
- Я должен к ней попасть! - воскликнул Влас.
Паля вздохнула:
- Боюсь, это невозможно. Госпиталь под охраной, пройти туда можно лишь по специальному разрешению. У вас его нет, и вряд ли ваш отец его вам выдаст.
- Я должен, - упрямо повторил Влас и откинулся на подушку.
Мысли роились в его голове, в центре кружилась воронка, будто в пустой сосуд резко плеснули воды. Мариска больна, Мариска! Эта глупая девчонка не забывала его до последнего, а теперь она одна там, в горниле болезни и смерти.

В обеденный час сёстры потянулись в трапезную. Безмолвная вереница вытекла из дверей скорбного дома и направилась в домик по соседству. Почти никто не обратил внимания на то и дело оглядывающуюся сестру в балахоне и сбившемся чепце. Она прошла супротив потока внутрь госпиталя и замерла, озираясь, потом неуверенно прошла к лестнице и спустилась по крутым ступеням, удерживая подол на высоте колен.
Острый запах раскуренных целебных трав, эфирных капель и других снадобий, перемешанный со свечным чадом, ударил в лицо вошедшей. На мгновение отпрянув, фигура возобновила движение.
Тут и там стояли наспех сколоченные нары, отделенные друг от друга балдахинами из простыней. Странная посетительница прошла их все, заглядывая за каждую завесу. К лицу гостья прижимала платок, пропитанный пахучим маслом.
Покрутившись среди рядов, фигура неуверенно позвала басовитым голосом:
- Мариска!
С разных концов раздался стон потревоженных больных, не различив в какофонии голосов нужного, вошедшая повторила свой зов.
- Она здесь, справа от меня, - слабо ответили позади. - Спит уже четвёртый день, иди сюда, сестра.
Фигура двинулась на голос. За пожелтевшей завесью из-под простыней вытянулась испещрённая язвами рука и указала в сторону:
-Там ищи.
Рука безвольно упала на матрас. Фигура метнулась в сторону и отдёрнула балдахин.
Накрытая с головой девушка лежала там. Она с хрипом дышала, но звук был такой слабый, что сперва её можно было принять за покойницу.
- Мариска! - странный посетитель в женском платье присел на край нар.
- Кто… - слабо ответила девушка из-под своего покрова.
Посетитель глубоко вдохнул, а затем отдёрнул с лица простынь.
Это была она и не она. Лицо, изъязвлённое, перевязанное, тусклый взгляд, обкусанные до кровавой корки губы.
- Влас? - удивленно просипела девушка, увидев, кто её потревожил.
- Узнала! Узнала, а мне говорили, что ты себя не помнишь.
- Себя? Тебя я помню. Нельзя тебе тут быть. Уходи отсюда, здесь смерть.
- Я пришёл к тебе, и мне не страшно.
- Влас… Как ужасно, что ты видишь меня сейчас. Ты запомнишь меня такой.
- Не говори ерунды. Я заберу тебя, мы уедем!
Мариска качнула головой:
- Слишком поздно. Город закрыт. А мне лучше умереть тут.
- Болтаешь! Я не дам тебе умереть. Мы с отцом найдём лучшего лекаря…
- Влас, - тихо перебила она. - Знаешь, о чем я жалею? Я жалею, что не уехала тогда с тобой. Тогда бы я спасла тебя. А сейчас все, кто в этом городе, мы все рано или поздно…
Она замолчала.
- Эй, глупая, перестань! - Влас потрепал её за плечо, но голова больной безвольно упала с подушки. - Мариска!
Он вскочил, забыв об осторожности, стал метаться по комнате, зовя кого-нибудь на помощь. Налетел на санитара и сестру, прибежавших на шум. Попытался вырваться. Видел, как туда, где он только что сидел, бросилась другая сиделка. И всё повторял:
- Да помогите же, ну! Там невеста моя. Невеста. Невеста.

