Сила Духа

 

                Псков-Черёха-Рыбаловский  - 2021 год.    


                От автора.
 То, о чём написано в этой книге, случилось в разгар Карибского кризиса.
 Противостояние двух держав СССР и США обострилось. Что американцы, что мы несколько засуетились. Изобразили движение мускулов. Но все прекрасно понимали, что ежели начать драться по крупному, то никого в мире не останется. НИКОГО! Всё будет сожжено и остановить процесс проявления гордыни, никто будет не в состоянии.
 Поэтому потрясали дубинками, но до определённого накала.
 Американцы, как могли, блокировали Кубу. Мы всё равно проникали. И самолётами, и кораблями. Собственно больше и не чем. Ибо Куба –остров.
 Множество было и тихих операций, о которых знали всего несколько человек.  Только те, которые обеспечивали выполнение главной программы    в      куточке-уголочке своего ведомства.
 Нам тогда, край, мешала мощная радиостанция. Она оставляла наши подводные лодки глухими, когда они находились под водой.
 Вот для прекращения деятельности этого узла связи и была и послана группа воинов, умеющих это делать.
 Командовал подразделением старший лейтенант Колосов Владимир Исидорович. Его первым помощником и замом был старший лейтенант Чалышев.
  Как попал Чалышев в эту группу, никто понять не мог, да и не старался. Ему всё время не везло. Перед окончанием училища попался  в самоволке, да чуть навеселе. Конечно, задержали погоны и взвода не дали. Потом, как волна возмущения схлынула, погоны всё же отдали и отправили в резерв. Там он, мягко говоря, болтался без дела, слегка запил, но был извлечён одним из полковников ВДВ.
 Чалышев  в парке крутил солнце на турнике, сжигая внутренние обиды, публика в восторге считала обороты (пять, семь, десять..) обалдевая от восторга, а полковник просто сидел на скамейке и поджидал супругу, оставшуюся в магазине.
 Он обратил внимание на парнишку, так мужественно и умело вертящегося на перекладине. Ведь это умеет очень далеко не каждый. У полковника сверкнула мысль забрить парня и забрать в свой полк. А там и видно будет, что и как. Такие мастера на улицах не валяются.
 Он подошёл к турнику.
 «Хватит, парень, остановись. А то девки сомлеют совсем. Разговор есть».
 Чалышев спрыгнул. Подошёл. Так как был по гражданке, то не представился. Промолчал.
 В армию не хочешь?
 Чалышев поднял брови.
В каком смысле?
 В прямом. Если ты вольный человек, то поехали ко мне в полк. Я всё устрою. Мне такие ребята нужны. А там, -кстати ты школу закончил? Десятилетку? –Да.
 Ну вот, а там и офицером тебя сделаем. Будешь человеком.
 Чалышев смутился.
 Что смущаешься? Я тебе говорю. Я сделаю.
 Так, товарищ полковник, я уже лейтенант.
 В отпуске?
 Нет.
 А что ж ты служебное время в парке прохлаждаешься. Почему ни при службе?
 Так нет у меня места. В резерв послали. И год уже ничего нет.
 Что натворил?
 Да вот так и так, рассказал Чалышев. То на месяц или два пошлют с какой командой. То  направили  старшиной роты стройбата. Вот так по мелочам и гоняют. Только что бесплатно кормят в столовке.
 А ну, пойдём.
 И поволок парня в своё ведомство, в штаб ВДВ.
  В кадрах вопрос решили без волокитств, бумаги оформили и Чалышев укатил в Витебск. Год, второй. Обкатался, обстрелялся. Побывал на разных операциях, получил старшего лейтенанта. Но попал на глаза генералу Епишеву, начальнику политуправления Армии, своими рисунками. ( рисовал Чалышев прекрасно. По настоящему. Талант.) Его извлекли и сунули в ведомство политуправления. Парень зачах. Загрустил. Попивал. И ему бы конец, но опять счастливый случай.
 Полковник Дыкин по какой то надобности был в стенах политуправления и встретил в коридоре Чалышева. Тот, задумавшись о своём, прошёл мимо боевого полковника, как мимо тумбочки.
Дыкин аж вздрогнул, поднеся руку к козырьку и ожидая от старшего лейтенанта того же.
 Стой! Подь сюда, малявка. Ты что не приветствуешь меня, полковника?
 Простите, товарищ полковник. Не заметил, задумался.
 Но Дыкин не просто полковник и командир 226 ПДП. Дыкин мудрейший из мудрейших.
 Сядь. Рассказывай, что тебя до такой депрессии довело.
 Чалышев всё и рассказал. От школы, училища и до сего дня.
 Ты на пару часов можешь безнаказанно уйти отсюда?
 Хоть на сколько. У меня свои задачи и я никому не нужен. Только картинки вовремя приноси.
 Тогда пойдём со мной.
 Опять штаб ВДВ, потом к Родиону Яковлевичу Малиновскому.
 Фронтовые товарищи пробили все политические препоны и Чалышев принял взвод в 226 ПДП. Потрудился хорошо. Освоился. А тут и задачка, которую надо решать, да и спрятать парня на время от ретивых служак. Вот так и стал старший лейтенант Чалышев помощником и замом Колосова.
 Что было дальше, в книге написано. Читайте. Здесь он весь. Всем существом.
 Конечно. Все подробности этого дела описать невозможно. Мысли, переживания, эмоции. Но факт.   А что было иногда очень страшно, то каждый подтвердит. И громадное значение имело поведение командира.
 Основное значение.
 Имена,фамилии , звания и должности - все реальные.
 Если кто хочет спросить почему раньше не написал.
  Не знаю. Вообще ничего не писал. Вот пришло,  и  написал.
 Это одно дело написать. Ещё издать надо. И когда книга увидит свет?
  А в памяти всё сохранилось отчётливо.  Вот бы фильм снять.
 В принципе, и ничего особенного. Выжили.
И Как смотреть! С какого понятия.
 Спасибо.

  Русской Православной Церкви протоиерей Игорь Борисович Бобриков
  Настоятель храма Животворящего Креста Господня, построенного в память всем покинутым и разрушенным деревням и сёлам России, на пустыре, где стоял хутор Рыбаловский.
 Войсковой священник 761 авиаполка и 99 бригады МТО.

  385638, Адыгея, Гиагинский район, х. Карцев, ул. Рыбаловская, 1.
  8 928 423 82 32










                Письмо первое.            
Серёжа, здравствуй.  Год службы благополучно закончен. Экзамены сданы. Все нормально. Не блистал, но ниже четверки не было. Штабные уже подготовили все бумаги и завтра оденем новые погоны. Теперь я младший сержант. Вот так, и никак не меньше. Теперь направят в войска. Командиром отделения. Куда, к кому –пока не знает никто. Поговаривают, что прибудет сам «дядя Вася», наш командующий. Истинный создатель ВДВ. Настоящих ВДВ. Может,  удастся увидеть воочию. Хорошо бы, но как получится. Нас две с половиной тысячи выпускников. Всяк не прикоснётся, на всех не хватит. Чего не хватит, я и сам не представляю, но такая масса народа, а он один.
   Всё, зазвонили что то, надо мчаться на место построения. Допишу потом.
  Сережа, продолжаю. От того звонка, что прервал писание, до продолжения прошло пять дней. Тогда, нас построили. Торжественно, при оркестре. Всё, как положено. Столы с красной скатертью против каждого взвода. Офицеры при всём параде, орденах и прочем. Красиво и торжественно.
 Мы впервые увидели нашего ротного при полном «иконостасе». Обычно он без всего. Гимнастёрка полевая, погоны, да звёздочки на них. А тут: три Красных Знамени, Три Красных Звезды, Отечественной Войны две, Александра Невского, медалей два ряда. За Отвагу, За Боевые заслуги. Он как то под тяжестью всего «металла» и чуть согнулся. Во всяком случае, не выпирал грудями.
 Взводные тоже при орденах, медалях. Они все, ведь, фронтовики. Старшина наш, тоже при полном параде. У него, как и остальных, всё это на парадном «пиджаке», вот только свои Геройские Звёзды перенёс. Ибо он, и при полевой форме, иногда их носит. По какому то, ему одному известному, моменту. Может, дата какая, может, в память чего или в день рождения. Никто не знает. Но вот раз, -и при обеих своих Звёздочках и придёт. Тогда в роте тишина особая. Народ крайне уважителен тогда. Такой момент. Не каждый день видишь дважды Героя рядом с собой. Тем более, что твой старшина роты.
  Команда прошла и командиры взводов вручили каждому новые, конечно, голубые погоны с двумя лычками. Т.е. младший сержант. Пожали крепко руку, и- в строй. Вот войско пару минут пошевелилось, Сменило погоны и снова замерло. Куда ни глянь одно начальство. Ни одного рядового. Прямо скажем, красиво. Начищены, надраены, и новые погоны, и золотистые лычки.
  Небольшая пауза.
 После годичного прессования, когда дела на дела набегали, спали на ходу, дожевывали на бегу, стреляли, взрывали, прыгали и пр. и пр., вдруг минуты полного безделья. Отвык организм. Требует нагрузки и темпа.
   Но тишина. Даже разговоры в строю начались. И не пресекаются  командирами.
  Шевельнулся оркестр. Блеснули трубы. Встречный марш.
  Какой, простите, марш, если нет: «Ровняйсь! Смирно! Равнение на…» . А тут сразу и марш!
   Командир полка аж подпрыгнул от неожиданности , но быстро сориентировался, сунул руку к козырьку и двинул навстречу гостю.
   Войско вытянулось в струнку, головы по начальству, замерло. Только шепоток, что де мол сам Василь Филлипыч подрулил.
 Пожал командиру руку, вышел перед фронтом, поздоровался.
   Мы во все глаза рассматриваем живую легенду Армии.
 Конечно, мы знаем его биографию. Как жил, воевал, какие заслуги перед Родиной имеет. Герой Советского Союза. Генералом уже с Войны пришёл. Вот и поручила ему Страна создавать новый, перспективный, очень востребованный род войск. Наши Воздушно Десантные Войска. Войска, которые всегда, в любую минуту готовы к боевым действиям. И кроме того, они не едут машинами, поездами, пароходами к месту боя, а доставляются самолётами и прыгают на место с парашютами. И не только солдаты, а и техника, боеприпасы, всё необходимое летит с неба под куполами. Кто может быстрее, оперативнее ?–никто. Так и сказано: -«Никто, кроме нас!»
  Дали команду и всё войско свернулось плотно у трибуны, что б слышно было всем. Поздравил. Восславил даже. И тут же поставил задачу, совершенно не ту, которую ждали все. Не в войска разъедемся, а вот так, всей большой командой, отправляемся на дальний юг. Далеко, далеко. За моря –океаны. Там наши большие интересы и их надо подкрепить военной силой. Именно той, которая с этим справится, а кроме нас – никто! Следовательно, нам.
  Высоких слов не было. Но постараться и не посрамить Отечество, как бы,  попросил. Вот и вся встреча. Вот и увидел нашего командующего. Аж, как то, заслуга.  какая. Серьезно. Ты не улыбайся, Сергей, а в самом деле вот такое чувство, что как награда какая. Все ребята это почувствовали и говорили потом.
  Раскланялся и отбыл. Оркестр дал Славянку, мы подхватили, по старым текстам. Получилось.
  Войско развели по местам, праздничный обед, душевный ужин. Покой, тишина. Сержанты, как и не командиры уже. Сами кучками, шепчутся, посмеиваются. Мы, с непривычки, что никто ни чем не обязывает, аж сробели слегка. Тоже кучками, кто с кем дружил. Легкий треп, не переходящий рамок повышенной осторожности. Свободный отбой после необычной вечерней поверки. Ну, прямо райская жизнь. Даже старшины не видно. А обычно он с ранней рани и позднего вечера в роте.
  Утро. Труба играет «Подъем». Осторожно встаем. Автоматически строимся. А вот и командиры.
 «За мной, бегом марш».
 Ага! Всё привычно. На пробежку, зарядка….. Завтрак.
 Сегодня плановых дел нет. Но Армия, пребывающая в безделье, крайне опасная штука. И наши командиры всячески стараются заполнить время делами.
 Вот замполит набрал охотников и проводит литературные чтения. Из Пскова приехали артисты, поэты, писатели. В ленкомнате стоят цветы. Там читают стихи. С.Есенин, Блок, Маяковский, Фет, Некрасов, Жуковский….Такое поэтическое утро, до самого обеда. Потом гостей повели в нашу столовую. Они с удивлением и большим почтением употребили полный обед, удивляясь вкусноте и качеству еды.
  Конечно, зав. столовой сиял, как медный гривенник, и поварской наряд выслушивал комплименты со скромными улыбками.
 А что? Не каждый день, за свою обычную работу, тебя вот так расхваливают и осыпают комплиментами. Хоть кому приятно.
 Гости поглядывали по сторонам, в смысле это только нам такое подали, но у всех тоже самое. И они потом долго рассказывали на гражданке, как хорошо в этом плане живёт Армия.
 Тут, конечно, не вся Армия. Так живёт ВДВ, с учётом и особенностей нашей части и, особенно, с учётом нашего начальника тыла.
 Вот, к стыду своему, фамилию и не знаю, ибо все его зовут, за глаза, конечно, полковник Мобуту. Он высокий, можно сказать, громадный. Но силён, как никто. У него свой турник, свои брусья, конь, кольца. Свой парашют. Ибо он нормально весит за 130 кг..Только автомат обычный. Ему, по его телу, пулемёт вместо Калашникова, но не положено по штату. А автомат в его руках смотрится очень не серьёзно. Как игрушечный.
 Хоть командир его и придерживает дома, но при первой возможности он мотается на боевые операции, прыгает, штурмует, сидит в засадах, как и все.
 А что касается обеспечения войска, так это поискать такого заботливого. Да и не найдёшь.
 Как только сезон грибов,  ягод, овощей или ещё чего сверх нормативного, так выклянчит войско на заготовку. И на столе солдатском всегда просто роскошь.
 Чего уж там. Не у всякого и дома такой отменный харч. Далеко не у всякого.
  Первый взводный ведёт какую то подпольную работу. Шепотком. А к таинственности всегда подтягивает любопытных. Вот и мы со Славкой Павловым попались под это магическое таинство. Оказывается, он набирает команду драить уличный ротный туалет. Дикая проза, ты можешь подумать, это ж классическое наказание. Да. В обычной обстановке. Но сейчас это воспринимается совсем иначе. Это просто интересная работа. Не обычная. Как цимус.
 Нас набралось человек двадцать. Переоделись в работную одежонку, вооружились, чем надо, а оно уже и готовенькое стояло. Вишь, как работают командиры. Психологи! Настоящие командиры!
 И пошли. Оказывается там подземный этаж чуть не чище верхнего. Вот мы целый день и трудились. Не скажу, что стало как в концертном зале, но чистота! Всё побелено, подведены панели. Надраено и начищено.
  Потом парилка, специально по этому поводу приготовленная, время не ограничено. Классный ужин. Наши уважаемые макароны по-флотски. Но сделаны, с десантным уклоном, -это когда макарон в два раза меньше, чем фарша. И с зеленью и томатом, и жареным луком. Конечно квашенная капуста, солёные грибы. Чай! От пуза. Вот те и туалет, вот и без нарядов вне очереди такой блеск и чистота.
 Вишь, Серёжа, философия какая. Одно и тоже дело, а под особым соусом становится и в  удовольствие.
 Майор Малышев проводит бега. Тоже интересно. Этакие бега с кучей препятствий. И когда успели это сотворить.
 Одно, что не всегда с открытыми глазами. То с повязкой и на звук, а звуки разные и с разных сторон. То ограничена подвижность членов тела. То ямы, горки, препятствия всякие. А некоторые эти препятствия ложные и мигом рассыпаются, и летишь в яму с водой. Богатый набор. Болельщики орут, подбадривают. Разрешается помогать. Так весь народ, считай, и участвует. Так с утра и до обеда эту пару километров, свитых в спираль, и осилили. Потом долго мылись. Стирались. Перемалывали все перипетии борьбы. Сам Малышев, даром что при приличных погонах, тоже ввязался в общую кучу.  Весь в глине, мокрый. Хохочет.
 Он вообще, Серёжа, такая умница. Его было списали по здоровью. Так он уехал куда то в Среднюю Азию. Там несколько лет пас отары, жил в степях. И, ты знаешь, полностью восстановился. Прошёл ВЛК (врачебно лётную комиссию) без ограничений! , был на приёме у Командующего и прибыл к нам в наш 226 ПДП. Поёт как! И умница! Мы его уважаем. Тем более, что не сидит в полку, а вместе с нами на стажировках, на заданиях. Боевой политработник.
 Майор Пименов на трапециях. Это свисающие 15 метровые канаты (как в школе в спортзале, только длиннее). Вот идёт серьёзная и опасная игра: кто кого собьёт (ссадит) с этого каната. Смысл и ход игры такой: три каната (они рядом чуть больше метра друг от друга). Три гвардейца по команде цепляются  снизу, раскачиваются кому как хочется, а затем стараются ссадить противника с его каната. Вот и мотаются вверх-вниз на хуже мартышек, перепрыгивают с каната на канат, уходят от атаки сверху на соседний снаряд. Семь минут. А выматываешься по полной.
 Вот так и проходят наши дни полного безделья.
 А вот и новости.
  Рота стоит в строю. Голос командира обычный, строгий и четкий. Но…с  необычным оттенком.
     Сегодня укладка. Укладка на боевой прыжок. Разницы, собственно нет, но кое что другое.  И веса разные, и оружие по другому и .. Может с воздуха в бой. Вам это не в новинку, на стажировках проходили, но бой, он всегда бой. Тем более аж.. ж.. ж вон где. Хоть вы и сами теперь при командирском виде, но все подразделения остаются, пока, в прежнем составе.
 Всё! Командирам развести войско на укладку.
  Как это происходит, я тебе раньше описывал. Этот раз не было чего то особенного. Может, сами более тщательно гладили ладошками ткань, да кромку ровняли.  Также опечатали, всё обычно. Вот с сухарями и противогазами была разница. Если раньше тайно совали сухарики в противогазовую сумку, перекладывая парой новых портянок, то теперь коробки с сухарями лежали горой, портянки, тщательно отстиранные и отутюженные,  не прятались. Старые сержанты еще и подправляли, научали, как лучше сделать. Да ещё что б и запалы туда умостить, и несколько пачек патронов. Весь день провозились. Умаялись, вконец. Но, слава Богу, утрясли. Завтра отдых целый день. Послезавтра вылетаем.  По плану.
  Гудим. Самолеты загружены под завязку. Весь огромный отряд, плюс техники, плюс самолетное барахлишко, везде натыкано какое то железо. Красное, желтое. Тросики, лебедки, лестницы. Во всех самолетах. Засиделись так, что всё болит. Тяжелая, я тебе скажу, штука. Целый почти день просидеть без движений. Все окаменели. Если бросят с хода, то на землю, как камень грохнешься. Ни какой гибкости и эластичности. Боязно.
  Вот посадили. Выбираемся на бетонку. Учимся ходить. Свалили поклажу, гнемся, качаемся. Кровь проталкиваем по жилам. Команда на кормежку. Подъехали кухни. Наши. Борщ, перловка с тушенкой. Чай. Хлеба нет. Задремали. Потом и заснули. Никто не будит. До утра и провалялись. Утром проблемы с туалетами. Организм привык всё делать по времени, а тут нет обеспечения. Ни лесочка, ни кустика. Голый бетон и две с половиной тысячи персон. А что делать? Но, справились.
  Летуны заправили свое хозяйство, приглашают занять места. Садимся. Пристегивают удлинители. Гудим. Опять почти целый день. Слегка подрагивают коленки. А ну, в бой если. Хоть какой смелый, а боязно. Это потом, когда втянешься. Все на автомате. А пока сидишь в самолете –боязно. И мысли всякие разные. А ну огонь снизу бешенный, а и подбить самолёт запросто. Вали тогда кучей. А и в воздухе не влететь в стропы соседу. И автомат в руках, а не в упаковке сбоку. Держи, не урони. Это так он легкий, а как рванет при открытии, так он и в пуд весом станет. Много чего в голову лезет. Но, вот опять садимся. Вышли, перебрались в какой то лесочек. Жарко. Воздух перекаленный. Трудно дышится. Команда рассупонится. Парашюты снять. Здесь ночуем, завтра перелет до цели. Поели. Все спят. После такой длинной гудёжки обалдеваешь вконец. Два дня сплошного воя, вибрации и страхов. Ибо не над Сибирью летели, явно. А что под низом было и не видно. Море, суша? Мне совсем только кусочек неба и  видно было, да как солнце перемещалось с одного конца самолета в другой.
  Что тебе, Сергей, сказать. Мысли о расхлёбывании чужих щей меня не очень увлекали. Патриотизмом не горел. Но приказ. Куда денешься. Хоть и совсем еще пацан, а умирать, особливо  вдали от дома, страшно. Оно  умирать и не обязательно, но возможно. Время от времени на ум приходят великие предки. Иван Сусанин, Александр Матросов, наш Маргелов В.Ф., Покрышкин, Горобец, Маресьев. То дрема нападает. Опять же –радости не ощущал, хотя, когда были дома, все хотели пощупать загранку. Ну, вот и пришлось. Щупай. Но, перехотелось. Вот такая ситуация.
 Опасно!
До перемывания костей высшему эшелону власти, конечно, не доходили. Воспитание комсомолом, всей системой свои плоды приносило.
  Вот попили чайку. Управили весь организм. Сегодня прилетаем на место. Никто не знает, как примет земля. По плану садимся в какой то столице. Прыгать, вроде, не будем. Перелет короткий, часа три, четыре. И то хорошо. Дорога выматывает, особенно мысли.
  Рампа открылась, загудели сирены. Желтые плафоны. Начали подниматься, подтягиваемя к турникету, уплотняемся. Коленки успокоились. Мысли разлетелись. Сейчас всё станет по местам. Но огни погасли, «дыра» закрылась, и в глубоком вираже самолеты стали на новый курс. Почто так?
  Новая задача. Прыгаем на предполагаемое место встречи с противником. Задача обычная. Приземлиться, собраться на маяки и выполнять приказанное, что доведётся уже на земле. Это уже веселее. Это уже конкретно. Заулыбались.
 Опять огни, сирены.
  «Пошел»!
 Выметываемся плотно, повисаем. Высоты почти нет. Не до разглядывания пейзажей. Но явно склон, горушка на многие километры и мы сыплемся в пологое ущелье.
  Приложило. Чувствительно. Грузу то ого сколь. Набивали патронами и прочим припасом сколько вместилось. Но ничего. Всё штатно. Приказали окопаться. Это хоть где. Наверное, если на Полюс бросят и то первая команда пройдет на «Окопаться». Роем землю. Камни, скальные выходы. Земля не черная, с коричневым оттенком. Терпимой твердости. Командиры отделений роют тоже, предварительно указав каждому место. Вот уже по пояс, вот кто и скрылся совсем. Витя Светлицкий рядом. Бермочку каменюками обложил, кустики изобразил. Рассмотрел «со стороны противника» подправил и...нет, брат, не лёг отдыхать, а пристроился к Сашке и помогает ему. Война. Совсем другой строй мыслей и действий. И я тебе скажу, всё до примитивности просто: жив сосед и ты жив. Его положили, и твоя очередь придёт скоро. Ибо сила войска в поддержке друг друга, в единении, а не сам за себя.
  И в Духе!
В настрое.
  Вот почитай Льва Николаевича Толстого, как он пишет о Духе войска. Вот в нём, этом Духе и вся сила русского человека, воина особливо. Почитай, Серёжа, не поленись. Я об этом ещё в школе знал, когда наизусть о «Дубе» мы учили. Потом, как то зацепился и прочитал весь роман. «Война и мир». Очень нужно каждому прочесть. Себя, даже, что б зауважал.
  Я, окончив свой окопчик, рою ход к Витьке Синюкову, пулеметчику. Помнишь, я тебе описывал чудеса, которые он вытворяет своим пулеметом. Снайпер с самой большой буквы. Вот и рою ему всякие ниши, запасной окопчик. На берму накатываем кусок скалы. Витька как в доте. Это хорошо. Пулемет –сила. В бою, ох как  с ним хорошо.
  Взводный прошел. Поставил задачу. Ждем колонны противника. Задача предельно проста –дальше не пропустить. Конечно, не Москва за нами, но задача ясна, не пропустить. Значит стоять. А как уж, на смерть или как, но предельно ясно –Стоять. Значит, будем стоять. Роем ход к шоссе, что от нас в 200 -250 метрах. Это гранатометчикам. Вдруг, броня какая придет и будет по нас палить. Вот тогда и скрытно, поближе и даст наш Мишка. Он это умеет и нервы у него не сдадут. Сибиряк.
  Я тебе сейчас так подробно пишу, потому, что всё благополучно закончилось. Теперь отдыхаем. Отлеживаем бока, такую, на сегодня, задачу поставил самый главный командир.
  Вот показались первые машины. Первым идет броневик. Высокий, короткий. Пушечка, пара пулеметов. Из башенки торчит и голова. Стал. Ехать дальше нет возможности. Дорога перегорожена техникой.  И подорвана на всю ширину. Хоть кто или что, не перебраться. Канава метров шесть шириной и глубиной метра три-четыре. Края обрывистые, ну, как обычно при подрыве бетонного шоссе.
  Таночка стала, голова высунулась выше. Это почти напротив нас. Потом вылезло тело, довольно упитанное, спустилось вниз и потопало к нашему заграждению. Там тело встретилось с командирами, махало в воздухе руками, куда то показывало, но вернулось ни с чем.
  Тут над нами прошла тройка наших АН-12 и, так это красиво, даже демонстративно, выбросила  две роты. (Во дают. Обычно в 12-й нормально 60 персон. А тут с тройки машин –все 250 вывалили. Но тут другие законы и правила. И не нам судить.Однако, красиво.)
  Умостились они по хвосту колонны, заперли её в этом ущелье и, правильно, Сергей, догадался, стали окапываться. А колонна приличная, этак на хороший полк, тыщщи на полторы, может две. Но они внизу, на шоссе, а мы по обе стороны и на склонах. Не сравнимо, разные позиции. Их, как курят, за полчаса. И всё. Если дёрнутся.
  Мы копаем глубже. Обкладываемся скальными кусками. Городим этакие  стенки. Командир взвода , получив сверху ЦУ, одобрил наши труды, посоветовал их, даже, демонстрировать. Стараемся. Всё в пользу, хоть и жарковато.
  Соорудили серьезное укрытие и взводному, сделали два запасных гнезда пулеметчику, с переходами в полный рост. А война не начинается, что нам совершенно приятно и по душе.
  Вот случилось, какое то шевеление в супротивном войске. Машины сдвинулись плотнее и в два ряда. Протиснулся вперед броневичок. И опять замерли.
  Тут наших Антонов штук семь прогудели низэнько, и просеяли еще войско вдоль шоссе. Явно кого то ещё встречать. Нам не видно, что на земле. Мы только самолеты наблюдали ,и как сыпался народ.
  Вот еще броневичок протиснулся, это от новой колонны войск. С ним этакая бронированная лодочка с тряпочным, от солнца, навесом. Серьезное лицо прибыло. К нашим прошли.
  А вот и наш борт приземлился прямо на шоссе. Развернулся и пушечки свои на колонну наставил.
  А там, Серёжа, такие пушечки, что таночку, как эти, насквозь прошьют. Как тряпочку.
 Видно, наши серьезные погоны прибыли на переговоры..
  Тишина. Пол часа, час. У противника началось движение. Народ покидает грузовики, строится в колонны и.. вновь грузится, но вдвое плотнее. Потихоньку выстраиваются в колонну. Вытягиваются, оставив половину транспорта и всю бронетехнику на месте.
 О! Это результат переговоров. Мы рады такому финалу, и противник, в смысле не начальство, конечно, тоже. Они ведь наемники, они служат за зарплату. Зачем же гибнуть. Лучше жить и довольствие по полной норме получать.
  Вот броневичёк крутнулся на бетонке, но моментом получил в бок гранату и загорелся. Видно самостийность проявил, нарушил договоренность. Наши бросились тушить. Извлекли троих. Доктор  нарисовался со свитой.
 О!  А откуда ж граната вылетела? Дымок гранатомета прямо рядом с броней. Это наши там близко совсем. Местные наши, старики, что тут с давних пор. А мы и не видели даже их. Вот умеют. Придётся нам этому хорошо поучаться.  Без сомнения.
  Колонна скрылась. Точно, поднимаются наши «старики». Ну, прямо вплотную к шоссе укрывались. Вот больше, больше. Строятся. Рота, вторая. И дальше. Да. Умеют. Мы, оказывается, второй эшелон и показуха для противника были. Во как!
  Просидев шесть часов в своих окопчиках, перекусив, приняли команду: выходи на шоссе. Уходим. Противник, вероятно, выполнил договор и ушел совсем.
 Какое то войско засыпает, заделывает подрыв на шассе. Укатывают трофейными «Манами». Вот уже можно и перебраться колесами на другую сторону. Подъезжает приличная колонна трофейных машин. Грузимся. Набиваемся, как селедки в бочку. Стоя. И тут сюрприз. В кузовах, которые плотно пакуются в многослойный брезент, установлены охладители воздуха. Во как. На войну ихняя братва едет с комфортом. Да, уж!
  Четыре часа хорошего хода по классному шоссе и мы «дома». Душ, отдых, плотный завтрак-обед-ужин. Спать.
  Я уже выспался. Тихонько поднялся и пишу тебе это письмо. Никого. Только, конечно, караул. А так, вымерло всё. Ноги успокоились. Коленки целые. Вот такое у нас было прибытие. Благополучное. Интересно, надолго ли мы сюда. Или выполнили, что требовалось, и теперь обратно погудим. Всё, Серега, до свидания. Дома, конечно. Привет нашим. Держитесь достойно, не посрамитесь ни в чём.

Письмо второе.
  Ну, что тебе сказать Серёжа.  То о чём мы думали в сержантской школе ,  (Всё! Не могу больше. Сил моих ни каких нет. Сдохну на ходу. Если сегодня жив остался, то завтра, -точно концы. 16 часов плановых занятий. А остальное время тоже не твоё. Это время командира отделения и остальных тоже. В любой момент могут поднять и что то устроить. Конечно, не ради прихоти. Но …)вернулось. Только в гораздо более строгой форме. Мы уже и не знаем, где день, где ночь. Ел, не ел. Спал, не спал.
 Нас учат. Учат так, как и не думалось вообще, что такое возможно. Нет, нас не выматывают, ради простого научения, нас учат выполнять поставленные задачи и оставаться живыми. Никогда не думал, что это можно совместить.
 Помнишь, как мы рассчитывали нормы естественных потерь. Страшное слово. Ибо потери – это мы с тобой. И такие же ребята. Так вот, здесь учат выполнять дело и уходить от этих норм.
 Командир справедливый человек. Он нам вбивает в наши бошки, что надо домой вернуться всем. И на этом точка. Всё зависит от умения, а не от везения. Поэтому и гоняет со смыслом.
 Строим макеты реальных объектов. Изучаем так, что с закрытыми глазами проходим весь маршрут. Потом в натуре, потом со стрельбой, если это, край, требует дело. А лучше тишком, не заметно. На брюхе ползаем лучше любой гадюки. То медленно, плавно, как богомолы, есть такое насекомое, то мгновенно, как ящерица. Пробежал и замер. Гибкие стали, пружинные.
 А тренируют старики. Рядовые, сержант, офицеры.
 Здесь нет такого, как дома. Где офицер подпишет бумагу, взводный выведет на полигон, а сержант тренирует. Нет. Здесь всё по боевому.
 Знаешь, вообще всё другое.
 Это как бы тебе сказать. Вот в школе мы учили буквы. Слова. Как написать какое слово. Вот этим мы занимались и в сержантской школе. Теперь из этих слов надо составить тексты. Написать стихи, повести, романы, может быть. Так вот и мы здесь учимся из полученных знаний и навыков, писать эти боевые стихи, боевые повести. Романы, конечно, пишут командиры высоких степеней.
 Учимся и маскироваться, и наблюдать часами и сутками, и перемещаться так, что рядом спящая собака не гавкнет, и всему - всему, о чём мы и понятия не имели.
 А как учат стрелять! Кстати, выстрел, это крайняя мера. Надо создать такое положение противнику, что бы обе стороны отказались от стрельбы.
 Вдумайся в это! Противника надо «убедить», а не убить.
 Немного уже научаемся всему. Стали гибкие, выносливые. Мозги научились работать. Соображать.
 Командир, край как бережёт людей. Если какая «работа» требует взвода, он посылает роту или две. Опять же, что бы убедить сопротивную сторону. Показать противнику, что у него нет ни какой надежды на успех. И столкновение закончить мирно. Т.е. принудить к сдаче.
 Вот недавно была большая стычка между соседями. Что то опять не поделили и попёрли друг на друга очень приличными силами. Пушки, миномёты. Пустили танки. А наша задача: «примирение и разведение воюющих сторон», так значится в главном определении нашего здесь присутствия.
 Командир послал на обе стороны воспитывающее письмо.
 –Реакция –ноль.
Он посылает второе, как бы предупреждающее.
–Опять полный ноль и долбят друг друга всеми системами огня.
 Тогда наш даёт конкретный срок. Два часа и огонь прекратить.
–Ноль. Мол мы тут свои и сами с усами. А вы, чужаки, и в наши дела не вмешивайтесь.
 Тогда наш поднимает на всё небо самолёты и сыплет десантуру с утра и до вечера. Ровно туда, куда надо для протрезвления.
 Конечно, какие тут нервы выдержат. Тем более, что и пушкарей первым делом повязали.
 Вот так и двинулись энти братаны.
 Одни в пределы своих территорий и далее по казармам, а другие, оставаясь на своей, то же двинули в свои расположения.
  Интересным тебе будет и то, что мы уже почти свободно говорим по английски, французски и по немецки.
 Вот наша немка бы удивилась. Она столько лет нас научала и почти без пользы, а здесь мигом. Ибо местные говорят на языке колонизатора. А нам,край как надо общаться с местными. Изучать языки этих племён, жизни не хватит. Что ни перекрёсток, то другой язык. Бывает что и в одном поселении до трёх. А общий есть, того, кто их подмял под себя.
 Вот прошёл почти год. Теперь мы учим местных. Тут собрали коалицию или как то ещё по умному называется. Смысл в том, что в объединённые силы постоянной готовности, соседние страны делегировали свои воинские части. Т.е. они и есть, например, Нигерийские, или Заирские, Габонские…но под властью нашего командира. Вот он и доводит их до кондиции.
 Нам каждому досталось по три таких «тёмненьких». Стараются. По серьёзному. Но уровень пока, почти нулевой. Начинаем с азов. Нам то проще было. Мы сержантскую суровую школу прошли. А тут прямо «от сохи». Только на курок жать могут. А их надо довести до нашего уровня, ибо всё не имеет смысла в любом другом варианте. Вот и ползаем, бегаем, гранаты пуляем, учим попадать в яблочко. Пока только полевая наука. Кое кто уже и на задания  ходил. В принципе толковые ребята. Поддаются научению.
 А когда учишь, то и сам оттачиваешь себя. Так что и мы скоро в элиту вольёмся. Хотя нас никто вторым сортом  и не считает.  Мы сами видим разницу. Здесь ребята по пять лет, а некоторые и седьмой год. И не фасонят. Работают, как все.  На самых сложных направлениях. Нас это не скребёт. Научимся, и мы будем рядом. Никто не торопит, но учат постоянно, натаскивают, берут с собой, но опекают, как дитя малое. От таких спецов и не унизительно. Даже  как то и  гордость. Мол, уже становишься достойным.
 Как то караван с наркотой искали. Почти месяц мотались по всем углам. Нашли. Сидели в засаде две недели. Не шелохнись. Они там тоже ребята ух, какие мудрые и опытные. Ведь деньжищи огромные. Просто кому не доверят. И обманки всякие в виде ложных караванов. И по разным маршрутам.  Очень сложно было.
 У нас старшим был капитан Иевлев. Весь солнцем и ветрами высушенный, выдубленный. Седьмой год здесь. И уезжать не хочет. «Тут я воин, а дома…»  Ему,  как и не жарко, и не пыльно, и не голодно. Одно мурлычет песенки типа: посею лебеду на берегу….или - что стоишь, качаясь, тонкая рябина…..
 Голос мурлычет, а шарики своё крутят. Высидели этот караванчик, сожгли всю гадость. Сами под дым чуть не попали.
 Охрану отпустили, а они сами пострелялись. Видно это для них был самый благополучный выход. Ибо хозяева этой отравы,  им бы устроили нечто более страшное. А может и как по другому. Не буду голову напрягать.
  Вот деревню недавно освобождали.
  Бродят по просторам всякие банды. Мордуют местных. Отбирают золотишко. Его здесь полно в некоторых местах. Ходи и собирай кусочки. Самородки называются. В деревнях это промысел. Потом они меняют на тряпки, еду, скот. Хорошо меняют. Вот по таким деревням и шастают бандиты. Порой большими партиями. По сто, двести человек.
 Почти в каждой такой деревушке есть сигнальщики – осведомители. Наши их поднатаскали. Как только что, так и сигнал. Разными способами, главное, что ясно нам: где, сколько, когда.
 Банды вне закона, ибо они издеваются над населением. Убивают сколь хотят. Поэтому здесь переговоров не бывает.
 Вот и деревенька. За три километра высадили. А далее на брюхе. Ибо местность не лесистая, всё больше кустики да трава. Окружили, зажали в кольцо. Те по машинам и на прорыв. Но что сделает сотня, полторы бандюков, хоть и предельно опытных, против двух батальонов десанта.
 А командир никогда не посылает малые, скажем, равные силы. Должно быть громадное преимущество. А когда ему начинают толковать о затратах, он улыбается и толкует, что все деньги мира не стоят слезинки матери, потерявшей сына.
 Вот так, Серёжа, и живём. Трудимся. Но домой хочется всегда. Очень хочется.
 Хочу домой, там осенью дожди.
Холодный ветер гонит рябь по лужам.
Зимой мороз, на ветках снегири.
И,  просто, я кому то дома нужен.
Соседу, что бы провод провести.
Пройтись по улице, согласно званью, чину
Старушку через мостик провести.
Зайти ко другу , не искав причину.
В колхозной бане окунуться в жар.
Соседу спину веником отшлепать.
В сугроб нырнуть, пуская в небо пар.
К себе домой крученой тропкой топать.
Домой! Домой! Я вижу по ночам.
Спокойный быт великого народа.
Мальчишек стайки с песней по углам.
И в небесах сиянье  хороводов.
Не надо на ночь ставить часовых.
Быть всё  на страже, всех остерегаться.
Так хочется спокойно, просто жить.
Обычно. Не перенапрягаться.
Где так возможно? Где? Я вам скажу.
Возвышу голос. И не по секрету.
Лишь дома. Здесь! В  своём родном краю!
Вот! Выдаю. Для мира тайну эту!

  Сегодня ночью меня тихонько подняли, приказали одеться, взять свои монатки и увели. Пришли мы на край нашего городка. Там понемногу собирается народишко. Вот смотрю:  Ваня Баев, Саня Мандрик, Васька Свинцов, Синюков Витёк, наш классный пулемётчик, взводный  Чалышев,
Стасик Пупков, радист, многократный чемпион мира по коротковолновой связи, Витя Павлов, речник. Водил суда всякие по Волге.
 Ого! Собирается отборная команда. Сам себе загордился, что в таком составе и я нахожусь.
 Вот кучка гранатомётчиков, со своими трубами. Отдельным подразделением, и со своим командиром. Так это, несколько обособленно держатся.
 Народ прибывает, прибывает. Уже пара взводов получилась
 Вот «нарисовался» наш Колосов.
 Становись!
 А как становись? По каким параметрам? Ибо все из разных подразделений.
 Колосов быстро сообразил: «-В две шеренги становись.»
 Это другое дело. Так и стали. Помещение большое, поместились.
 «Вольно» - и умчался.
 За начальством, порешили мы.
 Но сильно ошиблись ибо вошёл аж сам командир.
 Не здоровался громогласно, ночь ведь, просто кивнул головой и Колосову не дал докладывать. А что докладывать, если сам команду на это давал. Вот и выполнили его команду.
 «Гвардейцы, первым делом вот  награды, которые  вы здесь заслужили. У нас не принято ими фасонить,  как вы, наверное, заметили, на наших гимнастёрках дырочек нет. Всё лежит в «комоде» у начальника штаба. Когда кто уходит домой, тому и вручаем. Так принято. И до нас и мы так же.
 Но вы уходите. Вернётесь ли? Вероятно, вас оставят дома. Поэтому, вот ваши награды. И каждый получил по коробочке, кто и по две с книжечкой кому и что.
 Мне, Серёж, две коробочки: Красная Звезда и За Отвагу. Аж щёки запылали.
 Но это моментом прошло, ибо сунули всё в карманы и подняли головы на командира.
 Вот так, ребята. Я вас отобрал для выполнения особого задания. Где это я не знаю, но уверен, что вы справитесь. И помните, чему вас здесь учили. Жизнь человеческая нам не принадлежит! Не мы её дали и не нам забирать. Только крайний случай, когда другого варианта выполнить задачу нет возможности. И, конечно,  ради спасения своей и других жизней.
 С сегодняшнего дня вы вне моей части. Но если кто захочет вернуться, приму. Рапорт прямо на меня. Там, куда вы его сдадите, сделают.
 За службу благодарю.
 Приложил руку к козырьку. Постоял минутку. Слегка поклонился и вышел.
 Вот такое прощание. Колосов раскрыл папку, расставил всех по отделениям и взводам. Пару раз распустил и построил. Привыкли к новым местам и поименованиям. Потом устроил перекличку, как на утренней или вечерней поверке.  Авдееев –Я, Арканов-Я, ….БоброВ –Я, ….Колосов –это я сам, …Чалышев –Я……  Мельникок –Я, Пупков-Я, …….Яковлев-Я. Итого семьдесят человек.
  Подписал бумаги и отдал дежурному офицеру, который тут был всё время.
 Тот отдал честь и отбыл. А нас, новым строем, повели к машинам.
 Аэродром. Оделись. Погудели. Три дня с посадками, заправками, с обычной аэродромной толкотнёй и беспорядками. Но домой добрались
 Встретил сам командир, наш родной, нашего 226 парашютно-десантного полка. прямо на аэродроме.
 Поздоровался.
  Вам предстоит выполнить задание за пределами нашей страны. Ответственное задание. Но, как я полагаю, совершенно по вашим силам. Колосову и Чалышеву зайти в штаб. Остальные отдыхать. Когда пройдёт команда, тогда и отправитесь. Счастливого пути.
 Таких ласковых слов нам ещё никто не говорил. Видно задачка не из простых. Одно, что отбирали –перебирали. Другое, что провожал там сам командир и встречал здесь тоже.
 Но раз приказали отдыхать, значит так и будем делать. Выспимся про запас.
 Помещение отвели просторное. Еда  приличная. С нами экипаж самолёта. Полковник Смирнов Фёдор Иванович, командир воздушного судна.  Штурман-подполковник Бодров Александр Иванович. Инженер, он аж генерал – майор, испытатель и ещё кто то, Гридин Николай Петрович, второй пилот –майор Степанов Владимир Афанасьевич, Стрелок башенный  старшина Перегудко Василий Иванович. Тот экипаж , который нас вёз туда, с нами работал все эти годы, вёз сюда. Теперь повезёт и дальше. Они своей как то кучкой, но не сторонятся. Вместе, так вместе. Колосов с полковником на карте пальцами летают. Но нам ничего не говорят.
 Правильно. Мы отдыхаем. И голову нам забивать новыми тревогами и не надо.


