Затерянный в марийских лесах. Часть 3

Сурок, Суслонгер, Кундыш (документальная повесть)
Часть 3.

*На территории поселка Сурок дислоцировалась с 17 ноября 1941 года по 1 октября 1945 года 46-я запасная стрелковая бригада, в июне 1944 года переформированная в 46-ю запасную стрелковую дивизию. В ее составе было 4 запасных стрелковых полка, 77-й запасной артиллерийский, войсковой лазарет, 3-й батальон выздоравливающих; а с 1 апреля 1942 года 4 отдельных пулеметно-артиллерийских батальона.
Кроме воинских частей, на территории поселка размещались военные госпитали: с 13 декабря 1942 года по 29 мая 1944 года — 447-й эвакогоспиталь Народного комиссариата обороны, с 1 июня 1944 года по 10 июня 1946 года — 1686-й эвакогоспиталь.*
-Население поселка разделилось на военных и гражданских (обслуживающий персонал). Условия, которые были созданы для солдат, дислоцирующихся на территории поселка, были не просто тяжелыми, а невыносимыми. Отсюда большая смертность солдат.
Для офицерского состава были построены небольшие домики, солдат, насколько это было возможно, размещали по домам местных жителей. Остальные были вынуждены как-то существовать в землянках. Там стояла одна печка из железной бочки. Вместо досок на нарах были настланы жерди. Обсушиться или накрыться чем-либо было непросто. Но самой страшной проблемой был голод. Солдатский рацион состоял из утренней похлебки из чечевицы, картофельных очисток, кружки кипятка. В обед — суп с чечевицей, каша, буханка хлеба на четверых.
Так как жилья в округе не было, срочно рыли землянки. В них и располагались привезенные с фронта на отдых бойцы и новобранцы, затем формировались новые подразделения для отправки на фронт. Землянки отапливались печками-буржуйками. В ночь с 19 на 20 ноября 1943 года из-за несчастного случая произошел пожар. В огне погибли 60 воинов. На берегу реки Кундыш они захоронены в братской могиле. За ней ухаживают жители Кундышского сельсовета. Ежегодно 9 мая, в День Победы, школьники и ветераны войны ездят к этой братской могиле на реке Кундыш на митинг и возложение венков-
Самым тяжелым временем была зима 1941-1942 года. Как показывает "Книга памяти", в годы войны здесь погиб от голода и болезней 361 человек.-( цифра спорная, потому что официальная и скорее всего не соответствует полному масштабу потерь)
-Во время Великой Отечественной войны в этих местах располагались учебные и действующие воинские части. Тут дислоцировались 46-я запасная и 47-я учебная стрелковая дивизия (бригада). Кроме того, здесь формировались две гаубично-артиллерийские бригады- 102-я и 105-я. По рассказам очевидцев от тяжелых условий, холода, голода и болезней погибло большое количество новобранцев. Места их захоронения до сих пор неизвестны- это официальная версия.
Если поговорить с местными жителями- то можно узнать и другую.  Можно пройти и на захоронения солдат, и захоронения тех, кто допустил, что эти солдаты погибли.-
Первая версия инспекции:
-Поправить ситуацию помог приезд маршала К.Е. Ворошилова, который провел расследование, и, по словам очевидцев, "после проверки, проведенной Ворошиловым, 19 человек командного состава, офицеров больших чинов, забрали - арестовали и увезли в Казань. Там их предали суду военного трибунала и расстреляли". Их могилы можно отыскать в Казани на Черном кладбище.-
И другая версия этого события:
-Как рассказывали очевидцы, с проверкой по тыловым частям приехал лично Конев. После чего командование этих частей, допустивших гибель новобранцев, посадили в грузовик вывезли в ближайший лес и расстреляли.-
И еще третья версия этой инспекции:
-Вспоминали ветераны и легендарный, инспекционный «Ворошиловский визит». Видимо, слухи о чудовищном положении в лесных лагерях дошли и до Москвы. Подготовка к высочайшему визиту началась загодя. На полигоне вырыли две образцово-показательные траншеи, укрепили бруствер ивовой лозой. Тем, кто ходил на болота за ивняком, завидовали: они могли полакомиться отрытой из-под снега клюквой! Маршал прибыл спецпоездом вместе с охраной и лошадьми. Коней по сходням  свели на землю, и высокие гости, прямо у вагонов вскочив в седла, поскакали в лагеря. Ворошилов понаблюдал за учениями (два батальона разыграли перед ним «наступление» и «оборону»), выборочно осмотрел несколько землянок, пищеблок, отобедал. А обед в этот день был замечательным! Вечером того же дня московские гости отбыли восвояси. И все, как водится, осталось по-прежнему, только питание на какое-то время улучшилось.-
Какая из них соответствует действительности? Вторая в особенности отличается от первой и третьей, там указан Конев? Ну а больше соответствует третья, хотя допускаю и первую, т.к. там даже указано на Казанское кладбище, можно в принципе эту версию проверить. Но не суть в этом.
