Сделка. 3 Аркадий

                Аркадий
Аркадий родился и вырос в маленьком городке, который про себя презрительно именовал Мухосранском. Городок напоминал раскинувшуюся вдоль неширокой реки разросшуюся деревню. Большое количество частных домиков с садами и огородами соседствовали с блочными пятиэтажками, нелепыми громадинами кучковавшимися на западной окраине. А на востоке городка целые кварталы кирпичных двухэтажных домов-гибридов настойчиво пытались соединить в себе город и деревню: каждый дом состоял из трех-пяти подъездов, кичился балконами даже на первом этаже, но при этом был окружен крошечными огородиками – земельными наделами, принадлежащими жителям дома.

В городке была небольшая районная больничка, три школы и помпезный дом культуры с посеревшими от времени колоннами в дорическом стиле, стадион с заросшим клевером футбольным полем, пара заводиков, банк и даже собственная газета с громким названием «Рупор».
Аркаша оказался не только единственным ребенком, но и единственным мужчиной в семье, на которой висело родовое проклятье. По крайней мере так говорила соседка – бабка Макаровна. Все женщины в семье были отмечены печатью одиночества, и жили бобылками, как Аркашина тётя Ира, или воспитывали детей без отцов, как бабушка и мама.

Кто был отцом самого Аркадия, осталось тайной. Хотя из соседских сплетен, да из разговоров бабушкиных подруг выходило, что на эту роль мог претендовать некий командировочный инженер, некогда прибывший на местный заводик по переработке сельхозпродукции с целью монтирования нового импортного оборудования. Заезжий инженер был умен, красив, общителен и умело сочетал монтаж оборудования с охмурением местных заводских барышень. Уж каким боком в число этих барышень затесалась Людмила Вяземская, работавшая бухгалтером на заводе, так никто и не понял. Ведь красавицей она не была, да и возраст ее уже откровенно подбирался к концу третьего десятка.

Но рождение ребенка стало для семьи Вяземских таким радостным событием, что никто не обращал внимания даже на обрушившийся на них мощный поток сплетен и пересудов. Известно же, что на рты местных кумушек замок не повесишь, так пусть болтают! Зато для трех одиноких женщин одномоментно зажглась новая звезда по имени Аркаша.

И бабушка, и мама с тётей души не чаяли в малыше, баловали его, сюсюкали, не спускали с рук вечно плачущего и капризного карапуза. Но даже вредные и языкастые соседки вынуждены были признать: мальчик был невероятно хорошеньким с яркими карими глазками и мягкими темными локонами, просто глаз не отвести! Наделенные талантом рукоделия три любящие няньки шили-вязали-вышивали для малыша, лишь бы он был одет лучше всех. Из скромного семейного бюджета выделялись последние деньги, чтобы купить Аркаше любую приглянувшуюся ему игрушку. Каждое желание, каждый каприз ребенка немедленно выполнялись, осуществлялись, воплощались в жизнь. И светящееся в глазах мальчика счастье было самой большой наградой для старших членов семьи.

В школе к дружному семейному хору поющему Аркаше дифирамбы, присоединился хор учителей. Мальчик оказался смышленым и учился лучше всех в классе. Еще бы! Ведь над уроками вместе с ним каждый день сидели то мама, то тётя Ира. А когда лет в одиннадцать в ребенке проявился поэтический дар, восторгам вообще не было конца и края. Мама, не скрывая гордости, тайком читала стихи сына сотрудницам бухгалтерии на работе. Бабушка нашептывала детские корявые рифмы соседкам на лавочке. Учителя ставили мальчика в пример хулиганам-одноклассникам, и классный журнал пополнялся пятерками напротив фамилии Вяземский.
 
«Чужой талант часто вызывает зависть и ревность, - объясняла бабушка, если внук возвращался из школы побитым в слезах, - не обращай внимания!» Легко сказать! Но Аркаша слушал советы и старался больше общаться с девочками. Во-первых, они смотрели на него привычно-влюбленными глазами, а во-вторых, в драку не лезли по поводу и без повода.
Язык у Аркаши был подвешен на славу! Любимым времяпрепровождением в подростковом возрасте для него стали посиделки с компанией школьных приятелей на высоком берегу протекающей мимо городка реки. Разводили костер, запекали в углях картошку, потягивали запретное пивко и болтали обо всем на свете. Если в мастерстве сплетен находились более опытные рассказчики, то Аркаша опережал всех по сочинению баек и небылиц. Врожденная фантазия помогала ему выдумывать то вполне убедительные, то совершенно невероятные истории, так захватывающие слушателей, что те сидели с открытыми ртами, позабыв про обугливающуюся в костре картошку. Детские страшилки годам к четырнадцати сменились героическими сагами про спецагентов и разведчиков.