Пятый день гудим и гудим. Из Пскова вышли на Витебск. Там сели. Почти день провалялись, не снимая парашютов и всего прочего, к вечеру погрузились, взлетели и где то сели. Рассупонились. Сложили барахлишко в большую кучу, командиры поставили настоящих часовых, что вызвало, к этому, большой интерес. Три раза откормились и, прямо на аэродроме завалились спать. Надо заметить, что караул нес службу, как подобает по Уставу без малейших послаблений.
 Еще подлетели куда то. С воздуха ничего не видно. Это в пассажире смотри –любуйся, а в 12 –том Антоне не рассмотришься. Хотя свет Божий проникает через кругляшки, которые зовутся иллюминаторы. Но в них не заглянуть, ибо во время полета ты «прикован» к своему месту, зацеплен за удлинитель и, само собой, всякое движение по воздушному кораблю совершенно исключено.
 Вот снова «падаем» на аэродром. Судя по отсутствию праздно –шатающихся, всяких Бобиков, Шариков, Рэксов и безчисленных котов, аэродром не наш. Во всяком случае, не советский.
    Растительность буйная, но, в основном, травянистая.  Как то и не жарко.
 Наш новый командир взвода, а это старший лейтенант Колосов , умчался до начальства и мы валяемся на этой буйной, в основном травянистой, растительности безо всякого мыслительного процесса. Все идеи давно выработались. Цель и точка назначения, восточное побережье Острова Свободы, нам уже казалась давно отменённой. Ибо за это время, что мы болтаемся по воздухам, можно слетать туда и обратно пару, тройку раз. Или где то заело, или что то заклинило, но нас везут не к тёплым водам роскошных заливов и отелей, всяких там мулаток, чернокожих и всяких разных, на что нашей, не избалованной фантазии и не хватает,   а к северу.
   Колосов у нас третий месяц. Он врожденный десантник. Срочную три года. От звонка до звонка. Потом какое то пехотное училище за Уральским хребтом. (Сам он с тех краев. Говорит, что сибиряк.)  Но в это слабо верится, потому, что в нашем сознании сибиряк должен явно смахивать на медведя. Волосатостью, косолапостью, могучим телосложением, молчаливостью, определенной угрюмостью и настороженностью, достаточной темноватостью внешнего покрова, железными лапищами и т.п. Но Володя Колосов ничего этого не имел. Правда, он был высок. Выше положенного ( у нас практиковался рост от 170 см до 180. А он был явно на 185 -190. Совершенно соломенной окраски. Белое с желтинкой-серинкой-золотинкой. В фас –широк, что в плечах, что ниже талии. В профиль –будто катком прокатали. Злые языки, а где без них, этих всезнаек, определили, что это типичный немецкий профиль и, вероятно, это следы либо Петровско –Екатериненских переселений немчуры в наши земли, либо времен Отечественной войны. Хотя родился Владимир Исидорович явно до ее начала. Не женат. Себя решил посвятить военному делу, а по его определению это, военное дело, женского присутствия не терпит. С ним ротный совершенно, в этом вопросе, не согласен. Частенько приводит в пример свою Машеньку, с которой познакомились случайно, при выходе к своим из немецких тылов. Он был ранен, она его тащила на себе по нейтралке  полные пять километров. Этакого здоровенного «бугая», а в ней самой с сапогами, пилоткой и жменькой конфет в кармашке, едва сорок пять –пятьдесят наберется. Да, к тому же, сама ранена.  Во! Характер! Потом, до конца войны в Европе расстались и только на Японском фронте встретились. Расписались и вместе до сих пор.
  Колосов на эти аргументы смотрит с почтением, но свою линию деформировать не дает. Она пряма, как стрела, нацеленная в светлое будущее.
  Но нет! Не генеральские погоны предвидит. Совсем нет. А быть всё время с войском, своим взводом, ротой и там, как сложится.
  В какой то форме,  излишне службист. Так нам, матерым сержантам, кажется. Острые углы еще не стерты. Накалывается. Но ничего. Обвоюется, Пару раз в госпитале поваляется. Существо службы сформируется. А так, что сказать. Нам он ПОКАЗАЛСЯ. Есть такое мудрое слово. С глубокой сущностью. Чисто русское. Это признание, хоть и не любовь, но не отрицается и это. В общем, приняли его, как командира, внутренним своим чувством и нам с ним хорошо.
  Вот он мчится на своих ходулях. Явно к нам.
  Зам комвзвода Саша Искрин истошно орет: -«Взвод! Становись! Равняйсь, смирно! Равнение на средину»! Выходит строевым навстречу. Взводный принимает доклад.
 -Вольно!
  Саня, думает каждый, ну ты и балбес. Что подыгрываешь. Рявкнул: «Взвод, смирно!» и вся. Нет, надо строиться, вытягиваться. Еще навытягиваемся, когда прилетим. Забыл, что ли куда топаем. На войну, Саня.
  Но Санька неумолим. Он тоже хочет всю жизнь отдать армии. Стать офицером. Вот только разрывается его сердце на две равные части. Санька ротный запевала. Голос чудный. Чистый, звонкий, сильный. Когда на смотре армейской песни в Берлине наша рота заняла первое место, тут Сашкина заслуга несомненна, от запевалы многое зависит, тогда отбоя не было от всяких посетителей. Не просто зевак и любителей, а профессиональных музыкантов. Сашке делали такие лестные предложения, что главные организаторы сего форума, забоявшись человеческой слабости, быстро свернули общение и отправили нас первым поездом домой. Правда, и в поезде Саньку соблазняли всячески, предлагали петь на знаменитых сценах и пр. и пр. Но Саня совершенно трезво рассуждал и на соблазны не поддавался.
  -«Мне самое почетное место –в роте. Ну, а когда в город идем на парад, то и в батальоне запевать. Вот где верх чести. А что всякая публика в зале будет хлопать и орать «браво», «бис», это не по мне». Вот так! И на этом беседе конец.
 Саня прав. Перед своими и со своими петь –это честь выше всякой. А там что? За деньги глотку дери. А кому что не по нраву, так и всякими помоями, прости Господи, обольют. Мы, тя,  Европа, знаем. Хорошо знаем. Частенько вы вынуждаете нас загонять ваше «стадо» в ваши же конюшни. Тут, уж, из песни слов не выкинешь. Истина.
 Вот, « и хочется, и колется, и мамка не велит».
  В армейском ансамбле петь?
  Это да. Но туда так сложно, что почти ни как. Ладно, Санек, строй. Поори, потренируй свой голосок. Где еще придется.
 Взводный, еще горячий от внешних вышестоящих вливаний, на повышенных тонах информирует, что летим теперь над морем-океаном. Долго летим и, что может и керосин кончится, и придется падать в море, этот самый океан. Что там будет куча кораблей и нас подберут.
 Гнешь ты, взводный. Это где такую глупость допустят, что бы выпустить в полет самолеты, которые будут падать в море.
  Хотя примеры есть. Японцы так делали и американцы, когда бомбили Японию. Тогда отбомбившие самолеты разлетались кто куда. В Корею, Китай. Кто долетал, кто в море падал.
  Но мы не Япония и не Америка. И чо нас тогда сюда запёрли? В эту буйную зелень с прохладным климатом. Не вяжется со здравым смыслом и поставленными генеральными задачами.
 Вот голос взводного приходит в норму и он уже обстоятельно нам доводит, что перелёт может быть долгим, что всё может случиться. Мол, желающих воспрепятствовать перелету много. То есть, нас просто могут сбить. И тогда придется прыгать, куда придется. Т.е. в воду.
 Ну, вот теперь похоже на правду. А то про керосин, балбесов штабных и пр.
 Не, Колосов, мы штабных уважаем. По делу!  Не шуми на них. От них многое зависит. Жизнь, Владимир Исидорович. Просто жизнь. Которая одна и прожить ее надо так, «что бы не жег позор…» (читай у Николая Островского «Как закалялась сталь»).
  А по делу, взводный?
  По делу- начинаем тренировки. В минуту сбросить все, кроме парашюта. Т.е. все, что тянет на дно. Даже сапоги.
  Так и без штанов, командир легче плавать. И гимнастерки. Может все заодно. В белом нательном. И видно дальше, все морячкам легче находить.
  Это мысль, сейчас сбегаю испрошу.
 Предложение не пришлось по сердцу начальству, Вовочке слегка всыпали и он, ревностью горя, приступил к тренировкам.
  Одеваться!
 Эта простая команда предусматривает подготовку к прыжку. Надеть ранец, подвязать все, что требуется, Умостить незабвенный противогаз, обвязавшись еще одной тесьмой. Наконец, одеть основной парашют. Запасной. Приладить оружие и кучу всех «подарков» от минометчиков, гранатометчиков и пр. и пр. Долго и нудно, но досконально и с полным пониманием, что здесь мелочей нет.
 Готово.
 Сначала командиры отделений, потом взводный внимательно осматривают каждого. Мелкие замечания, доделки. Вот теперь готово.
 Звучит новая команда: «Подготовится к выброске на воду». Дураку ясно, что с такой поклажей никто даже вынырнуть не сможет. Прямо ко дну, камнем. Следовательно, даже сапоги. На всё про всё - пара тройка минут. А лучше и быстрее. Но если по боевому, то придется много просто срезать. Ведь не будешь узелки тесемок развязывать. Там может и пары минут не быть. Всё ножом. И помочь другому. Начинаем отрабатывать. О хо-хо. А ведь не просто сие дело. Оказывается,  лучше работать в паре. Тренаж по- полной. Раз, два, десять. Нет и нет. Долго возимся. Взводный сам уже запарился. У него все барахло такое же, да еще сумка полевая и пистоль сверх.
 Вот ротный подошел. Не успели и команду дать.
  Как идет дело?
   Долго, командир. Пока пять минут, если и сапоги.
 Тренируй! Может и минуты  не быть. До автоматизма. Полный автомат. С отключкой мозгов! Работайте.
  Ушел ротный, а от нас пар валит. И сил никаких. И есть не хочется.
Тут взводный оторопел.
  Мандрик, почто валяешься? А ну работай.
 Командир, не могу. Я, если что, и раздеваться не буду. На дно, к Нептуну.
  Взвод обалдело смотрит на Сашку.
  Мандрик, к какому Нептуну? Если в воду попадаем, это не значит, что задание отменяется. Выловят, оружие и снаряжение новое дадут и вперед. Войну никто не отменит из-за наших купаний. К Нептуну ему захотелось. Скажи, пожалуйста!
 А почто. Там, говорят, дочки у него красивые. Русалки, неяды и проччее.
 Встать! Два наряда вне очереди!
  Есть два наряда вне очереди.
  Но глаза у Саньки грустные и конфликт явно затягивается.
  Командир, обращается  Витька  Светлицкий, а почто, разве неяды в море живут?  Витька пытается сгладить накал.
 Какие тебе неяды? Что выдумал. Красавицы. Всё бабье длиннохвостое. И не лезь, Светлицкий, под горячую руку.
  Рука должна быть холодной, командир, а горячим сердце, успевает Витька воткнуть в эти  секунды.
  Командир замирает, стряхивает нечто похожее на наваждение.
  Отбой! Мандрику наряды отменяются!
 О! Ооооооо! Молча выдает взвод. И валится, кто в чем, на пышную зелень.
  Конечно, у каждого в голове похвала взводному. Уже умеет! Получается. А ведь совсем не обтертый, блестящий. Хороший может получиться из него командир.
  Возвращается ротный. Увидел валяющийся взвод и описал дугу подальше. Ротный –человек. Мы с ним уже столько похлебали. И с небес прямо в гущу боя, и засады, и обороны, и  наступления. Фронтовик. Людей бережет. Не то, что бережет, а хранит, как самое ценное. Сколь раз и на высокие чины голос поднимал.
 - «Не горит сегодня. День, два уготовлюсь и само в руки придет. А так  жертвы могут быть».
  Начальство давило, прижимало, но он дело делал, а под огонь, без крайней нужды, не подставлял. Мы его любим. Умница! Вот и сейчас обошел сторонкой. Не тревожит. Вроде мелочь, а как видно настоящего командира.
  Утро. Прохладно. Умылись, оттуалетились. Подкатил этакий миниатюрный грузовичок, пикап называется.
  Интересно тут у них. Малый груз –малая машина, большой груз – большая. Так, что каждый полностью загружен.  Очень это заметно. Сильно отличается  от нашего, когда одна и та же «железяка», этакий пяти или семи тонный автомобиль везет то 100 кг портянок, то пять тонн картошки, а то просто одного -разъединственного старшину.
Выгружаем ящики, в них пакеты, похожие на полевые сумки. Так же через плечо одевается, а карабинчик пристегивается к самой крепкой части одежды. У нас за брючной ремень цепляем. С самого краешку надавливаешь и … из пакетика вырастает лодочка. Туго накачанная и на двух метровом матузке. Как мы понимаем, что и занырнуть глубоко не даст. На вид все хиловато, но когда попытались разорвать шнурок, оказалось не под силу. Никому. Пакеты разобрали, всяк нажал на пуск, лодочки наполнились до плотной упругости и стало тесно. Командир и охнуть не успел, предупредить о чем. Но…уже поздно. Лодочки оказались разовые, о чем тогда и никто подумать не мог. Не было у нас понятия о разовых тарелках, разовых салфетках, разового белья и прочего. На Руси все основательно, на многие лета.
  Но таращь глаза, привезший, не таращь, а все сработало и теперь принадлежит только утилизации. Вези, слуга буржуйский, новые. Пикапчик тихонько урулил, командиры проглотили, пытающиеся вырваться, слова. Мир и покой в нашем шалаше. Только гвардейцы ползают по полу, представляя, как они из воды будут забираться на сие плавучее средство. Лодки упругие, выскальзывают. Даже на земле и то не сразу получается. А како будет на воде, да после ныряния? Командиры уже смеются, а самый смелый, Витька Светлицкий, ворчит. Вот, мол, мы тренируемся здесь, на земле, а командиры хохочут, как будто они умеют это все делать, придется, братцы, вероятно, нам их на лодочку снизу поддавать. Смешок смешком, а Колосов и Чалышев (это командир второго взвода, что с нами в одном самолете) тоже улеглись и приступили к процессу
  Пикапчик прикатил опять. Тут сами гвардейцы выгрузили ящики, распаковали и расхватали пакеты-лодки. Кто и по два.
  Пупков, -окликает командир, зачем тебе две?
  Так у меня рация.
  Рация на дно с самолетом уйдет. Кто тебя с ней выпустит.
  Не, командир, без связи никак. Я ее штатно на тросике провешу. Высушу и заработает. Ты, командир, не перечь. Не сковывай инициативу.
  А ты Синюков зачем целую охапку набрал?
  Так у меня пулемет –раз, коробки с лентами –два, второй номер –три, и еще барахлишко всякое –четыре.
  Так твой второй номер сам пару хапанул.
  Ну и что. Все одно я за него отвечаю. Вдруг что. Он второй, а я первый. Голова расчета.
   Ты с пулеметом прыгать собрался?
  А то! Как я без него. С ним я –Синюков, уважаемый человек, сам командующий интерес проявляет. Как приезжает в полк, так завсегда интересуется, как там Синюков со своим Дегтярем. Как же без него.
  Так на воде ж, друг ты мой! На воде!
  Ну, командир, там видно будет. Если, уж, никак, то отпущу. Пусть Нептун своих неяд погоняет. Мой Дегтярь промаха не даст.
 Шутки –шутки, но здесь за все надо платить!
  Ничего. Нашей стране денег не занимать, а жизнь солдатская дороже всяких тряпок.
  На этом, собственно и порешили. И кто сколь хапнул, а взяли с запасом, как показала жизнь, у того всё и осталось. Сунул за пазуху и не видно.
   При этом каждый подумал, что умеют буржуины делать, умеют. Особенно если сравнить с нашими такими штуками.
   Вот привезли небольшой завтрак. Хилый бутербродик и водичка, подкрашенная чем то. Кислая и теплая. Ну, не дома. И на том спасибо.  Говорят, что в этих местах хлеб вовсе не едят. Толщину дает телу, а оно элегантным должно быть. То так. Но!  Как без хлеба?! Да, если порассудить, то толщина не от хлеба, а от отсутствия тяжелого физического труда. Нам не страшно. Такие нагрузки,  что хоть сколь употреби, ремешки на последней дырочке.
Звучит строгая команда: - Одеваться!
   Привычно, почти автоматически, облачаемся во все. Сегодня служба ПДС строжает. Значит, предусматривается выброска. Проверяют гранаты, запалы. «Облизывают» каждую чеку. Может и сверху в огонь придется. Это страшнова -то, особенно когда висишь, а по тебе всяк желающий молотит. Страшно. Чо уж тут хохориться. Живой, ведь. Грузимся в свой, 026 ,борт. Уселись, утряслись.
  Отставить!
  Покидаем самолет. Строимся на полосе.
   Раздевайся!
   О! Говорил, что до бельишка. Так и получилось. Сейчас эти буржуйские вассалы все загребут. А раздеваться придется. В Армии по приказу все.
   Парашюты снять! Ранцы снять! Парашюты одеть!
   Снова ПДС строгает. Командиры каждую лямку прощупывают.
Взять ранцы. В самолет!
 Заняли свои места. Ранцы под сиденье. Командиры пристегнули удлинители. Всё! Хорошо то как. Барахлишко с собой. Зря что ли согребали в него необходимое. Спасибо командирам. Мудро. Правильно. И буржуйчикам не оставили.
   Выруливаем. Оторвались. Солнышко заглядывает в иллюминаторы и говорит, что летим  на юго -запад. Мы летим, а оно катится по небосводу, заглядывая, как бы,  уже несколько с другой стороны.
 При долгом полете обалдеваешь совершенно. Одно, что без движений тело затекает. Работы нет никакой и мозг постепенно затуманивается. Всё, что можно передумать, сто раз передумано. Наступает затуманивание, проще говоря отупение. Уже и моторы не так громко ревут, вибрация, как бы, не ощущается, просто самолет висит в пространстве. Глазу не за что зацепиться и сравнить ,что то с чем то. Висим и гудим. Вот и всё.
 Но, оказалось не все. Резкий крен на левое крыло. Валимся, кто куда Самолет выровнялся. Но свалился на правый бок. Моторы не то что ревут, а визжат. Колосов на четвереньках умудряется бежать к пилотам.  Тут не до командирской выправки и престижу.
 Что случилось?
  Да вот, кто то кусок правого крыла откусил. Глянь.
  Глянул. Точно. Обкорнали крыло. Только «лохмотья» по ветру пляшут.
   -Открывай все двери, выбрасываем людей. (На самолете главное лицо-это командир десанта. Ему подчиняются все в самолете, в том числе и экипаж) Сколько у нас времени?
  Самолет выписывает довольно пологую спираль,  но  высоту не держит.
 -Максимум десять минут, -отвечает командир экипажа. Максимум, но все может быть, так что вываливай быстрее. Сколь смогу подержу ровно. Ровно теперь, что бы можно устоять на ногах. Однако, может случиться, что придется и ползком. Давай поспешай пока держимся.. И к рампе.
   Гудят сирены на выброску, горят зеленые плафоны.
 Колосов командует выброской. внимательно наблюдает за процессом. И, когда весь народ подтянулся,  начал выброску. Конечно, это не та обычная, с соблюдением всех норм и правил. Но! -дисциплинированно, без паники и почти вертикально. Чалышев на одной стороне, Колосов на другой.
 Конечно, всяк прихватил, всё же. и свой ранец. И валится, прижав к груди. Пока на стабилизирующем повисишь, есть 5 секунд. Можно ранец пристегнуть к системе. Потом к нему лодочку и перед водой сбросить. Может  получиться. А риск? Почти нулевой. Чалышев падает вместе с нами, а Колосов проверяет самолет. Все ли покинули. Удастся ли встретится? Не над сушей, однако.
   Колосов пробирается в кабину.  -Командир, почто не покидаешь свою машину.
  Да у меня и парашюта нет. Я уж как- нибудь.  может на воду сяду, а там видно будет, вот видишь и самолет полегчал и как бы ровней пошел. Не валит набок и не тянет вбок.
  Как это нет парашюта, а это что на тебе?
  Это пустая подвесная. А под задницей обычная пуховая подушка.
  Колосов моментально отсоединяет свою запаску, но прицепить ее к подвесной системе некуда.
  Ты, молодой,  не ёрзай зря. Мы уже так далеко улетели, что и не найти кому нас, это раз. Второе: если я штурвал брошу и всё остальное, то этот корабль свалится в такое падение, что и покинуть его не сможем. И третье, самое главное, я эту красавицу полгода искал, на заводе всю зиму просидел, пока выбрал. Облетал два десятка машин, а теперь то бросить в океан? Тем более, что она опытная. На ней будем летать до её естественного упокоения.  Нет, брат, она мне как любовь. Я с ней останусь до последнего момента. И не пытайся на меня давить, хоть ты и начальник, в принципе, но не та ситуация, что бы мной сейчас командовать. Остынь. И сам теперь сиди спокойно. Кто тебя одного будет искать по всему мировому океану. Просто НЕ РЕАЛЬНО! Сиди до конца. Видишь, машина держится. Вот сколь продержится, столь и сиди. Не так планета наша велика, что океану нет конца. Где –то землица и покажется. Хотя я и сам сейчас не знаю точно, где мы находимся. Штурманец то уже плавает, спросить некого. Снимай свой  парашют, садись, вот, в правое кресло, помогай держать машину. Оно, хоть и всякие усилители, но без моих усилий она взбрыкнуть может.  Вот подержи штурвал, только не шевели.
 Колосов взялся за «рога» штурвала, зафиксировал положение. Летчик осторожно убрал руки, долго разминал пальцы, сгибал в локтях, плечами подвигал. Весь размялся, не убирая ног с педалей.  Улыбнулся, одобряюще, и потянулся за картой.
Какое то время водил пальцем по синей глади океана, по Панаме, Эквадору и всему южному участку. То смотрел на часы, то разглядывал солнце. Чесал затылок и все положенные, на это дело, места. Вздохнул. Взялся за штурвал.
 Отпусти.
 Колосов снял руки.
Однако! Сколь мало порулил, а занемели. А как лётчик весь полет, да еще после происшествия, выдерживает. Во силища. Во умение.
  В принципе, десантура всегда уважает «извозчиков» -летчиков, не заносится перед ними. Что всегда обоюдно. Но тут у нашего Володи теплая волна колыхнулась особливо.
 Он поерзал по креслу, уселся удобнее и, как то безмятежно, притих. Даже, как это не покажется невероятным для такой ситуации и молодости Колосова, вздремнул.
В наушниках вдруг щелкнуло. Спишь парень? Гляди вперед-влево, никак кусочки земли.
 Колосов впился глазами в это вперед-влево-вниз, но ничего не увидел.
Глянул на пилота. Тот ему рукой указал. Вон, смотри, что то от воды отличается. Сейчас попробую туда, может и получится что.
 Но машина туда не захотела сворачивать, она дернулась, но не накренилась, как обычно, заколебалась и пилот ее  успокоил. Тихо-тихо, милая, лети ровненько. Если показались маленькие бугорочки на воде, значит и большая земля близко. Держись, голуба. Не пропадем. Нам не много и надо то, чуть чуть, с километр суши.
  Островки, что слева, выросли в размерах и проплыли мимо. Вот еще несколько и все слева, ещё.
 И тут Колосов  потерял и небо, и землю, и воду. Он только услышал «Держись»!! Ухватился, за что смог, и придавил себя к креслу. Земля и небо, сначала, поменялись местами, потом сбоку показалось море-вода, потом все пропало и осталось только небо, вдруг потом, прямо по курсу, появилась зелень, и, совсем недалеко, белая полосочка посреди этой зелени, окруженная синей водой океана. А над всем этим –солнце.
 Самолет не трясло. Он как бы повис на склоне, довольно крутой горки, и замер. Но островок нарастал, полоска расширялась. Вот нос самолета полез вверх, выровнялся и, как дома, на родном аэродроме, коснулся полосы. Плавно, гладко, без обычного грохота на стыках плит, но  самолет явно был на земле. Промелькнули какие то строения, вышка, ангары, самолеты. Скорость гасла, гасла и, наконец, остановились.
  Все, десантура, прилетели. На землю, родную и твердую, Да еще и живыми. Теперь тебе власть в руки. Далее по твоей профессии. А пока развернемся и покатим к океану.
                океан
  Последний шаг по дюралю пола и падаешь. Самого какого то ощущения падения или полета, собственно, нет. Просто нет твердого под ногами. Несколько поворачивается тело. Небо смещается со своего законного места, но не на долго. Стабилизирующий раскрылся, обозначил, где  это бездонное небо и это  море-океан. Быстро надо зацепить ранец за подвесную, пара секунд и готово. Висит чуть внизу, не мешает. Пошел основной. Вытянулись стропы, пошел купол. Наполнился, «подышал», принял нагрузку и замер. Все. Висим. Вверху сине-серое небо, белесое. Внизу сине-серая вода. Опять же с Нептуном и, прилепившимися к мозгам, неядами. Мы шли на солнце.  Центральная группа была перед нами. Значит,  нам надо выгребать на север. Солнце за спиной.
  Теперь вытащим пакеты -лодки. Я их так, на всякий случай три штуки  прихватил. А вдруг брак, и потонешь из-за лишней скромности. Сработает одна, не буду и вторую портить. Сгодится когда. Места много не занимает. А может и домой, на дембель , заберу. Она же не в штате. Моя! (Куркуль, однако. Даже в такой ситуации не промах.)
  Так. Продавим это местечко. Что то задышало, пакетик распрямился и за пару –тройку секунд образовалась знакомая лодочка. Такая веселенькая, ярко-красная, скорее оранжевая, упругая до звона. Повисла на шнурочке рядом. Ни вниз,  ни вверх. Так это под бочком. Теперь пристроим такую к ранцу. На короткий поводок. Как нырнет, она от воды сама надуется.
  Высота приличная. Не меньше трех тысяч. Осмотрелся. Обустроился. Ранец висит немного внизу. Всё как надо. Попробовал усесться на лямку-сидушку, но, как обычно, ничего не получилось. (Это по инструкции, при приземлении  на воду надо прочно умоститься на этой лямке-сиденье, расстегнуть ножные обхваты, затем, у самой воды, расстегнуть грудную перемычку и выскользнуть в воду, коснувшись ее ногами.) Это по инструкции. Но из пары десятков прыжков на воду, хоть в армии, хоть в аэроклубе, ни разу по инструкции этой не получилось. В основном потому, что надежно усесться на «сидушку» не получалось. А так, не усевшись, просто вывалишься с высоты.
  Включаю маячок. Пищит аппарат командира отделения. Справа. Пищит зам. комвзводовский прямо по курсу. Сигнал мощный. Работает штатно.
  Рядом никого. Подтягиваюсь к маячку зама. Всё одно к нему всем собираться. Пойду сразу. Вот он чуть ниже. Лодочка то же болтается у него.   Он машет рукой, призывая подойти ближе, но нет Саня. у меня прыжков в 10 раз больше чем у тебя. Я лучше подплыву к тебе потом, чем воткнусь в твои стропы, да перепутаемся этими лодочками. Грожу ему кулаком. Он понимает и принимает мою мысль.
  Вода все ближе и неизбежно наступает момент приводнения. Отцепляю ранец. Он быстро удалился и шлепнулся в воду. Вот и крепкий удар  по заднице. Свет исчезает. Полный нос воды. Но лодочка не дает занырнуть глубже матузка, подхватывает, да и а запаска усердно тянет вверх. Вот опять светлеет, совсем светло и голова над водой. Лодочка, иди сюда, прими противогазовую сумку. Она очень тяжела, ибо приняла в себя все гранаты, запасные магазины, сухари, портянки, но противогаза, конечно, лишилась. Лодка крутится, выскальзывает. Но надо сделать быстро. Ибо все намокает и тяжелеет. Рядом выныривает лодочка с ранцем. Совсем близко, но пока не до него.
  Так. Все тяжести в лодке. Теперь долой парашют. Как то не получается. Попробуем не снимать, а срезать стропы.  Сам купол лежит на воде большим пузырем. Но это пока не намокнет. Поспешать надо.  Совсем не так просто, совсем. Нет опоры, не на что опереться. Все степени свободы в действии.  Осилил, отцепился. Совсем хорошо стало. Держусь за лодочку, буксирую лодочку с «грузовым» ранцем и плыву к Сане. Он уже сумку умостил в лодку и пытается забраться в нее.
  Саня, парашют сними.
 - Да никак не могу ножные обхваты расстегнуть. Только начинаю и тону. Вот залезу и расстегну.
 -Сань, обопрись на лодку и я стропы обрежу, так проще, да и ранец парашютный пригодиться может. 
 Во. Дело быстро пошло. Парашют отошел. Плавает рядом большим пузырем. Запаска так кирпичиком и держится рядом. Санька быстро ее отсоединяет и определяет в лодку. Сань,  не жмись. Сам полезай. Саня достает второй пакет , подсовывает под себя и запускает. Лодочка, конечно, надулась, но Сашкин номер не вышел. Не оказался он в ней, по задумке, а рядом.
  Через пару минут мы уже были каждый в своей, а на вторых наш боезапас, как на вьючной лошадке, и лодочки при ранцах.
  Волнение моря почти не ощущается. Волна есть, пологая, длинная. Без гребешков и прочего. Нептун спит.
 Подтягивается народ. Целая флотилия. Витя Синюков со своим Дегтярем и вторым номером, коробками лент, еще каким то грузом. Запасливый Витька. У летунов,  что то спер.  Потом оказалось, что это ящик галет. Всем по вкусу пришлись. Но выволочку схлопотал за излишний риск.
  Конечно, не смотря на приказ оставить в самолете все тянущее на дно, никто личного оружия не оставил.  Боеприпасы упрятали в противогазовую сумку, а сам противогаз оставил на месте перегрузки. Во всяком случае, мой еще до вылета отправился в пикапчик, что привозил завтрак. Пусть, им на радость.
  Да! На воде –не на суше. Хорошо хоть маяки работают и есть по чём ориентироваться.  Хоть и разбросало мало, да и в воздухе провисели долго,  и сошлись на минимально безопасное расстояние, но собирались долго. Связь, как ни странно, но работает. Командиры отделений, как квочки,  собирают своих людей.  Пересчитывают по несколько раз. Организовывают общий сбор. Тут же обмениваются опытом управления оранжевым транспортом методом лежачего, в нём, положения на носу и гребле руками. Грузовички на стропах сзади.  Вплотную нельзя, все перепутывается моментально. Тогда выстроились в кильватер, если по морскому, или караваном, если по пустынному, пропустили насквозь, от первой до крайней стропу, и пошли к месту общего сбора.
 Быстро сказка сказывается, а на все это ушло много времени.
 Причалили к общей массе. Привязались по бортам, по носу и корме со смежными, получилось огромное оранжевое полотнище на светло-зелено-голубом фоне воды. Наверное, с высоты видно на десятки километров.
  Чалышев принимает доклады. Все целы, здоровы, умыты и выкупаны. «На поерку Становись!» - звучит команда, которую никогда, это уж точно, океан не слышал.
  Авдеев –Я, Арканов-Я, …Бобров-Я,…Колосов  небольшая пауза и Чалышев   оглашает –продолжает полёт. Помолчал и продолжил:  Мельников-Я,…Пупков-Я, Чалышев –это я сам и а повёл карандаш дальше. Яковлев –Я. Экипаж: Смирнов – сам отвечает, что продолжает полёт. Степанов-Я,  Бодров-Я, Гридин-Я, Перегудко -Я.
 Итого 73 человека.
  На воде громадный оранжевый плот, составленный из индивидуальных плавсредств. Стасик Пупков уже развернул свою рацию, которая благополучно отвисела свое в небе, потом искупалась в море и теперь весело попискивает в радиорубке оранжевого цвета. Экипаж самолета с нами, но выглядят нищенски. Сам и лодка. Без имущества, без оружия, но в своих неизменных желто-коричневых кожаных куртках. (Потом оказалось, что они, все же,  при оружии- пистолетах)
  Вот Стасик с кем то связался. Доложил ситуацию. Приказали ждать.
  Народ обустроился, достал сухарики и мирно зажевал.
  Чалышев назначил наблюдателей, рассчитал смены караула и военная служба продолжилась, обычным порядком, в таких необычных условиях.   Тихо, молча, но каждый поблагодарил Господа. Слава Тебе, Господи.
  Жаль только, что наш новый, понравившийся всем, старший лейтенант Колосов улетел, выполняя свой воинский долг, старшего начальника. Может и встретимся когда. На все воля Твоя!
 Примерно через час наше безмятежное пребывание кончилось.
  «Слушай мою команду» –разнеслось по беспредельной шири океана, распустить запаски, подвести снизу под лодочки и стропами перевязать, как в узелочек. «Прошить» все лодочки в один плот. Все плоты связать половиной строп в единую систему. Так, что бы при увеличении волнения нас не разбросало. Командирам отделений  приступить!»
  Получилось, что в один купол вмещается девять лодочек, а если учесть, что у каждого по две, а то и по три, то на отделение идет два, а то и  три купола. Тогда соорудили двойное подстилание. В один купол узелком лодочки, а наружным связали купола. С двойным дном получилось. Все старались, все припомнили «Девятый вал» знаменитого художника. Море халатности не простит. Получился этакий оранжевый блин многократно расчерченный белыми стропами. Вот теперь хорошо. Спокойнее. Можно и к Стасику переползти, послушать музыку. Но командир жёстко пресёк все перемещения. «Каждому сделать пояс из 10 строп, перевязанных узлами, закрепиться к «арматуре»,  своих мест без моего личного разрешения не покидать!» Вольностей явно не будет. Самоволка исключена, по  самой простой  причине –некуда и не к кому.
 Вот народ! Только свалились с небес, по аварийной ситуации, только наглотались воды, кстати, вроде, и не сильно соленой, долго собирались и научались управлять новым имуществом,  часа четыре промучились с обвязкой, а теперь лежат, балуются сухариками, слушают музыку и треп стоит такой, что и на суше и не бывает. Отходят. Через трёп напряженка выходит.
  Стас, а вот ты громче сделай, может и неяды приплывут.
  Балбес, литературу надо читать. Неяды в море не живут. Это русалки здесь обитают.
  Командир! Рассуди. Вспомни, как у Гёте жила в воде и командовала еще всякими водяными и прочими.
  Может командир Гёте и не читал, но поддержал гвардейца на предмет, что эти водяные девицы именно в морях и пребывают.
 Тут всяк стал припоминать прочитанное и оказалось, что в сумме прочитано очень много. Особенно про Наутилус, сколько то лье под водой, о путешествиях, плаваниях в тропических водах.
 Итог был однозначен: раз вода здесь теплая, то начинка живностью должна быть. Не пропадать же таким просторам. Что зазря столь воды колышется.
  Потом споры улеглись. Народ притих и задремал. Уже никто не смотрит вокруг, кораблей не видно. Дреманём в запас, раз такая оказия. Только часовые-наблюдатели, устроив из запасенных лодочек возвышение, лежат и оглядывают горизонт на все 360 градусов, или, по морскому, каких то румбов.
 Среди этого блаженства –выстрел. Всполошился народ. Что-почто? Кто стрелял, в кого?
 Наблюдатель пальнул.
   Командир! Тревога. Вон облачко к нам ускоренно движется. В одной из книжек читал, что сие есть тайфун или ещё как то. Но это сильный ветер, волны и страх,  как опасно. На кораблях, когда прозёвывали, так рвало паруса, мачты ломало и, бывало, тонули.
  Командирский голос строг.
  Слушай мою команду! Убрать парусность, все пустые лодочки плотно засунуть под общую обвязку. Каждому себя привязать за туловище к этой самой общей обвязке не менее тремя стропами. На ремни надежды нет. Вяжите по телу. Всем принять сидячее положение. Наблюдать друг друга постоянно. Приступили.
  Коленки слегка дрогнули. А ну как вправду буря. Так подмочит, что страшно. Хоть бы весь плот не перевернула. Тогда всем конец.
 Командир. Может ножи приготовить?
  «Ножи всегда должны быть под рукой. Но резать запрещаю. Только по команде.»
  Ага, услышим мы твою команду.
  Час, второй. Облачко и вправду помчалось быстрее, разрослось и как дало! Что вода сверху, что вода снизу. Море почернело. Всё слилось в одно. Мирные до того волны встали дыбом. Белая, почему то грязная, пена. Все вцепились мёртвой хваткой в стропы. А плотик рвет, крутит. Пытается переломить. На гребень торчком становится, но припаянный к воде нижними куполами, только изгибается и   выравнивается, принимая сглаженную форму волны.  Прочно держат на воде купола. Не дают оторвать плот от поверхности. Умница командир. Откуда это он знал? Может интуитивно, да что б не разбросало. А получилось самое, что надо. Не привязались бы никого не осталось. Такая скачка, как в штатах на дикой лошади или быке. Совсем темно. И звук! Как стонет кто или орет. Может неяды? Неяды, неяды, а вот явятся и сделают яды. Слопают и не подавятся. Это ж море. Тут ничего никто толком не знает. Что увидели, то и описали. А сколь того, что не увидели. Может и явится, мол, поглядите, вы не читали о нас. А зря, вот и что и сотворим, оставив парочку рассказчиков.
  Нет! Страху особенного не было. Голова заработала сразу. Вот волна идет, пригнись. Прошла –распрямись. Глотни поболе воздуха. Вот следующая.  Склонись. Не дергайся. Не напрягайся лишку. Смотри за товарищем. Он рядом, под рукой. Придержи, ободри. Вот и перекрикиваться начали.
  Первый, как у вас?
 Нормально. Ветер сильный. Воды много. А у вас?
  Нормально. Купаемся. А как на крайних?
  Там похуже. Бросает сильно. Подворачивает концы до вертикали. Как на тренажерах болтает.
  На каких таких тренажерах. Где?
  Да в парке городском. Там где кони и верблюды из травы сделанные стоят. По 15 копеек. Аттракционы.
 А! Помню. Ну, тут без 15 копеек поддает, еще сильнее. Только держись.
  Васька Рыжий чуть не захлебнулся. Вздохнул под волной. Его Сашка вон прикрывает. Дубасит по спине, откашливается. Волну Санька всю на себя принимает. Васька, как в затишке.
  Голос командира. «Всем наблюдать друг друга»!!!
  И, вдруг, тишина. Ветра нет. Воя, крика, стона нет. Как клапана закрыли.
    Подпарило. Только волны еще крутые, с белыми барашками и бьют по плоту с усердием.
  Голос командира. «Доложить о личном составе».
  Командиры отделений проверились, доложили. Все целы, живы-здоровы.
 Свинцов, окликает Чалышев.
 Я.
 - Ну ка, друг, напомни, чему тебя бабушка учила.
 Так, командир, много чему учила, но я больше по улице побегать любил.
 - Пороть надо было тебя больше. Старших слушаться надо. Вот ведь какое пережили, а как правильно поблагодарить Господа за благополучное окончание сего - не знаем.
 Командир. Бабуля говорила, что не обязательно заученными текстами, можно своими словами. Главное, что б от сердца, от души.
  Лодырь ты, Свинцов. Право, мало тебя пороли. Хоть одну молитву бабуля тебе втиснула в голову?
  Втиснула, командир. Она говорила, что в народе, если кто какое дело знает так, что лучше просто невозможно, то это значит-знает как Отче наш.
  Ты знаешь?
  Да.
  Говори. Не торопясь. По несколько слов. Остальным громко, вслух повторять.
 Над бесконечным океаном молитва. И нет никого противящегося. Каждый повторяет слова, и, как то, оттаивает душой. Благодарит Господа за спасение. И всякая душа наполняется неизъяснимым теплом. Вот и слова закончились и тишина. А всё настроение не уходит.
 Чалышева никогда не замечали в набожности. Как все. В части церкви не было. А в городе, до которого ещё нужно добраться за 20 км. , в церквах службы отходили, когда приходило время воскресных увольнений. Потом уже, к полудню кое кто заходил поставить свечу за родных, близких. Просто постоять в прохладном храме, если лето, посмотреть на иконы, на убранство церкви. Редко когда поговорить со священником.
 Видно нужна для прочищения мозгов вот такая встряска. Когда не знаешь, что будет через мгновение и будешь ли и ты сам. И на кого уповать? Получается только на Господа. Ибо никто больше не в силах помочь. Никто!
 Прости нас Господи. Не вмени в грех. Осмыслим. Может и вот эти предстоящие дни, что мы в море, для нашего вразумления даны. Прости и спаси нас.
 Так думал каждый. Спокойно, без паники и с великой надеждой.
  Солнце скатилось в воду. Стемнело. Но не до темного. Светлое небо. Луна кусочком половинным. Море искрится. Тихо. Все молчат. Так и отошли ко сну, оставив караул не сменившимся.
  Господи, слава Тебе.
 И мы, люди Твоя, пережили эту бурю. Целые, живые. Отдыхаем, а Ты продолжаешь беречь нас. Это где то в самой глубине души каждого.
  Утро на воде. Сказочная картина. По воде светлая полоса. Цвета не понять. Искрится, подблескивает. То зелень, то нечто желтое, то синее совершенно. Вот выдвинулся край диска. Полоса расширилась, стала ярче. Еще, еще ярче. А диск не поднимается, как притормозил. Народ давно не спит. Все смотрят. А оно застряло. Нет и нет. Потом вдруг быстро рванулось вверх и всё выскочило мигом. Полоса исчезла, всё засветилось. Наверное, с борта корабля эта картина вообще сказочно смотрится. Здесь же, всё на дышащей, ломающейся поверхности, копирующей волны, воспринимается с некоторой опаской.  Скажем, с особенностью положения. Но, что красиво и необычно, то есть факт.
  Командирам проверить личный состав и доложить!
  Потерь нет. Все на месте.
 Экипаж?
 Все.
 Экипажу войти в состав первого отделения.
 Есть.
 Васильев, ты большой спортсмен, мастер спорта, что надо сохранять спортсмену?
  Форму, командир.
 Ну, вот и придумай, как в наших условиях не залежаться, не потерять нужной формы. Командуй.
  Над равниной моря звонкий голос Васильева проводит зарядку.
  До упражнений ли тут? Но командир прав. Не только о физической форме, сколь о психологической. Ввести людей в занятость, в обычный войсковой порядок.
  Сели прямо! Потянулись вверх! Смотри на меня и делай: раз (руки перед собой), два (руки сколько можно назад), три (поворот влево), четыре (поворот вправо). И! Начали…..
  Тридцать минут. До легкой испарины.
  Приступить к туалету.
  Конечно, умывание легко и просто, а вот со всем остальным? Сложный и трудно разрешимый вопрос. Но солдатский организм, за годы постоянных тренировок, скажем так, привык всё делать по времени. Вот и сейчас наступил этот час, но роскошного ротного туалета здесь явно нет!
  Опять командиру решать. Ведь, только представить себе, все пустить на самотек, то как далее жить!
  И звучит обычная армейская команда, да простят мне гражданские лица, «Оправиться». (Не путайте с командой –заправиться). Для этого освободить вон тот угол, и командир указует какой, всем сместится на пару метров. Да, просто сказать, сместится. Все уже прижились. Это всё барахлишко увязано, всё разложено по местам. Да к тому же, там оказались, приданные группе чужие гранатометчики со своими РПГ-2.
«Раз чужие, так нас и перемещать можно, ворчат они. Мы тут только уложились, гранаты сушим, порядок навели, а теперь тут сортир надо делать. Так, командир, не честно».
 Оно может и так, но в таких условиях рука командира должна быть крепче железа.
 Чалышев это понимает, его голос становится строже.
  Здесь нет своих и чужих! Здесь все свои! А за пререкания, всем гранатометчикам по два наряда!
 Есть, два наряда, звучит нестройный хор «трубачей», прекрасно понимающих командира и свою оплошку. И,  конечно, где то в краешке мозговушки, что эти наряды откладываются на неизвестный срок. Опять же, если всё хорошо кончится.
  Тут командир своею властью распределяет их по более-менее свободным площадям. Но все понимают, что «пушкарям» хочется и полезнее быть вместе, потесняются, перемещаются (перепривязываются), идет общее шевеление и «трубачи» умостились.     Подвязываются, скрытые в «заначках» , лодочки.
    Территория «N» устилается несколькими парашютными ранцами.  Переплетается новыми стропами. Выполняется некая выгородка от общего обозрения, с использованием нескольких труб гранатомётов.  Приподнимается  полотнище . Готово.
  Но не все так просто.
  «Командир, надо судну дать ход, не то будем как в том судне, что в госпитале» - вопит командир первого отделения Паша Черных.
  Ясно, Черных. Вот и думай, как это обеспечить.
  А что думать. Вёсел нет, руками много не нагребешь, буксировать некому. Вот только паруса поставить? Но как. Мачты нет, да тело плота слишком гибкое.
  Чалышев подзывает Свинцова: -Василий, ты мужик прижимистый, запаска есть?
  Есть.
  Сухая?
  Знамо дело.
  А распусти- ка по ветру, но так, что б кромка на воду не легла. Утонет, как намокнет. Понял?
  Так точно, понял.
  С противоположного, так скажем, корме края, осторожно распустили белый купол. Взялись за кромку, а Васька продвинулся к середине, распуская стропы. Ветерок хорошо наполнил, надул купол и за кормой вода завихрилась. Но плот стало разворачивать и управить не получалось.
  И, о Россия, твои люди все изобретатели. К кромке купола привязали пару лодочек, чтоб на воду не ложилась, отпустили на длину строп, закрепили скобы на «носу» и вопрос с управлением снялся сам. Только регулируй, что б купол всегда стремился вверх, но не отрывался от воды.
« Черных, твое отделение управлять парусом. Рассчитай смены. Следи сам»
  Есть!
 Но вот второе отделение вяжет второй купол, запасливый народ, тем более, что командир, Мишка Бойко, с Украины (говорит хохол). Вяжет лодочки и мостит рядом. Зажурчала, прямо, водичка. Весь плотик расправился по ширине и подравнялся. Хорошо получилось.
  «Бойко, твое отделение на вашем куполе. Разбей на смены. Старший по управлению Свинцов».
  Есть!
  Вот уже 25 человек при деле. Смены вахты. Всё как в Армии.
  -Синельников, ты геолог?
  Так точно.
  Вас там учили определять местонахождение в пространстве. Помаракуй, где мы есть. Радист тебе даст точное время. Там как то долготу и широту по углу возвышения солнца измеряют. Вот и штурман тебе поможет. Он профессионал. Потрудись!
  Есть потрудиться.
  Трудная задача у Юрика. Мы по этим темам не очень усердствовали. А вишь,  как случилось. Скреби, Юрик, с извилин. Может,  что и осталось от лекций великих профессоров.
  «Скребёт» Синельников по своему умственному аппарату. Штурман рядом. На пальцах Юрке показывает что то. Привлекают гранатометчиков. Из труб соорудили астролабораторию. Солнышко «заглядывает»  в трубу, даёт пятнышко на «лабораторную» поверхность, вычисляют углы, считают возможные отклонения и в конце концов, на вторые сутки плавания бригада Синельникова выдает координаты: примерно 50 градусов западной долготы и 25 градусов северной широты. Это чуть западнее середины Атлантики. Примерно в 3000 километрах от цели. Надо рулить строго на запад, если течения всякие океанские не унесут в сторону.
  Какова точность ваших измерений, Синельников?
  Примерно 100-200 километров, командир.
  Да и по расчету нашего полета получается так же.
  Так что хода нам, при благоприятной погоде, примерно на 25 суток. Не так и много.
  Добро, Синельников.
  Добро, уже  по морскому, одобрил командир. Теперь всех свободных от вахт надо отправить на рыбалку. Свою лабораторию не разбирай. Раз в пару, тройку дней определяйся. Это твоя постоянная работа. Не отвлекайся на другое. С радистом контачь и отправьте нашим полученные данные.
  Есть!
  В каждой лодочке, для выживания на водах, имеется комплект всякого имущества, в том числе и рыболовного. Лески, крючки, разноцветные тряпочки и кусочки губчатой резины.
  Все свободные от вахт и служебного расписания само собой вошли в состав рыбацкой команды. Еще до распоряжения командира, на корме заметили, что рыбка есть, крутится у кормы, подъедая выбросы.  Пробовали руками словить, но не получалось. Вертка. Скользка. На крючок не цеплялась. Однако, хитрющий Бойко, сумел пару штук поймать, сделав из гимнастерки сачек.  Потрошок спрятал в противогазовую сумку и уложил подальше на самый край кормы, тушку порезал на тоненькие полоски и развесил на ветерке. Быстро подвялилось и он, конечно сильно рискуя, и по съедобности и по самовольству, пару пластинок употребил. Долго прислушивался, как примет желудок. Не отрава ли?. Но час, два, весь вечер показали, что эта, условно назовем –селедка, вполне съедобна.
   Командир, штурман, инженер сидят рядом. У них, старших, голова думает только о сохранении войска. Что для этого надо?
1.Безопасность.
2. Питание.
 Как обеспечить первый пункт? Укрепить всячески плот. Всем быть «на привязи».Уложить имущество так, что бы не повредить лодочки. Постоянно наблюдать за морем и небом. Быть готовым к отражению любого враждебного действия.
 «Сержант Баев. Выбери троих и назначаетесь в боцманскую службу. Постоянно контролировать увязку плота. Ваше место базирования рядом со мной. Докладывать каждые 12 часов. Проверять постоянно в течение светлого времени. Приступить!
  Сержант Павлов. Назначаю начальником караульной службы. Подобрать людей, разбить на смены. Круглосуточное наблюдение. Приступить!
 Командир назначает службы, исполнителей.
 По второму пункту. Санинструктору обеспечить безопасное кормление личного состава. Все продукты собрать в центр плота. Защитить от порчи. Установить нормы питания. Назначить рыболовную команду, кухонный наряд.
 Всем сохранять строжайшие меры личной и общей безопасности!
 Команды прошли. Люди подобраны. Но оказалось, что людей уже не хватает. Командир утрясает все вопросы. Переставляют и изменяют перечень работ. Всё готово. Пишется Приказ! Армия всегда Армия. И это правильно.
 Говорят, когда Александру Васильевичу Суворову доложили, что военные действия пока откладываются, но Армию на зимние квартиры не отводить, то он, для сохранения оной Армии в боеспособном состоянии, вышел перед войсками, снял головной убор, поклонился. «Братцы - солдаты, матушка царица просит сделать прудок в этом месте. Потрудимся с душою для государыни. Инженеры покажут где и как.  И, каждый солдатик наполнял свою шапку землей, переносил в нужное место и высыпал. Так вырыли прудок в километры длины и ширины.
  А войны всё нет.
  Тогда Александр Васильевич преклонил колени: братцы, виноват. Не здесь надо, а вот немного в сторонке.
 И вырыли еще прудок. Это до сих пор знаменитые, в Винницкой области,  «Суворовские пруды».
 Армия без работы гибнет!
Вот Чалышев и решал эту главную задачу. Обеспечить всех работой.
 С раннего утра и до отбоя все заняты. Рыболовная команда трудится успешно. Каждому , на паек, достается 400-600 граммов свежей рыбы. Поначалу кривились. Мол, обойдемся сухарями и галетами. Но по приказу всё съедобное собрано воедино.  И строгий глас командира возымел действие.  А привычка к дисциплине и доверие к командиру обеспечили «поедание» свежатины.
 Что интересно, не мучила жажда совершенно. Организм принял рыбку без возражений.  Завтрак, обед, ужин. Строго по времени. Как дома. Этак ножичком построгаешь, как пенка становится и  - внутрь. Еще построгаешь и снова. Так и пообедаешь. А, учитывая, работу, постоянную и трудную, особенно у парусников, то организм усваивал всё без остатка.
 Но командир был строг до неумолимости. Ровно в 6ч 00 минут дежурный возглашал « Подъем», а 6,20 –«Оправиться». На выполнение второй команды уходил целый час. Но исполнялась!
Затем, всё как на суше. В родном расположении. Зарядка, туалет, развод на работы. Контроль ситуации. Весь день в трудах.
 К вечеру, когда становится прохладнее, начинается «вселенский треп».
Прошла неделя.
  Каждый деньЧалышев подводил итоги дня. Подправил некоторые распоряжения. Что то усердно писал.
 Вот  как то раздался крик наблюдателя. –«Вижу что то!».
 Где?
 Вот, правее солнца.
Головы всех повернулись. Шеи вытянулись. Но никто ничего не обнаружил. Минута, пять, двадцать.
 И загомонили: вот, вот. Там что то темное. По воде скачет. С гребня на гребень. Оно и гребней то нет. Только пологая вершина волны.
 Ближе, ближе. Большая стая крупных рыб. Идет прямо на нас.
« На корме! –звучит голос командира, -при опасном приближении обстрелять!»
  Есть!
 Половина плота причислила себя к «корме». Клацнули затворы.
Командир быстро исправил положение, назвав по- фамильно стрелков.
Все смотрели на стаю. Рыбины шустро шли по над самой поверхностью с большой скоростью, плотно друг ко другу. Вот левое крыло этого косяка коснулось плота. Рыба ушла глубже, а там провисшие купола. Движение застопорилось. Рыбины повыныривали, «заволновались». Сбились с темпа и курса. Как то заверещали.  Но быстро поняв ситуацию, стали уходить.
 Парочка так резко поддала ходу, что вылетели из воды и попали на плот. Этакие здоровенные.  С человеческий рост. Хоть бы не порвали лодки. Гвардейцы мигом ухватили, обездвижили и передали кухонному наряду.
 Команда «Отбой». Народ притих. Каждый «ушел в себя». Трёп пресекается командиром моментально.
 Но что то попискивает у плота. Постанывает. Может то стропы трутся друг о дружку, лямки подвесных систем. Народ прислушивается. Настораживается. А оно, это нечто все подает голос. Как тут уснешь? Опять шепоток: неяды пришли, Нептун, мол,  за рыбу сердится.
 Штурман подал голос. «« Командир, разреши просветить человечество?»
 - «Просвещай,»
«Гвардейцы. Слушай сюда».
 Первое, не неяды, а наяды. Второе, надо не Гёте читать, по этому поводу, хотя и его тоже, а Жуковского Василия Андреевича. Есть у него такое произведение, где упоминаются сиё имя. Это старинная повесть «Ундина».
« Лет за пятьсот и побольше случилось, что в ясный весенний вечер сидел перед дверью избушки своей престарелый честный рыбак и починивал сеть.»
 И, среди океанского простора, полился рассказ о любви, преданности. О жадности и ревности. О чудесах, которые совершает любовь. О таинствах морских глубин, о том, как любовью обретается душа  у тех, кто к роду человеческому не имеет ни какого отношения. Но любовь всё может. Ей подвластно все…… «Жители стран водяных обольстительно- милы прекрасней Самих людей. Случалось не раз, что рыбак, подглядевши Деву морскую – когда,  из воды поднимаясь тайно, Пела она и качалась на зыбкой волне, повергался В хладную влагу за нею. Ундинами чудные эти Девы слывут у людей……так и отец мой, Сильный царь в голубой глубине  Средиземного моря, Мне, любимой, единственной дочери, душу живую дать пожелал… но душа не иначе дана быть нам может, как Только тесным союзом любви с человеком.»
 Уже с востока засветлело. Вот- вот покажется солнце и прозвучит команда «Подъем», но заслушавшиеся рассказа солдаты видят: «Когда же снова все встали….уж белый образ пропал; а на месте, где он стоял на коленях, сквозь траву сочился прозрачный ключ; серебристо виясь, он вперед пробирался, покуда всей не обвил  могилы; тогда ручейком побежал он далее и бросился в светлое озеро ближней долины. Долго, долго  спустя про него тех мест поселяне чудесную повесть любили прохожим рассказывать; долго, долго Жило поверье у них, что ручей тот Ундина, добрая, верная, слитая с милым и в гробе Ундина.»
  Солнце смотрит и удивляется. Народ лежит, растянувшись на сетке строп. Глаза у всех открыты. Но они далеко. Они там, где происходит это действие.  Они вместе  стоят у могилы рыцаря и смотрят на сверкающий слезой и любовью ключ. На ручеёк бегущий в озеро.
 Волна прокатывается под плотом, шевелит его. Грёзы, грёзы!
  «Подъем», все же слышится команда. Хоть и с большим опозданием, но все прокручивается как механизм, который изменить невозможно.
 День вступает в свои права, обязанности. Жизнь реальная продолжается.
  Гранатометчики-трубочисты зовут командира посмотреть их изобретение.
 Что такое? – вопрошает Чалышев, глядя на сооружение. Мачта?
  Да, командир. И не только. Вот смотри.
 Солдатик подвязывает к верхушке красное полотнище, сшитое из оголовков запасных парашютов, дает команду –поднимай!. Мачта пошла вверх и над плотом заполоскался флаг Отечества. УрррА! Грянуло среди моря-окияна.
  Чалышев отдал честь.
  Отныне, -прозвучало далее,- кроме ранее данных поручений, вам утром, по команде ,поднимать флаг, следить за его нормальным состоянием в течение дня и вечером спускать!
 Есть!
  Вот так обживается плот. Уже и неодиноко. Уже всё на своем месте, У всех есть работа на целый день. Жизнь входит в колею, хотя и в новых условиях.
 Постепенно научились свободно ходить по «вантам», переплетениям строп и настилам. Конструкция совершенствуется. Появились «крылья» -боковые полотнища для разворота плота.
  Мандрик, ты Бауманское кончал?
 Да, командир.
Что там изучал, какая основная профессия?
 Энергетик. А что? Есть работа?
 Работа всегда есть. Я вот смотрю, что ты какого то жучка поймал и второй день с ним возишься. Думал, что ты биолог, но засомневался. В этом училище такого факультета как бы и не должно быть. Ведь оно техническое.
Да. Высшее техническое. Престижнейший ВУЗ страны.
  А жучок тебе зачем?
  Всяк при своем деле, но уши всех ловят командирский голос. Что это он с Мандриком перетирает.
 Жучок, командир, сам по себе интересен. Откуда он здесь взялся. Ведь при мощности его «двигателя» так далеко забраться от берега просто не можно. Что его сюда принесло? Каким попутным ветром?
 То не вопрос, Саша. Бывают дожди, даже среди пустыни, которые с водой вместе сбрасывают рыбу. Или щебень. Часто люди наблюдали, как с дождем падали монеты. Бывало, что лягушки сыпались тоннами.
 -Так какую силу надо иметь, что б это все поднять и перенести?
  А что? Тайфун и корабли поднимает. Автомобили, людей. Это не сложно. Есть такой ученый, кажется в Австрии, самоучка. Без института, ученой степени и прочего. Он смастерил тарелку летающую. Так там мотоциклетный двигатель, сил на двадцать,  гоняет эту штуковину по 2000 км в час, и на высоту до 15 000  уходит.  Применил какой то природный эффект. – Вот и вё.
  Вот и я этого жучка разглядываю. Есть тайна.
 Все занимаются своими делами и прислушиваются к разговору.
  -Санька продолжает.
  На третьем курсе мы были, как обычно, в колхозе на уборке . Что поручали, то и делали.  Ковыряясь в земле, мы перелопачивали огород, напали на большую колонию майских жуков.  Некоторые очухались, подняли «створки»,  распустили крылья и полетели. Было неожиданно смотреть, что такая тяжелая штучка, машет малюсенькими крыльями и летит. Мы измерили площадь крыла. Взвесили жука. Не сходится ни с одной теорией полета.  Уже в училище перерыли всю литературу, довели до белого каления профессуру. –Ответа нет. Полное отрицание, а жук, не зная, что он нарушает все каноны и расчеты, летает.
  Очень интересно.
   Наш декан, Николай Степанович Смогунов, выхлопотал нам пропуск в четвертый зал Ленинской библиотеки (зал научных работников). Мы там пол года рылись. –Ничего!
  Изучайте сами –было решение декана. Можете работать в любой лаборатории ( в свободное время).
  А что изучать, что мерить?
  Сначала сняли фильм, как эта козява летает. До этого пришлось этих «объектов изучения» разыскать, создать условия. Повозились. Исписали десяток тетрадей –ибо начальство настоятельно посоветовало всё, до мелочей, записывать.
  Полетела «козява». Подняла створки, установила под углом, примерно, 40 градусов, развернула ткань крыла и… нет, не замахала крыльями. Корылышки просто завибрировали. Частота, амплитуда. Считаем, Нет! Не может лететь. Нет подъемной силы. Не откуда взяться ей!
 Посадили жука на измерительную поверхность. Взлетает. На поверхности и следа нет воздействия.  –Вопрос!
Всматриваемся в кадры. Вот пошли створки. Вот распрямились пластины крыльев. Вот задрожали эти пластины. А вот створки изменили угол. Взлетел. Крыло дает постоянную вибрацию, а створки, как бы создают подъемную силу. Чудеса.
 Рассматриваем в микроскоп створки. Ого! Да это сложное инженерное сооружение. Ячейки. Кривые и косые ряды. Разная глубина. Неоднородная поверхность.
 Все что наскребли заряжаем в ЭВМ. Машина думает-думает и ничего , на гора не выдает. Отвечает, что глупостями не занимается.
-Дура.
 Начинаем «лепить» из подручных материалов нечто похожее. Створку полтора метра на метр. А все эти ячейки минимально-возможного размера. Поставили створку на четыре стойки, подсунули по нее обыкновенный вентилятор. В ключаем.
 Стоит всё, как поставили. Начинаем перемещать вентилятор. Потом подвязали его на три тросика. Качаем.
  Вдруг, совершенно мгновенно, створка с подвешенным вентилятором исчезла.  Куда? А сверху сыплется потолочная засыпка и светится синее небо.
  На три месяца нас выгнали из училища. (была такая крайняя мера наказания), изъяли все журналы наблюдений, схемы, чертежи. Забрали вторую створку, ещё не оконченную. Конечно, по всем партийным линиям протерли с песком. Залатали дырки в полах и крыше.
 И! Создали, приказом ректора, новую лабораторию, с входом по специальным пропускам и кругло суточной охраной ВОХР.
  До самого выпуска мы тоже трудились там, на равных с академиками.
 Вот и рассматриваю, командир, этого «товарища». У него сферические надкрылки, Значит мощность каких то энергий очень высокая, а затраты сил на единицу пути –мизерная.
  Командир смеётся, - вот, Мандрик, поработай хорошо, может всем плотом домой перелетим.
  Народ, который разговор слышал, немного позубоскалил, помечтал, пофантазировал, не отрываясь от своих обязанностей, по дому взгрустнул. Вторая неделя проходит. Никто на горизонте не нарисовался.
 Как не нарисовался. А это что?
 Наблюдатель подает голос.
 «С северо-запада наблюдаю темный предмет».
Все глаза туда. Темный предмет вырастает из воды и превращается в военный корабль. Воплей радости нет. Корабль явно не наш. Флаг обозначает –англичанин. Не такой уж большой, но приличный. Стремительные обводы, трубы вентиляции склонены к корме. Высокие мачты. Поворачивается к нам правым бортом. Весь на род на палубе. Все глазеют, переговариваются. Остановился метрах в ста, ста-пятидесяти. Качнуло дополнительной волной. Аккуратно подошел. Мастерски.
  Шлюпка отвалила и бодро пошла к нам.
 Разговор по англицки.  Испрошают кто есть такие и что здесь делаем.
 Отвечаем, что потерпели крушение и спасаемся, как можем.
Те умничают, что де мол никаких SOS в эфире на звучало, ни каких кораблей не тонуло.
 Во, балбес, а мы что загорать сюда пришли и купаться в чистой, не замутненной пляжниками, воде? И случайно потеряли берег?
  Так кто вы есть? Кто командир? Есть ли у вас деньги на спасательные работы. В смысле есть ли чем платить за спасение.
 Чалышев вступает в разговор. Его английский может быть и хорош, но сами англичане друг у друга переспрашивают, а что он сказал. А сказал Чалышев, что он есть старший лейтенант Армии Советского Союза.
 Мордочки моряков скривились. И опять: а что вы тут делаете?
 Плаваем.
 А какое у вас задание? Что вы должны выплавать.
 Моряк! У тебя мозги есть? Не видишь? Люди попали в беду. Спаслись на подручных средствах, едят сырую рыбу, круглые сутки под открытым небом. На волнах, на ветрах. Что мелешь, то?
  А тот отвечает, что он видит хорошо организованное и обустроенное войско с оружием в руках, приданными средствами и толстыми физиономиями, явно не похожими на страдальцев.
Причем физиономии. Это мы тут нагуляли от малой физической нагрузки. Ты нас будешь спасать?
 Сколько вас?
 Семьдесят два человека.
  Много. Мы столько не можем взять. Максимум человек тридцать.
 Это ты говоришь, а что скажет ваш командир корабля?
  Сейчас доложу.
  Шлюпка отошла от «причала» и порулила к капитану.
 На плоту непроизвольный шум. Командир, я не поеду к ним. В плен не сдамся. Они мигом оружие отберут. В клетки посадят и будет так, как они прикажут. Не поеду. Тем более, если кого здесь оставлять.
 Все орали одно и тоже. Командир молчал. Он отвечает за каждого. И за честь Отечества тоже.
 Ладно! Закончили митинг. Тем более замполитов нет. На голосование ставить не буду. Я командир и я решаю. Все по местам. Паруса спустить. Часовому у флага  стоять!
  Гвардеец, что присматривал за полотнищем, встал. Взялся за мачту и замер, как и положено стоять у святыни. Одна рука на древке, другая на цевье автомата. Приклад убран. Магазин на месте. Патрон в патроннике. Предохранитель снят.
  Через час лодка вновь причалила.
 За это время плот удалился до километра. И кораблику пришлось развернуться и подойти ближе.
  Ну что? - вопрошает Чалышев.
Капитан приказал: так как вы не оглашены в мировом эфире, как потерпевшие кораблекрушение, вооружены и представляете собой воинское подразделение, но хотите, что бы мы вас подобрали, то условия следующие:
1. Вы сдаете оружие, боеприпасы и военное имущество.
2. Принимаете статус военнопленных, со всеми вытекающими, согласно мировых регламентов , последствиями.
3. Всю документацию сдаете немедленно.
4. Оплачиваете услуги по 2000 фунтов стерлингов за рядового, 2500-за младших командиров и 3000-за офицеров.
 При малейшем противодействии будет применено оружие на поражение.
  Во! Закон моря. Как были мировыми грабителями так и остались!
  Спрашивают: вы согласны.
 Чалышев стоит весь бардовый. Ему, десантнику, представителю Великого народа и Великой державы, предлагают сдачу в плен.
 Но он смиренно спрашивает: а скажите, как это все вы представляете выполнить?
  По одному в шлюпку, с оружием, со всем имуществом. Все сложить, пока в шлюпке, руки свяжем, а там, на корабле развяжем. Вот так по одному, всеми десятью шлюпками и перевезем. Но не более тридцати человек.
  А остальные?
 Мы можем только тридцать.
 А остальным что? Продолжать носится по волнам?
 Мы примем только тридцать.
 Ладно. Спасибо за «помощь». Мы все остаемся. Одна просьба: какие координаты нашего месторасположения?
 Это военная тайна. Мы не можем разглашать свое местоположение.
  Офицер встал в шлюпке, отдал честь флагу и порулил к кораблю.
  Тот молчаком дал ход и скрылся в дымке.
 Долго молчал плот. То, что не помогли, не спросили ни про еду, ни про воду, ладно. Но что предложили в плен. Сдать оружие. Платить! Это было таким не мыслимым предложением, что долго никто и рта не открывал.
Спас всех часовой-наблюдатель. Темный предмет с юга.
 Все глаза туда.
 Вот нагрянуло. Только один темный отошел, как второй нарисовывается.
 Но этот идет столь медленно, что многие и перестали наблюдать.
 Занимаются своим делом. И «строгают кости» английским морским разбойникам.
 Не подумайте, что стоял сплошной мат. Нет! В ВДВ эти слова не звучат. Не то, что под запретом, нет! – просто не принято. Это слабак какой может употребить, призвать лукавые силы на помощь. Десант до такой низости никогда не доходит. Даже если, по неосторожности, под выстрел гранатомета попадет. Или протащится по ветру «на вороных» по кустам и мелкому лесу, вращаясь, как пуговица на паре параллельных  ниток (есть такая забава детская). Покряхтит, вычистит все, что набилось везде от такого протаскивания. Но, не употребит. Не потому, что сдерживается, а потому, что не употребляет вообще.
  Смирнов развернул свой парус. Приладил оттяжки-растяжки. Упругий купол, принимая ветер, покрутился, погулял из стороны  в сторону, но, чувствуя твердую руку Виктора, рыскать прекратил, улегся самым краешком, кромочкой на лодки и потянул. Плот принял тягу, потянулся всем своим существом за ветром, но чуть перекосился.
 «На левом! Что там, заснули?  Разворачивай, ставь паруса! Вишь потянуло косяком!»
 Левый купол надулся, его помаленьку отпустили, подняли на полный размер, чуть лодочки не отрываются от воды. Плот постепенно выровнялся , распрямился и двинулся к далекой еще суше.
 Народ потихоньку перетирает в порошок кости англичанам, но занимается всем, что требует служба.
  Павлов втолковывает своему соседу, как надо снимать с мели застрявшую баржу. Он речник. Водил по Волге караваны барж. Сидел на мелях частенько и теперь они с Кравцовым обсуждают эти проблемы. Кравцов паровозный машинист. Водил грузовики по Северо-Кавказской железной дороге. Как и Павлов мечтал пересесть на пассажирские. Но опыта еще было мало.  «Налет», как говорится в авиации, не допускает. Ему про баржи интересно. Особенно про реку. Как там дно устроено. Откуда мели. Почему садятся на них вот такие, как Славка, судоводители.
 Славик втолковывает. Мель, она подвижная. На одном месте не стоит. Перемещается по многим причинам. И ничего сделать нельзя. Наблюдательные службы постоянно следят, отмечают, ставят специальные знаки на берегу. Всё зависит от погоды, грузопотока. Много чего. Там и на средине вдруг вырастет песчаная гора. Тогда крадись вдоль берега. Бывает, что и лодки частничков протаранишь. А бывает и кормой по суше протащишь баржонку. Хорошо, если не пропорет чем.- там железа всякого натыкано без счета. А то и трактора на водопой пригонят. Сами купаются, а машины у кромки. Вот и саданешь по гусеницам. Баржа, она сотни тонн, а тракторок –пару, ну три. Вот и посчитай, кто кого. Но всегда без шума все. Народ понятливый. Не то , что эти «лорды-пэры». И как это можно! Законы про кораблекрушения всемирные. Значит,  исполняй. А эти и деньги затребовали. И оружие сдай. И кучу бумаг подпиши. И медсправку представь.
  Слав,- но представь себе, что они не изымут оружия. Не свяжут руки. Ладно, там, про деньги. Но при малейшей их попытке плыть не туда, куда нам надо, плакал их кораблик. Что б мы сидели и терпели, пока нас привезут в Англию и продадут, как рабов. Кому? Нашим же!  Очень сомневаюсь.  Их там всех морячков полста человек. Да все по постам стоят. Т.е. свободных или стражников человек десять, по максимуму. И что они сделают с нами? Ничего. Что хотим, то и будет. И кораблик поплывет не в тусклые туманные дали, а на остров Свободы. Вот де мы, вы нас заждались. Простите. Слегка задержались. По не зависящим от нас причинам, пару недель любовались просторами океана, попробовали деликатесов, т.е. перешли на модное ныне сыроядение. Теперь, с первой оказией, пришли выполнять поставленные задачи. Так что, друг речник, все они правильно мыслили. Да, и не думаю, что предполагали нашу сдачу. Так, наткнулись пираты случайно, оценили шансы и довольные убрались. Уверен, что и слова в эфир не выкинут. И, даже, в вахтенный журнал не запишут. Они ж пиратствуют.
 С америкосами блокируют подступы к Кубе.
 Антоша! А почему не спросили о больных, раненых? У них доктор есть! Это святая обязанность. Почему не дали харчей, воды, лекарств. Не дали координаты. Вон Юрка со штурманом всё определяют месторасположение, а данные на сто миль гуляют. Да тут за километр наш плот не увидишь. Что он над водой? Метр. Флаг только чуть выше. Так разгляди эту ткань, хоть и красную. Тем более, что красное на синем и не видно сблизя.
 Ты прав, Славик. Но у них капитализм. Наверное сильно накладывает узы на порядочность. И вообще мне их физиономии не понравились Спесь! При всем при этом, они не из великих дворян. Такие же рабочие и крестьяне.
 Антон. Ты чёкнутый. У них срочной службы нет. Это все по контракту. На долгое время. Это у них работа, заработок. Школа. Потом морская школа. И далее на корабль. Без торжеств, без дембеля, рядовая работа. Только что с погонами и на море. Может кто из рабочих-крестьян. Может. Но быстро переориентируются. И, при случае, по команде начальства будут стрелять в своих  же по классу.  Нам трудно понять и войти в их шкуру. Но что они здесь показали, чести им не делает.
 Давай вот стропы подтянем.  Средняя лодочка прослабилась. Свободы много. Будет тереться о лямки.
 И оба гвардейца «засупонивают» строптивую лодочку. Каждый думает про своё и делает общее дело.
  Крепи, но узел на бантик. Легче перевязывать будет. Да пройдем к трубачам. Они там расслабились. Командир видно у них был добрячок. Вишь разлеглись и ничего не делают.
  Трубачи-гранатометчики лежат кучно и обсуждают серьезнейший вопрос. А ну, как придется стрельнуть с плота. Враз дырища образуется позади. Граната, она есть ракета. Из трубы такой сноп огня вылетает, что если лодочки коснется, то ей все. Конец. Лопнет. А может еще и вспыхнет. Тогда всему плоту конец.
 Чо, пехота, пришли? У нас все в порядке. Слабину убрали. Подвязались. Флаг на месте. Часовой стоит.
  Эт хорошо. А что в кучу сбились. Нарушение, однако.
 Нет. Думаем. А ну, как боевые действия начнутся. Прикажут дать огня, а мы плот и сожжем. Что тогда? Вот и маракуем, как от выхлопа защитить заднее пространство. Ведь угол градусов на 30-40 придется держать. Не в упор же.
  А что командир на это?
  Командиру доложили еще вчера. Приказал думать. Вот и думаем.
 Вот по тому кораблику вмазали бы, так шелковый стал.
 Трубач. Остынь. У него и пушки не надо задействовать. Он протаранил бы плот, намотал всех на винты и ушел. Только красное с оранжевым осталось.
 Эт да! Но от двадцати ракет он бы тоже не долго плавал.
 Остынь. Не кипятись. Это не танк. Это тысячи тонн. Я тебе, как моряк говорю. Мы, бывало, такие дыры в корпусе пробивали, что и сгинаться не надо. Проходи ровно. Пластырь заводили, отсекали воду. И так до рембызы и топали малым ходом.
 Но трубадуры не остывали. Они вспоминали свои боевые дни, когда, порой,  в день сжигали по десятку танков. Громадных, как дом. С кофетериями и спальными местами внутри. С пулеметами и ракетами. С кучей пехоты и приданных средств.
 А помнишь! А помнишь!
 Ребята раскраснелись. Ударились в воспоминания, не так уж далеко ушедших, дней.
  Помнишь, Витя, как в долине, где озерко с форелью, стояли. Стеночки форта из глины. Защита только от пуль. А эти мастодонты стали за пару километров и, как на ученьях, молотят. Стрельнут и ждут, когда пыль осядет. Опять дадут пару – тройку снарядов и любуются, как мы жаримся на шампурах. Командир тогда был Толстопятов.
 Трубачи, -говорит, -вам не надоело гореть заживо. Возьмите по паре гранат на брата и проведите воспитательную работу с этими мерзавцами. Они даже пехоту свою увезли в тень. Вон, на северном бережку купаются. Ждут когда от форта и нас ничего не останется.
 Мы тогда и не валяли дурака, и не гибли как привязанные к стенам. Полковник Толстопято был мудрый командир. Мы лежали за пределами разлета осколков. Да и форт этот нам не был нужен. Но на равнину выходить, -это значит лечь всем. А наемники и не спешили. Им зарплата идет. Повремёнка. Не аккордная и не от выработки. Неделя прошла –получи! Еще неделя, -ещё получи. И так весь срок контракта.
Мы тогда семеро пошли. Пошли это, конечно, образно. Втиснулись в грунт. Гадюки так не ползают. И двинулись.  Гуськом. Четыре часа. Как у В.И. Ленина: шаг вперед, два-назад. Только, конечно, назад не было, но метр прополз-замер. Еще метр, -еще замер. Танкисты и пообедать успели. Поспать после обеда. Вновь принялись вгонять снаряды в остатки зданий и стен. А мы всё позем. Полковник, наверное всеми нервами изошел. А может быть, наоборот, с удовольствием ожидал финала. Раз не обнаружены, значит работают.
 Подползли метров на сто. Желтые громадины.  Стоят гордо, даже красиво. Распределились. Как раз каждому по одной единице. Еще подползли ближе. Залп! Вспыхнули свечками. Пока разберутся, а нам  надо тикать. Аллюр три креста. Несемся прямиком. Точно по линии полета снарядов. Не маскируясь. Ибо танкачам не до нас. Им зарплата идет только живым. Летели на крыльях, так как никогда. Физрук бы грамоты выхлопотал, точно. Вот и свои. Падаем за стену. Ребята водой поливают. Наверно дымились  сами.  Особенно на ноги льют. Чо туда, лей на шею. Шея потерпит, отвечают, на сапоги надо, вишь дымятся.  Плакали наши сапожки. Да и штанишки тоже. От коленок и ниже прожгла крепенько. Но ничего. Отошли. А противник долго фотографировал обгоревшее железо. Два вообще взорвались и разломились. Потом уселся в свои авто и укатил кудысь, оставив нас в развалинах чьего то, в давние времена построенного , форта. Но с харчами и двумя колодцами.
  Плот прогинается на волнах. Народ, как в седлах верблюда, изгинается в ритме качки.
  « Командир! C юга темный предмет.
Долго этот темный предмет подбирался. Час, второй. Теперь видно хорошо. Низкая темная масса, а над ней светлое облачко.
Киты!
 Все моментом стали знатоками. Трёп поднялся до небес. И голубые, и серые, и кашалоты, и полосатые. Всё до тонкостей. Даже как матери детят молоком кормят на плаву. Будто нужно им на берег для этого выходить.
 А ведь всё равно интересно. В таком большом армейском коллективе, всегда найдутся знатоки по всем вопросам. Вот и теперь, стрелок самолета оказалось раньше плавал на рыбокомбинате. Это огромный корабль –фабрика, на который сейнеры доставляют улов, а тысячи рабочих, как на любом заводе, производят готовые продукты или полуфабрикаты. Вот этот башенный хвостовой стрелок пять лет отходил на сём корабле. Наслушался и насмотрелся всего и вся. Что касается китов, то на плавбазе были ученые.\, которые имели свое судёнышко, и на котором всё время мотались близ базы. Только ночевать возвращались. Они наблюдали за рыбой, её миграцией и прочим, обеспечивая хорошую работу всей базе. Частенько они запрашивали у начальства помощников, те не отказывали и наш нынешний стрелок, а тогда просто Васыль Перегудко, 2м. 16см. в высоту и 140 кг. массы, испрашивался чаще всех, как имеющий громадную физическую силу и не менее большой интерес ко всему, что является новым.
 Вот как то этот кораблик с обычным морским названием «Медуза», обследовал участок Атлантики, где проводила лов плавбаза.  Забрасывали сети. Опускали тралы на разную глубину. Т.е. работали.  И набрели на большое стадо китов. Те спокойно лежали на ровной глади моря. Видимо отдыхали. Но время от времени становились вертикально. Некоторое время так торчали, а потом ложились на воду обычным образом.
 Кораблик застопорил ход. Все взялись за бинокли, хотя оно и так было хорошо видно.
 Оказалось, что это идёт кормление младенцев. Мамаша становится головой вниз и поднимает соски, а из у неё два, над водой. Малыш открывает ротик прикладывается к соску и мамаша, под большим давлением, впрыскивает ему литров по пятьдесят или по сто своего молока. Потом переворачивается. Отдыхает маленько и снова вертикали. Молоко яркого цвета, Такое густо –кремовое. Жирное, где то под 50%. Если что попадает на воду, то как лепешки плавают, не растекаясь. Но они умеют аккуратно всё делать и зря продукт не пропадает. Сосать китёнок не может. У него нет мягких губ. Просто открывает рот и получает свою порцию.
 Конечно, у каждого вида китов свои особенности.  Дитя кашалота берет сосок уголком рта. И мать впрыскивает. У других, китёнок язык трубочкой сворачивает. Но принцип один: мать, как насосом даёт струю молока.
 Там, на «Медузе» умнячие мужики были. Они не сидели по кабинетам, а большую часть жизни проводили в море. Было о чём поговорить. Тем более, что не из книг, а от живых людей всё своими глазами видевших.
 Наши киты торчмя не становились. И с уровня воды было видно не очень хорошо. Но можно было различит и очень крупных и помельче. Может и мальцы были, но, видно в середине стада.
  Но, однако,  весь треп свели к тому, что киты людей не едят! Это уже хорошо и дает надежду на благополучный исход  встречи.
  Кто то даже вспомнил, что камчадалы, или еще кто то рядом ,произошли от китов. И что писатель Юрий Рытхэу один из них.
 Да, гвардия, подытожил командир. Это хорошо. Но они могут заснуть на воде. Не заметят и протаранят. Им что. Они тут дома.
  Южной стороне приготовить оружие. Без моей команды огня не открывать. Оружие –на предохранитель!
 Все. Команда прошла. Выполнена. Доложено о исполнении и народ наблюдает за невиданной работой океанских путешественников. А они все ближе. Хорошо видны фонтаны. Почти как на картинках. Идут плотно.  Метров по 30 друг от друга.  Вот теперь они с востока. Стали. Рассредоточились. Лежат себе. Отдыхают.
 Час, второй, третий. Народ наглазелся вдоволь. Каждый занимается своим делом. Скоро ужин. Вечерняя прогулка с песней. Спуск флага и отбой.
 Командир! А ну запоем и испугаем животину. Как воспримут. Вдруг они с детьми?
 Ну, и что. Хоть с детьми, хоть нет.
Как что. Они ж не знают, что мы просто поем. Что так в армии положено. Воспримут как боевой клич нападающих. А? И попрут.
 Да, тут осторожность не помешает. Песни не будет. Все остальное по распорядку.
  К вечеру волнение усилилось. Кое где белые барашки. Стадо стоит точно от ветра. Самими собой успокаивают волнение, прикрывая нас. Случайность? Или сознательно. Ветер дует ровны, но приличный. Плот под тремя куполами хорошо идет на запад. Хоть сколько, но идет.  А киты все рядом. Значит? Значит они не оставляют нас. Подгребают. Прикрывают собою.
 Вокруг уже все в пенных гребнях, а нас только перегибает по волнам.
«На полоту! Наблюдать друг за другом. Проверить привязку. Командирам доложить.»
 Еще и еще проверяемся. Треп затихает. Но спать никто не будет. Команда «Отбой!»  на волнение моря не действует. Ветер крепчает. Брызги летят обильно и постоянно приходится вычерпывать воду из лодок. Так пройдет ночь. Это знают все. И готовы делать то, что потребует обстановка.
  С западной стороны чисто. Небо светлое. Звезды. Восточная сторона затянута наглухо. Но киты видны хорошо. Они расползлись  охватывая нас полу дугой. Совершенно сознательные действия. Сомнений ни у кого нет.
 Вот ветер поднажал сильней. Паруса убраны. Только одинокая фигура на носу, удерживаемая двумя гвардейцами, создает, с частью купола на себе, парусность. Удерживая плот по волне. Не давая стать поперек, не давая крутиться.  «Фигура» сменяется через пол часа, ибо стоять под напором ветра и держать на себе штормовой парус, очень трудно.
«За ночь ни каких происшествий не случилось. Люди целы. Лодки вычерпываются постоянно.» –докладывают младшие командиры.
 Дует прилично. Стоят штормовые паруса. Киты прикрывают корму. Зарядка отменяется. Но флаг поднимается и часовой, хоть и в сидячем положении, у знамени. Завтрака, по всей вероятности, не будет. И остального, тоже.
  Войско живет по штормовому расписанию.
 Три дня дуло. Океан раскачался  и волны вырастали и вырастали.  Хорошо китовое стадо прикрывает. Сбивают крутизну волны. Гребней практически нет. Мы в заводи. Это так бывает на пруду в ветреную погоду. Вся вода в ряби, а у берега, в затишке, спокойно. И поплавок не прыгает а мирно лежит на поверхности.
 Совсем завечерело. Сегодня будет ужин. Рыбаки умудрились наловить «селедки». Кухонный наряд разделал. Каждому досталось по целой тушке. Всяк потребляет по своему. Павлов и Антон режет на пластинки и жуют. Мы с Сашкой скоблим ножами. Получается полужидкая кашица. Глотаем себе в удовольствие. Кто как, но главное: все оставшиеся передать кухонному отделению. Все! Особенно кости! Это вопрос жизни! Любой прокол-потеря плавучести.
Командиры проверили людей, доложились.
 Отбой! Сегодня спать будут все. Только вахтенные у рулей будут обеспечивать устойчивость движения. Лодки не заливает. Вода вычерпана, Опасности затопления нет. А к раскачке уже привыкли. Ветер совершенно теплый и к утру просохнет одежда. Спать. За трое суток вымотались вконец. Песен нет. Флаг остается на мачте. Чалышев спит. Ему труднее всех! Мы понимаем и тихо следуем его примеру.
 Утром будить никого не надо. Все встали, сбегали на корму. Умылись , причесались.  Хочется есть.   Мерно и мирно прогибается  плот. Солнце скользит по изгибам волн и бросает цветные блики. Ох, если бы это было не вынужденно.  И без риска.
 Народ тихонько переговаривается. Командир еще спит.
  Вот надо же так человеку обвыкать в любой ситуации. Безбрежный океан. Ответственность за каждого человека. Проблемы лезут на проблемы. Куча вопросов бытовых. Сохранение целостности и плавучести плота. Сохранение духа войска. А он спит сном праведника, растянувшись на переплетениях строп, как в гамаке. Снизу подплескивает вода, не вычерпанная из лодки. Сверху обдувает ветерок. И снится командиру его родная Рязань, он лежит на бережке, частично в воде, частично на суше. Милка машет веточкой, отгоняя комаров. И шевелит его курчавую шевелюру. Вот она, шутя дернула за чуприну, больно сдавила пальцы на руке. Милка, ты чо? Больно ведь! Командир просыпается. Выпутывает волосы из строп, дует на защемленные пальцы и Милка прощена.
  Внимательно осматривает плот. Все на месте. Оглядывает пространство.
 « Дежурный! Где киты?»
  А китов то и нет. Когда ушли никто и не видел. Но вот шторм кончился. А пока крутило, они прикрывали нас собою. Вот и думай что хочешь. Твори всякие ученые дискуссии. А факт есть факт. Пока бурлило- они прикрывали. Да еще более того. Они подошли до начала шторма, и позицию заняли единственно правильную. Что это? Повеление Сверху и строгое исполнение, или самостоятельное мышление, основанное на каких то проявлениях, взаимосвязях всего живого и разумного. Сплошные тайны. Как слаб человек. Как он мало знает и о себе, и о природе.  Одно у всех мнение сложилось, что как бы трудно в жизни не пришлось , а в китобои никто не пойдет.