-Об этих страшных годах напоминает солдатское кладбище и братская могила в лесу, недалеко от поселка.
К 1946 году военные части, размещавшиеся в Сурке, были расформированы, но до сих пор жизнь Сурка связана с военными, поскольку в 1957 году началось строительство современного военного городка и завершившееся в 1972 году.-
-Эти глухие места в марийской тайге лишь недавно рассекретили свою страшную военную тайну. Здесь никогда не шли бои, однако в землю легли целые батальоны не попавших на передовую новобранцев. Они гибли от истощения, холода, болезней, кончали жизнь самоубийством, дезертировали. Смерть в бою была бы для них достойным избавлением от этого чудовищного УЧЛАГа – военной альтернативы ГУЛАГа.
Вспоминает профессор Казанской консерватории, педагог-виолончелист Афзал ХАЙРУТДИНОВ (его записки о первом бое под Сталинградом печатались в мае прошлого года в «МТ» и на сайте moltat.ru), который свою фронтовую биографию начинал в 363-м запасном полку:
– Мы жили поротно в промерзших землянках с двухъярусными нарами во всю длину.
Ни белья, ни даже матрацев нам не выдали. Среди нас были ребята, страдающие хроническим недержанием мочи. Их поместили в конце барака. И каждые сутки они менялись местами: те, кто ночевал внизу, назавтра укладывались сверху. С рассвета до ночи проводили на плацу, ели под открытым небом какую-то бурду по двое из одного котелка (их не хватало). Рацион был скудным: 200 граммов хлеба на день, солдаты поголовно голодали. Возле кухни стояли баки с пищевыми отходами, и часовые штыками отгоняли от них изголодавшихся призывников, которые, словно крысы, набрасывались на эти помои. То немногое, что для нас выделялось, видимо еще и разворовывалось.
Поначалу нашим взводным был очень культурный человек. Его вскоре откомандировали на фронт. Видимо, мягкость и человечность офицера показались командованию несовместимой с поддержанием строгой, если не сказать, бесчеловечной, дисциплины.
Нам дали другого командира, грубого и бесчеловечного, из бывших тюремных надзирателей. Это был редкостный негодяй, тупой и жестокий. Он и на нас смотрел, как на сборище преступников.
С наступлением зимы существование в лагере стало невыносимым. Попасть в действующую армию казалось нам несбыточной мечтой. Мы с товарищами написали коллективное заявление с просьбой отправить нас на фронт, однако реакции на него не последовало. Когда батальон неожиданно подняли по тревоге и направили к железнодорожной станции, где нас ждал товарный состав, люди были так истощены, что без посторонней помощи не могли подняться по сходням в вагоны.
