Лидия Чарская

Я не скажу: «Счастливая судьба...»
Сиротство горькое с рожденья*.
А дальше: няня, тётушки, борьба
За выживание. Спасенье.

Чтоб выжить, ей немало надо сил.
Без матери идти по жизни.
Тот трудный опыт мысли приносил,
Идеи — все о круге ближнем.

Ей только десять лет, был институт
Для благородных дев, понятно.
Отсчёта точка, строки к ней ведут
И пишет Лидочка занятно.

«Записки институтки» — был дневник.
В нём Лида обрела свободу.
Талант писателя тогда возник,
Напишет Вороновой** оду.

Она вступает в восемнадцать в брак,
Не по любви, из интереса.
Борис Чурилов — ротмистр, не дурак,
Серьёзен, собран, не повеса.

Прошло два года и родился сын,
Назвали первенца — Георгий.
В Сибирь уехал муж уже один.
Развод... она решила твёрдо.

Театр Александринский приютил.
Училище*** — оно в зачёте.
Работала, пока хватало сил.
Актриса Лида не в почёте.

Искала подработку, как всегда.
В издательство зашла случайно.
Попасть бы в переписчицы сюда,
Мечта её и чаяние.

Владелец видеть почерк пожелал.
Она и принесла «Записки...»
Издатель интересом воспылал —
Сюжет занятен, многим — близкий.

Тогда и появился псевдоним.
«Записки...» Чарская подпишет.
До самой смерти будет Лида с ним,
Как Чарская, живёт и дышит.

Она мечтала всех очаровать.
Отсюда «Чарская» возникла.
Мечта осуществилась — книг-то рать,
В сознание людей проникла.

О ком она писала? О себе.
Устои, боль, мораль подростка,
О бывших гимназистках, их судьбе.
Завоевать любовь не просто.

Девицы примеряли на себя
Роль каждой Чарской героини.
Читали книги, автора любя,
Благоговели — кто за ними?!

Так рейтинг Чарской вырос быстро, вмиг.
«Княжна Джаваха», «Лесовичка»,
«Сибирочка»... сплошной поток из книг.
«Сестра Марина» — есть привычка.

Переводили? Издавали? Да!
Но не было серьёзной платы.
Издания... меж пальцами вода,
Нет, не построила палаты.

Издатель «золотое дно» нашёл.
Семнадцать лет — доходы — сказка.
Делец путём обманным долго вёл,
А на вопрос была «отмазка»:

«Переиздания — они не в счёт,
Несу я крупные убытки...»
Ловкач вёл подлинный всему подсчёт,
А Чарской подсчитать, как пытка.

Пришёл семнадцатый печальный год.
Дворянка Чарская? Всё ясно!
Бульварщину её не чтит народ.
Запрещена... вот и прекрасно!

Захлопнулось последнее окно,
Закрыт журнал**** — её опора.
Забвение... нагрянуло оно,
Реальность страшная, бесспорно.

Замучили жестокие суды,
Судили книги, оскорбляли:
«Всё пошлость, глупость, много ерунды...»
И даже мат употребляли.

Театр в работе вскоре отказал:
«Ну, разве только быть статистом?»
И Чарская с тоской смотрела в зал:
«Где зритель мой, что был неистов?»

На улице Разъезжей... третий муж,
Квартирка-келья — их жилище.
Тянула долго трудной жизни гуж.
Литература?! Пепелище.

Худая, бледная, в одном пальто.
Одета так зимой и летом.
Не Петербург... всё ныне здесь не то,
Деваться некуда поэту.

Как следствие всех бед — туберкулёз.
Ушла безропотно и тихо.
Мне жаль — судьба жестокая...  до слёз...
Сопровождало тело лихо.

Стоял гроб с телом на столе пустом.
Нет стульев, не было дивана.
Осиротевший плакал старый дом.
Ушла душа его нежданно.

В программу школы книги вновь вошли,
Воистину, перо бессмертно.
Жаль, годы долгие пред тем прошли,
Но вспомнили, хотя б посмертно.

Примечание:
*Мать Лидии умерла в родах;
**Воронова — настоящая фамилия Лиды;
***Лидия окончила курсы при Императорском Санкт-Петербургском театральном училище;
****Детский журнал «Задушевное слово», в котором с 1901 года печатались произведения Чарской. Закрыт в 1918 году.