   « Подъем!» Команда официальная. Каждый изображает ее восприятие. Трубачи быстренько убирают флаг, т.к. вновь прозвучит команда на подъем. Командир усек и те схлопотали по полной. Армия, хоть где, стоит на дисциплине. Здесь, тем более.
Народ приводит себя в порядок. Высушиваются днища лодок. Подтягиваются стропы обвязки.  «Боцманская команда» строго проверяет каждый узелок. Баев зверствует. Распекает за каждую свободную, не подтянутую стропу. Конечно, без «выражений», но со всей строгостью. Ибо жизнь висит на волоске, на этой стропе, которая примет на себя двойную нагрузку, лопнет, а за ней все остальные последуют.  Командир слышит Баевы выступления, одобрительно кивает головой,  и возражений нет.
Доклады младших командиров о личном составе, количестве и состоянии. Зарядка. Все! Можно поднимать флаг.
  « На флаг! Смирно!» Красный стяг поднимается над плотом, над океаном. Командиры отдают честь, все поют Гимн Советского Союза.
 Здесь, среди безбрежных вод, это пение вселяет уверенность в благополучном завершении вынужденного путешествия. Как бы соединяет со всей великой Родиной. Ободряет и укрепляет. Слез умиления нет, лицо и так все в соленом. Но волнение, какое не испытываешь в обычных условиях, есть.
  Сегодня царский завтрак.  На плот сами выскочили три очень больших остроносых рыбины.  На целый день хватит свежатинки. Оно, если говорить точно, еда всегда свежая. Упаси Бог, если кто оставит заначку. Командир с плота сгонит. На  губу упечет. Только свежее, только « с огня».  Трое суток без еды особенно не дают себя знать. Просто хочется есть и все. Еда здоровая, уже привычная.
  Отзавтракали, прибрались почистились. Сейчас поступит команда  на проверку и чистку оружия. Здесь все так быстро покрывается сизым налетом. Поэтому, при первой возможности, всё чистим и смазываем. Проверяем гранаты, запалы. Они упрятаны в сапогах. Завернуты в портянки. Запалы- в правом, гранаты -в левом. Затем сапог в сапог, перегнуты и привязаны к стропам. Пока ни у кого не замокло, но проверять надо. Вон какой шторм был. Три дня купались чуть  не по шею. Сейчас сухо. Одежда протряхла, лодочки вообще высохли.
Баев, расположившись на корме , ходит ( уже научились ходить) по настилу и проверяет имущество. Прямо нюхает все. Кой кто получает замечание, а кого то Ванька строгает по полной. Голос строгий, нотки стальные. Но без крика и прочего такого.
 Чалышев прислушивается но не лезет. Потом подзывает Баева:-что там. Полезное для всех или личное?
  Запалы, лодырь, все в одну кучу, а сверху обмотал портянкой. Они сухие, нормальные, но от качания трутся друг о дружку и до беды не далеко. Приказал обернуть отдельно каждый и потом все вместе. Гранаты,  может, и не сдетонируют, но запалов лишимся.
  Чалышев встает. Опирается на Ванькино плечо и дает команду на исполнение по Ванькиному предложению.
 Снова разворачиваем барахлишко. Предъявляем на осмотр своим командирам. Все правильно. А ну грохнет по недосмотру. Горько и обидно будет. Если еще живы останемся. Он прав.
  Тревога! –орет наблюдатель. И показывает откуда сие.
 Народ встрепенулся. Задвигался. Все головы в указанном направлении. Но ничего не видно. С наблюдателем может говорить только командир. Все смотрят в его сторону. Он молчит. Всматривается вдаль, но ничего не видит.
 Что там?- спрашивает.
 Подводная лодка. Перископ.
 Оружие к бою! Гранатометчикам не заряжать, только подготовить. Все по местам!
  Народ занимает места по боевому распорядку.  Каждый внимательно осматривают свою сторону и поглядывает на командира. Тот стоит во весь рост опираясь на штурмана и Мандрика. Те тоже разглядывают море синее, но лодки нет. Перископа нет. Все спокойно.
  Вдруг громко с кормы: -командир, зверь!
 Тот оборачивается. Метрах в двадцати от плота торчит на длинной, пятиметровой шее, огромная сундукоподобная голова. Что это именно голова, сомнений нет. Глаза, пасть полная зубов, черный длинный язык. Раз зубы, значит хищник. Плотоядное животное, отмечает в себе командир. Острые зубищи, не для водорослей.
  Баев! Осторожно. Пока не трогай. Гранатометы зарядить. Приготовить гранаты. Оружие снять с предохранителя. Сам командуй, Баев. Не торопись. Остальным наблюдать по своим секторам!
 Трудно выполнить последнюю команду. Все косятся на корму. Там что то будет.
  Зверюка опускоет голову ниже, еще ниже почти до воды. Глаза ее разгораются , язык вертится во все стороны. Ход убыстряется.
 Баев стоит монументом. Бровью не поведет. Не моргнет.
  «Туов, Беданоков приготовить гранаты.»
  Чеки выдернуты и положены в карман.,
  « Миша,  -это к гранатометчику, -направляй в пасть. Помощникам, прикрыть Мишкин хвост! Всем остальным, по моей команде,  огонь парой одиночных.»
  Пасть уже в пяти метрах. Ванька бросает в пасть лодочку. Животина останавливается. Глухой хлопок и куски оранжевой материи вываливаются из вновь распахнувшейся пасти.
«Огонь!»
    Не попасть в эту пещеру просто невозможно. Залп сливается в один треск и грохот.
 Граната пронзает язык животины и исчезает. Два десятка пуль впиваются кто куда, две ручные гранаты влетают в пасть. Она захлопывается, вздрагивает от взрывов и становится похожа на спущенный и побитый мяч.  Только остается упругая шея, которая забурлила воду, забила по ней как огромной дубиной и все спустилось вниз.
  Плот медленно отходит, а вода продолжает кипеть и бурлить. Все. Бой окончен, только тело слегка дрожит и напряжено. Две лодочки лопнули. Одна в пасти, другая от огня гранатомета. Хотя помогающие прикрывали заднюю сферу мокрыми ранцами. Пожара нет. Лодки из не горючего материала.
  -«Командир! Звери по курсу».
 Командир перемещается к носу. Две головы идут прямо на плот.
  «Синюков! Твоя правая. Авдеев, твоя левая. Два гранатомета на правую, два на левую. Сзади прикрыть от пламени. По трое с ручными гранатами на каждую. Парусной команде приготовить купола к аварийной отцепке. Шпильки убрать, замки открыть. На каждую лямку по человеку.»
  Бой есть бой. Хоть с кем. Команды четкие. Исполняются моментально.  Народ быстро занимает позиции. Гранаты вставлены в трубы. Плот к бою готов.
  Если с кормы зверь подбирался осторожно, то эти прут на всех парах.  Первым идет правый. Вот зверюга хапнула купол. Он смялся и закупорил пасть. Это не оранжевая лодочка, что моментом лопнула.  Это советское Гостовское производство. Эта ткань не лопается даже при аварийном раскрытии, когда основной купол не работает. Пара секунд замешательства, зверь раскрывает пасть. Туда летят гранаты, врывается пара ракет и Витька рассекает очередью башку по диагонале.
 В это время вторая голова давит сверху левый купол топит его и получает свою дозу пуль и пару ракет. С пяти метров промазать просто нет ни какой возможности. Гранаты остаются в руках. Пасть закрыта. Животина удивленно смотрит своими горящими тарелками, потом разверзает пасть, но получает туда пару гранат и еще порцию из пулемета. Пасть медленно закрывается. Или кажется, что медленно Гранаты глухо рвутся .  Вся эта масса уходит под воду.  Здесь не бурлит. Не пенится.
   Но надо уходить. Парусов нет. Купола отцеплены.  Левый полунадутый медленно погружается, пытаясь выпустить воздух.
 Осмотреться!
 Нет. Никого больше не видно. «Подлодки» ушли или кончились.
  Постепенно отпускает тело. Коленки не дрожат, но напряжение было общее.
Командир ведет разбор боя. Да. Это был настоящий бой. По всем его правилам. Бой за жизнь. И мы выстояли, хоть противник был совершенно незнакомый и условия необычные. Он, как бы дома, а мы здесь случайные.
 Когда оба земные, на суше, тогда опыт всех предшествующих операций накапливается. Отрабатывается взаимодействие. Поведение,  реакция на действия противника. Здесь все вновь. И тикать некуда.
 Построжали лица. Наблюдатели перестали шутковать, а уперлись попарно в свои стороны. Кто его знает, что всплывет с глубины. Вот только две недели пробыли, а сколько встреч. То стаи рыбные, как лавина идут, то англицкое судно, то киты, то вот эти звери. Поди, узнай, что еще всплывет. Могут быть и едоки-любители по человекам, вон сколько гибнет судов. Все может в этой скрытой глубине быть.
  Боцманская команда занимается ремонтом плота.
  Остальные участники сражения  чистят оружие. И тихонько делятся впечатлениями. Несмотря на необычность происшедшего, страха, парализующего страха, не было.  Напряжение было, волнение , какое то необычное, да. Но парализации  и отчаяния не было.
 Это, как учил нас профессор первичного анализа, Дмитрий Иванович Шестаков, изначально кажется, что можно умереть от страха. Но страх бывает двух сортов. Страх парализующий и страх организующий.
  Страх Божий. Он какой? Это организующий страх. Ему предшествует глубокое изучение основ православия, Святого Писания. И, когда человек познает Духовные истины, то у него всегда присутствует этот Божий страх, который организует человека на борьбу с греховностью, со своими пороками. Удержаться от искушений и соблазнов. Происходит что то неожиданное, горькое, суровое, тяжкое, человек может впасть в панику. Но, когда он знает, что Господь не пошлет испытаний, превышающих возможности этого конкретного человека, когда он знает,  что «без меня не можете ничесоже», когда он уверен, что и волос из головы не выпадет без воли Божией, то он, этот человек не паникует, а более-менее спокойно оценивает ситуацию, анализирует её,  и производит необходимые действия.
 Парализующий страх возникает тогда, когда человек ничего не умеет, ничего не знает, ничему и ни кому не верит и знает только себя, только свои силы и только свои мизерные возможности. Когда Дух этого человека слаб. Он один в мире. Плохо такому человеку. Очень плохо.
  Гранатометчики сидят в своем уголке. Драят трубы и хихикают.
  « У Витьки, когда он стрелял, выражение лица было, как у младенца. Рот открыл, глаза расширил, слюньки даже потекли.»
- У тебя у самого слюньки потекли, отговаривается Витька. Свеженького мясца захотел.
 Нет!  Но у зверюки язык какой был. И черный. Почему черный? Оно же явно не рыба. Животина дышала, это видно было. Но, конечно, хищник. Пасть, что сундук в оружейной комнате. И зубы. Острые, не для жвачки.
 -Ты там понимаешь. Для жвачки или не для жвачки. Мог бы жевануть. Вон как лодочку. Раз и только хлопнула.
-А что лодочка. Придавил, вот и хлопнула. Куда ей деваться.
 Говорю хищник. Я же на ветеринара учился. Там зубам особое внимание уделяется. И рассматривали на макетах и образцах  где кто. Кто жует, тот травоядный, кто рвет и глотает, тот плотоядный. У него резцы, клыки, плоских зубов нет.
 Мишка, ты что разглядел все ,что в этой пасти было.
 А что. Там всякому было предъявлено к осмотру. Вот, мол, гляди, с кем дело имеешь.
 -Не знаю. Я оробел.
 Вот и оно, что оробел и тыл не прикрыл. Пламя на лодку попало. Сожгли одну.
 То не от этого. Я тебе хвост прикрыл полностью. Это оно сквозь щели попало, да и вниз ударило от щита. Я и сам свалился от удара. Хорошо, что быстро кончилось. Вот Колька меня вытаскивал из путаницы строп.
  Колька кивает головой. Да, вытаскивал. Но рожа у тебя была не своя. Ты, обычно, улыбчивый, такой простоватенький на вид, а тогда выражение было жесткое. Сам готов был в рукопашную кинуться.
- Кто его знает, какое было лицо. Но вмазало крепко. Да и гимнастерку прожег. Весь бок дырявый. Старшина голову оторвет. Он же только новое выдал.
  Старшина далеко. Ничего не будет. Да ты еще доберись до берега и до старшины. Вон штурман говорит, что еще с тыщенку километров, как минимум нам топать, если кто не подберет, или еще что не случится.
 Типун тебе на язык, балбес. Накличешь.
 А что такое типун?
 - Не знаю, бабушка всегда так говорила, если про дурнее что загадывали.
  А интересно, чем же эта гадина питается. Если такая головища, то тело тонн на пятьдесят будет, а то и более. Сколько надо кормов. Оно хоть и теплая вода, а затрат на содержание требует. Мелкой рыбешкой? ТАК УСТАНЕШЬ ЗА НЕЙ ГОНЯТЬСЯ. Китами? - так те за себя очень постоять могут. Значит, есть еще что то. Что помельче, но очень приличное.
 Заткнись, друже. Сказали про типун. Накличешь.
 Разговор притихает. Каждый представляет, что еще бывает в глубинах моря. И от этого радостнее не становится.
  Боцмана латают бреши в плоту. Перевязывают стропы. Но тема у всех одна. И не залихватски: ах какие мы герои, а вдумчиво. С прицелом на будущее.
 Чалышев, со штурманом и сержантами-командирами, составляет новое боевое расписание дежурных групп.  Теперь на каждой стороне  наряд. Два гранатометчика с хвостовыми приданными, два гранатометателя, четыре стрелка. Два запасных. Командир группы.
  Вот и опять народа не хватает. Вечная проблема командиров всех степеней. Как время мирное, так куда их всех деть. Одни заботы и проблемы. Как к бою, так и мало становится. Где б достать, у кого разжиться.
  Командир инструктирует группы.-« Самим тоже смотреть. Не ждать сигнала наблюдателя. При экстремальной ситуации огонь открывать без команды. Но не горячится. Все по уму. Не на суше. Отступать некуда. Бить наверняка. Главное не дать растерзать плот. Тогда просто утонем.
Ясно?!»
 Чего уж ясней. До сих пор в теле адреналин не рассосался.
  Дежурство круглосуточное! Караул бессменный.
 Командирам групп продумать и организовать скользящий отдых.
 Вот,  и теперь в Устав караульной службы надо вносить поправки-дополнения.
  Остаются теперь нетронутыми только боцмана, рыбаки и наблюдатели. Все, что обеспечивает безопасность.
  Группы заняли свои новые места. Перетащили барахлишко. Умостились. Заступили на бессрочную вахту.
 Чалышев все аккуратно заносит в журнал боевых действий. Отдает в форме приказа. Дает под роспись.
 Это правильно. Армия живет по приказу и он совершенно дисциплинирует.
  Даже экипаж занесен в журнал и зачислен в состав войска. И они не бездельничают, а работают на равных.
  Дело совсем к вечеру. Полный штиль. Флаг совершенно не колышится. Парусов нет, хотя новые уже готовы.
   Вот народ «куркульский». Валились на воду. Как  приводнишься. Да, успеешь ли вывалится еще. Вдруг железяка начнет падать быстрее тебя. Куча проблем. А барахлишка прихватили почти все. И ранцы, и запаски, и строп нарезали столько, что на пару плотов еще хватит. Что за натура у русского человека? Вот уж хозяйственный. И на авось никогда не полагается. Конечно, часть имущества пропала. Кто не успел лодочку закрепить. Кто бросил уже в воде, поспешая на общий сбор. А потом, тю-тю. Найди. Но плот загружен основательно. Вооружен. И постоять за себя ой как может. Но, лучше не надо.
-« Синельников,- зовет негромко командир,- покажи, где мы.»
 Юрик, со штурманом переходят в командирскую «приемную». Усаживаются вокруг «столика». Там карта.
Вот здесь, командир.
  Далековато. Так мы что, почти по трассе пути Христофора Колумба идем?
 Да. Чуть южнее.
 А не проскочим мимо?
 Как получится. Тут сильные течения могут быть. Они на север проходят, «облизывая» острова и материк. Если отдаться течениям, то в Канаду снова вернемся.
 А причем Канада?
 Как причем. Мы крайний раз, где керосина подливали. В Канаде же.
 -Так они против нас.
 -Против в политике . А капиталу лишь бы гроши платили. Они с нас взяли ровно по цене. Даже не завышали. Как бы по честному. Хотя могли крепко наценить.
 Благородные буржуи?
 Нет. Но у них свой кодекс чести. И Имя свое не порочат. Ибо, если опозоришься, то всё! Голым босым останешься.
  Да, такое дело. Значит, нас может пронести вдоль Америки и вернуть на Севера..?
 Вполне.
  -«Так! Там, на парусах. Все сюда!»
  Чалышев рисует парусной команде все прелести нашего положения.
 От вас! –и только от вас зависит куда и когда мы придем. Курс дан. Корректируют Синельников со штурманом. Ни малейшего отклонения. А то унесет в холодные воды, тогда нам всё! Полный Кендык!
 А что такое кендык?
 Не знаю доподлинно, но если очень мягко, то смерть! Понял?
  Так точно понял. Но предпочитаю изъясняться на родном, великом и могучем.
  Ты, Прохоров кем был до службы?
  Учителем начальных классов.
  -Ну, прости, брат. Больше не буду коверкать речь иноземными словами.
  Парусники уходят на свои места и размышляют, как ловить любое движение воздуха.
  А командир со штурманом и Юриком толкуют о русском языке.
- Говорят в нашем языке пять миллионов слов.
 А кто считал?
 Да счетчиков всегда хватает, это не сложно. И ЮНЕСКО дает такие цифры. А они с нами не очень дружат. Вынужденно признают. Можно верить. А сколько мы обычно употребляем? Сто, двести, тысячу?
 Не считал. Вон Эллочке, или как её там в «Двенадцати стульях» так и десятка хватало вполне.
 Ну, Юрик. Эллочка это метафора. Я про обыкновенного человека. Вот ты конструктор. У тебя одних терминов тысячи. Да книги запоем читаешь всякие и разные. Толстого, Гончарова, Помяловского. Оно ж в голове залегает. И при необходимости выплывает, нужное. И чем больше запас, тем с большей точностью можно мысль облечь в слово. Так?
 -Кто спорит. Конечно так.. Но в рядовой, бытовой беседе, когда мысль не сложна и не надо объяснять нечто новое, то не так много нужно для общения. У меня соседка всю жизнь дояркой проработала в колхозе. Так у нее язык не очень. Только с коровой и общалась. Да с вилами, что навоз убирать. Да сено  таскать. Редко с начальством, да подругами.
 -Юра! Но книги она читала. Песни пела.
 -Командир, какие книги. В четыре утра на дойку. Потом сдать молоко, вымыть всю посуду. Дать корма. Напоить. Упасть и до следующей дойки прийти в себя. Дома все хозяйство. Дети, муж, кухня, огород. Потом снова дойка, уборка, мытьё. Навоз, сено, Да еще своей коровке, домашней,  что нибудь утащить. Какие книги? Господи о чем ты?
  Беседу прерывает дежурный.
  –«Командир, доски.»
 -Какие доски, откуда.
-«Вот спереди. Сплошной настил.»
  -Тревога! Командирам отделений организовать защиту от ударов по плоту. Распределить людей вдоль бортов. Парусной команде не отвлекаться и дать полный ход.
  Что еще может сказать командир? Надо уберечь плот от разрыва твердыми предметами. Вот и все.
 Парусники и так стараются . Они не поставили купола, а растянулись, по передней стороне плота, в сплошное полотнище. Ход есть. Но масса плота и лобовое сопротивление очень велико. Ведь плот несет и массу воды, которая в нижних куполах. А убрать ее нельзя. Опасно.
Плот входит в сплошной дощаной настил. Вдоль бортов гвардейцы лежат на пузе и руками отталкивают все, что лезет к плоту. В основном это доски. Новые, золотистые, пахнущие смолой, сосновые доски. Море еще не выбелило их. Не напитало влагой. Свежие. Видно смыло с лесовоза или сам он затонул. Но пока продираемся. Медленно, очень медленно, но идем.
  А что если настелить по плоту в пару слоев? Плот станет устойчивее. Ходить можно, как по палубе. Мачты поставить, наблюдателей поднять выше.
 Это да. Но если волнение. То доски перетрут всю обвязку, лопнут лодочки и конец всему плаванию.
 Поэтому командир не дает согласия. Прекрасный настил остается в воде, а народ, оцепив плот по периметру, отталкивает и отталкивается от досок.
  Нам бы в деревню столько материала, -рассуждает Витя Синюков,- мы бы все крыши перекрыли. Сараи перешили. Дорожки сделали.
 А зачем дорожки, -спрашивает второй его номер.
  Как зачем. Ходить что б.
 Ну, а так ходить нельзя, что ли?
 Можно и так. Но надо сапоги резиновые. Дорожки не всегда сухие. Больше с водой. Так по доскам можно и в клуб  в туфлях ходить.
 А вы в чем ходите?
 В чем? В сапогах. А в клубе переобуваемся. Какие ж танцы в сапожищах. И девчата в танкеточки переобуваются. Это ж танцы. Надо легко, красиво.
  Что то я тебя Витька не пойму. Вы на воде живете, что ли? Как в Венеции?
 -Сам ты Венеция. У нас полгода вода стоит. Не глубоко, на ладошку. Только на буграх сухо. Да в лесах. А так мокро.
 А переселиться нельзя?
  Куда?
 -Ну, где сухо.
 Так и у нас сухо. Как лето приходит, так и сухо. Огороды, сенокосы, хозяйства всякие. Нормально. Растет все хорошо. Земля жирная, плодородная. Сено косим три раза, бывает и четыре. Куда уходить? Здесь хорошо. Предки знали, где ставить село. Небось, долго выбирали.
  Ворой номер морщит лоб. Он не представляет, со своей городской колокольни, как можно полгода ходить в резиновых сапогах, Как в клубе переобуваться и переодеваться, как отбиваться от полчищ комаров и прочего летающего сосущего множества. Он не знает, что такое лесная малина, голубика, морошка, брусника. Он никогда не видел живого медведя посреди деревенской улицы. Не ел меда диких пчел.
   Да, что он и видел то? Очереди в магазинах? Пыльные городские улицы? Чахлые деревца в парке. Где они за двадцать лет не вырастают толще руки? Дым и копоть металлургического комбината, где работает почти весь город? Многоэтажки с кухней, где троим тесно. Дом культуры , с вечно пыльными, но бархатными,  бардовыми шторами, пьяной молодежью и размалеванными девчатами.
 Нет. Всё не так плохо. Есть и профсоюз, санаторные путевки, бесплатные обеды в школе и на комбинате. Личные автомобили. Моторные лодки. Но кругом голая степь. Серая от степной полыни. Бурая от выбросов доменных и прочих печей. Зимой зализанная ветрами и не держащая сколь нибудь снега. Сушь летом и зимой. Ни огородов, ни садов. Город-комбинат в степи. И ему, родившемуся там, выросшему, начавшему работать на том же комбинате, не взять в толк, как это полгода надо хлюпать по воде в резиновых сапогах. Есть свою картошку, свои яблоки, ягоду. Ловить руками рыбу на огороде, которая не ушла с разливом, а задержалась среди стеблей конопли. И он не может понять, а сколько ж надо досок, что бы настелить дорожки от каждого дома до клуба.
 -Вить! А какое у вас село по величине. Сколько километров. Надо ж и до ферм тогда стелить, к правлению колхоза, к почте.
 Нет, Сеня. У нас нет почты, правления. Это в районе. Двадцать километров от нас. Нам только к клубу. Там библиотека, кино. Кружки всякие. И танцевальные, и рисовальные, музыкальные и много чего. Туда все ходят. И дети и взрослые. Там и радиоузел.  Динамики целый день орут. Песни всякие, новости страны, района, области. Еще школа. У нас, своя. Детей не возят в район. Классы, правда, маленькие, но свои. До десятого класса. С утра первые классы, а потом старшие. Учителя одни и те же. Свое дело знают. Готовят хорошо. Не хуже чем в районе. У нас даже больше в техникумы и институты поступают.
  Ну а потом они куда?
  Там распределяют. Из института по направлению уезжают на работу.
-А домой?
 Странный ты, Сеня. Институт государственный? –Государственный. А государство лучше знает, кого куда и по какой специальности направить.
 Да, но то обнищание вашему селу. Народ уменьшается.
  Нет. Не уменьшается. Рожают нормально. У каждого по четыре, пять детишек.  Но и специалисты к нам приезжают на постоянное житие. Вот зоотехник новый. С Кавказа. Такой горячий. Чеченец. Девки наши моментом все влюбились. Но он сразу же ответил: красавицы, не напрягайтесь. У меня невеста есть. В этом году институт закончит и приедет. Не хочу позориться. Не хочу в заблуждение вводить.
 - Приехала?
  -Конечно. Поженились. Она физику и математику в школе ведет. Нравится ей у нас. Собираются остаться жить навсегда. Он парень веселый. На аккордеоне хорошо играет. На охоту уже нормально ходит. Она поет. Детищки. Куда уезжать? Зачем?
  Сеня отталкивает очередную доску, пытается представить эту сельскую свободную жизнь, но ему трудно это сделать. Все не лезут из головы резиновые сапоги, которые есть, собственно говоря, основная обувь.
 -Вить. А от резины ревматизм может быть. Холодно же в сапогах таких.
  Почему это холодно? Стельки теплые, носки из собачей шерсти. Или еще можно из легкой кожи этакие, ну, как тебе сказать, что бы понял, чувяки. Ногу упаковываешь и суешь в сапог. Сухо! Это главное. И тепло. Даже зимой на рыбалке. До вечера просидишь на льду и ничего. Не замерзнут ноги.
- А зимой, зачем сапоги. Валенки надо.
-И валенки есть. Но на льду вода выступает из лунки. Вот и сапоги, опять же нужны.
 Соседи прислушиваются к разговору. Иногда вставят словечко. Но больше идет работа молча.
 Вот уже доски пошли сплошь. Плот еле движется. Но на все предложения дрейфовать вместе с этим дощаным полем, командир дает резкий отпор. –Пропадем при первом волнении. Грести изо всех сил. Не до самого же берега эти доски!
 Ох, как прав командир. Уже пара лодок лопнула. Не то что зеванули, нет. Доски полезли поверху. Резанули по надутой поверхности лодки, стали ребром и «Бух!».
-Все по кромке плота устелено ранцами.. Кое где приспособили отбойники из досок, поставленных на ребро. Их держат руками, по ним бьют торцы новых досок, но не бросают. Только облизывают ранки и продолжают работу.
 Так проходит и вся ночь. Утро застает в той же работе. Паруса, стоящие по всей передней кромке плота, принимают посвежевший ветер, и к обеду мы вырываемся на чистую воду. Как отрезало. Досок нет. Ура!
-Всем отдыхать!
  А завтрак? –Шутит кто то, не наработавшийся до одурения.
  Командир немного мрачнеет. Завтрак положен, но его нет. Рыбаки то же все на досках были.
  Спят все! Только наблюдатели на постах, да часть боевого наряда.
  Качки нет. Плот плавно копирует волну. Флаг легко перебирает струи ветра, извивается, блещет яркой окраской. Это территория Советского Союза!
  Штурман шепотком командиру: командир, отдохни, я постою на командирской вахте.
  Штурман подполковник. По званию о! - как выше Чалышева. Но в его командование не лезет. Не поправляет. Что в его силах делает. Трудится на равных. Вот и теперь отпахал почти сутки непрерывно. Расталкивал доски, держал отбойники. Руки в ссадинах. Но держится хорошо. И теперь, при затишке работ, дает командиру отдохнуть.
 Чалышев растягивается на своем ложе и мгновенно отключается.
  Штурман перемещается к рыбакам. Те спят. Только двое настраивают снасти, надеясь, что то добыть.
  Кругом вода. Глазу не за что зацепиться. Только волны и волны, и ,перегибающийся на них,  плот. Все спят. И даже боевой наряд дремлет, изредка поднимая голову. Наблюдатели клюют носом в своих «клотиках». Сонное царство. Но штурман бодрится. Он офицер. Он летчик! Он не имеет пава спать.
  Вместе с двумя гвардейцами он забрасывает удочки. Надо бросать дальше, ибо зацепит за полотнища куполов, что снизу. Бывали такие случаи. Тогда «водолаза» обвязывали двумя стропами и опускали за борт. Тот отцеплял крючок,  и его вытаскивали на плот. Шуток было без счета. Особенно по поводу загорелости тела и отдельных его частей. Хорошо хоть все мужчины!
  Но сегодня рыбакам явно везет. Вот уже почти полная лодка (ее именуют садок) крупненькой остроносой «селедки». Клюет нещадно. Только успевай снимать. Даже разделение труда произвели.  Один снимает, другой забрасывает, третий ловит. Процесс идет. Вторая лодочка почти полная и, как отрезало. Да и хватит. На пару дней с запасом. Только воду подливай свежую.
  Но запас прочности и у этих гвардейце кончается. Оба рыбака отключаются. Плот спит.
 Только штурман совершенно в форме. Он работает за всех. Осматривает море, небо. Ох, это небо. Как в нем уютно человеческой душе. Штурман летает двенадцать лет. Ему там хорошо. Он бы и на землю не садился. Небо, небо.
  В жизни штурмана всё шло гладко. Семья, как у всех. Отец, Бодров Иван Владимирович,  начальник производства механического завода. С утра до вечера на работе. Только воскресным днём и дома. Ковыряется в садике. Огороде. Любит петь, поэтому вся огородная живность растёт под мелодии из фильмов и русских песен. Во он растягивает «..-окрасился месяц багрянцем и волны бушуют вдали…» -это он рябиновые кусты приводит в порядок. Буйно разрослись. Притеняют грядки. А вот « …ну ка , солнце, ярче брызни…золотыми лучами обжигай…» -явно за помидоры взялся. Всегда работает не торопясь. С удовольствием. Агрономом бы ему быть, но он отшучивается. Как бы стал агрономом, то не любил бы так в огороде копаться. Там везде утвержденная агротехника. Чуть в сторону, -получи по рукам. Закон! Даже если все пропало, по какой причине весомой, спишут. А если не по агротехнике, этой, утвержденной, чуть что не так, посадят. И что агроном?  Так! А природа, растения фантазии просят. Особого, индивидуального отношения. Всё разное. Земля, ветры, температуры. А агротехника единая. Вот и получается, что если человек творческий, то ему это в тягость. А я человек творческий, творю, что хочу, и окромя жены, мне никто не указ.
 А сама жена -учительница. Ей эти указы и творить некогда. Тетрадей пачки. Каждую проверь. Исправь ошибки. Отметку поставь. Занеси в журнал. В кондуитик черкни пару слов, на предмет: с кем и чем дополнительно заняться. Да болящий проведать. Дополнительно, по новым темам с ними позаниматься. И классное собрание провести, и профсоюзное, и у директора постоять на профилактике, за то, что какой то балбес написал на стене, что у директора есть любовь к выпивке. А причем её класс, если написано было с двумя орфографическими и тремя пунктационными ошибками. В её классе, таких нет. Самый слабый троечник не напишет слово «любовь» без мягкого знака. Ибо на эту тему была в классе бурная дискуссия. Про мягкий знак и мягкое место, к которому эта любовь стремится. Галдёжь был великий, упрёков и обид- без числа. Но, что на конце слова мягкий знак обязателен, то запомнили все и навсегда.
 Некогда было Раисе Матвеевне вникать в огородные опыты мужа. Она радовалась каждой травинке, огурчику. Петрушке, укропу и всему, что было таким вкусным.
  Сынуля, Сашок, как называл его отец,  рос. Был крепким, здоровым. И, как это обычно бывает со всеми здоровыми детьми, особой опеки не вызывал. Мама его прилично натаскала по грамотности. Парень писал стихи, много читал. Память была редкая. Особенно на стихи. Конечно, все предполагали будущего поэта или писателя. И лыжи были навострены на литературный институт.
 Отец, правда, подкалывал: мужик, здоровый, крепкий, а на легкий труд. Стишки со сцены читать, бабонек щупать. Водку жрать. Ибо у отца было свое понимание литературного труда и общества, которое они составляют.
 Маяковский –пил. Бабничал. Есенин –пил. Бабничал. Некрасов тоже. Все! Значит от безделья! От лёгкого труда. А ты, здоровенный, крепкий парень и в эту шаромыжную компанию.
 Сам отец читал много. Толстого, Гончарова, Куприна. Современных писателей. Шолохова, Бабеля, Эренбурга… И стихи почитывал. Ахматову, Фета, Тютчева, Цветаеву…
 Но, относительно сына имел своё твердое мнение.
 И вот сын заканчивает десятилетку, и отправляется в Москву. Литературный институт.
 Народу –тьма! Все начинающие поэты и писатели со всей страны. Русские, узбеки, таджики, грузины, эстонцы…. Вся страна. В основном молодёжь. Есть и старше. Лет по тридцать. Степенные, с опытом и жизни и писательства. Вот на скамеечке два офицера сидят. Лётчики. Ордена, медали.
 Интересно, а что они тут делают? И Александр  присел к ним на скамью.
 А скажите, вы тоже в литературный поступать будете?
 Офицеры осмотрели ладную фигуру абитурьента, переглянулись. Нет. Это наши знакомые девчата сюда мостятся. Нам и в небе хорошо. Там такая поэзия, что на земле и не сыщешь. И небо! Какое небо!
  Ты хоть раз летал, парень?
 Нет. У нас не было самолётов.
 О! Раз не летал, то что ты можешь путёвого написать? О чём? О этих девчушечках? Так они замуж выскочат и вся поэзия на пеленки уйдёт. И это правильно. Женщина хозяйка в доме. Кухня, дети, муж. Какие стихи.
И ты! Здоровенный мужик сюда. Что тебе других профессий не хватает. На завод, на корабли, в небо! Но в небо, это, брат, особенно. Тут  любовь нужна. Без оной, любви, там нельзя.
Оба зажмурились на солнышко. Посмотрели в небо и вздохнули.
 Вот так, парень. Такие пироги. Надо пожить сначала. Натерпеться всего, а потом писать. А так что? Из пальца высасывать? Думай, брат, думай!
  Ну вот. Поругали, пристыдили, а путёвого и ничего не сказали. Отошёл  в  сторонку, пригорюнился. А ведь и правда. О чём писать, что воспевать? Жизни то, кромя школьной и не видел.
 Что то повернулось в душе.  И он направился к летчикам.
  Что, парень?
  Хочу жизни поучиться.
 Так учись.
 Ну, я же сюда приехал. Мне как домой возвращаться? Пустым пробегом?
 А! Понятно. И почто ты к нам? В авиацию хочешь. Думаешь тут романтики напихано? Здесь тяжелый и опасный труд. И знания, и умение, и, если хочешь, повседневный героизм. Готов ли ты к такому?
  Не знаю.
 А что, брат, поехали с нами. Раз ты вольный, ничто тебя не держит, махнём в часть. Командиру покажем, может и придумает что.
  Совсем недолго ехали. Аэродром. Сегодня полётов нет. Тишина.
 А вот и командир у самолета. С техником что -то перетирают. Руками водят, рисуют в воздухе узоры.
 Товарищ полковник, разрешите обратиться?
  Что Яковлев?
 Вот мальчонку подобрали, хочет жизни поучиться.
 Он что бобик или котёнок., что вы его подобрали. Во крепчак какой.
  Ты кто? Чего хочешь то?
  Да, вот, собрался в литературный институт поступать, но товарищи офицеры правильно сказали, что надо жизнь познать, опыта набраться, а потом писать. И предложили поехать сюда.
  Яковлев. Ты хорошо думал, когда предлагал и вез парня сюда?
  Так точно, товарищ полковник, где ещё настоящеё жизни научиться как не в нашем полку с вами во главе.
 Ох, Яковлев, не была бы такая знаменитая твоя фамилия,  схлопотал бы по полной.
А ты Микоян, что скажешь. У тебя то то ж фамилия не меньше.
 Так научить парня. Провести по всем службам. Пусть потрудится, хлебнёт всего. Смотришь, и стихи писать начнет, романы, повести о нас, о нашем полку, авиации. Свой человек в литературе. Это много значит.
 Славы захотелось?
 А что? По делу так и слава не во вред.
 Слава, Микоян, всегда во вред. Ибо она незаметно превращается в тщеславие. А тогда предпосылки и лётные происшествия валом.
 Так что, парень? Тебе сколько годков то?
 Семнадцать.
Не совершеннолетний?
 Как есть.
 Вот и вопрос. А что делать умеешь?
 Не знаю. Всё по дому, по школе. Читать, писать.
 Ладно. Яковлев. Отведи парня к Петрову. Пусть оттуда начинает. Восемнадцать исполнится, тогда переведём. За него вы с Микояном отвечаете. Всё! Исполняйте!
  И стал Александр Иванович помощником повара по чистке картошки, продувке макарон, переборке круп и всего того, что определяет питание летного и технического состава авиационного полка.
 Но, когда через четыре месяца еженедельная стенгазета столовой заняла первое место на полковом конкурсе, начальник штаба полка, полковник Кузнецов, управив, на своём личном уровне, все вопросы с военным комиссаром района, перевел Бодрова в штаб. Как рядового срочной службы. С окладом и компенсацией за махорку, как не курящему. По молчаливому согласию комполка сшили лётную форму, и отличало Бодрова от летчиков только полное отсутствие чего –либо на погонах. Микоян и Яковлев постоянно проведывали крестника и всё звали полетать, но работы писарской было много и освобождался Александр только поздно вечером.
  Воскресный день был свободным. И как то именно в воскресенье Яковлеву надо было срочно лететь в Краснодар. Давай, Сашок, с нами слетаешь. Утром вылетаем, а вечером домой. Ходи к НШ, испросись.
 Тот и не возражал. Смотри по городу не ходи. Патрули заберут.
 Нет. Мы туда и обратно. Груз только оставим и всё, заверил Яковлев.
Ну, под твою ответственность.
 Хорошо слеталось. Понравилось. Сразу множество вопросов. А как лететь. Там же ветер боковой, там температуры, давления. Микоян всё растолковывал, учил прокладке, поправкам.
 Шло время. Бодров уже постоянно летал в экипаже два дня в неделю.
   И как то Микоян говорит другу, командиру корабля, -Миша а Сашка толковый парень. Он уже совершенно свободно расчеты делает. Вот за все перелёты ни малейшей ошибки. Буквоед ещё примудрее Кузнецова. Все до мелочей учитывает. Последнее время по его прокладке ты летаешь. Я уже и не заглядываю. Надо командиру доложить. И ещё. Миш, ты б его рулить научил. Он мне по секрету сказал, что все предметы по  программе летной  школы вызубрил и впитал. Давай, тренируй парнишку. Второй год служит. Одни благодарности да грамоты.
 Не учи меня жить! Пусть сам попросится. Что это он через дядю. Летчику характер иметь надо и самому все вопросы решать.
 Так ты же строг за десятерых, а он скромняга.
 Я тебе сказал, что скромность в этом вопросе его не украшает. Значи, мало хочет. Как захочет невмоготу, сам скажет. Всё!
  И вот это состояние пришло.
 Товарищ майор, разрешите обратиться, старший сержант Бодров.
 Слушаю, Бодров. Что у тебя.
 Научите летать.
 А зачем это тебе? Вот ты дело штурманское освоил. Микоян тебя хвалит. Так и продолжай.
 Так вы сами говорили, товарищ майор, что надо всякого опыта набираться, что бы потом писать разумно. Как же я о вас напишу, когда сам не управлял машиной?
 О! Мудрец. Вон для чего. Нет! И Нет! Всё. Отойди отменя. Не желаю разговаривать. Писатель…..
 Товарищ майор. Вы не поняли и я не так сказал. Я летать хочу.
 Как хочешь?
 Да вот так. Хочу и всё. Не знаю как.
 Ладно. Отпросись у НШ а неделю. Улетаем за Урал. Будем кого то возить.
 Вот и состоялось первое научение. Летал Бодров хорошо. На три балла, как оценил Яковлев командиру полка.
 Как на трояк,- возмутился командир, -чему же вы его учили.
 Так товарищ полковник, всё правильно: вы летаете на пятерку, я –на четвёрку, а Бодров соответственно на трояк.
 Шутник ты Яковлев. А как на самом деле?
 Хоть сейчас выпускай самостоятельно. В любое место, по любой погоде. Он и со шторками нормально. А штурманское дело знает на отлично. Вот Микоян подтвердит.
 Да! Сам всё умеет.
 Ну, что ж, значит три года не даром прошли.
 Товарищ полковник, его надо в училище направить. Пусть корочки получит и к нам в полк.
 Мысль твоя правильная. Но ему там будет край неловко. При молодых и зелёных, зная и умея уже то , чему там будут учить с нуля.
 Хорошо. Сделаем так. Я через пару дней  лечу в Красноярск.  Пусть подготовит все документы, как работник штаба, все документы на перелет, как штурман, и летит вторым пилотом. Посмотрю и решу, что можно придумать.
  Слетали.
 За год, числясь курсантом, и проживая в полку, Бодров сдал все предметы за училищный курс и в чине лейтенанта был зачислен в полк летчиком-щтурманом.
 С тех пор и летает.
  Сколько нужно молодому организму на отдых?  Вот проспали пять часов и зашевелились. Кто уже умывается. Кто разделся и осматривает свой гардероб. Головы поднялись.
 Повара! Обед готов?
 Кухонная команда тоже проснулась. Начинает приводить в порядок свое разоренное досками хозяйство. Настилает ранцы на старое место.
 Эй рыбаки! Наловили?
  Рыбаки просыпаются вместе со всеми. Только двое, рыбачивших, спят.
 Вы чо? Мы же отдыхали вместе со всеми. Кода ж ловить было.
 Но повара уже увидели рыбу и начинают её разделывать.
  Рыбаки таращат глаза. Во! Откуда сие? Сами напрыгали, что ль?
 Но таращь не таращь, а рыба, вот она. Полные садки.
 Все, рыбкоманда,  продолжаем спать. Рыба есть. Но сон уже не идет. Весь народ гомонит. Приводит себя в порядок. Наблюдатели на постах. Боевые расчеты делают свое дело. Плот ожил, зажужжал. Готовится к обеду.
 Чалышев принял доклад штурмана. Поблагодарил и ушел на кухню.
 Как с обедом?
 Все по распорядку, командир. Продукт есть. Готовим.
  Физкультурник, окликает Чалышев. Размять народ!
  Возражений нет. Над морем звучат команды и гвардия, утрудившаяся до предела ночью, разминает тело. Физрук придумывает все новые и новые упражнения. Народ со смешками исполняет. Жизнь продолжается.
 Ах, как хорошо, когда все вместе. Все молоды и здоровы.
  Приступить к обеду.
  Поварская команда разносит еду. Каждому по половинке рыбины. Этак граммов по пятьсот. Мы уже привыкли к сыроедению, и трудимся не хуже, чем в ротной столовой. Может только более тщательно. С особенными требованиями к чистоте. Ибо уборщиков-подметальщиков нет. Все отходы ТОЛЬКО ЗА БОРТ. В плещущую вокруг лодочек воду-ни-ни. Моментов очутимся в выгребной яме. Оно хоть и вода , а загниет мигом. Жарко! Сыро!
……Гвардии Сержант Багров –Я, Гвардии Младший сержант Бельдинов _Я, Гвардии ефрейтор Бирюков_Я, Гвардии рядовой Брянский –Я..Идёт утренняя поверка. Сегодня настолько тихое море, что не верится. Просто гладкое. Как кто то растянул сине-зелено-голубое полотнище. Можно спокойно ходить по плоту, не балансируя и не изгибаясь.
После завтрака и приборки поступает команда:- всем отдыхать.  Всем, это кроме наблюдателей. Они сидят на своих возвышениях и, не отрывая глаз от своих секторов, ведут обычный треп.
 Товарищ штурман, зовет командир. Штурман переходит в «кабинет».
   Надо с народом пару-тройку бесед провести. Этакого разгрузочного характера. О доме, семье, службе. Ну, о чем получится. Сегодня день отдыха. Кто хочет, тот пусть и спит. Этакая расслабушка, пока обстановка позволяет.
 Может и инженер тоже пойдет?
  Инженер, на вид несколько мрачноватый майор. Сидит всегда у «вышки» наблюдателей. Сегодня руки у него все в ссадинах и он их подставляет солнцу и ветру для просушки.
  Инженер, -зовет штурман,- Петрович. Ходи сюда, дело есть.
 Инженер поднимается, согнувшись дугой переходит к «кабинету».
Почто понадобился?
 Вот командир поручает нам провести с народом развлекательно-полезные  беседы. Давай ты ходи с носа, а я пойду с кормы.
Добре. Пойдем.
 Они расходятся, присаживаются рядком с гвардейцами и прислушиваются к их разговорам. Но раз внедрились, то, конечно, солдатики тут же спрашивают, а что это вы к нам?
 Да так, командир направил на разговоры с вами. Поддержать духом. Внести нечто новое. Немного отвлечь от повседневных забот.
 Народ отвечает взаимным интересом, и сыплются вопросы. Ибо не каждый день можно так запросто общаться с штурманом воздушного судна. Да еще и подполковником. И с такими красивыми штуками на мундире.
 А вы давно летаете, товарищ штурман? А сколько часов, а куда, а какой самый дальний перелет был. А падали? Горели?  Прыгали?
 Штурман только головой вертит.
 Нет. Не горел. Летаю с одним командиром всю жизнь. И инженер с нами все время. Это он с виду такой хмурый, а так веселый и, даже, пошутить и разыграть любит. А летали мы много. И на Севера, и на Юга. По всей стране нашей, которая поперек на 6000 километров, а в длину, так на все 11-12 тысяч потянет. Для нашей страны нужны самолеты со скоростями на 3-5 тысяч в час. А мы что? - самая большая у транспортника -400-500- Представляете, сколько времени лететь из Пскова до Благовещенска. Молодежь везти после выпуска. Пока довезешь, уже старших лейтенантов присваивать надо.
  Вот мы, как то  летом, очень серьезный перелет делали. Везли войско в новое африканское государство. Там совершился переворот. Колонизаторов выгнали, и надо было защитить новое правительство. Резидент запросил помощь в войсках, командование одобрило и нас, загрузивши битком, отправили в те жаркие края. Ну, раз летим в Африку, а там жара, чем надо запастись? Водой! Вот наш инженер, взяв свою логарифмическую линейку, нашелестел на ней, что пару-тройку  тонн  мы можем безболезненно захватить. По грузоподъемности. Добыл где то пластиковые емкости, отдав литров сто спирта, залил чистейшую воду. Емкости покрасил в защитный цвет, как военный груз. Утрудившись, хлебнул из бачка, а она сладкая. Да еще и с приятным привкусом.  Он к владельцам этих емкостей. Это что вы дали, вода стала сладкой.
  А это там сироп был фруктовый. Фруктоза или сахароза,  что то из этой оперы. Там на стенки и дно налипло, не отмыть.
 А пить ее можно? Не отрава?
  Что ты, майор, это же природное. Считай мед!
  Ну, коль так, хорошо. А то перепугался что то.
  Не, майор, нормально. Пей себе газировку вдоволь, успокоили владельцы тары, уже несколько хмельные. Видно тоже снимали пробу от щедрот ВВС.  Инженер все упрятал подальше и ни гу-гу.
 Начала грузиться ваша братия, десантники. А барахла у них горы. Сами, как верблюды, да еще припасов мешки. Патроны, гранаты. Банки с дымами. Понятно. Народ на войну. Командир смотрит, смотрит. Подзывает инженера: -Петрович, а сколько это все весит? Мы ж не оторвемся. А ну посчитай.
 Петрович останавливает погрузку, сажает в «Охватку» (это такая сетка для груза) гвардейца, со всем его грузом, сверху цепляет динамометр и хвостовой лебедкой приподнимает. Стрелка четко становится на 135 кг. Шелестит линейка и дает результат 8 тонн.
 Нормально, командир. Еще недогружены. Можешь сильно не утруждаться. И погрузка продолжается.
 Выруливаем на полосу, разгоняемся, а оторваться никак не можем. В самом конце командир еле отодрал машину от бетона.
  Петрович! …Что ты насчитал! Чуть не угробились. А ну давай журнал.
 Петрович подает журнал, командир шелестит губами, считает. Вроде нормально. А так будто еще тонны три –четыре лишку. Надо было с травки взлетать, наверное,  прилипают колеса к бетону.
 Петрович забирает журнал загрузки и ворчит под нос. С таким налетом, с таким опытом ему три тонны лишними показались. Пытается уйти к себе, но не тот у нас командир, что б ворчание инженера не раскусить.
 Ходи сюда, мудрец. Говори честно, что прихватил?
  Тяжко вздохнул Петрович и признался.
  Балбес ты, Петрович. Хоть бы сказал. Я не позволил бы этому белобрысому капитану сунуть мне четыре тонны боеприпасов.
  Инженер сначала задрал брови, потом расхохотался. Ты от меня четыре тонны, я от тебя три. Итого семь тонн! Как ты оторвался?
 Так я ж думал четыре! Вот и оторвал.
 Оба расхохотались и занялись своими делами.
  Полет долгий. На пределе дальности. С промежуточной заправкой.
 Садимся. Уже явно не север. Аэродром голый, как голова Никиты Сергеевича.  Ветерок сухой. Губы обсыхают враз. Инженер понесся решать вопросы заправки. А там очередь. И наши машины, и иностранные, и еще всякой мелочи полно. Порядка нет, всяк лезет без очереди. Заправщики все черные, как уголь. Вот Петрович подкатывается к одному и шепчет. Заправь наши машины первыми. А тот, видно жулик еще тот, ему толкует, что надо мани-мани. Откуда у инженера эти мани?. У него кроме керосина и сотни литров спирта ничего и не бывает.
 Мани НО! Есть вода.
 У нас своей хватает.
 Это необычная вода.
  В чем ее необычность. Вода и вода. Мокрая.
  Нет, браток, вода всегда разная. Вот та которая у меня –специальная. Мы ее везем в одну страну, где проблемы с деторождением. Женщины там красавицы. Стройные, мощные. Загляденье. А вот мужики- никакие. Болезненные, слабые. Ну, в общем мы им гуманитарную такую помощь везем.
 А не проще мужиков привезти?- спрашивает заправщик.
 Не, правительство не разрешает. Надо нацию сохранить.
  Дури мне бошку, вояка. Вы десантуру везете. Вон сидят под самолетом.
  Балбес ты, хоть и черный. Это прикрытие. Это же надо всё в тайне великой сохранить. И ты молчи! А то трепанешь, а трепачи долго не живут. Понял?
 Да уж, понял, - выдохнул чернявый. А сколько этой воды пить надо?
 Норма - литр в сутки. А там уже подбавляй или убавляй по потребности.
  У чернявого проблеснуло, что то в глазах. Мысль пригнала возможность заработать. И даже очень прилично.
  Эй воин, а сколько стоит это все. Цена?
  Заправишь наши самолеты без очереди –я тебе тонну дам.
 Сколько ваших машин?
 Десять.
 Много. Пять заправлю.
 Нет! Мы все хором летим. Это ж военные машины. У нас и сопровождение, и корабли обеспечения,  и все разложено по полочкам.
 Черненький помыслил. Посчитал прибыли –убыли.
  Две тонны!
  Побойся бога, грабитель, -завопил Петрович. Это знаешь какие деньги. Ее литр стоит как тонна керосина. А я тебе за керосин плачу валютой! Это тебе только за скорость заправки. Хохол несчастный!
  Но чернявый считать умеет. Он уже прикинул, зная ночную жизнь своего круга и её проблемы, сколько зазвенит в кармане мани-мани.
  Две! И ни литра меньше.
  Инженер сделал «серое» лицо. Ладно, вымогатель. Заправляй.
  Чернявый «погудел» в микрофон, с кем то перетер вопрос и к нашим самолетам ринулась колонна заправщиков.
  Тихонько подошла «варавайка» ( грузовик с подъемной стрелой, автокран с  кузовом). Инженер вытащил две своих упаковки. Краска еще пахла, что убедило чернявых в тайне груза. Петрович открыл лючок, зачерпнул немного и выпил. Вот! Не отрава. Дал заправщику. Тот хлебнул. Оооо! Хороша!
 Его приятели тут же, со смехом,  посоветовали, к какой даме ему бежать, при остром проявлении  свойств этого зелья.
 Смех-смехом, а самолеты быстро заправили, документы подписали и мы вырулили на полосу.
   Наш пилот всех пропустил вперед, а сам крайним, с самого начала полосы дал полный газ. Крылышки прогнулись еще на середине, потом перестали стучать колеса по стыкам, висим.
  Петрович!!! Иди сюда!!!
 Командир, мы только на две тонны легче.
 На четыре, Петрович. Пока ты мотался, я две рассовал по другим машинам.
 Вот так мы и летели. Прихлебывали сладкую водичку. Предлагали десантникам, но они отказались. Вставать нельзя. Пристегнуты. Выливать некуда.
  Подлетаем. Уже собираемся бросать, но нас повернули. Летим дальше.
Еще чуть и готовимся к выброске. Тут команда: бросать с 500 метров. Командир орет, аж шея красная. «Не имею права! Не ниже 2500!». А там приказывают. И еще добавляют, что ты есть доставщик и не более. Привез и сей, как тебе прикажут, а не как тебе в уши надули. Тут война, бой идет. А ты мне провесишь их на высоте. Стреляй кого хочешь, на выбор. Они долго висеть будут. Ну и еще всякого. Правда, вежливо, без «прилагательных». Ну,  а что ты скажешь.
   Командир связывается со старшим перелета, а тот на него сорвался, но уже со всякими словами. Видно ему земля тоже вписала по полной. А он генерал. Видно заело. А земля главнее. Они там в огне.
 Ныряем на 500. Командир сам рулит. Бросаем. Быстро вылетели. А тут команда: -Садись на шоссе, по указанию ракет.
 Я не Ан-2, орет командир, я Ан-12.
 Приказываю! Садись. Потом будешь мне про маркировку рассказывать!
 Высоты нет, какое то ущелье, но широкое. Внизу колонны машин. Куда садится то?
 Серия зеленых показывает куда.
 Командир заложил такой вираж, что впечатало всех. Садится. Снова команда. Рулить к баррикаде и развернуть к ней хвостом. Стрелкам ждать команды.
 Наш Антон вертится, как будто мелкая птаха. Куда степенность делась.  Мы все держимся, кто за что. А командир вертит машину, что лисапед на леденелой дороге.
 И тут грянул такой хохот, что штурман на полуслове замер.
 Народ смеется, за животы хватается. Слезы утирают. И все, кто слышал, а это почти пол плота, хохочут.
 Что случилось, недоумевает штурман. Что я такого ляпнул, сам не заметив.
 Да нет, товарищ штурман. Все слова нормальные. Ничего лишнего с языка не сорвалось. Просто, тогда вы нас бросали.
 Теперь хохочет штурман. Зовет инженера. Петрович, это мы тогда этих ребят бросали. Помнишь в Африке, с 500 метров.
 Не может быть.
 Да Петрович. Они. Вишь хохочут, аж слезы выбивают.
  Так Это вы тогда утащили мою воду?
 Нет. Мы только по стаканчику выпили. Её раздали по всему войску. Как раз всем хватило. Командир стариков, что там уже несколько лет воюют, со своим начальником штаба последний литр выцеживали. Но не пили, дюже сладкая была. Потом смеялись. Вишь, простая вода. Но из дома. И кажется такая сладкая.
  Там, кстати не один контейнер был, а два.
  Нет, один. Было три, два отдал на промежуточном. Один остался.
 Мишка, иди сюда. (Мишка с другого конца плота. Он не слышал рассказа штурмана и разговора с инженером).
 Мишь, сколько воды было в самолете, кода мы в Африке прыгали с 500 метров..
  Один танк был на тонну. Второй на полторы. Меньший крашеный в защитку. Большой красного цвета. Прямо около летчиков стоял. Даже не привязан был.
  Вот, товарищ инженер. Мишке тогда поручили раздать воду на подразделения. Он первая рука был.
 Петрович чешет макушку. Что ж, я, хозяин самолета, полуторатонную фляжку не заметил?
 Не  знаю. Но воды было полторы тонны. Сам раздавал. Вы тогда на шашлыки пошли. К  командиру стариков..
 Вот надо Чалышеву рассказать. Он командиру стариков передаст.
 Я все слышал. Передам. Однако, как все случилось. Такая большая земля, столько народа, а на плоту встретились.
   Инженер, он везде инженер. Хоть в самолете, хоть на кухне или, вот, на плоту. Благодаря его стараниям наш плот стал прочно-упругим. Сама теория о чем говорит. Либо конструкция должна быть жесткой, но такой прочной, что прилагаемые внешние силы не в состоянии разрушить эту конструкцию. Либо сделать гибко-подвижной, как бы поддаться внешним силам, переместиться в пространстве элементам, «удовлетворить» внешние силы и сохранить конструкцию работоспособной. Первый путь нам заказан, ибо пересилить море мы не можем. А второй способ, как раз про нас. Только надо определить степень этой подвижности. Вот инженер и решил эти вопросы, наблюдая за поведением плота во время шторма.
 Сегодня он беседует, по просьбе командира, с народом. Вернувшись в свой край плота он продолжил рассказ о инженерных творениях. Начав издалека, от Ползунова и Кулибина он перенесся в наши дни. Точнее, к себе на дачу.
 Этот шаг правительства, по выдаче, но далеко не всем, трех соток земли близ города, был поистине революционным. С одной стороны он решал продовольственный вопрос. А с другой, снимал массу психологических, нравственных и бытовых сложностей. Редко, кто не любит свежий воздух. Тенистый садик. Беседку, увитую виноградом. Своё вино. Свою, в конце концов, картошку. Без химических добавок, выращенную своим трудом. Баньку на даче. Круг друзей-дачников. Может и собутыльников.
  Петрович получил такой участок. Три сотки в районе бывшей самостийной городской свалки. И чего только там не было! И столы, и стулья, рамы ворованных мотоциклов, кроватные спинки и сетки. Доски, стекло, битый кирпич. Валялись телевизоры, радиоприемники. Не хитрая бытовая техника. Все, что выброшено из жилья, все было там. Вот городские власти и решили: пусть сам народ и наводит там порядок. Решили-сделали. Нарисовали план. Расписали кому где и выдали документ.
  Петрович, вместе с геодезистом, которые разбивали в натуре участки, нашел свой.  Отметил колышками, подписал и уселся на один из стульев, которых на участке было премножество. Стульчик еще крепкий, но не модный. Столярный. Могучие ножки, крепкая сидушка. Теперь у Петровича запела «жаба». А ну, как потянет кто. Ведь барахло в документе на землю не прописано. Он тщательно пересортировал «наследство», обвязал веревками и подписал. В смысле «прошу не брать, ибо сие есть уже моё!»Кто уважил просьбу, а кто и нет. Что и подвигло инженера оставить расчистку, а приступить к стройке. Четыре столба, дощаная зашивка, шифер- вот и готово. Тут и жена проявила интерес. Ты, Николай Петрович, грядки разбей, а я петрушку, морковь посажу. Будет своё.
  Между полетами Петрович пашет. Жена сажает, но, оказывается, без полива, без воды ничего расти не желает. Так, чуть показалось и зачахло. Жена вопит: вишь все сохнет. Давай воду. А где её возьмешь, эту воду. В битончике возить? Инженер к спецам. Как воду найти. Ну, у нас на Руси знатоков много. Все всё знают и советов без счета. Только порой всё диаметрально противоположно. А инженер есть инженер. Ему нужна полная определенность для исполнения. Вот он вооружился медными проволоками, согнутыми под 90 градусов. Вытянул руки вперед и ходит по участку. Где проволоки сходятся, там отметку делает. Исходил, истоптал весь участок многократно. Две точки показывают, что вода есть. Тогда он забивает железные стержни и компасом пытается определить глубину залегания. Ведет прибор вверх вдоль железяки и смотрит. Вот стрелка крутнулась на 180 градусов. Стоп. Замеряет, умножает на 10. Это до воды. И начал копать колодец. Точно. На четырех метрах замокрело. Потом больше и далее пяти метров копать не смог. Установил кольца, сделал сруб и тяжелую крышку на замке. Понятно для чего. Вода моя!
 Опять жена. Коля, а как доставать. Это ж, пока ты летаешь, все высохнет. Сделай насос. Ты инженер. Давай, мудри. А что мудрить. Электричества нет, и когда будет неизвестно. Если еще будет. Бензиновый мотор ставить. Так это надо жену научить. А она к этому никакая. Учительница начальных классов. Ножницами снежинки вырезать, лепить, клеить. Это умеет. А мотор, это выше сил.
 И тогда Петрович делает изобретение. Из старого холодильника, алюминиевой 40 литровой молочной фляги и двух труб делает фреоновый насос. Конечно, родной  фреон холодильника пришлось заменить на подходящий, для этого дела. Рассказывает жене: как придешь на дачу , выкрути ведро воды., вылей на эту черную железяку ( радиатор) и все. Вода пойдет. Тебе только направлять ручеек по грядкам. Поняла? -Поняла.
 Потренировал.  И улетел на пару месяцев  в дальние края.
  Приезжает. Жена в слезах и строгий вызов в горисполком.
 Что такое, Маша? Что натворила.
  Кто? Я? Это ты натворил. Тебя вызывают, не меня.
 Идет. Там его сразу в оборот. Как же так. Вы летчик, вы военный человек. Погоны носите, а обворовываете государство. И пошло, поехало.
 Петрович человек рассудительный. Весь цикл воспитания прослушал с усердием. Но всё никак не мог понять ЗА ЧТО?
 Когда воспитатель выдохся и замолчал, Николай Петрович спросил: а что я украл у государства? За что вы так меня строгаете?
 Как за что? Он еще спрашивает. Что вы прикидываетесь? На вас вот жалобы со всех дачных участков.
 О чем жалобы? Недоумевает Петрович, перемывая в голове все грешки против собратьев по земле. О чем?
 У вас как вода подается?- Спрашивает чиновник, -насосом?
 Да.
 А за электричество вы не рубля не заплатили. Мы проверили все ваши платежи. Там за электричество нет ни копейки.
Погодите, -возникает Петрович, - а что у нас уже электричество провели на дачи.
 У вас какой кооператив?
 «Строитель.»
Чиновник смотрит в свои бумаги. Нет. Строитель будут электрифицирован через два года. Там пока нет.
 Так, а как же я краду, если там еще нечего красть?- вопит Петрович, теребя бумагу, где прописано, что с него 300 рублей штрафу за кражу электроэнергии.
 Вот вы сюда смотрите. Вот целая стопа жалоб на вас. И тут ясно написано, что насос работает день и ночь. Что вода разливается по всему участку. А раз насос работает и моторы не ревут и бензином не пахнет то, скажите мне, на чем работает насос? –На электричестве.
 Инженер обалдело смотрит на чиновника и его извилин не хватает познать направленность мыслей работника исполкома.
 Вот так товарищ лётчик . идите и платите. Не то! Отберем участок. Всё. С вами кончено. Пригласите следующего.
 Петрович покинул исполком. Его голова слегка кружилась.  И он решил идти в энергосбыт.
 Но успеха там совсем не имел. Ибо тетя сказала: раз выписали квитанцию, а она в строгом учете и с номером, и занесена в журнал, и находится под контролем на исполнение, то надо платить!
 Но там нет еще электричества.
  Насос работает?
 Да.
 Значит воруете каким то новым способом!
  Железная логика!
  Петрович к замполиту. Тот к командиру полка. Собирают комиссию. Приглашают из горкома партии, городского профсоюза. Спецов из электросетей. Выезжают на место. Да, насос исправно качает воду. Струйка хоть и хилая, но поливает прекрасно. Вполне достаточно.
 Электрики хихикают. Да тут пять километров до ближайшей линии. Какое тут электричество. И не пахнет. Бросьте дурью маяться. Не мучайте мужика.
 Профсоюз, партия возражают: а жалобы народа!
  Да то не жалобы, то жаба народа. У самих тяму нет, так давай добьем мужика, что б и у него не было, - орут электрики.
 Председатель кооператива чешет потылицу. А ведь и правда. Света ведь нет. Как можно красть.
 И вышла бумага, за десятком подписей, что не крал. А по сему, штрафную квитанцию ликвидировать, как ошибочно выписанную.
  Вот такие, молодежь, кренделя бывают в жизни. А вы про полеты, про войны. В полетах порядок. Дисциплина. Все по регламенту. Армия.
 Молодежь смеется. Поддакивают, что и у них всякого такого много.
 Постепенно разговоры стихают. Инженер приткнулся в свое гнездышко, что рядом с наблюдателями. Штурман играет в ладошки с сержантом Михеевым. Но у того лапищи здоровенные. Пока повернет, штурман уже  «выскочит из под обстрела». Оба смеются.  Оттаивают.
 Но и тут постепенно утихает. Сон обволакивает, убаюкивает. Войско спит.

 Выспавшийся народ барахтается в воде. Плещется, смывает сон и готовится к полднику и ужину. Сегодня рыбы вдоволь и командир разрешает усиленное питание. Обсохли. Позагорали даже.  Привели себя в достойный вид. Даже пряжки надраили. Все как дома. Солнце уже приостыло. Палит не так жёстко. Народ подтягивается, на сколько это возможно, к штурману. Он сегодня обещал поэтический вечер.
   Командир проверил несение службы. Сделал кой кому накачку. Не смертельно, но важно для поддержания дисциплины. Обид нет. Все правильно. А что несколько более строго, так и обстановка «не в Рязани у тёщи».
                Из-за леса, леса тёмного,
                Подымалась красна зорюшка,
                Рассыпала ясной радугой
                Огоньки-лучи багровые.
 Чье это? А гвардейцы?
 Пушкин?
  Нет.
  Ну, былина какая древняя?
 Нет.
                Загорались ярким пламенем
                Сосны старые, могучие
                Наряжали сетки хвойные
                В покрывала златотканые.
                А кругом роса жемчужная
                Отливала  блестки алые
                И над озером серебряным
                Камыши, склоняясь, шепталися.

 Плот замер. Уже никто не гадает чье это. Оно родное, русское. Озеро, лебедушка с выводком. Гад ползучий, как неотъемлемая часть нашей жизни, но который, при первой опасности. прячется. 
  Могучий орел, вылетевший на охоту. Он видит лебедушку, ее выводок и падает с неба. Но она, мать детишек своих, прикрывает своим телом. Не дает орлу схватить их.
                Распустила крылья белые
                Белоснежная лебедушка
                И ногами помертвевшими
                Оттолкнула своих детушек.
                Побежали дети к озеру,
                Понеслись в густые заросли,
                А из глаз любимой матери
                Покатились слезы горькие.
 Спасает мать своих детей. Сама погибает в  когтях у злого хищника.
 Примолкла братия. Каждый переживает. Жалко и лебедушку, и детишек. И орел, как бы просто на прокорм вылетел. Всё по законам природы. Но в этой лебедушке выплывают черты наших матерей. Нашей Родины. И на нынешнюю ситуацию. Вот где то бороздят океанские воды моряки, ищут нас. Но море такое огромное. Как найти. Все связывается воедино.
  Товарищ штурман,  так кто это? Когда писано.
  Писано это уже в наше время.. В Первую мировую. 1914-1915 год.
 И кто?
  Есенин. Сергей Александрович Есенин. А еще вот, послушайте.
                Грубым дается радость,
                Нежным дается печаль.
                Мне ничего не надо,
                Мне никого не жаль.
 Штурман прикрыл глаза. Вслушивается и в себя внутри, и в свой голос. Читает ровно, без ударений. И от этого печаль и тоска, разливается на всех.
                Я уж готов. Я робкий.
                Глянь на бутылок рать!
                Я собираю пробки-
                Душу мою затыкать.

  Это уже после революции. Перед началом Гражданской войны. Когда народ уже ожесточался. Когда политические раздоры достигали высокого накала. Когда мировой капитал воспрянул надеждой погубить Россию самими россиянами. Все страны мира мутили воду и подталкивали внутренние силы к военному противостоянию. И получилось. Разгорелась настоящая война, когда шел брат на брата.
                Еще никто
                Не управлял планетой,
                И никому
                Не пелась песнь моя.
                Лишь только он,
                С рукой своей воздетой,
                Сказал, что мир-
                Единая семья.

  Час, второй. Сколько ж штурман знает стихов. А он выливает их из своей души. Это не политработа, это сущность его. Такая романтическая и тонкая.
 Товарищ штурман, а вы командиру читали когда ни будь? 
 Читал. Но он еще больше знает. Он Пушкина, Лермонтова больше. Тютчева. А я, вот, Есенина. Как то он мне близок. Душа у него была нежная. Мотало его по всем дорогам жизни. Места не находил. Вот казалось бы определился, вот успокоился , но нет. Все с начала. И Бога отрицал, а потом осознал. Каялся.
               «  …положите меня в русской рубашке, под иконами умирать..» 
 Трудную, настоящую поэтическую жизнь прожил.
  Вечер вступает в свои права. Зажигаются звезды. Ужин. Вечерняя поверка. Чалышев проводит итоги дня. Проверяет службы.  Отбой.
  Окончен восемнадцатый день нашего путешествия.  Третья неделя, более полумесяца. Все живы, здоровы. Загорели. Слегка высохли. Хоть и вода кругом, но ……  Отбой.
  Никто не спит, потому что совершенно светло. И тепло, поверхность океана спокойная и проблекивает серебром. Скажем, сугубо романтично.
   Около командирского кабинета, кто то из гвардейцев рассказывает товарищу, что он море не видел никогда.
 Представляешь, Вася, я море только в кино видел. Так хотелось хоть глазком увидеть. Мы бедненько жили. Возможностей, ни каких. Пионерские лагеря у нас в лесу. Вдоль реки. Там тоже хорошо, но море привлекало как- то особенно. Может потому, что недосягаемо, может в нем самом какая -то притягательная сила. В нашем классе все мальчишки почему то хотели стать моряками. Тренировались, учились хорошо плавать. Военрук у нас был флотский. От него  шло. Я не хотел в моряки, я хотел лесничим. Но на море так хотелось посмотреть. Ну, а если и окунуться, то выше всяких мечтаний. До самой службы так и не пришлось. А когда мы летели в Африку, то из разговоров летчиков, я понял, что основная часть перелета будет над водой. Примерно и маршрут прочертил. Проходим Средиземное море, отклоняемся на запад. Там огибаем Алжир, Марокко, Мавританию, Сенегал. Потом пересекаем экватор, уходим на восток к Габону, Конго, Заиру. И все над водой. А посмотреть –ни как. Только небо в окошко –иллюминатор.
  Ты, Федя, романтик. Мы жили у самого моря. Двадцать километров, всего. И, думаешь, я каждый день бегал купаться?  Пару раз за лето. И всё. А сколько оно нам напастей устраивало!  То смерчи там какие, а у нас речушки в гору течь начинают. Сено заготовим, высушим, а оно все слижет. Начинай по новой. А траве не прикажешь расти наново. Она свое отдала и будя. Два покоса очень редко. Корове три тонны надо на зиму. Козам еще пару тонн. Вот всё лето и косишь по полянам. Бережёшь каждую соломинку-травинку. А оно , с моря, как дунет. Как понесет водою. Всё! Нет твоего сена. Бывает, не часто, но бывает, что и морскую воду сольет в наши ущелья. Тогда там ад кромешный. Берега рушатся, все превращается в сплошной поток из грязи, камней, деревьев. Гудит, скрежещет. Тогда спасайся.
 А что переехать нельзя в другое место?
  Ты чо, Федя? Наши деды и прадеды жили здесь. Как нам уезжать? Это Родина.
 Ну, может, деды вынужденно там поселились. Гонения какие или набеги. Может царь насильно поселил. Теперь то можно выбрать место получше.
- Оно может и можно. Но вот сотни лет живем там. Привыкли. Приноровились. А переедешь куда, там свои хвори-заморочки. Еще хуже может быть. Вот народ всё за кордон поглядывает. Ах, там колготки какие, ах там буги-вуги не запрещают танцевать. Или ещё что. А что мне те буги с вугами. Я так натанцуюсь с тяпкой да косою, с топором да вилами, что и не тянет на них. Это, кто от безделья.
  Не, Вась, почему от безделья. В клубах по всей стране танцуют всякое. И новенького хочется. Хоть тот же шейк
 Шейк, это когда девки задницей крутят до изнеможения? Это разве танец? Это, если хочешь тренировка на гибкость и верткость. От танца здесь нет ничего. Ибо танец , это парение, красота движения. Вот вальс! Что лучше? И девочку чувствуешь всю, и ножки переплетаются. И кровь бежит шустрее, чем обычно. Или танго. Народ не зря все это создал. Ты вот как к девчонке притронешься? Никак! А в танце? В танце -пожалуйста. Бери аккуратненько и веди. Особливо в танго. И она сама к тебе прильнет, и познакомишься, И дальше виды иметь будешь. А что твой шейк. Одиночный танец. Каждый за себя. И вертит, кто во что горазд. Пусть любители ко мне с весны приходят. На зачистку делянок или в лесопитомник. Или на прополку посадок. Там такие буги-вуги с шейком и твистом вместе взятые, что вечером распрямлять надо.
 А за Бугром у них все одиночное. Там каждый только за себя. Я там не был, само-собой, но по книгам, их же авторов, по фильмам. Все одиночки.
 Федя, Федя. Нет в тебе романтики. Ты заработался сверх сил человеческих и ничего кроме своего сена, делянок и коров не видишь.
 Ты, Васька, не займай! Всё я вижу. И кино смотрю, и книги читаю. В клуб хожу, там у нас кружки всякие. С дружком, Митькой, вездеход соорудили. На рыбалку, за дровами. Когда грибы, так в лес на нём. Куда хочешь залезет. И кручи ему ни по чём. Градусах на 40 стоит. Все колеса приводные. Можно и гуску натянуть.
  Не, Вася, мы не серые и забитые. Мы, как все в стране нашей. А что касается твоего шейка, так это блажь. Простое –АХ!- и подражание западу. Свобода, демократия. Клал я на ту демократию, если в стране у них, демократов, -безработица.
 А причем тут танцы?
 Танцы как раз и при этом. Вот мы какие, нам все можно. Это буржуи сами на это народ и подвигают. Что б пар выпустить. Как бы выражение свободы. Они там и бастуют, и машины жгут. И витрины колотят и грабят магазины. Полиция делает вид, что приструнивает, а сама поощряет.
 Ты не прав, Федя. Как полиция может такое поощрять?
 -Очень просто. Сожгли машины. Надо новые покупать. Так? Так. Следовательно. производителю машин прибыток. Поколотили витрины. Хорошо. Где там страховые компании? Ходи сюда! Вишь, побили? Вижу. Плати страховку. И старое меняем на новое. И так по всему. А кто всё это оплачивает, в конечном счете? Да тот. кто у станка стоит. Ибо кроме него никто деньги не делает. Только выпущенная продукция создает капитал.
 Ну, Федька! Ты политик хоть куда!
  Все мы, Вася, политики. Не потопаешь, -не полопаешь. Вот и вся политика
 Нет, Федька, это чистый материализм. А для души?
  - А что тебе нужно для души? Танцы-манцы-зажиманцы?
 -Ну, хотя бы и это. И танцы, и манцы, и зажиманцы.
 Этого, друг мой сколько хочешь! Ты в ручеек играл когда- нибудь?
  Это что, в карты?
 Темный ты, Васька. Это тебя твисты заморочили. Ручеек, Васенька, это народный танец. Вот представь.
  Вечер, как сегодня. Вот такой, тихий, спокойный. Работы окончены. Народ выкупался, отдохнул, перекусил. И все выползли из своих стен на природу. На полянку около дома. Баянист играет. Что хочет, это значения не имеет. Молодежь разбивается попарно. Конечно, не прост, как получится, а по тяготению. Становятся, ну, по армейски, в колонну по два. Берутся за руки. Поднимают их вверх и дают проход по всей колонне по центру. Задняя пара сгибается и проходит под руками всех остальных до конца. Выходят, становится и так же руки поднимают, пропуская остальных. Передние пары меняют направление всей колонны и, как ручеёк,  все текут непрерывно. Пока согнувшись идешь под руками, так девчонку и чмокнешь, если она не против ( а она с тобой для этого и стала в пару), и потискаешь слегка, но тут строго. Руки распускать нельзя. Так как если на выходе она тебя бросит, то позор на долгие месяцы. Никто с тобой в пару не станет. И будешь бобылем сидеть. Да и по жизни дальше никто с тобой не будет . Она хоть и шуточная игра, но серьезная.
 Федя, что ты говоришь. На людях целоваться! Это надо натихую.
  Вот и вся красота в том. А на тихую, как ты изволишь сказать, это есть кража. С обеих заинтересованных сторон. А здесь, в игре –можно. При всём поселке. Потом, конечно, бабки все кости перемоют.
 Вот Федька Таньку зажимал. А она пищала и целовалась с ним.
 Другая бабка ей в тон: а ты не целовалась с моим Колькой? Не пищала? Но не получилось у вас. Так, поигрались, и всё. Так и Федька. Пошупает Таньку, на том и кончится.
 А где еще так можно? Ежель натихую, так там и до греха рядом. Тормозов то нет. Была девка, да бабой стала. И куда потом. А если довесочек сразу. Насильно женить? И что потом. Одни слезы. Не, подруга, пускай вот позажимаются, пару-тройку поцелует раз. Оно и оскомину не набьет. Девка всегда желанная будет. И греха не совершат. Народ не зря такие игры передает по наследству. Вон мой прошлый раз тоже стал в пару с почтальоншей. Я было вспыхнула, ах твоя старая морда. -И он туда же. А потом остыла. Пусть хоть он эту жужелицу примнет. Сохнет девка. И руки мужской не знает. И всё ей уже по жизни постыло. С утра до ночи на  своем мопеде по селам почту развозит.
  Ладно, говори. Небось потом ему такую воспитательную работу провела.
 -И провела. А что он ей за пазуху полез. Не положено.
  Пустила, вот и полез. Ты же когда не пускала, никто ж не лазил.
  А ты! Пускала?
 Пускала. А что? Они меньше не становились. Зато кровя. у как бурлили.
 Добурлились твои кровя, что Мишка тебя чуть не бросил.
  Не. С Мишкой у нас по серьёзному было. Мы еще со школы решили пожениться.
  То то он чуть и не остался в своей Астрахани. Мать же ему описывала твои рамки дозволенного.
 То мать наверно думала, что он там городскую подцепил и останется после службы. Поддерживала эту идею. Проталкивала. Что, мол, тут в деревне век жить. Надо к городу. К теплому сортиру. Будто его, этот сортир тут нельзя сделать.
 Бабки шепчутся. Пересмеиваются. Они с любовью смотрят на молодых, вспоминают свою молодость. Им хорошо. Родные все, друзья. Все всех знают и всё общее. Радость, горе. Это не город, где не знают, кто на соседней лестничной клетке живет. Вот где горе бесконечное.
  Но время берет свое. Федор на Василёвы вопросы не отвечает. Федор спит.
  Удивительно, как быстро привыкает человек к новым условиям. Казалось бы, что еще можно придумать хуже. Самолет выбросил их среди моря-океана. Наглотались водицы по самое некуда. Соорудили плавсредство. Несколько раз переделывали, дорабатывали. Тут еще шквалы и штормы. Вместо обычной еды- сырая рыба. Солнце просто печет, влажность все 300%, практически всегда мокрые. Тело зудит и чешется. Из воды лезут всякие чудища. И не с добрыми намерениями, молочком там угостить или яичко снести на плотик для подкормки личного состава, а агрессивно. То еще что. Работа целый день. Вахты, наряды.
 И уже обвыкли. Все как дома, в родной части. Распорядок, команды. При необходимости и жесткий разнос. Всё правильно. Всё должны быть в форме и тонусе.
 Вот про ручеёк вспомнили. Значит, не мечется душа. Не живет в страхе. И что впереди?  Что еще встретится и сколько мотаться по волнам. Командир точно обозначил: всем быть спокойными! Либо найдут и снимут, либо уткнемся в землю и там определимся. Сейчас гадать не зачем и голову себе заморачивать. Главное: не сделать ошибок с летальным исходом.

  Ночь продолжает свое течение. Тьма не наступает. Этакое свечение  по всему пространству. Вода подсвечивается как будто изнутрии, на глубине, горят лампы. Пологие скаты волн отражают светлое небо. Все это смешивается в общее свечение, которое как бы переливается по всему морю. Удивительная картина, которую никто в своей короткой жизни не наблюдал. Но сон окутывает войско. Оно затихает. Природа берет свое.

 К командиру подбирается дежурный: -командир, что то ползает по плоту. Как змеи, только с плавниками.
 Чалышев рассматривает метровую «гадюку» ,которую мертвой хваткой держит рука десантника. Оная животина извивается, разевает рот, полный мелких зубов, но не шипит и двойного языка не показывает.
Штурман тоже разглядывает улов. Это угорь! Если копченый или вяленый, то вкуснятина первой величины. Он не опасен. На людей не нападает. Отдай поварам.
 Так их, этих угрей, как вы назвали, полно на плоту. Да и море все в них. Но мы идем на юг, а они на запад. Я наблюдал. Забирается на плот, переползает и снова в воду, сохраняя направление.
 Ну и ладно. Пусть переползают. Видно мы на пути их движения. Вот и всё.
Но народ просыпается. Кто то отбивается от рыбин, но не потому, что напали, а слишком активно по нему позли.
 Рыбаки попытались произвести заготовку, но удержать не смогли. Выползают, как гадюки из всех ловушек.
 Командир кухонного отделения просто прибил пару десятков. Обездвижил, как он назвал свою операцию. Подадим на завтрак.
 Больше трёх часов длилось это переползание. Это ж сколько  их плывет и куда? Если все ближайшее пространство набито этой, своеобразной рыбой.
 Инженер несколько просветил, что это они на нерест со всей Европы идут в Саргассово море. Они только там нерестятся и более нигде. Только там есть условия для рождения и питания.
 А где это Саргассово море?
  А это ближе к материку. Среди океана. Там и корабли не ходят, ибо всё в водорослях. От дна до поверхности. И, говорят, что там что- то не чисто. Пропадают корабли, люди, самолеты. Бермудский треугольник называется.
 Народ смотрит на инженера, потом переводят взгляд на парусную команду.
 Эй, там на парусах. Жмите на все пеждали, а то в Саргассы угодим. Тогда нас никто не отыщет. Ставь все полотнища.
 Командир кивает головой. Парусники устанавливают все что есть. Конечно, видимо не прибавилось хода, но надежда минуть загадочные воды есть.
  Проснулись, практически все. Рассматривают змееобразные тела. Находят плавники. Сплюснутый хвост. Да! Это рыба.
 Инженер рассказывает, как они, будучи в Тарту, ездили рыбачить на угрей. Без удочек и прочих снастей. Только большая плетеная корзина с плотной крышкой. Раз в год эта животина выползает на берег и прямо по траве, песку ползет вся в одном направлении. Вот тут ходи и выбирай крупных. Хватай и в корзину. Только крышку плотно закрывай. Ползут только ночью. И кусают пребольно, если подставищься. Живут вне воды по несколько дней. Только что б не сухо было.
 А далее- сплошная проза. На вертела и жарить. Либо, у кого терпения больше –закоптить. Тогда, -инженер аж глаза закрыл, -тогда сам себя съешь. Вкуснятина. Жир прямо течет. Сколько и чего не пей, не захмелеешь.
 Народ,  подготовленный такими речами, спокойно переносит нашествие. Попыток досрочно откушать деликатес не делает. И к тому много причин.
Первое, зачем самому возиться, пачкаться, мазать все вокруг. А рыбины скользкие, слизь толстым слоем покрывает тело. Но при переползании, не очень пачкает поверхнось. Второе, что все должно быть по расписанию. Это не сухарик сунуть тайком за щеку. Тут работать надо.
 Третье, что получишь такой нагоняй от командиров всех степеней, что и не усвоится организмом. И много еще причин всяких и разных.
 Вот и ждёт солдатик команды, не огорчаясь совершенно, что такой деликатес покидает плот и уходит дальше для продолжения жизни. Инженер говорит, что после нереста все рыбы погибают. Жаль.
 Так что ж это за море? –где водоросли на всю глубину, да переложено умершими рыбами. Это ж помойка. Парусники, давай газу. Командир, давай, как на галере, гребцов ставь. Нам никак туда нельзя.
  Командир  смеётся, но мысль тревожит и он поглядывает, а что если вдоль боковин плота чем –нибудь грести? Но народу не хватает на работы, дежурства, боевое охранение. Бог даст, променём.
 Подъем! Обычное шевеление. Привычные команды и их исполнение. Особенно командир придирчив к зарядке. Как не крути, а не в санатории. С хорошим питанием, уходом, режимом. Теплым морем, пляжем.
 Режим есть, тепло есть. А вот с остальным- напряженка. Пляжа с песочком нет. Под тобой нежная ткань. Под тобой бездна, которую хоть как, но ощущаешь.
  Уход есть! Все чистые, умытые, причесанные, но не бритые. Кой у кого есть приборы. Но надо что бы все были в равных условиях.
 У многих уже щетина обозначилась. Кто рыжий, кто черный. Сам командир соломенного цвета, хотя на вид был больше чернявый, чем белый. Может солнце выжигает. Командир пытался увеличить норму выдачи питания, но не принимает желудок больше, чем хочет. Сама собой установилась норма. Две недели и четыре дня. Сегодня- две недели и пятый день. Не так и много. История знает, что и дольше были в море и выжили. Так что беспокойства особого нет. Вот и войну Отечественную. Американцев сбили, так они втроем в одной лодке 34 дня были в море. Живые. Потом еще летали и воевали.
  Выживем и мы.  Только надо не отпускать вожжи и строжайшая дисциплина. Хорошо вот и экипаж помогает. Офицеры, опытные. Они, как политработники сейчас.
 Командир, обращается старший кухонного войска, можно попробовать завялить угрей?
 Секунду задумывается. Нет! Вдруг подпортится. Оно хоть и жарко, но влажность высокая. Может пропасть, а тогда и мы все следом. Категорически нет. Ни кусочка. Если увижу, расстреляю!
 Есть! Ни кусочка! Сержант удаляется в свое заведование и в воду летят заготовки, которые напластал наряд. У кого и слюньки потекли, но все понимают, что рисковать, ради призрачного удовольствия, не имеет смысла.
 Физрук более часа выдавливает пот из немного усохших тел. Командир усердствует вместе с остальными офицерами. Не халтурит, хотя чувствует, что уже не приливает сил. Наступает утомление. Но просто лежать, будет еще хуже. И, стиснув зубы, подавляя легкое головокружение, следует командам.
  После зарядки отдых и все туалетные дела. Тут командир особенно строг.
 Никому без двойной страховки в воду не сходить. Двое, на каждое отделение, с оружием охранять купающихся. Никаких заплывов и соревнований. Одежду выстирать, тело обмыть. Внимательно смотреть друг за другом. Командирам в воду отпускать не более двух человек от отделения одновременно. Время есть. Никто ни кого не торопит. На всё про всё более часа.
  Сержанты «опускают» на привязках по паре человек. Сами наблюдают. Двое с автоматами охраняют моющихся. И, когда все их люди выкупались, на поводках, удерживаемых гвардейцами, слазят в воду сами. Так правильно. На работу если, то сержант первый, на удовольствие-сержант крайний.
  Потом стирка. Обмундировка уже совсем белая.. Старый цвет за эти дни исчез. Толька легкая муть от него  и осталась.. Погоны лежат отдельно. Эмблемы позеленели. Голубой цвет превратился в жалко-грязный. Носить такое, просто срам. Командир драит свои звездочки, но от них скоро ничего не останется. Сотрутся. Штурман советует бросить это пустое занятие, но командир упрям и трижды на день начищает латунь. Он молодой еще. До золоченых не дотягивает. Старые командиры в части носят золоченые.
  Кто такой пример подал? Кто был первый уже не помнят, но как получает майора, так звезда на погоне –золоченая.
 Штабные рассказывали, когда  нашего командира полка ставили на полк и дали полковника, он пошел в ювелирторг, купил четыре обручальных кольца, тогда они были по 25 рублей,  заказал мастеру и укрепил на своих погонах чисто золотые звездочки.
  Командующему, конечно, настучали и он, в очередной свой приезд, а приезжал часто и по многу раз в год, посмотрел, погладил звездочки рукой и сделал заключение: вот! к высокой чести офицера, вполне достойное приложение. Носи! Хорошо смотрится.
 Оно и правда, очень хорошо.
 Завтрак прошел обычным образом. В меню стояла только рыба. Но каждый получая свою порцию спрашивал: это все или что будет? Ешь, -отвечали из кухонного наряда, -не будет ничего. Но добавки можем принести.
 Нет добавки не надо. Этого хватит.
 -А чего тогда спрашиваешь, если этого хватит?
 -А вдруг что экзотичнее, я тогда и место в животе оставлю.
 А что б ты хотел экзотичнее, -интересуется кухня.
 Спрашиваемый подзывает поближе, наклоняется к уху и шепчет:-воды.
 Э, браток, всяк мечтает. Но командир говорит, что содержащейся в рыбе влаги, достаточно для поддержания её и в теле , которое эту рыбу потребляет.
 -Да. Он прав. Но это только для рыбы такая раскладка, а она в воде живёт. Мы, ведь, на суше, вот нам и хочется.
  Тема воды не запрещена, но с молчаливого всеобщего согласия, не поднимается. Что говорить о том, что не решаемо. Не только пустой, но и вредный звук.