Надзиратель скрипнул дверью камеры. Кивком показал Власу: на выход. Когда тот встал, слегка поморщился - на юноше все ещё было платье сестры милосердия.
Влас переступил порог и встретился взглядом с отцом. Тот мотнул головой, увидев, во что облачён его отпрыск, и сухо сказал:
- У крыльца стоит извозчик. Сядешь - и до дома, и чтобы без глупостей мне!
Влас повиновался. Он прошёл по едва освещённому коридору и вышел на свежий воздух. Отец похлопотал за него. Иначе сидеть ему в каталажке ещё три ночи, покуда небо с овчинку не покажется. А там, за нарушение режима, глядишь - и вовсе в расход пустили бы.
Балбесом он был, балбесом, видимо, и помрёт. Мысль, что он мог надышаться заразой, только что влезла в его ум, но особого эффекта не произвела. На миг показалось, что погибнуть лучше, чем смотреть на всё это из-за белых простыней на окнах.
Дома он повалился на кровать и стал думать. Он уже не одну сотню раз прокрутил в голове события последних двух дней, но ясности, как действовать дальше, не прибавлялось.
- Вы дома, - услышал он знакомый голос.
От неожиданности Влас сел. Паля стояла в дверях как ни в чём не бывало, но вместо наряда сестры, коий всё ещё сидел на бывшем студенте, на ней было простое монастырское платье.
- Я слышала, Мариса впала в полное беспамятство. Смиритесь, это последняя ступень.
- Она выздоровеет! - безо всякой уверенности воскликнул Влас, но осёкся, увидев выражение лица собеседницы.
- Ваш отец смилостивился надо мной и не стал допрашивать, были ли мы с вами в сговоре.
Влас выдавил какой-то невнятный звук и густо покраснел.
- Что вы намерены делать теперь? - неожиданно спросила Паля.
- Я хочу найти врача. Я должен спасти…
- Здесь вы никого не найдёте.
- Значит, я уйду из города. Из страны, если потребуется, - с упрямостью юноши сказал Влас.
- Как вы покинете город? Все заставы закрыты, окружность прочёсывается патрулем.
- Я знаю способ, - странная уверенность послышалась в его голосе.
Паля осеклась, шагнула через порог и затворила дверь:
- Я могла бы пойти с вами и помочь в ваших поисках. Поймите, мои надзиратели догадаются, что вы не сами раздобыли облачение, да даже если и сами… Мне не будет прощения там, где я должна пробыть долгий срок и откуда прибыла сюда. Я никогда оттуда не выйду, если вы не поможете мне. Вы в долгу передо мной, и я надеюсь, что вы человек чести.
Влас опешил. Молодая женщина ждала ответа, буравя его своим пронзительным взглядом. Руки её, сложенные у груди в полумолитвенном жесте, слегка дрогнули.
- Разве вы не с радостью пребываете в своей обители?
Она молчала.
- Я выведу вас из города, Паля. Но я сам плохо представляю, куда я двинусь потом. Искать врача, искать того, кто не словом, а делом поможет дорогим мне людям.
- Я помогу вам, - ответила она и вышла.

- Отец?
Старик со вздохом поднял голову:
- Сын? Я снова могу тебя так называть?
Чувство юмора не изменило ему даже перед лицом гибели города. Влас усмехнулся и сел напротив.
- Отец, мне нужно выбраться из города.
- Боюсь, сегодня это невозможно. Я думал, ты уедешь тогда… Но ты вернулся домой и провалялся в горячке.
- Я не верю, что ничего нельзя сделать.
- Я не всесилен. И попадись ты второй раз, я уже вряд ли смогу что-то сделать.
- Ты можешь помочь мне сейчас. Где расставлены посты охраны?
- На всех трактах. Большие, малые - неважно. Все пути закрыты.
- Неужели все?
Отец задумался, затем подошёл к столу, отпер верхний ящик и достал пачку гербовых листов. Перебрав их, с невнятным бормотанием извлёк один и внимательно прочёл, затем снова обернулся к Власу и подмигнул.
- Что это?
- Табель о патруле. И полицейские, и городская охрана – люди, а на болезнь наши значки не действуют. Нас уже вдвое меньше, чем было вначале, поэтому город патрулируется иначе.
Он расстелил план города на рабочем столе и указал на бумагу:
- Центр города, порт, госпитали – там статичные посты, смена раз в сутки. Патрули движутся от участков. К выездам особое внимание. Тебе надо двигаться к реке, под прямым углом к границе города. Эти улицы, - он обвёл квадрат, куда попал и сквер, где Влас отсиживался в памятный вечер, - обходят раз в три часа, но будь начеку.

… Они вышли за два часа до комендантского часа. Пересекли безлюдные серые улицы, пряча лица от редких встречных.
Город во всём снежном великолепии казался мёртвым. Пустые аллеи, занавешенные окна - там, где ещё жили люди, чёрные глазницы - там уже никто не жил. Впервые Влас поймал себя на мысли: не слышно колоколен.
Они прошли мимо замершей стройки. Покосившиеся леса слегка поскрипывали, доски засыпало снегом. Разбитый фонарь валялся у крыльца бывшей здравницы - его сорвал ветер и никто так и не поднял.
Они были на окраине, когда вдалеке ударил колокол. Комендантский час. Беглецы затаились, выждали, пока патруль проследует мимо, а затем осторожно продолжили свой путь. Трескучий мороз впивался в лицо, лез под одежду, норовил проникнуть в ботинки. Фонари почти не горели, идти приходилось с осторожностью.
Они поддерживали друг друга, пока тёмно-синие пятна домов не остались позади. Перед ними был овраг с крючьями голых веток кустарника, внизу - белоснежная ледяная скатерть, покрывшая быструю реку.
Ниже по реке - дамба, там есть рыбацкий затон. Оттуда сквозь сплетение чёрных ветвей постовые городской охраны не смогут разглядеть двух скрючившихся путников, пробиравшихся через метель и ветер на север, прочь из зачумленного города.