Тема страданий в романе А. Голон Анжелика

Красной нитью через весь роман проходит тема страданий. Страдают все, начиная с простых людей и заканчивая королём, и особенно много переживаний выпадает на долю главной героини Анжелики. Тема страданий пронизывает произведение с самого его начала, уже с первых страниц, с рассказов няни Фантины, начинается тема несправедливости жизни, тяжёлых потрясений и реакции людей на них. Тема великой борьбы между Христом и сатаной находит выражение во всех сферах жизни, никто не избегает этой борьбы, никто не живет спокойно и мирно, так как ему хочется.

Но страдания страданиям рознь. Одни герои страдают из-за своих ошибок и характера, другие вынуждены страдать из-за независящих от них самих жизненных обстоятельств, в которых они оказываются. Главная героиня испытала все виды страданий, какие могли бы выпасть на долю человека. Наверное, если бы эти события происходили в реальной жизни, а не на страницах литературного произведения, они были бы чрезмерны. Но автор книги об Анжелике преследует цель не напугать читателей её испытаниями, а как можно более полно показать, как на неё повлияло все пережитое. Проведя свою героиню через всевозможные круги ада, автор достигла цели — показать изменившийся характер Анжелики, её способность извлекать уроки из пройденного, а главное показала источник силы, которая не дала героине сломаться.

Посмотрим, кто страдает в романе и почему? Как люди реагируют на страдания?

Представители высшего сословия страдают в первую очередь из-за собственных грехов. Их жизнь на первый взгляд кажется приятной, но это лишь видимость. Страдает король Людовик XIV, уже в детском возрасте он испытывает полную меру страданий, которые может пережить ребёнок: против него готовятся заговоры, его преследуют, он вынужден спасаться бегством, переезжать вместе со своей свитой из одного убежища в другое, терпеть холод, лишения. Затем, он испытывает сердечные страдания, так как не может жениться на любимой девушке, вынужден заключать брак по политическим мотивам. Укрепив свои позиции, он пытается использовать свою власть, делать то, что ему угодно, но и это не приносит ему счастья, потому что он пытается строить его за счет других, разрушая их жизни. Его любовь к главной героине Анжелике несчастна: он отнимает у неё любимых ею законных мужей, и естественно, после такой несправедливости получает от неё отказ, что вынуждает его страдать.

Придворные страдают, ведя пустую, легкомысленную жизнь, преступая нормы морали, и получая в итоге то, что заслужили. Женщины после многочисленных измен своим супругам, часто заканчивают дни в монастыре, мужчины рано или поздно попадают в немилость, и оказываются в заключении или ссылке. В большинстве случаев эти страдания бесплодны, люди не раскаиваются и остаются в своём плачевном духовном состоянии. Но иногда бывают исключения, например, сестра героини Мари-Аньес и её брат Альбер после разгульной и крайне безнравственной жизни при дворе все же приходят к покаянию и удаляются в монастырь. Примерную и покаянную жизнь в монастыре ведёт бывшая фаворитка короля Лавальер.

Второй муж Анжелики — Филипп дю Плесси-Бельер, будучи ребёнком, страдает от невнимания и холодности своих родителей-придворных, которые его бросают на попечение слуг, затем — от домогательств и лицемерия придворных дам, что приводит его к ожесточению и ненависти.

Очень много страданий выпадает на долю простых людей: войны, голод, разрушения, всевозможные бедствия и притеснения со стороны власти, поборы, бесчинства солдат, нападения разбойников. Особенно тяжело приходится протестантам, которых все более активно преследуют. Многие из них в надежде обрести свободу перебираются в новый свет, но и там ситуация не лучше: враждебные индейские племена устраивают резню, забирают в плен. Очень тяжёлую жизнь ведут пленные христиане в мусульманских странах. Им приходится делать выбор между отречением и перенесением пыток, тяжёлой жизнью в рабстве.

В книге рассказывается о судьбе некоторых людей, которые пострадали за свою веру. Это гугеноты из Ла-Рошели, протестантская семья Уильямс из новой Англии, юноша-миссионер Эммануэль из Квебека, иезуит Оржеваль. Причем на американских землях страдают и протестанты, и католики. Те и другие становятся мишенью для враждебных индейских племён.

Интересен разговор Анжелики со старой служанкой Ревеккой во время пребывания Анжелики среди протестантов. Служанка рассказывает ей свою трагическую историю, которая произошла во время осады Ла Рошели.

«Под высоким чепцом старой Ревекки виднелось сморщенное лицо, и среди его морщинок прятались насмешливые глазки. Даже когда она говорила серьезно и о вещах невеселых, ее взгляд сохранял улыбчивую усмешку.

— Мне довелось, — произнесла уже вслух Анжелика, сама удивляясь тому, что говорит, — мне довелось держать в руках свое убитое дитя.

Дрожь опять охватила ее.

— Да, понимаю вас, моя пригожая. Когда теряешь ребенка, словно покидаешь этот свет, становишься непохожей на других. У меня ведь их было трое, слышите, троих невинных младенцев я схоронила в осаду. Я пережила осаду, да, дочь моя, мне было тогда двадцать пять лет, и у меня было трое детишек, старшему седьмой годок. Он-то и скончался первым, а я все думала, что он спит, и не хотела будить его, думала: пусть спит, хоть голода не чувствует. Ну уж вечер пришел, а он все не шевелится, и тут я встревожилась. Подхожу к его кроватке и начинаю понимать. Он еще утром умер. Умер от голода! Я уж сказала, войны да осады, они добра не приносят.