 Ближе к полдню, в воздухе повисла марь. Мелкие брызги, как туман, но крупнее. Оседает на всем. На вкус – пресная. Видимость всего несколько метров, что напрягает командирские нервы выше обычного натяжения.
 «Всему командирскому составу усилить наблюдение. По плоту никому не перемещаться без моего личного разрешения. Наблюдателям смотреть в четыре глаза в каждую сторону.» -разносится голос Чалышева.
 Но народ все больше уповает на влагу. Всяк приспосабливается добыть ее из этой мороси. Кто пытается уже и гимнастерку выжать, как это делали в Африке, когда за ночь всё, что могло впитывать из воздуха воду, настолько напитывались влагой, что с гимнастерки можно было выжать стакан воды. Штаны давали до полутора стаканов. Портянки всего сто граммов. Итого с обмундировки, -пол литра. Пей-залейся.
 Но вот полил настоящий дождь. Струями вода течет по лицам. Наполняет ладошки. Заливает лодки и плот просаживается всё ниже и ниже. Уже все давно напились. Даже с запасом, а он льёт и льёт.
 «Воду из лодок вычерпывать!» - звучит, из сплошной пелены дождя, голос командира.
 Все. Заработала водокачка. Кто чем, всё, что под руками набирает воду и выливает за борт. Вода везде. Снизу, сверху, сбоку. Всё в воде. Хорошо, хоть,  тепло. Час, два, третий на исходе. Лодки полные воды. Не вычерпать. Это не страшно. Плот не потеряет плавучести. Но не жить же в воде. Уже ближе к вечеру дождь прекращается. Сияет солнце. Всё парит.
 Командир дает команду: по одной лодке с водой оставить на отделение. Остальную вычерпать. Идет тяжёлая работа- переливать из пустого в порожнее, только наоборот. Воду в воду.
 Кухонный наряд спрашивает командирское решение на  выдачу запоздавшего обеда. « Нет! Не раздавать. Когда обсушимся, тогда.»
 Так тогда ужин будет.
  Вот и поужинают. Рыбы много.
  Это он ещё не знал, что рыбаки собрали целый купол угрей и он волочится за плотом на учкуре.
  Убрались. Осушили лодки. Ещё похлебали сладкой пресной водички Подошло время ужина.
  Мы с Сашкой скоблим свои порции, глотаем «кашку», треплемся по маленьку. Он москвич. Любитель старины. Особенно упоминает Старый Арбат.
  Там!  Что хочешь. Художники продают свои картины прямо на тротуаре. Рупь –цена. Тебя нарисуют мигом. Тоже-рупь. Старье всякое продают. Безделушки. Музыканты всех мастей. Даже оркестрики небольшие. Поют, правда, редко. Все больше музыканты. В уголочке еврейчик на скрипочке. Шляпа на асфальте. Народ кружком стоит, слушают. Монетки в шляпу кидают. А он играет. Глаза закроет, уйдет весь в себя и играет. Знаешь, так ни на каком концерте не услышишь. Там все организовано, расставлено, все в рамках программы. Тут! -Для души. Ему и копейки эти не нужны, а может, и нужны, но не в них соль. Он душу изливает. Плачет, смеётся. Шутит. Скрипка все говорит.
 Я одного знал лично. У него одна мама. Вдвоем живут. Доходов нет. Мама болеет. Не работает. Он в школе преподает музыку. Зарплата смешная. Часов мало. Вот он каждый вечер и на Арбате. Рассказывает своей музыкой о домашних делах, о покинувшем их отце. О утонувшей в реке сестре. О богатых, очень богатых знакомых -одноплеменниках, но не давших, ни рубля на пропитание и лечение. Голод откровенный. Одеться не во что. Вот он и на Арбате. Знакомые художники, музыканты, завсегдатаи Арбата его поддерживают. Порой все, что сами заработают, ему в шляпу  кладут. Тот молча кивает головой, музыкой отвечает им, а по щекам текут слезы.
 Конечно, мэтров там нет. Крутая богема там не обретает. Но талантов много. И, главное, что не прохиндеи, не пройдохи и блатники. Простой, нормальный  талантливый народ. И шарлатанов там нет. Именно талантливый, но не пробившийся или не желающий пробиваться, художественный народ.
 По хорошей погоде я всегда туда хожу. Потрепаться, послушать музыку. Поглазеть на картины. Как работают портретники, за пол часа выдающие лик заказчика. И ещё шутят. Вы не выбрасывайте. Когда стану великим, ваше лицо очень больших денег будет стоить. А пока –рупь! Вот за вечер троячок и заработает. С друзьями бутылочку возьмут, закуски немного. Посидят вечерок на скамеечке бульвара. А что еще лучше? И в словах не остерегайся. И понимают тебя.
  Ужин кончился.
 « К уборке приступить»
 Все остатки еды сдать кухонному наряду. Вычистить всё свое имущество. Подтянуть узелки. Вымакать всю влагу в лодочках. Надраить бляху. Полно работы. А если на вахте, то святое дело. Выполняй ещё и всё, что положено к тому.
   Ночь прошла спокойно. Двадцатый день.
  С левой, наветренной стороны, показалось какое то пятнышко. Тёмная точка. Наблюдатели всячески рассматривали оную и доложили командиру, что точка стабильно себя ведёт. Не перемещается по горизонту. Не уходит и не подходит.
 И день начался в обычном режиме. Как дома, в родной казарме.
 Кто то даже вздохнул, что сегодня банный день. Сегодня нет никаких дел, кроме бани. Старшина полностью владеет ротой, и никого из командиров нет. Ни самого ротного, нашего искренне уважаемого майора Вишневского. Ни зама, ни замполита. Полностью отсутствуют командиры взводов. Нет в роте ни одного офицера. Все работы и заботы на старшине.
  Конечно, и старшина у нас особенный. Шутка сказать, Герой Советского Союза. Это он на фронте заслужил. Как то будучи послан за «языком», а старшина был родом из пластунов. Это значит, что работал в одиночку.  Получал задание незаметно от всех. Уходил тайно, никто не видел. И когда возвращался, тоже не знали. Вот только был, а уже нет. Или не было , не было, а вот уже в своём куточке, что то чертит, рисует. Или читает.
  Он был тихий, незаметный. Все его награды всегда лежали у начальника разведки в сейфе. И сколько их было, собственно, никто и не знал. Ибо, уходя в поиск, надо всё сдать, вернувшись, получить. А ходили всё время. Вот только и снимай –одевай. Видно, между старшиной и начальником разведки была договоренность. НР хранил награды, а Субботин ходил, всё больше, в   поиски.
 Так вот. Ушёл наш старшина за «языком». Простого брать –мало толку. Хоть и попадались на каждом шагу. Бери –не хочу. Порой сами, прямо, лезли нарожон. Но старшене нужен был хорошо осведомлённый субьект, желательно с офицерскими погонами.
 Смотрит, рельсы. А по данным, той же разведки, их и не должно здесь быть.
Рельсы блестящие, накатанные. Работают.
 И пошел разведчик по этим рельсам. Прямо по шпалам. Вот и станция в лесу. Эшелоны. С техникой, Танки, пушки. Имущество всякое. Народ занимается своим делом. Не суетится.
 Погулял вдоль и поперёк. Рассмотрел. Запомнил. Привязался к местности. Эко, под самым нашим носом, немчура такую станцию организовала. Позаглядывал в вагоны. Военное имущество. Боеприпасы.
 Ещё покопался в своей умной голове. Ёлки палки. Так это же наша и есть станция. На том же месте, где была всегда. Только наши войска отошли, выравнивая линию обороны.
 Да, почесал нужное место пластун. Это похлеще любого языка. Надо сбегать домой, доложить.
  Стал помаленьку уходить, но навстречу эшелон. Странно! Нет спереди балластных платформ, на предмет подрыва на мине. Охраны. Так, как порожняк. Но идёт туго.
 Старшина по гражданской профессии машинист. Сам водил поезда два десятка лет. И уж он мигом определил, что эшелон не лёгкий. Трудно паровозику, хоть на нём и свастика изображена и лозунги всякие написаны.
  Что стукнуло в голову, но старшина быстро наломал веток и набросал на рельсы. Сам упрятался метрах в двадцати от них и замер.
 Поезд затормозил. Стал. Постоял минут 10 -15. Потом с тамбурных площадок сошли охранники и, побуждаемые машинистом и офицером, осторожно приблизились к завалу.
 Старшина, тем временем, осмотревшись, глянул в вагоны. Господи, так это наши,  пленные. Целый эшелон. Видно дорого нам досталось выравнивание линии фронта.
 Субботин, пользуясь, что все внимательно наблюдали за ушедшими, быстренько разобрался с машинной бригадой. Офицера спеленал и дал обратный ход.
  Ушедшие оглянулись, но ничего не поняв, продолжали свой путь к завалу, а поезд, набирая ход, уходил к линии фронта.
 Старшина припоминал эту местность. Вот должен быть полустанок и стрелки. Одна ветка влево на Сардинки, а вторая, правая, на Голубёвку. А дальше, за этой самой сожжённой и разбитой Голубёвкой и линия фронта, и наши войска.
 Вот и полустанок. Вот стрелки. Как и положено стоит стрелочник.
 Он удивленно смотрит на подходящий поезд. Достаёт желтый флажок. Поднимает. Это значит, что давай проезжай. Моё хозяйство в порядке.
 Но поезд останавливается. Стоит. Тогда стрелочник, в недоумении, подходит к паровозу. Что, мол, случилось? Почему обратно?
  Ещё один язык умостился рядом с офицером. Стрелка переведена и эшелон дал ход к Голубёвке.
 Через час замелькали совершенно знакомые места. Вот и сожжённая станция. Наши.
 Стоп машина. Эшелон останавливается. Набегают наши солдатики. Офицеры. Сам генерал. Но маленького росточка и изрядно «помятый».
  Субботин подошёл и доложил. Товарищ генерал, эшелон с нашими солдатами. Принимайте. Только пленных немцев мне отдайте. Это я за языком ходил. Они мои.
 Генерал сначала ничего не понял. Какие наши, какие пленные. Эшелон то немецкий.
 Да. Немецкий. Он и уходил в Германию, судя по документам. Но, вот так получилось.
 Стали открывать вагоны. Точно! Наши. Да ещё и знакомые попадались. Офицеры.
 Генерал дал команду отделить раненых, а остальных построить.
 Что там говорил воинам командир, но ясно было, что они все уже в строю. И он, этот помятенький генерал,  неожиданно не только восполнил все свои потери, но и с прибытком.
  Разведчик, поди сюда.
  Я есть, товарищ генерал, слушаю вас.
  Ты чей?
   N –ской дивизии. NN- ского десантного полка, –разведчик. Послан за языком.
  Ого!
 Прошу вас, товарищ генерал, дайте какой -нибудь транспорт, быстрее что б доставить языка.
 Не надо, разведчик. Всё одно вы языков мне переправите. Я теперь ваш новый  дивизионный командир. А вот машина сейчас будет,  и бумагу тебе напишу, что сам лично принял добытых языков и эшелон с воинами.
  Товарищ генерал, не надо про эшелон. Вы мне только квитанцию на языков, и что вы сами  у меня пленных немцев отобрали. Наш начальник разведки очень строг.
 Ладно. Вот тебе бумага, сейчас тебе мой начштаба на ней печать поставит. А  вот и машина. Давай, езжай в свою часть.
 Вот так наш старшина и добрался от тех мест, куда в разведку ходил,  до самого дома с комфортом и на колёсах.
 Доложил, передал бумагу с печатью. Выслушал недовольство  всех своих  командиров, что нечего шляться перед глазами больших начальников. Надо домой сперва  идти. А там уже сами разберёмся, куда немцев девать.
 Вот так и подпрессовывали понемногу, не оставляя без дела.
   А когда в «Правде» прочитали Указ и  новый комдив самолично прикрепил Золотую Звезду Героя на целёхонькую, без единой дырочки, старшинскую гимнастёрку, да рядышком и Орден с ликом вождя мирового пролетариата, то, слегка вытянулись лица командиров, присутствующих на торжестве.
 За что? Сколь он этих фрицев натаскал. Сколь в переделках разных был. Ну Ордена Солдатской Славы, Красная Звезда, даже Боевое Красное Знамя. Но Героя?!
 И тогда генерал, уже сидя за праздничным столом, рассказал, как наш скромненький и тихоня Субботин, захватил эшелон с нашими пленными и пригнал его на Голубёвку, где новый комдив, принявший  жалкие остатки дивизии, неожиданно получил  два полных полка воинов. И не просто воинов, а закалённых, настроенных на беспощадную борьбу с врагом. С которыми он вскоре вернул и оставленную территорию, и пошел дальше на Запад.
 Тем временем нечто тёмное увеличивалось в размерах, явно приближаясь к плоту. Уже после плотного ужина самые остроглазые рассмотрели, что это нечто, как большая бочка. Длинная и круглая.
 Уж сколько было соображений на эту тему, сколько предложений. Вплоть до того, что это подводная лодка. Или за нами, или против нас. Мол, англичане настучали своим начальникам, а те послали субмарину убрать свидетелей.
 Тут командир не дал развиваться идеям и пресёк. Жёстко и коротко.
 -Не болтайте всякую глупость. Не вводите войско в панику или нечто подобное. Подойдёт ближе увидим. Точно разберёмся, а там по обстановке. Не впервой жизнь загадки задаёт. Это, просто, одна из обычных. Всё. Трёп на эту тему запрещаю.
  Но одна мысль была, всё же, првильной. « А ну, это  затонувший параход. Несёт на нас и надо тикать.»
  Ещё одна ночь прошла. Теперь всем видно, что это перевернутый кверху брюхом пароход. Обтекаемое ржавое днище. Вот и всё, что видно. Но махина! И целится как бы в нас. Действительно тикать надо. А куда?
 Штурман с инженером, в полголоса, перетирают эту мысль. Как то надо увеличить маневренность плота. Но как?
 Командир категорически не разрешает убрать нижние купола. Они нас держат в покое.  Они спасают при шторме. А ставить и убтрать очень болго и опасно. Один раз не успеешь и всем конец.
 А как?
 Один из гвардейцев и предложил. Давайте за уздечку, что у полюсного отверстия, привяжем стропу. Когда шторм, то её, эту стропу отпускать и купол примет воду. А когда нет шторма, то купол стропой поднять, воду выпустить через боковой лоток, который сделать, отпустив пару строп «вантов», и получим лёгкиё ход.
  Это мысль!  Хорошая мысль. Ибо так мы несём в нижних куполах несколько сот тонн воды, что сглаживает качку. Мы, как бы стоим на фундаменте из воды, которая сама себя гасит. И такую массу нести в горизонтальной плоскости совершенно тяжело. Поэтому и ход медленный. А при угрозе столкновения это может привести и к смятию плота.
  Командир одобрил эту идею. Дал команду командирам отделений и начался процесс вылавливания уздечек. Не так просто и оказалось всё. Пытались купол подтянуть сбоку, но, почему то не хватало длины полотнищ. Тогда пробовали опускать «водолазов» привязав каждого парой строп. Дело пошло лучше, но вода из купола не хотела уходить. Пришлось убрать немного из общей обвязки. Тогда с большими потугами, вода всё же пошла. Засекли время. Получается, что минут тридцать надо на выливание морской воды в море из нижних куполов.
  Опять у командира трудности. Где взять людей.  А солдатиков надо ставить на постоянно. Что бы отработали всё до тонкостей.
 Назначены по два человека с каждого купола. Закреплены и приступили к тренировке. Оказалось, что после выливания воды, наполняется купол более часа. Не хочет ткань ускоренно тонуть. Надо чем то подпихать. Пробовали привязывать к полюсному отверстию пару магазинов, но это почти не ускорило процесса. Тогда распороли два полотнища. Купол стал быстро тонуть. И так же быстро выливать воду. На этом и остановились.
 Пока волнение слабое. Купола подтянули. Ход, конечно ускорился. Может и уйдём огт железной опасности.
 Ночную вахту командир инструктирует сам.
-«Наблюдать за пароходом! Глаз не спускать. Остальное, как и раньше.»
 Особой тревоги не было. Укладывались спать в дежурном режиме. На привязи, но  не штормовой.
  Утро.  Железяка совсем рядом. Развёрнут боком к нам. Слева корма, справа нос. Ржавое железо. По носу зелёные поперечные полосы. Цифры. Наверное глубина осадки. На корме два винта. Большие округлые лопасти , по наружной части обвод из полосы. Лопасть в кольце. Но лопасти не ржавые. Из другого материала.  Всё покрыто толстым слоем како йто массы. Потёками сходящей сверху.
 Всё. Больше глазу и зацепиться не за что.
 И, всё же корпус приближается к плоту. Уже осталось метров 200. Как он. Пройдёт мимо, или отгребать придётся?
 К обеду стало ясно, что столкновения или точнее соприкосновения не избежать. Скорости сближения очень небольшие, но надо стараться  уйти. Все наблюдают. Оценивают. Никто не лезет с предложениями. Пока рано.
 Вот, к вечеру прояснилось. Кормой он нас зацепит. Весь плот или часть, пока не скажешь, но что зацепит, это точно.
  «Все на борта!»  « Попытаемся уйти»
  Соблюдая особую осторожность, народ перемещается к бортам.  Приспособились. Уселись верхом на крайние лодочки. Командиры проверили привязки. Готово.
 «Начали».
 Руками, ранцами, трубами гранатомётов войско буравит воду. купола подняты. Плот чуть видно уходит к винтам кормы. Кто быстрее. Или мы выскочим из под этой махины, или он нас начнёт толкать и мять.
Корма нависает над нами. Большая, ржавая и .. страшная. Надо же! Такое большое море. Такой простор. А две пылинки сошлись. Сошлись и мешают друг другу. Конечно, истины ради, мы пароходу, хоть и бывшему, не мешаем и опасности для него не представляем. А вот он для нас! Очень опасно. Это пока на плаву. А вдруг тонуть надумает. Вот терпел, терпел, а тут и бульбы пустит. Тогда нас в эту воронку как курят утопит. И лодочки полопаются. Всему крах. Так что греби и не дыши. Не пугай железяку.
 Три, четыре часа гребём. Борт уже вот он сейчас коснёмся. Остаётся метров пять, семь до конца махины. И всё же коснулись. Скорости мало отличаются, поэтому тарана, как такового не произошло. Плот не смялся. Пока ещё не видно и результата. Но теперь не гребёт линия контакта, а перебирает руками по железу и уводит плот.
 Всё! Слава Богу.
 «Опустить паруса! Тормози!»
 Мы теперь идем вровень. Но нам такой сосед , ох, как не нужен.
 Усталое войско расползается по штатным местам. Перепривязывается по штормовому и затихает.
 Оно и как не было страшно, но переживательно было. В основном молча, каждый прокручивает происшедшее. Свою отчаянную греблю. Теперь физические элементы отдыхают, а мозги анализируют. Рассматривают различные варианты, вплоть до атаки гранатомётами. Прожечь отверстия, спустить воздух и утопить.
 А вдруг там пары бензина? Так громко спустит, что и нас не обнаружишь.
 Нет! Командир всё сделал правильно. Грамотно и вовремя. Роту можно давать. Не жалко и заслужил.
  Новое утро. Железяка ещё почти рядом. За ночь ушло метров на сто-двести.
 Но теперь её развернуло. Точно по ветру. Парусность уменьшилась. А вот как будет с поступательным движением? Тоже уменьшится, или быстрее пойдет.
 Ветерок усилился. Наши паруса подняты полностью и работают на снос с курса парохода. К обеду дистанция увеличилась, а на следующий день, утром, наблюдатели в докладе корабль не упомянули. Пропал.

  Такая тишина. Волны почти нет. Или мы так уже привыкли, что если не рвёт, не отрывает от обвязки, то уже полный штиль. По такой погоде вполне можно ходить во весь рост, даже не обращая ни на что внимания. Идёшь себе и идёшь, если это допускается правилами распорядка. Правда, в последнее время и ходить особенно не хочется. Всё таки, давно без земли, нормального питания и такого, всегда привычного и незаметного, земного.
 Сашка со штурманом «колдуют» со своими приборами. Около них вертятся трубадуры –гранатомётчики,  как участвующие своими трубами в исследованиях. Ловят солнечный лучик, загоняют его в трубу, зайчик высвечивается на поверхности ранца. А там прочерчено и прорисовано то, по чём эта бригада определяет координаты плота. Опять же с точностью в сотню километров.
 Что нам это даёт?
 Во первых постоянный контроль местоположения. Мы твёрдо знаем, что идём к суше, а не носит по кругу или к Северам.
 Второе. Мы корректируем курс.
 Третье. Знаем, что в тёмное время суток не вылетим на берег. Не потерпим крушения или чего подобного.
 Хотя сотня километров может быть или ближе, или дальше.
 А главное, что ощущение контроля. Не просто мотаемся по волнам.
  Подъём, зарядка. Утренняя поверка.  Все дома. Ни в самоволке, ни ещё где пропавших, нет. Оно и деться то некуда. И привязка постоянная. И контроль привязки по 10 раз на день.
  «На флаг! Смирно!»
  Отпели Гимн. Ободрились. День начался. Каждый выполняет свои обязанности.
  Баев со своими боцмонятами проверяет обвязку.  Там, где прошляпили отделённые командиры, всё исправляется моментом. Сегодня Ванька не «вливает по полной». Что то слишком мягкий. Даже кормовые стражи, у которых особая площадка, и всегда разбалтывается больше других, в недоумении.
 -« Вань, а что ты сегодня такой ласковый? В увольнение ходил? С наядами и Ундинами на пляжах загорал?»
  Не, ребята, сегодня у меня юбилей. Сегодня мне 25 лет. День рождения. Как я могу в такой день буйствовать. Организма покоя требует. Ведь 25 лет тому назад я только родился.
 Хоть Ванюшка и шепотком всё сказал, а командир услышал. Вида не подал, но на ус намотал. Тут же пошептался со штурманом, потом инженером.
 Час, второй. Регламентные работы выполнены. Как бы и пауза небольшая в делах.
 «Строится!»
 По нашему сегодняшнему положению это означает, что надо оставить все свои дела. Сесть ровно и обратить туловище к командиру. Что проще.
 Минута и все в строю.
 «Слушай!
 Сегодня сержанту Баеву Ивану Прокофьевичу исполнилось 25 лет. Поздравляем вас, Баев! Желаем крепкого здоровья, успешного окончания похода.»
 На большее, сегодня,  у командира фантазии не хватило, но и такое пожелание, особенно успешное окончание похода, касающееся всех тоже, вполне было серьёзным.
 К тому командир снял свои наручные часики «Победа» и вручил Баеву.
 «Держи. Дома сделаем надпись. Оно и не особенно какой – такой подарок, но учитывая особенности времени и места, цену имеет.»
  Ванька чуть слезу не пустил. Было это край как приятно и неожиданно.
 Дома он бы унёсся в город. В кино, в библиотеку. На девчат поглазеть. Или ещё куда. А тут некуда.  Очень ограничено пространство. И вахта круглосуточная.
 Но Ванюшка не огорчается. Ему очень хорошо. Только строгостей он сегодня не нагоняет, а все местечковые командиры, учитывая особенность дня, вообще  Ваньку оставили без работы. Сами тщательно проверили-перепрверили каждый узелок, настрогали гвардейцам, коль кто заслужил. И Баев сегодня остался без работы. Чему его боцманята весьма довольны.
   Обед царский.  Такой вкуснятины ещё не было. Совершенно без костей. Мягкое, жирное. «Вырезка»- обозначил какой то умник. Наверно это самая лучшая часть, как мы поняли.
 А этот умник стал рассказывать, как он в Сочи работал поваром в престижном ресторане.
  Наше заведение в старинном парке, - Ривьера, называется. Там князья всякие, знать кормилась. Обслуга, готовка на самом высоком уровне.
 Времена изменялись. Власть другая пришла, а порядки остались прежние.
Продукты не кладут в холодильник впрок, а готовят только из свежего. Мясо, рыба. Всё только с фермы или моря. Живое. Трепещет.
 Зелень не успевшая привять. Помидоры, огурцы. Всё, что душа желает.
 «Васька, так душа, она не кормится помидорами, она другой пищи желает.»
  Ничего ты не понимаешь. Сначала желает душа, а потом эти желания переходят в желания тела. Вот такая тут философия.
  Васька разохотился и рассказывает о престижности поварской профессии, особенно не вдаваясь в подробности, что б не заставлять страдать общество. Он всё больше о порядках, заведённых с дальних времён.
 Вот начать с мебели. Человек за столом должен сидеть удобно. Тело ровное. Опора надёжная. Т.е. зад, если говорить прямо должен полностью сидеть, а не свисать. Стул должен быть большой и мягкий, и тёплый.
 Так что его, этот стул, греть надо?- встревает гвардеец.
 Нет. Специально греть не надо. Но материал,  подушечка, обивка должны быть не холодящими, а согревающими. И стол удобный. Просторный. Всё, что заказано поместить без тесноты.
 Вот тогда и располагайся удобно, а мы расстараемся вкусно приготовить.
 И обслуга. Без фамильярности и угождения. С достоинством. Точно, чётко. Всё вовремя. Без ожидания и перерывов. И прямо с плиты. Поэтому официант не только уборщик и подносчик, он регулирует весь процесс. УВсё время пребывания посетителя в ресторане. Как диспетчер в аэропорту. Кому сесть, кому взлететь, а кому повертеться в небе. Это талант! Уметь и чувствовать надо. Так и в ресторане: все одна команда. Как оркестр. Всё по нотам и с дирижёром-официантом.
  Услышал бы тебя, Васька, настоящий дирижёр, так он бы тебе насказал за такое сравнение.
 Не скажи. У музыкантов есть ноты. Одно и тоже, десятки раз исполняют. Репетиций сколько. А тут всё с листа. Каждый раз новое, не предсказуемое. И капризов бывает достаточно. Здесь сложнее. И опаснее. Так что не обидится умный музыкант, наоборот ободрится хорошим сравнением.
 Долго идёт трёп про ресторанную жизнь. И получается, что это очень серьёзная профессия и требует полного уважения.
  Как то,- продолжает тему инженер, -послали меня в командировку, в Прибалтику. Шауляй, Вильнюс, Таллин. Целый месяц изучать возможности мебельных производств, для их пригодности выполнять наши, военные заказы. Со мной послали начальника химической лаборатории. Женщину лет тридцати. Вот приезжаем куда. Устраиваемся в гостиницу.  Она себе в номере, я себе. С утра завтракаем вместе. Потом на завод. Она по своим делам, я, по своим. Вечером встречаемся и в свои номера.
 Питались в заводских столовых по талонам, которые выдал профсоюз ещё дома. А так как эта организация всесоюзная, то наши талоны обеспечивались везде. Хорошо в столовых кормили, но .. столовая есть столовая. Хоть где. Хоть в Рязани, Воронеже или Прибалтике. Четверг –рыбный день. Всё. Кроме рыбы ничего. Вторник –молочный. Я, правда, и не знал про вторник, но прибалты народ дисциплинированный. Всё по графику. А у меня от молока живот расстраивается. Я его с детства не пью. И не употребляю. Вот вторник и голодный, для меня, день. Разгрузочный.
 Вот как то и говорю своей напарнице, что давай махнём в субботу в ресторан. День свободный. Кормиться на завод не пойдём. Что мы не в состоянии сходить в кабак, что ли? Тем более, что я мужчина, приглашаю тебя и тебе тратиться и не надо. Только согласие.
 Она долго размышляла, но согласилась.
 Дело было в Шауляе.  Городок , как мне показалось не очень большой, скорее маленький. Народ всё ходит пешком, или на велосипедах. Авто нет совсем. Только изредка грузовичок проползёт тихонько. Но строго по необходимости. Чистенький. В магазинах полно всего и навалом. Особенно женского белья и причиндалов всяких, тоже женских. В наших краях о многих вещах даже и не знают и не помышляют. А тут всего, разного и с иноклеймом. Может и контрабанда узаконенная местными властями, может ещё что, но факт!
 Сходил в парикмахерскую, подстригся, побрился. Весь с иголочки.
 Вот появляемся мы в ресторане. У дамы темнее синее платье, я на прокат взял, на вечер, соответствующую одежонку. С бабочкой, жилеткой и прочим. Ибо там в кабак в другой одежонке просто не пустят. Может и пустят, но белой вороной, в полосочку, будешь точно.
  Дело летнее. Вошли. Некто при широких лампасах нас оглядел, раскланялся и повёл, сам повёл, а не перепоручил кому, как это потом мы видели, к столику.
 - Вам здесь будет удобно? Или вглубь зала? Или к окошку?
  Давайте к окошку. Всё веселее будет. И поглазеть, что на улице происходит. И если что случится шибко непредвиденное, то и выбраться из общей толпы можно без потерь.
 Пожалуйста.
 Уселись. Осмотрелись. И не раньше и не позже чем мы устроились, подошла официантка.
 А я то думал, что у прибалтов только мужчины на этих должностях.
 Вам удобно? Вы готовы дать заказ?
 А фигурка, я вам скажу, как в книгах пишут: точёная. И верно, как на токарном станке. Ножки, юбочка, бёдра. Ну, талия, та вообще конически-цилиндрическая. Выше пошло пошире. На спине срезано и плоско. Спереди тоже под плоскость, но торчатещё два тела точения, точно на своих местах.
 Моя спутница меня молчаком толк ногой. Что уставился? Девок не видал? Так я тебе дома их без счёта напокажу. Перестань, мол, глазеть.
 -Что бы вы хотели откушать?
 А что у вас сегодня есть приличное.
 -У нас всегда всё приличное. И готовят вкусно.
 Спасибо. А что сегодня особенно есть такое –этакое?
  -Сегодня есть куры. Это специально откормленные, для нашего ресторана.
 А что такое специально и для вашего?
 -Это означает, что специальные корма, питьё, уход. Тогда мякоть нежная, не волокнистая, с особым вкусом.
 Давайте.
 Вам, мадам, какой кусочек? Ножку, крылышко, гузочку?
  Пожалуй, пару крылышек, и зелень. Можно риса немного.
 Спасибо. А вам?
  Поднял я глаза на её верхнюю часть, - мне грудку.
 Она улыбнулась, кивнула точёной своей головкой на такой же точёной шейке, и удалилась покачивая остальными точёностями.
 А я тут же получил ещё один удар по ногам. Не зашкаливай!
 Всё однако прошло штатно. Курочка действительно оказалась вкуснейшей. Вино точно соответствовало этой курятине. Но я не пил, чем вызвал недоумение у официантки. Бульон, пышечки. В общем,  насытились мы и стало подрёмываться. Оркестр даёт соответствующую музыку. Танго, блюзы. Ничего дёргательного. Всё дышит покоем и сытостью. Вот 23 часа. Конец. Народ растекается. Лампасы от столика и до выхода провожают каждую компанию или пару. Раскланивается. Приглашает на ещё. Мы тоже шевельнулись. Надо уходить, а счёт не принесли. Моментом появляется наша официантка: -вам не надо расплачиваться, вы живёте в нашей гостинице. А у нас принято обслуживать, в ней живущих, по выходным дням, бесплатно. Спасибо вам за посещение. Приходите. Всегда будем рады.
 Хо –хо! Спасибо. Всё было хорошо, приятно и вкусно. Прошу передать благодарность поварам, оркестру и всем, кто сегодня на нас трудился.
 Лампасы вывели нас на улицу. Подсказали дорогу и мы, довольные до нельзя, пошли в свои номера.
  По ногам я не получил, но закрыть рот и опустить глаза мне посоветовали и без слов. Кто ж знал, что по возвращению из командировки, мя спутница уже будет секретарём нашего парткома, а я, бедный и несчастный, стану главным инженером всего завода.
  С утра мы не виделись. Каждый  свои дела творил. Дама носилась по магазинам и, конечно, по женскому белью промышляла. Я валялся на диване, пытался подвести промежуточные итоги, но работа не шла и просто валялся. Часа в три по пулудни, постучали.
 -Входите, открыто.
  Появляются два мордатых парня.
 Здравствуйте. Нас послали пригласить вас на вечеринку.
 Кто послал?
 Джульетта.
 А кто это такая Джульетта?  Ich bin командировочный и у меня здесь никого знакомых нет.
 Мы не осведомлены о вас, нам приказано передать приглашение. Вот и всё.
  Парни были совершенно спокойны. Никакой волнительности или агрессии. Просто обычные ребята лет по 25. Мордатенькие, правда.
 Джульетта это наша начальница. Вы её видели в ресторане. Она ваш столик вела. Такая смугленькая, стройная. С высокой причёской и белой брошкой.
 Странно, белую брошку я не приметил, а всё остальное точно.
 Спасибо ребята. А что одевать, что представляет из себя эта вечеринка?
 Одежда любая, как вам лично удобно. Там музыка, немного танцы, кормёжка всё время. Ну, небольшие зажиманцы. До определённого уровня.
 А уровень до пояса?
 Парни засмеялись.
Да.
 А как до пояса сверху или снизу.
 Тупик. Оба переглянулись. Потом расхохотались.
 Это кто откуда начнёт.
 Хорошо. А как по времени и транспорт.
 Вам к 19 часам быть готовым. Мы заедем и обратно в два часа ночи привезём. Вот такой режим.
 Ого. Целая рабочая смена. Ну, будь что будет. Посмотрим на прибалтику изнутри.
  Особо не чипурился, но в парикмахерскую опять заглянул.
 -Молодой человек, вы же вчера у нас были. У вас всё прекрасно. Такой чуб, такие волосы. Вам годами можно нас не посещать. Или, молодой человек, вы сегодня к даме?
 Этак полушёпотом испросил нестареющий Моисей Абрамович.
 Вот именно. К даме.
 Тогда я вас сам сегодня обслужу.
 И как в сказке о голом короле. Мелькала бритва, снимая то, что ещё не наросло, ножницы щелкали и заливались соловьиной трелью, щёточки, щипчики, расчески всех мастей. Через час меня пригласили посмотреться в зеркало.
 Смотрю. Ну, я. Кто ж ещё может отразиться в этом стекле. Но и не я. Это точно. Мне можно верить, ибо сам на себя смотрел.
Что там в зеркале не может быть никого другого, дураку ясно. Но это почти не я. Во всяком случае, идя на компромисс с самим собой, я таким себя не видел. Вот бы фотографию сделать. Да на работе показать. Не узнали бы. Сказали, что похож, но не ты. Ты вечно лохматый, задерганный. На части разорванный. А тут! Тут князь. И не менее. Но не инженер главного цеха.
  Благодарствую, мастер. Вы такое чудо совершили, что сам себя не признаю.
 Что вы, молодой человек. С вашим волосом и всем остальным, я только чуть прикоснулся. Это вы маму с папой благодарите. И дедушек и бабушек по всем линиям. Мне приятно было с вами работать. Вам спасибо.
 Рассыпаясь  в благодарностях мы распрощались. Об оплате мастер и слушать е хотел, обзывая меня подарком судьбы, ибо ему всегда приходится работать с плешивыми или местными, у которых волос редкий и никакой.
 Ровно в 19 вошли парни, мы уселись в велокабриолет, и они заработали педалями. Так вот почему мордатенькие. Тут не столько руль крутить, сколь ногами вертеть.
 Довольно скоро прибыли. Дорога горизонтальная. Ни горочек, как у нас, ни балочек. Кати по асфальту и кати.
 Это дачный посёлок. Дома высокие, в два этажа, мансарда. Огорода нет. Только трава, цветы, фонтанчик. Там, в луже у фонтана плавают настоящие дикие уточки. На людей не реагируют. Домашние или обвыкшие.
 Встречает хозяйка, эта самая Джульетта. Простенько одета, но всё остальное, как в ресторане. Всё естественное.
 Посмотрела, аж со всех сторон было подалась обозреть.
 А что ты думала, мы в России щи лаптем хлебаем? Не подруга, мы могём всё. И лохматыми по цехам мотаться, и фрак носить, и много много чего, о чём ваши западные мозги и не помышляют. Входим в помещение. Большая, пребольшая комната. Прямо зал. Вдоль стен диваны, перед диванами столики с выпивкой , закуской. Народишк плотно сидит. Видно собрались все. В уголочке эстрада. Там пианино, контрабас. На столиках ещё что то лежит.
 Хозяйка представляет. Вот у нас сегодня гость. Прошу любит и жаловать. Николай Петрович. Спасибо. Начинаем.
 Появились музыканты. Маленький Моня взял большой контрабас, подёргал самую тонкую струну и заиграл нечто медленное, но ритмичное. Остальные прислушались, подключились и полилась чудесная мелодия. Явно не восточного происхождения. Скорее  от южноамериканского чего то. Может Бразилия, может Эквадор. Хорошо играют. Народишко зашевелился , поднялись парни, пригласили девчат. Со своих диванчиков. Видно давно сформированные кучки.
 Мы сидим с хозяйкой вдвоём.  Наша кучка самая маленькая. Но хозяйке виднее. Мы не танцуем. Я не обвык, не понял кто что должен делать. Она, тоже не торопит и не торопится. До двух ночи так далеко. Всё успеется.
Музыканты переходят с мелодии на мелодию. Кто танцует, кто сидит. Все потихоньку выпивают. Рюмочки маленькие, но напитки серьёзные. Ром, коньяк, виски. Этикетки на латинице. Но разобрать легко.
 На мне роскошный белый наряд. Рубаха с распашным воротничком, белые с серебристым кантиком брюки, белые туфельки. И всё остальное тоже сахарно белое. Наглаженное и начищенного выше всех понятий. Оно не совсем соответствует, как сказано было: по простому, но проще мне не было возможности придумывать.
 Подошёл парень, пригласил с собой. Тревожных мыслей не было, но для чего это понадобилось. Оказалось, что меня, как новичка надо ознакомить со всеми местами, которые могут понадобится. Логично и уместно.
 Вот здесь туалетные комнаты.
 Ого. Это действительно комната, а не уголочек с унитазом. Горшок, конечно стоит, но такой простор. И раковина, и поддон с душевой головкой. И комнат целых три. Ну, да ладно. Наверное засранцы собрались. Или перепьют. Так и этого мало будет.
 Ведёт дальше. Здесь курительные комнаты. Тут кальянная, трубочная, обычная папиросно-сигаретная.
 Вот здесь можно покушать хорошо. Что надо в холодильнике. В этот шкаф можно ставить и подогревать. Ну а что, тут и проголодаться успеешь. С 19 до двух ночи. Целая рабочая смена.
 Вернулись. Хозяйка как и не видела, что я уходил.
 Тактично.
Вышла дамочка. Взяла микрофон, сказала Монечке пару слов. Тот задёргал свои струны и дамочка запела. Тихонько, как помяукала. Немного поизвивалась, походила туда, сюда, снова запела. Типичная западня манера, что мы видим из редких иностранных фильмов.
 Народ не пьёт, не жуёт. Все слушают. Не ресторан.
 Вот девочка допела, поклонилась народу, оркестру. Все встали и хлопают. Не так уж восторженно, но активно.
 Оркестр работает, народ пьёт и танцует.
 Хозяйка тихонько поднялась и удалилась. Подошла девушка, пригласила. Как тут откажешь. Правил не ведаешь, конфуз может быть.
 Танцуем. Легко идёт. Умело или врождённое чувство ритма и тела. Хорошо так потанцевали. Пригласила к себе за столик на рюмочку спиртного.
 Нет, душа моя, я совершенно не употребляю. Никогда. Тут я соврал. С друзьями мы помаленьку прикладываемся. На рыбалке, на праздники. Когда и просто без темы и задачи. Сели и выпили. А тут. Народ не знакомый, я всем чужой. Лучше подальше от греха.
 Сижу на своём креслице. Наблюдаю. Возвращается хозяйка.
   Ого! Она вся в белом. Не хуже меня. Этакое лёгкое плтьице колокольчиком. Туфельки. На голове белая штучка, которую и обозвать невозможно, что это. Скажем-нечто. Вся светится.
 Присела на своё место, а народ стоит и хлопает в ладоши. И есть за что. Хлопаю и немного краснею. Вынудил девку сменить наряд.
 Вот и сидим рядом, сверкаем белизной.
 Потанцуем?
 Да я с удовольствием. Тут уже с девочкой размялся. Хорошо идёт. Даже легче, чем предыдущая. Прямо невесомая.
 Ещё потанцевали, и ещё.
 Вот вальс закрутили.
 Теперь уже я приглашаю. Она как то удивлённо глянула, но поднялась и пошли. Хо-хо. Да она как умеет. Прямо как наши девчонки из балетного класса, в котором и я четыре года отпахал.
 Спасибо. Вы, Николай, так легко танцуете. Прямо летаете.
 А почто и не полетать. Я и е такое могу. Но придержу. Что хвастать.
 Вот опять девочки запели. Вот и парни спели парочку чего то нерусского. Всё больше зарубежного.
 Давайте выпьем.
 Нет Джульетта, спасибо. Я в этом деле никакой. Совершенно спиртное не употребляю.
 Почему. У вас что то болит?
 Да. Душа болит от этого. С детства не пью ни грамма. Вы уж, не обессудьте.
Чай только, да воду.
  Как в сказке моментом появился чай. Ого! Тут дисциплинка железная и глазки внимательные, и ушки длинные. Всё видят и слышат. Гнёздышко ещё то. Но грустить не будем, будем посмотреть. Пока нормально, пристойно. Интересно и приятно.
 Танцуем, поём.
 Вт и меня завело. Что вы мяукаете, Господи, прости. Дайте на весь голос, как у нас в роте. Так чтоб люстры звенели, листья с клёнов сыпались. Эх! Запою.
 Джульетта, а можно и мне спеть?
 Конечно. Что вы будете? Сейчас я Монечке скажу.
 Не надо его озадачивать. Пусть мне пианино уступят.
 Хозяйка поманила пианиста.
 Дай нашему гостю инструмент. Он нам споёт.
 Пианист от такого счастья аж подпрыгнул.
 С удовольствием. Пусть сколько хочет поёт и играет. Я и пердохну и рюмочку выпью.
 Чт инее преминул тут же, предварительно пройдясь по клавишам, мягким полотенцем.
  Прошу. И  жестом передал инструмент.
  Настроение боевое. Прогладил клавиши. Придавил. Хороший инструмент. Мягкие податливые клавиши. Не скользят.
 Помял, помял. Монечка поглядывает, пальчиками по струнам гладит. Микрофон предлагает.
 Не Моня, ты мне, ротному запевале, такую штуку и не показывай.  Мне в вашем зале и так тесно будет. И пою не ради славы, а душа просит. Созрела, терпежу нет.
 « Есть на Волге утёс. Диким мохом порос…..»
 Ого. Народ весь встал. Повернулся и замер.
 Песня кончилась. Ещё подавил клавиши. Затих. Сижу смотрю. А они обалдетые, у кого рот раскрыт. Потом очухались и давай хлопать. Подходят, руки жмут. Девчата щёки мажут помадой. Тискают. Ещё! Ещё! Давай ещё!
 Давай.
   Сделаем. Тем более, что Монечка классный музыкант. Моментом подстроился и помогает.
 «Ой, ты степь широоокая…..»  Зальчик аж затрясся. А что ему этому залу. Вот когда сводные роты идут и три человека запевают, вот это да. Четыреста человек, почти батальон поёт. А тебя должно быть слышно всем. И голос не надо напрягать. Само льётся от сердца.
 А теперь и Есенина вспомним. Тихонько клавиши перебираю. Остальные настраиваются. Принимают ритм. Пою. «Не жалею, не зову , не плачу. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный. Я не буду больше молодым…»
  У девочек и глазки помокрели, а хозяйка,  как ротик приоткрыла, так и закрыть не торопится. А мне что? Песен на Руси без числа. Пой да пой. Оно и мне не сидеть просто так. Они все пьют, курить ходят. Так куда то бегают. А я сижу, пень пнём. Вот и разомнусь.
 Но пора и честь знать. Встал, раскланялся, блеснул своей  белой роскошью и отправился на своё место.
 Народ, знамо дело опять хлопает.  Жмут руки, называют свои имена.
 Уселся. Есть захотелось.
 Пианист уже чуть под хмельком, использовал неожиданный отпуск с пользой. Оркестр затрудился. Меня приглашают танцевать девчата с других диванчиков. И отказать нет возможности, и притомился слегка, и хозяйка рядом. Во, думаю, переведу стрелки на неё.
 Подходит дивчина, а я ей на Джульетту указую. Мол я в её полной власти, ако решит, так и будя.
 А та вся в белом, светится насквозь. Глазками этак показывает девочке: не будет дела. Иди на место. Та покорно сделала книксен и вернулась. Уселась на своё место и включилась в общий рёп. Не больно и не жалко.
 Правильно.
 А есть то хочется. Оно вредно в полночь есть, но вот не хочет живот умного, хочет есть. Тем более, что сам видел сколь всего много. Не слопала же компания всё. Хоть что то , но осталось.
  Джульетта, что то есть захотелось. Как перекусить? Можно я тебя оставлю и схожу в харчевеньку, что мне парень показывал.
 Пойдём.
 О1 Она меня на «ты». Пойдём!
 Ну пойдём. Она впереди, я чуть сзади. Белое платьице, как крылышки трепещут.  Н идём не туда. Я ж помню. Вот сюда, потом вправо.
 Нет идём вниз. Заходим. О, Боже, жареная картошка. С корочкой. Капуста, грибы. Да что б я так жил!
 Садись.
 Навалила полную тарелку, подвинула капуту, огурцы, помидоры. Потом себе положила. Едим. Ух, как хорошо. Но всему есть предел. Полно.
 Спасибо. Спасла от голодной смерти.
 А она смотрит. Смотрит.
 Что так смотришь?
 Как?
НУ вот так пристально. Как рентген.
 А она как и не тут. Далеко. В себе.
 Тебя разглядываю. Я первый раз в жизни русского вижу так близко. Мне было совершенно интересно, как ты поведёшь себя среди нас. Мне ты понравился в ресторане.  Такой спокойный, без показухи. И меня разглядел всю моментом. А грудку ты заказал почему. Никто не любит грудки. Там мясо белое и плотное. Все берут крылышки, ножки. Ты первый за сколько лет грудку запросил. Почему? Вы все русские такие.?
 Джульетта.
 Называй меня Жу.
 Нет. Это не имя , Жу,  так у нас не принято. Я по полной, Джульетта
 Тогда называй меня Фрося.
 Эт почему?
 Так меня крестили. Ефросинья. А по разговорному-Фрося. И нянечка меня так всегда называла. Она хоть и финка, но русский знала хорошо.
 Пусть будет Фрося.
 Так вот, Джульетта. Не могут быть все одинаковые.
 Как любой народ мы разные. По индивидуальному заказу сделанные.
 Нет, ты скажи, все русские не пьют спиртного.
 Нет. Кто употребляет, кто нет. Всяк по своему. Но большинство, подавляющее большинство, не увлекаются.
 А у нас все пьют. Почти все. А женщины больше мужчин. И спиваются. До полной мерзостности. Душа женская, по сущности свое, требует бескорыстия. Ласки простой, без смыслв и планов. Просто ласки. Тёплого слова. Прикосновения. А у нас всё по расчёту. По выгоде. Вот у вас так сидят группками? Хоть все друг друга знают много лет, а сидят только со своими. По работе, по месту проживания. Не смешиваются.
 Нет. Такое у нас и помыслить не можно. Только все вместе ив перемежку. И поют все хором. От души. От сердца.
 Раз вместе собрались, то какой смысл отделяться? Тогда дома сиди! Или на луну вой. Русские люди соборные. Им вместе всегда лучше, чем в одиночку. У нас, прости за такие тонкости, даже не пьют в одиночку. Самый горький пьнчужка, никогда один грамма не возьмёт. Ибо это позор. Верх позора.
 А ты видел, как ребята и девчата здесь пили?
 Видел. Каждый себе наливал и молча пил. Сам по себе.
 Вот, Коля, можно я тебя так называть буду?
 Зови. У нас это нормально.
 Вот так , Коля, мы и уходим в какую то грязь, пучину. Мы никому не доверяем, во всём сомневаемся, ищем личной выгоды и, на самом деле, деградируем. Я не хочу так жить. Не хочу. Это не по мне. Я хочу иметь друзей, которые не ищут от меня пользы. Вот мой отец министр. Вот и прилипают все, ищущие  от отца, а не от меня. Я промежуточный элемент. Нитка связи.
 Как это министр. А ты официанткой в ресторане?
 У нас в семье у каждого свой бюджет. Мне стыдно вымаливать у отца или матери деньги. Я зарабатываю сама.
 А этот дом?
 Это дом моего деда. Умирая, он отписал его мне. Вот и пользуюсь. У родителей свой дом, но я там не живу. Здесь.
 А кто ухаживает, убирает, готовит.
 Я половину сдала в аренду. За эти деньги наняла прислугу. Они всё делают. Это у нас так принято. Это норма.
 Так скажи, Коля, почему ты заказал грудку?
 Ты очень красивая, Джульетта. У тебя такая точёная фигурка, такие, прости, грудки, что заказать что то другое было невозможно.
 Ну, так что ж, бери, что заказал. Их ещё никто не брал. Отдаю тебе.
 Джульетта, ты с ума сошла.
  Нет, друг мой, не сошла. Но я не ищу выгоды. Вот как сердце моё хочет, так и будет.
 Это не сердце, Джульетта, это тело хочет. Оно придавило душу и требует своего.
 Нет, Коля, я себя знаю. Это именно сердце. Тело здесь на третьих ролях.
 Вот такая была командировка, ребята.
  Товарищ инженер, а дальше?
 А дальше, брат, то о чём мужчинам говорить не положено.
Подожди, Петрович, - вдруг вмешался штурман, -вот как раз дальше самое интересное и познавательное может быть. Весьма полезное для молодёжи.
 Глаза гвардейцев так просительно смотрели на инженера, что он махнул рукой и продолжил.
 Устоял я тогда. Не мог я такую красоту порушить. Помял и домой? А она? Как она потом?  При таких достоинствах и вторым сортом? А вдруг и дитяти. Так я и сам тогда измучаюсь. Нет и нет.
 Она в истерики не бросалась, руки не заламывала, но видно было что ей. страсть как обидно. Опять тихонько так сказала: -какие вы русские интересные и непонятные. Женщина просит. Сама! Отдаётся!  Сам огнём горит, а о высокой морали не забывает и не поддаётся на искушения. Заплакала даже.
 Ушёл. Долго бродил по всяким закоулкам и только к утру, началу смены ,вышел к заводу.
  Моя спутница встретила на проходной. Молча оглядела моё белое облачение. Фыркнула, как рассерженная кошка. Выдала мне порцию неудовольствия и ушла на территорию завода.
 Я постоял немного. Почесал затылок и отправился в гостиницу спать.
 Это было правильное решение, ибо моя голова для работы совершенно не годилась.
 Так мы и добили командировку. Молчаком. Она с талонами на харчи, я со своими железками. По вечерам уже не беседовали и наступило глухое отчуждение.
 Вернулись домой. Всю дорогу она меня пилила. Пыталась воспитывать. А что мне? Кто она для меня? Зав. Лабораторией. Вот и всё. Связей любовных нет. Она держала себя в строгости. В контакт не входила. И командировка была сугубо служебная, хотя язычки и шелестели на эту тему бодро.
  Вернулись.
 Утром, на следующий день вызвали в горком партии и врезали выговор с формулировкой,  за аморальное поведение в важной служебной командировке, но не повлиявшему на результат самой командировки.
 Вот так. А если б повлияло? То выгнали бы, или занесли в учётную карточку?
 Вечером того же дня. Меня, ешё тёплого от горкома, вызвали в обком.
 Вот, товарищ Гридин, по согласованию с вашим военным ведомством и партийной организацией, вы переводитесь из уровня и должности начальника  цеха, на уровень и должность главного инженера завода.
 Примите наши поздравления и восстановите нормальные отношения с вашим парторгом.
 А что мне их восстанавливать? Мы с Василием Петровичем утром, после горкома, обмыли мой выговор. В самых хороших отношениях, прямо скажем. Я ему рассказал всю историю того случая. Он смеялся и упрекал слегка, что прослабил  я.  Не надо было девочку обижать. У них там это принято за норму. Мы даже поспорили, но отношения у нас прекрасные.
 Нет, товарищ Гридин. Василий Петрович теперь секретарь горкома, а Евдокия Сергеевна теперь ваш парторг завода.
 Оп –па! Моя командировочная пила теперь мой партийный начальник. О, Господи, дивны дела Твоя. Вот она женская месть. Вот она бабья солидарность. И когда ж они состыковались? О бабьё!
 Ну, покипело немного, а работы валом, не до разборок. Тем более, что эта Евдокия Сергеевна не злобилась и не давила.
 Прошёл год. Очередной раз вызвали в обком.
 На вашем заводе утверждена своя поликлиника и больничка на 20 мест. Ваша задача выделить помещения, переоборудовать по медицинским требованиям, подобрать уборщиц и других лиц, не медицинского персонала. Остальное: -оборудование, кадры, лекарства – обеспечит облздрав. Вам срок месяц. Исполняйте.
 Вот хвороба то. Мы новую машину запустили в серию. Нам делать, доводить. Летать не перелетать, а тут больницу. Конечно, она край необходима. Тем более, что своя специфика. У нас и погоны на плечах. А госпиталь за двести километров. Всё правильно. Но… Работы то сколь.
 И в городке новости. Квартиры сдают. В первую очередь медперсоналу нашей больнички выделяют. Опять хлопоты. Транспорт, грузчики. А всё на мою шею. Я и домой в свою однокомнатную хрущевку, забыл когда приходил. Всё на заводе, да на заводе.
 Но точно в срок дела делаем. Больничку укомплектовали. Сам первый секретарь обкома целый день мотается с этими вопросами.
 Наконец и их пристегнули, злопыхали производственники. Торжества открытия прошли без меня. Улетел на испытания машины в тяжёлых южных местах.
 Возвратился через два месяца. Получил отпуск на неделю. Прихожу в себя. Валяюсь, книжки читаю. Что ещё надо человеку. Василий Петрович, старый приятель заглянул. По граммульке выпили. Потрепались.
 Выхожу на работу. Куча дел. А тут секретарша, - Николай Петрович, вам на медкомиссию. Один вы остались. А нам надо свёрстку делать и отчёт писать.
 Машенька, друг мой, некогда мне. Это ж в какую даль ехать. Там дня три будешь мотаться по этим эскулапам. Потом.
  Николай Петрович. Директор строго требует. Мне так и сказал:-будет дёргаться, сама отведи. Пока не пройдёт всего, к работе не допускать!
 Пойдёмте Николай Петрович. Там очередей нет. Всё, как в мечтах голубых. Тем более вам, главному инженеру, а сейчас Исполняющему обязанности директора, кто очередь устроит?
 А где Борис Семёнович?
 Пока в госпитале в Москве. Сердечко забарахлило. Сказали на пару месяцев  потом санаторий. Примерно на полгода.
 Пойдём те, Николай Петрович.
 Сам пойду.
 И пошёл.
 Конечно! Больничку сделали, что надо! Аж загордился.
  Регистратура. Этакая мордашечка сидит. Вскочила: -Николай Петрович, вот ваша медкнижка, вот последовательность прохождения. Проходите.
 И началось.
 Сесть, лечь, снять, одеть, спасибо, пройдите дальше.
 Хожу. Перестал сначала галстук повязывать, потом вообще верх только набрасывал рубашку. А потом только в брюках остался. А что? В каждом кабинете одно и тоже. А коридоры пустые. Глазеть некому.
 Ну, вот, кажется всё. Остался кабинет с какой то редкостной формулировкой и главврач. На подпись, печать и разрешение на работу. Ого как зажали.
 Захожу.  Рубаха на руке, галстук в другой. Здравствуйте, доктор. А доктор не доктор, а докторина.  Спиной стоит и молчит.
 Говорю громче:- здравствуйте, товарищ врач. Стоит.
 Похожу ближе.
  О! Джульетта. Что ты здесь делаешь? – Дурнее вопроса придумать было, конечно, трудно.
 Поворачиваеся. Слёзы текут в три ручья. Такая же юная, прозрачная. А в этом белом халате вообще, как снежинка.
 Не знаю, что со мной такое случилось. Ведь и упоминалась не так  часто за это время. Порой взгрустнёшь. Сходишь к соседу, а он Василий Петрович, старый товарищ, погрустим вместе. Он бобылём живёт. Влюбился, а девка замуж вышла, когда он срочную служил. Вот так и не встретил более никого. А уж сороковник стукнуло.
 Он всё твердил, что зря девку обидел. Хорошая была бы жена.
 Петрович, какая жена? Это так, минутная слабость.
 Не скажи. Из всего, что от тебя услышал, достойная девка. Упустил. И вот холостякуешь. Теперь совсем некогда по женскому полу работать. И на виду весь. Не побалуешься. Будешь, как я. Один. А одному нельзя. Природой не предусмотрено.
 Ну ты ж сидишь?
 Я, брат, другое дело. Я её до сих пор только одну и вижу. Мне любая другая не нужна. А без чувства, только мучение обоим будет.
 Вот и стоим, смотрим друг на друга.
  Коля, я к тебе приехала. Бери меня в жёны.
 Вот тебе и медкомиссия.
 Обнял её, а она слёзы в сто ручьёв. Целую глаза, лоб, щёки. Боюсь к губам прикоснуться.
 Берёшь?
 Беру!
 Вытерла мордашку. Взяла медкнижку, раздевайтесь.
 О, Господи, так на мне одни брюки. Что ж ещё снимать? И где? И в такой момент?
 А она смехом заливается. Нет, нет. Не надо дальше. Только рубашку. Что она там смотрела на спине. Что там тыкала острой палочкой не знаю, но написала :-«Годен», расписалась и печать поставила.
 Иди к главврачу. Вечером приду к тебе.
 Сижу на работе.  Дел куча. Секретарша, Машенька, всё новые бумажки подкладывает. Кручусь белкой.
 Пять часов. Сижу. Пять тридцать Работаю.
 Входит Машенька.
 Николай Петрович, хватит! Идите домой!
 Маша, что это ты командовать взялась?
 Николай Петрович, миленький, ну идите домой. Вам очень надо.
 Почему?
 Господи, какие вы все мужики бестолковые. Идите скорее. Вас же ждут.
 Во бабьё. Все всё знают.
 Шумнул на Машку. Бросил бумаги. Иду. Сунул ключ, открываю. Пахнет вкусно. С чего бы это?  Дома только чай пью. Холодильник пустой.
 Гляжу,Джульетта на моей кухне командует. Платьице, фартучек.
 Кончилась моя холостяцкая жизнь.
 Утром на работу. А  Машка счастливая вертится, тоже аж светится. Завод весь, как бы и радуется.
 Но ведь так нельзя. Надо всё официально утвердить.
 Завожу дома разговор. А она смеётся.
 Чо смеёшься. Надо всё сделать , как полагается. Я ж не бомж, а фигура. Мне никак нельзя.
 А она заливается. И слёзы брызжут.
  На, смотри. И даёт свой паспорт.
 Изучай внимательно.
А что мне её паспорт? Что я там увижу?
 Но открываю. Фотография её. Дальше.  Гридина Ефросинья Александровна.
Поднимаю глаза. Что это?
Читай.
 Прописка. Мой адрес. Воронеж, ул. Авиагородок, дом. 3, кВ. 5.. Только у меня квартира 6. Это что? На одной лестничной клетке? Через тонкую перегородку?
 Читай дальше.
 А что может быть дальше?
 Но листаю.
 Брак зарегистрирован.. со мной. Дата… тот день.
 Ефросинья Александровна, как это можно?
 Мой папочка, по моей личной просьбе. Он ведь министр был внутренних дел Республики, а теперь Председатель Совета Министров. Для него это пустяк. А я его попросила впервые за десять лет. Как он мог отказать?
 На, супруженек, держи. И подаёт мне ещё один паспорт. Мой!
  На фотографии я в белой рубахе «Апаш». Всё заполнено правильно, и адрес, и дата бракосочетания с гражданкой Миткявичус  Ефросиньей Александровной. И номер паспорта мой.
 Чудеса. Вот, и вправду, что блат выше Совнаркома (Совета Народных Комиссаров).
 Однако вяли мы с собой Василия Петровича, Машку, пару друзей и пошли в ЗАГС нашего района. Вот, говорим, хотим зарегистрировать наш брак. Какие проблемы. Сейчас сделаем. Достаёт громадную книгу, листает. Проверяет на букву Г. Вот есть такой у нас уже товарищ Гридин Николай Петрович. Сейчас откроем эту страницу. Вот, простите пожалуйста, вы уже в супружестве. Никак не можем выполнить вашу просьбу. Ели у вас повторный брак?
 Какой повторный? Дайте посмотреть эту самую страницу.
 Пожалуйста, смущается работник ЗАГСа.
 Мы с Петровичем разглядываем. Так и записано, что я и гражданка Миткявичус Ефросинья Александровна уже действительно сочетались законным браком, в нашем районном отделении, т. е. в этом самом и день  и наши подписи. Настоящие.
 Петрович пялит свои се6рые очи, все разглядывают наши подписи, а главбух авторитетно заявляет, что это именно моя роспись, точно такая как на банковских документах.
 Я расписался ещё раз, Фрося, рядом. Абсолютно одинаково.
 Что сказать. Умеют органы работать.
  И живём мы теперь, соединив всю лестничную площадку в одну квартиру. Детишки бегаю просторно. И три двери на лестничную клетку.
 Вот, что значит не поддаться искушению. Вот такой Дар будет Свыше. Учись, гвардия.
     День проходит незаметно быстро  Такой же обильный ужин. Вечерняя прогулка, совмещённая с гимнастикой. Разогрел нас физкультурник до пота. Внутренним жаром горим.  Тут от верхнего не остыли, а он выпарил последние капли влаги изнутри.  Зла на него никто не имеет. Он выполняет приказ и старается, что бы не расслабились вконец. Ибо хоть есть питание и влага, порой с избытком, но душная влажная жара выпаривает все силы.
 Песни поём отдельно от движений. Правда ноги сами просятся пройтись с грохотом по бетонке. Простучать во всю подошву. И поорать.  Выкричать всё, что накопилось за день. И на командира отделения, и взводного, который особенно придирался к каждой мелочи. С женой, наверное не поладил или ,что случилось. Командиры старшие прочищали все места. А на ком пары спустишь? Только на своём взводе. Вот гоняет и сам мотается. Бывает, что и замполит такую стружку снимет, что петь хочется и до вечерней прогулки.
 А вот когда рота выстроится в сумерках дня. Старшина, а обычно он проводит прогулку  осмотр и вечернюю поверку, подаст железным голосом команду: «Рота! Слушай мою команду! Равняйсь! Смирно! По -взводно, дистанция на одного линейного, шагом марш!»
 Взвода вытягиваю роту в колонну и пошли по кругу строевого плаца. Подходит к трибуне, конечно пустой, по команде замкомвзводов « ИИИиии, Раз!», - взвод переходит на строевой шаг и врубает в бетон всё, что накопилось за день. Подошвы разогреваются, уже горят пламенем, а душа остывает, успокаивается. Ей уже хорошо.
 Проходит рота полный круг. Стой! В ротную колонну становись!
 Народ рассыпается из взводных колонн и перестраивается в ротную, по восемь.
 Рота! С места, с песней, шагом Марш!
 Вот тут и выкрикивай всю душевную боль, что ещё в тебе осталась от дневных воздействий.
 Одна, вторая, третья песня. Душа чиста и блестит, и сверкает. Можно теперь и ко сну спокойно отойти, можно домой, натихую, письмецо написать, пошептаться с соседом по койке. Напряжения нет. Ты «белый человек».
 Вот и сегодня мы пытаемся петь строевые песни, но они выходят тусклыми, не воодушевляющими. Размазываем слова по волнам и не более.
 Тогда кто то запевает простую русскую песню о одинокой рябиине, что стоит и без надёжной опоры качается, которой хочется перебраться к дубу и стать под его защиту. Но деревья не ходят, куда вздумается, и рябине век одной качаться предстоит навсегда.
 Эта песня пошла. И слова, которые и не учили специально, но слышали дома, всплывают в памяти.
Атлантика, утихни! Слушай, как поёт русская душа!
 Скоро месяц, как на воде. Скудное питание, жара, сырость, нет воды. А русский человек поёт. Сердцем поёт, в котором всегда есть грусть. Какая то внутренняя, без срока и времени, глубинная грусть. Как основа, что ли, русской души.
                « Гори, гори, моя звезда.
                Звезда любви приветная.
                Ты у меня одна заветная,
                Другой не будет, никогда.
                Ты у меня, одна заветная ,
                Другой не будет, никогда.»
 Это, как о Родине. Другой не будет никогда.
  Чалышев тихонько даёт команду: -Отбой.
 Плот затих, волны затихли. Нептун заслушался, загрустил. Ему хочется к нам. На Рязань, Псков, Орёл. Ему хочется в Сибирь, где звенел кандалами каторжник, где « однозвучно гремит колокольчик и дорога пылится слегка..», ему хочется понять, что такое Русь. Как она взращивает таких людей, которые в создавшихся условиях, не паникуют, не впадают в истерику , а спокойно несут вахты. добывают корм, сохраняют воинскую дисциплину и поют такие душевные песни.
 Небо прикрыто лёгким покрывалом. Как то и не душно. Кроме караула все спят. Мы уже научились этому. Лежишь, смотришь в небо. Туловище привязано двойной  стропой по бёдрам, ноги в переплетении обвязки, в руках узлы, той же обвязки. На груди автомат. Под головой что нибудь хозяйственное . Чаще всего противогазовая сумка со всяким барахлом. Мы уже не лежим в лодочках. Мы живём на суше. Как в гамаке. Сознание улетает. Сон.
  Утро тихое и мирное.
 Солнце светит в щель между горизонтом и краем верхнего облачного колпака. Лучи прыгают по волнам и рассыпаются золотисто –зелёными зайчиками. Но! Тишина. Ни петушок не запоёт, ни бурёнка не издаст утреннего рёва, ни воробышек прочирикает . Тишина. Глухая, влажная, тяжёлая тишина.
 Только утренний доклад караула и наблюдателей. Состоящий из двух слов «Всё нормально»
 Эти дни море даёт нам отдых от всех трудов, что мы понесли. И мы, с благодарностью, принимаем.
 Штурманская команда радостно шепчется. Тычет пальцем в карту.. По их подсчётам, мы уже километров на пятьдесят углубились на территорию Больших Антильских островов. Значит не пролетаем фанерой над Парижем, а точно идём к суше. Ещё до доклада командиру весь плот в курсе, и это вызывает прилив бодрости.
 -Саня, Мандрик, а что это за острова?
 Испрошает народ у начальника астрологической службы.
 -Не знаю. Вот у товарища штурмана спросите.
 Но командирский голос пресекает нарушения распорядка и жизнь продолжается заданной скоростью и направлением.
 Но уже сильно по другому. Не как вчера. Шутка сказать, что почти пришли. Вот уже и по земле оттопали полсотни километров. А раз земля, то есть вода, которую можно пить без ограничения. Еда, приготовленная обычным, нормальным способом. Вот повара у нас есть классные, ресторанные. Наготовят всего и всякого. Земля! С роду никто не думал, что она так нужна. Вот она есть и есть, её и не замечаешь. А как ушла, осталась вдалеке, так и понадобилась моментом.
 Весь день в каждой голове стоит вопрос. Что за земля, кто живёт, как живут. За кого? Кто там хозяин?
 И, как уже стало обычным, после обеда народ отдыхал. Оно и в части был час сна после обеда. Но тут этот час занимал время от обеда до ужина. Кто  действительно спал, кто говорил с соседом. Кто слушал говорящих. Все, кто свободен от несения службы имели как бы личное время.
  Сегодня все с надеждой смотрели на штурмана. Перебрались поближе. Устроились.
 Большие Антильские острова, -начал штурман, - это как щит закрывают материк от океана. С юга они идут от Венесуэлы, на севере до Мексики, полуострова Юкатан. Между островами и материком лежит Карибское море.
 Острова открыл Христофор Колумб в 1492 году. Потом вторым походом и третьим. Все острова были захвачены испанцами. Главная задача найти золото. А, в принципе, обогатиться. Если сам Колумб относился к местному населению по человечески.  То его последователи просто уничтожали. Превращали в рабов и эксплуатировали, наживая баснословные деньги.
Все острова, часть Венесуэлы, Мексики всё попало под владение Испании. Население, которое было десятки миллионов индейцев, сократилось до нескольких сот тысяч, кое где и до нескольких тысяч человек.  Завезены были чёрные рабы, которые выполняли все работы. Золота особенного не нашли. Но на богатых землях делали своё богатство.
В состав Больших Антильских островов входит Куба. Самый большой остров этой группы. Так скажем, половина всей территории и четверть населения.
 Основной язык испанский. Кое где остался родной.
  Теперь это более-менее самостоятельные государства. Куба, Каймановы острова, Доминиканская республика, Ямайка, Пуэрто-Рико.
 Сама Куба, это около 1600 островов. Остальные, примерно, то же.
 Что ещё можно добавить?
Пуэрто-Рико принадлежат, фактически, США и, кажется Каймановы острова –Англии.
 Множество островов не имеют совершенно никого из населения. Жизнь идёт в крупных городах и на больших плодородных землях. На плантациях.
 Проминуть эту гряду мы не сможем. Войдём в них. Где то здесь начинается известный Гольфстрим. Такое сильное тёплое течение, что срывает корабли с якорей и выносит в океан.
 Вот то, что наскрёб  в моей голове. Поэтому на север нам никак нельзя, и что б не влететь в Гольфстрим, надо брать южнее.
  Народ разбрёлся по своим местам. И начал «дорабатывать» рассказ штурмана.
 Вспомнили и имена Валаскеса, Хуанов и Корсесов.( здесь несомненно неточности имён)  Как они травили людей собаками, жгли на кострах. Пытали всячески, желая найти золото. Как сопротивлялся народ. Но что можно было сделать против пушек простыми  или, даже, отравленными стрелами. Ничего. Только умереть. И умирали.
 Что на этих островах не утихало национальное движение за освобождение. Что здесь скрестили свои копья с испанцами англичане и французы. Которые отобрали часть островов. Но и сами были выбиты народом. Изгнаны и образовались самостоятельные государства. Но! Это уже были не те люди. Не индейцы в подавляющем большинстве, а смесь белых,  чёрных, бронзоволицых. Коренного населения почти не осталось.
В 1902 году и Куба стала государством. А в 1959 совсем освободилась и создала социалистическое , не зависимое от США государство, которому мы помогаем, поддерживаем и сейчас туда , вместе со многими войсками идём.
 Там наши мощные атомные ракеты, которые не дают Америке сильно нажать на Кубу, да и на нас тоже. Ибо от Кубы нашим ракетам лететь до США совсем немного. А от США к нам, ох как далеко. Запросто и посбивать можно. А ту, никак.  Рядышком.
  Плот продолжает свой путь. Дни похожи друг на друга. Море спокойно и работы по спасению самих себя минимальны.
 У рыбаков напряжёнка. Рыба ловится очень плохо. Какие только хитрости не изобретаются, но паёк значительно снижен. Нашествие черепах не решило проблемы, ибо варить не на чём, а потреблять сырую, командир категорически запретил.
 «-Не так далеко осталось. Вот обсерваторы говорят, что мы давно по суше ходим. Значит, скоро будем. Не станем рисковать. Будем сидеть на проверенном питании». Оно то да, но есть и пить хочется, а солнце пощады не знает. Палит и палит. Да и душно, хоть и воды вокруг море- океан.
  Штурман от Больших Антильских островов, с их креолами, индейцами и прочими, от завоеваний и междуусобных войн, перешёл к освоению нашего Дальнего Востока, Сахалина, Алеутских островов, Аляски.
 Оказывается, там, на Сахалине люди жили тридцать тысяч лет назад.
 На севере Якутии открыты вообще целые города. С культурой, производствами.
 В те времена там бродили большие стада мамонтов, шерстяных носорогов, весом по несколько тонн. Конечно, не зря такие бивни росли и рога. Были ещё и крупные  хищные звери, которым и предназначались эти рога и это мясо . Ведь природа не так расточительна, что бы наделять кого чем без надобности. Вот и вырастали бивни и другие орудия защиты.
 Из бивней делались наконечники копий ( обнаружены кости оленей с застрявшими там такими наконечниками. ) , посуда, украшения с прекрасной резьбой. Даже иголки! Сантиметров по 6 по 8 длиной, диаметром до 1мм, с ушком для нитки.  Во как! На бивнях кроме рисунков было и письмо. На том, древнем языке, которым тогда пользовались.
 Наверное, климат был мягче. Ведь мамонты и носороги травоядные. Чем то кормиться весь год надо. Кто его знает. Но вот скелетов без числа. Находили даже свалки костей, где таких бивней и рогов тысячи тонн.
  И это всего – на -всего в сотне километров от побережья Северного Ледовитого океана.
 Учёные не могут пока похвастаться расшифровкой записей. Пропал язык. Не за что зацепиться. Сомнений нет, что с улучшением инструментария, наука всё же сможет осилить эту проблему. И тогда мы почитаем книги написанные 30 000 лет назад. Про быт, про охоту, про любовь древних. Ведь без любви никто в мире жить не может. Как сватались. Какой калым давали. Наверно целого носорога или мамонта. Во что одевались. Как лечились. Всё интересно. Было ли начальство и как себя кормило. Или их кормили. С ложечки. Есть над чем учёным потрудится. Такие книги мы зачитаем до дыр.
 Вероятно, нынешнее население есть потомки тех жителей. Бегать то нечего. Живи себе и живи. Те же олени, пушной зверь, птица. Морской зверь. Реки. Уголь, дрова.  Всякие минералы. Для нормальной жизни всё есть. А что холодно, так и одежда тёплая. Главное –питание.
 Вот птицы. Любая переносит морозы до 50 -60 градусов. Только бы корм был. Почему и улетают зимой  на юга. На зимнюю кормёжку. А живут, потомство дают на Северах.
Значит это их древняя родина. Именно родина, но изменение климата, заставляет их, спасаясь от бескормицы, осуществлять такое путешествие. Порой очень далёкое, и совершенно не безопасное.
 Кому б это хотелось за просто так, без крайней необходимости, лететь аж в Африку. Да никому. Есть, правда,  птички, которые просто южнее перемещаются. Например наши северные утки живут в районе Сочи. Всю зиму там кормятся, а по весне –домой. В родные края.
 В Сибири, край, как много интересного. В лесах находят целые города. Со всей городской структурой. Мощные астрологические сооружения. Водопроводы, канализации. До сих пор не понятные вещи и устройства. По всему видно, что заселена была Сибирь плотно. И умно.
 Но, опять же , что то произошло такое великое и трагическое, что приходится Сибирь осваивать заново.
  Штурман делает перерыв. Отвечает на десятки вопросов.
 А как? А кто?
 О, гвардия, если бы я сам знал это.
 Что мы, собственно знаем? То, что накопали. Осмыслили с точки зрения современного человека. Вот и всё.
 Хорошо вот в эти века. Когда есть письменность, государственность. Цари, короли. Когда пишутся приказы, указы. Казна выделяет деньги. Организуются экспедиции. Кто захватывает , кто открывает и осваивает. А что осваивать, если там живут люди. Это не освоение, это насильно подогнать под себя.
 Вот, как испанцы креолов под себя подмяли. Так и до сих пор редко где родной язык. Либо испанский, либо английский. Кто кого переграбил.
  А что наша Сибирь, товарищ штурман. Мы её как? –поработили или освоили.
 С Сибирью проще. Туда, а там никогда не было крепостного права , сбегал народ наш. На вольную жизнь. От дурковатых помещиков. И по разным причинам. Так что русских людей там знали  очень с далёких времён. Потом Ермак Тимофеевич туда нацелился. Увидел, что кроме Кучума, или как его там правильно,  ханства, государственности нет совсем. Так, живут себе люди с древней организацией. Конечно, какое то начальство есть. Князёк или бабайчик. Без этого нельзя, не получится. Но без чиновников, писарей, юристов.
 Россия давно имела интерес к восточной части территории. Но, видно, время не приходило.
 А когда пришло, то морским офицерам, после специальной подготовки, было предписано пройти северами от Балтики и … куда получится.
 Получилось.
 Затем и по Тихому океану. Амур, Сахалин. Камчатка, Чукотка. А там Беринг и Алеутские острова нашёл  Описал и присоединил к Русской короне. Аляску. Туда сразу и купцы лыжи навострили.
 А с юга другие экспедиции. По Амуру. Капитан-лейтенант  Г. Невельский прошёл до устья Амура. Нанёс на карту.  Потом доказали наши исследователи, В.М. Головин, П.И. Рикорд, что Амур судоходен. Они описали Курильские острова, Сахалин.
 Частные компании мигом двинулись на Восток. Строились остроги, зимовки.
 Вот всё время клянут правительство той России о нерадении к новым землям, о тупых чиновниках.
 А возьмите в толк. От самого побережья Тихого океана и до Петербурга , работает транспортная линия. Дорога. Со станциями, лошадьми, дорожной службой. Платится из казны зарплата. Поставляются корма. Материалы. Это всё государство делает! Не частники, сегодня хочу, а завтра , нет. Государство! Тут без личностей, без состояния здоровья или настроения.
 Конечно, это не шоссе с кафе, заправками, магазинами. Но это государственный дорожный тракт. Круглые сутки работающий. И по документу, подорожная грамота называется, дают бесплатно лошадей, кормят, представляют ночлег, если командировочный может его себе позволить, а не мчит денно и нощно.
 Россия здесь очень потрудилась.
 Более того! Она всему миру объявила, что севернее 51 градуса северной широты всё принадлежит России, весь океан! Это территориальные воды России. Во как! И что бы туда сплавать кому, надо от нашего Государя иметь разрешение. Тоже возьмите на ум: -от Государя, а нет от чиновника хоть какого ранга. Это хоть кого приструнит. И уважать законы Российской империи заставит.
 Конечно, дорого досталась Сибирь. Одно, что природные трудности. Но и человеческие препятствия были. Та же Япония пленила Головина. Китайцы навязали нам Нерчинский договор. И у нас не было в то время сил, ему противостоять.
 Но всё со временем стало на своё место.
 Россия, т.е. правительство, казна, прислали грамотных, стойких людей. Сделали необходимые измерения, исследования, обмеры и промеры.
 Теперь мы с вами имеем настоящую Сибирь.
 А населенные пункты: города, посёлки, прииски, рудники, целые территории или проливы, бухты носят славные имена наших предков: Хабарова, Невельского, Муравьёва, Беринга, Шмолёва, Дежнева, Москвитина, Ермака,
Правителя Русской Америки Александра Баранова, вице-адмирала Путятина, лейтенанта Сгибнева, Крузенштерна,  Сарычева, Литке, Коцебу, Врангеля, Шишмарёва………
 Вот, такая, гвардейцы, весьма и весьма краткая история.
 Которая началась официально с шестнадцатого века, а фактически гораздо раньше,  и продолжается до сих пор.
 Аплодисментов не было.  Но каждому привиделась наша Сибирь. Ого какая.Западная, Восточная. Камчатка со своими вулканами, гейзерами, сопками, бухтами. С раскосенькими камчадалами, как они изображены в учебнике географии, упакованными в меха. Везде олени.
 Знаменитый и всегда на языке Магадан. Золотые прииски. Верхоянск с жуткими морозами. Полюс холода СССР.
 Сахалин, который заселён был японцами после войны 1904 года. А после Великой Отечественной вновь ставший нашим. А там 300 000 японцев. Заводы, фабрики. Рынки и прочее. Как решать с людьми. Живые ведь. Не выгнать так сразу. Но благополучно разрешили все вопросы. Строим там сами. Уголь, нефть добываем. Морепродукты. Вся страна знает сахалинскую рыбу.
 Так и идут дни. То инженер расскажет о производстве самолётов. Что на каждый элемент, например, крыла, делается чертёж в натуральную величину.
 Ого, товарищ инженер, а если крыло как футбольное поле?
 -Значит и чертёж как футбольное поле., кивает головой инженер. Такой порядок. Безопасность! – вот главный кретерий.
 А как вы на самолёте оказались?
  Это, край, как просто. Нарожали мы с Фросенькой детей. Я всё больше на испытаниях, в кабинете сидеть некогда. Мотаюсь то на крайний Север, то на крайний Юг. Бывает, и в Африку умотаю. Дело серьёзное. Там надо решать, а не долго и долго согласовывать.
Как то примчался министр. Даже два. Один военный, другой мирской, светский. Серьёзный вопрос надо решать, а я аж  на юге Африки.
 «Где директор? - а я уже директором тогда стал, ибо нашего забрали в министерство авиационной промышленности замом, -подать сюда и мигом.»
 Да, так мигом и получится. А не хотите суток через пять? Это ж не территория СССР, где тебе зелёная дорожка и все виды довольствия.
 Психанули оба и уехали.
 Ну, я доделал там работы, возвращаюсь. Моя Фросенька мурлыкает, ластится.
 Чо подлизываешься?
 Коленька, бросил бы ты это кресло.
 Как так? Кто ж меня отпустит? Они ж меня злектросваркой к этому креслу приварили.
  А ты попросись. Мол, некогда мне в креслах сидеть, надо продвигать продукцию. Либо там, либо здесь. Разрываюсь на части. А от этого вред производству. Попросись.
 Ну, лиса. А твой то интерес в чём?
 У меня простой интерес. Муж дома. Со мной, с детьми. Больше никакого.
 А зарплата?
 А что зарплата? У нас и так лишка. Вон на книжке сколько. И без работы хватит на долго.
 По этому пункту надо сказать пару слов.
 Очень экономно хозяйство ведёт. Всё есть! Одеться, обуться, питание хорошее. Но лишнюю копейку не потратит. У меня два костюма. Один гражданский, другой с погонами. Всё. У неё пара летних платьиц, зимнее шерстяное одно. Коричневое. Шубка, куртка. Плащ. Вот и всё. Нет лишнего и навалом не  валяется. Только носимое. Вот и набегают суммы на книжке. А там и три процента. Да облигации Госзайма. Много лишних, прямо сказать, денег, но не будешь же бастовать и от зарплаты отказываться. А ещё командировочные, что за кордон. Там сильно много.
 Но, главное, что Фросенька, жинка с разумом на эту тему.
 Только мы этак побеседовали. Вызывают в Москву. В военное ведомство. И, прямо с порога,  начали песочить. Сначала мелкие птахи крыльями хлопали, пыль поднимали. Потом крупнее. Начальник управления, так тот и намекать стал, что раз так хочешь летать, так садись в самолёт и летай штатным инженером.
 Я особенно не заводился. Одно, что устал от перелёта, другое, что как вы, птахи, не пойте, а решать будет только голова. Хозяин.
 А потом вдруг думаю, а кто этим птичкам разрешил меня клевать? Это не должно быть, что вот так взять и клевать. Я директор авиазавода. У меня на плечах генеральские погоны. А всякий майоришко смеет пищать и пощипывывать.
 Стоп! Иду прямо к голове, а там: - извольте подождать.
  Мне? Ждать? Полковник, меня вызвали!
 Вот, раз вызвали, так я и доложу, что по вашему вызову, товарищ министр, такой вот прибыл и ждет вашего разрешения войти.
 Вот как выйдет, там пребывающий, и доложу.
 О! Это что то новое.
 А тут Фросенька вспомнилась. Я мигом успокоился и присел в креслице. Там и вздремнул.
 Проходите! Пожалуйста, министр приглашает вас.
 Тот идёт навстречу. Извини, Николай Петрович, иностранцы были. Заставил тебя ждать.
 Рассказывай, как продвинул свою продукцию?
 Ну, рассказал. А потом и спрашиваю:- а что мне оставить директорство? Мой главный инженер без меня хорошо справляется. Пусть он командует, а я в испытатели. Давай?
 Ох и психанул. Метал, крушил. Огонь и пепел во все стороны. Ты генерал! А испытатели инженеры –майоры.
 Ну и что. Просто погон поменяю, а звезду оставлю, хотел я пошутить.
 Но видно был слишком голова заведён. Пометал огонь, обругал всячески.
 На! Пиши! Все в кусты, на лёгкие харчи захотели.
 Это я на лёгкие? –взбунтовался,  загорелся и я. Зад просиживаю в креслах? В носу ковыряю?
 Давай бумагу.
На!
 Ну и написал.
 Тот, почти не глядя, подмахнул. Всё. Иди. Мне с рядовым говорить не о чём!
 Ушёл. Иду по коридору, а эти птички уже чирикают.
 Пошли вы все….
 Вышел, а тут машина. От гражданского министра.
 Садитесь, вас Иван Петрович приглашает.
 Не поеду. Я простой майор. Вот!
 И тут же снял китель, а на рубахе погонов нет. Только лампасы остались, да такие показались широкие, что прямо стыд и срам.
 Поймал такси.
 До аэропорта!
 Какого?
 Ёлки –палки. Я ж своим бортом прилетел. Он стоит и ждёт меня в самом уголочке поля. А у меня ни паспорта, ни ещё чего. Только удостоверение.
 Давай вези на военный аэродром. Знаешь где?
 Сделаем.
 Приезжаем, заходим с уголка, там, где моя машина. А она опытная, для десанта готовим. Лично Василий Филиппович приезжал. Утрясали тонкости этого дела с ним. Надо было бы показать сейчас, да вот такое случилось. Хоть бы улететь дали.
 Ничего пустили. Пилоту толкую: летим домой. Выпустят?
 А то т улыбается, -в салоне Маргелов вас ждёт.
 Тот тоже улыбается, идёт навстречу.
 Николай Петрович, давай сейчас на мой аэродром, там загрузим гвардейцев и бросим. Посмотрим, как с этой машины пойдёт.
 Так надо их готовить под эту машину.
 А мы приготовили. Мы макет сделали и отработали всё.
 Давай! Прикажи пилоту.
 Хотел я ему сказать, что я уже никто. Может и лицо гражданское. Но как огорчить такого человека.
 Давай, говорю командиру корабля, перелетай к десантникам.
 Есть перелетать.
 По краю, по травке, пробежался и тишком, не набирая высоту,  полетел. Через часик сели, приняли десант, Василий Филиппович с нами в самолёте. На возвышение уселся.
 Бросили. Сняли всё на плёнку. Тремя аппаратами с разных точек.
 Потом посидели у хозяина. Чайку попили. Самовар. Бублики, «Мишка на Севере»  Богато живут, или передо мной прохвастали.
 Маргелов  очень хорошо отозвался о машине. Выпускай,  Петрович, сотни две, а то и три. Ставь на поток.
 Ага! Поставлю. Теперь пусть другой ставит. Я инженер-испытатель. И то, в лучшем случае.
 Переночевали. Утром попрощались. Летим домой.
Выруливаем. Смотрю, а экипаж не полный.
 Полковник, это командиру, нельзя вылетать.
 Почему?
 Инженера нет.
 Так его вечером вызвали и сказали, что не вернётся. Летите без него.
 Да?
 Ну, да.
 Ладно, я сяду. Умостился в инженерное кресло. Запустил двигатели. Сделал, что положено.
 Выруливай!
 Промяли травку. Взлетели. Идём домой, мой полковник хохочет.
 Что смеёшься?
 А как не смеяться, когда у меня в экипаже инженер генерал? Вон погоны то как  блестят.
 Заткнись!
 Есть!
  Вот так и летаю с тех пор.
 Правда, не обидело начальство. Звание не отобрали. И приплачивают сверх занимаемой должности, за оное. Но здесь по штату майор. Вот я и майор. Что б гусей не дразнить, как говорила моя бабушка.
 А самолёт находится на испытаниях всё время. Скурпулёзно  ведутся журналы. Идёт исследовательская работа. Нам даже степени кандидатов наук присвоили. Командиру, штурману, и мне.
 А что касается Фросеньки, так она на седьмом небе от счастья.
 Я иногда подозреваю, что  отпечатки её пальчиков в этом деле есть. Но я доволен больше всех, поэтому задумываться не о чем.
 По министерствам больше не езжу. Хотя, сам голова иногда позванивает. Но на работу не приглашает. Так, на тормозах всё и спустили.
 Вот жаль, что наша машина теперь приказала долго жить. А была на эксперименте без окончания сроков. Т.е. до полного износа надо было оную гонять.
 Как там наш и ваш командиры. Живы ли? Эт мы здесь кучей, а они вдвоём только. Жаль, если что худое. Но.. У нас погоны на плечах. Не для красоты.
 Инженер вздохнул тяжко. Да, и мы, то же.
  «Командир, командир, -теребит за рукав старший наблюдатель.  Проснись.»
  Командир стряхивает сон. Суёт руку в воду и утирает лицо Потом набирает полные горсти воды, умывается основательно. Вытирает подолом гимнастерки усталое лицо.
 -Что случилось?
 Командир, смотри, птицы на плоту. Это не перелётные, -это от земли. Земля точно, где то рядом. Они не могут за десятки километров улетать.
   Голос наблюдателя тихий, несколько, как и у всех хриплый, но все зашевелились. Слово «ЗЕМЛЯ» звучит как колокол. Даже если шепотом.
  Командир разглядывает желтобрюхих птиц, которые и впрям не имеют вида «дальнебойщиков». Этакие плотные, брюхатенькие создания. Их штук пять, и держатся вместе. Перебираются по лодочкам, что то склевывают.
Все проснулись. Все уставились на птичек. А те, даром, что не хозяева, старательно осматривают всё, что есть на плоту. Людей не боятся.
 -Командир. Это с необитаемых островов. Видишь, нас не остерегаются. Ходят прямо по ногам, только что на голову не садятся. Значит, они людей совсем не знают.
А гвардейцы уже строят нечто вроде школьной гимнастической пирамиды. Готовят поднять Сашку Мандрика, как самого длинного. Но тут с ними заспорили пулеметчики. Что ваш Сашка, он обычный парень, а вот наш Витька белку в глаз бил. Значит у него зоркость выше. Давай Витьку поднимать. Но спор утих быстро, ибо инженер шепнул, что не спорьте, поднимайте обоих. Народу хватит. На том и порешили.
 Командир молчит. Ещё до подъема больше часа. Он не мешает. Не пресекает, ибо люди так устали, что на зарядку уже приходится поднимать силой. Оказывается и отсутствие работы утомляет. Тем более, что питание не по нормам для человека. А последние три дня вообще его не было.
Вот гвардейцы выстроили нижний ряд. Пятеро стоят на четвереньках, сомкнувшись в круг. Волна, прокатываясь под плотом, прокачивает и эту шестерку. Но они, крепко ухватив друг друга за руки и плечи, приноравливаются и создают устойчивую конструкцию.
 Отделенный сержант наставляет: кто залезет наверх, то хоть что, а не падать и не прыгать вниз. Держись, сползай, если что, но не прыгать.
 Ясно, что не прыгать. Порвать можно лодку и занырнуть в нижний этаж. Хоть далеко не провалишься, а опасно.
 Строится второй этаж. Обе группы посматривают друг за другом. Советы дают. И мостятся во второй ярус. Сержант покачал конструкцию. Подправил. Теперь верхнего. Витька такой тоненький стал, что сам взлетел наверх. Держат его трое на стропах. Стараются. Но он сползает вниз. Не может устоять. Сильно качает на волне. Это снизу волна прокатывается, а на двух метровой высоте уже раскачка большая. И голова кружится.
 Сашку тоже привязали. Он сначала на четвереньках осматривает горизонт, потом медленно поднимается во весь рост. Волны прогинают всю пирамиду, но Мандрик приноравливается. Изгибается всем своим худющим телом и, кажется, стоит. Вот он поднимает голову. Приспосабливает глаза к пространству. Проворачивается.
 Вот и Синюков стоит. Тоже осматривает горизонт.
  Тишина. Слышно, как птички бьют клювами по ранцам, выклевывая, что то, что не смылось водой.
  Полный оборот делают смотрящие. Второй. Ничего. Сашка спускается вниз. Ложится на растяжки. Устал. Устал стоять.
 Витёк еще смотрит. Приглядывается. Вот он даже руки в трубочку свернул. Попросил трубу гранатомета. Смотрит через нее. Народ замер. Что там Витька усмотрел. Он медленно поднимает руку. -«Командир, там что то темное.» Медленно сползает на настил и вытягивается, как и Сашка, прикрыв ладонью глаза.
  Командир смотрит на компас. Точно с юга. И обычным голосом подает команду: «-Парусникам! Держать на юг. Чуть, даже, левее.»
Сна нет. Все к Синюкову: Витя, что там видел? Какое оно?
 Витька держит ладонь на глазах. –Что то темное. Как короткая полоска. Может туча. А может и остров. Или гора. Но тёмная и от воды не отделяется.
 Разговоров нет. Воплей или чего подобного тоже.  Двадцать девять суток на воде. Уже все эмоции зализало волнами.
  «Подъём!» Народ привычно исполняет положенные операции, скорее механически, чем осознавая каждое движение.
 Отделённые командиры строжают до великой степени. Особенно при купании. Сами проверяют крепеж обвязки, сами придерживают. Команды подают не «свирепыми командирскими голосами, а типа: -«Миронов, Коля, осторожнее, волна идет. Рот закрой» -. И Коля послушно захлопывает рот, пропуская волну и на секунды скрываясь в воде. Есть общее притупление. Есть. Вот и надо быть осторожным и исполнять, и помогать.
  Закончен утренний туалет. Все смотрят на кухонный наряд. Будет ли что, или, как вчера и позавчера, и третьего дня.
Сегодня будет. За ночь рыбаки натаскали больше сотни килограммов. Рыба брала на все. И на потрошок, и на красные тряпочки, и чуть не на голый крючок. А сержант Соловьев так просто забрасывал и быстро тащил. Цеплял кого за что. Видно и вправду близко берег. Но все эту мысль таят, боясь испугать, что то и, даже, не поглядывают  на юг.
 Да, сегодня еды вдоволь. Командир определяет норму- по пять сантиметров. Смягчая вопрос тем, что будет второй завтрак. Поздний, княжеский. Ибо после трех дней голодовки нельзя много потреблять. (А может намекает, что   князья так рано не встают.)
 Завтрак тянется почти  час. Нет. Рыба обычная, но количество работ уменьшилось по объему. Есть свободное время, и командир всячески дает отдых. Но, ни зарядка, ни наряды не отменяются. Армия, хоть где Армия. Однако особенность условий, слабое, прямо скажем, питание, отсутствие нужного количества воды, -всё сказывается на человеке. А командирская важнейшая, а здесь, единственная, задача –сохранить всех. Всех до единого. Даже если его невзлюбят, будут упрекать или, даже, поносить всячески. Переживём. Когда всё образуется, то покаются поносившие и ворчавшие. Командир, хоть он и молод, твердо рулит. Не даёт проявиться растерянности или унынию. Все в работе, только нагрузки снижены.
  Такая новость, однако, не побудила на большой треп. Каждый в себе тихонько молится. Как может, даже сам того не осознавая, он молится. Даже дают обязательства, перед собой, родителями, друзьями.А, может, и перед Богом.
  Мандрик себе обещает: -вот домой вернусь (он даже не говорит : если) , на всю получку наберу выпивки (сам он не пьет совершенно), пойти в Училище, зайду в деканат, стану на колени пред профессором Кузнецовым: Виктор Иванович, простите дурака. Дошло, наконец. Вот, давайте, как на Руси положено, это дело прикроем. А пойду к Глаше, не то что помирюсь, а возьму за ручку и поведу в ЗАГС. И ей хорошо, и маме её, и моей. А мне, тем более. И соседу, которому морду побил из-за пустяка, прилюдно извинения принесу. Бутылочку, опять же, выставлю. Помирюсь.
 Витя Синюков всё больше по звериным делам. -Не пойду больше на лося. Никогда. Вон, как тот раз завалили сохатого, а его подруга или жена так убивалась. Даже не отошла, когда он упал. а мы вышли его разделывать. Так и стояла рядом. Плакала. За санями до самого поселка шла. Говорят, что нашли её погибшей прямо за околицей. Всё! Завяжу. Буду по белочке ходить. По пушнине. А крупного не буду. На птицу ещё можно. Та дурковатая. Выстрела не пугается, когда загуляет. А вот на лося, всё! Не пойду!
-И Славка себе обещает. Отдам лодку соседу. Конечно, он совершенно виноват, что мою разбило. Тут уж что. Но детей у него четверо. Кормить надо. Без лодки как?  Что наловишь? Пескарей только. А на зиму заготовить, насолить, навялить. Как без лодки? Вот не буду и дембеля ждать. Напишу домой. Пусть отец отгонит ему. А то, как то всё на душе скребло. Вроде и по честному, а вот скребло. И пить совсем брошу. Сашка вот не пьет ни грамма. Ни в увольнении, ни когда само лезет в глотку. Нет и всё. Вот и с сего момента: нет и всё. И домой вернусь, отец упрашивать будет: -не срами перед людьми, вернулся живой, здоровый, красивый, как не обмыть. И Славка видит опечаленное лицо родителя, его стеснение перед гостями. А те, вообще лица в ниточку. Как это не обмыть возвращение со службы. Вон орденов полная грудь, медали. И не обмыть? Невозможно такое. Ты нас не уважаешь!
 Уважаю всех! Люблю всех. Рад, что домой вернулся. Но пить не буду. Всё! Сам себе слово дал.
  Оно и не пил то, Славка, особенно. Но принимал. А сколько потом стыдов. И слез. Пообещал, по пьяне, жениться. А протрезвел, протер глаза и, назад хода. А девке, слезы, ей обидно. Хоть и не поломал ее, а все ж при людях было. И себе позор и девке худо. И мать её отходила палкой. А за что? Что я с пьяну наобещал.
 Нет! Всё решено. И никто не соблазнит.
 «На Флаг!- Смирно!».
  Сегодня смирно, это сидя замереть с поднятой головой. Хоть волна и не высокая, но устоять уже трудно. Командир принял, может для него и трудное, но правильное решение. Смирно и сидеть можно. Пение никто не отменял и над «пучиной моря» плывет Гимн.
  Вот, со стороны, как бы можно и не петь. Не до песен, прославляющих державу. Не скажи! Именно в этих условиях чувствуешь силу этого пения. И силу Державы. Складывает всех в единое войско. Не позволяет слабости человеческой взять верх. Не дает впадать в депрессию, как говорят ученые термины. Поднимает Дух! Именно Духом сильны все. И каждый в отдельности человек, хоть он кто. Воин или светский. И всё воинство целиком. Дух животворящий, Дух победы.  Народ поёт. Лица светлеют. Усталость уходит. Сейчас начнется трёп. Обычный солдатский.
 Но не получилось . Совершенно неожиданно, над все той же пучиной моря разнесся голос второго пилота. Он такой, пилот , невысоконький. Худенький. Скромный и незаметный. Все дни вынужденного путешествия и голоса не подал. Трудился. Дежурил, как и все офицеры, неся свою офицерскую вахту по графику. Но голоса его почти никто не слышал. Майор Степанов. Владимир Афанасьевич. Вот и все, что было известно.
 А тут: «-командир, можно я спою?»
 Слегка озадаченный этим вопросом, Чалышев, не очень соображая, что дальше будет, утвердительно кивнул головой и добавил: «-Конечно. Пой.»
  Вот тут этой морской пучине и пришло великое посрамление.
 «Ой, ты, степь широооокая…степь раааздоооольная…»
  Мы, аж, глаза закрыли. Вот оно, после гимна, такой важной строгости. Ритуальной, даже скажем настроенности, -и, про дом, про великую Русскую равнину, которой нет предела. Она беЗкрайна. Это море, океан, хоть и большой, но имеет берега. Ограничен! А наша степь не имеет границ. Ковыли, которые под ветром, бегут волнами. Орел в синеве выси беспредельной. Что может быть родней. И голос. Какой у майора голос. Шаляпин! ( больше и никто на ум не приходит). Почему то лезет в голову Иван Грозный. Его поход на Казань. Собор Василия Блаженного. Минин и Пожарский на Красной площади. Наша станица, с памятником погибшим воинам. Директор Курсавской средней школы. В казачьей форме, с шашкой.  Генка Колчев, одноклассник, с двумя медалями на гимнастерке. «За Отвагу» и  «За Победу над Германией». (У него, как и у директора, просто другой одежды не было). Мой дедушка у самовара. Бабушка у печки. Родители. Соседи.
 Вот сила песни. Во,  как поднимает всю душу.
  Майор смотрит на командира. Он знает, что командир должен сделать развод. Сказать свои нужные слова. Но командир утвердительно качает головой и Степанов, второй пилот, тихоня, поет. Теперь о любви. Что забрали у ямщика любимую девушку, отдали богатому. И как болит за неё душа. Как она будет жить подневольно. Он страдает и о себе, но  о ней ещё больше,  о тяжести её жизни. А вот теперь про другого ямщика, которому уже не надо гнать лошадей. «Нам некуда больше спешить. Нам некого больше любить. Ямщик, не гони лошадей!»
 И волны притихли. И все лежат замершие и улетевшие в такие дали, куда может улетать только душа. Душа русского человека.
 Командир прокашлялся: -Спасибо, Владимир Афанасьевич. Вот спасибо. Домой приедем, упрошу Командующего устроить сольный концерт у нас в части. Он любит такое пение. А встретиться с ним придется. Он из первых рук захочет услышать всё, как было.
 И эта уверенность командира передается всем. Нет сомнения, что всё хорошо, нормально кончится. Что это не трагедия, а такое, просто особое было задание и его надо выполнить, как всегда.
  Командир проводит наряд. Усиливает группу управления парусами. Там инженер ещё , что то придумал и нарастил парусность. Со штурманом определили направление.
  Кто то вспомнил школьную карту, где обозначены прибрежные течения. Они идут вдоль побережья и к северу.
 На планшете прорисовывают картинку и командир определяет направление движения.
 Второй завтрак прошел в трудах, а к обеду! К обеду и вдруг! Все увидели долгожданную землю.
  Просто кто то тихо сказал: «-Земля. Вижу гору. Вон там».
  На это «вон там», все поднялись. И действительно, вон там, из моря торчала гора. Далеко?  Как определить на воде? Но гора, есть гора. И даже цвет, как бы зеленый.
 Командир стал, аж, строже. Собрал всех сержантов, офицеров.
«Строго предупреждаю! Ни какого самовольства! Следить за всем и за каждым. Напоминаю, что в радости делают глупостей больше, чем в горе и трудностях.»
 В общем, такой всем разгон дал, что и на твердой земле не было такого.
 Сержанты в свою очередь прокатали войско. Острожали, насторожили. Объяснили, что радость -это строжайшая и еще более, дисциплина. И, что нельзя погубить понесенные труды, какой –нибудь неосторожностью. Жаль, замполита не было. Тот бы очень душевно и, в меру строго, тоже донёс всем важность предстоящего.
 Так это ещё не причалили. Ещё не встретили нас те, кто владеет этой территорией. Ещё много и много всего неизвестного. Но известно главное: скоро конец нашим морским скитаниям.
 От этих вливаний народ повеселел, приободрился.(Конечно, вливаний на фоне горы, торчащей из воды.) Даже если и не обитаемой людьми. Но! Суша.
  Командир теперь не сидит у себя в штабе. Офицеры, как и он, постоянно перемещаются по плоту. Сугубый, правильный контроль. Никто не обижается на это. Народ шуткует больше обычного. А гора помаленьку растет.
 Обед. Ужин. Вечерняя поверка. На ночь командир выставляет усиленные двойные наряды. Он, конечно, не подозревает, что кто то может двинуть в одиночку. Нет и нет. Но он командир. Он обязан сохранить всех, как и сохранял до сих пор.
   Утром океан совсем замер. Волнение почти не ощущается. Птички, которые просидели на плоту целый день и ночь, поднялись. Покружили над плотом, и ушли в сторону горы.   До подъема еще пара часов. Всяк разглядывает приблизившуюся гору. Трепа нет.
  Вот, как то и жаль, что всё скоро кончится, думает не один Вадик. Он так приноровился к этой, на воде, сухой жизни, малому питанию, особой легкости в теле и совершенно ясному мышлению, что так бы плавал еще сколько.
 Вад, -окликает сосед по ложу, ефрейтор Скобин,- по твоей физиономии, так будто тебе и не хочется на сушу?
 Не, Коля, хочется. Но не очень. Одно дело, что кто и как нас встретят. Может как на 24 –й точке, помнишь? Три дня высаживались, а выйти на сушу и не получилось. Пока не отошли па сотню километров, так и болтались по морю. И харчи все поели, и воду выпили. И потом пёрли пехом эти 100 километров обратно. А когда добрались, те стратеги уже и ушли. Вот вам наши окурки, объедки и наше вам с кисточкой. Считай две недели коту под это самое.. Это одно. Второе, что привык. Работы почти нет. Стой свою вахту, да и всё. Видно вся беготня по суше, даже просто без работы, но утомляет. А тут лежишь и лежишь. Только станешь, во весь рост, так тебе сержант и палец показывает, мол, один наряд вне очереди. Хорошо хоть кухни нет, с её черной картошкой, и на рыбу не пошлет, и вообще никуда не пошлет, потому, что некуда. Но ляжешь, тут же и лежишь. Принудительный, но отдых. А тело оно хитрое. Вот привыкло бездельничать, попробуй пробудить.
 Колька хохочет. Вот на берег сойдем, Вадик, -Чалышев всех пробудит моментом. Всё, что не доделали на плоту возвернёт, как только в форму войдем.
-Типун тебе на язык, как говорила моя бабушка. Чалышев за время путешествия другой стал. Сто раз подумает даже какое и как слово сказать.
 Оба, вдруг расхохотались.
 -Вы чо? Заспрашали соседи. Что случилось?
 -Ничего. Просто мы с Вадькой представили, что командиров всех степеней надо на месяц вот так, на плот. И без харчей, воды и прочего пустить на обкатку. Даже без людей. Вот бы командиры были. Мечта.
  Балбесы вы оба. Чалышев вообще нормальный командир. От начала. А тут, ответственность какая, за всех и каждого. Хорошо не побились. Все целые. Теперь сохранить надо. Вот где прозревает человек. На ответственности за своих, да и остальных, людей. А что толку если месяц болтаться в море. Может и дуба дать. Чалышева самого ответственность держит. Мы!
 Оно так ,- соглашаются остальные. Ответственность за подчиненных главное дело. Так что не будем тратить государственные деньги на обкатку командиров, лучше проедим.
 Но с едой тему закрыли моментально, так как само собой сложилось на плоту, что тема еды и воды сделалась запретной.
  Лениво проходят под плотом волны. Народ уже приспособился, что бы волна шла вдоль тела , а не с боку на бок. Опытные парусные мастера не дают кораблю крутится. Строго вперёд. Когда волна косая, то и положение тела не вдоль оси плота. Это само уже стало получаться, без нагрузки на голову.
 У всех, конечно, мысль одна, что плавание подходит к концу. Надо быть особенно внимательными и осторожными, что бы  не сделать глупости.
 Но, вот, грусть вселяется во все сердца, и до подъема, во  всех уголках плота только об этом и разговор.
  Когда домой приедем, - говорит приписной гранатометчик, подойду к вашему командиру и пожму руку. При всех громко объявлю, что с таким командиром хоть куда. Хоть… ну, не знаю, в любое дело. Может, и на сверхсрочную останусь. Он же теперь, наверное , на роту станет. А я к нему старшиной.
 Дурной ты, трубодур, кто ж за это роту даст. Ну переплыли океан. Привезли нас домой. Ну и что? Что б роту дали, ты лет пять повоюй. Помотайся по пескам и каменным пустыням. Погоняйся за бандами и прочим дерьмом в человеческом облике. Погоняй колонны браконьеров, с их дальнобойными бивнёвками. (Это длинноствольные винтовки на слона). И еще много и много чего. А тут что? Героизм особый, что ли? Что мы с тобой совершили такого, что б ордена дать, медали? Мы кого спасли от бандюков. Сохранили. В конце концов флору и фауну? Ничего. Только поплавали немного. Чуть высохли, смешно сказать, среди воды, Поголодали. Вот и всё. В самоволку не бегали? Так и не к кому. Эти наяды и Ундины не соблазняли. Видно батько  Нептун построжал им. Валяемся месяц, как на курорте, вот и вся заслуга. Конечно, на курорте и похуже. Там, говорят, заставляют всякие процедуры принимать, таблетки пить. Режим!
 Нет, трубочист, не за что ни медали, ни роту давать. Вот взгреть! –это да. Это сколь смогут, столько и протопят. Вот увидишь. Я это уже сколько раз наблюдал.
 -Веня, помнишь, - окликает он чернявого сержанта,- когда заплутали в песках, неделю бродили, а вышли на посты супротивной стороны около их батарей. Поначалу оторопели, а когда разобрались, что у них и прикрытия нет. Стоят одиноко. Ну и повязали всех. Да на их же пушках к своим приехали.
  Герои? Ордена? –Были нам ордена, и знаки отличия, и знаки различия. Так командир полка настрогал, так начистил, что больше и не блудили, пока там были.
  Правда, за пушки по кульку конфет дал, приговаривая, что только за то, что они по нас стрелять не будут. И добавлял, как обычно: вам домой живыми и целыми надо вернуться, а не приключения искать. Дело, делом, а за излишества драть буду. И драл нещадно.
 Гора уже видна вся. Она, зеленая. Даже Витька различает деревья. А там родники, ручьи. Пить вдоволь можно.
 Но, опять же, грустно. Где ещё так дружно и спаянно быть может. Где так мирно может быть? Нигде! В космосе? Ну нам туда не светит. Хотя, медкомиссия первичного отбора, в прошлом году была. Всех до единого месяц щупали, мяли. Бегали, как мартышки по канатам сновали. Человек двадцать записали. Ну. на том и кончилась. Хорошо хоть не сказали, кого занесли в свои списки, а то измаялись бы и ребята, и командиры. Ибо даже с кандидатом в космонавты  «трэба бути !!». То есть и командиру руки связаны. А ну, как Героя в наряд или туалеты ночью драить. Не шутка.
 Штурман совет держит с командиром. Надо как то ход ускорить. Вот за сутки прошли саму малость. А таким ходом растянется на неделю. Может нижние купола убрать. Тормозят сильно. А без них шибче ход будет. За сутки и дойдем.
  Нет! Отрезает командир. Еда есть. Народ не в истерии, а совершенно нормален. Психа нет. А вдруг, какой вихрь или там шторм. Самый малюсенький и нас растерзает. Как соберем тогда? Со дна? Нет и нет!
  Прав командир. Никакого риска. Стоять, как стояли.
  Мы слышим весь разговор. Не вмешиваемся, но поддерживаем своего командира. Стоит ли из-за одного, двух дней терять всё. Нет! Не стоит. Пусть хоть неделю. Не горит.
 Хорошо, что мы не на корабле. Никто не заставляет палубу драить, чистить медь до зеркального блеска. Приборки всякие. А вот за оружие Чалышев строгает крепко. Проверяет каждый ствол. Находит малейшую ржавлинку и оттягивает по полной. Нет! Морали не читает. Но находит слова, что потом языком готов эту ржавочку вылизать. И лижем.
 «Подъем!» Далее всё по распорядку. Немного кружится голова на зарядке, но командиры внимательны. Подбадривают энергично, и каждый старается, понимая, что нельзя поддаваться слабости. Нельзя. Потом, тогда,  будет еще хуже.
 Завтрак обильный.  Атлантическая сельдь в собственном соку. Кто такое видел, я вас спрошу? Либо соленая, либо в консервах. Что то другое –но не селедка. Это, как уже кто жевал. А здесь! Здесь вот она, родненькая. Правда без головы и хвоста. Эти части на наживку и прикорм оставлены рыболовам. Тушка приличная. Почти по локоть. Только за час и управишься. Мяса в ней граммов 100, остальное, как известно, вода. Вот и едим, и пьём одновременно. А жирок с брюшка идет на смазку оружия. Можно и лицо помазать. Что б в «негру» не превратиться. Кто мажет, кто нет. Всё одно обгорели, облупились. Волосы, у кого есть выцвели.
 -Устали. Теперь и после завтрака часовой сон. И, правда, задремалось.   Ванюшка с Николаем Тетериным устроились так, что ноги в разные стороны, тела параллельны и головы рядом. И видно лицо и говорить удобно.
 Знаешь Ванюшка, когда мы выбрасывались, мне так было огорчительно..
 С чего это тебе вдруг стало огорчительно. Тут надо о приводнении думать. А не горечь глотать.
 -Не Вань. То, что падаем на воду это , как работа. Это физиология, если так можно сказать. Меня всё мысль сверлила. Вот те, которые нас завалили ведь тоже люди. Они в океане. До берега тысячи километров. И вот они, люди, стреляют в нас с одной единственной целью – убить. Ибо вариантов выжить нет. Если самолет не разрушится в воздухе, а упадет в воду, то всем крышка. Хоть так крути, хоть этак.  Значит: либо мы сразу с машиной сгораем, либо валимся в воду и здесь от удара гибнем. Даже если как то на воду высыпаемся, то шансов выжить нет. Только мучиться дольше. А потом либо на дно, либо съест кто.
  И вот они же люди. А войны нет. Это не боевые действия. Это удар изподтишка. По подлому. Продумано. Они же не могли обознаться. И опять же. Нет войны. Хоть кто летай. Здесь общие пространства, не территория государства. Тут не моги трогать.
  Вот бы глянуть на того командира, который давал команду на выстрел и на того, кто исполнил. Ведь такие же солдаты, как и мы.
 Ну, ты дал. Такие же. Такие как мы вот на плоту. А те сидят в каютах, кофии пьют с коньяком, да дырочки в кителях сверлят. Им за нас ого, какие ордена нацепят. Шутка сказать
  Вот. У нас есть ум. Что он делает? Он может блуждать. Как коза по горному склону, перепрыгивать с одного на другое. С одной темы на другую. Ум. Разум. Разуметь. Продукт ума, есть мысли.  То они разбегаются, то они концентрируются на чем. Можно их собрать. А можно и так, с разбежавшимися жить. Мысль предшествует  исполнению. Следом идет дело. Действие. Вот наш Чалышев помыслил, как сберечь плот от разрыва волнами при шторме и дал команду,- завести купола под лодки. Получилось большое водохранилище, которое гасит пики волн. Мы стоим на своей воде. И он собрал мысли воедино. Не давал им разбегаться. И, поэтому , выдал на исполнение. Это ум.
   А душа? Что в нас есть душа. Духовные старцы говорят, что это частица Бога. Которая в нас, навсегда. Которая, как и сам Бог бессмертна. И какая у неё задача по замыслу творца? Мы говорим воодушевляет на какое то действие. Вдохновляет. Получается, что душа носитель животворящего Духа. Она приводит нашу человеческую сущность в соответствие с Божественной Истиной.  Она руководит действиями тела. Скорее не руководит, а даёт направление правильного действия. Но, порой, а может и более. Тело не слушает душу. Творит всё, что хочет. Появляется блуд, разврат. Несправедливость. Убийство.
 И остаётся сердце. Это не просто насос по перекачке крови. Далеко нет. Любим всем сердцем. Всем? Частью? Оно что, может работать не целиком? Определенными своими частями? Сердце, пожалуй, это творческое начало в человеке. Концентрация талантов человека. «Сердце, тебе не хочется покоя?..... Сердце, как хорошо, что ты такое. Спасибо , сердце, что ты умеешь так любить.» Значит любить можно только сердцем. А любовь? Бог есть любовь. И про любовь Апостолы много говорили. Что и знания упразднятся, а любовь останется.
И еще. Господь сказал нам: будьте совершенны, как отец наш небесный. Следовательно, мы имеем абсолютно всё, что для достижения этого надо. Или заложены все свойства, через употребление которых, мы выполним задачу. Только надо приложить труды, опять же, на которые мы вполне способны заложенным в нас.
  Что то ты далеко и глубоко повел, друг мой. То ты морду бить собрался и в глаза заглядывать. Теперь ты пошел по высоким материям.
  Не. Ты не торопись. Я никуда от нашего вопроса не отошел. Я пытаюсь сам себе объяснить: как может человек, который есть образ и подобие Божие, стрелять и желать смерти такому же, как он, творению Божиему.
 Разве он, этот, скажем КЭП, не включал мозги и не концентрировал мысль на поставленной задаче –убить. Факт, что собрал в кучу. Ибо он до сих пор бы все решал и решал. Значит, он заставил ум не блуждать, а сосредоточится на одном деле.  А сердце. Что оно ему сказало. Оно выдало творческое решение.  Сложить все возможности артсистем, как то их соорентировать и через что то и как то, выполнить задачу, превышающую прямые возможности техники. А душа? Божественная душа? Что она делала?. Она не могла молчать. Она вопела, как могла. Но её задавили. Её задавило тело, мысль, разум. И, понимая, ибо душа им это сказала, понимая, что делают преступление- исполнили его.
 Что пересилило? Сила приказа или где то таящееся зло?
 Следовательно, есть еще нечто, которое воспитывается. Которое, это нечто заглушает Божественный глас души и ради земных благ, творит беззаконие. Вот я и мыслю, собрав ум и водворив его в сердце, согласуясь с душой, что в мире войн быть не должно. Рабства –тоже. Насилия и прочего –тоже. Должна быть справедливость.
  Классно ты расставил все по полочкам. Прямо философ. А как мы с тобой гоняли банды по пескам и лесам, и болотам. Как мы сидели в засадах и громили караваны с наркотой?
 Тихо, тихо.  Ты сам сказал. Что бандитов, наркоту, убийц. Мы стояли за справедливость. Мы защищали слабых. Которые имели права на жизнь, а их убивали ради щепотки золотого песка или перышка какой то  птички.
 Вот Мишка тогда под мины попал. Отвлекал на себя всю минометную батарею. Помнишь?
 Ну?
 Что ну? Он тогда сколько спас народа? Сотни и сотни. И детей , и взрослых. И не в бандитов бил, а они по нём. Пока не израсходовали боекомплект. Правда, тогда он их сам, с Сашкой всех повязал. Опять же не отыгрывался, морду даже не набил, а связали и заставили своё барахло до нас нести.
  Намешал, ты, друже, всё в кучу. Сам запутался и нас запутал.  Надо проще: обидчика –бить.
 Ну, и что? И тот обидчик, и другой тоже.
  Да! Что то мы и вправду припутали. Одно мне только ясно, что человеку надо самому больше мыслить, опираясь на ум, душу и сердце.
 Разговор и дальше бы пошел. И кто знает, может, родилась бы формула мира. Мира без войн, насилия, горя. Ибо у ребят большой опыт. Много видели бед. Мало радости и счастья. Потому как не вызывают войско на праздники, а только на войну.
 Вот они, уже нахлебавшиеся этого всего, и хотят мира, и сами испытывают сейчас муки и тревоги бытия. И никто из них не знает, живы ли останутся в этот раз.
 Но они уже спят. Продев ноги в стропы обвязки, крепко сжав в руках узлы переплетения этих строп, и обхватив автомат. Война.
 Потом работы. Сегодня командир увидел ослабевшие связки и боцманской команде приходится выслушивать жесткие укоры. Командир вежливо, без спецслов, разносит всю команду, а сержанту пригрозил погоны оголить. Ибо я есть тут и полковник, и генерал, и начальник штаба, и писарь, тоже! Все мигом сделаю. Потом попробуй верни. Так и домой голым пойдешь.
 Оно, конечно, кто ж сержанта домой рядовым отправит. Нет. Но здесь! Здесь запросто. Пусть только еще где слабинка будет. Это жизнь всего наличного войска. Ох, как прав командир. Ох, прав! Поэтому и молчат боцманята.
 Вот они скопом поползли по «вантам», а  «местечковые»  сержанты уже все узелки подтягивают. Ибо из-за их недосмотра своего хозяйства боцманов распекали. Вот так сообща и держится наш плотик на плаву.
  Становится душно. Жарко и душно. Что это? Влияние близкого берега или идёт шторм. Если берег, то это приятно. А если шторм, то берегись. Глубины не большие, волны будут крутые, может и с песком или ещё чем.
 Штурман с командиром этот вопрос обсуждают.
  И звучит команда: « Паруса убрать! Закрепить намертво по нижней кромке. Работать в четверть купола. Всем прекратить работы. Привязаться до положение сидя. Командирам отделений проверить и доложить.»
 Вот те и приплыли. Надо же! В крайние то денечки и такая напасть. Но плачь не плачь, а на матузок садись.
 Все понимают опасность шторма. Уже трепало-перетрепало. Уже есть определенный опыт. Но все шишки набитые на собственной голове, как называют опыт, еще не значит, что на этот раз всё пройдет штатно. Могут такие сюрпризы быть, о которых и во сне не увидишь.
 Обеда явно не будет. Не до кухни и не до раздачи. Надо просто уцелеть. Отделенные командиры проверяют привязку. Порой заставляют исправлять. Заставляют сесть-лечь. Определяют, за что хвататься и руками и ногами, если уж рвать будет сильно. Через час идут доклады. Все готовы к очередной схватке. А это действительно схватка. Это и физические нагрузки и психологические.  Как не поддаться искушению бросить всё и будь, что будет, когда тебя то заливает водой, так что хлебаешь по полной. Не успеваешь откашляться, как новая волна забивает рот и нос и уши. Только глаза ещё что то видят, да шарики со скрипом бегают по своим траекториям.
Не впасть в панику. Следить за товарищами. Всё время быть в бодрости духа и тела.
 Свинцов!
 Я1
 Как твои паруса? Смотри, увяжи в стократ прочности. Помнишь, как прошлый раз весь купол порвало и улетел с ветром.
 Да, командир. Тот раз он на четырех стропах был. Теперь на восьми. Всю кромку привязали к обвязке. А другую часть будем держать в шесть рук.
 Добро!.
 Усиливается волнение. Это вода пригнала. Скоро и ветер примчится.
 Не пришлось долго ждать, к полудню ударили порывы. Небо сразу затянулось. Пошел ливень. Каждый умудряется собрать в ладошку и глотнуть. Хоть по чуть - чуть, а все водичка. Пьют все. У кого есть пилотка, тому совсем хорошо. Как из ковшика пьет. А, в основном, из ладошек. Дождь идет плотный, мощный. Ветер порывами закручивает струи  и кидает в стороны. То бросает вверх и тогда видно весь плот. То на мгновение резанет солнце, проглянув разрыв между тучами. То потемнеет, как ночью. Вот ветер покрепчал. Старается залезть к каждую щель и там петь, свистеть и вопеть.
Может он и вправду живой. И ему скучно веять и реять. Ему хочется разгуляться в полную силу. Вздыбить море, выдрать столетние дубы и помотать их по своим волнам, воздушным. Наломать, разрушить. Утопить корабли и тем утешится. Кто знает?
 Вот и гребешки белые понеслись. И ветер срывает их с волн и белое летит –бежит перепрыгивая с волны на волну. Вот какая то пошла косая волна и столкнулась с поветренной. Встали пики. А местами наоборот все стихает. Только ветер поверху мечется. Какая то каша , мешанина волн. Этого еще мы не испытывали. Это для нас тайна, секрет. Но гадать можно сколь хошь, только держись крепче,  не давая себя оторвать от плота. Впасть в динамическое состояние. Привязка-это страховка. Основной способ, это держись, лови волну. Согласуй с ней свои телодвижения.
 Обед пропал, ужин в том же плачевном состоянии. Приходит глупая мысль, что вот пойманная рыба радуется то. Сейчас её из всех упаковок вытряхнет. Спасибо шторму. Освободил. А может и правда. Какого нибудь князя рыбьего или принцессу поймали. Вот и проводят операцию по освобождению своими доступными силами и средствами. Но с кем поделишься такой мыслью. Во первых не услышат, во вторых- и на смех поднять могут, а в третьих, и кличку прилепят какую, что самого дембеля носить будешь. Оно, лучше помолчим. Хотя у каждого полная голова мыслей. Всяких и разных. Вплоть до анализа последовательности волн и полного отсутствия девятого вала. Это мы помним по Айвазовскому. По его шедевру. Когда море оставило от корабля только мачту со счастливчиками, но надвигается пресловутый девятый вал и.. всё кончится может печально.
  Ночью нагрузка не снимается. Перерыва на обед, ужин, завтрак у моря явно нет. Как рвало, так и рвёт. Даже к утру посвирепело. Вот уже совсем светло. Слышны новые звуки. Потрескивает воздух. Как искры пробегают. Флаг полощется и с его края срывается голубое пламя.  Чудно! Кому это видно, конечно, ломают голову. Откуда столь электричества. Может из шелка вылетает от энергичного движения.
 У парусников ветер все же выдрал кромку из под обвязки. Надулся , сначала пузырь, потом рванул этот пузырь вверх. Вырвал из рук свободный конец и распрямился в полотнище. Это полотнище бьет по воде, взлетает вверх, захлестывается на плот и бьет по плоту свободными концами, лямкой и замком. Бьет по людям. А там как раз штаб. Там командир, штурман, инженер. Они пытаются ухватить этого змея. Но он не предсказуем. То улетает вперед, то в стороны. То опять хлещет по командованию. Свинцов со своими людьми подтягивают свои концы. Купол свирепеет. Свобода его сокращается и он стегает всё, куда попадет. Вот штурман умудрился поймать лямку. Тут же инженер в нее вцепился. Мотают на руку. Что б не вырвался. А ветрюган с такой силой надувает этот пузырь, что кажется сорвет и офицеров и Свинцова  с его командой. Вот пузырь затрепетал, выгнулся, аж зазвенел. И отпустить уже невозможно. И держать нет сил, ибо отрывает от плота. Секунды страшного напряжения и тут.. очередь. С середины плота. Над головами идет рой пуль в этот страшный пузырь. Рвутся полотнища, Спрессованный воздух вырывается на свободу.  Давление спадает и купол, дырявый купол просто начинает работать. Он постепенно выправляет плот по ветру. Полощется, укрощенный. Теперь он полезен. Пусть работает.
 «Так держать!» -утверждает командир. Обе стороны приводят всё в порядок. Штабная середина подвязывает стропы к общей обвязке. Свинцов, со своей стороны дает некую слабинку. Купол уже не дергается, только раскачивается и мало –по – малу ведет плот. Куда? Сначала ветер дул к берегу. А теперь?
Берега не видно. Компас мечется, но как бы успокаивает. Идем к земле.
 Слева черные столбы воды упираются в низкие тучи. Но тучи какие то прозрачные, как видно вершину столба. Или это так кажется. Ибо всё подсвечивается совсем не реальным светом. То голубая дымка повисает поверху, то она пропадает и становится совершенно темно. То опять затлеет, увеличивая свет. Вот столбы уходят на юг. Один, другой, третий. Идут быстро и там, где то враз пропадают.
  Братцы, так это они в землю втыкаются. Так бы шли и шли. Там земля.
 Да. Она там, но как ещё далеко. И как она примет в такой шторм. Может на пляж выложить, а может о скалы разбить.
 Свинцов! Убрать парус. Пусть вертит. Мы не знаем, что там.
 Василь сворачивает штормовой парус. Упаковывает под обвязку. Но положение ухудшается. Плот вертит, подставляет под волны то кормой, то боками. Он хоть и одинаков по сторонам, но это кручение и дерганье треплет сильнее, нежели при наличии хода.
 «Ставь опять,» -командует Чалышев..
 Но ставить теперь уже тяжелее. Парус рвется из рук, пока передаёшь от одного к другому. Бьет по лицу, по рукам.
 Поставили. Снова направленное  движение.
 Ночь не приносит ни каких изменений. Только что не стало столбов. Не стало мерцать и сверкать. Но ветер тот же и волнение мощное.
 Сегодня тридцать второй день.
  Руки и ноги затекают от постоянного напряжения. Голова тупеет. Но все держатся достойно. И как можно проявить слабинку, если видно землю. Вот она. Рукой подать. Когда волна прокатывается под плотом. Все взлетевшие вверх её наблюдают. Зелёная, гористая. С полгоризонта и дальше. Мы, как бы на самый кончик рулим. Хоть бы мимо не проскочить. Ветер к полдню стих. С чего бы это? Обычно четыре дня свирепость нагонял. Может он раньше,  где утрудился, а к нам припоздал? Может. Здесь, как мы убедились все всё могут. И приласкать, и покачать, и водичкой пресной напоить, и закачать соленой. И солнышком согреть, высушить, прокалить. И покормить могут, и сами не преминуть скушать
   Море всё может. Только развесь уши.
 Утро встречаем в полной тишине. Ни ветерочка. Паруса не шеволятся, как говорит Свинцов, они сегодня отдыхают всей командой. Да и плот весь погружается в блаженное состояние. Почти трое суток без сна, при полном напряжении всех сил.
 Члышев принял доклады отделенных командиров. Все люди целы. Повреждений нет. Кроме как у штурмана, инженера и самого командира руки порезаны стропами. Но это мелочи. Это моментом заживет. Даже не больно.
 Земля рядом. Мы видим деревья. Широкую песчаную полосу. Этак метров на сто. Потом , обрывчик. Видно, дальше море не заливает. Слева что то большое и непонятного цвета. Отдаленно напоминает паровоз. В обе стороны краёв не видно. Большая, пребольшая земля.
  Мы стоим. Стоим и качаемся в километре от суши. Но мы вымотаны. Этот шторм и покачал и продул крепко.
 «Всем спать! Два часа.»
  Это когда из похода или перехода длительного приходишь в казарму, на пределе своих сил. То звучит такая команда: -«всем спать». Валишься прямо на пол. Суёшь противогаз под голову и моментально отключаешься. Бывает, что с тебя снег водичкой стекает, или грязища в пол сапога, или шинель насквозь и текут ручейки. Ты спишь сном праведника, а дневальные тихо подтирают лужи, убирают грязь. Святое дело: спит уставший солдат.
  Два часа прошло. Как будильники в каждом теле. Разом войско зашевелилось. Умываются.
   Командир!!! Вода пресная.
  А ну, дай попробовать. Командир в середине плота, ему никак не дотянуться до забортной воды.
 Передают полную пилотку. Он осторожно принимает.  Пробует. Да. Вода почти пресная.
   И тут же звучит команда: «Воду категорически не пить. Все может быть после шторма. Всякие водоросли, мелочь разная. Раз не соленая, значит река. Вот выйдем, там и попьем. Тем более, что с дождя пили вволю.»
  Но голос командира стал мягче. Суровость прошла вместе с длительным путем. Он похож на того, какой был на земле.
  Но! До земли еще нужно добраться.
  Командир.
 Да.
 Командир, я помню из школы, что с шести утра и до двенадцати здесь приливы. Потом с 12 и до 18 отливы.
  Это точно?
 Абсолютно.
 А , может, наоборот?
 Нет, командир. Абсолютно. Мы когда в школу шли, называли прилив. Прилили в школу. А после обеда, полудня, шли по домам. Отлив.
 Ну и что это нам дает?
Как что. Если высаживаться при приливе, значит,  с водой идем на берег, а при отливе будет уносить в море.
  Во, умник. Скажи спасибо своей учительнице. Это она вам в голову хорошо вложила.
  « Свинцов! Ползи сюда. Бери свое отделение. Лодочки построй цепочкой. В одну нитку. Люди на первых. Барахло на задних. Нижние купола собрать и взять с собой. Вы первыми идете к берегу. Судя по тому, что никто на берег не выходит, а нас видно издалека, жителей здесь нет. А может в кустах сидят. Ждут. Ну танков нет точно. Поэтому, высаживаешься. Поднимаешься до края заливаемой полосы и обеспечиваешь безопасность нашей высадки. Понял?»
 - Так точно! Понял.
Получив приказ от командира, Свинцов  огласил его своему отделению.
  Слушай меня! 1)Все лодки отвязать от плота. 2) На каждого воина одна, без груза, пассажирская лодка. 3) Все имущество распределить равномерно на оставшиеся лодки. 4) Пассажирские лодки связать цугом первыми. Грузовые, так же цугом, связать с пассажирскими. 5) Нижние, подводные купола убрать, выжать и положить в грузовые лодки.
 Приступили.
 Первым делом развязали все узлы и подняли нижние купола. Весь плот наблюдает за работой отделения Свинцова. Тишина. Только, когда извлекают нижние купола, с других отделений помогают. Но не все оказалось так просто. В этих «аквариумах» полно всякой мелкой живности. Рачки, паучки. Рыбешки. Порой,  и крупные.  Купола прополаскивают, сворачивают и сколь получается, выжимают. Десятки рук хлопочут, собирая первое отделение на землю. Определили их в свободные лодки. Затем, отвязывая от общей связки, отделили пассажирские лодки.
 Выстроились вдоль борта. Проверили буксиры. Еще раз проверили оружие. Патрон в патронник. На предохранитель. Улеглись грудью на передний борт. Грести то руками. Попробовали. Погребли на месте. Всё!
 . Связали в цепочку и принялись за грузовые.
 Стропы, хоть и мокрые, но затянулись такими узлами, что на развязывание уходит много времени.
 Свинцов даёт команду: -резать!. Дело пошло быстрей и через час вокруг плота пролегла цепочка каравана , готового отправится к берегу.
 Сержант докладывает о готовности.
 -«Давай, Свинцов . Вперед. С Богом!»
 Гвардейцы легли грудью на передок лодки, опустили руки в воду и погребли. Сначала цепочка кривилась, изгибалась, но потом пошла прямее, ровнее и, наконец, получилось то. что замышлялось. Хоть и медленное, но ровное, направленное к берегу, движение.  К Берегу!
  Сто, двести, триста метров. Все головы, и даже наблюдателей, смотрят туда. Только командир не теряет бдительности.
« Наблюдатели! Не глазеть. Выполнять свою Работу.»
 Так мы и выполняем. Наблюдаем, как идут наши к земле, -отшучиваются вахтенные, зная, что сейчас командир взбучку не даст. Сейчас такой момент, то целоваться можно.
 Мысль у всех была одна. Конец переходу. Берег вот он, рукой подать. Но это рукой подать надо еще пройти. Пройти сейчас, когда сил уже почти нет. Когда поднимать просто руку тяжело. А тут надо грести. И тащить за собой караван с грузом. И без груза нельзя. Жизнь, ведь, продолжается. И это всё барахлишко очень будет нужно.
 Неужели конец всем мученьям? Неужели мы скоро ступим на берег. На нас смотрят товарищи, командиры. Нам никак нельзя опозориться. Мы должны утвердиться на берегу и прикрыть, если надо , высадку остального войска.
 Свинцов, как и положено командиру, на первой лодке.  Его слегка подташнивает. Скорее от усердия, чем от качки. И он даёт команду: -«снизить темп».
  Снизить скорость. Но смотреть в оба, да бы, волнами караван не смешало в кучу. Легко сказать, а волны так поддают, что лодки налезают друг на друга и ломают строй.
 Тогда Сержант приказывает не озабочиваться поведением грузовых лодок, а идти ровной цепочкой пассажирских. Дело пошло лучше. Передняя тяга, время от времени, выравнивала весь караван и он уже приблизился к песчаному пляжу вплотную. Но волна высокая. Она раскатываясь по песку, старается утащить лодки обратно. Они легки и для волны не надо особенно и стараться. Тогда Свинцов меняет тактику. Он выстраивает лодки вдоль берега, и, как только волна вынесла на песок, все «спешились» . коленями и одной рукой зацепились за грунт и удержали лодки. Но грузовые, откатываясь с волной, потянули и людей. Эта «битва» не могла кончиться победой человека, ибо его силы ограничены. Тогда Василий  отрезает грузовой караван, предварительно привязав его длинной стропой.  Груз оставлен.  Пустые лодки перетащили за границу волн.
 Устали. Вымотались. И каждый думает только об одном. Там, на плоту люди. Мы должны научиться выходить на землю и научить их. Волна сбивает с ног. если такое можно сказать, ибо стать во весь рост, не получается. Внутренний механизм отвык держать тело в вертикальном положении. Только на четвереньках.
 Тогда гвардейцы по трое, соединяя усилия и поддерживая друг друга, всё же вытаскивают за стропу грузовик. Трое удерживают связку, остальные, отрезая по одной,  волокут лодочки за пределы волн.
 При этом всём, двое лежат у границы воды в боевом охранении. А ну какие не дружественные действия.
 Всё! Лодки на берегу. Нападения нет. И Свинцов  подаёт сигнал, что можно высаживаться всем остальным.
   Он стоит, но его поддерживают два гвардейца. Явно мы еще ходить не можем. Качает или что. Но это нужно учесть.
  Звучит долгожданная команда: «Всем отделениям приступить к высадке. По готовности доложить».
 И плот начал таять. Вот отошли гранатометчики. Следом идёт второе отделение. Потом Баев со своими боцманами. И далее, далее.
 Крайними идут штабные. Командир, штурман, инженер, второй пилот и борт- стрелок. Море пусто. Нас нет.
  На берегу народ копошится. Все дружно таскают лодки за линию прибоя. Редко кто во весь рост. В основном на корачках. Это и веселит всех, и придает уверенности, что такое положение быстро исправится.
 Прибой достиг своего предела. Уже полоса песка совсем узенькая. Работа идёт молча. Даже шуток не слышно. Все, конечно, ослабели очень .
 Гора имущества растет. Хозяйственная полоса протянулась метров на сто. Слева она уперлась в каменную гряду, уходящую в море. Справа свободное пространство.
 Командир послал четверых «прямоходящих» к камням. Те быстро вернулись. Там река. Большая чистая, прозрачная река.
 Работы разом стали. Все смотрят на командира.
 А что командир? Он не может прервать работ до их окончания. И он объявляет: -«вода не убежит, а имущество может быть смыто.  Работу надо закончить».
 Народ зашевелился быстрее. Даже на ноги встало больше.
  Всё! Теперь имущество в недосягаемости волн. Народ лежит на песке. Щурится от солнца. Сил нет.
 «Внимание, слушай мою команду! Становись! Внеочередная поверка!
Авдеев-Я, Арканов-Я, Бобров-Я, Колосов –небольшая пауза, потом Чалышев обычным своим голосом добавляет: на задании, ….Мельников –Я,….Пупков-Я,….Чалышев –это я сам, ….Яковлев-Я. Все семьдесят три человека. УРА!
 Ура гремит довольно грозно, прямо, как на поле боя.
 Но заботы не ушли. Жизнь продолжается. Победу надо сохранить.
  -Свинцову прикрыть войско с тыла.
  -Звягинцеву – в передовой дозор.
  Остальным,  по отделениям,  двигаться к воде. Не упиваться. В воду, категорически!  не спускаться.
  Приступили.»
 Стороннему человеку показалось бы странным. Когда почти сотня  мужчин, на четвереньках, а кто и почти ползком, в строгом порядке, по отделениям, движется к реке. А сзади и спереди дозоры, так же хотящих пить, гвардейцев.
  Но главное, что мы все. Все до единого. Целые, здоровые. Только очень сильно уставшие и ослабевшие.
 Воины пьют. Умываются. Обливаются водой, смывая соль и  усталость. Сейчас все будут спать. Прямо на этом тёплом песке. Спать вволю. Только караул будет бороться со сном. Охранять сон собратьев.