Во время таких посиделок у Аркаши за спиной вырастали крылья от столь пристального и всепоглощающего внимания. Он чувствовал себя звездой сцены, пупом Земли, центром вселенной. И ощущения эти были потрясающими.
В общем в школе №1 в старших классах Аркадий слыл самым красивым, самым умным и талантливым. Ученики других двух школ городка завидовали однокашникам Вяземского, особенно девчонки, приходившие поглазеть на красавчика и, сбившись в говорливую стайку, кося глазами в его сторону и хихикая, обсуждали способы познакомиться поближе.
Девчачья любовь и обожание имели и оборотную сторону: крепкие пятнадцатилетние парни, предпочитающие проводить время в футбольных баталиях на стадионе или гонявшие мяч по дворам, периодически из ревности приставали к Аркаше, обливали грязной водой мата и награждали зуботычинами, да синяками. Но до таких стычек доходило редко. Умный Аркаша предпочитал не конфликтовать с более сильными физически однокашниками, а щедро давал им списывать задачки по математике или лабораторные по химии.

Когда Аркадию исполнилось шестнадцать, мама тайком от него отнесла несколько стихотворений сына в редакцию газеты «Рупор», где главредом работал муж одной из сотрудниц Людмилы. И в газете напечатали целую подборку стихов под рубрикой «Наши таланты». И звезда Аркаши Вяземского запылала во всю мощь.
В школе на новогоднем празднике директор торжественно вручила Аркадию грамоту и произнесла короткую, но трогательную речь, восхваляя такого талантливого ученика. Весной он победил на литературном конкурсе областного масштаба, получив красивую медаль с изображением золотого пера, которая тут же была повешена на самое видное место в квартире. А в последнее школьное лето твердо решил стать настоящим писателем и поэтом.

Мама его идею поехать учиться в литинститут или на журфак поддержала и весь последний год учебы в школе проявляла несвойственную ей твердость, борясь с природной ленью сына. На последние деньги были наняты среди лучших учителей города репетиторы для подготовки к поступлению. И ни усталость, ни головная боль, ни насморк не могли помочь Аркаше увильнуть от надоевшей зубрежки и нудных занятий со скучными педагогами. «Учись, сынок! – внушала мама, - только хорошие знания помогут тебе пробиться в жизни, ведь у нас нет ни денег, ни связей». И Аркаша учился. Мамино упорство подкреплялось сладкими фантазиями: вот Аркаша получает красный диплом литинститута; вот его фотография красуется на обложке популярного журнала о знаменитостях; вот его книга в шикарном переплёте с золотым обрезом стоит на полках самого большого книжного магазина, а руки читателей жадно тянуться к ней…

В литинститут он не прошел по конкурсу, а поступил на журфак. Но жизнь в шумной, суматошной Москве сразу так оглушила Аркадия, что он растерялся и надолго отставил в сторону свои звездные замашки и претензии. Рядом с ним в одной аудитории сидели сплошь талантливые и многообещающие ребята. Чтобы тягаться с ними нужно было прикладывать усилия, а этого Аркаша не любил, да и мамы рядом не было.
Когда он учился на втором курсе, умерла бабушка. Он не поехал на похороны, отговорившись большой занятостью. На самом деле он просто испугался. Испугался слёз, грустных воспоминаний, мучительного для его утонченной натуры мрачного обряда похорон.

На каникулах Аркаша приезжал домой, отъедался, наслаждался питательной для него атмосферой безусловного обожания, набирался новых сил, брал у родных с трудом накопленные деньги и снова возвращался в столицу.
После окончания учебы, получив не красный, а самый обычный диплом середнячка, Аркадий решил остаться в Москве штурмовать карьерные горизонты. Больше в свой маленький городок он ни разу не приехал, хотя сильно болела тётя Ира, маму отправили на пенсию, денег не хватало, помогал разве что маленький огородик. Аркадию казалось, что малая родина, как болото, затянет его и больше не отпустит, если он только вернется домой. Поэтому правдами и неправдами отбивался от настойчивых просьб матери приехать хоть на пару деньков.