— Почему же вы не ушли из города. Неужто нельзя было попробовать? — вознегодовала Анжелика.

— Вокруг города стояли солдаты господина Ришелье. И потом не мне же было решать, сдается город или нет. Всякий день ждали англичан. Но англичане пришли и потом ушли, а господин Ришелье построил дамбу. Каждый день мы ждали чего-то. Что же могло произойти? Солдаты умирали от голода на городских стенах. И мой муж, совсем больной, пошел туда. Он едва мог тащить свою алебарду и еле передвигал ноги, я видела, как он идет. И когда он не вернулся домой однажды вечером, я все сразу поняла. Он умер на своем посту, и тело его бросили в общую яму. Сбрасывать трупы за пределы городских стен у нас не смели, чтобы королевские войска не догадались, что от гарнизона скоро ничего не останется… Голод — его не опишешь, не объяснишь тому, кто его не испытал… Особенно долгий голод… Когда выходишь на улицу и думаешь, надеешься — вдруг что-то попадется… Ищешь повсюду, за каждым столбиком, под каждой ступенькой, оглядываешь стены, словно среди их камней может оказаться что-то съедобное… Какая-нибудь былинка… Какой радостью было услышать шорох мыши под полом! Я сторожила мышей целыми часами, мой старший мальчик очень умело ловил их. Был у нас один фламандский купец, который продавал старые шкуры, шестилетние и семилетние. Это было великое дело. Город купил у него 800 шкур и отдал солдатам и тем жителям, кто мог держать оружие. Их кипятили, из отвара получалось хорошее желе… И мне удалось немного добыть для оставшихся у меня двоих детей… А все ничего не происходило, только каждый день приносил новую боль… На улицах то и дело встречались высохшие, почерневшие, едва обернутые тела, которые близкие с трудом тащили на кладбище… Муж нес жену на плече, как носят окорок… Две дочери несли старого отца на носилках… А мать — ребенка на руках, как несут крестить…

— И вы не могли уйти из города? Убежать от голода?

— За стенами были настороже королевские солдаты. Мужчин они вешали, с женщинами делали все, что им хотелось, ну, а с детьми? Разве узнаешь, что они творили. Да и нельзя было уходить из города. Это значило признать его поражение. Есть такое, чего делать нельзя. Неизвестно почему. Надо было умирать вместе с городом, либо… Я уже не помню, когда умерло мое второе дитя. Помню только, что, когда депутаты пошли к королю Людовику XIII, чтобы стать перед ним на колени и подать ему на подушке ключи от города, у меня оставался только один ребенок, самый младший… Все спешили, кричали: «Идем к воротам, там хлеб…» И я тоже бежала, то есть мне казалось, что бегу, а на самом деле я, как и другие, еле тащилась, хватаясь за стены… Все мы были словно призраки… Да, нас можно было назвать призраками… Я посмотрела на малыша, его черные глазки казались огромными на крохотном исхудавшем личике, и подумала: «Ну все кончилось, депутаты сдают город королю… Король сейчас войдет в город, и в городе будет хлеб! Все кончено, город сдался. Но этот малыш у тебя остается. Хоть он один. Для него сдача наступила вовремя — так я тогда думала, — еще несколько дней, и ты осталась бы матерью с пустыми руками. Слава Богу!» Но знаете, что случилось?

— Нет, — ответила Анжелика, с ужасом глядя на Ревекку.

— Ну и вот… Да выпейте же вино, нечего ему тут стоять и греться, вино с Королевского острова надо пить прохладным… Ну и вот, у ворот города появились солдаты, они раздавали ковриги, горячие еще, прямо из печей, которые были у них в лагере. Им было приказано держаться вежливо с мужественными ларошельцами… Ну а солдаты, если их не гонят биться, тоже бывают иногда похожи на людей… Кое-кто из них даже всплакнул, глядя на нас, я сама видела… Ну вот, я поела, и маленький мой поел, ухватился обеими ручонками за кусок хлеба и грыз его, словно бельчонок… И тут вдруг он сразу умер… Потому что съел слишком много, слишком быстро. Головка у него склонилась на плечо, и все кончилось. Оставалось мне только похоронить его, как и двоих других… А что со мною потом стало, как вы думаете? Чуть с ума не сошла, чуть совсем с ума не сошла… Ну и вот, дочь моя, усвойте хоть это: что бы ни случилось, что бы ни пришлось перетерпеть, жизнь все нити склеивает заново, как паук, и гораздо быстрее, чем можно вообразить, и этому не воспрепятствуешь…

На минуту она умолкла и слышен был только скрип ее ножа, быстро выскребавшего крабью скорлупу.

— Сначала я нашла утешение в еде. Видеть перед собой то, чего так долго не хватало, давало какое-то удовлетворение, я забывала тогда о пережитом. А потом, попозже, меня утешало море. Я уходила на береговые скалы и подолгу смотрела на него. Я слышала стук кирок, разбивавших укрепления и башни Ла-Рошели, нашего гордого города. Но море-то осталось, его никто не мог у меня отнять. Вот это и утешало меня, дочь моя… А потом меня полюбил один человек. Он был папист. Их много оказалось в городе, словно из-под земли вылезли. Но этот умел хорошо говорить о любви, а мне ничего больше и не надо было. Мы бы и повенчались, да вот ведь какая штука! Надо было мне прежде обратиться в папизм. Ну, это уж не по мне. И он сел на корабль и отправился в Сен-Мало, там у него и родня была, и наследство оставалось. Больше я его не видала… Так-то! Родила я от него, мальчика родила… Ну что ж, надо было возвращаться к жизни, не так ли? Дети, они дают силу жить».