       ПОСЛЕ УДАЧНОЙ ПОСАДКИ
  Самолет осторожно развернулся и.. скрылся в облаке пыли.
  Ого! Это как же так. Они что век не подметали и не очищали полосу. И ветры и дожди разве не работали? Придется переждать.
  Вот так на Кубани, на избитой колесами телег дороге,  лежит пыль-пудра. Босые ноги тонут по щиколотку, поднимают её вверх и она висит часами. А если проходит обоз, то первые телеги плывут в пол колеса, следующие глубже, а на последних. только головы и плечи видны. И долго - долго еще стоит эта завеса. А вдруг промчится, редкая в тех местах, полуторка, то хвост пыли поднимается высоко и более на дороге никого не видно. Только утром, после ночи, всё опять в первозданном виде. А  кустики полыни и бессмертника этакие толстенькие, жирные. Но, в течение дня, пыль с них стекает и они вновь дышат чистым воздухом.
  Здесь пыль висела плотно, ветерка не было, и пришлось долго стоять пока она просела.
  Странно показалось и то, что никто не проявил интереса к севшему самолету. Не бежал, не брал в плен и тому всего подобного для нормального аэродрома не делал. Тишина. Только оседает медленно пыль и «вырастают» из неё строения обычного земного аэродрома.
 Ну, ладно. Раз мы никому не интересны, давай поближе познакомимся. Я есть пилот первого класса, полковник Смирнов Федор Иванович. Отечественную прошел всю. Воевал в бомбардировочной авиации. Торпедоносец. Слыхал про таких?
 Читал.
  Старший лейтенант Колосов Владимир Исидорович. Десантник, командир группы. Воевал на чужих территориях по братской интернациональной помощи.
 Вот и славно. А теперь покатаемся по этому «бульвару».
  Самолет медленно покатил в обратную сторону. Проплыли аэродромные строения, стоянки с самолетами, мачты антенного поля вдали. Никого! Снова прокатились по полосе. Никого.
 Что, Владимир Исидорович, а ведь аэродром мертв. Жаль, конечно, но нам придется идти в пешую разведку. Вооружаемся и ножками, ножками.
  Полковник открыл рампу, заглушил двигатели, покопался  по необходимым техническим вопросам.
Всё, выходим. Подбери и мне оружие. Вот в этой упаковке, что у борта, всё есть.
  С Богом.
 Они медленно идут вдоль полосы. Полоса чистая, только пыльная. И пыль странная, как другого состава, чем рядом лежащая земля. Они медленно идут вдоль полосы..  Колосов  несколько спереди. Он напружинился, как кот перед броском, тело слегка подрагивает.  Он готов к мгновенной реакции. И всё своё внимание сосредоточил а 15-20 метров вперёд. Но вот час они идут, никто не нападает и ни одно живое существо себя не обозначает. Странно. Такое больше хозяйство и тишина.
 Постепенно напряжённость спадает, оружие спокойно повисло на ремне. Шаг успокоился.
  Прошли по рулёжным полосам, по дорогам обслуги. Мёртво. Никого и ничего.
 Вот наблюдательный пост торца аэродрома. Небольшой домик. Опрятный просторный. С виду крепкий. Двери открыты. Вошли.
  На стульях остатки обмундировки. И в них высохшие косточки их хозяев.  Ого! Это, значит, древняя история. Тут давным - давно никого нет в живых.
 А почто такая хвороба случилась? И действие этой самой хворобы длительное или выветрилось? И по всему видно, что насильственных действий не просматривается.
 Уже более менее спокойно идут к центру. Там , у руководителя полётами, в обычном аэродромном « аквариуме», застеклённой вышке, картина та же.
 Все на своих постах, только в давно бывшем виде. Журналы открыты.. На всём лёгкий налёт пыли.
 Фёдор Иванович, смотрите, -зовёт Колосов, - аппаратура светится. Лампочки на пультах. Локатор.
 Не может быть. Кости сухие, какой локатор? Тут, судя по всему, какой то катаклизм вселенского масштаба произошёл. Мигом все легли. Вот запись на полуслове прервалась. Видишь?
 Вижу, но я вижу и работающий локатор и лампочки на пультах.
 Полковник посмотрел, покрутил настройки.
 А, ведь, и верно. Техника в рабочем состоянии.
  Покрутили настройки. Комната огласилась то музыкой, то речью.
 А ну, Колосов, глянь на шифры или что там может быть по связи. Может на хозяев сможем выйти?
 А зачем? Что б нас прихлопнули? Нас тут нет. Да и хозяева давно, судя по останкам, всё знают. Зачем нам светится.
 Это точно. Давай побродим по этому спящему, вечным сном, царству. Разглядим, как это у них устроено, что до сих пор всё работает.
 Колосов щелкнул выключателем, лампы, обычные электрические лампочки, вспыхнули, как дома в каждой нормальной квартире.
 Чудеса в решете, прошептал Смирнов. Людей нет, а все услуги –пожалте.
 Ты, Колосов, как себя чувствуешь? Физически, в смысле?
 Нормально. Есть хочется.
 Если хочется есть, то это совсем нормально. Пойдём к нашей машине. Там большой запас харчей. Больше тонны. Начпрод велел передать своему дружку. Но вот не долетели. Теперь это наш паёк.
 Офицеры, уже безбоязненно прошли к самолёту. Поднялись, перегнали автоматы за спину.
 Упаковка оказалась богатой. Тут всё, что душа пожелает. Сухари, консервы, шоколад, спирт в мерзавчиках, сухофрукты, чай, сахар….В общем ценный подарок начпрода –начпроду.
 Хорошо закусили. Отдохнули и пустились в размышления.
 Первое. Аэродром немецкий. Что об этом говорит: форма. Кресты на всём: самолётах, машинах, технике охраны, так, как без дела, прилепленных.
 Значит не просто немецкий, а немецко-фашистский. Записи  в журналах 1938 года. И более нет. Следовательно, эта эпопея закончилась в 1938 году. Двадцать четыре года тому назад. И за эти двадцать четыре года никто здесь не был. Может и был, но следов не оставил.
 Которые мы бы увидели, -добавил Колосов.
 Вот именно. Пока мы не увидели.
 Судя по твоему и моему самочувствию, активное действие отравы, а это очень похоже на отраву, закончилось. Тем более птицы летают и зверушки оставляют следы.
  Вот давай и размотаем эту ниточку. Почему хозяева до сих пор здесь ничего не делают.
 Так их просто нет. Война то кончилась.
 Нет, Колосов, раз затраты произведены, хозяин их не бросит никогда. Нет старых хозяев, есть новые. Добро зря пропадать не будет.
  Так может программа та не имеет смысла, вот и бросили. Мало ли по миру стоит заводов, рудников и целых больших городов брошенными. Так и тут.
 -Возможно, Колосов, вполне возможно. А может не хотят, что бы мир узнал о том, что здесь происходило? Как ты думаешь?
 Вполне и такая мысль имеет право на существование. Вполне.
 Ладно. Сперва давай посмотрим откуда свет. Электричество. Пойдём по столбам.
 Ау, Фёдор Иванович, столбов нет. Подземные коммуникации.
 Тогда обследуем по квадратам.
 Идём на север. Сколько надо, до воды. Сверху это как остров смотрелось. И, конечно, остров. А то люди бы растащили всё давно.
 -Пожалуй от людей не скроешь и на острове,  но, видно, репутация очень плохая у этого острова. Устойчиво плохая.
  Не так просто, Колосов, не так просто. Но, пошли. Давай возьмем харчишек на недельку и пойдём в обозрение нашего домовладения.
 С утра, «Робинзоны» двинулись на север. Солнце только взошло. Не жарко. Особенной живности не наблюдалось. Но некоторое шевеление в ветвях деревьев происходило. Птицы.
 Плотный лес. Но проходной. Пара ручьёв. Травка обычная. Зелёная. Мелкие пичужки  ковыряются в бережке. Значит и нам можно испить. Отдохнули, полежали на травке. Вот козочка пробежала. Козочка обычная, как домашняя. Но одна. Если она чья то, то одна бегать не будет. Должно быть стадо, хоть маленькое, но стадо.
 Рояль в кустах,- захохотал полковник. – вот тебе и стадо. Хотел? –Получи.
 К речушке вышло настоящее деревенское стадо. Полсотни овец, десяток коз и ишачок. Такой серенький, обычный домашний ишачок –ослик.
 Офицеры замерли.  Стадо напилось и ушло. Ослик только долго оборачивался, явно рассматривал гостей, но ничего не сказал.
 Перешли речушку, двинулись дальше и через несколько часов часов вышли к берегу. Широкая песчаная полоса. Прибойный карниз с деревьями и кустами. Влево тянется этот пляж далеко и скрывается, как бы в море. Справа, в полукилометре, может чуть больше -каменная гряда, закрывающая обзор далее.
 Пошли направо. К камням.
  Песок плотный. Идти легко. Камни, скальные окончания горы, входящей в океан, блестят, как умытые.  Подошли ближе. Вошли в гряду. Там река. Большая, полноводная. Даже шумная, ибо уклон большой и на камнях дробится. Осыпая мелкой пылью всё вокруг.
 Хорошая вода. Сладкая. Ну мы не дельфины, плавать не можем. Пойдём по левому бережку. Обратно.
 Фёдор Иванович. Давайте выкупаемся в море-океане. Когда еще случится.
 Давай Володя. Что нам. У нас командировка. Мы люди вольные.
  Вода оказалась холодной и пресной. Купаться расхотелось и воины продолжили путь. Но идти оказалось труднее. Камни, скалы. Частые обходы, перелазы.  Пройти же вдоль реки хотелось. Она ведь где то начинается. Это ж не материк. А река всё такая, как и у моря. Большая и шумная. И к вечеру дело идёт, а путь не кончается. Ночевать придётся в лесу.
 Когда совсем стемнело, костёр развели. Перекусили и, разбившись на смены, отошли ко сну.
  Полковник свернулся калачиком, сунул под голову кулак и моментально заснул. Его время спать. Колосов походил вокруг дерева, под которым лежал  пилот , так и этак примерился, и выбрал себе местечко под деревом напротив. Хороший обзор, Фёдор Иванович, как на ладони, немного просвечивается небо слева-сзади.
 Нормально, отметил про себя Колосов.
Уселся, опёршись на ствол спиною и свернув ноги, по татарски,  калачиком., проверил оружие, снял с предохранителя и замер, чутко прислушиваясь.
 А что можно услышать, когда река рядом. Только её шум, да и всё.
 Час, второй. Скоро будить лётчика.
 Но вот что то, как тень, отделилось от ветки, что нависала над пилотом, и как то медленно, как в мультфильме, пошло вниз.
 Палец сам нажал на спуск. Короткая очередь. Тень как бы зависла, но, потом, быстро пошла вниз. Упала.
 Фёдор Иванович поднял голову.
 Колосов, ну ты даёшь. Я и сам бы проснулся секунда в секунду. Ты на минуту раньше разбудил, буркнул пилот. У меня хронометр точный.
 -Нет, товарищ полковник. Это не сигнал к побудке. Кто то на вас нападал сверху. Вот я его и сбил.
 -Не было нападения, Колосов. Не ощущал. И сна не снилось.
 Однако пистолет достал, снял с предохранителя.
 Вот, у ваших ног, что то такое, непонятное. Как тень сверху медленно пошла.
 И точно. В неясном освещении, что то лежало. Как бугорок, которого раньше не было. Война есть война, и полковник моментом вогнал пару пуль в это нечто.
 Теперь сна не будет до рассвета. Он сел к тому дереву, где был Колосов, но с другой стороны. Опёрся спиной на ствол и ночь пошла дальше.
 Так  и просидели до утра.
 А когда стало совсем светло, они осмотрели это «нечто».
 Почти чёрное человеческое тело с необычными пропорциями. Мощные руки с огромными бицепсами. Пальцы совершенно длинные, раза в два длиннее, чем обычные.  Тяжёлые мощные плечи, переходящие в тонкую талию, из которой прямо начинаются ноги. По спине, от головы, вдоль позвоночника, в ладонь шириной длинная бурая шерсть. Как гребень или грива. От пояса до колен всё покрыто шерстью, как шорты или, скорей,  рейтузы. Ступни обычные. Пальцы тоже. Голова с мощными челюстями, уши маленькие прижатые, волос растёт прямо от бровей. Волос чёрный, длинный, прямой. Обычный. Не шерсть.
 -Да, брат Колосов, ты удачно пресёк нападение. Эта кошечка силы неимоверной и ловкости тоже. Спас ты меня. Спасибо. Так ты его прямо влёт, что ли?
 Он как тень, сверху, с нижней ветки. Я его и увидел то на просвете, на фоне светлого неба. Ну, и как учили. Спрашивать Имя Отчество некогда было.
 -Но попал, ведь. Вас там, наверное, по этому вопросу основательно готовят?
-Конечно. Что ж за разведчик-диверсант, если он в белый свет, как в копеечку. Каждый патрон на счету, на вес золота. Даже дороже. Как жизнь.
_Именно, как жизнь, вздрогнул всем телом полковник. – Именно  жизнь.
 Ну, да ладно. Случилось и случилось. Осторожнее будем.
 Пойдём, умоемся и завтракать будем.
 Они пробрались к берегу. По очереди умылись, освежились. Вода холодная, бодрящая и вкусная. Прямо, как и с сахарком.
 Раздули костерок. Разогрели баночку тушёнки. Поели.
 Так, молодой, слушай сюда. Ложись и пару часиков поспи. Я посторожу. Только вот давай выбери место и меня проинструктируй. Ты спец, я –профан по этой части.
 Выбрали наименее опасное место, с хорошим обзором. Колосов улёгся и заснул.
 Часа через два проснулся.
  Полковник ,с автоматом на коленях, сидит прижавшись к стволу дерева спиной. Спит как младенец. А серенькая вёрткая птичка, бегает по его шлему и что то ему в уши чирикает. Тот как бы отвечая, кивает изредка головой, улыбается во сне и имеет,  совершенно довольное лицо.
 Колосов осмотрелся. Перебрал, перещупал глазами все камушки, куски скал, что выпирали из травы, упавшие стволы деревьев. Никого. Вот только птичка, не обращая внимания на проснувшегося Колосова, «беседует» с Фёдором Ивановичем.
 Слава Богу. Подумал Колосов. Слава Богу.
 Ещё часик посидел, дождался, когда хронометр полковника даст сигнал на пробуждение, и встретил счастливую улыбку лётчика.
 Ты уже проснулся?
 Да.
 А я? Я что, тоже спал?
 Да.
 Вот те на. Охранник паршивый. Ну, извини, брат. Как и не заметил. Вот позор то. Ты уж никому не рассказывай. У нас, у лётчиков, будут долго клевать. Без злобы, конечно, но, раз всё удачно кончилось, то непременно всегда будут вспоминать. Это когда с тяжёлыми последствиями, так никто не помянёт, а с благополучным концом, так всё время. Прости, брат. Вот такая конфузия.
  Полковник стянул с головы свой великолепный кожаный шлем, почесал потылицу, покашлял для порядка, и сконфуженно промолвил: - надо же так осрамиться.
  Вот и время обеда. Давай заедим происшествие. Жаль, спиртку нет.  Не повредило бы. И он опять помотал головой. Конфуз, однако!
 Отобедали. Полежали. Вперёд!
 До самого вечера ничего не произошло. Ни плохого, ни хорошего. Сплошные скальные выходы.  Перелазы, обходы.
 Колосов просматривает каждую травинку, мох, кустики. Но присутствия хотя бы чего крупного не находит.
 Вот и завечерело. Вторая ночь. Развели большой костёр. Пожевали сухарей, запивая кипятком. А и вправду, вода как сладковатая.
 Так же шумит река.  Сон по два часа. Прекрасно отдохнули и встретили солнце.
 Идут дальше. Примерно, одно и тоже. Вот  вправо как ручей от реки отделился. Воробью по колено. Но вода бодренько струится меж камней, создаёт небольшие озерки.
 Давай посмотрим?- говорит полковник, - немного пройдём, вдруг что интересное.
 Ручей не так долго и вился. Он нашёл естественную впадину и сотворил приличное озеро. Пруд.
  Берега пологие. Заросшие травой. Кое где деревья. Мощные, старые. Значит и этому прудочку не одна сотня лет. А под одной из крон Колосов разглядел животных.
 Смотрите, Фёдор Иванович. Барашки. Настоящие обычные барашки. И ослик с ними. Один. Значит, и люди где то близко. Ибо стадо далеко не отходит от дома.
 Обойдём озеро. Посмотрим.
 Идут. Никого. И никого. Вот и пообедали, ибо война войной, а обед по расписанию. Отдохнули. Пошли дальше. Обогнули всё озеро. Приближаются к стаду.
 Животные смотрят с удивлением, но без страха. Подпускают вплотную. Только ослик, кстати, совершенно молодой, годика на три четыре от роду, несколько отошёл в строну. Но не со страхом. Так, из осторожности. Вдруг что.
  Барашки, как барашки. Ничего особенного. И малыши и крупные. А по возрасту как поймёшь, если никогда их вблизи и не видел. Больше как на тарелке или шампурах.
 Снова подошли к реке. Вот веточки заломленные на той стороне ручья. Это Колосов следы специально оставляет. Вдруг что. Не дома под Рязанью.
 Третья ночь. Ничего не произошло. Утро обычное.
 На четвёртый день скалы пошли круче. Дорога совсем затруднилась. Но шум реки, что всегда был слева, стал тише.
 Слышь, Колосов, река притихла.  Хотя курс у нас прежний. Давай влево подвернём. Хоть оно и в альпинистов скоро превратимся, но реку терять нельзя.
 Вот они приняли влево, потом ещё. Теперь и видно воду. Вот так и полезем. День быстро кончился. Они улеглись на самой вершине очередной скалы. С хорошим обзором.
 Ночью Колосов приметил какие то «лишние» огни. Разбудил лётчика.
 Товарищ полковник, смотрите, - Колосов протянул в направлении огней руку и навел взгляд пилота,- видите?
 Да. Вижу. Цепочка огней. Явно не звёзды. Как уличное освещение. Но далеко. По прямой, километров пять, может и больше. Лампы сильные.
 Они немного поразмышляли. Отсекли направление и продолжили ночлег.
 Оставляя реку слева они заметили, что курс поменялся на противоположный, т.е., что идут к морю.
 Значит! Мы с тобой обошли кругом этот большой родник. Вот отсюда выходит эта река.  Из под земли, как и предполагалось. Следовательно центр выхода, - и полковник протянул руку, -вот здесь. Давай полезем и посмотрим.
 Лезть пришлось трудно. Скалы, скалы. Узкие проходы, щели.
 Стоп! –тихо сказал старший лейтенант. Стоп! Следы человеческой деятельности. Вот смотрите. Как пилой здесь, как отбойным молотком здесь. Явно прочищали дорогу.
 Пробираясь дальше, нашли действительно широкую, пробитую в скалах, ровную дорогу. Она шла прямо к предполагаемому центру истока.
 Колосов шагами промерял, -двенадцать метров. Для чего? Явно не для пешеходов.
 Ищи Колосов. Нюхай. А я полежу на камешке, -сказал полковник и углубился в размышлениях.
 Оно и размышлять то особо не о чём. Те, кто построил аэродром, здесь имели сделать нечто. Ничего особенного. Им нужно пробраться до самого высокого места истока, что бы подать воду ко всем службам. Самотёком, без насосов. Не затрудняться техническими решениями, которые потребуют постоянного ухода, надзора, специальных служб и подразделений. Людей! Самого капризного материала. Которых, обеспечить питанием, проживанием и прочим. и прочим.
Вот смотрите,- что то очень тяжёлое тащили, волоком. По ширине всего прохода. На каких то санях. Металлических. На боковых стенах прохода есть следы краски, видно цеплялись, царапали этим волокомым. Серьёзная железяка. Наверное целый готовый агрегат.
 Колосов, вот мы с тобой прогадали. Если это волокли технику, то начало дороги от моря, от места разгрузки. Ведь оную сюда только кораблём можно доставить. Не собирали же тут. А мы с тобой пять дней по горам лазали. Ако горные бараны. Ну, да ладно. «Папуаса» увидели, ослика грустного, барашек.
 Обратно с шиком пойдём. А пока давай пробираться с этим шиком туда, куда волокли эту тяжесть. А чем волокли. Следов техники нет, которая тянула?
 Нет.  Но есть в боковых стенках кольца. Лебёдки крепили. Так и уклон, смотрите какой. Кто полезет так круто? Никто. И вполне разумно сделали. Там, внизу техникой, а здесь, тягой лебёдок, что б напрямую.
 А вот и вход!
 Буквально новенькие, блестящие свежестью краски, большие двустворчатые ворота.
 Мощные, в руку толщиной петли. Клёпаные полотна. Гладкие. Так и просятся погладить рукой.
 Смотри, Колосов, краска свежая. Как вчера сделали.
 Знаете, Фёдор Иванович, -философски произнёс старшой, - выглядят, как новые, а сделаны давным давно. Следов других нет совсем. А что краска, так немчура это умеет. Мы часто бывали на местах боёв. Вот валяются немецкие консервные банки. Металл совершенно сгнил, а краска нулёвая. Как только выкрасили.
 Выкрасили и выбросили, -резюмировал полковник. Да, это я тоже видел многократно. Умеют.
 Но, Исидорович, давай: -Сим –Сим, открой дверь. Помнишь такую сказку.
 Конечно. Кто ж не знает. Там пещера. Драгоценности всякие.
 Точно. Драгоценности. И, кажется, красивая женщина.
 Нет, про женщину не помню.
 Тебе кто сказку читал то?
 Бабушка.
 Вот твоя бабушка и не всё читала, сохраняя твою невинность.
 Там и про любовь было что то. Я уж и не помню. Там, у них, любовь должна быть с деньгами. А если нет богатства, то с любовью проблемы.
  Но, не хочу наговаривать на людей, подзабыл. А выражение «Сим, Сим-  открой дверь», помню.
 Но Сим –Сим не получился. Колосов до позднего вечера возился, Изучал, простукивал и проглаживал. А, когда стемнело, отужинав, рассказал пилоту необычную историю.
 Брожу я неприкаянно по городку, Дел нет, после госпиталя восстанавливаюсь. Уже килограммы начал набирать. Шея туго поворачивается, а медики смеются: -давай, давай, нагуливай. Пригодится, как запихнут куда. И не дают допуска на службу. А я уже и на турнике кручусь, и на брусьях. Только коня не трогаю. Там опасно, если не перелетишь, то задницей на самом конце и трахнешься. А у меня тот самый конец позвоночника и повреждён. Копчик разбит. Косточки раскололись и загнулись.  А так всё нормально. Ем, пью, сплю. Что ешё воину надо. Однако надо! Безделье угнетает хуже всякой работы.
 Так вот, вызывает сам начальник штаба, полковник Климов.
 Как, бездельник, дела?
 Я уж и обидеться захотел, а он смеётся.
  _Ну, а как прикажите вас называть?
 Так вот, слушай приказ.
 Направляешься старшим в группу по помощи учёным. С завтрашнего дня и до окончания всего процесса. Это прописано на бумаге, подписано генералом и притиснуто печатью. И вот тебе, как это и положено, копия. Распишись.
 Расписался, но чувствую, это только начало.
 Климов убрал бумаги. Кивнул головой на генеральский кабинет.
 -Идём. Щёки, только, подбери. Ушей не видно. Генерал не узнает.
  А! Пришел, труженик.
 Во! Сразу видно командира. Не бездельник как у НШ, а труженик.
 Правда, и командир, усмехнувшись дружелюбно, добавил, что пока труженик  тылового обеспечения. Но, всё одно, не бездельник.
 Садись. Разговор долгий.
 Под Псковом, под городом, монахи сделали целый город. С дорогами, складами, вентиляцией и прочим. Сотни лет трудились. Там как часы всё работает.
 Всё держат в строжайшем секрете. И вот ещё что очень интересно: -там, внизу, на глубине в десятки метров - светло. Видно человека на сотню метров, можно читать крупный шрифт.
 Академия наук добилась разрешения пронести туда  несколько свинцовых контейнеров – ловушек. Там, внизу их распаяют, поймают этот загадочный свет, и запаяют. Потом, в Серпухово, на синхрофазатроне прогонят, что бы определить природу света. Это задача учёных.
 Наш интерес тактический. Надо сделать схему этого прохода. Запомнить, записать, зазубрить, как хочешь.  Там будут наши солдаты, как носильщики этих ловушек,  и два офицера – командиры. Они будут заниматься только своими делами.
 А твоя задача постигнуть сущность этих сооружений. Что там, как и прочее.
 Никаких приборов. Фотоаппаратов. Бумаги и карандашей. Ничего.
 Более того. Вас переоденут во всё ихнее.  Вот только часы возможно оставят. И то, вряд ли.
 Понял задачу?
 Так точно, товарищ генерал.
 Вот и потрудись. Чаи сегодня гонять не будем. Дел много. А тебе, вот, гостинчик, «Мишка на Севере».  Ешь пока молодой.  Состаришься, так и не захочется. Ибо при возрасте сладкое не полезно.И выдал хороший кулёк этих царских конфет.
 Как тут не расстараешься.
 Утром прибыли к месту старта. Меня ввели в душевую комнату. Предложили оставить одежду, тщательно выкупаться, и одеть церковную.
 Нормальное белое солдатское бельё. Чистейшее. Выглаженное. Новое!
 Потом халат чёрный, подрясник называется. Поясок плетёный. Носки, туфли. Шапочку чёрную. Скуфейка.
 Так и все одеты. Учёные только солидным возрастом отличаются, а все молодёжь. Два монаха.
 Зашли в церковку. Небольшая. Толстенные, более метра стены. Вниз ступени. В сумме 164 ступеньки. По 20 см. высотой. Получается, что на тридцать с лишним метров ушли вниз.
 Лестница почти винтовая, с площадками для отдыха.
 Внизу зала. Потолок метров восемь, квадратная, 10 на 10.  Ни дверей, ни, конечно, окон.
 Один монах нам поясняет что то, а второй пошёл к стене. Я все глаза туда. Он поводил руками по стене, погладил. Молитву, явно, прошептал. И….стена раскрылась, Сдвинулась, этак ,трёх метровая часть. А перед этим явно зашумела вода.
 Открылся проход. Тоннель 4х4 метра сечением.
 Входим. Тащат солдатики эти ловушки, по четыре человека на штуку. Офицеры, учёные. Я следком. Все прошли, тот кто открывал, погладил стенку и плита закрыла проём. Жутко как то стало. А вдруг не откроется больше. А внутри светло. Я на часы смотрю, их не сняли, я в них и купался, не доглядели или просто разрешили. Не знаю, но хорошо стрелки видно и стрелочку компаса встроенного, как секундная стрелка на своём циферблате.
 Интересно, нет фонарей, факелов и прочего. Светло. Узнаём друг друга в лицо. В общем, видно. Прошли с километр. Распаяли первую ловушку. Посидели минут пять. Запаяли. Надымили паяльными лампами. Но моментом стало свежо. Как вентиляцию включили.
 Одни ворота, вторые. Так же молитва, также гладит стенку, но каждый раз в новом месте.
 Вышли в большую залу. Высоченный потолок. На стенах висят вяленные олени, лоси,  туши больших животных. На каждой табличка деревянная и выжжено, кто, когда сие сделал. И годы то прошлого века.  Это сотню лет висит. Воском на палец залито.
 Озеро подземное. Монашек ладошкой зачерпнул. Напился. Мы, то ж. Чистая, нормальная вода. Учёные посудины наполняют. Записывают в журнал. Этикетки лепят.
 Дальше, дальше. Опять зала. Небольшая. Столы. Еда.  Накормили.
 Спрашиваю у служащего: - а туалет есть. Вот возникла потребность. Он проводил в уголок залы, там ниша глубокая, ручей бежит бодро. Вот, извольте. Всё, что желаете.
 Чудеса.
 Я всем объявил, что, мол, «оправиться».
 Военный народ справил нужду и пощли дальше.
 Заночевали. Спалось прекрасно. Позавтракали плотно. Опять же оправились. Солдатский организм точнее швейцарских часов работает.
 Второй день. Третий.
 Как то подходит ко мне монах, что рукой водит по стене и спрашивает: ну, брат, понял систему?
 Я растерянно смотрю на него.
 Не темни, брат, ты поставлен познать все тайны. А того не заметил, что на каждом переходе мы меняемся. Каждый знает только свой участок. Это для сугубой сохранности .
 Вот те раз, а «слона то я и не приметил».
 Нет, отвечаю. Точно не познал. Но, если тут как нибудь очутиться, то, наверное, открою.
 Пойдём, - приглашает.
 Пока народ отдыхал, обедал. Ловили свет в ловушки. Мы ушли в отдельное помещение. Комната. Где то 7 на 8. Потолок 5м. Голые стены. Лавки деревянные вдоль стен.
 Выбирайся.
 Смотрю какие стены. Гладкие, полированные. Лавки вдоль. Но не сплошняком. Есть разрывы. И не симметричные. Так,  предполагаю, что в этих разрывах и есть места, где «гладить» стену. Светло, как везде. Он сел на лавку и сидит смотрит на меня. Давай, не стесняйся. Действуй.
 Да я не стесняюсь. Ибо зла то нет. Полная доброжелательность.
 И тут меня осеняет, именно осеняет, мысль. Не щупать стены наобум, а …..нюхать. От монахов запах благовонного масла. Значит..значит нужное место должно пахнуть. Хожу принюхиваюсь. А это дело у меня лишку острое. Даже предлагали на парфюмерную фабрику идти работать. Должность называется «нос», нюхач. Не пошёл. Друзья засмеют. Кем, мол, служишь? И ответить стыдно будет. Хоть и зарплата очень высокая. Дефицит, вероятно.
Вот чувствую запах. Навёлся точнее. Здесь. Шепчу, как бабушка учила: -«Помогай Господи. На всё воля Твоя благая». Ладошкой вожу, пальцами щупаю.
Вот!  Палец провалился, как кнопочка. Чуть придержал. Убрал руку. Вода зашумела. Пошла стенка. Уходит плита влево. Открывает проход. Пожалуйста, будьте любезны. А на торце ушедшей плиты значки. Стрелочки. Фотографирую глазами. Смотрю на монаха. А он довольный, смеётся.
 Молодец. Справился. Пойдём.
 А я ещё смотрю на значки, стрелочки на торце.  И создаётся такое нечто в  голове. Что это тупиковый ход. Ловушка.
 Не, говорю. Не поду. Там конец. Тупик и ловушка.
 Он откровенно хохочет. Нет. Со мной можно. Там есть выход. А на самом деле ты прав. Это конец. Там много костей в нишах лежит.
 Пойдёшь смотреть?
 Пойдём.
 Мы уходим в проём. Стенка закрывается. Темно!
 Он говорит, вот в этом и секрет. Здесь темно и надо знать куда  и как идти. Любая ошибка –смерть.
 Берёт меня за руку и, как в детстве бабушка, ведёт. Снова уходит плита, мы видим наших гвардейцев, учёных,. Весь отряд.
 Понял, товарищ офицер?
 Понял, брат монах.
 Ну, вот и не мучайся больше. Иди спокойно. Всех тайн не понять. Малейшая неточность и конец.
 Прогуляли  мы неделю. Кормились хорошо. Отдыхали, как никогда покойно. Выбрались наверх, не преодолевая эти сотни ступенек. Просто вышли на природу. Там стояли наши машины. Погрузили ловушки. Распрощались с монахами.
 Вот такое дело, товарищ полковник.
 Ну, а что твоё начальство. Как генерал принял отчёт.
 Доложился по команде. Генерал принял в секретке. Один на один.
 Рассказывай.
 Вот как ходили, по суткам, так  всё последовательно и рассказал. Курсы, метры-километры. Знаки на плитах, кнопки, ловушки. Разговор с монахом.
 -Вот и хорошо, заключил генерал. Отчёта писать не надо. И эту тему лишку не поднимай. Т.е. не болтай лишнего.
  Утро было как и привычное. Тишина. Кроме шума воды ничего и не слышно. Полковник готовит завтрак, а Колосов «облизывает» ворота. Утром это очень важно. На полотнищах могут быть разные оттенки. Пятна, полосы. Вот Колосов приметил некое росистое пятно. Прямо на середине левого полотнища. А с чего это ? Значит не равное, однообразное. Что там есть?
 Колосов проводит пальцем. Вдоль, поперёк. Потом гладит ладошкой, нашёптывая бабушкину молитву.(Это автоматически получается. Неосознанно, как то).
 Заклёпочка подалась, вторая. И весь рад, штук шесть-семь утопились. Подержал немного. Вот! Как  и там, в подземных ходах, близко зашумела вода. Воротина, как бы напряглась. Колосов спиной, точнее нижней её частью, мягко простучал (подумал, что подзаело). Половинка чуть углубилась и пошла влево вся масса ворот.
 О хитрецы. А петель настроили, навешали. Как будто распашные, а они элементарно сдвижные.
 Медленно движется стальная масса. Чуть поскрипывает понизу. Открылись.
 Полковник автоматически посмотрел на часы.
 - Десантник, ты гений. Такую задачу с первой попытки. Заслужил завтрак. Садись. Нам торопиться теперь нельзя. Нам определить ритм и правила работы этих дверей. Пока не усвоим все тонкости, внутрь не пойдём.
 Завтракают. Из проёма слегка пахнет электрикой. Есть такой неистребимый запах электроприборов.
 Шарики у наших офицеров крутятся сами по себе, а разговор идёт о вариантах исследования процесса проникновения внутрь.
 Там и ловушки могут быть, и сюрпризы всякие.
 Час, два. Двери как стояли открытыми, так и стоят.
 Они вдвоём пролазили все подступы к воротам. Прощупали, «облизали» обкладку.  Ничего не нашли.
 Давай, Колосов, заходи внутрь. По сантиметру. А лучше заползай. Воротина хоть как, а мгновенно не закроется. Выскочишь.
 Пообедали. Передохнули. Вздремнули, даже.
 Странно, -размышляет полковник, - кнопки не на монолите проёма, а на полотне. На подвижной части. Там провода? Шланги? Радио?
 Во всяком случае, не прямое воздействие на клапана, что воду пускают. Хитрая штука.
 Колосов молчит. Он весь в думках. Он тоже отметил этот факт, но как заглянёшь?
 Так  и заночевали.
 А утром всё осталось, как было.
  Сотворив, что положено, набравшись духу, Колосов шагнул через порог. С левого конца, куда ушли ворота.
  На пилястре, где осталась кромка полотна он увидел обыкновенную кнопочную станцию. Мощную, во влагобезопасном исполнении. Как на подводной лодке или корабле.
 - Фёдор Иванович, нашёл.
 Тихо, тихо. Посмотри хорошо под ноги. Нет ли там люка или чего. А то нажмёшь и провалишься.
 Володя прилёг, растянувшись во весь рост и приступил к изучению поверхности под собой. Сдувал пылинки, смачивал водой. Вот уже два на два метра исследовал. Не за что зацепиться. Монолит.
 А сверху? Там ничего тяжёлого? Или сети?
 Колосов и сверху внимательно осмотрел
 Потом выйдя наружу, протянул внутрь руку и нажал на эту кнопку.
 Секунда, две, три… Через минуту, где то зашумела вода и ворота пошли на закрытие. Так же медленно. Чуть поскрипывая на песчинках в нижней части.
 Вот так. Вот и хорошо. Интересная конструкция. Подвесная. На роликах.
 Садимся обедать, Колосов, я теперь у тебя за обслугу. Повар, официант, сторож.
  Теперь ворота послушно выполняли команды. Открывались, закрывались.
 Но там нет солнца. Надо придумать светильник.
 Долго мудрили, но из консервной банки, тряпки и жира, что на тушонке, кое что сделали.
 Утром открыли ворота, зажгли «светило» и пошли внутрь.
 Закрывай. Если что, доберёмся и откроем.
 Полотно пошло уже без скрипа. Щель всё меньше и меньше. Щель пропала  и тут вспыхнул свет. Яркий, настоящий электрический свет.
 Во! Чудо. А мы с тобой столько провозились, да три банки тушёнки, считай, испортили.
 Факел потушили. Баночку спрятали и осторожно пошли вверх.
 Метров через 200 открылся зал. Как на гидростанциях. Обычный машинный зал, где крутятся роторы, проходят шины, тоненько поёт электричество издавая этот неистребимый запах.
 Чисто, аккуратно и ..никого.
 Оно то и не могло быть по другому. В машинном зале делать нечего. Но.. хотелось бы кого-  никого увидеть.
 Вот и застекленные рамы. Там должен находиться дежурный. Но его нет. И журналов нет. Только стол. Стул. Шкаф. Пустой.
 Долго ходили офицеры по этому электро хозяйству. Никого. И следов присутствия человека нет.
 Колосов ощупал все стенки, полы. Нет. Не обнаружил других дверей. Просто машинный зал. Вода крутит колёса, там внизу. А здесь только то, что видно. Агрегаты вставлены в камень, отсекая воду своими уплотнениями валов.
 Красиво, даже.
  Ну, что , гвардеец, поглазели, пошли домой. Как пойдём, по шоссе или через дебри лесные?
  Давайте круг замкнём. До берега по дороге, а там, переправившись, своей тропой.
 Ну, так и порешим.
Ворота открылись штатно, и выпустив исследователей на свободу. Закрылись тоже без отказа. В подробности привода воины не вникали. В принципе и так ясно. Раз есть электричество, то можно управлять, как хочешь.
  Шоссе было прекрасно. Как только спустились вниз и уклон стал минимальный, следы протаскивания исчезли. Видимо от моря везли колёсами.
 Обратный путь занял всего один световой день. Кое где растительность заполнила собой всё дорожное пространство и приходилось пробираться или протискиваться. Дважды встречались отходящие ручьи. Образовывающие целые озёра. Но, в основном дорога была лёгкой.
 Опять попались несколько небольших отар. Десяток осликов. Множество коз. По озерку плавали птицы, похожие на наших уток и гусей. Абсолютно равнодушных к человеку. Хоть руками лови. Но воины не трогали никого. Еды в достатке своей.
 