Фотокорреспондент Асрар ШАКИРЗЯНОВ (в 1960-70-е годы активно печатался в «Комсомольце Татарии» – нынешней «МТ»), которого тоже загребли по мобилизации в Суслонгер, рассказывал:
– Народ прибывал сюда отовсюду – из Ленинграда, Сибири, соседних республик, даже из Средней Азии. Мужчины призывного возраста ускоренно проходили тут курс молодого бойца: артиллеристы осваивали орудия, пехотинцы терзали штыками соломенные манекены. Стояли жуткие морозы, и всех обогревала одна самодельная печка из железной бочки. На нарах вместо досок тонюсенькие жерди, ни одеял, ни матрасов. В туалет по ночам боялись выходить: вернешься, а твое место занято! Кормили так: утром баланда из чечевицы и картофельных очистков, в обед суп из той же чечевицы, каша. Буханка мерзлого хлеба из примесей, выдаваемая на четверых, съедалась в один присест за завтраком.
Родственники курсантов, которые добирались сюда из ближайших деревень, пытались хоть как-то подкормить своих горемычных мужиков, но на подступах к лагерю их обирали такие же голодные часовые. Да и где было хранить гостинцы? Некоторые пробовали привязывать котомки с домашним провиантом к вершинам молодых сосен, но по возвращению с полигона там их уже не находили. Помню, в роту пригнали узбеков: в своих рваных халатах они околевали от холода, по-русски ни бельмеса, команд не понимают. Единственным спасением для них был чайник, который они даже на стрельбище брали с собой: чуть что – разведут костерок, набьют чайник снегом, заварят в нем траву или кору, усядутся в кружок и хлебают вонючий кипяток – он хоть как-то заглушал нестерпимый голод. Смертность была ужасной: обморожения, голод, эпидемии, вши – похоронная команда трудилась, не покладая лопат! У проруби, где брали воду для кухни, после того как в ней утопились несколько не выдержавших мучений красноармейцев, даже выставили часовых.
В 1992 году автор этих строк встретился с ветеранами УЧЛАГа на их первом официальном сборе в Сурке. Седая фронтовая братия бродила по местам тылового бесславия, со слезами на глазах вспоминая горестные эпизоды  «учебки». Вот лишь несколько из записанных мною их рассказов:
«В лагере старшина, когда отмерял по 200 граммов хлеба на день, к каждой пайке на весы прикладывал пятак, чтоб, значит, себя не обидеть. За счет этих пятаков кормились каптенармусы, начальство, интенданты. За полгода, в течение которых я проходил здесь «курс молодого бойца», курсанты ни разу не ели досыта. Может и меня бы там и закопали, если б не политрук – он приметил меня (до войны я работал и в леспромхозе, и председателем райисполкома), сделал своим заместителем, а после направил в Москву на курсы младших командиров». (Николай Киселев, город Волжск).
«Моего отца привезли сюда на переподготовку перед отправкой в действующую армию. Через две недели мы с матерью привезли ему еды и его не узнали: так он исхудал. Первое, что он сказал: «Принесли чего-нибудь пожрать?» Когда теперь смотрю кадры из кинохроники или фильмы про фашистские концлагеря, перед глазами встает отец: кожа да кости!» (Сын невольника УЧЛАГа Фарид Фахрушин, поселок Аксубаево).
 «Многие прибыли сюда в летней одежде, здесь им выдали старые шинели и американские ботинки из прессованной бумаги. Некоторые специально надевали их на голую ногу без обмоток – на морозе ступни чернели, человека отправляли в Йошкар-олинскую больницу, делали ампутацию и отправляли инвалида домой». (Касум Галиев, Казань).
«Изголодавшиеся, без курева, солдаты шли на крайний шаг: убегали из лагеря, выходили на дорогу и меняли за кусок хлеба и осьмушку табаку солдатский бушлат или брюки». (Асхат Бикмуллин, Зеленодольск)
Все, с кем тогда удалось поговорить, недоумевали: как могло случиться, что в глубоком тылу, рядом с железнодорожной веткой тысячи людей умирали от недоедания, холода, болезней? Причем продолжалось это преступное уничтожение массового людского запаса все последующие годы войны! Так же, как никто не знает точных «учебно-лесных» лагерных потерь: сведения о погибших и умерших в вышестоящие органы не докладывались, персональный учет проходивших службу в запасных стрелковых частях и подразделениях не велся. В военных архивах таких данных найти не удалось.
(продолжение следует)