Из слов служанки видно, что даже самые тяжкие испытания рано или поздно проходят, и человек постепенно возрождается к жизни. Он переживает глубокое разочарование, в какой-то момент может утратить цель и смысл жизни, но, тем не менее, бывает, что все постепенно меняется, боль утихает, и помогают самые простые вещи. Так было у неё. Ей помогли еда, море, добрые слова и рождение ребёнка, хоть и незаконного, за которым надо было ухаживать. Видно, что её вера пережила сильнейшее испытание, и возможно даже пошатнулась, но, тем не менее, эта женщина все же держится за свои убеждения, не сдаётся. Стремится дальше жить несмотря ни на что. В такой ситуации вполне можно было сломаться, опуститься, но с Ревеккой этого не произошло.

Другой пример более печален. Это семья Уильямс. Индейцы захватили в плен членов английской пуританской семьи и увезли в новую Францию. Уже само описание нападения на эту семью и путешествия их по лесу вызывает шок.

«В один миг дикари захватили всех, кто находился в доме, вытаскивали детей прямо из кроваток — вот потому-то они были босы и одеты в одни рубашонки, как, впрочем, и сама миссис Уильям, которая в это время только-только поднялась с постели. Индейцы заграбастали все, что смогли найти из одежды, домашней утвари, провизии, и бегом поволокли всех к лесу. Там они вместе со своими пленниками поскорее углубились в самую чащу. Набег был совершен так молниеносно и так тихо, что ни в поселке за палисадом, ни в форте ничего не могли услышать. И увидеть тоже не могли, ибо в то утро пал такой густой туман, что в десяти шагах не было видно ни зги.

И вот для несчастных пленников начался мучительный переход. Индейцы, озабоченные тем, как бы быстрее подальше отойти от места, где они совершили разбой, торопили свои жертвы, не давая им ни минуты передышки, фермер Уильям, на ногах у которого был только один башмак — он как раз обувался, когда его схватили абенаки, — отдал свои чулки жене, так как она оказалась босой. Понимая, что беременная, совсем на сносях, женщина не выдержит долгого пути в одних чулках, кто-то из индейцев дал ей пару мокасин из кожи американского лося. А Уильям, шедший босиком, сильно поранил себе ногу шипом терновника. На следующий день они добрались до реки Андроскоггин. Индейцы соорудили два плота, и они переправились на другой берег. Теперь, когда они далеко отошли от английских поселений, индейцы согласились идти немного медленнее. Нога Уильяма распухла, приходилось его поддерживать. Потом у миссис Уильям начались схватки…»

После того, как пленники были доставлены в Монреаль, их разлучили друг с другом. Мистер Уильямс умер, детей отдали в другие семьи, чтобы воспитывать в католической вере. Прошло несколько лет, и Анжелика встретила миссис Уильямс, потерявшую всех своих близких и находящуюся в рабстве у католиков. Анжелике не удалось помочь ей выбраться из плена, она лишь смогла её повидать и обнаружила, что женщина пребывает в состоянии полного отчаяния и опустошённости.

«Рошле» бросил якорь. Анжелика попросила переправить ее на берег. Перед ней стояла миссис Уильям — но какая же безжизненная, сломленная, ничуть не воодушевившаяся при виде Анжелики! Она стояла, потупив взор, исхудавшая, с расчесанными на индейский манер поседевшими волосами, удерживаемыми цветной лентой. Одета она была в прежнее свое платье, превратившееся в рубище, вылинявшую кофту и куртку из плохо выделанной кожи. Подобно индианкам, она кутала голову в материю. Обута она была, впрочем, во французские башмаки, подаренные, видимо, каким-то доброхотом.

Анжелика назвала себя по-английски и заговорила с ней о ее родичах, с которыми встречалась в Салеме, куда они съехались из Бостона и Портленда, желая выкупить ее.

— Сомневаюсь, чтобы ее хозяин согласился, — вмешался иезуит. — Он не возражал бы против выкупа, однако его гордость страдает от упрямства этой женщины, отказывающейся от крещения и не отзывающейся на доброе слово.

С тех пор как у нее отняли детей, особенно пятилетнего сынишку, она совершенно замкнулась, словно превратилась в глухонемую. Можно только сожалеть, заметил иезуит, что, пренебрегая счастливой возможностью приблизиться к свету истинной веры, каковую подарили ей перенесенные испытания, она упорно не обращает внимания на Божественный знак.

Анжелика еще раз попробовала прорваться сквозь стену ее беспристрастности, твердя, что ее хотят выкупить и что у ее дочери Роз-Анны все в порядке».

Видно, что женщина находится в глубокой депрессии, утратила цель и смысл жизни, и ничто ей не помогает преодолеть это состояние, ни вера, ни сообщение Анжелики, что у другой её дочери все хорошо и что родственники желают выкупить её из плена. Видно, что она уже в это не верит и даже не интересуется судьбой дочери, избежавшей плена.

Судьба другой пленницы индейцев Женни Маниго несколько лучше. Она, после того, как от неё отказались её родственники гугеноты, находит смысл жизни в любви индейского вождя, который её похитил и к которому она возвращается после того, как понимает, что к своим прежним родичам ей уже никогда не возвратиться и что она больше никому не нужна.