 У самого берега, на каменной гряде торчали два  разбитых судна. Оно лежало на боку, а второй бок, как то отшлифованный до чистого металла возвышался метров на 15 – 20. Палубные надстройки снесены, крышки трюмов сорваны и оттуда торчали штабеля досок.
 Лесовоз. Или сухогруз с досками.
 Никого и ничего. Всё, что выше палубного настила сорвано напрочь. Вырвано с корнем. А в трюмах только доска.
 Да. Досталось кораблику, пробормотал полковник. Хоть живые остались? А второе –только задняя половинка. Передней нет и отрезано ровно, как ударом меча. Торчат при отливе надстройки и часть места отреза.
 Переправа оказалась сложной. Вода бурлила между скал. Потоки были настолько сильные, что не устоять. А плыть, тем более.
 Прилив смягчил напряжёнку. Вода значительно поднялась. Скорость упала.
Тогда, натаскав досок из корабля и соорудив нечто плавучее, воины перебрались на левый берег.
 И опять же пришлось заночевать. На тёплом песке. Под ясным южным небом, так хорошо спалось.
 Далее дорожка была знакомая. И воины  были дома, в своём родном воздушном корабле, на котором горели красные звёзды и сияла эмблема ВДВ.
 Как хорошо дома!
 
Ночь прошла спокойно. Под родными красными звёздами, спалось просто замечательно.
 Утром побрились, освежились одеколоном. Конечно, «Шипр» и не ниже.
 О! Колосов у тебя тоже «Шипр»?
 Так это наш, гвардейский! – товарищ полковник. Мы ниже не могём.
 Ну и мы ниже не опускаемся. Это пехота работает на «Тройном одеколоне», «Сирени», «Фиалке».  Авиация, военная, только по «Шипру». Не ниже. Мы «Тройной»  не пьём даже при самой большой скудности.
 А мы вообще не пьём ничего.
 Как это ничего? А водку, коньяк, вина всякие?
 Нет. И не курим.
 Вот те раз. А как так живёте. Не пьёте, не курите. Может и третье мимо вас?
 Так  и третье не процветает. Не принято. А если кто где и сотворит, так не хвастают. Засмеют.
 Ну, брат, вы даёте. Само о чём и потрепаться, как выпили, да по девкам вдарили. Какие подвиги насовершали, как потом процессы шли. Замполиты драили, жёны, командиры всех степеней. Полная жизнь. А как же вы без всего этого живёте то? Вы ж офицеры.
 Так и живём. Из курящих у нас только Командующий, да и то только потому, что его «Беломорины» наши гвардейцы в плекс запаивают и как великая реликвия.  «Окурок папиросы Дяди Васи»  На такую штуку можно что хошь выменять.
 Ну и что? Есть такие, что отдают, за что то такую реликвию?
 Да. Это у кого несколько штук. Повезёт кому.  Вот как то на стрельбище испытывали новый пулемёт. Он сидел на одном месте часа два. Смотрел в трубу и с пулемётчиком переговаривался. Работали.
 Так там штук десять окурков было. Все принадлежали этому счастливцу пулемётчику. Закон такой. Нельзя воровать. Они в паре трудились. И пачка пустая ему досталась. Так он потом богатеем стал. И ножи у него ручной работы, и пружины в магазинах «мягкие», из ступенчатой проволоки 65Г, и оптику достал и дальномер. Что хошь!
 Это он у вас в таком почёте?
 Да. Его не только уважают, но именно почитают, как отца родного.  Заботливого, справедливого и героического.
 Что ж, брат, вам повезло. Хороший, видно, ваш Дядя Вася.
 Конечно.
 Ну ладно. А почему не употребляете?  Ведь и в Библии записано, что не запрещено.
 Да! Но там  написано, что и не упивайся вином, ибо в нём есть блуд.
 Ну, дак и не упивайся. У вас что, тормозов нет?
 А что колодки зря жечь? Менять нет же возможности. Одни на всю жизнь. И ходи в подгорелых. Лучше и не впадать в искушения. Да и для дела вред. Мозги притуманиваются, реакция замедляется. А дело может зависеть от долей секунды. Что ж на самого себя беды накликать? Не разумно. Пока молодые, так для этого приходится и усилия прилагать, сдерживать себя, на соблазны не откликаться. А потом всё приходит в привычку. И никакая сила не заставит употребить. А что касается курева, так это вообще бесовское дело. Этого и на Руси никогда не было. Немчура через Петра Великого протащила.
 Ну и что ж, ваш то Командующий курит ?
 Он бы и бросил. Ибо не столь курит то на самом деле. Но не хочет нас лишать окурков. Ибо все трофеи, которые перепадают, это только чуть начатая. Пару –тройку раз потянет, потом долго жуёт и выбрасывает. Это его замысел. Нам подыгрывает. Так что, по большому счёту, и он не курит.
- Ну ладно. Тут ясно. А по девкам?
 А чо по девкам. Одни нервы. А у нас и так хватает этих перегрузов. С кем бы и поделиться, да никто не хочет. Вы вот только и бываете с нами.
 Да, уж! Помню, как то летали к «братьям» чернявым. Везли целую кучу народа.  Уже на боевой вышли, дырки открыли, вот - вот бросать начнём, а тут с земли приказ: -отставить выброску, лети сюда, бросай с пятисот метров.
 Наш старшой возопил, что  «не могу с такой высоты, только с плановых трёх тысяч». А тот местный так его моментом «побрил», что только «Есть. Есть, есть» и молвил. И сам сыпался с пятисот. Со своими генеральскими погонами.
  А потом нас на шоссе посадили и пушками хвостовыми на  боевое направление развернули.
 Во, дисциплина. Во, хозяин.  Пикнуть не моги.
 Так там целую дивизию самым мирным образом, без единого выстрела укротили.  Отобрали половину транспорта, всю бронетехнику и отправили назад. За пределы зоны ответственности. Т.е. не солоно хлебавши.
 Потом, когда уже и домой собирались,  их командир не отпустил.
 Москва ему: отпусти машины. А он им: они сейчас край нужны. Ослабнет напряжёнка, отправлю.
Гонял нас как рабов. То грузы возили, то людей, то войска. Потом бросали десант с малых высот. «Папуасов» всяких перебросали без счёта.  Он из них народную армию делал и войско постоянной готовности. На одном поле работали бортов по пять.  По три, а порой, и четыре прыжка делали в день. Во, муштра была. Но, без нервотрёпки. Спокойно. На каждый день план-график самим командиром подписанный. И наш старшой, что поначалу «возникал», вписался в эту подготовку. И сам сигал, и войско тренировал, даром, что погон большой. Как лейтенант мотался. Даже нравилась ему настоящая боевая учёба. Потом они на задания летали. Пообстрелялись, обтёрлись. Настоящими воинами стали.
 А как то раз,  везли «стариков». Что то было край сложное, поэтому одни старики, без молодых. Раз прошелестели по головам, второй. Я капитану, который руководил операцией говорю, что так нельзя нам летать, очень низко. А он в ответ: ты летай как мне надо, а не как написано в инструкции. Ибо в инструкции записаны даже нормы потерь, а у меня все должны живые быть и, желательно целые.
 Раза три проходили над головами каких то частей или подразделений чужих. Потом смотрим, а те. что внизу, белые флаги выдали.
 «Вот видишь. Пошумели, погладили по головки, керосином твоим мозги проветрили и результат. Все живы и целы. Теперь подскакивай на 500-600 метров и на среднем  газу нас бросай. Прямо на них.
  Бросили, хотели уходить на базу, а он сигналит: садись здесь. И указует ,куда садиться. Еле умостились.
  Потом забил все самолёты «папуаснёй», правда, без оружия: -вези на базу.
 Как я повезу? Много. Тяжело. И площадка маленькая, неизученная.
 А он спокойно, без нервов, -ты прокатись, повози туда-сюда, утрамбуй, изучи и взлетай. Через час, что б здесь был.
 Покатались. Пристрелялись. И вправду взлетели. Два рейса сделали и третьим своих повезли.  А они за это время и парашюты уложили, и вздремнули.
 Идём на базу. Подлетаем, а с земли приказ: -зона шесть. Там деревенька N…, банда работает. Вези туда.
 Опять капитан в кабину и командует: иди на 1000 м. и в сторону на 1500.
 Прошли, развернулись. Проходим ещё раз.
 Бандиты по машинам. Тикать.  Идут колонной, машин 20.
 А  этот капитан меня учит: теперь давай по головам, а в километре от хвоста колонны круто вверх, по максимуму. Башенный стрелок из пушек пусть поработает.
 «Башенный», слышал?
 Так точно слышал.
 Проверь пушки.
 Есть!
 Короткие очереди рассекли воздух.
 Готов.
 Держись.
 Такого бандиты, конечно, не ожидали. Они пёрли на полный газ, но с самолётом спорить, себе дороже.
 Выполнили. От колонны ровным счётом ноль. Одной непрерывной очередью. Точно. Только костры.
 Капитан руку пожал. Потом полез к башенному: -толково, брат, умеешь. Спасибо. И ему, впервые стрелявшему по боевой цели, ладошку помял.
 Всё! Домой.
 Полезли вверх, а он сидит, в окошки смотрит. «Небо сегодня красивое. Не серое, как обычно, а синее. С золотинкой. Почти, как дома».
 Какая золотинка?  Ещё тело от этих бешенных вариаций не отошло, а ему золотинки.
 Конфетку предложил. –«Вот настоящая.  Дюшес.»
 Шёл бы ты со своей конфеткой.
 Лезем на полном газу вверх, а он так это наивно спрашивает, -командир, а почто на высоту лезешь? Нам через сто километров садиться. И кроме нас, тут никого и нет. Лети себе нэзэнько и сходу садись. Никого не спрашивай. Если полоса занята, то тебе скажут. А коль не говорят, делай как тебе удобней.
 Первый раз в жизни слышал такие мудрые слова: «-делай, как тебе удобней».
 Идём метров 500, стали вдоль полосы, сели. Зарулили. Никто ни пол слова. Никто не мешает, всё свободно. Как всё делать сам знаешь, вот и садись, рули, становись. Чудеса. Так и команды разучишься выполнять. И голос КДП забудешь.
 Правда разок было и наоборот.
 Подходим к разлому в хребте. «Влево 10!. Ещё чуть! Так держать. Так, так! Вправо 20! Держи точнее. Выше 200.»
  Минута, две.  Ну, думаю, сейчас скажет «Стой!» И станешь.
  Вверх 500.
 Я ж не истребитель. Я ж 100 тонн весом!
 А он так это спокойно…Выше, ещё выше. Из пушек огонь по земле, прямо под себя.
 Грохочем со всех стволов.
 - Пройди по этому месту ещё.
 Как пройди. Я ж не вертолёт. Смотрю вниз, а там море огня. Развернулся, как штурмовик, аж штурман головой покачал и у виска пальцем повертел. Прошли по тому месту со всех пушек.
 -Всё. Спасибо. Иди домой.
 Идём. Садимся. А инженер через час полное ведро пуль приносит.
 -Вот, Фёдор Иванович, трофеи наши.
 Какие такие трофеи?
 А из нашего «коня» наколупал.
  Вот тебе и 200 выше, вот тебе и вверх 500.
 Серьёзные там ребята. И я тебе скажу,  Колосов, там один капитан многих обыкновенных старших офицеров стоит.
 А на базе их и не увидишь. Сержанты  и  «старики» , гоняют молодёжь. Учат строго и до автоматизма. Беспощадно. Отрабатываю сотни раз, казалось бы мелочи. Там же и лейтенанты, как рядовые, и старшие лейтенанты, если с большой земли. Но, как я понимаю, бой из этих «мелочей» и складывается.
 А что матёрые капитаны, так те валяются на голых досках палатей, книжки читают, обмундировку латают или перешивают. И военными делами, как бы и не занимаются.
 Через каждые два часа передаётся сводка. Что где происходит. Послушают и опять за свои дела. А порой, кто то из них поднимается. Жмёт на кнопку и тихим, мирным голосочком: «пятая, по машинам», или «пятая, в самолёт, время 15 минут».
 На базе, как ничего и не произошло. А ровно через это указанное время, выруливает и взлетает самолёт этой самой «пятой», капитан сидит в кабине и показывает, куда и как лететь. А дальше, по разному. Когда бросаем, когда штурмуем, когда как. Капитан командует. Настоящий капитан. Ребята молодые, улыбчивые. С юморком. Настоящие, классические офицеры.
 Вот, Колосов, как я твоих собратьев расхвалил. Что ты улыбаешься? Я тебе говорю, что так и было.
 Так Фёдор Иванович, я ж оттуда и есть. И на шоссе был. И бронивичёк, если обратили внимание, там один дёрнулся, в нарушение договоренности, и мигом вспыхнул. Это мои ребята его. Для соблюдения порядка. Что б остальным неповадно  было. И экипаж извлекли. Потом они в нашем госпитале лежали, усваивали уроки благородства. Уезжать не хотели.
 Мы у вас служить будем. Нанимайте.
 А как им объяснить, что наша Армия не наёмная, а народная. Еле здыхали. За свои деньги домой в Канаду отправили.
 Ну, Колосов. Ты даёшь. А на вид, мальчёнка.
  Что ж , брат, давай по плану. Займёмся изучением приобретённого хозяйства. Самым тщательным образом. Особенно документы.
 Как у тебя с иноязыками?
 Немецкий, английский –свободно. Китайский –разговорный. Вот и весь запас.
 Ну, не так много. И мои пару. Немецкий и французский. Может и одного немца нам хватит. Судя по изображениям.
 Пошли вот так. На КДП. Потом найти штабы.
 Фёдор Иванович, оружие. Вы автомат на грудь. Ремень чуть длиннее, патрон в патроннике, на предохранитель не ставьте. Не выстрелит. Но у вас секунда в запасе.
 Учи, молодой, учи. Ты тут выше классом.
 Вот и идут два советских офицера по чужому лётному хозяйству. Восхищаются порядком. Как всё продумано, рассчитано, расположено.
 КДП.  Рядом домик.  Табличка: офицеры управления полётами. Цветничок. Небольшой бассейн, фонтанчики. Вертикальный, наклонные. Вода холодная. Как в реке. Можешь в бассейн, можешь под струёй освежиться.
 Плотные двойные двери. Никого. Только мундиры с косточками, да косточки по палатям. Где кто был, тот там и остался. Мгновенно.
 В журнале только отметки, кто где находится. Кто на дежурстве, кто отдыхает, кто в отпуске (без выезда за территорию).
 Так, так. Здесь ясно.
 Поднимемся на КДП. Полистаем бумаги.
  Немного прибрались. Навели порядок. Углубились в журналы.
 Часа через два полковник произнёс: серьёзная штука, Колосов.  В сутки  по сто самолёто -вылетов. Самолётики по 10 -14часов где то бороздят просторы воздушного океана. Взлёт очень длинный, пробег –короче.  Вывод: туда с грузом, оттуда порожняком.
 Пойдём, поищем эти самые машины.
 Искать то и не пришлось. Полковник мигом определил, где и что может быть расположено.
 Вот здесь, Колосов, должны быть ангары. Вот они. Профиль говорит о том, что ворота не сдвижные, а подъёмные. Вот здесь, справа должно быть управление. Как ты думаешь, могут быть сюрпризы?
 Не думаю, что внутри такого хозяйства будут защищаться ещё чем нибудь, кроме общего надзора. Самолёт не мешок муки, что можно с кухни стащить. Да и дисциплина всегда имела место. А здесь, вдали от дома, тем более. Так что, товарищ полковник, не будет сюрпризов.
 Но ты, старшой, всё же посмотри опытным глазом. А вдруг!
 Колосов осмотрел все детали и элементы ангара. 
 Нет. Всё безопасно.
 Но сам к рычагу  управления подвязал шнурочек, срезал и приторочил палочку. Отощли метров на сорок, потянул за верёвочку, палочка нажала на рычаг. Ворота пошли вверх.
 Вот, Фёдор Иванович. Чисто.
 В глубине ангара стоял красавец самолёт. Два мотора. Огромные винты. Вся машина как лаком вскрыта.
 Смотри, Колосов, как экономят топливо и увеличивают дальность полёта и скорость. Поверхность гладкая. Лакированная. Воздуху не за что зацепиться. Такой за 10 -12 часов отмахает  тысячи четыре, а то и пять. Красивая машина. Тонкая работа.  Дальнобой!
 Глянем нутро. Вот здесь давай поищем лесенку. Обычно под кабиной. Нет. А с боку? Нет. А где ж она. Не мартышка ж пилот.
 А что она тут будет? Здесь воздух набегает. Любая шелочка съест скорость. Давайте посмотрим, где не давит воздух.
 Колосов, ты мудрый. Пойдём к хвосту.
 Во!. Открываем. Смотри, как ты быстро улавливаешь. У вас все такие?
 -Все.
 Тогда хорошо.
 Так . Это всё под большую бочку. Захваты, замки. Вот створки, на всё брюхо. А в кабине?
 В кабине вот и рычажок. «Сброс».
 Вывод. Это бочковоз. Принимает в себя ёмкость. Доставляет и сбрасывает. Страшная картина, Владимир Исидорович. Это самолёты по доставке громадного количества отравляющих веществ. Вот это что.
 И что ты там копаешься ещё? Нашел что?
 Нашёл, товарищ полковник.
 Что там?
 Они сбрасывают эти ёмкости с парашютами.
 Как это понять?
 Вот видите этот удлинитель? Ленту с кольцом.
Вижу.
 Смотрите, вот за это колечко цепляется карабин вытяжной верёвки. Створки открывает, рычаг «Сброс», канистра уходит вниз, а вытяжная верёвка открывает парашют. Так что всё, что они навозили, где то лежит. И купола большие. Вот под потолком, т.е. на спине бочки место.
 Давайте поищем и саму вытяжную верёвку найдём. Она метра два, Может два с половиной. Но не более сечения самолёта. Ибо она оставалась бы снаружи и била по обшивке.
 Вот и она. В карманчике.  Точно на месте. Карабины, сама верёвка и кольцо для чеки, которая и открывает ранец парашюта.
 Ты хочешь, Колосов, сказать, что где то лежат баки с этой отравой, которая усыпила всю эту воинскую часть?
  Вполне возможно. Вот только одно смущает. Хоть какой парашют, а удар будет сильный. Жидкость разрушит бочку, хоть она какой толщины. Это гидроудар.
-Ну ты, брат, плохо думаешь о авторах этой операции. Такую мелочь они решили давно. Какой то особый тормоз, или гаситель, или само устройство бочки. Ты говоришь, что, судя по состоянию верёвки и её кольца, было совершено несколько сот выбросок?
 Да. Но не меньше сотни. Ибо кольцо имеет глубокие следы, а удар, по существу и не сильный. Всё происходит в затишке самолёта.
-Хорошо поработали мужики. Если сотня самолётов, да по сотне вылетов, это десятки тысяч упаковок, где то лежит. Это и Америку всю травануть можно.
 А как включать в работу? Вот упало, лежит. Надо выпускать помаленьку. Или сразу, но в нужное время.
 Это просто, товарищ полковник. Ставится радиовзрыватель. По сигналу,  он подрывается и бочка открыта. Вся или клапанок. Это давно отработанная технология.
  Получается, Колосов, такая картина. Разбросали. А потом говорят: ребята, выбирайте, либо вы наши союзники и помогаете вести войну, участвовать в ней на нашей стороне, либо вам всем конец. А что б не сомневались, идите в такую то точку, оденьте противогазы и посмотрите фильм ужасов.
 Посмотрели?. Так вот, по всей территории такие штучки, а кнопочка вот она. Под нашими пальчиками.
 Значит, Колосов, нам эту штуку разгадать надо. И время работает против нас. Ибо много непредсказуемого.
 В ангарах нам ничего нового не откроется. Время впустую. Надо читать бумаги.
 Нет, товарищ полковник, давайте, как планировали, просмотрим все производства.
 Согласен. Пошли.
 Вот по этим дорожкам самолёты вывозят из ангаров и ставят на места подготовки к запуску двигателей. Вот заправки. А вот это я не знаю. Вероятно тут лежит груз. Заправленный и подготовленный к взлёту самолёт, с прогретыми двигателями буксируют сюда. Здесь цепляют груз, а вот по этой тропе вывозят на старт.
 Идём смотреть на груз.
  Вот дорога упёрлась в целый ряд ангаров. Таких же точно, в каких хранились самолёты. Собственно и не могло быть другого. Самолёт закатывали в ангар для загрузки бочки. И в нём совершались все манипуляции этого дела.
 Двери так же легко открылись. Вот явная разметка расположения самолёта. С точностью до сантиметров. Опускающаяся платформа с крепежом-охватом. Значит, всё главное совершается внизу. Там, где то под полом.
 Ищи документацию, Колосов.
- А вы обратили внимание, Фёдор Иванович, что нигде нет инструкций. Вспомните, как у нас. Все стены оклеены инструкциями, указаниями. Кто за что отвечает. А здесь ничего нет. Только номера стоянок и один, разъединственный столик.
 -А на столике что? В столике.
 -Так именно о чём вы говорили.
 - Читай.
 Дата. Время. № Борта. BRT-3…..1шт.  F-4…..1шт.  ZP-1шт. И крестики, как отметки, что установлено.
 - А дальше?
 Всё. Больше ничего.
 И что ты думаешь по этому поводу?
 А что тут думать. Борт № закатили. Эту бочку загрузили (BRT-3), одну. Закрепили. И галочку поставили. Крестик. И ещё по одной штучке туда. ZP –это знакомая штука. Радиовзрыватель. А « F», вопрос.
- Ну, а что , по логике вещей,  можно поставить на такую бочку. А) для запуска в работу в штатном режиме.,б) для уничтожения.
 Вот и всё. Не будем ломать голову.
 Всё, Колосов, здесь мы больше ничего не узнаем.
 Спускаемся вниз.
 Большое помещение. Ровно, как ангар. Абсолютно пустое. Одни широкие двери.
 Пошли в эти двери. Там лифты. Ниже, ниже.
 Стоп, Колосов. Стоп. Это наполнительная станция. И то, о чём ты так мечтал. Видишь, во всю стену инструкция. Последовательность действий.
 Вымой лицо и руки, одень химкостюм, одень противогаз, проверь, как на тебе всё это сидит. Поддуй изнутри избыточное давление.
 Теперь далее: вкати тележку с оболочкой.
 Вишь, Колосов. Бочка то не железная, а резиновая, или как ещё там. Но мягкая. Далее.. Присоедини наполнительный шланг. Включи систему отсоса от стыковочного узла.
 Ого! Виш, какие тонкости. Хоть и средства личной защиты, но и место возможной утечки обезопасить.
 Что там дальше прорисовано.
 Заполнить до давления 0,3 ати.
 Вот твоя и тройка в индексации.
_ Нет тройка дальше. Вот видите 3 тонны.
 Да. Ты прав.
 Смотрим далее.
 Установить тележку по координатам и передать на загрузку. Т.е. нажать кнопку: принимай.
 Так ,  Володя, журналы.
 У этих вообще тоска.
 Дата.  Время. Номер ёмкости. И отметка о передаче.
 Давай походим, побродим. Может комната отдыха есть, или сарайчик какой.
Нет. Не повезло. Ничего. Только  ёмкости в упаковке,  Пустые. Шкафы со средствами защиты. Шланги подачи и отсоса. Всё.
 Ладно. Давай по цепочке дальше.
 Но дальше дело не пошло. В отделения, откуда поступает жидкость для ёмкостей, входа не обнаружили. Стена глухая. А может, и нет смежного такого помещения. Может эта гадость издалека подаётся.
 Опять же. В шлангах может ли она сохраняться? Это ж промежуточная ёмкость, как ни как?
 А ты не обратил внимание, на конце шланга клапан или что то стоит. Ну а как же! Тогда из шланга эта кака в помещение пойдёт.
 Это точно. Аккуратная немчура. Аккуратная.
 Пойдём, друг мой, на свежий воздух. Что то и обмундировок с косточками не стало попадаться.
 Пойдём штабы искать.
 Долго бродили полковник с десантником по лесочкам, взгоркам и лощинкам, но ничего, ни жилья, ни штабы не нашли.
 Поднялись к себе в самолёт. Поели и разлеглись на мягких чехлах.
 -Скажи, Колосов, вот где бы ты людей разместил? Народу то много. Если по нашим нормам, так это человек на пятьсот. На тысячу.  И столовые, бани, прачечные. Ремонтные цеха. Всех в куче, или по службам? Наверху или под землёй?
 Конечно по службам. Толкотни меньше и обмена  информацией. Это раз. И поближе к месту работ. А что касается сверху или под землю, так однозначно сверху. Газ то тяжелее воздуха.
 -Эт почему?
 А что от него толку, если легче? Птичек травить и мух?
-Голова, ты парень. В науку надо идти, а не по пустыням бандитов гонять.
-Так бандитов не гонять, они и науке жить не дадут.
  Ты прав. Эта сволота меры не знает. Но ладно. Значит сверху и рядом.
 И кухня сверху. Следовательно, нам топать на запад. Подъём общий идёт туда.
 Вот подремлем. Возьмём харчишек и отправимся во второй поход.
 Может с утра, товарищ полковник. Утром следы виднее. И сами внимательнее.
-Логично. А чем же заняться? Журналы КДП читать? Так я уже понял всё. С полуночи они всю стаю выпускают, а к обеду принимают. Потерь нет. Количество совпадает. Там ничего интересного. Спи в запас.
    Как только солнце  пробило своими лучами кроны деревьев, ещё горизонтально, наши «путешественники» вышли на бетонку.
 Прошли в торец полосы. По хорошей автодороге стали подниматься вверх.
 В тени деревьев показались и первые строения. Никого. Это жилой корпус.
  Комнаты разные. Бильярд. Душевые. Баня. Столовая.
 Вот и спальный корпус.
Ого го! Ваше благородие, -выдал полковник. Беда  случилась, когда все были на местах. На своих койках. И мгновенно. Никто не бегал, не шумел. Вот те и газ твой не вниз потёк, а вверх полез. Смотри, мы от шлангов ушли вверх метров на пятьдесят. Вот такие пряники, товарищ старший лейтенант. Ну, да ладно. Побродим по всем углам.
 Может у дневального есть что. Где ж его место? Должна быть тумбочка, журнал. Документация. Распорядок дня. Графики.
 -Что у них не принято? Это ж армия. Без этого нельзя.
- А может у них внешняя охрана. И своё внутреннее устройство работ. Раз самолёты только ночью уходят, то их ночью только и поднимают.
 А что там работ то . Десяток машин заправить, заполнить и подвесить ёмкости. Работ на пару часов всего.
 Да, Колосов, работы не много. Но как солдатики без охраны?
 А может это не солдаты?
 А , кстати, где их обмундировка? Только нижнее бельё на них. И ещё вопрос, это кто? Заправщики и все команды ночью работают. А эти раздетые и спали. Но вещи?
 Загадки, десантник, сплошные.  Пойдём дальше наши  «рекбусы» разгадывать.
 Поднялись выше. Ещё казарма. Так условно, на нашем языке назовём жильё.
Комнаты. Такое же как и в первом. Но не души и ни одной бумажки, за что зацепиться. И ни одной косточки.
 Дальше, выше.
 Вот двух этажный особняк. С колоннами, фонтанами, цветниками.
  Походили снаружи. Ничего, никого.
 Внутрь. А вот и тумбочка. Вот и журнал, вот и косточки.
 « Тумбочка» представляла из себя большой письменный стол. Два стула. В ящиках стола пусто. ( А зачем такие траты? Не похоже на немцев) На столе журнал и две ручки.
 А в журнале… А в журнале всё, что твоей душе угодно. Вся жизнь этого дома.
 Самая свежая строка.  Дата. 24 июля 1938 года. 14 часов 15 минут. Просит принять полковник Гофман. Доложено.14ч. 16м. Приказано препроводить в зелёный зал. 14ч. 17 мин. Полковник Гофман в зелёном зале.
  -И больше записей нет.
 Вот, Колосов, это зафиксировано время их конца. Пойдём в зелёный зал. Посмотрим на косточки.
 Да, товарищ полковник. А где мундир с костями того, кто записывал? Если 14ч. 17 мин. время конца, то куда этот писатель делся?
 Вот те раз. А и вправду. Не испарился же?
 Давай осмотрим всё.
 Странное дело, я вам скажу. Пусто! Во всём корпусе пусто. Ни мундиров, ни костей. А вещи все на месте. Барахло, постели, Но и документов нет.
 -Колосов, а у тебя не возникает мысль, что кто то заинтересованный здесь побывал после катастрофы?
 Такая мысль есть, Фёдор Иванович, но надо смотреть дальше.
 И обедать давно пора. Вот на кухне у этого фона-барона и пообедаем.
  А что? Можно и позволить себе такое.
 Кухня большая, обычное  оснащение. Даже самовар стоит.  Старинный, наш. Русский. Братьев Баташовых.
 Ставь самовар, Володя. А я разогрею наши харчи. Да пороюсь в этом хозяйстве.
 Хорошо поработал полковник. Первое, что он обнаружил, это большой холодильник с морозильной камерой. Там чего только нет. И вот это «чего» быстро переместилось на электроплиту. Зашкварчало, запело. Запахи потекли по всему дому.
 Колосов смеялся: -вам Фёдор Иванович поваром быть.
 А вот домой доберёмся, выгонят меня на улицу за потерю машины, и всё одно на пенсион скоро и буду на даче поварничать. Кафе открою, посиделки всякие. Чего лучше.
 Не получится.
 Почему?
 Жёны мигом разгромят.
 Это может быть. Эти товарищи смогут. Ты прав. А откуда такой опыт? Женат?
 Поэтому и не женюсь. Не хочу, что бы службе мешало.
 Не, брат, ты это брось. Не слушай всякие бредни. Офицеру край жена нужна. Дом, крыша, уют, дети. Это не зря Свыше предусмотрено. Что б плодиться и размножаться много талантов не надо. А вот пройти через все трудности, остепениться, осознать для чего живём. Это только в семье можно.
- Ну, а святые? Они же холостяковали.
 То единицы на весь мир. Для примера. К какому итогу стремиться. Для нашей духовной поддержки.  А остальным побарахтаться в жизни. Ошибки, неустройства. Переезды с места службы, на место. Дети. Простуды, животики, сопельки. Это привязывает. Да и кто тебя просто приголубит. Командир полка? Замполит? Или чужая тётя?
 Не слушай дураков, Володя. Женись. Умный будешь!
 Обед обедом, а из головы не выходит пропажа мундиров, костей и документов. Надо быть осторожнее! Вдруг кто по пятам ходит. Попался же один такой. Мохнатый. Геракл! Прости, Господи.
  Выше, выше. Жилые постройки. Картина одна и та же. Всё. Дальше ничего и никого.
  Ровная, как стрела, дорога, плавно поднималась вверх. Если бы не торчащие по обочине каменные пики, то хоть взлетай с неё.  Время от времени ,сбоку высились целые скалы, уходящие вверх на десяток и более метров.
В одной из таких скал, Колосов заметил явные двери.
 Фёдор Иванович, двери в скале.
 Ну, а что. Логично. Что ж добру пропадать, там можно помещения сделать.
 -Никаких секретов, на этот раз не было. Две кнопки: зелёная и красная.
Дураку ясно.
 Нажали , конечно, зелёную.  Дверь вздрогнула, как застоявшаяся, но. потом, плавно ушла влево. Открылся проход, который закончился обширным залом.
 По всему периметру полки, полки, полки.  До самого верха. Широкие, с метр, и крепкие. Балки вделаны в скалу, и нет ни каких подпорок.
 На полках одежда. Новые мундиры. Бельё, простыни, одеяла.
 Вещевой склад.
 Так, Колосов, ищи бумаги. Должны быть журналы, накладные, акты.
 Да, товарищ полковник. Но тут и столов нет. И стульев.
   Где записи ведут? –Сидя за столом, на стуле или табуретке. Здесь нет ничего.
 Странно. Давай пошарь внимательнее. Может на полках лежат. Или как то ж отмечается.
 Но ничего не нашли и более помещений не было.
 Вышли наружу, закрыли, штатно, двери и двинулись дальше.
 Через километр снова двери в скале. Красная, зелёная.
 Открыли. Тоже склад. Но какой и чего! Вдоль стен аккуратно сложены, и не придумаешь, как сказать, бывшие служащие базы.
 Вот старшие офицеры. Полковники, майоры. Вот, отдельно, и самое высокое начальство. Мундир, ордена, косточки. Оно даже и не косточки, а как хорошо высушенное тело. Вобла, многолетней давности.  Каждая такая фигурка перевязаны шнуром, как перевязывают на почте  посылки. И этикетка: полковник Грубер, майор Тайцинг …..
 Смотри, старшой, значит после всеобщего отравления, так назовём их катастрофу, здесь были люди.
 Да, получается, что так. И документов нет ни у кого.
 Как бы всё увезли, а за мумиями должны ещё раз приехать.
 Получается, что так. Нет же никакого смысла всё это сохранять на века. Может и приезжали, но что то помешало, тем паче, лишило возможности довести дело до конца. Убрать всё, зачистить. Видишь, и здесь ни клочка бумаги.
 Дорога делает плавный полукруг и идёт в противоположном направлении и чуть к морю.  Снова скала и дверь.
 Ну что? Зайдём, Колосов? Или опять тряпки да таранка сушёная?
 Надо зайти. Всё проверить.
 Двери открылись. Высокий свод, такие же полки Но…! На полках то, что так давно хотелось найти нашим поисковикам. Ровные ряды папок. Связок листков. Журналы, тетради. На каждой папке четкая надпись и перечень вложений. Подпись и печать.
 Во!!! Колосов. Архив! Или полное собрание всего написанного на базе.
 Нет, товарищ полковник. А журналы на КДП? Они там и лежат, с момента катастрофы. Здесь, вероятно, те, которые собраны до случившегося.
 Верно, Володя. А я то возрадовался.
 Но вот странно, согласись. Там, на аэродроме всё в целости. Как грянуло, так и осталось. А здесь работали уже после. Но почему не тронут аэродром?
 Может им что то помешало? Или команду дали какую.
 Но давай пороемся в целлюлозе.
 Педантичность и аккуратность прослеживается во всём.
 Отчеты по вещевому имуществу. Акты, накладные. Через пару часов кое что стало проясняться. Штат базы состоял из Командира, штаба, трёх лётных полков, службы обеспечения выполнения главной задачи, хозяйственных служб, охраны. Численность примерно 2000 человек.
 Как получается, всё сооружено кем то ранее. Нынешний штат принял базу в готовности к работе.
 Интересно, но не всё. Надо пробежать весь перечень собранного, решают офицеры.  Из отчётов долго копаться надо, что бы создавать общую картину.
 Вот смотри, Колосов, все папки ровные, стопочки, а вот на этой полке, как с бору по сосенке. Журналы, тетради, листочки всякие. Правда, не так много, но всё же.
 Колосов аккуратист. Он осторожно берёт перевязочку. Развязывает  шнурок. Смотрит.
 Товарищ полковник, а тут на разных языках и разными почерками. Похоже, как письма домой.
 А что. Может и была разрешена переписка. Что тут такого. Работают. Живут. Только не всё описывают. Нормально. Читай. А я ещё поразмышляю.
 И вот, Володя, что я думаю. Давай эти, как ты сказал письма, заберём вниз. В самолёт. Тут на неделю читать. Не бегать же, как козам по этим скалам. Вот сегодня целый день ухлопали. И обед пропустили. Забирай и спускаемся.
 Хорошо нагрузились, но вниз легче идти. К сумеркам и притопали в родной дом.
 Отужинали. Приняли душ, благо техника работает исправно, расположились отдыхать.
 Но само собой зацепились за «письма», одно, второе .. и зачитались.
 В основном эмоции, которые пропускали, как карась сквозь жабры. Но из всей массы читаемого, как то изнутри, вырисовывалась картина работы базы.
 Еженощные полёты всех машин полков. Вылет ночью, нос в хвост. Друг за другом плотно. Возвращение в районе полудня. Но всяк по своему. Это почти по 12 часов. Далеко летают. И, как получается, - не кучей! У каждого своё! Туда тяжёлые, оттуда порожняком. Самолёты тщательно моются и перед полётом и, особенно, после. (А для чего и почему? Что испачкались? Или налипло что? Или заразу принесли?)
  Интересная деталь: каждому дают таблетки перед заступлением на смену. Что за лекарство? Для чего?
 Вот ещё деталь, перед выходом на пост, в рабочем помещении переодеваются полностью, до белья. Душ, рабочая одежда. После смены в обратном порядке. Смена 12 часов. Три приёма пищи. Каждый день мясо и рыба. Плюс овощи свежие, фрукты, сладости. Обильно чай. Кофе.
 Живут казарменно. Быт организован прекрасно. Женщин нет и на нюх. О них разговоры под запретом. Только что писать домой.
 Свободного перемещения по территории нет. Машиной привозят, машиной увозят. Зарплата начисляется в банк, по месту жительства. Доверенность на кого избрал. Жену, родителей или накапливаются. Контракт на пять лет.
 Все работники довольны. Обращение хорошее.
 Изредка меняют специалиста. Приходит новый, прежний уходит. Куда? Откуда? Никто не рассказывает. Не поощряется. Тотальный надзор за всем и вся. Чуть что, сразу предупреждают и становится нормально. Никто не зверствует. Работают спокойно.
 Три дня перелопачивали офицеры эти материалы «исследований». И нарисовалась картина работы. Ничего особенного. Как на любом аэродроме.
 Вымыли, вычистили, подготовили к работе. Заправили, загрузили, улетел.
Прилетел, вымыли, вычистили, отправили на осмотр и подготовку к следующему полёту. Экипажи приписаны к бортам.
 Ну, Колосов, начитался?- прогудел Фёдор Иванович, - уяснил суть? У меня аж глаза заболели каракули расшифровывать. Зато тренировка по языкам то какая! Это лучше аспирантуры и госэкзамена.
 Да и то так, - пробурчал Колосов, -развязывая толстый пакет. Вот последняя подборка борзого писаки. Осилю и можно снова в путешествие.
 Полковник вышел на рампу « подышать», а Колосов, пошумев для порядка, «что б один ни шагу», углубился в чтение.
 Странное дело. Как бы и латынь. Давно Владимиром забытая. Но абсолютно понятно. Что и про что.
 Бабушка у Колосова знавала до 10 иностранных языков. Дед то же не менее. Но латыне отдавали необъяснимое предпочтение.
 Одно, что деревья, кустарники, ягоды, плоды –однозначно только на латыне, но и обычные житейские дела ею обозначались. Отец к этому относился «ни как», как бы и не замечал, ибо он с первых дней своей жизни к этом у привык. А вот маме, Софье Николаевне, родом из семьи инженера, можно сказать старинного, потомственного, было сложно. Либо сама учи эту латынь, либо догадывайся о чём речь. Но постепенно, изо дня в день, находясь в кругу семьи, и мама стала как то автоматически «дополнять» домашние разговоры «словечками».
 На работе, конечно, нет. В библиотеке, где вся литература только на русском, какая латынь. Засмеют. Но и там уже проскакивало. Девчата посмеивались беззлобно, никак не реагировали и ничего такого не возникало. Хотя в органы просочилось и с мамой провели беседу. На предмет-  не вводить в соблазн простой советский народ.
 Про какой соблазн сотрудник умолчал, как подозревается, что он и сам этого соблазна не видел. Но отреагировать на «сигнал» должен был.
 Само собой, что Вовочка с раннего детства лепетал на смеси всех дедовых и бабушкиных языков и, порой, из детского садика звонили отцу, пытаясь выяснить, что дитя требует или испрошает. Когда до отца доходило, что испрошают сами испрошающие, он объяснял, а бывало, что приходилось стирать дитю штанишки  и успокаивать рёв осрамившегося. Но кто ж поймёт, что просто ребёнку нужно выдать горшок, если по русски это и есть горшок, а не нечто трудно произносимое, которое ребёнок, в целях конспирации и не оглашения его естественного желания или необходимости, из за врождённой стеснительности, просит всенародно у воспитательницы.
 Но, когда де факто происходит, всё становится понятным. Так что за время посещения садика, маленький учитель, подготовил по латыне не только директора садика, но всех воспитателей и даже бухгалтера.
 Тут дело было простое, но и деликатное. Ибо шкафчики Вовочки и Ларисы, дочери главбуха, были смежными.
 Фёдор Иванович! А Фёдор Иванович. Идите сюда. Здесь край как интересно.
 Но полковник не откликается.
 Колосов хватает автомат, ранец и вымётывается из самолёта. Всё тихо и спокойно. Ничего нет. Вот только стайка птиц взметнулась у дороги, той, по которой они ходили.
 Вряд ли так могут бегать и гепарды, как нёсся старший лейтенант Воздушно десантных войск.
 То что он был чемпионом Стран Варшавского договора по бегу на средние дистанции ни о чём не говорило. Там и нигде более он так не бегал. Колосов нёсся.
 Вот он уже в том месте, где вспорхнули птицы. Лёг. Ищет следы. Вот листок не так торчит, вот примята травинка сбоку. Он туда.  Вот сапог. Знаменитый хромовый сапог. Значит живой. Как голос подаёт. Следы оставляет.
 Колосов просто скользит по камням, бесшумно, быстро.
 Вот ручей.  На том берегу мокрый след. Он принимает чуть вправо, ибо прямо стоит утёс, на четвереньках мчит вдоль ручья. Чуть вглубь. Вот мелькнуло нечто в просвете деревьев. Как леопард Колосов рванулся туда.
 Вот они! Он их видит. Четверо «местных» тащат полковника, приподняв за верхнюю часть. Ноги волокутся по земле, порою по камням попадает  и заднице. Голова не провисла. Живой и в порядке. Ни впереди, ни сзади никого.
 Мгновение и вопрос решён. Не даром старался майор Гунин, обучая гвардейца скоростной стрельбе. Вот оно, когда пригодилось. Вот сколько времени в запасе лежало. Востребовалось.
 Колосов начал выпрямляться, вставать вертикально, но тут же получает сильный удар по голове. Аж шея хрустнула.
 Но это не для Колосова! Это мы умеем, мелькает у него мысль и длинная очередь прошивает всё пространство за спиной. Слышится один, второй пистолетные выстрелы.
 Тишина.
 Конечно, голова отяжелела. Но сознание работает. Глаза видят. Уши слышат.
 Живой?- окликает полковник.
 Живой. По голове треснули дубиной.
 Не дубиной, кулаком. Я видел. Дубиной он бы тебя сплющил.
 Ну, да ладно. Пошли домой.
 Нет, товарищ полковник, осмотреться надо. Это ж местные. До дороги надо не идти, Шаг вперёд, два-назад.  Пробираться.
 Кто тебя Колосов политэкономии учил так хорошо. Что работу вождя мирового пролетариата до сих пор помнишь?
 Потом расскажу. Сейчас надо к ручью. Там место открытое. Безопаснее.
 А вы не заметили, сколько их было?
 Нет, брат, всё так неожиданно. Чуть пристукнули и поволокли. Я в себя пришел, когда по кустам тянули. Ветки по лицу царапали и привели в чувство. Да сапог удалось стянуть. Долго мучился. Тугой.
 Сапог это правильно. Хороший след.
Давайте так. Вы передом, осторожно. Пистолет к боку прижмите, палец на спуск. Я к вашей спине вплотную, за ремень возьмусь. Вот таким макаром до дороги. У вас один пистолет?
 Два.
 Берите оба. Если что, не старайтесь попасть. Просто выстрел и всё. Я разберусь.
 Долгий час выбирались из лесочка. Благополучно. Никого.
 Ну теперь надо бегом. По силам.
 Опять же,  вниз легче.
 Вот и дом родной. Опять осторожно. Может и засада быть.
Но, Слава Богу! Чисто.
 Протянули по рампе защитную сетку, отгородившись от незваных «гостей» и стали «причёсывать пёрышки». Успокаиваться окончательно.
  Полковник запустил бортовую электростанцию, включил подзарядку аккумуляторов. Потом закрыл рампу.
 Так, Колосов, спокойней будет. Затем ушёл «на кухню» занялся приготовлением еды, что то время от времени напевая и качая головой.
 Надо ж вот такому случиться. Хорошо Колосов вовремя увидел и благополучно разрешил ситуацию.
  Рано утром, нагрузившись харчами, вооружившись в разумных пределах, не забыв побриться и начистить до зеркального блеска сапоги , ведь авиация, десант, не пехота, не в обиду будет сказано, Колосов и Смирнов вышли в большой, как они определили целью, поход.
 Они прошли вдоль ВПП, затем свернули на знакомую дорогу, и не отвлекаясь на мелочи (т.е. что уже проверили и с чем ознакомились ранее),  бодро двинули в гору.
 Вот начинается новая территория.  Идут осторожно. По всем правилам разведки. Отмечают каждое движение, звук. Пока всё спокойно.
 Вот снова пошли высеченные в скалах ангары. Один, второй, третий. Это склады. Какого там имущества только нет. Запасные двигатели самолётов,  Различные хозяйственные товары, строительные материалы.
 Это не привлекает «путешественников» хотя и по всему этому «барахлу» очень можно дополнить имеющуюся информацию.
 Вот очередные двери открываются.  Большущее помещение. В обе стороны от входа многоэтажные нары. На них люди. Живые люди.  Это абсолютно точно. Но они даже не шевелятся. Лежат на спине, одеты в униформу.  Присмотревшись увидели, что некоторые имеют отличный от других цвет. Странно, но на вошедших –ноль внимания.
 Койки расставлены рядами  и, как бы секциями по 15 штук. На эту секцию один в красной форме, остальные пепельной. На кровати «красного» табличка: 1-14-22. Первые две цифры как бы немного понятны: 1 –командир, 14 –подчинённых. А на 22 фантазии не хватило никакой.
  Прикрой, Колосов, попробую поговорить с начальником.
  Смирнов подошёл к «красному» окликнул его. Ноль внимания. Тогда пошевелил его за плечо. Тот как то сконцентрировался, приподнялся и сел на своей койке. Его взгляд спрашивал, что ты, мол, от меня хочешь.
 Полковник, перейдя на немецкий, испросил: кто ты? что здесь делаешь, можешь ли говорить?
  «Красный» слегка напрягся, как бы шевельнул мозгами, кивнул головой и, так же на немецком, ответил:- работаю.
 А у тебя работа это лежать на кровати?
 -Нет. На кровати я лежу потому что никто не даёт работы.
 А какая у тебя работа?
-Мы выращиваем овощи.
 Мы?
 Да, мы. Вот здесь весь отряд. Мы выращиваем овощи и, по команде начальства, доставляем их в нужное место.
 А где это место?
 Рядом ангар. Там есть холодильники. Посуда и всё необходимое.
 А сейчас почему вы лежите?
 Никто не даёт команды.
 И давно лежите?
 Не знаю. Команды нет, вот и лежим. Так положено.
 А что вы едите? Пьёте? Куда в туалет ходите. Какой режим дня?
Тут Смирнов перестарался. «Красный» как бы попытался включиться, но явно было выше его заложенной программы. Только простые вопросы и по одному.
 Смирнов быстро это сообразил и стал спрашивать постепенно.
Чем вы питаетесь?
 Овощами.
 Где берёте?
 Мы их выращиваем. Они на поле. Там работаем, там едим. Но есть и столовая.
 А если не работаете, что едите?
 Мы ходим три раза в день на поле. Там едим.  По дороге заходим в склад, там берём соль, масло, тушёнку.
 А где ваши туалеты?
 Это здесь, «красный» указал рукой в левый угол «казармы».
 А умываетесь, купаетесь.
 Опять сложно. Два понятия в одну кучу.
 Фёдор Иванович поправился сразу. Умываетесь где?
 Рука бригадира показала вправо.
 Купаетесь?
 Снова вправо.
 Покажи.
 Это вызвало некоторое затруднение.
 Тогда полковник даёт чёткую команду: -веди, где купаетесь.
 Красный как бы даже улыбнулся, кивнул головой и пошёл в левый угол.
 Колосов последовал сзади, осторожно прикрывая эту странную на непосвященный взгляд пару.
 Бригадир нажал зелёную плашку, двери открылись. Аккуратная чистая баня. Душевые кабинки, там мыло, щетки, полотенца. Все свежее, чистое, годное к употреблению. Полковник крутнул красный кран –пошла горячая вода, зелёный –пошла холодная. Вот так! Сколько лет без управления, а всё действует.
 А кто даёт мыло?
  Оно всегда здесь лежит.
 А полотенца?
 Они всегда здесь.
Они свежие?
 Да. На один раз. По использовании бросают в эту корзину.
 Да. Но корзины пустые.
 Полотенца висят свежие на своём месте.
 Как понял полковник, это не его дело. Кто забирает, кто вешает новое, кто стирает. Это надо размышлять, а тут чёткая программа. Простая и без вариантов, что б не было ошибок.
 Во, Колосов, смотри как здорово. Однозначные ответы. Выше однозначного вопроса не простирается. Что бы не было ошибок. Гениально просто.
 Во сколько вы уходите обедать?
 В 13. 00.
 Кто даёт сигнал?
 Нет. По часам.
 А где часы?
 В каждом из нас.
 Вы знаете кому что делать в какой час?
Да.
 Сегодня вы завтракали?
Да.
 А работали?
 Да.
Что вы делали?
 Пололи грядки свеклы.
 Кто вами руководил?
 Старший начальник.
 А где он?
 Во втором ярусе.
 Во что он одет?
 В зелёный цвет.
 Он разговаривает?
Да.
 Спасибо. Отдыхай.
 Слова «красный» не очень понял, но по жесту и виду полковника, выполнил четко. Подошёл к своей кровати, улёгся на спину и затих.
  Немного жутко. Живой автомат. Но тело крепкое. Не истощённое работой, и не оплывшее от переедания.
  Ну, Колосов, что скажешь?
 Что, Фёдор Иванович, тут сказать. Как я понимаю, это команды по выполнению определённых работ. Выполнил и лежи. Мечта лентяя. Ни каких забот, тревог, переживаний. Часы пробили - встал, пробили- поел, пробили -улёгся……Вот так пока живой.
 А интересно, они умирают? Давайте поищем самого большого начальника.
 Система ясна. Начальники ,разноцветные, рядовые работники одного пепельного цвета. (Серая масса).
  Гвардейцы поднялись выше. На второй, потом третий ярус. Здесь интереснее. Полное разноцветие. Более того, есть и двухцветные, и даже трёх. Это как ступени начальствования и соподчинения.
  Подошли к «белому». Тот сразу встал.  Ровно, как бы и с достоинством. Без прогиба.
 Володя, ты его по англицки попробуй.
 А стоит ли? Вдруг залажено что то сугубо агрессивное.
 И то так. Давай, как обычно.
 Вы начальник?
 Да.
 Какие работы вы выполняете?
 Мы доставляем овощи на склад.
 А кто берёт их со склада?
 Не знаю.
 А если там битком забито овощами, тогда что вы делаете?
 Там всегда чисто.
 А кто выносит оттуда?
 Не знаю. Я доставляю.
 А сколько вы доставляете?
 Сколько приказано.
 Сейчас сколько каждый день вы доставляете?
 Тонну.
 А кто ест?
 Не знаю.
 А бывало, что вы приносите, а там не убрали?
 Нет.
 Скажите, а кто вами командует?
Никто. Мы выполняем свою работу.
 А у вас всегда равное количество людей?
 Да. 14 человек.
 А никто не умирал?
Не знаю.
 Сколько у вас сейчас в наличии людей?
 14 человек.
 А кто нибудь посещает ваши казармы?
 Не знаю.
 Покажите ваше поле.
 Мы пойдём туда в девять часов.
 А сколько сейчас?
 Не знаю.
 А как узнаете, что девять?
 Скажут.
Кто?
Во мне скажут. Девять часов, на поле, взять овощи и принести на склад.
 Распрощались с «белым». Ясно, что все работают независимо. Но процесс возделывания овощей не так прост. Как его разложить в такие простые операционные рамки?
 Надо идти на поле. Пойдём к зелёному, испросим.
 А что спрашивать, как пойдут, так и мы следом. Да вот смотри, Колосов, зашевелились на первом этаже. Топаем следом.
Нет, Фёдор Иванович, давайте здесь отследим всё происходящее. Как они здесь живут.
 И то дело. Остаёмся. Вот здесь в уголочке и пристроимся. Всё видно, за спиной стена. Тепло. Где туалет, мы знаем.
Наши исследователи вооружились карандашами, открыли журналы и сделали первые записи. Что увидели и услышали.
Вот поднялась команда «красных». !5 человек. И зелёных. Построились в колонну по два, сам «красный» в голове и пошли. Зелёные по той же схеме. Открыли ворота, прошли строем, повернули налево по дороге и вышли за пределы видимости. Потом
 Записали, зарисовали.
 В журнале проставили разницу, между 9.00, как обозначил «красный» и своими часами, которые стояли, само собой разумеется,  по Москве.
 В 9.30 поднялись фиолетовые. Также вышли. Потом следующий цвет-команда. И через час казарма опустела. Ни одного человека.
 Ровно 10.30 ворота открылись. Вошли четырнадцать пепельных и один черный. С ведрами, тряпками, вениками и прочим убиральным имуществом. Началась приборка. На офицеров ноль внимания. Убрали помещение. Протёрли койки, полы, стены. Построились и ушли.
 Целый день никого не было. Даже скучно. Но раз решили, то нечего бегать. Сидеть сутки.
 В 18 часов стали возвращаться команды. Пришли красные и сразу в баню. Вымылись, оделись в свежее и по кроватям. Снятую одежду, полотенца сложили в коробки.
 Потом пошли и остальные. Всё как и «красные». Тишина.
 В 20 часов пришла команда в 30 человек. Начальник во всём голубом. Раздали пакеты с чем то жидким. Все приняли в себя это что то и опять улеглись. Пустые пакеты голубая команда собрала и ушли. На всё про всё полчаса.
 Только ушли голубые, пришла команда, что занималась приборкой. Навели чистоту в туалетах, бане, забрали полотенца и снятую одежду и ушли.
 Отбой.
 Ночью ни какого движения не наблюдалось. В 6.30 зафиксировали первое движение. Во главе с начальником команда ушла в туалет и умывальник. Затем, по чёткому графику и все остальные. В 7.30, ровно через час, сроду бы не догадались, вся публика спустилась вниз, стала чёткими рядами и началась зарядка-гимнастика. Чётко стучал хронометр и все до единого выполняли очень сложный комплекс упражнений. Такие перегибы, шпагаты, растяжки, что далеко не каждый и спортсмен сделает. А тут в одном ритме, как в мультфильме. И так слажено и красиво.
 Зарядка кончилась. По кроватям.
 Ровно в 8.00  команда «кормильцев» разнесла пакеты, как вчера, но другого цвета. Собрала тару и удалилась. Опять по койкам. И страшная, прямо таки, тишина.
 А в 9.00 всё, как вчера.
 Слегка притомлённые бессонной ночью Колосов и Смирнов вышли с первой командой. Шли «красные» и «зелёные». Шаг свободный, широкий. (Ещё бы! Такие растяжки на зарядке проделывают. Балет, прямо.)
 Прошли по дороге с километр. Свернули влево, обошли скалу и открылось большое поле. В гектарах наши воины не очень разбирались, но определили как хороший аэродром. Можно полк посадить и работать с него.
 Зелёный дал вполне разумную, обычную команду: корзины взять, свеклу надёргать, очистить, уложить до верха. Набрать 100 кг.
 Если не видеть начала, вчерашнего, то обычная овощная бригада. Аккуратно лопаточкой подкапывают корнеплод, очищают от грунта, назвать землёй то в чём это растёт, язык не повернётся. У нас жирная чёрная земля, а здесь смесь песка с какими то  шариками и волокнами и пересыпано всё красной пылью. Но, конечно, влажное, как и положено. Липнет к плоду и рукам. И надо  потрудиться, что бы плод был чист. Вот они и стараются. Каждый идёт по своему рядку. Не торопится. Подрыл, вынул, очистил, положил. Следующий, следующий.. Потом зелёный даёт команду взвесить. Обычные весы. Только циферблатные. Поставили. 80 кг. Еще собрали. 98. Чуть добавили 100.500.
 Из корзин переложили в коробки. С ручками, как ведра. Построились и ушли.
 А «красные» в это время расставились по рядкам какой то незнакомой культуры, и пошли с корнями извлекать это нечто. Одни дёргают, другие собирают и складывают в кучу. Потом связывают в снопы и куда то понесли.
 Хотели наши пойти следом, но что то удержало и они остались на месте. Дело уже к обеду. Местные сказали, что в 13 часов. А вот где?
 Промазали мы с вами, Фёдор Иванович, надо было с зелёными пойти. Они пока донесут, сдадут, а тут и обед. Придётся нам ещё сутки здесь добыть.
 Ну и что? Побудем, посмотрим. Они же и после обеда работать придут.
 Да, но что будет потом мы уже видели.
 Ладно, Колосов, не торопись. Посмотрим полностью на их рабочий день.
 Прилегли в тенёк. Наблюдают.
 Появилась новая группа. Принесли пустые коробки, похожие на те, в которых унесли свеклу.  Стопкой сложили на прежнее место. Развернулись и ушли. Как обычные люди. Ничего примечательного.
 Вот  уже прошло время обеда. Ещё час. Снова на поле бригады. Каждая выполняет свою работу. Но это не завод, где все детали по чертежу.  Сборка в последовательности. Здесь природа, поле. Здесь растёт не так как хочется, а так как растёт. И тому много причин, что бы не было так как запланировано.  Здесь автоматика возможна до определённого значения. И всё время думать надо. А как эти полуроботы со всем справляются?
 Не торопись, говорила моя бабушка. Когда созреет, тогда само упадёт.
 Вот новички. Все в серебристом. Осматривают поля. В руках журналы.
 О! Колосов, смотри настоящие люди появились. Пойдём поговорим.
 Подошли. Поздоровались. Те оставили приветствие без ответа.
 Вы кто?- спрашивает полковник.
 Мы определяем необходимые работы.
 Вы агрономы?
 А что это такое?
-Вы знаете как надо выращивать свёклу?
 Да.
 И вы даёте команду на выполнение работ?
Да.
 Вы умеете писать и читать?
Да.
 А кто вами руководит?
 А что это такое руководит.
 Ну, командует.
 Нет. Мы знаем своё дело и выполняем его.
 А что вы сделали сейчас?
 Определили какие работы нужно выполнить.
 А какие?
 На свекле всё убрать и сдать на хранение. Сладкий корень выкопать и сдать на хранение. Освободившуюся землю засеять новыми семенами.
Начальники команд получат такой приказ.
 Вы каждый день проверяете выполнение работ?
Да.
 Вы где учились?
 Что это такое?
 Ну, вот знания по выращиванию культур откуда получили?
 Мы это знаем.
 Они молча развернулись и ушли.
 Как это, Колосов, называется?  Кажется зомбирование?
  Может и зомбирование, а может просто из памяти вычистили всё лишнее, а оставили только то, что требуется. И добавили что то по специальности. В строго ограниченном виде.
 Да, друг мой, вот как над людьми то издеваются.
 А интересно, они тоже всё свободное время лежат? И где живут. Может там в шахматы играют, танцуют.
 Не думаю. Это рабочий, прости Господи, скот. И не более. Чёткая программа за пределы которой не выбраться.
 Да. Но ведь учёт должон быть? Корректировка, планёрки, заседания.
-Может тебе и партсобрания спроворить? Выговор по партийной линии.  Во как закрутятся. Не будут валяться на кроватях. Ты, Колосов не измеряй своей меркой. Тут страшнее. Это большая лаборатория по обесчеловечиванию. И как я понимаю, применяется эта отрава, о которой ты вычитал.
 И мне ещё кажется, что это не только здесь. Это ешё и там, куда эти три полка возили отраву. Только там всё естественным, если так можно сказать, путём устроится. Кто сразу отойдёт в другой мир, кто озвереет, а кто в телят превратится. Бери и используй. Собственно можно и ружьё дать. И команду. И пойдут хоть куда. Страшное дело.
 Нет, товарищ полковник. Вояк из них не получится. Тут соображать надо. Очень надо. А вот на простых работах, это да. Копать, сажать, косить.
 Так они ж не вечны, Колосов. Когда то ж и перемрут.
 Кто его знает. Вот там написано, что отрава женщин не берёт. Если не померла от большой дозы, то в остальном, как была , так и осталась. И чадотворение остаётся. Вот только кого рожать будет и от кого?
 А что там, в том «трактате» об этом ничего?
  Нет. Ничего. Этим занимались другие. Там вскользь, что завезли много колб и пробирочного материала и жидкого азота. Как бы клетки отдельно оплодотворять, сохранять в азоте и, по мере надобности, выращивать тело.
 Но подробностей нет.
 Тут и без подробностей страшно. Ну как мир заполнится такой рабочей массой. А потом вдруг эти возьмут и перебьют человеков. И что останется. Автомат по производству сапожников, садоводов, копателей, рядовых всяких работников. А человека –тю-тю. И нет. Может  ведь и такое произойти. Так что затея эта, есть преступление перед человечеством. Вот это что такое, друг мой, Колосов. Поэтому нам накопать, как можно больше надо и любыми путями донести до человечества.
 Тогда, Фёдор Иванович, нам пару, тройку суток надо в казарме прожить.
 Всё до тонкостей пронаблюдать. А так, методом тыка мы ничего системного не получим. Случайные факты..
 Ты разведчик, Колосов, твоё слово –закон. Сидим в казарме.
 Три дня, точнее трое суток наблюдали в казарме. Каждый день одно и тоже. Но на третьи сутки, после ухода на работы, кроме уборщиков появилась новая группа. Пятеро. Один «цветной» и четыре рядовых –пепельных. Они прошли на третий ярус, подняли двух человек, которые не проявляли ни каких признаков жизни, уложили на носилки и, под предводительством цветного понесли вон из казармы. При этом с правой руки сняли браслеты и надели их на штыри кроватей, где эти усопшие лежали.
 Так, товарищ полковник, это уже смена личного состава. Теперь дождаться, кого приведут на смену.
 А может пройдёмся с унёсшими и посмотрим, куда их потащат? –спросил полковник.
 Нет. Подождём здесь. Замена должна ж произойти. Надо до конца всё рассмотреть.
Через пару часов появилась эта же команда и плюс два в пепельном. Их подвели к кроватям, надели на правую руку браслеты, что сняли с унесённых. Те улеглись на свои койки и лежали до утра. Когда вместе со своей братией двинулись на работу.
 Вот как идёт смена выбывших. Теперь два вопроса: куда их девают и откуда берут.
 Долго ждать е пришлось. На следующие сутки вынесли одного со второго яруса. Так же молча. Так же сняли браслет и оставили на койке. Так же на носилки и пошли.
 Наши следопыты следом. Шли долго. Километров шесть. Открыли двери, прошли в отсек, этакий стальной закуток, уложили усопшего в стальной лоток, предварительно сняв одежонку и сбросив её в коробку, затем задвинули стальную загородку и вышли. Уселись на скамейку и замерли.
 Наши б при такой ситуации –закурили, обменялись парой слов, о усопшем, о том, какой он тяжёлый или лёгкий. Кто остался дома, кто был начальник…..Здесь абсолютная механика. Как машинки. Затем встали, открыли отсек, открыли заграждение и…собрали из лотка ещё горячий пепел, ссыпали в коробку и вышли.
 Наши следком, не особенно хоронясь, ибо, как они заметили, на них никто внимания не обращает и на их присутствие не реагирует. Как догадывались наши воины: -нет этого у них в программе. Вот и вся причина такого равнодушия.
  Какое то время шли обмениваясь мнениями, потом оба замолчали и путь продолжали в тишине.
 Полковник немного отстал, Колосов пошёл несколько тише и тут кто то схватил его за бёдра железной хваткой и бросил вверх.
Вот где пригодились бесконечные тренировки. Только поднимаясь, чьей то силой , вверх Колосов уже отправил пулю в нужную цель. Перевернувшись от толчка в воздухе он заметил, что несколько чёрных тел свалились в кучу и оттуда летят тряпки. Это они полковника рвут. В секунды Колосов уложил нападавших, и кинулся к Смирнову. Тот лежал по пояс обнаженный, лицо кровоточило и на левой ноге, оказавшейся без штанину, была рана. Как выдрали кусок мяса зубами.
 Полковник приподнялся, сел, взял свой выпавший автомат и тут же дал длинную очередь.
 Только Колосов собраля укорить Смирнова за пустую трату патронов, как сам увидел, что к ним лавиной надвигаются чёрные тела. Они не реагировали на огонь автоматов. Они пёрли дикой толпой и не было силы, которая бы их вразумила. Передние падали, остальные перепрыгивали через них и мчались на офицеров. Пятьдесят метров, сорок, тридцать. Лавина редеет. И они не бегут, как обычные двуногие, а как тог скачут, в галопе, подпрыгивая на метр а то и более. И как то боком.
 Колосов помог Смирнову подняться и отойти к скале. Став спиною они вели непрерывный огонь, удивляясь безрассудности действий этих местных. Назвать людей, не будет правильно, назвать животными, - язык не поворачивается. Тем более зная, что это были люди, но под действием вещества в большой дозе, они озверели и вся их конструкция тела тоже изменилась. Это мощные плечи, посаженные прямо на ноги. И они не знают пощады. Они действуют инстинктивно.
 Вот офицеры прижались спиной к скале. Теперь позиция более удобная и безопасная. Но новая волна тел устремляется на них сбоку. Уже почти в упор. Только отбивайся ибо всей своей массой раздавят о стенку.
 Колосов мгновенно меняет магазин. И прокашивает целую просеку. Вот у полковника клацнул затвор. Пусто. Он сумел быстро отсоеденить пустой, но копается, не может вставить новый. Вот они тренировки, опять мелькнула у Колосова мысль, ах какое спасибо вам, наши наставники. Он мгновенно вставляет Смирнову новый магазин и сеча продолжается. Боковым зрением заметил мелькнувшую сверху тень. Не долетела. Получила свою порцию и упала к ногам. Вот их осталось совсем мало, может десяток. Припоздавших, но они так же злобно лезут и нет на них ни какой управы. Всё!
 Раскаленные стволы гонят волны горячего воздуха Тишина. Только метрах в ста раздаются звонкие пистолетные выстрелы.
 Колосов взваливает полковника на спину и быстро идут на выстрелы. Кто это здесь, сверлит мысль, слегка обалдевшие головы. Значит есть люди? И они тоже подверглись такой атаке.
 Ближе, ближе. На дороге лежат два одетых человека, а к ним, как то осторожно, не так навалом, как на гвардейцев, наскакивают такие же чёрные тела. Но если те первые были абсолютно без одежды и без оружия (палки, камня, дубинки), то у этих в руках были длинные , скажем, копья.
 С плюсом в два автоматных  ствола ситуацию быстро разрешили.
 Двое встали и пошли к нашим воинам.
 Приложили руки к козырьку:  -капитан Бергер, капитан Фьюс.
 Спасибо. Если бы не вы, нам был бы конец. Эти твари не знают пощады.
 Когда мы отшвартовались, прибрались, вся команда сошла на берег. Остались мы двое, дежурные. Только моряки вышли на берег, как налетела толпа этих существ и начала рвать моряков на куски. Руки, ноги. И, страшно сказать, тут же поедать.
 Мы с Фрицем обалдели, потом, практически ничего не соображая, стали палить из пушки. Били пока были снаряды. А им хоть бы что. Потом, оставшиеся, сразу поднялись и ускакали так быстро, что мы и пулемёт не успели задействовать.
 Но воды они бояться, не лезут ни при какой причине. Бегают по пирсу, машут руками, подпрыгивают, а в воду ни, ни.
 Мы здесь второй год. Запасы питания кончаются и мы вынуждены выходить на берег. Они активны днём. Утром и вечером мы их не видели ни разу.
 А вот теперь появились и вот эти, с копьями. Хотя тела такие же, но, вероятно, или начинает появляться ум, или как то остался прежний. Но и эти кровожадны и безжалостны. Но осторожней.
 Кто мы? Офицеры подводной лодки. Которая стоит в бухте. Секретов нет. Нас послали прочесать остров и дать описание того, что здесь есть.
 Но прочёсывать не с кем. Уходить вдвоём на таком серьёзном аппарате, не решаемся.
  Вот такая наша история.
 А вы, господа из России? По виду и по форме, как бы так?
 Да. Мы из Союза Советских Социалистических Республик. СССР, значит. Мы здесь случайно. Наш самолёт подбили. Вот мы сюда и упали.
 А как давно?
 Тому третья неделя.
 Где живёте? Ведь на суше очень опасно. Эти твари нападают валом и не смущаются выстрелами и гибелью.
 Да. Мы только что на себе это испытали. А далеко до бухты?
 Нет. Минут пятнадцать ходу.
 Можете вы оказать помощь нашему офицеру?
 Конечно. Постараемся. Пройдёмте.
 Полковник хотел хромать сам, но Колосов пресёк эти попытки и взвалил Смирнова на плечи.
 Терпи, Фёдор Иванович, надо было к тренировкам серьёзней относиться. Пять секунд магазин не мог вставить.
 Так там, Володя, дырка узкая.
 Дырка в заборе бывает, товарищ полковник, а там паз, приёмный паз. С точностью до десятых долей миллиметра. И надо уметь в доли секунды поменять магазин. Вот как нам эти скакуны поддали. Почти в упор били. Хорошо до рукопашной не дошло, то нам полный каюк.
 Да тот со скалы сиганул.
 А как ты его увидел то, Володя. Он же из-за спину почти.
 Не знаю. Мелькнула тень. Значит кто то падает сверху. Вот и получилось.
 Оно то получилось, но моя макушка подпалилась. Чуть ниже и поминай, как звали.
Нет, Фёдор Иванович, я вас чувствовал точно. До сантиметра. Там запас ещё был почти на ладонь. Да и как по другому? Мол, ваше высокоблагородие, пригнитесь.
На первых трёх буквах уже было бы поздно. Вы уж простите.
 Спуск пошёл круче, плавный поворот и открылась бухта.
 О, так она битком набита судами. Вот подводная лодка, вторая, надводный корабль, довольно приличный.
 Капитаны, а что это за флот?
 Не знаем. Наша лодка самая ближняя к берегу. А эти мёртвые. Там никого нет. За эти два года никто не появился и не отозвался.
 А вы туда ходили?
 Нет. Это не наша. У нас своя.
 Так там может продукты какие. Ещё что необходимое.
 Нет.
 Вот сюда пожалуйста. Здесь лодка.
 У крайней ступеньки была привязана надувная, но приличная по размеру, лодка.
 Все уселись, Фриц Бергер , сел на вёсла и через 10 минут лодка толкнулась в борт субмарины. Ни цифр, ни букв на рубке не значилось. Как бы ничья. Итак под водой, да и без имени-отчества.
 Спустились вниз. Мостик. Довольно тесный.
 Бергер, он как бы старший, достал аптечку и протянул Колосову.
 Не щедрая аптечка. Йод, вата, бинты. Всё!
 А спирта нет?
 Нет. У нас не бывает.
 Почто?
 Так положено.
 А вино?
 Вино есть, но оно заперто.
 Что значить заперто? Кроме вас ведь никого нет.
 Там заперто, а ключей нет.
 А камбуз, кладовая?
 Там открыто. Мы там питались.
Ладно, потом с демократией разберёмся. Давайте ногу, товарищ полковник.
 Смирнов, для куражу, поохал, когда Колосов обильно заливал рану йодом, хотя и боль была очень!
 Что там, Колосов?
 Так кусок от вас отъели, Фёдор Иванович.
 Вот сволота. Я и не видел откуда они взялись.
 А что не кричали?
 Ты что? Я, полковник советской Армии, лётчик, гвардеец.- кричать буду?
 Так надо было. Хорошо хоть так разобрались. Каждый метр в цене великой был. А крикнули бы, мы секунд 10 -15 выиграли бы. И вашу ногу не объели бы. И не больно было бы сейчас. Вот такая наука, война, однако. И без правил и чести.
 Ну, Колосов, тебе война и что б с честью. Теперь всё больше с подлостью.
 Не скажите. «Иду на вы!» Так же бывало?
 Бывало.
 Ну и вот. Объявляй. И давай кто кого.
 Да, Колосов, мало тебя отец порол. Всё в благородство тебя тянет. Вспомни 41-й.  Под утро, как тати. Вот тебе и рыцари. Вша мелкая. Вот эти плечи с ногами и то честней. Попёрли лавиной, кому что удастся.
 Я тебе по секрету, Колосов, скажу. Ты уж только никому. Ладно?
Перетрухнул я малость. Аж напряжение такое, что в глазах туманилось.
 Это от удара у вас туманилось. Вон вся голова в ссадинах
-Да и ты добавил, подпалил.
Это для обеззараживания. Раньше раны порохом посыпали.
 Как порохом. Очень просто. Насыпали в рану порох и пожигали. Пшик.. и вся антисептика.
 -Варвары. Ты мне не будешь сыпать? Нет. А вот если соли найдём, то надо посыпать.
 Капитаны, у вас соль есть?
 Да.
 Принеси.
 Тот, что младше, быстро принёс коробку.
Вот. Bittе.
  Колосов щедро насыпал на укус, чуть притрамбовал.
 Полковник поднял глаза. Володя, я ж пошутил.
 Нет, товарищ полковник. Это самое лучшее средство для быстрого заживления. Вот посмотрите.
 Конечно посмотрю. Моя ж нога.
 Ну что, господа пленники, надо и похарчится. Война войной, а обед по расписанию.
 Колосов разложил продукты. Ешьте.
 У нас нет денег.
 Чего???
 Денег нет.
 У полковника аж пятна по лицу пошли. Но Колосов перехватил инициативу. Не дал полковнику высказать и про псов-рыцарей, и про Великую Отечественную и про всё и вся, что накопилось сегодня в душе и требовало излиться.
 Колосов в одну минуты нашёл решение.
- Это в счёт того, что мы у вас арендуем лодку. Мелочи потом уточним, а сейчас приступайте.
 Второго приглашения не последовало, т.к. капитаны накинулись на еду голодными волками.
 