Аркадий общался с теми людьми, кто сразу и безусловно принимал его, видел в нем если не талант, то неординарные способности. Если человек относился к нему скептически, позволял себе едкие замечания, насмешки, он тут же попадал в разряд врагов, с которыми Вяземский прекращал всякое общение, а за спиной ругал и критиковал.

К удивлению Аркаши,все, буквально все начальники в газетах и журналах, в которых он пытался найти работу, не желали раскрывать ему навстречу свои объятия, а требовали дисциплины, придирались к каждому слову, выходящему из под его пера, вносили поправки, ругали, критиковали, силой пытаясь загнать в какие-то рамки, обрубали крылья его творческой фантазии. Аркадий не соглашался с мнением некомпетентного начальства, возражал, скандалил и, как случалось уже не раз, изгонялся с работы. А в спину ему неслось: «сначала научись как следует писать, освой ремесло, стань мастером, а потом уже свои требования выдвигай и порядки наводи!» В общем, Аркаша Вяземский никак не мог смириться с поговоркой, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Ведь свой устав он считал единственно правильным и с чужим мириться не желал.

Встретив Антонину, он сразу уловил то же обожание, то же безусловное принятие, что в собственной матери. Рядом с этой милой, но какой-то несовременной девушкой ему было легко. Разумно рассудив, что давно вышедшая из моды коса – единственный Тонин недостаток, с которым он спокойно готов смириться в обмен на самоотверженную любовь и заботу. Да и просторная двухкомнатная квартира с пропиской в придачу повышала ценность девушки в его глазах. Проявив немного настойчивости в ритуале ухаживаний, Аркадий Вяземский быстро женился на студентке педагогического института и москвичке Тонечке.
 
Тягостное ощущение несправедливости окружающей жизни, не желающей возносить его на заслуженный пьедестал, после женитьбы отпустило Аркадия. Получив надежный тыл за спиной, он не стал спешить с поисками работы, не без оснований подозревая, что очередной главный редактор опять окажется придирчивым занудой, ретроградом и питекантропом.
Умом Аркадий понимал, что журналиста, как и волка, ноги кормят. Но заставить себя вскочить спозаранок и нестись бог знает куда в поисках новостей и сенсаций, проявляя настойчивость, а то и наглость, чтобы добиться необходимого интервью, или толкаться в толпе своих собратьев-журналистов в ожидании, когда какая-нибудь знаменитость спуститься с заоблачных высот и одарит их своим мимолетным вниманием, не мог.

Он вообще не мог находиться в толпе, пугался неприятного ощущения, что сейчас сольется с серой массой и раствориться в ней, перестанет существовать. Да и природная лень все чаще брала верх над искренними, но слабыми попытками начать новую жизнь. Гораздо проще и приятнее было сочинять стихи, лежа на диване и задрав на его спинку длинные худые ноги и мечтательно глядя в потолок. Или тусоваться в компании приятелей и поклонников его таланта, утопая в сигаретном дыму, попивая терпкое вино и разглагольствовать о новаторстве в литературе или критиковать новый роман, попавший в шорт-лист Большой Книги. В этих дружеских посиделках и попойках он черпал ощущение собственной исключительности и вдохновение. После того, как проходило похмелье, Аркадий хватал бумагу и ручку и начинал писать, переполненный свежими и гениальными идеями.

С женой ему повезло. Тихая, скромная, трудолюбивая Тоня с благоговением относилась к его творчеству и всякий раз, застав мужа за сочинениями, на цыпочках выходила из комнаты, только бы не помешать гению. Он воспрял духом и писал, писал, как Пушкин в Болдино.
Тихими уютными домашними вечерами он вслух читал Тоне свои стихи и самодовольно улыбался, услышав восхищенные охи-вздохи. Она, конечно, ничего не понимала в современной поэзии, но ее искренняя реакция согревала душу Аркадия и воодушевляла.

Вокруг него вилась целая стая поклонниц и поклонников, и Вяземский снова чувствовал себя центром вселенной, пусть маленькой, ограниченной кругом его общения, но центром. Он творил, целыми днями, не выходя из-за письменного стола, совсем позабыв о необходимости найти работу и хоть как-то обеспечивать семью. Впрочем, Тоня не настаивала, а сама занялась репетиторством, принося в дом хоть небольшие, но такие необходимые деньги.

http://proza.ru/2021/06/01/608