«Супруг, семейный очаг, родные — все, о чем она грезила долгие годы, более не существовало. Для нее они стали чем-то нереальным, как и сама она, должно быть, была для них призраком, поднявшимся из могилы.

Помолчав, она продолжила рассказ о своей печальной эпопее.

Вечером она сидела у костра, который развела на берегу какой-то речушки, и пекла съедобные корни, чтобы накормить ребенка. И тут кто-то окликнул ее из-за кустов, шелестящих ветками под порывами поднимающегося к ночи ветра.

— Малышка Женни! Малышка Женни!

Перед ней вдруг возник старый Сирики: в темноте были видны только белки его глаз и седые волосы.

Она призналась, что только в этот момент почувствовала, как разжимается кулак, стиснувший ее сердце. И тогда она разрыдалась.

— Он напомнил мне детство, те счастливые дни, когда он играл с нами, с моими сестрами и со мной, забавлял нас, шутил, заставлял танцевать, позвякивая своими золотыми браслетами. Он появился передо мной как тогда, украдкой: когда нас наказывали, он утешал нас втайне от родителей. А сейчас только он бросился за мной. В этот раз он не принес мне конфет, не утирал слезы батистовым платочком. Но таким же проникновенным голосом, каким в детстве ободрял нас, начал рассказывать мне про Вапассу.

При свете костра он нарисовал ей план на песке, чтобы она могла туда добраться, и расстался с ней не прежде, чем она дала обещание доверить Шарля-Анри госпоже Анжелике — Я поняла, что он хотел сказать… Мне предстояло вернуться в лес, и бедный Сирики знал это. Ничего другого мне и не оставалось. Но я не должна была подвергать таким испытаниям ребенка, и он указал мне путь к спасению, путь к вам, госпожа Анжелика! Мысль о вас дала мне силы, и вот я здесь.

Она теряет веру, разочаровывается в людях своего круга, отдаёт своего ребёнка на воспитание Анжелике, но все-таки не выглядит сломленной. Она находит в себе силы жить дальше среди дикарей и обретает новые представления о жизненных ценностях. Силы жить ей даёт осознание того, что есть тот, кто её любит, хоть это и индейский вождь.

« — Теперь у меня появилась другая мечта, сменившая ту, что торчала в моей душе, как нарывающая заноза, мешала мне жить, омрачала мой ум, а главное, не давала мне разглядеть великую молчаливую и нерушимую любовь, которая была совсем рядом, только я была не способна ее понять. Я не только обязана жизнью этой любви — благодаря ей я была окружена заботой и вниманием, меня почитали и баловали, я была счастлива, сама того не замечая.

И вот на смену прежней, фальшивой, бесплодной, поруганной мечте пришла другая. Она овладела моей душой, моим сердцем, и именно она дала мне силы последовать совету Сирики, совершить последнее отчаянное усилие, дабы исполнить свой долг по отношению к этому бедному малышу. Я уже говорила вам, как долго пришлось мне идти, но, невзирая на все тяготы зимы, одна мысль поддерживала меня: как только я доберусь до вашего форта и передам вам сына, я смогу устремиться навстречу моей любви. Той, что ждет меня в глубине лесов».

Таким образом, на примерах этих трёх героинь видно, что выжить им помогает осознание своей нужности кому-то. У Ребекки был ребёнок, у Женни — полюбивший её индейский вождь. Это помогло им жить дальше. Но у несчастной миссис Уильямс отобрали все, оторвали её от семьи и у неё никого не осталось. Только вера в Бога могла бы ей помочь. И это серьёзное испытание, которое продолжается. Сможет ли она найти утешение в Боге или потеряет свою веру, так и будет жить в отчаянии, без единого проблеска надежды? Ответа на страницах книги нет и можно лишь предполагать, как сложится дальше её судьба. Скорее всего, она так и останется в плену до конца своих дней, хотя не исключено и то, что все же когда-нибудь её выкупят.

Пример, когда вера в Бога и служение Ему помогают перенести самые тяжёлые испытания, истязания, пытки мы видим в Эммануэле, французском миссионере-католике. Однако разочарование в вере, в своих убеждениях имеет обратный эффект. Эммануэль готов был страдать за веру, мужественно перенёс пытки ирокезов, но он не мог вынести предательства, необходимости лгать.

«Ее удивила его подавленность. Вряд ли испытания, которые ему пришлось пережить, какими бы ужасными они ни были, могли до такой степени сломить этого мальчика, оставшегося в ее памяти веселым и энергичным. Будучи уроженцем этой страны, а следовательно, выносливым по своей природе, он закалился в раннем детстве: три года провел в плену у ирокезов после того, как на его глазах скальпировали всех близких.

И в Квебеке часто удивлялись, видя столько нежности, религиозности и деликатности в подростке, выросшем у дикарей. Но теперь она совсем не узнавала его. Он был другим, что-то сломило его. Ей показалось, что он пришел к ней, как приходит раненое животное, возлагая последнюю надежду на единственное живое существо, будучи уверен, что встретит в других лишь равнодушие и жестокость. Неужели гибель отца д'Оржеваля так его потрясла?

Он низко склонил голову, не решаясь заговорить, рассматривая свои руки, и она обратила внимание на его указательный палец — укороченный, обожженный, незаживающий. Обуглившаяся кость первой фаланги выступала наружу.

— Бедное дитя! Значит, вас тоже пытали?