Три дня пробыли в гостях наши воины. Нога у Смирнова подзажила, затянулась и вызвала у полковника особое уважение к соли.
 Колосов ещё и поумничал на эту тему, рассказав, как его бабушка трепетно относилась к этому продукту, хотя, собственно соль и не продукт.
Ну-ну, расскажи Владимир Исидорович и мне, и этим капитанам, как нужно к соли относиться.
 Колосов устроился удобнее в кресле, улыбнулся и начал совершенно не обычно.
Вы соль земли. А соль если перестанет быть солёной, то кому нужна? Просто надо выбросить. Это говорил Господь Иисус Христос своим ученикам. Что бы они не оставляли проповеди Нового Завета, ибо без проповеди они ничто.
 Ну, как то так. В этом смысле.
 Что же касается соли, как минерала, то здесь особое дело. Соль вмещает в себя бесконечные объёмы информации. Она ПОМНИТ всё, что при ней происходило. И ЭТО  может выдать в виде, который не предсказуем. Сочетание каких то обстоятельств, например: слов, звуков, шумов, температур, человеческого воздействия –могут спровоцировать соль на выдачу какой то информации или какого то изменения в себе. Ведь не даром сказано, что она может потерять СИЛУ и потерять солёность. Как это? Её химический состав не становится другим. Как был хлористый натрий, так и остался. А вот СИЛА пропала, СОЛЁНОСТЬ пропала. Просто так это не бывает. Это очень важное нечто!
 Так вот, моя бабушка имела в специальной коробочке освящённую соль. Ту соль, с которой по особым молитвам снята память. Она нейтральна. Просто солёная. Чистый хлористый натрий.
 Досыпая в обычную пачку соли, купленной в магазине, она освящала всю соль и тогда она была безопасна.
 А что бы освященная не кончалась, то бабуля всё время пополняла коробочку уже освященной солью. И вот так и жила всё время, научала других, делилась освященной солью.
  В церквах священники выполняют такое. Вычитывают специальную молитву. Уже точно не припомню, но в ней упоминается источник с горькой и солёной водой, а по молитве Святого, действие растворённых в воде солей прекратилось, и вода стала нормальной, прямо сладкой.
 Да, Колосов, тебе в священники, после выхода на пенсию, идти надо.  А может,  и не дожидаясь оной пенсии. У тебя хорошо получится. Да если ещё и в родном полку, как это всегда бывало в русской Армии. Вместе с замполитами работали бы. Очень полезно.
  А что, капитан Бергер,- обратился Смирнов к старшому,- на этом кораблике свет горит и мелькает некто. Как бы человек бродит по палубе. Сегодня ночью мне привиделось.
 Да, господин полковник, там есть один человек. Мы с ним иногда встречаемся, в основном по продовольственным вопросам. Там большие запасы и мы у него покупаем или меняем на что.
 Как это понять? Вы все в такой беде и продолжаете жить по меркам обычной жизни?
 Ну, это так принято.
 Глупо принято. Вот что я вам скажу.  Да ладно, а кто он и что здесь делает?
- Как мы поняли, он совсем недавно, года два.  Сюда попал случайно. Катался на своей яхте, и ураганом занесло в бухту.   Все, кто с ним были погибли, и сама яхта была разбита. Так, на кусках оной  сюда и принесло. Он рассказывает, что на корабле ему оказали помощь. Привели в чувство. Вылечили. Там жило три человека. Доктор, штурман и артиллерист. Все офицеры. Больше никого не было. Вот они ему рассказывали, что когда их корабль пришёл сюда на очередное дежурство, случилось нечто ужасное.
 Обычно весь экипаж, кроме сокращённой вахтенной службы, уходил на берег и там всё время находился. Сидели в кабаках, встречались с лётчиками, которых было много. Ночью они улетали, потом отдыхали. Бывало напивались и дела доходили до банальных драк. Но не уродовались. Так, для променажу больше. Хотя приходилось вмешиваться и докторам.
 Женщин на острове не было. Совсем. И от этого возникали всякие проблемы с нерастраченными силами.
 После очередной драки, моряки приглашали лётчиков на корабль и выпивка продолжалась. Потом гурьбой, с песнями провожали лётчиков на их аэродром.
 Всю ночь гудели моторы, в середине ночи дружно улетали, и до самого дня никого и не было. Возвращались в одиночку. Редко кучками. А взлетали всегда плотно, один за другим и много.
 Лётчики, по пьяне, рассказывали, что возят какую то жидкость-газ и разбрасывают контейнеры по С.Ш.А. с целью в нужное время их ввести в действие и поставить страну на колени. То ли хвастали, то ли правду или часть правды говорили.
 Но однажды, по возвращении из полёта, один самолёт вернулся, как оказалось, не разгрузившись. Что то отказало со сбросом контейнера.  Он шел на пределе топлива, которое кончилось перед заходом на посадку, ему не хватило чуть чуть, но это чуть не позволило перелететь через вершину, через торчащий пик. Он врезался в него. Обычного, как показывают в кино, взрыва не было. Только разломился на части и повалил оранжевый дым, который не полез, как обычно вверх, а стал стекать, сползать вниз. Потом достиг бухты и все, кто наблюдал эту картину, моментом погибли. Только и остались живы те, кто после излишнего приёма спиртного, отлёживался в санчасти на корабле. Сам доктор, друг его штурман и получивший сотрясение мозга в драке –артиллерист.
 Вот такую историю рассказали этому человеку моряки. На корабль никто не вернулся. Что стало с этими офицерами путешественник –яхтсмен не говорит. Но как видим, что они прожили  больше 20 лет.
 Давай, Колосов, нанесём визит этому яхтсмену. Может расскажет что нужное.
 А что, давайте.
 Капитан, как именуется этот гость то? Как вы его вызываете, общаетесь?
 Подходим на лодке к кораблю и зовём: Хуан! Герр Хуан! Стучим по борту и он выходит.
  Капитаны сели в лодку, пригласили своих спасителей и помчали к кораблю.
 Хуан!!! Герр Хуан. Выходи. К тебе гости.
 На палубе моментом появился стройный мужчина в остатках своей одежды, но в офицерской флотской фуражке.
 Он сбросил конец (толстую верёвку) и пригласил жестом в гости.
 Поднялись. Поздоровались. Хуан, как назвали его капитаны, свободно говорил по английски и на французском вполне прилично. Во всяком случае гораздо лучше, чем на немецком. Он даже обрадовался такому. Можно свободнее говорить, не подбирать слова и не трудиться, что бы поняли.
  Я видел ваш самолёт. Он очень раненый, не было части крыла. Я сам немного летаю. У меня свой самолёт. Но таких вещей, как сделали вы, не умею. Тем более, что у вас не спортивный самолёт, а могучая машина тонн на тридцать, а может и больше.
  Что вы русские, это понятно. Звёзды на крыльях обо всём сказали. Да и вы с тех пор живые, это то же добавляет к моей уверенности, что вы именно настоящие русские.
 Как вам не покажется необычным, я -тоже русский. Хотя много кровей добавилось. В 1900 дедушка с бабушкой переехали всей семьёй в Мексику. Что там дома случилось, почему уехали, они никогда не говорили, да и мы не допытывались. Дедушка перевёл весь капитал сюда. И начал строить железные дороги. Сам он, кроме всего, был инженер. Талантливый инженер и это было его и любовь и способом приобретения капитала. Мой Отец женился, по благословению деда на местной девушке. Дочери дедова сотрудника. И в моих жилах прибавилось местной крови. Так, по российски я Иван Николаевич Харченко. А по местному Хуан Николос. Дальше такое издевательство над фамилией, что произносить не прилично.
 Так что лучше по русски, если не возражают капитаны.
 Нет, Иван Николаевич, не будем их огорчать. Это когда одни останемся. Ты ж не против нас на пару дней принять в качестве гостей?
 Да ради Бога. Хоть сколько.
 А харчи нам так отпускать будешь или за плату?
 Иван-Хуан понял лёгкую подначку полковника, засмеялся,  - Так они сами предлагают, более того, по другому варианту и не помышляют. Я им предлагал, а они наотрез. Как будто опасаются зависимости, что ли? Странный, я вам скажу, народ. Чуть что –на деньги. У меня хоть и прибавилась кровь другая, но эта новая часть не портит старой. Даже есть полезное.
 Это что такое может быть полезное к нашей крови? - поинтересовался Смирнов. Неужели есть что лучше?
 Нет. Лучше нет, а вот в качестве добавки, это пожалуй полезно.
 И что же это?
 Радоваться жизни!
 В каком смысле?
 В прямом. Не замутнять горизонт.  Вот мы всегда сетуем: начальник плохой, законы плохие, погода дрянь, сосед мерзавец, у соседки ноги кривые, у Будённго усы длинные, и без конца. Это туманит жизнь.
 А в этой новой части крови такого нет.
  Начальник плохой? Не будем разбираться, что плохого. Делаю свою работу, а его плохость, как рыба через жабры. Мимо.
 Законы плохие? В чём? Не будем делать то, на что плохой закон на нас давит. И радость. Вот она.
 Ноги у соседки не того?  Так и пусть. Моя жена выглядит рядом куда как привлекательнее.
 Знаете, во всём радость находить, видеть и радоваться. А плохое пусть течёт мимо. Оно мне не нужно. Вот такое жизненное кредо.
 А как, Ваня, ты здесь очутился? И почему сидишь столько лет?
 Это простой вопрос. Мы большой компанией поехали ловить угря. Он сейчас на нерест со всего мира сюда прёт. Сплошной лавиной. Лови хоть чем. Не запрещено.
 Вот мы взяли две баржи, тонн на десять каждая. Наняли десяток рыбаков, знающих тонкости этого дела и пошли. Мы на яхте, они на баржах. Оформили все документы.  Как деталь! Здесь всё должно документально оформлять. На слово, как на Руси, никто пальцем не шевельнёт.
 Так вот. Вышли в море. Наловили и отправили баржи на переработку. Сами прошли чуть севернее. А там такие водоросли, что наша яхта запуталась своим килем. Что мы только ни делали. Неделю вырезались из этих пут. А тут и шторм. Да такой сильный, что замотанная в водоросли яхта упала набок, потом её всю окрутило этими лианами, штормом разбило и разорвало на части и на обломке я «прибыл» сюда.
 Меня подняли на корабль. Вылечили. Сильно побит был и порезан. Но живой. Это были три морских офицера. Один из них врач. Фишер. Хаим Фишер. Он, как бы еврей. А может немец. Но мне кажется, что всё же еврей. Ладно. Он меня, собственно, и поставил а ноги. А плох был совсем.
 Они все как бы нормальные ребята, но со странностями. То сутками лежат без движения. То часами носятся по палубе, прыгая через препятствия. То опять залягут на несколько дней. Без пищи и питья. Бывает, и напьются до потери сознания. Потом долго отходят. На берег не сходили ни разу. Во всяком случае, при мне. А я здесь уже полтора года.
 Потом они как то после очередной пьянки и не проснулись. Все трое в один день отошли ко Господу. Хоронить на берег я побоялся выйти, там очень опасные люди-звери. Схоронил в море. Здесь. По морскому этикету.
  Здесь большая колония. Чисто мужская. Самолётами возят сильное вещество и забрасывают на территорию потенциальных противников.   Как бы приводится в действие по радиосигналу. Но в нескольких вариантах: на поражение, на медленное истечение и превращение людей в безвольных существ и на уничтожение самого вещества. Нейтрализация. Сами коды и частоты взрывателей в самой главной конторе в Германии. Чуть ли не у самого фюрера.  Но оного уже нет. А контейнеры то лежат.
 Ещё они рассказывали, что случилась авиа катастрофа, здесь. Разбился самолёт-носитель этой отравы. И весь остров погиб. Люди.
 Но как оказалось,  не все. Кто выжил, превратился в полузверей. Обросли шерстью и убивают всех подряд, да к тому же и поедают убиенных. Страшное дело.
 И ещё они говорили, что есть на острове лаборатория по выращиванию людей, как саженцев в питомнике. На эту тему у них всегда шли споры, доходящие до откровенной перебранки.
 Штурман был сторонник такого дела.
 Что проще: работать ведь надо, руки нужны. Вот и выращивай. Вешай на руку браслет с командами и он тебе сделает всё. Только корми. Ни зарплаты, ни семьи, ни чего всего, что нужно обычному человеку. Нужно другое что, навесь браслет с программой другой профессии, вот он и слесарь, или пекарь, или ювелир. Дёшево и сердито. Только содержи. Корми, мой, ухаживай как за цветком или машиной.
 Доктор кричал, что так не можно. Что человек сотворён.
 А тот ему и отвечал. Что пусть сотворённый и живёт как сотворённый, а сделанный в питомнике, живёт как сделанный. Никто никому не мешает.
 А здесь, на острове, такая лаборатория имеет и питомник для выращивания и полигон для испытания.
 Во, Колосов, видели мы этот полигон. Посмотрели. И браслеты. Жуткая картина, Ваня. В страшном сне не увидится.
 Да я всё пытался пробраться, но не смог. Эти звери везде шастают. Шайками. Иногда по сотне особей. Вот странно. Они бывает,  съедают убиенного. Но животные ходят по острову, барашки, козы, а их они не трогают. И чем питаются, не понять. Ведь их столь много, а еды то нет. Воздухом, или от солнца. И активность у них, как у аккумулятора. Зарядятся и разбойничают. Один у них тут как бы выделяется. С белой гривой. Он не просто навалом, а как бы думает. Или научился, или остаточное что.
 Доктор Фишер говорил, что от дозы зависит их поведение. Какую кто схватил, плюс особенности каждого организма. И что питание могут и от внешней среды получать.
- Колосов, а тот что на тебя со скалы прыгнул, он точно с белой гривой был. Я ещё отсёк это как то моментом. Но потом вылетело.
 Это, Иван Николаевич, мы сейчас нападение отбивали. Пояснил полковник. Чуть не погибли. Хорошо вот Колосов мастер. А так хана по полной. Больше полусотни. Меня враз ободрали. Всю одежду, только штанина с поясом и остались. Хорошо вот капитан дал свою обмундировку. А то как бродяга с Сахалина.
 Так.  И какой Иван план то у тебя. Когда домой?
 Мой дед меня учил не дёргаться. А делать дело при абсолютной уверенности. Пока не уверен, что доберусь. Не то что доберусь, но и вырвусь.
  Да, к тому же очень мне хочется ту лабораторию-питомник на воздух поднять. Со всеми секретами, кодами и прочими прибамбасами. Что б и следа не осталось. Что б не попало кому в руки и не продолжили.
 Ого! Это чья в тебе кровь играет?
 Это общечеловеческая играет, Фёдор Иванович. Общая. Наша. Нормальная человеческая.
 Ибо хоть кто будет знать тайны, его вычислят и не жить ему.
 Ведь ты прав. Абсолютно и бесповоротно прав. И мне уж схотелось эту лабораторию разыскать и разобраться, что по чём.
 Нет. Тут одна разборка. Полтонны тротила и фитиль. Я уже приготовил. Наколупал со снарядов. Наплавил этаких кубиков килограммов по пять. Они на корме лежат под брезентом. Где то с тонну будет. Вот найду. Натаскаю и взорву. Ибо новые хозяева не оставят в покое. Одна лодка, вторая. Может, и экспедиционный корпус пришлют. Как я потом жить буду? Что скажу детям? Не успел? Побоялся?. А эти будут бродить по свету и заполнять весь мир. Кто даст хоть какую гарантию? А вдруг обычные женщины такого от них нарожают, что хоть с земли убегай. А куда? Куда прикажите?
 Нет, я буду здесь до тех пор, пока всё не уничтожу. У меня было несколько встреч с этими злобными. Как снайпер веду учёт. Бывает, и отсюда достаю.
Кстати, они боятся воды. Не прикасаются совершенно. И к берегу близко не подходят. Но тут и вода опасная. Акулы. Вплавь , никак. Только лодкой.
 Да Ваня-Ванечка. Кто б подумал в такой дали, да в таком месте встретить русского человека и с добавкой радости жизни. Как нам улыбнулась жизнь. Вот нас пятеро. Можно смело искать этот питомник. Я уже прилично хожу. А Колосов меня дрессирует по применению оружия. Это он правильно делает. Очень правильно. Собственно, Володя, давай ка новых наших братьев по положению, потренируй. Эти секунды жизни стоят. Право. И не будем откладывать в долгий ящик. Собираем автоматы и работаем.
 Никто не выразил особого восторга, но и не противились.
 Задача поставлена: найти и уничтожить лабораторию. Так что бы похоронить все секреты.
 А пока, хозяин приглашает за роскошный стол. Зелень, свежее жаркое, сыры, сладости.
  Ваня. Откуда?
 Там у меня отара небольшая. Беспризорная было. Приютил, приручил. Вот и масло, сыр, мясо. А зелень с огорода, что за скалой. Там и картошка, кабачки, баклажаны, зелень. Чуть украл. Сколько мне одному надо. Мизер. За рамками погрешностей отчётности.
 Вина здешние. Корабельные. Я ж один тут остался. У кого спрашивать. Не пью. Вот только по случаю.
 Приступайте. Не стесняйтесь. Господа капитаны – это презент.
 Плотно позавтракав, трудами хозяина, воинство двинулось на реализацию принятой программы.  Первой зацепкой решили избрать общежитие. Оттуда вести свои наблюдения и постепенно выйти на этот человеко – питомник, как его определил Хуан.
 На месте побоища оказалось всё чисто и прибрано. Ни следочка. Как будто ничего и не было. Даже скошенные пулями ветки исчезли. Чисто!
 Вот фирма работает, -пробурчал полковник. У нас бы целый месяц возились. А тут , мигом. Наверное, всех на золу переработали.
 Но кое где следы всё же остались, вот пуля, вот вторая. Опытный глаз нашёл следы. Но и трудов понёс кто то много.
 В общежитие вошли, как к себе домой. Кнопка, дверь. Входите. Всё по прежнему. Все яруса свободны. Все на службах.
 Вот пришли уборщики. Сделали своё дело и молча удалились.
 Наши воины прошлись по всем ярусам. Пусто .
 Так, так. Если ждать, то только вечером придут трудники на отдых и ночлег. А это ничего нового не даст. Как бы найти столовую, куда они на обед ходят? Там поболее что увидеть можно. Тогда надо ждать. Выбрать место на большой дороге и ждать.
 А может сходить в пепельную, где сжигают на золу, -спросил Колосов, -мы туда дорогу знаем. Может там что найдём, или хотя бы этих тружеников?
 А что. Дело. Они оттуда на обед ходят.
 Так. Осторожно выходим. Глаза во все стороны. Вы капитаны смотрите вправо. Это ваше. Хуан тылы. Мы вперёд. На всякий подозрительный или не подозрительный шум, движение – сообщать немедля. Тут доли секунд могут быть жизнь или ..того!
Вперёд. Через полчаса достигли «утилизаторной». Здесь процесс идёт на полную катушку. Чётные тела сложены в аккуратные штабельки. Одинаковыми кучками. Большая группа работников запустила все десять установок. Процесс идёт быстро. Работают слаженно, не мешая друг другу. Каждый своё. Уже гора коробок с золой. Вот приходят «пепельные» с зелёной полосой по плечам. Забирают коробки и уносят.
 Наши следом.  С километр прошли, и открылось большое поле. Как по линейке разбитое на участки. Огромные ёмкости с водой. По рядкам, как по арыкам в наших среднеазиатских республиках, течёт тёплая вода. Все овощи знакомые нам: лук, чеснок, морковь, картофель, фасоль, перец…..
 Всё ухожено. Ни травинки сорняков. И везде трудятся «пепельные».
 Вот эти с зелёной полосой, поставили коробки на площадку, забрали пустые и двинулись в обратный путь.
 Рабочие плантации подошли, взяли принесённое и стали, явно по плану, рассыпать  по грядам.
 Вот Так, -вымолвил полковник,-вот так. Всё в дело. Полный круговорот. Съел, сам в пепел и на грядку.
 Товарищ полковник, вы не объективны. Эти, от которых пепел, овощей не ели.
 Да. И то так. Всё одно путь один. Выращивал-ел-пепел-овощи. Такая жизнь.
 Но вот народ закончил работать. Собрали инструмент, сложили на место хранения. Разделись, обмылись водой из баков. Построились и пошли. Время обеда. Значит на обед.
 Спустились в сторону берега. Наши идут следом, сохраняя дистанцию метров двадцать, хорошо просматривая фланги и тылы.
 Вход. Широкий. Огромная зала. По другому и не назовёшь. Высоченный естественный грот. Куполообразный свод. По всей зале столы.  Накрыты для еды. Лавки. Прибор от прибора на метр. Большая чашка. Ложка. И…настоящий хлеб. Кажется даже тёплый. Народ расселся. Притих, и как по команде взялся за ложки. Если бы их увидели здесь в первый раз и ничего о этих рабочих не знали, то приняли бы за обыкновенных людей. Вот устали. Вот пришли, сели и принимают пищу. Только что молча. Так это и положено молча.
  Наши внимательно осмотрели всю столовую. Каждый ряд совершенно одинаков. Только «мундиры» разные. По цвету.
 Не спеша употребили, что было в чашке. Запили большой кружкой жидкости. Посидели минут пять. Встали и ушли.
  Вышли уборщики. По армейски - столовый наряд. Собрали посуду в большие короба и унесли внутрь. Наверное, в посудомойку. На наших воинов –ноль внимания.
 Но раз не прогоняют, надо посмотреть всё хозяйство. Может удастся попробовать и пищу. Которая по запаху, похожа на овощное рагу.
 Вот явно варочный цех. Большие электроплиты. А раз плиты, должен быть дежурный электрик. Не могут же они, эти все агрегаты работать без обслуги.
 Может лёгкую аварию сотворить? И посмотреть?
 Нет, давайте пока посмотрим всё.
 Вот и посудомойка. Десяток рабочих моют посуду. Как обычно. Горячая вода, щётка. И на стеллажи.
 Дальше- склады, небольшой запас овощей, вероятно на одну варку. А масло? Его как и нет. И вообще больше ничего.
 Вот комната. Ещё. Пусто, пусто. Но в них кровати, столы. Это ж для кого то.
 Кто живёт, кто за столом сидит?
 А вот и повезло. Комната. Стол. За столом четверо. В простой гражданской одежде.
 Наши вошли. Хозяева встали.
 Гутен таг, господа.
 Здравствуйте, здравствуйте. Давно вас поджидаем. А вы всё то воюете, то бродите по острову. Присаживайтесь. Отобедайте с нами.
 Благодарствуем. А нам можно такую пищу кушать?
 Конечно. Это обычная человеческая пища.
 Спасибо. А скажите, кто вы. И что вы здесь делаете. Ибо вы первые, кого мы здесь встретили из разговаривающих.
 Мы управленцы. На нас сходятся все вопросы функционирования запущенной в эксперимент системы. Короче: мы просто люди.
 Да вы садитесь. Сейчас принесут обед.
 Обед, ладно, нам интересна ваша работа и что это за проект.
 Всего мы не знаем. Мы гражданский персонал. И сюда прибыли после катастрофы, в результате которой вся военная деятельность прекратилась. Остался только рабочий эксперимент.
 Подали обед. Обычный, человеческий обед. Нечто вроде супа с бараньими рёбрышками. Наваристый, острый. Серебряные ложки. Крахмальные салфетки. Прекрасная посуда. Как Колосов определил: -Саксонский фарфор.
 Расписанная сценками из деревенской жизни.
 На второе жаркое. Явная баранина. С большими кусками картофеля.
 Полковник поморщился было, но хозяева уловили и тут же как успокоили. Нет, нет. Это с другого огорода. Туда пепел не носится. Это отдельный наш, так сказать, огород.
 Затем чай. Настоящий чай. С сахаром и крендельками.
 После еды все перешли в другую комнату. Расселись в кресла и разговор продолжился.
 Хозяева видно давно соскучились по людям. И наперебой стали рассказывать такое, от чего в жилах начала потихоньку остывать кровь.
 Нас было человек пятьдесят. Доктора. Механики, энергетики, организаторы производства. Но, вот  видите, осталось четверо. Мы корректируем процесс работ этих изменённых людей в том случае, если возникает тупиковая ситуация. Но вот за десять лет, как мы приняли вахту, наши умения не понадобились. Система работает без сбоев.
 Задача системы: отработать методику использования изменённого человека. Т.е. как бы и вид человеческий и организм полностью человеческий, но функции мозга, значительно искусственно, ограничены и действует это существо по программе, которая заложена в чипе, в браслете, который надевается на руку. Если браслет снять, оный будет просто лежать. Даже не встанет поесть или помочится. Браслет выдаёт все команды. И это существо их выполняет. Какой браслет оденете, то и будет делать.
 Вся система разбита на простые, элементарные элементы, где ошибка исключена. Как крестики и нулики. Либо-либо. Ни смеси, ни чего ешё другого не предусмотрено.
 Вот и работает, без сбоев. А мы только едим и спим. Да иногда в картишки перебросимся.
 На свободу не выходим. Там очень опасно. Все наши коллеги погибли там, на свободе. Там бродят шайки существ, которые , будучи людьми, попали под катастрофу, когда разбился самолёт с веществом страшным по своему действию. Вот эти «пепельные» получились от малой дозы, так скажем. А буйные от большей. А ещё большая приводит к смерти.
 Вот эти буйные и терроризируют всех живущих на острове. Если кто остался.
 Нам доктор рассказывал, что вот таких, как эти «пепельные» выращивают здесь же на острове. Он туда ходил несколько раз пока его , простите, не съели буйные. Всё как в плодовом питомнике. Выбирают особь. Замораживают в жидком азоте, строгают на пластинки и помещают в инкубатор. Как куриные яйца. Там они прорастают, как растение. Поливают, удобряют, подкармливают всячески. И вырастает сушество с функциями человеческого тела. А дальше, просто. Одевай браслет или пояс (функциональная программа) и получай пекаря, столяра, водителя, лётчика.
 Высший профессиональный класс. И за тарелку супа будет вкалывать всю жизнь. Очень выгодно на любом производстве.
 Простите, а у вас какие планы? Можете отдохнуть. У нас просторно. Есть комнаты для спорта, там всякие тренажёры. Есть бассейн, там морская вода. Свежая. Постоянная циркуляция. Спальные комнаты. Вот, что интересно, то на всём острове не курят. И людей в службы подбирали с детства некурящих. Что то в этом есть. Серьёзное что то. Или психика, или физиология какая, но факт. Поэтому и курительных комнат не предусмотрено.
 А вообще, что я вам говорю. Пойдём  и посмотрите сами. Понравится, так пожалуйста. За постой и еду платить не надо. Всё за счёт заведения.
 А, простите, откуда такие деликатесы?
 Это наш повар. Он нормальный. Большой любитель охоты, между прочим. Весь остров обшарил. Знает на какой веточке какая птичка сидит. И очень осторожен. Его, эти дикие, даже не замечают, так он умеет. Вот он и промышляет дичь, и готовит прекрасно. Сам большой любитель поесть. Сейчас ушёл порыбачить. Обещал уху и разварную рыбу. Поэтому полдника не будет. Обойдёмся соками и свежими фруктами.
 Скажите, уважаемый, а мы можем с ним встретиться и поговорить?
 Сколько хотите. Только он освободится поздно. После ужина он долго возится на кухне. Что то там копается, готовится к следующему дню. Потом осматривает всю кухню. Он, ко всему энергетик, и на его попечении вся электрика. Он дотошно всё проверяет, что бы не было отказов.
 Потом часиков в одиннадцать приходит к нам и мы в картишки и перебрасываемся.
 Скажите, пожалуйста, а вы сами не видели этот питомник?
 Нет. И не хочется. Я простой, нормальный человек. Для меня такие выкрутасы против моих убеждений. Но я наёмный, делаю своё дело, за которое получаю зарплату.
 Простите, а кто же платит, если здесь нет никого, тем более бухгалтерии и денег.
 А здесь и не надо. Мы контракт подписывали дома. В Мюнхене. И деньги там в банке положены на наше имя. Так и проценты идут с положенной на весь срок суммы. Мы не в накладе. Семьи не бедствуют. Очень даже не бедствуют.
 Простите, а на сколько лет подписан контракт?
 В принципе, это коммерческая тайна, но раз такие необычные условия и вы, явно, не конкуренты, то пожалуйста: на 25 лет. 7 июля 1965 года сюда придёт транспорт и увезёт нас домой.
 Как я понимаю,- спросил Колосов,- вы подписали бумаги в 1940 году.
 Именно так.
 Но, -продолжил Колосов, -за это время многое что изменилось в мире.
 Ну и что? Контракт имеет силу навсегда. Деньги перечислены сразу за все 25 лет. И там хоть камни с неба, но все условия контракта свято выполняются. Мы вот сидим тут и не рыпаемся. Хотя и переживаний без числа.
 Колосов глянул на полковника, но тот отрицающее покачал головой. Мол, молчи. Ни про войну, ни про раздел Германии. Пусть им, как есть. Хуан то же понял молчаливый разговор и кивнул головой. А до капитанов, как то и не дошло, или они и не хотели вмешиваться. Им только срок сидения здесь ещё три года показался великоватым. Но деться некуда. Сиди, жди оказию.
  Ужин был роскошный.  Двух громадных угрей хватило на всю компанию за глаза. В ухе ложка не падала, а стояла торчмя.  Разварная, как было определено изначально, оказалась горячего копчения. Можно мякоть есть просто ложкой. К рыбе подали белое вино.
 Сам повар, оказался вполне соответствующим своей основной профессии, кругленьким и весёлым человечком. Неизвестной национальности. Чернявый, как наши черкесы или армяне, говорливым, как испанец (почему испанец никто не мог сказать, но так решили, хотя никто испанским не владел и испанцев в глаза не видел), с хитринкой в глазах, но очень внимательным взглядом. На вид лет под сорок. С хорошо развитой мускулатурой и мощной шеей.  Волосы подстрижены  под немыслимую моду. Видно сам себя стриг. Где достал, где мешали, там и убрал. Но вида причёска не портила и даже придавала определённый кураж.
 Для местных, конечно, значения не имеет, кто и откуда, а вот для наших воинов это серьёзно. И бдительность не отменяется.
 Ужин прошёл, можно сказать, весело. Знаний языка у всех хватало, что бы всё понимать. А мелкие детали воспринимались как то автоматически.
 Наши поосторожничали и вино не пили, а местные и капитаны подналегли с усердием. Как то даже и расслабились. И потекли речи самые разные и обличающие в особенности. Отсюда и стало кое что ясно. Капитаны тоже чистые наёмники на один рейс. Туда и обратно. Деньги в банке. Страховка подписана. Даже на предмет пропавшего без вести. Денежка капает. А может и нет. Мир то изменился. И не в лучшую сторону. Но капитанам это не очень, им бы только домой живыми вернуться.
 Потом сели, в небольшой комнатёнке за карты. Нашим гвардейцам предложили комнаты. Хоть по одному, хоть по два. Конечно, наши предпочли не разлучаться.
 Но вот с поваром поговорить о деле не получилось. Он так увлёкся игрой, что на все вопросы отвечал без нужного внимания и точности.
 Оставьте, господа, ваши вопросы на завтра. Всё расскажу. И где эта клиника –инкубатор. И с главой познакомлю. Там совсем старенький профессор. Это его изобретение и он над ним трясётся как над красивой и неверной женой.
 Всё расскажу и покажу. Это там, где река впадает в океан. С правого берега. В паре, тройке километров  от устья. Там высокие скалы, цельные горные массивы, в них оная лаборатория и есть.
 Завтра, завтра, господа.
 Наши оставили игроков и ушли в свою комнату. Поначалу сон не шёл, но потом как то и отключились.
 Вдруг, среди ночи, Колосов проснулся от грохота пистолетного выстрела. Полумрак. Никаких движений. Пахнет пороховой гарью.
 Приснилось, что ли? Где тут выключатель.
 Вспыхнул свет. На полу лежит повар с дыркой во лбу. На кровати сидит полковник с пистолетом в правой руке  и торчащей  финкой в левой, чуть выше локтя.
 Фёдор Иванович?
 Такое дело, Володя.  Лежу. Ночничок чуть светится. Смотрю, тень надо мною нависает. Так медленно, медленно плывёт. Не успел и подумать о чём, как бахнул из пистоля. И  оно вот что получилось. А рукой как то интуитивно прикрылся. Не соображая ничего. Ты уж прости, разбудил.
 Полковник явно не пришёл ещё в норму. Ибо, какой разговор о неожиданной  побудке, когда финка была нацелена безошибочно в сердце.
  Так - так, господарь повар. Вот ты , гад, кто на самом деле. Тебе край не хотелось показывать этот объект. Край! Вот ты и выполнял задачу по охране оного таким образом. У, гад ползучий!
 Теперь Фёдор Иванович, давайте извлекать финочку. Сейчас я простынку изорву на перевязку и подушку потереблю, может ватная. Именно так. Прекрасный хлопок. Приготовились. Вы выдёргивайте, а я сразу тампон и повязку.
 Смирнов резко выдернул нож. Колосов на пару секунд нарочно задержался, будет ли кровь бить фонтаном или нет. Главные сосуды целы или повреждены. Но кровь не брызнула. Пошла легонько. Совсем не сильно.
 Ура, товарищ полковник, и на этот раз нам повезло.
 Чего, уж, Колосов везти то? Лучше бы без этих везений.
 Да, Фёдор Иванович. Оно лучше, но пока хоть так. Всё в строю.
 Повара затолкали под кровать. На пол набросали постельного белья, выключили свет и тихонько вышли в коридор. Никого. Пристроили своё барахлишко в уголок и затихли. Час, второй. Вот приоткрылась дверь, с пистолетом в руке выскользнула фигура одного из местных,  полностью одетого и с автоматом на груди. Следом второй, третий.
 Что Яника нет? Застрял.
 Да я как бы шум слышал оттуда.
 Какой может быть шум, он их убрал одним ножом. Что ты Яника не знаешь. Он как рысь. Собака ухом не поведёт.
 Идём посмотрим.
  Может ещё подождём Наверное в документах роется и в багаже. Видал у них ранцы какие. Там может много быть интересного.
 А братва, так это вы по наши души? И повар, этот Яник, с вашей кодлы. Вот только, где ваш четвертый. Уж не в засаде где сидит?
 Ладно. Не будем искушать судьбу. Раз война, значить по законам оной и быть. Коротко дрогнул автомат Владимира Исидоровича.
 А следом  звонкий выстрел полковничьего пистолета.
 Вот, Володя, твоя наука на пользу. Четвёртый за нашей спиной стоял. Выжидал. Только ты пульнул по «браткам», а он секиру занёс. Блеснула. Вот на блеск я и пальнул.
 Вот тебе и угорь в собственном соку горячего копчения.
 Да, Фёдор Иванович, я вчера ещё присматривался к этому повару. Указательный палец у него с этаким небольшим вывертом, как у снайперов. Я сначала подумал, что от частого применения кухонного ножа, там тоже указательный палец в особой работе. Хоть сомнение и осталось. а расслабился. В гостях тоже надо спать по очереди. Мы и на подлодке с вами сваляли  халатность. Спали оба. Вот и накатило. Впредь умней будем.
 Ну, что? Пойдём Ивана искать и этих капитанов, или до утра здесь перебудем.
 Пожалуй здесь посидим.  Из коридора виднее. Только всех четверых надо в комнату убрать.
 Сделали.
 Ночь прошла. Совсем светло. И коридор освещен солнцем откуда то сверху. Лучи скользят по плоскости прозрачной кровли. Тишина.
 Прикройте тылы, товарищ полковник. Палец на спуск.
 Осторожно прошли к комнате, откуда вышли эти четверо. Пусто. Следующую, ещё, ещё. Вот оба капитана. Но уже бывшие. Уже ни чем не помочь. И, похоже, работа повара. Такие же финки. Со свастикой на рукоятке. и чьей то головкой в торце. Жаль ребят.
 Идём дальше.
  А вот и Ванюшка. Сидит на полу и обувается.
 Ваня, что ты на полу то сидишь? Стулья, диван есть.
 Какой диван, брат. Он занят.
 Кем?
 Да вот гость ночью приходил. Так и гостит теперь.
 Что?.
 Да вот лёг, а душа волнуется. Что то всё гладко и ровно. Контракты, деньги за 25 лет вперёд. Где такие щедрые дураки живут. Я то сам капиталист. Копейку просто за так не выпущу, а тут звёзды с небес. Это вам, советским, такую лапшу навешать можно, а мне никак не пройдёт.
 Ну вот я и собрал барахлишко, скрутил как тело, надел на него свою одёжку, укрыл простынкой с головой, а сам под гардину и спрятался. Час, второй, третий. Вот и дождался. Дверь открылась. Вошёл какой то парень, русоволосый, и не очень меня спрашивая, всадил нож в манекен. А я его, тут же, и по затылку со всего маху. Только позвонки и хрустнули. Вот теперь он на диване, на моём месте, а я натягиваю свою обмундировку, правда, с дыркой. Испортил подлец  такую одежду. Это ж настоящий хлопок. Не нейлон с химией.
  Вот такое гостеприимство, братья.
 А как у вас дела?
 Дела, Ваня, как сажа бела.
 Как  сажа бела? Она ж чёрная.
 Это такая пословица –поговорка, когда поганые дела. Совсем поганые.
 Капитаны –ист тод. Оба. Так и лежат в своей комнате. С ножиками в сердце. А на рукоятках натуральная свастика. Вот Фёдора Ивановича подпортили. Его повар намеривался в сердце. Руку пропорол. Вишь на перевязи.
 Болит?
 Конечно болит. Как же ей не болеть. Живая ж. Да и моя собственная.
 Так, так. А как же нам отсюда выбираться. Это ж паучье гнездо какое то.
 Шайка гестаповцев. А интересно, документы при них есть? Давайте поищем.
 Смотри.
 Хуан быстро проверил карманы своего. Пусто.
 А воротник, подкладку. Всё прощупай и распори. Может она на ткани его «документа».
 Точно. Вот тряпочка, явно одежонке лишняя. И печать на ней с орлом. И написано, что оный есть майор особого отдела  JL А имени нет. Только цифры: 2231.
 А в каком месте это было пришито?
Ха-ха.  В гульфике.
 Правильное место. Там только таким тварям и находиться.
 Не скажи, это правильно выбрано. Толково. Противника надо уважать. Тут шапками не закидаешь.
 Осторожно двинулись в обратный путь. Вот комната капитанов. Оба в тех же позах. Ваня, мы прикроем, посмотри у этих документы.
 Есть. Как и положено, в нагрудном кармане. Всё соответствует истине.
Пошли дальше. Вот комната откуда вышли те трое.
 Вы Фёдор Иванович ложитесь вот сюда. Я лягу здесь. А ты Ваня, по моей команде, распахивай дверь.
 Давай!
  Дверь распахнулась и рой пуль пролетел над головой Колосова. Его автомат тоже тявкнул и наступила тишина.
 Минута, вторая. Иван с полковником прикрывают. Колосов не торопится. Он как бы чувствует, что это не финал. Нужна граната. Но она в карманчике, а ему нельзя отвлекаться ни на секунду. Он пытается левой рукой дотянуться, но не получается.
 Хуан понял замысел, подполз и достал искомое.  Колосов вынул чеку, отпустил скобу, три секунды подождал и вкатил лимонку на середину комнаты, а сам мгновенно откатился от проёма. Грохнуло и моментом Колосов там. Пара выстрелов. Тишина.
 О, Колосов, я хочу домой. Мне эта война уже совсем не нравится. На пенсион. Домой в деревню. На речку карасей ловить. Пропади оно всё пропадом. Хочу домой. Идём.
 Сейчас, Фёдор Иванович, повара только проверим, на предмет документа.
 Хай ему грець! Тому повару. Тикать надо.
 И то так.
 Они осторожно, прикрывая друг друга, вышли на улицу. Солнце уже на высоте. Лёгкий ветерок.
 Пошли ко мне на корабль. Там спокойней. Отдохнём, позавтракаем.
 Да, пошли.
  Легко сказать пошли. Это не по парку в Казани. Тут на каждом метре сюрпризы могут быть.
 Но благополучно добрались. Переправились на корабль. Колосов всё тщательно осмотрел. «Мин нет». Сделал заключение.
 Хуан занялся едой, а наши воины, обжегшиеся на молоке, с усердием стали дуть и на воду.
  Ты спи до часу, я с часу до трёх. Ложись, Володя. Остынь.
 Колосов улёгся в тенёк, а полковник, сжав в правой, здоровой руке, автомат и, устроив указательный палец на спуске, прижался спиной к стальному щиту башни, и заступил на вахту.
 Вот такие пироги, полковник, размышлял он. Всё далеко не так просто. Тут ого какая серьёзная компания. Надо быть чрезвычайно осторожным и предусмотрительным. А пока, не отвлекайся и не засни.
 Голова побаливала. Рука отчаянно ныла. Но он не давал мыслям разбредаться. Стойко держался, хотя глаза пытались закрыться и мозг провалиться в сон.
 Держись, Федя, как будто  доносился  голос отца. А может быть и доносился.
  Хорошо отдохнули. Почистили оружие.
 Что дальше делать будем?- спрашивает полковник Колосова и Ивана, -отдыхать дальше или разрабатывать операцию по уничтожению заразы.
 А что там разрабатывать, берём взрывчатку, находим этот объект и рвём, загорячился Хуан. Повар примерно обозначил место. Туда хорошая дорога. Только бы не нарваться на белых охранников гитлеровцев и чёрных существ. А так, не сложная прогулка. А может пока без груза найти лабораторию, а потом всё доделать. Вдруг придётся долго ходить. И повар не дурак, он не мог сказать правду.
 Почему не мог. Планируя нашу ликвидацию,  он, ничем не рискуя, мог и правду говорить.
 И то так.
 Как Колосов ты думаешь?
 Думаю, товарищ полковник, что надо всё с собой брать сразу. Мало ли что может случиться. Может дорога только в один конец быть. Здесь, как я уже насмотрелся, всякой всячины напихано. Может и хозяева разные между собой дерутся. И разные команды засылают. А мы как между двух камней очутимся. Так воюют меж собой, а на нас объединятся. Дело то край какое серьёзное. Не меньше, как судьба человечества. Сколько войн, сколько горя сами себе приносим. Вот и тут такой кусочек лакомый. Разводи где то в подвальчике людообразных и гоняй на работы. Износился – в пенал. На пепел. И продавай удобрения.  Производство безотходное. Любой капиталист ухватится. Так что надо сразу эту заразу под корен6ь.
Что ж, подвёл итог прений полковник. Тогда готовимся. Командуй Владимир Исидорович. Тебе управление, мы с Ванюшкой рядовые.
 До конца дня укладывали –переукладывали барахлишко. И патроны надо, и взрывчатку, и харчи. Вот и мостили добавляя-убавляя. Утряслись.
 Только солнышко выглянуло из морской воды, наши двинулись в поход. Благополучно причалили к берегу, спрятали лодку, притопили  концы (верёвки), поставили сторожки, что б видно было чьё то посещение. К чуть видимому кончику каната привязали пару гранат. За чеку. А вдруг гости, не званные. Война! Жизнь началась по её законам. Кто кого.
 Вот поднялись до главного тракта, на котором общежитие, столовая, дальше аэродром. Ранцы усиленно давят плечи. У каждого по 25 кило тринитротолуола, который умница Хуан добыл из снарядов.  Поначалу и тяжко. Идут крайне осторожно. Присматриваясь и прислушиваясь. Приближаясь к общежитию, приметили сидящую на скамейке под раскидистым деревом парочку.
 Вы тут сидите, я посмотрю. Колосов снял поклажу, осмотрел оружие и исчез в лесочке.
 Парочка оказалась очень интересная.
 «Вы, капитан мне про морали не упоминайте. Мы здесь не в детские игры, а всерьёз занимаемся. Это проблема человечества и нечего слюни пускать о нескольких сотнях или тысячах погибших. И нам, кстати, за это платят хорошие деньги. Поэтому переодевайте «пепельных»,  вешайте им ошейники с программой солдата. Задача убивать всех, кто попадёт в поле зрения. Как у лягушки- всё что движется в рот. И здесь, как двинулось –туда огонь. Не забудьте дать ограничение, что по своим не стрелять. Т.е. кто в одежде «пепла» - есть свои. И не нюнькайте при мне более. Дорабатывайте программу и сами переодевайтесь. Мне и майору одежонку принесите тоже. Вчера  надо было активнее работать. Доминдальничали. Дипломаты вонючие.»
 Так мы хотели выведать у них всё.
 Ну и что, выведали? Шесть  - два не в нашу пользу. То было десять офицеров, а теперь четыре. Да один нытик, к тому же. Думкопф!»
-Яволь.
 Колосов скользнул обратно.
 Что, Володя?
 Там рабов перепланируют в солдаты. Новый браслет и пахарь становится солдатом. Три офицера. Капитан, майор и их начальник. И кто то, четвёртый. А всего было десять. Шестерых они потеряли.
 Так. А этот начальник так и сидит на скамейке?
 Уже нет.
 Ущёл?
 Нет. В кустиках теперь на вечный покой.
 А остальные?
 Не знаю. Тот капитан вошёл в общежитие.
 Одеваемся. Пойдём туда. Надо вмешаться, если успеем.
 Площадка перед воротами пустая. Двери полуоткрыты. Тишина.
 Колосов прокрался и заглянул. Пепельные стоят взводными колоннами. Трое офицеров, один из них, лицо знакомое Колосову, капитан моралист –нытик, укрепляют на запястьях новые браслеты, снимая прежние. Раздают оружие.
 Во! Раз и солдат.
 Что то нажимают на панельке. Дело медленное, но все стоят по стойке смирно и не ропщут. Но оружие держат по солдатски, как давно знакомый инструмент.
 Сколько ж их тут? Эта лавина пострашнее чёрных. Эти вооружены и в программе вся солдатская наука.
 За мной, только и шепнул Колосов. Снимай тол. Сюда к двери. Время на секунды.
 Колосов проталкивает две сумки  в проём двери, суёт в третью гранату, осторожно вынимает чеку. Показывает рукой куда надо отойти и, убедившись, что команда исполнена,  кладёт сумку за дверь, рядом с остальными, жмёт кнопку закрытия двери и мчится к товарищам.
 Как долго тянулись эти секунды. Вот Колосов уже почти рядом с друзьями, вот они вскакивают, что бы убегать и … страшный грохот вздыбливает холм, внутри которого готовилась смерть всему. что было на острове.
 Двери вырваны, вся площадка перед входом подметена, как и пылесосом не сделать, кусты вырваны с корнями и унесены, густой вонючий дым валит через трещины в своде и дверной проём.
 Да, Володя! Это мы дали,- проворчал полковник, все запасы разом.
 А что делать? -  и Колосов пересказал все подробности того, что увидел внутри.
Вынужденно. Совешенно ни как по другому. Ведь эта орава перебьёт всё. И людей и чёрных и  животных. Пока будут патроны станут стрелять, закончатся –пойдут врукопашную. Бей всё, что движется. Такая программа.
 -А скажи , Володя, там были остальные офицеры? Да, трое. Они браслетки навешивали. И дело уже к концу совсем подходило. Потом: вперёд! И тотальноё уничтожение.
 -Вот и дела, товарищ Хуан, дела. -Вздохнул полковник. Эт тебе не по синему небу белые полосы пускать. В полку начну рассказывать, так не поверят.
 А вы не рассказывайте.
 Как это не рассказывать?  Как это в себе носить одном? Я не скажу, так камни завопят.
 Хуан вздохнул тяжко, -пошли домой, что ли? Без тола дальше нельзя.
 Может посмотрим что внутри?
 Нет. Там ничего нет. Это как в бочке. Не на просторе.
 Ну и ладно.
 И воину пошли обратно.
 Ложись, -вскрикнул Колосов,- и падая, в полёте, выпустил  стайку пуль из своего АК.
 На их головами прошла очередь, направленная умелой рукой. Как раз по поясу прорезала бы. Ай да Колосов, ай да глаза.
 Откатились к кювету, перебрались в лес. Стрельбы нет. Тихо.
 Всё, товарищ полковник. Домой нам нельзя. Они не пионеры. По всему пути будут такие пикеты. Кто то нас и завалит. Однозначно, домой путь закрыт. И, пожалуй везде перекрыто. Нам теперь в ящериц перепрофилироваться надо.
 -Что предлагаешь?
 Двигаться к объекту. И самой трудной дорогой. Может и ползком.
 С этой точки порядок движения таков: я уползаю метров на 50 в хорошей видимости, вы товарищ полковник прикрываете меня, Ваня –вас, с тыла. Затем я вас обоих. И таким макаром уходим дальше от дороги к скалам, туда, где самолёт разбился. За эти годы действие отравы давно кончилось, а нам будет психологическим прикрытием.
Всё. Вперёд.
 И Колоссов ящеркой скользнул по лесу.
 Тут чистая проза. Ползи и ползи. Слушай, смотри. Оберегайся и оберегай.
 Через час остановились на отдых.
 Хуан молчаком выковыривает из волос всякие веточки, палочки. Сопит и посмеивается. Что так избегал воинских упражнений, а теперь сколь хочешь привалило.
 Полковник тихо вспоминает авиационную терминологию и клянётся, что даже на речку, на рыбалку никогда в жизни не пойдёт, а к лесу и на километры не приблизится. Эко сколько всякой живности. Когда на ногах и не видишь, а на брюхе, так вся тварь знакомится лезет и целоваться.
 Но путь далёк и к вечеру, когда путники были уже у осколков разбившегося самолёта, ворчание полковника вполне закончилось. И он даже шепнул Хуану, -а, знаешь, Ванюшка, это вполне приличный способ передвижения. И, главное, встречных нет.
 Перекусили. Помня первый случай, устроились под скальным выступом, где нападение сверху невозможно, а с открытой стороны –два сторожа. Один спит, двое охраняют.
 Вот так и ночь прошла. Солнце встретило их в дороге. Где они пошли во весь рост, но с такой же расстановкой.
 Трое суток. Как то и нервы пришли в порядок. И привыкли к такому способу перемещения. Скоро должно быть море. Берег.  Если повар не врал, то это уже близко. А значит и бдительность треба повысить.
 Скорость снизили. Вот с вершины очередного утёса видно море. Километров пять, семь, а может и все десять. Слышно, как слева грохочет река. Это не очень хороший сосед. Мешает слушать лес.
 Перешли на горизонтальнее положение. Снова как ящерицы. Когда 50 метров, когда и по 10. То кустарник густой и не просматривается, то так густо кроны смыкаются, что совсем полумрак. Вот Колосов дол сигнал: замри! И исчез из поля зрения. Хуан попнулся было вперёд, но Смирнов его осадил.
 -Лежать! Жди команды.
  Вот Колосов незаметно подобрался к ним.
-Тихо. Сторожевой стационарный пост. Шестеро. Белые, нормальные. Флотская форма. С винтовками. Значит, где то недалеко объект.
-И что, Володя, дальше?
 -Обойдём. Не будем будоражить. Они давно здесь. Не менее месяца, судя по отходам.
 Какие отходы?
 Разные. Банки, упаковки, а главное –туалет. Это самый главный и точный показатель.
 Ну, разведка. Вот вам приходится. То ли дело у нас: дыши свежим воздухом, любуйся синим небом.
 Ага, Фёдор Иванович, пока пол крыла кто не откусит.
 Ну, Володя, тут случай редкостный.  Ведь, в основном, летаем, а не падаем.
 А у вас основное, прости, не в обиду сказано, -  принюхиваться, прислушиваться. Ибо другого варианта нет. Не пойду в разведчики. Останусь пилотом.
 Так вы ж на пенсион только что собирались, Фёдор Иванович?
 А что? Вот завалим эту контору и пойду. Если живой останусь.
 Передохнули, проползли вверх по склону, минули охрану и двинулись в сторону берега.
 Долго вынюхивали, высматривали охранную позицию противника, но ничего и не попалось на глаза.
 Устроились на ветерочке, на плоском камне в редких кустиках. Совсем завечерело. Солнце скатилось за воду. Побрызгало цветными лучами и спряталось.
 Вот посыпались камешки. Сверху, как гостинчик, этакий крупнячок, прямо  Колосову к ногам. А следом парочка морячков. С винтовками за спиной.
 «А что,Эд. Давай вот здесь и остановимся. Чисто. Безопасно. Обзор хороший. Стели полог. И приляжем. Может и вздремнём.»
 Ты что? Вздремнём. Мы ж на посту.
 Какой пост? Это нашему тупорылому боцману везде диверсанты мерещатся. Он уже всех загонял. И днём и ночью. Да и кому эта хата нужна? Собралась кучка шизиков, колдуют над своим проектом, а нам их сторожи день и ночь. От кого? Вот мы с тобой уже пятый год здесь торчим. Ты видел хоть кого кроме этих чёрных-бешенных. Так тем эта контора и не нужна. У них с головой совсем полный крендель. Хотя, может и они продукт этой лаборатории. И я тебе скажу, как своему другу детства, очень дурно пахнет вся эта затея. Не то, что мы влипли, нет. Наша задача проста. Но и мы как бы участники большой мировой провокацию А может быть и чего то мерзкого и опасного для всего человечества.
 Вот смотри, война кончилась. Живи с миром. Нет! Кого то надо уесть. А чем кончается? Мы биты! Нам уши надирают! И ничего в прок не идёт ни кому. Всё отыграться хотят.
 Давай вот по сиаканчику выпьем и заступим на пост до утра. От этого дома одна только польза, что спирт дешёвый. Подходи и наливай сколько надо.
  Морячки хлебнули по стаканчику. Запили. Зажевали из банки консервами. Один завалился спать, а другой уселся на тёплый камень, положил рядом свою винтовку, и загрустил.
 Но долго не пришлось ему в мыслях где то пребывать, винтовка, как бы сама собой медленно и неслышно отползла, а твёрдая рука Колосова наглухо перехватила дыхание. И таким ласковым голоском шепнула в ушко: « один звук и ты покойник. Не делай из себя героя. Для тебя война кончилась. И, если пикнешь, то и для твоего детского друга. И в его гибели будешь повинен ты. Уразумел?»
 Да. Обозначил движением морячок.
 Вот и гут, вот и поговорим. Пойдём чуть в сторону.
 Колосов с охранником отошли, а Хуан с полковником блокировали второго.
  Рассказывай. Сколько вас?
 Тридцать.
 Сколько командиров?
 Один. Боцман.
 Откуда вы? Где ваш корабль?
 Нас высадили с подлодки в устье реки месяц назад. Мы сменили прежнюю вахту.
 Ваша задача?
 Охранять объект.
 Какой?
 Лабораторию.
 А что там в ней?
 Не знаю. Мы внешняя охрана.
 Круглосуточно?
 Часть постов стационарно, на полный срок. А часть только на ночь.
 Кроме вас есть кто?
Не видели. Мы в отдельной казарме.
 Чем питаетесь?
 Свои запасы, что с корабля.
 Жить хочешь?
 Да!
 Присягу давал?
Да!
 Что нам с тобой делать? Мы идём уничтожить эту лабораторию. Она выпускает, как с конвейера человекообразных существ. (И далее Колосов пересказал всё, что знал). Вот такие пироги, моряк.
 Кто твои родители, то? Богатые, бедные?
 Были бы богатые, не мотался по таким углам. В худшем случае, на корабле служил бы.
 Но ситуация всё же удручала парня. И присяга, и родители дома, и жить хочется.  И он понимал, что теперь не время шуток. Что его смерть стоит совсем рядом. А что делать? Пикнешь-смерть. Вот и ищи решение.
 Конечно, рассказ Колосова его не очень тронул. Не сделал соучастником операции, но и несколько смягчил своё предательство, которое, как не крути, а состоялось.
 Вот, ты, морячок, войди в моё положение. Отпустить тебя нельзя. Сам понимаешь. Убивать тебя я не хочу. Ибо нет твоей вины в делах этих прохиндеев и нет смысла в твоей смерти. А что делать? Связать вас и оставить здесь? А вдруг нагрянут дикие местные. Так вас живьём съедят.
 Куда вас девать? Агитировать в помощники? Утопия.
 Скажи, что делать?
 Колосов и сам не знал. А что делать. Конечно, по всем законам жанра, надо убирать. Но как поднимется рука на уже не опасного  человека. Который вообще, по сушности, и ни при чём. Советоваться с остальными, так это просто уход от ответственности.
 Надо принимать решение самому.
 Так, воин, слушай сюда. Я оставлю вас здесь. Живыми и не связанными и не привязанными. Под ваше честное слово, что вы мешать нам не будите. Сидите здесь двое суток. Если вас найдут раньше и заберут, то я не в претензии. Но если сами, то извиняй, по одной пуле ваши. Я найду. Ради проучения. Ибо я русский десантник и для меня честь очень много что значит.
 Понял?
 Да.
 Слово?
 Да!
Генрих, проснись. Генрих!
 А? Что случилось, Эд?
 Ничего. Проснись.
 Ну. Проснулся. Что такое?
 Плохо наше дело, Генрих. Нас взяли в плен.
 Как? Кто? Я же вот он, не в плену, - начал заводиться Генрих.
 Успокойся. Нам ничего не грозит. А что мы в плену, так легко убедиться. Где твоя винтовка? Нету? И моей нет. Так что мы с тобой полностью обезоружены. А пистолетов и ножей у нас и не было. Гранат – тоже.
 Подожди, Эд. Я что то не пойму. Если мы из охранников превратились в пленников, то почему не связаны, почему никого нет? Или я сплю? И это не на самом деле?
 Дело в том, Генрих, что мы в плену у русских десантников. Они пришли уничтожить эту лабораторию.
 Ну и правильно пришли. Давно эту мерзость надо снести с лица земли. Что придумали. Это ж уму нормального человека непостижимо. Делать тело. Без души! Без чувств. Так, набор мышц. Мы как то ночью с Францем пробрались внутрь. Там вообще никого. Только в боксах растут тела. В какой то питательной среде. Этих камер там десятки. Франц, а он здесь уже второй год, говорит, что сначала какой то кусочек закладывают в баночку. Там образуется маленькое тело. С орешек. Потом оно быстро растёт, его пересаживают с камеры в камеру и через месяц получается в полный рост.
 Потом испытания проводят. Ведут в цех, надевают на руку нечто вроде манжетки. И эта  «штука»  начинает работать. Пилит, строгает. Делает табуретку. А «учитель», натихую, снимает пилу и ставит тупую. Тот только пилить, а она рвёт древесину. А ведь только что нормально работала. Обычный  рабочий взъярился бы. А этот, не пикнув, снимает тупую, находит в шкафу хорошую, ставит и продолжает работать.
 Со стороны смотреть, жутко становится, а если ещё и знаешь. чо по чём, то долго спать не будешь. Ведь это на перспективу всё.
 Ну, а потом их куда девают, после испытания?
 Потом по другой, третье профессии.
 Ладно, а потом. Это ж сколько их тут наделали за десятки лет. Не переплавляют же, как машины.
 Не знаю, Генрих. Наш боцман как то грозился, что нас за непослушание псам отдадут. Я как то мимо ушей пропустил, а теперь подумал, что может эти тела и правда так утилизируют. Боцман хоть и с придурью, но мужик умнейший. И здесь давно. Очень давно. А может он и не боцман вовсе.
 Я вот замечаю, что орёт он нещадно, но никого и не наказал. А когда напоролся на сук Френкель, так он сам и рану вычистил, и перевязал, и в санчасть по два, три раза ходил, проведывал и гостинцы носил. Это он со стороны зверь зверем.
 Ладно,Эд, про боцмана. Давай, я уже совсем проснулся, что там в плену то делать, и где пленители?
 Здесь, Генрих. Здесь. Сиди спокойно- подал голос Колосов.
 Да я и так сижу. Куда ж спокойнее. А в чём теперь наша задача состоит?
 Ни в чём. Сидите здесь два дня и не рыпайтесь.
 Так нас сегодня кинутся искать. Мы же ночная смена. Утром должны быть в расположении.
 Во сколько?
 Как обычно к восьми. 8.30 завтрак. Потом разборки всякие. Наряды уйдут дневные. Мы на отдых. Спать. Потом сутки отдыхаем и на вторые снова в ночь. Поэтому здесь два дня сидеть не получится. Сразу искать пойдут.
 А скажи, Генрих,- за последнее время ничего в караульной службе не изменилось? Может постов больше, или народу добавили?.
Судя по тому, что боцман все нарядные графики вывешивает старые, только даты меняет и фамилии, то ничего. Во всяком случае, за этот год.
 Это хорошо, подумал Колосов. Значит не информированы здесь о наших подвигах.
 Так что, Генрих будем делать с тобой? Мы тебе не враги, жизнь твоя нам не нужна. Нам нужна лаборатория. Собственно она нам тоже не нужна. Мы её должны уничтожить. Вот такое дело. Как ты на это смотришь?
 А как я смотрю? Уничтожайте. Я присягу давал. Изменять не буду. На вашу сторону не перейду. Прямой помощи не окажу. Я нейтрален. Ибо считаю такое, что творят здесь, не достойным быть.
 Ну, так помогай уничтожать! От того что ты нейтрален в действиях, уже есть нарушение присяги. Ты обязан сопротивляться, драться, убегать…
 Да, вы правы. Но я и жить хочу. У меня полуголодные родители. Знаете как сейчас в Германии живут? Не сытно. И работу найти сложно. Хоть где бы денежку заработать. А негде? Вот только разбитые здания разбираем. До сих пор много не восстановили. Американцы бомбили страшно. И только жилые кварталы. Людей уничтожали. Погибших прямо на улицах сжигали тысячами. Страшное дело. А эпидемия и того страшнее. Война.
 Ночь подходила к концу. Уже посветлело изрядно. Первые лучи перескочили через хребет и внизу заблистала какая то сеть. Из редких блёсков. Как ряды блестящих нитей.
 А это что?
 Не знаем. Это дальше. Мы туда не ходим.
 А ваше хозяйство где?
 А вот солнышко чуть поднимется и увидите.
 Да. Вот блеснули длинные ряды стеклянных крыш. Ого! Да тут гектаров на пять.
 Что вся лаборатория под стеклом?
Да. Там же многое от солнечного света зависит. Они из воздуха берут питание и света. Как черенки в питомнике.
 Ваня, посмотри за ребятами, я перемолвлюсь с Фёдором Ивановичем.
 -Фёдор Иванович. Новая хвороба. Это антенное поле.
 Ну и что?
 Так это отсюда сигнал пойдёт на подрыв контейнеров. Надо возвращаться.
 Зачем?
 Найти в разбившемся самолёте все подрывные устройства и попытаться разгадать сигналы. Частоты. Какой, на какой частоте. Там должно остаться.
 Уходим.
 А пацанов?
 Пусть домой идут. Расскажут, так расскажут, а промолчат, так ещё лучше.
 Надеюсь, что они трепаться не будут. Ибо за сон на посту может влететь очень сурово. Вплоть до высшей меры. Как посмотрит начальство.
 Уходим, товарищ полковник.
 Ну, давай. А может уничтожим это гнездо, а потом за другое. Ведь сколь протопали и зря.
 Нет. Не зря. Мы самое главное нашли. Радиоцентр.
 Так, воины, идите к себе. Вот ваши винтовки, вот патроны. Стрелять не надо, не получится. Порох  мы убрали. Это так, на всякий случай. С этим делом вы сами разберётесь. Нам лишнего риску не надо. Мы уходим.
 Как уходите? А уничтожать кто будет?
 Мы !
 Так, а зачем уходить?
 Надо немного времени выждать.  А вам хорошо подумать. Если с нами против этого страшного дела, то вот на этой площадке оставите нам записочку. Мы когда вернёмся и почитаем. Может, и помощники буду вам кто. Но осторожней. Не завалитесь сами.  Прощайте!
 До свиданья.
 Наши гвардейцы растаяли в лесу, а молодые парни стояли с открытыми ртами и совсем растерянные. Жизнь им ставила очень серьёзный вопрос и на него надо было отвечать.
 Что ты скажешь, Эд по этому случаю? Ты мой друг. И скажи честно, что нам делать?
 Не знаю, Генрих. Я в полной растерянности.  По всем законам жанра, мы с тобой мертвецы. Но мы живы.
 Мне мама рассказывала, что когда закончились бои, на всех улицах дымили русские кухни и нас, немцев, русские кормили. Кормили тем, что ели сами. Может, от себя отрывая. И мы остались живы только благодаря этим кормёжкам. И они не издевались, не насиловали.
 Русские загадочные люди. Вот и сейчас. Сам видишь. И смотри, это где их Россия, а они сюда пришли уничтожить эту заразу. Ведь какой риск. Какая даль. Это ж и добраться сюда что стоит.
 Ну, мы ж тоже добрались. Это не так сложно. Но мы по контракту, очень серьёзной фирмы. А они? Не сами ж по себе. Это на самом высоком и у них уровне. Значит, есть подстраховка на всех уровнях. Дело то не простое. И очень секретное.
 Это если весь мир узнает, так никакие меры не помогут. Полетят правители мигом.
 Кто его знает, кто полетит. Никто не полетит. Вот только сильно затормозиться может.
 Я предлагаю смолчать.
 А патроны? Куда дели порох? Сам он не высыпается.
 Выстрел прозвучал неожиданно для обоих.
 Генрих, патроны обычные. Обманули нас.
 Нет, Эд, не обманули. Всё правильно. Вот теперь что скажем боцману?
 А что скажем, показалось, что кто то шевельнулся.
 Ладно. Идём. Время.
Три дня пути прошли без осложнений. Ни «пепельных» , ни чёрно мохнатых не встретилось.
Слава Богу.
 Вот и вершина, этот пик, через который не смог перепрыгнуть, идущий без топлива, самолёт. Взрыва не было, поэтому  не разбросало части самолёта по всему склону. Вот лежит крыло, вот разломленный фюзеляж. Кабина пилота цела, видно ударился самолёт брюхом, напоролся на самый пик скалы.
 Смирнов рассматривал останки: -это дальний бомбардировщик. Но странно, только один пилот. Ни штурмана, ни механика, ни стрелка. Он явно не на войну летал, но пилот, конечно,  очень высокого класса. От него , правда, ничего не осталось. Только остатки комбинезона, да несколько косточек. Что интересно, ни каких документов. Ни личных, ни по принадлежности. И нет ничего на крыльях и фюзеляже. Как ничей, только со стапеля. И не окрашен совершенно. Далеко летал, экономили на всём.
 В корпусе обнаружили мягкую, как из резины ёмкость, разорванную при ударе. Ни чем не пахло. Ветра, дожди всё вымыли и вычистили. Колосов долго ковырялся в остатках этой грозной машины и, наконец, нашёл, что искал. –Взрывные устройства.
_ «Господа путешественники, прошу покинуть территорию,- обратился он с высоты обломка самолёта к товарищам, -приступаю к разминированию.»
 Колосов, а может не надо? Просто прочти, что там написано. Перепиши, а всё пусть останется, как есть. Зачем рисковать? Оно нам не надо. Нарискуемся.
 Нет, Фёдор Иванович. Тут сверху нет ничего. Надо взрыватель снять. Может в нём что будет, а сверху –пусто.
 Здесь три устройства. С большим зарядом, видно - полная ликвидация всего этого хозяйства. И два маленьких. Вероятно, по одному, если подрывать, то на медленное истечение. Превращения пострадавших в «пепельных» . Или одновременно оба, сразу, тогда на полное озверение.
 Уходите метров на двести. Прикрывайте. Вдруг, какой любитель наищется.
  Полковник с Хуаном удалились. А Колосов занялся делом, которому его долго и старательно научали. Ибо минёр ошибается только один раз.
 Конструкция была не заумная.  Без сюрпризов  и особенностей. Стандартное подрывное устройство с радиовзрывателем.
Вот Колосов убрал основной заряд, убрал подальше, на травку, вот сам взрыватель.  Длинная антенна вдоль всего «Мешка», разъём.  Вот само взрывное устройство. Так, так.  А вот и приёмник с исполнительным механизмом. Ходи сюда. Почитаем. А что читать? Набор букв и цифр. Тут Колосов слаб. Это нужен спец. Ну, да и ладно. Положим это всё в карман. Только сначала, пометим. И Колосов процарапал на обратной стороне  «большой».
 Второе и третье поддались так же без особенностей. Он спустился вниз:- всё, можно двигаться обратно.
 -Володя,   -  вот Ванюшка предлагает другой вариант. Расскажи, Ваня.
 -Володя, на корабле есть два больших катера. Я их хорошо осмотрел. Они в прекрасном состоянии. Мощный двигатель, два пулемёта. Каюта и большое общее помещение. Этак, за всё про всё, человек на двадцать. Судя по виду, готов к употреблению. Может аккумуляторы только зарядить, а так всё есть. Там дизеля. Топлива больше тонны. Можно далеко ходить Часов на 100, а то и более. Вот давайте спустим на воду и пойдём вокруг. А там видно будет. Зато безопаснее. И быстрее. Хотя в отношении быстрее вопрос –надо это нам или нет. Как ты на это смотришь?
 Хорошо смотрю. Если бы ты сказал раньше, так и не топали бы туда-сюда дважды. Давайте посмотрим.
 Они спустились в бухту. Подобрались к своей лодке. Лодка на месте, а вот страховка сработала. Два злоумышленника лежали у воды. Белые, в остатках морской военной формы.
 Вот так! Значит тут полно всяких праздно шатающихся,- пробурчал полковник. Просто нашпигован весь остров. И все прячутся друг от друга и делают, что то своё. Тикать, Володя,  надо отсюда. Вот сесть на этот катер, что говорит Хуан, и на Кубу. Там наши. Примут. Вот закончим с лабораторией и уходим. Слишком нас мало.
 Как Хуан?
 Я, за! Но дело надо доделать.
 Конечно, кто ж против.
  Целый день провозились с катером. Это оказалось не так и просто. Может и просто, для тех, кто в совершенстве овладел этой наукой, но нашим пришлось повозиться.
 Наконец катер на воде. Двигатель запущен, пулемёты опробованы.
 Что, товарищ полковник, давайте за штурвал. Он такой же, как на вашем «Антоне». Почти точно, только кнопочек нет.
 Хуан спустился вниз, к двигателю, Колосов отдал концы и катер отошёл от корабля. Дали обороты, острый нос разогнал волну и катер пошел к морю.
 Удивительное ощущение. Вероятно, ни с чем не сравнимое. Единственное в своём роде, когда ты стоишь на, слегка дрожащей, палубе, держишь в руках штурвал, и послушный кораблик режет воду и мчит тебя по поверхности воды.
 Открытое море встретило небольшой волной. Опытный мореплаватель, Хуан, стал рядом и подсказывал полковнику, как надо направлять катер. Тот пару раз ему сравнил катер с самолётом и отдал штурвал: -на, рули сам. Он не летает. Хотя штука интересная.
 Хуан поддал газу, навертел несколько всяких узоров на воде, подошёл ближе к берегу и повёл посудину уверенной рукой. Катер не рыскал, шёл по ниточке и, кажется, сам получал удовольствие.
 Через несколько часов хода, новоиспеченные моряки увидели на берегу странную, но как оказалось, давно знакомую картину. Человек 15 -20 неслись наискосок к береговой черте, к морю, а за ними мчалась-прыгала  лавина «этих чёрных».Эта жалкая группка увидела катер и понеслась к нему. Те, изогнув дугой свою колонну, следом.
 Полковник припал к пулемёту. Тут некогда было согласовывать, ибо жить осталось беглецам несколько минут, а точнее сот метров. И он ударил в эту дугу. Разорвал её на две части. Но беглецы закрыли собой «этих». Хуан рванул вперёд и замер. Вот теперь можно ещё отсечь чёрную лавину. Хуан делает крутую дугу, возвращаясь на старое место, открыв полковнику зону обстрела.
Снова работает полковник, вот и Колосов ему помогает. Но расстояние всё уменьшается. Вот вот догонят беглецов.
  Свинцов, Вася, смотри. -крикнули  из дозора. Вон кто то людей гонит. А вот и стрельба. Смотри, с катера бьют по преследователям. Какие то обезьяны что ли?.
 Огонь, даёт команду Свинцов. Отсекай от людей. Гузенко, бегом к командиру. Поднимай людей. Вон видишь, куча этих чёрных тел мчит на ребят.
 Но Чалышев уже командует. «Тревога», «В ружьё!» Развернуться фронтом к врагу.  Синюков, ко мне.
 Витя, достанешь? Отсекай от людей этих каких то.
 А расстояние до них уже совсем ни какое. Только Витьке и работать.
 Витя улегся. Давай.
 Вот промежуток стал чуть больше, вот ещё. Вот и второй пулемёт заработал.
 Командир, слева, от реки , такие же валом идут.
 «Противник с тыла». Второму взводу  развернуться. Огонь.
 Вот и отдохнули, мелькнула мысль. Но всё равно, несколько часов поспали.
 Кажется всё. Только несколько кучек мохнатых тел ворошится над разорванными человеческими телами.
 Мандрик,  Баев, со своими отделениями вперёд. Разберитесь, что там.
 Откуда и силы. Вполне в вертикальном состоянии двинулись гвардейцы к кромке леса.
 Короткие очереди. Возвращаются.
 Что там?
 Командир, мы такого не видали нигде.  Они, эти мохнатые, почти как люди. Но и не люди. Они разорвали. кого догнали , на части и ели. Почти живых.
 Мандрик, остаёшься за меня. Пойдём Баев, посмотрим.
Пришли, глянули.
 Чалышев содрогнулся. Пойдём обратно, Ваня. Такого и правда никогда не видели. А эти, смотри, почти как люди.
 Катер врезался в песок. С него соскочили трое в морской форме и пошли к воинам, которые, кто стоял, кто сидел, кто лежал.
 Вот они ближе, ближе. У катерников оружие за спиной. Руки свободные.
 Чалышев с Баевым и, прикрывающим их отделением, идут навстречу.
Неужели? Но этого не может быть!
   «Володя!? Ты?»  –шепчет Чалышев.
 Командир, командир орёт Баев. Ребята!!! Командир, Колосов нашёлся! Сюда!
 Чалышев с Колосовым облапили друг друга.
 Володя, живой?
 Чалышев, живой? А как люди?
 Володя, все живы. Ослабели сильно. Но живы и здоровы. Да вот, смотри.
 Народ окружает Колосова, кто как, но стоя. Поддерживая друг друга.
 Вот и экипаж обнимается. Тискают полковника.
 Только Хуан стоит одиноко, и слёзы текут по его загорелому лицу. «Я ведь тоже русский. Я русский, - шепчет он в себе. Я хочу домой. С этими ребятами. Домой в Россию».
Первая волна радости встречи прошла и Колосов приказал вызвать Пупкова.
 -Стас, есть очень серьёзное дело. Вот смотри это таблички с взрывного устройства. Эта, вот, с главного, эти со вспомогательных, так скажем, но вот это основное. Любыми путями расшифруй и придумай, как их привести в действие. Понял?
 -Так точно, понял. Но у меня рация умерла. Батареи сели полностью.
 -Это не беда. У нас есть целый корабль со всеми средствами связи и там можно и твою рацию привести в порядок. Журнал у тебя целый?
Да.
 Вот сразу в журнал и запиши эти данные. И начинай работать. Это край важная задача. Героя не обещаю, но Знамя точно будет.
 Ладно, ладно. Не кривись. Не за ордена служим, но, я тебе говорю, эта штука стоит высокой награды. Я потом тебе расскажу. А сейчас вот беглецы подходят. Принять надо. Давай, Стасик, поработай, как всегда. Обшарь весь мир, побеседуй с коллегами и расшифруй.
 Стас поковылял, своей неуверенной ещё походкой, на своё место, а Колосов с Хуаном, полковником и Чалышевым двинулись навстречу группке спасённых.
 Одежонка, так скажем на этих людях была весьма истрёпана, но выдавала военно-морской флот. От группы отделился морячок, приложил руку к козырьку:- капитан первого ранга (kapitan Zur See) Штоц. Это мои офицеры. Благодарим вас за спасение. На вас я вижу наша форма. Кто вы?
 Мы советские военнослужащие. Сюда занёс случай.
 Колосов не стал скрытничать. Но и всего рассказывать этой компании, конечно, не собирался.
 Скажите, капитан, а что вас сюда занесло.
 Нас тоже, можно сказать,  случайно. Мы, в составе трёх кораблей,  патрулировали, или точнее, сопровождали на этот остров два транспорта: один с досками и строительными материалами, а другой транспорт с мукой и ещё чем то, что находилось в морских контейнерах, установленных в носовой части . Оно было опечатано и при каждом контейнере стояла своя охрана.  Кому, для чего нам не разъясняли. Приказано, мы и пошли.  Миль за 500 от острова попали в шторм. Или по неопытности гражданских капитанов или отказали двигатели, но оба корабля столкнулись и лесовоз перевернулся. Экипаж погиб.
 А когда уже подходили к острову,  и оставалось миль сто, разразился ещё один необычный шторм. Но и не сам шторм был страшен, а какие то явления. Молнии били прямо в воду, а вода вспучивалась многометровыми фонтанами пара, брызг, ещё чего то непонятного. И кто попадал в это место, просто пропадал. Вот только что был корабль и не стало. Ни на какие сигналы он уже не откликался. Связь полностью потеряна. И что с людьми и самим кораблём –неизвестно. Так пропали наши два корабля сопровождения. Однажды молния ударила прямо в сухогруз.  Он разломился пополам. Как бритвой отсекло. Мгновенно. Носовая часть исчезла, а корма осталась на плаву. Неделю нас бросало, потом шторм утих. Мы сопровождали корму куда её несло течением. Пытались буксировать, но не могли сдвинуть её ни на метр. Как привязанная к чему то. Нас что то непонятное крутило и вертело. Корабль не всегда слушался руля. Потом неожиданно сильно ударило о борт сухогруза, так, что сорвало двигатели, разошлись швы и вся борьба за плавучесть оказалась бесполезной. Наш корабль затонул.
 Экипаж спасся, за исключением погибших в машинном отделении и трюмной команды.
 Корма  дрейфовала, пока неё не прибило к острову в районе устья реки. Сначало её било о камни, потом повалило набок. И, затем, она пошла на дно.  Её видно. Часть надстроек над водой. Из людей никого не осталось.
 Мы попытались высадиться на берег, но нас обстреляли и мы ушли в море. Проминув устье реки, вновь подошли к берегу и удачно высадились.
 Однажды  ночью на нас напали какие то существа, в принципе, похожие на людей, но сильно изменившиеся. Они ворвались в наше расположение,  там где были нижние чины, разорвали их на части и съели, прямо у нас на глазах. И мы ничего не могли сделать. Оружия у нас нет. Нас спасло, просто не знаю что. Вот так мы и пребываем здесь со страхом. Одно мы заметили, что эти твари боятся воды. И при малейшей угрозе мы убегаем к морю.
 Вот и сегодня это произошло. В третий раз, как мы здесь. Сегодня мы потеряли пятерых.
 А чем вы питаетесь?- спросил полковник Смирнов,- с собой то ничего не взяли.
 Здесь в лесу много фруктов. В основном этим. Иногда попадаются домашние животные. Овцы, козы. Если удаётся поймать, то это тоже в пищу. Мы пытались проникнуть на остатки сухогруза, но как то не получилось. Вот так и скитаемся поближе к берегу.
 Скажите,  капитан, а ничего необычного вы за это время не наблюдали?
 Как то и нет. Только с месяц назад прошёл мимо острова большой круизный лайнер. С музыкой, иллюминацией. Да, вот  напоминает лейтенант Шульц, пролетал большой транспортник. Вот и всё. Время  от времени слышна стрельба, где то в глубине острова. А не так давно прогремел мощный взрыв. Такой, что дрогнула земля. На острове кто то, конечно, есть. И, вероятно, не дружат. Раз стреляют и взрывают.
 Так а кому вы везли грузы?
 Не знаю. Это знали люди на гражданских судах.
 Нам приказано не допустить пиратских действий. И оставить корабли за 20 миль до острова.
 Но, вот так всё случилось.
 Я не могу не спросить вас: вы нам поможете выбраться отсюда?
 Конечно поможем. Но нам надо закончить дела. Как раз и разобраться с теми, кто вас обстрелял. Ибо вас должны были встретить с хлебом и солью, а не пулемётным огнём.
 Да. Мы тоже надеялись. Но, вероятно, тот кто нас обстрелял, вмешались в дела острова. А это не порядок. И мы, если вы нам доверите, поучаствуем в наведении порядка. Хотя я и не представляю, что вас именно для этого и направили. Всё же наши страны не очень дружат. Хотя всё может быть. У капитала нет ни родины, ни государства, для него только деньги. Так что может всё быть. Во всяком случае, мы готовы участвовать в вашем деле.
 Спасибо. Но у нас нет денег. Нам платить нечем.
 О чём вы? Вы нас спасли от страшной смерти. Какие деньги? Господи.
 Как, господа офицеры, - обратился капитан первого ранга к своим морякам, -мы поддержим русских в их деле.
 Да, конечно. И не просто как участники, а как очень благодарные за спасение и имеющие нечто против нас обстрелявших.
 А скажите, среди вас есть комендоры?, - вдруг спросил Смирнов.
 Конечно. Вот молодые лейтенанты. Командиры башен. Вот  старший артиллерийский офицер. А что, у вас есть пушки? Есть корабельные системы?
 Да. Есть. Вот их нам и надо использовать для наказания этих стрелков, которые вас не приняли.
 Мы готовы.
 Хуан, а там пушки целые?, спросил Колосов.
 Да всё целое. И снарядов всяких море.
 Так ты колупал их.
 Что я мог. Десяток. А там тысячи. Все погреба забиты.
 Ладно. Уже вечереет. Надо устраиваться на ночлег.
 Чалышев. Расставляй караулы. Бить по любой движущейся цели, сразу на поражение. Эти людоеды прут массой и не остановишь. Сомнут и сожрут. И сколько их, никто не знает. Выносные посты не ставь. Все вместе. Оружие готовое к бою. Оборона круговая. Командуй.
 Чалышев расставил людей. Сомкнул фланги . Собрал всех в одно ядро. В центре оставили местечко для иностранцев. Кажется, они впервые заснут спокойно.
 Вот Пупков, на приличном английском беседует со старшим флотским лейтенантом. Тот уже улыбается. Рассказывает, как было страшно. Как догоняли их эти свирепые существа и рвали на части их товарищей. И как страшно, что ты не в силах помочь и можно только убегать.
 Вот и инженер разговорился с гостем, те потихоньку отходят. Оклёмываются.
 Что и говорить, приключение из принеприятных. Только что ноги и спасли. И альтернатива то страшная. И во сне не приснится такое. Не то, что наяву.
 Наши офицеры уселись рядышком и потекли рассказы о перенесённых случаях. Колосов коротко о их одиссее с полковником Смирновым, а Чалышев, ещё короче, о океанском переходе. Гораздо потом, когда сделают основное дело, они соберутся вместе и день за днём будут рассказывать и слушать друг друга. А теперь они планируют операцию «Лаборатория».
 Ты, Чалышев, откармливай людей. С утра катером переправим всех на корабль.
 Какой корабль?
 Это вот Хуанов. Он владелец очень приличного военного корабля. Ему по наследству досталось. Там и харчишки есть, и вино. Если медицина даст добро, то понемногу можно. Потом подберём команду и добудем ещё еду. Надо за пару недель привести всех в боевое состояние. Пока не войдём в форму, сидеть тихо. Даже разведку не будем проводить. Только наблюдение.
 Поутру катер принял 30 человек, самых ослабевших. Долго артачились. Но Колосов слегка повысил голос и навёл порядок.
 Из общей кучи барахла ничего не брали. Пока всё есть. Лишнее, оно завсегда лишнее.
 Смирнов остался с Чалышевым, а Колосов с Хуаном повели катер. Отшвартовались у борта. Проверились. На предмет посещения не прошенных гостей. Всё в порядке. Страховки целые.
Подняли людей и Хуан стал хлопотать, а Колосов помчался за второй группой. Привёз  Смирнова  и беглецов.
 Фёдор Иванович. Остаёшься за старшего. Проверьте все каюты на предмет личного оружия. Этих беглых, под пристальный надзор. Не давай разбредаться. Вали на меня. Мол, приказал всем на палубе до моего прибытия. А гвардейцам прикажи, глаз не спускать. Только в гальюн по одному или, лучше, за борт.
 Третьим рейсом Колосов забрал остальных и помчался домой.
 Уже и корабль, хоть и чужой, а стал домом.
 93 человека. Это сотня килограммов продуктов на день! Где взять? Корабельные запасы пока не известны, но будем подъедать, а там видно будет. Пока на овощные плантации ходить не будем. Главное сейчас -отдыхать. Набираться сил.