— О, пустяки! — ответил он. — Они сунули палец в раскуренную трубку. Но это совсем не страшно. Страдания во имя Христа — благо, и я предпочел бы испытать вдесятеро больше, если бы это помогло избежать необходимости…

— Чего? — Он умолк. — Я вас понимаю, — сказала она. — Вы оказались свидетелем гибели того, кому собирались служить, и укоряете себя, быть может…

Он вздрогнул, словно от пытки, еще более мучительной, чем та, которая не смогла сломить его плоть.

— Нет! Нет! — Он с каким-то отчаянием встряхнул головой. — Ах! Мадам, наконец вздохнул он. — Если бы вы знали! Нет, я ни в чем себя не упрекаю.

Мученическая смерть — удел тех, кто несет этим несчастным варварам Слово Божье. Тут мне не о чем сожалеть. Здесь другое! О! Это выше моих сил, эта тайна душит меня.

Она увидела, до какой степени он несчастлив.

— Доверьтесь мне, — мягко обратилась она к нему. — Мы ваши соотечественники, вы это знаете, и готовы поддержать вас и прийти на помощь, если вы чувствуете себя одиноким в этой чужой и враждебной вам стране.

Он смотрел на нее остановившимся взглядом, и губы его дрожали.

— Дело в том, что… Я бы не хотел нарушать…

— Может быть, это касается нас? — спросила она, озаренная внезапной догадкой. — Понимаю! Наверное, вам стало известно о каком-то направленном против нас заговоре.

— Нет, нет, это не так… Клянусь. А впрочем, да! Какая несправедливость! Я вижу бездну мерзости и лжи, в которую низвергается все, что было когда-то моей жизнью».

Для человека, который имел искреннюю веру, лицемерие и ложь, присущая представителям ордена иезуитов были отвратительны. Он хотел служить Богу, но по совести, а не формально. Это привело его к мученической смерти от рук своего же единоверца.

« — Он убил его! Он убил его!

— Кто? Что происходит? Убери от меня этот поднос.

Северина повиновалась и возвратилась, сотрясаемая душераздирающими рыданиями.

Она вновь взобралась на кровать и примостилась рядом с Анжеликой — ни дать ни взять скрючившийся от горя ребенок.

— Кто? Ну говори же! — торопила Анжелика. Она решила, что речь вдет о Натанаэле де Рамбурге, молодом гугеноте из Пуату. Она знала, что Северина время от времени встречается с ним, и подозревала, что та неравнодушна к нему.

— Иезуит! Этот сатанинский пастор! Все его видели! Он убил его! О! бедный молодой человек!

— Да кого же? Говори!

Анжелика трясла ее, пытаясь разогнуть этого ребенка, который прятал голову в колени, словно мечтая возвратиться в материнское лоно.

Девушка подняла наконец красное, залитое слезами лицо, и Анжелика протянула ей платок. Бедняжка Северина перевела дыхание и произнесла прерывающимся голосом:

— Юного француза из Канады! Спутника этого окаянного!

— Эммануэля Лабура?

Северина сморкалась и рассказывала, что ранним утром у причала выловили тело молодого канадца.

— Его убил иезуит, это все видели. О! Госпожа Анжелика, я хочу домой в Ла-Рошель, свой родной город. Иезуиты, эти чудовища, изгнали нас оттуда. Не хочу больше оставаться в стране дикарей. Там у меня тоже есть имение, родовое поместье. А на острове Ре стоит наш красивый белый дом. Его передали моей тетке де Мюри, потому что она отреклась от протестантства и стала паписткой, — это несправедливо. Если бы мы, французские гугеноты, не покинули родину, они не смогли бы ограбить нас, эти папские прихвостни, воры и убийцы. Рано или поздно мы бы вышвырнули их за порог нашего дома…

— Северина, опомнись. Объясни, что произошло? Что все видели?

Дочь мэтра Берна в конце концов рассказала о ходивших по городу слухах.

Тело молодого канадца выловили в порту. Без признаков жизни. Вот и все.

«Неужели он упал случайно, от слабости потеряв равновесие, — спрашивала себя потрясенная Анжелика. — А может быть, сам бросился в воду, что казалось более правдоподобно, если вспомнить отчаяние, в котором он находился во время их последней встречи в саду?»

— А почему ты обвиняешь иезуита?

— Потому что все здесь подозревают, что это он вынудил его покончить с собой.

— Что, видели, как он его ударил? Толкнул?

— Нет. Но всем известно об их оккультной силе, парализующей волю тех, кого они решили погубить.

И опять нарастало напряжение в комнате, где вновь заметались женские чепцы и юбки и засверкали бриллианты в серьгах миссис Кранмер.

Крупная Иоланда, акадка, едва не задевая затылком балки на потолке, расхаживала взад и вперед, держа в каждой руке по ребенку, укладывала своего в колыбель на место Ремона-Роже, затем вновь брала его на руки вместе с девочкой. Наконец она не выдержала:

— Эта еретичка не должна говорить так о наших священниках! Конечно, мы, акадцы с Французского залива, предпочитаем иметь дело с монахами-францисканцами, братьями-августинцами или капуцинами, но и иезуиты — славные, набожные священники, доблестные миссионеры; многие мои братья и сестры крестились у отца Жанрусса, который частенько наведывается в наши края и читает нам красивые проповеди с поучительными примерами из нашей славной религии.