   Много ли надо молодому организму. Не холодно. Хорошее питание. Дозированные нагрузки. Молодость берёт своё. Вот и все ходят вертикально. Вечером уже строем по палубе с песней. Палуба стальная, гудит под ногами. Приоделись из флотских запасов. Полковник удивляется: сколько имущества на корабле. Сколько видов обмундировки. Обувка вполне приличная.
 Видок у гвардейцев, конечно, не гвардейский - родной, но вполне приличный и точно соответствует моменту. Не дома под Рязанью, а в чужих краях, где противника необходимо дезинформировать и на этом фоне выполнить задачу.
 А задачи расширились и по объёму и по специфике.
 Спасённые офицеры оказались не только толковыми специалистами, но и толковыми педагогами. Артиллерийские офицеры быстро сами освоили корабельные арсеналы,  и начали готовить нижние чины.
 Теперь Свинцов старший артиллерийский старшина. И он прощает своим новым наставникам, что они искажают его имя и кличут: -Васа. Или у них вообще нет буквы  «Я», или язык так устроен, но Васька не обижается, и впитывает науку по серьёзному. Он уже в свою обычную речь вписывает не русские слова, сам посмеивается этому, но что делать, если все занятия на нерусском, да по 14 -16 часов в день. Он туже вполне уверенно командует своей башней. Умеют его люди поднимать снаряды из погреба, заряжать, наводить на цель и стрелять. Скоро практические стрельбы. А так как учебных припасов нет, то будут смалить боевыми.
 Баев осваивает минное дело. Тут задачи посложнее. Много хитростей, о которых просто и не догадывались, что они есть. Но постепенно наука осваивается и дело идёт к испытаниям новоиспечённых минных специалистов.
 Штурман, Синельников, Мандрик со своими людьми осваивают курс кораблевождения. Им проще. Все знают немецкий и капитану, старшему в группе спасённых, особенно напрягаться не приходится. Тем более, что ребята головатые. Они уже сами рассчитывают курсы, сносы, поправки всякие и вполне усвоили подаваемые с мостика команды.
 Конечно технари все в машинном отделении. Инженер там в своей тарелке. Он поглаживает могучие машины и как то радуется.  Все при деле. И, по мере освоения надводного корабля, всех привлекают и стоящие рядышком, две лодки.
 Особых спецов по лодкам нет. Однако офицеры изучали в училищах и эту технику. А один из них даже служил три года на подлодке. Небольшой опыт есть. И Павлов Славик, на эту тему шепчется с Колосовым. Все  они навещают лодочки. Но что оии задумали никто не знает и не интересуется. Потому что своих дел невпроворот.
 Вот запланирован и первый выход корабля из бухты.
 Свинцов, как умелый с юных лет водолаз, а он прошёл хорошую школу в ДОСААФе и имеет самый серьёзный допуск, облачается в доспехи и опускается за борт. Он обследует весь корабль. Нет ли там каких сюрпризов.
 Всё чисто.
 Команды построены на палубе. Подняты какие то флаги, соответствующие моменту. Отвязались от всех привязок и тихонько дали задний.
 Корабль медленно пошёл, потом стал слегка проворачиваться.
 Стоп, машина! Малый вперёд! Пошли.
Вот нацелились на выход из бухты.
 Стоп, машина. Водолазу за борт.
 Что такое?
 Надо проверить выход. Вдруг заграждения или ещё что.
 Чисто. На Ваську все смотрят, ну хоть ни как на Героя, но с особым уважением. Уже и Васькой погонять не можно.
 Корабль качнуло на морской волне. Свобода. Гони хоть домой, хоть куда. Но выход запланирован короткий.  Отошли на десяток миль, стали бочком к острову. Сейчас каждая башня сделает по паре выстрелов. Работают наши гвардейцы самостоятельно. Будут бить по вершине, где разбился самолёт.
 Волнующий момент, однако, я вам скажу. Весь корабль на палубе, в разрешённых местах, наблюдают, как проворачивается башня, Движутся стволы. Стали, будто принюхались - присмотрелись и –Ба-ба-хххх! Показалось, что  ничего и не произошло. А через положенное время на вершине пыхнуло пламенем и дымом. Попали.
 Потом остальные башни. Удачно. Смогли. Наука усвоилась.
 Учителя –офицеры расхваливают комендоров.
 Но это для корабельных орудий задача самая лёгкая. Бить по видимой цели, да ещё и близкой. А других задач у нас  и нет. Нам морской бой не предусмотрен.
Катнулись на небольшое удаление и вновь вошли в бухту. После морского простора она стала маленькой и тесной.
 Теперь корабль стал рядом с лодками, отдал якоря и замер.
 Трёпу было –океан. Особенно пушкари. Как они заливались, как описывали момент выстрела. Это надо слышать. Голос, эмоциональность. Придыхание. Вошли в роль! Мужчины!
 Но тренировки продолжаются и на лаврах почивать не приходится. От азов перешли на что то более серьёзное и морские офицеры иногда выговаривают нашим за что то. Наши молча кивают головами и в какой уж раз отрабатывают команды.
 А Славка с Колосовым всё пропадают на лодках. Вот уже и приданные гранатомётчики с ними. Вот как то и на лодке вспыхнули огни и задышали двигатели. Вот лодка чуть больше высунулась из воды. А вот приглубилась.
 Наши гвардейцы самостоятельно осваивают новую технику.
 Оказывается Славкин отец всю войну проплавал на подлодке и много чего рассказывал, будучи командиром оной. Вот Славка и выковыривает из головы всё, что слышал. Да из литературы что познал. Теперь у них команда из 14 человек. Дизеля запустили моментом. Это самое лёгкое. А вот с вооружением пока проблемы. Это не имеется ввиду пушка. Её моментом освоили и даже постреляли. Торпеды! Вот где интерес.
 Полковник спросил Колосова, на кой тебе эта железка нужна.
 Тот в удивлении вскинул брови: -так для разведки. Там такое утройство есть --перископ. Сам в воде. Тебя не видно, а ты видишь всех. Что лучше желать.
 А там надо всё обстоятельно рассмотреть. Что бы маху не дать.
 Оно так, -откликнулся Смирнов, - а как утонешь? Как я домой один, без тебя поеду? Ты подумал?
 Подумал. Вот сейчас и тренируемся. Изучаем эту посудину. Нам много и не надо. Тихо подойти, устроиться в уголочке и наблюдать.
 Из спасённых офицеров только один и был чуть знаком с этой техникой. Хотя все они и должны были изучать все виды кораблей, но ни у кого тяги к этому не было и служили постоянно на надводных кораблях. Если точнее, то и побаивались этого вида.
 Утром, выйдя из мест отдыха на зарядку, гвардейцы не обнаружили подлодки. Поднялся некоторый шум. Васька уже мотнулся за своим снаряжением, но полковник Смирнов пресёк все действия. Чалышев дал команду на проведение зарядки, всё двинулось своим чередом, а наблюдательный ум десантников моментально отметил и спокойствие командиров, и отсутствие Колосова, и пустое место, где пребывать должны приданные гранатомётчики.
 Лодка ушла на боевое задание.
 Всё идёт по заведённому порядку. Занятия, тренировки. Каждый по своей новой профессии. Уже и морские офицеры довольно бойко вставляют в речь русские слова. Уже не смотрят на наших гвардейцев, как на ниже по чину. А вроде и выравниваются. Создаётся экипаж. Штурман самолёта, уже полноправный флотский штурман, рулевой командой не нахвалится морской волк Штоц. И народу как бы и хватает. Хотя на всю настоящую службу, круглосуточное несение вахты и мало. Но нам и не надо. Ночью надо спать. Так устроен человек. И нам это можно.
 Внешняя обстановка благоприятна. Никто не беспокоит. Конечно караул бдит круглосуточно и без каких поблажек.
 А через неделю, утором, на зарядке, обнаружилось, что исчезнувшая лодка стоит на своём месте, а Славка и гранатомётчики спят непробудным сном уставшего запредельно человека.
 Весь день прошёл «на цыпочках».
 Ни шуму, ни выстрелов. Даже башмаки сняли и по горячей палубе носились босиком. Охраняли сон. И без какой то особенной команды. Морские офицеры ходили в своих белых носочках, которым, конечно пришёл конец. Но и они обувь сняли.
 Сутки прошли в тишине, а на следующее утро и сам Колосов махал руками и ногами на зарядке вместе со всеми.
 Славик, расскажи! Приставали ко всем. Но те молчали, кивали на Колосова. А Колосов сидел с офицерами в кают –компании и проводил заседание военного совета. Рассказывая подробно, что там нанаблюдали.
 Вокру Пвлова собрались все, кроме караула, который нёс службу, и поглядывал на народ. И, каждый стоящий в наряде, жутко сожалел, что ему выпало стоять именно тогда, когда Славка, получив разрешение от Колосова, начал рассказ.
 Он рассказывал.
 Мы тихонько ушли на перископную глубину. Скажу вам это очень не просто. Лодка то выпрыгивает, то заныривает. Устойчиво вести себя никак не хочет. Особенно, когда стоит на месте.
 Ну, вот, подошли мы к нужному месту. Держимся на нужной глубине и по очереди наблюдаем и ведём обычный дневник. Т.е. что вижу, то и диктую писарю. Тот пишет и пишет. Всю свою смену.
 Большая территория под стеклом. Круглые сутки горит свет. Днём и ночью. Вся территория окружена полосой метров в сто, по которой перемещаются свободно сотни здоровенных псов. Они как на воле в этом пространстве. Внешней охраны больше и нет. Ибо через эту полосу пройти невозможно. Съедят одним махом. Раз в сутки из громадных дверей выкатывается вагонетка. Ну, как большой вагон. Человек на сто. Эта штука медленно ползёт по рельсам до внешнего шлюза. А собачьё кидается на вагон бешено и пытается даже кусать. Хотя он весь металлический. В окна видны люди. И они оттуда смотрят на это псиное царство. Убеждаясь, наверно, что отсюда убежать невозможно.
 Потом в шлюзовой камере народ покидает вагон. Проверяет оружие, получает наставления и уходит по постам. В течение четырех часов, сменившиеся часовые прибывают к вагону. Разряжают свои винтовки, грузятся в вагон и обратным ходом, под атаками псов, едут в корпус. Что интересно, когда вагон входит в шлюз, собаки, поджав хвосты, панически разбегаются. Чем то их там встречают опасным для них. А через пару минут они опять сбегаются к шлюзу и пытаются его штурмовать.
 Два раза в сутки происходят страшные сцены. Из здания, по конвейеру, который проходит на высоте метров пяти от земли, вывозят человеческие тела. Живых людей. Это совершенно хорошо видно в перископ с такого расстояния. И можно видеть и движения и все подробности. Так вот. Этими конвейерами сбрасываются тела, которые собаки моментально растерзывают и съедают. Это им и в корм, это и постоянное натаскивание на человека.
 Колосов нам рассказал, что это лаборатория по выращиванию человеческих тел. Вот они там проводят опыты всякие, а потом , подопытный материал «утилизируют». Страшно смотреть.
 Мы трижды меняли позицию. Рассмотрели со всех сторон. Вот теперь командиры решают, что делать.
 Конечно. Рассказ Славика не был таким коротким. Он занял почти весь день. Но никто не нарушил этого рассказа.  Он был нужен.
 В кают-компании разговор шёл о том же. Вместе с Колосовым были и два флотских офицера. И они, от столь ужасающих картин, просто обалдели. Сидели сникшие, как пришибленные. Трудно сказать, какие мысли вертелись в их головах, но одно было ясно, что они готовы это всё уничтожить дотла. Своими руками. Ни сколь не колеблясь. Ибо такое видеть нормальный человек спокойно не может.
 Оставался один вопрос, который надо разрешить. Что делать с караулом, который выходил на внешнее патрулирование. Судя по всему, это человек триста. Они ни при чём. Пусть двести в разгоне, а сотня ведь там внутри. Как их спасти?
 Послать письмо. Спасайтесь. А как? И как прореагирует верхушка этой системы. Может такие бомбы с неба посыплются, что и все нападающие погибнут.
 Колосов предложил выйти ему с парой гвардейцев и предупредить через знакомых ему солдат всех остальных.
 Собственно и других вариантов никто не предлагал, кроме как завалить эту контору снарядами и перепахать всё.
 Порешили, что Колосов идёт в разведку.
 Вот одной из ночей, лодочка исчезла из бухты и ушла. Колосов, с тремя гвардейцами,  поднялся на ту площадку, где договорились с Эдом и Генрихом. Упрятался до утра и наблюдал. Два солдатика несли караул. Они хорошо вздремнули. Утром выпили из термоса, судя по запаху, кофе. Пожевали галеты и, дождавшись нужного времени, стали собираться на смену. Подошли сменные. Перекинулись парой слов и стали на вахту, растянувшись на тёплых камнях, и негромко переговариваясь.
 Колосов прислушался. Но трёп шёл о женщинах и к делу отношения не имел.
 Не торопя события, Колосов всё слушал и слушал. Вот и заговорили охранники о случившемся здесь. О Эде и Генрихе.
 Значит,  не смолчали. Растрепали, подумал Колосов.
 Но разговор шёл дальше. Эд и Генрих сидят под стражей. Арестованы. До возвращения домой. А народ, в своём большинстве им сочувствует. Но на активные действия не идёт. Да и как он пойдёт без руководства. Без команды. Ибо всякому делу предшествует подготовка и управление.
 Колосов кивнул головой и оба охранника были обездвижены. Только глазами водили от одного к другому нашему воину.
 Но Колосов уже принял решение.
 Слушайте, вояки, придя в расположение после смены, сообщите наедине вашему боцману, что я его жду здесь, завтра, одного с новой сменой. Если он хоть кого возьмёт лишнего, погибнут все. И он тоже. Хоть сотню потащит с собою. Уяснили?
Да.
 Повторите.
 Боцману лично, с новой сменой из двух человек, прибыть на это место. Никого больше не брать, ибо все погибнут и боцман тоже.
 Ну вот и хорошо. Теперь отдыхайте дальше. И тихо. Любой сигнал с вашей стороны, это ваша преждевременная кончина.
 А это что? – спросил Колосов, разглядывая разложенное на камне содержание карманов пленённых,- указав палочкой на маленький цилиндрик.
 Это сигнал бедствия, -пояснил солдатик. Нажимаешь на него и в казарме звучит сигнал, с указанием места бедствия.
 Вы нажали?
 Нет. Не успели.
 А хотели?
 Конечно. А как, по другому? Мы же на посту. И на нас напали. Так бы и действовали.
 Так и что не нажали?
 Так не успели. Вы нас быстро увязали.
 Ладно. Отдыхайте. Только предупредите сменщиков, что бы не подавали сигнала бедствия. Ибо придётся убирать всех. Понятно. Законы воны жестоки. А у нас война.
 Понятно.
 А скажите, по ходу смены, вам сигналы никакие не предусмотрены?
 Нет.
 Смотрите, ребята. Это ваша жизнь.
 Пришла смена. Развязала своих. Поговорили. Рассказали, что было дозволено. Те молча положили свои винтовки подальше от себя, выложили сигналки и устроились поудобнее.
 Вот и новая смена. Впереди идёт пожилой военный. На погонах ровным счётом ничего.
 Колосов спрашивает солдатиков:-это кто?
 Это наш боцман.
 Хорошо.
 Боцман с двумя солдатами поднялся на площадку. Показал, что он без оружия. Провёл смену солдат и присел на камень.
 Мол, вот я и готов для разговора.
 Колосов не торопился. Он ждал сигнала от своих ребят, что хвоста нет. Что боцман один.
 Вот один сигнал, второй.
 Миша, прикрой, показал Колосов своему гвардейцу, и появился, как ниоткуда перед боцманом. Хотя тот ожидал, что будет со спины.
 Боцман встал. Поздоровались, кивнув головами.
 Хотя на Колосове и была морская форма, но боцман, опытным глазом, сразу определил, что Колосов и есть тот русский офицер, что беседовал с Эдом и Генрихом.
 С вас слушаю.
 Вы тот человек, которого называют боцманом, - спросил Колосов.
 Да. Именно так.
 А настоящее ваше звание?
 Это не имеет значения. Называйте боцман.
 Хорошо. У меня к вам предложение. Вывести всех ваших людей из зоны лаборатории по моему сигналу. Я лабораторию уничтожу. Перепашу на всю глубину. До самого основания этого острова. Ибо всё, что творится в этом паучьем гнезде, угроза всему человечеству. Вам на всё про всё три часа. Успеете?
 Да. Успею. Но как вы это сделаете?
 Это мои вопросы. Вам надо спасти невинных в этом злодеянии. Понятно?
 Да. А куда нам деться потом? Это живые люди. Их кормить, поить надо.
 Это второй вопрос. Главное им остаться живыми. Разумеете?
 Да.
 Вот и хорошо. Встретимся завтра.  Вы обозначьте свою стоянку как нибудь заметно. И опасайтесь чёрных существ. Они не боятся выстрелов и валят лавиной сметая и съедая всё. Очень опасны.
 До встречи. Кивнул головой Колосов и как растаял в воздухе.
 Боцман кивнул своим и быстрым шагом устремился вниз. Он сам не был влюблён в эту лабораторию. И, присмотревшись, чем она занимается, сам вынашивал проект серьёзной диверсии. Но он был один. А дома была любимая жена и пяток прекрасных дочек, которых надо вырастить. Отдать замуж и няньчить внуков. В последний год начальство просто взъелось на него, -за что? –он и не понимал. И напросился на командировку, которая оказалась ещё большим испытанием.
 Вот он строит своих солдат. Он полковник, под маской боцмана, ругает их последними словами. Приказывает поставить в строй Эда и Генриха. Затем грузит всех в вагон и переправляет за пределы лаборатории. Там остаются только фанаты-изверги, которым надо умереть вместе с их секретными работами.
 Боцман оглядывает горы, море Никого. Вот и кончаются обещанные три часа. Пока ничего. Но послышался какой то звук. Затем стеклянные крыши лопнули от взрыва. И начался сплошной кошмар. Снаряды три часа пахали землю. Не то что чего живого, но и ничего целого не могло остаться. Снаряды летели как ниоткуда, но рвались реально, сжигая все попытки маразматиков заселить планету послушными живыми роботами.
 Лаборатории конец!
 Н вот боцман видит, что у самого берега подвсплывает лодка, а из –под земли, на самой кромке берега появляются люди, которые явно усядутся в эту лодку и благополучно покинут это место. От лодки отходят три маленькие лодчонки и направляются к людям.
 Огонь командует боцман, и всё его воинство стреляет туда. Но слишком далеко. Люди садятся на лодчонки и благополучно скрываются в подлодке. Та медленно разворачивается, вот она уже носом к чистой воде. Сейчас уйдёт на глубину. Набирает ход.
 Но тут два мощных взрыва ломают лодку, разрывая её на части, через несколько минут ещё такая же порция. А сверху, как ниоткуда начинают сыпаться снаряды, постепенно приближаясь к тому месту, где была лодка. Долго взбаламучивалось море. Смешалось всё в кашу из воды и песка.
Отбой. Тишина. Только всякая мелочь плавает на воде.
 Слева поднимается ещё одна лодка. Из неё, на надувных лодчёнках , матросики собирают всё, что плавает. Самым тщательным образом. А из-за каменой гряды выходит большой корабль, пристраивается к лодке и становится на якоря.
 Всё подобранное барахлишко раскладывается на палубе.
 Несколько офицеров тщательно рассматривают выловленное. Они дают команду на отправку за борт ненужного, но с интересом рассматривают некий большой саквояж. Золотистая ручка. Табличка и текстом иероглифического письма. Вот всё за бортом кроме саквояжа.
 Колосов, полковник Смирнов, капитан первого ранга из морских офицеров решают вопрос: что это и что с ним делать. Народ толпится в сторонке. Всем интересно. Конечно, вне всякого сомнения в саквояже секреты. Вся сущность этого эксперимента над человечеством.
 Тайного голосования нет. Уничтожить!
 Два гвардейца укладывают саквояж в лодочку. Привязывают верёвочкой к большому куску тола, что выплавил Хуан из снарядов, вставляют запал и буксируют лодчёнку в сторону берега. Пожигают шнур и быстро гребут к кораблям. Вот они уже у корабля, поднимаются на борт.
 И взрыв.
  Только пар, да газ остались от саквояжа и лодчёнки. Ни малейшего кусочка. Даже если все секреты гравированы на металле.
 Первая задача выполнена.
 Осталось ещё две.
 Колосов стоит на палубе лодки и смотрит на берег.
-Василий, ты не обратил внимания откуда эти джентльмены появились на берегу. Из какой щели вылезли?
 Вот, левее. Где два дерева стоят. Там и хатка какая то, или навесик.
 Вася, а не дал бы ты туда парочку торпед? У нас есть запас?
 Дать можно, а вот попасть, сложнее. Это ж не лодка, что была. Длинная и большая. Это всего метры на метры. Давайте сходим, посмотрим.
 Нет, Свинцов. Ходить и смотреть не надо. Там могут быть серьёзные сюрпризы. Надо рвануть крепко.
 Долго целилась лодка в эту хатку. Вот одна торпеда пошла.
 Нет, правее надо. Вот вторая. Есть!
 Но за взрывом торпеды, которая и не очень то разворотила береговое строение, последовал ряд взрывов. Как кто то под землёй пробирался  и поднимал всю толщу на себя. Последовательно рвалось и рвалось, до самых скал.
 Видал? А ты: сходим посмотрим. Тут такие акулы жили-были, что и на свежем воздухе хочется противогаз одеть.
 Однако хорошо посмотрели.
 Лодка подрулила к кораблю. Колосов поднялся на борт.
 Что будем делать с охранным батальоном? Мы вмешались в их судьбу и теперь они на нашей совести.
 Оберст сделал совершенно неожиданное предложение: давайте их сбагрим на проходящий лайнер. Немного попиратствуем. Остановим его и переселим. Пусть довезут до берега. До цивилизованного мира.
 Гут. Но где мы этот лайнер найдём. Не гонять же по всему океану и ловить оный. Может, проще самим довести до этой цивилизации. Высадить, а там сами определятся.

 Оно, легко сказать, да как сделать? Влезут ли все на корабль? Это раз. Второе, это ж всё же войско. И не малое. Вдруг затеют бучу. Сдуру всё может быть. А возить мелкими партиями, себе дороже. И оставить на самотёк, как то уже и неприлично.
 Судя по найденным картам, островок лежит недалеко от Барбадоса. Но если войти туда, то это будет точно куриный переполох. Совершенно приличный военный корабль, но без опознавательных знаков, без бортового номера и флага. Такая сенсация облетит мир за секунды. И начнут ловить, травить и всячески мешать. Тут надо сохранить тайну. Но и триста человек бросать без еды никак не гоже.
 А что если им подарить наши лодочки? И одну подлодку? Пусть она их помаленьку тянет до цивильных берегов. А там лодку продадут и за вырученное вернутся домой. Только как тайну сохранить. Они же растреплют на весь свет.
  Нет. Не годится, вмешался полковник Смирнов. Это не наши гвардейцы. И не вынужденная выброска на воду. Ночью надо войти в порт, выгрузится и уйти. Никто нас ловить не будет. И не такие уж у них на островах защитные сооружения и силы, что бы нам помешать. А дело начнём делать сейчас. То второе, которое Пупков уже расшифровал.
 Пупков, ходи  сюда. Доложи результаты твоих исследований.
 Командир. Это система дистанционного подрыва с помощью радиосвязи. Рассчитана на 30 лет работы. Каждый год, в опредеённые дни она включается и в течение суток готова к срабатыванию. В этом году получается этот день-послезавтра. В среду. Затем она выключится и войдёт через три месяца. Вот в таком режиме и работает. Частоты указаны и коды тоже. Но нужна мощная станция. Ибо, если разбрасывали на больших территориях, то корабельная станция всё не достанет.
 Ясно, Стас. Спасибо. Мы вот здесь с Фёдором Ивановичем как то наблюдали антенное поле. Выше в гору от лаборатории. Там большая площадь, как паутиной затянута. Посмотреть надо.
 Так давайте мне людей и сходим.
 Чалышев. Возьми взвод и проработай. Мы постоим здесь. Тем более, что срок подошёл. На твою ответственность. Если удастся, то подрывай всё.
 Есть!
 Гвардейцы зашевелились. Быстро упаковались. Чалышев забрал и гранатомётчиков. Всех. Ребята уже притёрлись, сдружились и могут очень пригодиться.
 Аккуратно, без купания, группа высадилась и ушла в лес.
 Как потом рассказывал Чалышев, что шли по перелопаченному снарядами месту со страхом и брезгливостью. Особенно содрогались от массы разбросанных и изорванных человеческих тел подопытных. На них сохранились какие то приборы, браслеты, обручи. На ногах, руках, голове. Хоть и жгли снаряды всё подряд, но видно такая была массовость мероприятия, что и силы тола не хватало всё уничтожить. Закопать и спрятать от человеческого глаза. Попадались и «чёрные существа». Тоже с обручами. Приборами. Видно лаборатория проводила обширные исследования.
 Утром вышли к антенному полю. По Стасовым указаниям добрались и до центральной части. Такая же пара кнопок.
Нажали зелёную и вход открылся. Несколько переходов, коридоров и отсеков и вошли в большой зал. На всю стену контур США, расчерченный на пронумерованные квадратики. В каждом квадратике три кружочка: два маленьких и один большой.
 Ясно! Вот куда нацелен был большой шантаж. Легла бы Америка под Гитлера мигом. Только бы им фильм про «пепельных» показали и про «чёрных». Не всем, а только в Белом доме. А , может, и всем. Для общей паники. Но, без сомнения, Штаты бы легли мигом. И никакого лендлиза и встреч на высоком уровне. Да и Англия туда бы сразу. Как она без дяди Сэма? –Никак!
 И очень трудно нам бы пришлось. Очень.
 В зале ни души. Чалышев оставил со Стасом отделение на месте, а сам пошёл исследовать прилегающие помещения.
 Печальная и знакомая, Колосову с полковником, картина. Одежонка с косточками и не более. Хотя свет горит. Вентиляция работает и на кухне работают плиты. Однако в кастрюлях давно пусто и что было на разогретых сковородках уже не понять. Остальное всё высохло. Видно и сюда докатилась волна газа высокой концентрации. А может и тут, на месте произошло нечто подобное.
 Стасик, мы одни. Ищи сам и работай.
 У Стаса два помощника. Два заядлых радиолюбителя. Таких же как и он сам. Хотя Стас много кратный чемпион мира коротковолновик, а его ребята без таких титулов, но головатые.
 Стас ставит конкретную задачу: найти все звенья цепи от источника энергии до выдачи в эфир сигнала. Работаем!
 Чалышев приставил к каждому по три человека, приказав не мешать, а только быть рядом и охранять от всяких случайностей.
 Сам остался в главном зале и наблюдал за картой. Потом тщательно перенёс её в свой журнал. Зарисовал всю обстановку зала. Все надписи и всё-всё. Жаль не было фотоаппарата. Но Чалышев тайный художник. Об этом знает только его командир. Майор Вишневский. Но никому б этом не говорят. Ибо Чалышев излишне скромен, а Майор чужие секреты не склонен разглашать. Вот Чалышев и нарисовал всё и вся с подробностями, особенно цифры и буквы, которые кое где стояли.
 Радио спецы трудятся, а по помещению гуляет запах еды. Это гранатомётчики разруливают на кухне. Нашли муку, которая вполне сохранилась и пытаются напечь лепёшек со штатной тушонкой. Запах хороший. Вкус –тоже. Вот и молодцы.
 Давно ночь. Чалышев приказывает прекратить работы. Надо отдыхать. Хоть часа три. Выставляет караул. Затем команда радистов трудится снова. Чалышев не вникает и не мешает. Он просто ждёт.
 Вот начались третьи сутки. Карта на стене оживает. В каждом квадратике загорается лампочка. Сначала у большого кружочка, затем у малого. Одного, другого. Вот уже вся территория светится огнями. Стас, видишь?
 Да, командир, вижу. Система в рабочем состоянии.  Через сутки всё погаснет, до следующего дня включения.
 Чалышев хотел бы поспрошать, но молча кивает головой. Давай. Продолжай искать.
 Стасик итак уже нарыл много. Уже включены все цепи. Он не нашёл только один узелок. Откуда передаются сигналы.
 Командир. Должно быть ещё помещение, ну, как радиорубка. Оттуда должен идти сигнал. Помогай.
 Стас, а что искать где далеко, оно должно быть здесь, где карта. Отслеживать срабатывание.
 Логично. Но такая карта может быть и там.
 Чалышев поставил задачу. Искать. Щупать, нюхать, лизать, но найти. А сам опёрся на стол ладонями и задумался. Где это место?
 Ладоням, однако, тепло. Это почему? Не такая здесь, внизу жара, что б ладоням было тепло.
 Пупков, ходи сюда.
 Что?
 Положи ладони на стол.
Ну.
 Что чувствуешь?
 Ничего.
 А ну, гвардеец, -подозвал Чалышев рядом стоящего солдатика,- положи ладони сюда. Что чувствуешь?
 Да как бы тепло.
 Во. И я что говорю. Откуда может быть лишнее тепло в столе. Ищи здесь, Стас.
 А Стас уже расплылся в улыбке и поднимает, как раньше на школьных партах,  панель.
 Вот она милая, любезная.
 На обратной стороне крышки точно такая карта. С такими же цифрами и буквами.
 Что, командир, приступим. Осталось три часа.
 Давай. Чалышев перекрестился. Не каждый день решаешь судьбы народов и государств. Давай Стас. Работай.
 Работа оказалась предельно простой. Жми кнопку по карте и всё.
 Стас нажал. На большой карте в этом же квадрате задрожала лампочка у большого кружка, Стас заглянул в свою тетрадку и быстро набрал на панели ряд букв и цифр.
 Лампочка на большой карте замигала, потом ярко блеснула и погасла.
 Вот так и пошёл наш гвардии сержант Пупков Станислав Георгиевич крушить великую провокацию. Он подключает своих помощников. Дело идёт быстрее. Но ещё быстрее идёт время. Восточная часть, центральная часть. К концу идёт и западная.
 Чалышев тоже не сидит без дела. Он, на своей «картине» отмечает сработавшие заряды. Но конец связи.
 Карта гаснет. Не успели. И осталось то всего десяток, два. Эх Стасовы ладони. Огрубели. Замозолились.
Ну, что делать. Как есть. Надо уходить к своим. Здесь делать нечего.
 Может подорвать всё? Что б никто не нашкодил. А то запустят по оставшимся малые подрывы. И будет страшная штука. Как Колосов рассказывал.
 Стас, а когда следующее включение. Примерно через три месяца. Не раньше.
 Стас, а не может быть какой системы, нарушающей этот цикл? Вот как сейчас. Не успели. А что то нажать и заработает на какое то время.
 Нет. Сто процентов нет. Система неподвижна. Как кусок железа. Как отковали, такая и есть. Всё перековывать наново надо.
 Ну, и ладно. Уходим. Портить не будем. Оставляем, как есть.
 Отдыхать.
 Поутру, группа Чалышева вышла на берег. Вся водная эскадра зашевелилась, катер подскочил и принял группу на борт и доставил на флагман.
 Что?
 Чалышев доложил.
 Ну и хорошо. Сколь успели, столь и сделали. Время есть. Решим как дальше.
 Синюков!
 Я.
 Как твои коленки?
 А что коленки?
 Да вот, Чалышев секрет выдал, что перед штормом у тебя колени крутит, хоть ты и скрывал, но именно по твоим стонам и определяли готовность к шторму. Так?
 Командир, никогда не позволял себе стонать. Честно.
 Чалышев.
 Я.
 Что на Виктора наговариваешь. Он отказывается.
 Так, он во сне. И ладошками их зажимал. Точно, как мой отец. Он в финских болотах застудил на фронте. Вот на непогоду всегда и мается.
 Так, Барометр, иди сюда.
 Как колени? Крутит.
 Никак нет. Хорошо им. Непогода не ожидается на пару дней. Это точно.
 Так. Ну и хорошо.
 Фёдор Иванович, а что нам сейчас забрать охранников и вот сюда их высадить. А потом, потом нам надо вот сюда. Чуть дальше.
 Сюда? И палец командира воздушного судна упёрся в юго –восточный краешек острова Свободы. Да. Там наша главная задача, которая была поставлена. Там в горах есть радиоцентр, который надо прикрыть. Хотя бы на пару месяцев.
 Взорвать?
 Такая задача не ставилась. Но надо что бы он замолчал. В лучшем случае до конца года.
 Но это где то полторы, две тысячи километров?
 Получается, что так.
 А топлива хватит? Капитан говорит, что там на пять тысяч, а то и больше. Можно и с лодок слить.
 А их куда?
 Не знаю. Утопить жалко.
 Слушай, Колосов. А давай их продадим?
Как? Кому?
 Идём в Венесуэлу. Там моментом. У них свой флот есть. И такую штуку они с руками оторвут.
 А если осрамимся. Нас всю жизнь подводниками обзывать будут.
 Но, это уж и не такое плохое название. Достойное, прямо скажем, хотя и не желательное. Лётчик-подводник. А что? И звучит. Один на ВВС.
 А штурман, инженер, стрелок?
 Не. Им не достанется. Всё моё будет. Как и шишки. Им что. Я –командир. За моей спиной всегда затишек.
 Да и то, так.
 Так как, Колосов. Сажаем батальон охраны, дуем на Барбадос, высаживаем их там, а сами с торговым предложением на Венесуэлу. За сутки все вопросы. Послушай меня, старика, дело говорю. И балласт сбагрим и железяки в дело пойдут.
 Ну да. И все тайны по миру расскажем. Остров то наверное ещё продолжает быть таинственным.
 Может. А может вся округа знает, да не хочет связываться.
 Может и так.
 Я всё же думаю, что освободившись от охранников, надо идти на выполнение задачи. А потом, как командование решит.
 Ну и хорошо. Зовём боцмана.
 Боцман молча выслушал предложение. Подумал. И предложил: доставьте в Венесуэлу. Это чуть дальше, но надёжнее. У меня там есть хорошие знакомые. Они помогут. И ещё вопрос. Вы навсегда уходите с этого острова или вернётесь?
 Нет. Боцман.
 Зовите меня полковником. Это я для прикрытия от болтунов боцман.
 Хорошо. Полковник. Сюда нам больше не надо. Мы вообще здесь случайно. Абсолютно случайно.
 Не могу поверить.
 А чему не верить. Слава Богу всё благополучно кончилось. И это секрет на пять минут. Может даже все газеты мира его провеяли и просеяли.
 Вот видишь этих морских офицеров?
 Да.
 Спроси у них. Что они видели на берегу, когда за ними мчались «Чёрные существа».
 Так что у них спрашивать? Вы вот всё знаете. Сами и расскажите, что можно.
 Вы знаете о Карибском кризисе?
 Конечно. Всё доподлинно. И ваше участие в нём, и про ракеты, которые прозевали Штаты, а теперь дёрнулись. Про ваши морские силы, сухопутные и прочие. Всю обстановку. Но войны не будет. Это смерть Штатам. Они только пошумят.
 А сдуру?
 Нет. Таких выдающихся дураков нет, ни в Штатах, ни у вас. Это точно.
 Ну и ладно. Так вот летели мы на этот остров. Я рулил, а этот молодой гвардеец сидел и дремал. В запас. Кто то нам часть крыла и откусил. Высыпал я гвардейцев в море-океан, а сам, с этим молодым и попал на островок. Узрел полосу и , как на ястребке, заложил необыкновенную фигуру и сел. Тому свидетельство, что оба живы.
 Вот и вся история. Одно только чудесно, что на этот остров вынесло и высадившихся в море гвардейцев. Отощавших, разучившихся ходить. Но живых и в полном составе. Вот они, все перед тобой.
 И сколько их носило?
 Больше месяца.
 Не может быть. Как человек выдержит?
 А спроси у Чалышева, как. Он с ними был.
 Об этом надо всему миру рассказать. Это же какой подвиг и пример. Что б когда кому случится, не паниковали, а трудились во спасение. Конечно, вы русские. Только вы такое и можете.
 Да, герр оберст, смогли. Но нам это и не надо было. Никак не надо. Просто некуда деться.
 А на острове, видишь свои заморочки. Пришлось, не желая, вовсе решать и текущие вопросы.
 Да. Вы страшное гнездо сожгли. Но это только часть большой каверзы. Один из элементов какого то страшного эксперимента над человечеством. Но и то доброе дело сделали.
 Я в своей структуре, а она не очень разговорчива, слышал, что в Африке есть центр, который управляет погодой всего континента. Нарушает все естественные погодные процессы, и может поставить в зависимость любое государство.
 Ого! Спасибо.
 Так что, герр оберст, грузимся. Выдержит ли эта посудина такую нагрузку.
 Всё же 393 человека. Около сорока тонн. И ещё. Как с вашим оружием быть?  Вы солдаты вы за него отвечаете. Я командир и отвечаю за всё.
 Не переживайте. Мы всё оставим здесь. Оно местное. Пусть и остаётся.
 Разумно ли? Может в воду?
 Можно и в воду.
 Долго возил катер новичков, как прозвали гвардейцы, «молодое пополнение», которые уже знали о морском переходе и с большим уважением разглядывали наших, облачённых в морскую форму, принадлежащую кораблю.
 Нет. Не тонет. Идёт и не чувствует груза.
 Харчей нет. Только вода. Но и сутки хода не так уж много.
 Стали в сторонке. Спустили оба катера и быстренько высадили батальон на берег. Может кто то и выразил неудовольствие, может и нет. Но от лишней обузы освободились.
 Оберст просил пару часов подождать.
 Вот он на роскошном белом катере подвалил к борту. Поднялся и представил, с ним прибывшего:  господин Черчиль. Нет, не тот, а этот, другой, но тоже умный.
  Господа. Я покупаю не глядя. Со слов этого господина. Куда, кому передать деньги. Моя цена.. и он огласил такую сумму, которую наши и не восприняли своим не испорченным умом. Да это можно целый город построить, с детским садом, школой и парком, и прочим.
 Смирнов, слегка смутившись поначалу, быстро вошёл в строй и предложил: всё в драгметалле.
 Хорошо. Сейчас распоряжусь.
 Он достал маленькую рацию и сказал несколько слов.
 Сейчас привезут.
 А скажите, «добрый дядя», вы можете нам дизтоплива долить до полных баков? Сейчас?
 Ноу проблем. Это презент.
 Опять буркнул в телефончик и через какое время подвалил танкер, и стал заполнять ёмкости корабля.
 А не желаете вы и кораблик продать? Испросил добрый дядя.
 Нет. Нам он пока нужен.
 Пока?
 Да. Пока. У нас есть ещё задачи, которые по плану.
 Господа. Если вам он станет не нужен, то прошу мне сообщить. Я возьму. Моя цена такова. И тоже в металле. Вот вам мой аппарат. Нажмите сюда и я на связи. Всё просто и надёжно. Но прошу: о нашей сделке не афишировать. Это мой личный бизнес. Я вне политики. Я в эти грязные игры давно не играю. Чистый бизнес.
 А бизнесмены народ честный?
 Это вы в каком плане?
 В таком. Нам сейчас некогда деньгами заниматься. А так через месяц, два, вы можете денежку доставить по адресу.
 Ноу проблем. Куда скажете, туда и доставим. Грамм в грамм.
 Ну и добре. Забирайте лодочки. Вот вам ключи. И Колосов передал доброму дядечке и кодовую книжку. Тот выпучил глаза. Вы что! Это таких денег стоит, что и мне тяжело.
 Это презент, засмеялся Колосов. Берите.( А про себя, -тем более, что Пупков всё тщательно скопировал).
 Распрощались.
 Колосов обратился к флотским: мы уходим. Вы можете остаться здесь и дальше добираться домой. Благодарю за помощь, за науку и совместное выполнение задач.
 Но никто не изъявил желания покинуть борт. Они попросили, -«Оставьте нас. Когда вы пойдёте домой, то там мы и сойдём. В Европе. Если можно.»
 А что? Пусть катаются. Тем более, что спецы и на дальний переход будут край нужны. Это не по Карибской луже ходить. Это океан пересечь.
 На душе  стало легко, когда берег скрылся вдали.
 Народ отдыхает. Кроме топлива хорошо укомплектовались продуктами. Знай ешь, да спи, да вахту неси.
  Надо сказать, что морское дело оказалось сложным и трудным. Людей мало. Не на все вахты и посты хватает. Так что ешь да спи, это только хотелось.
 Ночью подошли к назначенному месту. Долго рассматривали в дальномеры. Изучали все подходы, режим несения служб. Пересчитали все мачты антенн, тарелки, локаторы.
 А что бабахнуть и удрать на север. Пока провозятся и пройдут эти два месяца. Там и октябрь наступит.
 Командир, а может со своими связаться, -подошёл Пупков.
 Сиди молча. Сейчас свои таких пистонов навставляют, что рук не хватит чесаться.
 Так, командир, за это время может и помирились уже. И не надо рушить этот узел связи. Ведь сколько времени прошло. Все эти месяцы с списались с расчётов.
 Умный ты, Пупков. А может и так. Давай. Свяжись с нашими.
 Командир. Есть связь. Вышел на каких то ракетчиков.
 Давай.
 Стас, они шифрами глаголют. Дай открытым текстом.
 Так нету открытого. У них через «мясорубку» всё идёт.
 А на наших можешь выйти?
 Домой?
 Ну да. На полк.
 Попробую.
 Долго гоняли корабль по волнам, наконец зацепился Стас.  Стой! Держись здесь. Стасик, а что. Кто мешает радиоволнам летать?
 Не знаю, командир, что мешает, а вот только здесь и удалось связаться. На проводе командир полка.
 Товарищ полковник, Колосов докладывает.
 Какой такой Колосов. Что лепечешь. Я Колосова потерял. И как ты на меня вышел. Кто ты?
 Михаил Сергеевич, так это я и есть Владимир Исидорович Колосов. Старший лейтенант Вашего 226 парашютно - десантного полка.
 Не погибли мы.  Все живы и уже здоровы. Не знаем, что нам делать. Продолжать выполнять поставленную задачу или что?
 Колосов. Я не верю тому, что слышу. Как живой? Ты же упал в море?
 Живой и люди живы. Приеду, расскажу. А что мне сейчас делать?
 Что делать? Домой лететь на крыльях. И чем скорее, тем лучше. Какое задание. Уже обстановка налаживается. Отменяю приказ. Это даже хорошо, что вы его не рванули. Нет дополнительных обид. Давай домой. У тебя есть возможность или нужна помощь?
 Нет. Спасибо. Доберусь сам.
 Ну, давай. Как я рад. А Чалышев?
 Чалышев герой. Ему сразу две звезды надо. Он спас всех.
 Ладно. Жми домой. Разберёмся. Не рискуй нигде. Не высовывайся. Спасибо, что живы. Слава Богу.
 Стас. Ты умница. А теперь свяжи меня с Америкой.
 Так Ваш «англицкий» америкосы не поймут.
 Переводчиком будешь. Связывай.
 Совсем не долго крутил ручки Стас.
 Командир, вот капитан крейсера, говорите.
 Здравствуйте капитан. Мне нужна личная встреча с Президентом. Вопрос жизни и смерти и, даже ещё больше, ваших граждан.
 Кто вы?
 Это значения не имеет. Главное, что под большой угрозой жизнь миллионов людей.
 Я попробую.
 Командир, связь.
 Я доложил самому высокому флотскому командованию. Они запросили, какие вы можете представить аргументы, что бы вам поверить.
 Хорошо. Откройте карту территории страны.
 Вы шутите. Я морской офицер. У меня нет карт суши.
 Тогда связывайтесь с сухопутчиками и я всё им скажу.
 Командир.
  Мы готовы. Смотрите квадраты: N. C. G. F. На этитх территориях три дня назад прогремели взрывы. Этими взрывами уничтожены ёмкости с очень опасным газом. Который при большой  концентрации убивает человека насмерть, низкой делает его безумно-жестоким и при очень малой делает совершенно безвольным.
 Проверьте эти квадраты. И убедитесь в моей компетенции. Там должны остаться разорванные мягкие оболочки. Опасность в том, что на вашей территории остались ещё не подорванные и может случиться трагедия. Очень большая.
 Спасибо. Приступим к проверке.
 Кораблик качается на волнах. Народ несёт службу, а там, вдали, на перечисленных территориях идёт напряжённая работа.
 Командир. Связь.
 Да. Мы нашли. Действительно всё так, как вы сказали. Что вы предлагаете?
 Я предлагаю встречу на самом высоком уровне. Мне нужен президент. Я ему передам карту с местом, где остались эти ёмкости в ожидании сигнала.
 Мы свяжемся с президентом.
 Командир. Связь.
 Вы где находитесь?
 На воде. Вблизи Гуантанамо.
 Господин Президент согласен на встречу. Как вы её представляете?
 Никак не представляю. Но скажите ваш вариант.
 Господин Президент готов встретится с вами на военной базе, о которой вы упомянули, через два часа. Ровно в двенадцать. Вас устроит?
 Хорошо. Передайте охране, что я подойду на морском малом катере. Ровно к 12.
 Спасибо. Действуем.
 Кораблик подтянулся ближе к месту встречи. Спустили катер. Желающих глянуть на Президента море. Почти все. Но Колосов взял Хуана, Свинцова, Мандрика и Баева.
Хватит.
 Потом посмотрел на Стасика, на его умилённую рожицу,
 Пупков, за переводчика.
 Стас моментом на катере, как перелетел.
 Вот база. От берега и метров на пятьсот в море, протянулись две шеренги, говоря по сухопутному, военных кораблей, оставляя узкий метров в сто коридор. В последние минуты назначенного времени. наш катерок втянулся в этот проход, подошёл к причалу и стал. Колосова и Стаса, изобразив на своих лицах дикое удивление, встречала группа высших флотских чинов. Удивление моряков понятно, ибо то, что было одето на наших ребятах, ни в какие морские понятия войти не могло.
  Все приложили ладошки к головным уборам, изобразив приветствие. Натянуто улыбнулись и проводили Колосова со Стасом в роскошную палатку. Белое полотно натянуто до барабанного состояния, форма полушара, со встроенными в два ряда круглыми оконцами. Внутри деревянный пол, стол, стулья. Работает, бесшумно, кондиционер.
 Проходите, господа. Пожалуйста. Сейчас придёт Президент.
Через короткое время в палатку вошёл мужчина, которого представили Колосову, как Президента.
 Но Колосов не пионер, Колосов настоящий разведчик и на такую мормышку клевать не будет. Он всегда внимательно присматривался к лицу Президента на всех политзанятиях, стараясь понять его внутреннее содержание. Действительно ли он сам ведёт такой курс, по своему внутреннему стержню, или он только выражение чьей то воли.
А это дядя не Президент, хотя и похож.
 Вы меня за кого держите? –испросил  ровным, но прямым голосом,  Колосов. Мы договорились о встрече с президентом, а не похожим на него человеком.
 Ушёл подставной и в палатку быстрым шагом вошёл  «второй» Президент.
 Колосов сделал лёгкий поклон, но что то в нём сработало: Колосов, смотри внимательнее. Смотри на приметы. Смотри, как он рукой движет.
 Нет, это точная, но копия.
 Колосов, не говоря ни слова, пошёл из палатки.
 Вы куда?- всполошились чины. А разговор? Вы ведь хотели что то особенно важное донести до Президента.
 Да,- спокойно отвечал Колосов, -до Президента, а вы мне каких то граждан подсовываете. Вот с ними сами и работайте. А когда вас постигнет большая беда, тогда и разбирайтесь сами.
 Сзади послышался голос, -«господин офицер, я Президент. Прошу продолжить разговор».
 Колосов обернулся. Стоял ещё один. В гражданском костюме. Он рукой указал всем покинуть палатку.  И жест знакомый, как в кинохронике, и посадка головы и что то неуловимое, которое убедило Колосова, что это именно и есть Президент.
 Присели к столу. Колосов достал копию с рисунка Чалышева, расстелил на столе и повернул к Президенту.
 Президент, он и в Африке Президент.
 Господин Президент, вот точная копия документа расположения ёмкостей с отравляющим веществом, которое либо убивает человека при высокой концентрации, либо делает его озверелым и меняет пропорции тела и внешний вид, либо делает его совершенно безвольным. На каждой ёмкости установлены подрывные устройства с радиовзрывателями.
 Вот эти, -показал Колосов на обведённые кружочками, -мы уничтожили, хотя надо досконально проверить, ибо могло что то и не сработать. А эти, не обведённые, в стадии ожидания команды. У нас не хватило времени сеанса, когда объекты реагировали на команды.
Если вещество выльется, то всё вокруг изменится, как я рассказал. Мы эту картину наблюдали в течение двух месяцев. Это угроза всему человечеству. И на вашу территорию это всё набросали для того, что бы, при необходимости, вас просто поставить на колени. Т.е. диктовать вам свою волю.
 Ёмкости можно  уничтожать только подрывом заряда мощностью не менее 200 кг. Никакие способы защиты не срабатывают, противогазы не работают. Утечка происходит мгновенно. Поэтому экспериментировать и брать пробы очень не советую.
 И Колоссов передвинул документ к Президенту.
 Благодарю. Что вы хотите от нас за это?
 Ничего.
 Да, но вы понесли такие труды, такие затраты. Это требует компенсации.
 Нет, -твердо произнёс Колосов,- ничего. Это угроза всему миру. Мы своё сделали. А это ваша территория и вы сами всё доделаете. Только прошу и предупреждаю, всё чрезвычайно опасно и обратных действий сделать невозможно. Только подрыв зарядом большой мощности, как это и есть в инструкции от авторов этого проекта.
 И Колосов поднялся.
 Спасибо. Президент пожал руку, задержал её и добавил: -вы, без сомнения, русский, ибо только русские могут быть такими. Спасибо. Ваш поступок вносит новое хорошее в  отношения наших стран.
 Прошу, - Президент попустил Колосова впереди себя и пошёл провожать к катеру.
 Все чины вытянулись в струнку, отдавая честь своему Президенту и, конечно, уже и гостю.
 Колосов со Стасом поднялись на катер, благополучно отошли от стенки и пошли по коридору кораблей, которые уже расцветились флагами приветствия и благодарения, а команды были построены вдоль бортов, отдавая честь.

Послесловие.
 Конечно, вам читатель.  интересно, что было дальше.
  После благополучного океанского перехода, наши воины добрались до Бордо,( Что в Бискайском заливе, Франция), и распрощались с морскими офицерами.
 Потом обогнули Скандинавский полуостров и вошли в родной Мурманский порт.
 Водная эпопея благополучно закончилась без особых происшествий.
 Прибыли в расположение части. Доложились.
  Колосов с Чалышевым сразу отхватили по 10 суток домашнего ареста. Хотя, конечно, не сидели. Исписали горы бумаг.  Все участники этого похода,  получили по месяцу отпуска.
  Кончилось тем, что всё простили, всех похвалили, офицерам и Стасику -по Красному знамени, остальным - по Красной Звезде.
 Хуану дали советское гражданство. Он и сейчас проживает под Тулой со всею семьёю. Внуками и правнуками.
 Жизнь покатилась дальше,  с одним привкусом: -на морские пляжи никто не стремился и, при упоминании о море-океане, все отвечали, что уже накупались.