— Вы позволяете морочить себя их лживыми домыслами, несчастные глупцы! закричала Северина. — Вы всего лишь пешки в их борьбе. Одного их взгляда достаточно, чтобы усыпить вас и сделать послушными. Слепому ясно, что вы не из тех, кого они хотят уничтожить и стереть с лица земли. В отличие от нас, реформатов. Они не гнушаются никакими средствами для достижения своих целей, и магия — их главное оружие. Всем известно, что они убили короля Генриха IV, благоволившего к гугенотам, из-за угла направляя руку Равальяка… да, дорогая, из-за угла!

— Помолчи, Северина, и перестань говорить глупости. Все вы, с вашими ошибочными безумными оценками, дождетесь, что земля превратится в пустыню, ей-богу!

— С чего бы это ему его убивать, — возмутилась дочь Марселины ла Бель, своего «помощника»?! Молодого набожного семинариста из Новой Франции? Вы с ума сошли, кумушка…

— Не более, чем вы! Разве можно угадать, что творится в их головах, коли их обратил сам дьявол? Во всяком случае, это не первое их преступление, этих римских чародеев».

Все основы жизни и веры Эммануэля были подорваны, и молодой человек не смог противостоять оккультной силе иезуитов, он стал жертвой той религиозной системы, к которой принадлежал и в истинность которой верил с детства. Его судьба трагична, и особенно печально то, что молодой человек так и не смог встретить в своей жизни людей, которые были бы близки ему по духу и могли бы его поддержать своим примером посвящённого служения Богу. Страшное разочарование и отчаяние сломили его и сделали беспомощным перед лицом врага, которого он долгое время считал своим другом.

В книге имеются и другие печальные примеры, когда жизненные потрясения приводили людей к тому, что они не выдерживали и впадали в отчаяние, апатию, смирялись с тем, что борьба не имеет смысла. Часто такое душевное состояние имели пленники, отчаявшиеся обрести свободу. На средиземноморье эпохи 17 века процветала торговля рабами. Пираты нападали на торговые корабли и прибрежные поселения, захватывали в плен людей и затем продавали на невольничьем рынке. Так тысячи христиан оказывались в плену в странах ближнего востока. Их заставляли отрекаться от веры, а в случае отказа, тяжело работать, многих подвергали пыткам и убивали. Множество женщин разлучались с детьми и близкими и попадали в гаремы, откуда они уже не могли вырваться. Если они делали попытки сопротивляться, то подвергались насилию и истязаниям до тех пор, пока не соглашались на все, что от них требовали. Показателен пример Анжелики попавшей в плен к пирату-рабовладельцу. Хотя она не собиралась смиряться с грозившей ей участью быть проданной, в какой-то момент она не выдержала, и, как и многие другие женщины на её месте, впала в состояние полного отчаяния и апатии.

« — Как мне страшно, — проговорила она вслух. — Боже мой, как мне страшно.

— Уже столько дней он мучил ее, и теперь нервы у нее стали сдавать. Эта темница походила на гроб. Она приложила руки к лицу и замерла.

Вдруг что-то стукнуло, словно упало на пол неподалеку, и вновь воцарилась тишина.

Но теперь она была в темнице не одна. Что-то непонятное находилось здесь, чей-то взгляд был обращен на нее. Очень медленно она отвела руки от лица и едва сдержала вопль ужаса. В середине темницы сидел на полу огромный кот и смотрел на нее.

Его фосфоресцирующие глаза мерцали в полумраке. Анжелика застыла на месте, не в силах шевельнуться.

Потом между прутьями окошечка появилась другая кошка и спрыгнула вниз, потом третья, четвертая, пятая. Скоро со всех сторон ее окружали сидящие и двигающиеся кошки. В полутьме светились их настороженные глаза. Одна тварь подобралась ближе и поджала лапы, словно собираясь прыгнуть. Анжелике показалось, что кошка хочет вцепиться ей в глаза. Она оттолкнула ее ногой, та ответила злобным мяуканьем, подхваченным остальными, и в темнице зазвучал какой-то дьявольский концерт.

Анжелика вскочила на ноги и бросилась к двери. Она ощутила тяжесть на плечах, когти царапали ей кожу, другие рвали одежду.

Закрывая глаза руками, она завопила, как сумасшедшая:

— Нет… только не это… только не это… На помощь! На помощь!..

Дверь отворилась, и вошел Корьяно, чертыхаясь, размахивая бичом, стуча сапогами. Не сразу ему удалось разогнать ударами и пинками страшных изголодавшихся тварей. Он вытащил наружу задыхавшуюся, что-то кричавшую, скорчившуюся в ужасе Анжелику.

Д«Эскренвиль спокойно разглядывал ее, обессиленную и сломленную. Теперь это была покорная женщина. Ее нервы не выдержали пытки. Ее гордая воля уступила женской слабости. Теперь она стала обыкновенной женщиной, как все другие.

Рот пирата скривила судорога. Это была самая замечательная его победа… и самая горькая. Ему вдруг захотелось закричать от боли, и он стиснул зубы. А потом проговорил:

— Ты поняла? Будешь слушаться?

Она повторяла, рыдая:

— Нет, только не это… Не надо кошек! Не надо кошек!..

Он приподнял ее голову.

— Так будешь слушаться? Позволишь отвести тебя на батистан?

— Да, да.

— Позволишь выставить тебя там, раздевать, показывать раздетую?

— Да, да… Все… Все, что хотите… только не кошки.

Бандиты переглянулись.

— Кажется, мы добились толку, хозяин, — сказал Корьяно.

Теперь он наклонился над съежившейся, трясущейся в рыданиях Анжеликой и указал на ее разодранное плечо.

— Я вошел, когда она стала звать на помощь, но эти твари успели все-таки ее разукрасить. Наслушаемся мы теперь замечаний от оценщика рабов.

Маркиз д'Эскренвиль вытер пот с лица.

— Ну, это еще наименьшее из зол. Хорошо еще, что ей не выцарапали глаза.

— Да уж, ничего не скажешь… Таких упрямиц я еще не встречал в жизни…»



«После этой ужасной сцены Анжелика покорилась, не пытаясь ни собраться с мыслями, ни взбунтоваться.

Две ее товарки обменивались понимающими взглядами, видя, что француженка, еще недавно такая дерзкая, пребывает в отупелой неподвижности».

Но были и примеры, когда смиряясь с судьбой, люди находили в ней положительные стороны, считали, что им даже повезло, что они смогли избежать чего-то ещё более ужасного. Такой была гречанка Эллида, которую Анжелика встретила на пиратском судне.

«Чтобы доставить девушке удовольствие, Анжелика описала некоторые из своих версальских туалетов. Эллида пришла в полный восторг, смеялась и хлопала в ладоши. Глядя на ее юное личико с кроткими темными глазами, Анжелика недоумевала, как могло сохраниться столько природного веселья у девушки, прожившей год при маркизе д'Эскренвиле. Она спросила об этом, и молодая гречанка проговорила, отвернувшись:

— Ах! Знаешь, там, где я раньше жила… было еще хуже… Он, он не такой уж злой…»

«Несмотря на обещания Савари, тревога не оставляла Анжелику, и часто Эллида не знала, как вывести ее из уныния.

— Как жаль, — как-то воскликнула девушка, — что Рескатор уехал в гости к королю Марокко. Он бы тебя купил.

— Из рук одного пирата перейти в руки другого, что же тут хорошего? — возмутилась Анжелика.

— Это гораздо лучше, чем быть запертой в гареме. Только смерть открывает двери гарема тем, кого евнухи ввели туда. Даже старость не дает освобождения оттуда. Лучше уж принадлежать пирату, — рассудительно объясняла Эллида».

В романе есть много примеров мужественного перенесения испытаний. Когда именно вера помогала людям выстоять.

«И вера помогала им выносить траур, потери, бедность. Так от века к веку возрождался выносливый народ, научившийся не сдаваться перед трудностями, радующийся самой малости».

Многие пленники-христиане не желали отрекаться от веры и предпочитали терпеть лишения, и таких было гораздо больше, чем тех, которые отрекались. Страдания приблизили их к Богу, Которого раньше они, возможно, и не знали.

«Вновь и вновь она спрашивала себя, что дает силы и смелость тысячам пленных, по большей части обычных людей, морских жителей всех стран мира, — что дает силы бросать вызов смерти и рабству ради неведомого Бога, о котором они, может, и не думали, когда были на свободе? Стоило любому из этих несчастных переменить веру, он быстро смог бы заработать себе на хлеб. Вероотступников ждали жизнь в комфорте, почетная должность и столько женщин, сколько Магомет позволяет иметь. Конечно, в Мекнесе множество вероотступников, но даже во всей Берберии их очень мало в сравнении с сотнями тысяч пленников, проходивших через султанские руки в течение нескольких поколений».

Их пример вдохновил и главную героиню романа, когда она была в плену у мусульман, в гареме султана. Анжелика тоже не желала идти против своей совести и предпочитала лучше пострадать. Бог, о Котором до этого она думала очень мало, теперь стал для неё реальным, она почувствовала, что Он ей поможет, укрепит её, чтобы она смогла выдержать пытки. Если чуть ранее, находясь у пиратов, она чувствовала себя сломленной, то теперь у неё появились силы бороться до конца.

« — Каждый день в Мекнесе умирают пленники-христиане, отдавая жизнь за религию своих отцов. Чтобы сохранить ей верность, они терпят побои, пытки, непосильный труд… И это — простые люди, бедные и темные. Так неужели Анжелика де Сансе де Монтелу, потомок королей и крестоносцев, не способна сравниться с ними в стойкости? Конечно, никто не приставлял мне к груди копья с криком: «Стань мавританкой!» Напротив, мне говорят: «Ты должна отдаться Мулею Исмаилу, палачу христиан, убийце старого Савари!» А это такое же отречение от веры. Я не откажусь от моей веры, Осман Ферраджи!

— Вы погибнете в самых чудовищных пытках!

— Пусть так! Господь и все мои предки помогут мне!»

Ещё один пример, когда вера помогла пережить самые страшные пытки, явил иезуит Оржеваль. Он был миссионером среди ирокезов. Ирокезы схватили его и пытали. Он смог это вынести в первый раз, но когда оказался в плену снова, то был готов на все, только бы избежать повторения пережитого. Он утратил веру, потерял почву из-под ног, роптал на Бога. Это сделало его слабым и безвольным. Но позже к нему вернулся душевный мир, он понял, что его убеждения были ошибочны, что его вера была ложной, и тогда, обретя истинную веру, поняв Божий характер любви, он смог перенести пытки безропотно, теперь он знал, в Кого уверовал и зачем умирает, явив миру ещё один пример мужества и любви к тем, кто его убивал.

«На этот раз все было кончено.

Он не вернется из страны мертвых.

Жизнь потухла на окровавленном лице, веки скрывали глаза, залитые кровью.

Анжелика стянула с шеи платок и стала вытирать красные струйки. Она позвала вполголоса:

— Отец! Отец д'Оржеваль! Друг мой!

Ее голос, мог ли он вырвать его из ада или рая, куда он уже был готов войти? Захочет ли он услышать? Он поднял веки. Его глаза увидели ее и наполнились радостью. Он видел ее, но последние искорки жизни исчезали из его взгляда. Там в последний раз мелькнула ласковая насмешливая улыбка, и потом она прочла в его глазах: «Живите! Живите и побеждайте!» Он хотел, чтобы его жертва не была напрасной. Потом его взгляд потух. Еще она заметила в его глазах мольбу о том, чтобы его сердце осталось с дикарями, которые его убили, но которых он так любил.

Его последняя просьба.

Она поняла, что нужно сделать с его телом. Они слишком много времени провели вместе, слишком многое пережили, слишком хорошо понимали друг друга.

— Да, я обещаю вам, — сказала она тихонько, — я отдам вас им. И они съедят ваше сердце… И вы останетесь с ними…»

В других случаях тяжесть пережитых испытаний ввергала людей в фанатизм, ожесточение или заблуждение, как случилось, например, с Рут Саммер, женщиной-оккультисткой.

Рут родилась в среде квакеров. С детства она подвергалась гонениям со стороны верующих-пуритан. И эта несправедливость, которую она испытывали по отношению к себе, привела её к отвержению веры и погружению оккультную науку.

«С просветленным лицом и неизменной улыбкой, она всегда с достоинством выносила оскорбления, затрещины и плевки; девочка, в двенадцать лет очутившаяся в Америке, знавшая, что находится на земле, где рабское чинопочитание и угодничество не в чести, не могла уразуметь, что же именно возбуждает такую ненависть к ним в людях, подобно им приехавших из Старой Англии и подобно им работавших от зари до зари, обогащаясь трудом своих рук, веривших в того же Бога и поклонявшихся тому же Христу… Ее родители, талантливые и предприимчивые, быстро обрастали хозяйством повсюду, где бы ни поселялись, но стоило им встать на ноги, как тут же начинались неприятности; им не прощали малейшую оплошность, укоряя даже в не совершенном грехе, а в том, что они позволяли себе появляться на деревенской улице.

Рут завидовала маленьким пуританам, таким уверенным в своих правах на этой земле Массачусетса, которые, проходя мимо ее дома, строили ей рожки и кричали: «Бойся! Бойся, дьяволица!» Она охотно бы присоединилась к ним и, как они, строила бы рожки какому-нибудь «козлу отпущения» — католику, квакеру, евангелисту или баптисту. А между тем можно ли было представить себе более мирную и доброжелательную атмосферу, чем царившую в семьях их секты под соломенными крышами домов в поселках и деревушках, которые часто приходилось покидать, едва отстроив, и которые свирепая и угрюмая толпа, едва выжив их, сразу же поджигала, как будто они были отравлены чумными испарениями.

Такие изгнания переживались молодой Рут куда болезненней, чем угрожавшая ей опасность бесчестья.

К несчастью для нее, она была совершенно невосприимчива к тому внутреннему озарению, которое посещало большую часть ее единоверцев и помогало им выносить все эти унижения. Усилия, которые она прикладывала для того, чтобы скрывать от них холодность и бунтарство своего духа, изнуряли ее».

«Шестнадцати лет от роду Рут, юная квакерша с Атлантического побережья, вышла замуж за Джона Саммера, немногим старше себя, высокого и красивого, чистого и непорочного, как ангел, сильного юношу, молодого, упрямого хлебопашца, набожного, храброго и улыбчивого. Он любил ее и был счастлив, не догадываясь о накапливавшихся в ней горечи и озлоблении. Почувствовав с некоторых пор прилив новых сил, она попыталась воспротивиться издевкам своих соотечественников, требуя, чтобы и на квакеров распространялось то, ради чего они приехали сюда: свобода и право на свой манер молиться Богу.

Тогда они отомстили молодому мужу, выставив его у позорного столба за какой-то незначительный проступок, потешаясь над его «страхом» перед женой, с которой он не мог совладать. Уж не умышленно ли забыли о нем, привязанном к столбу долгой морозной ночью? Он умер.

Вопли Рут Саммер послужили причиной громкого скандала, но тогда — было ли в ней нечто такое, что внушало судьям страх и на что они не осмеливались посягнуть? — они наказали ее, арестовав ее родителей. Подвергнутая унизительному бичеванию плетьми на рыночной площади, мать скончалась несколько дней спустя. Она сгорела в лихорадке от гнойного воспаления ран на спине.

Что касается ее отца, то он был приговорен к отсечению уха — обычное по существующему закону наказание за первое правонарушение. В случае повторного проступка, не менее тяжкого, чем предыдущий, ему предстояло лишиться второго. Приговор не был приведен в исполнение. Накануне Рут сообщили о том, что ее отец, оступившись на тюремной лестнице, упал и проломил себе голову».

Позже Рут встретила гонимую женщину-оккультистку Номи Шипераль, которую она спасла от смерти. Она считала, что её ведёт Бог и что Он призывает её помогать этой женщине. Они стали вместе жить в хижине в лесу.

«Я чувствовала, что Бог, как я его понимаю, вменяет мне отныне в обязанность любить Номи Шипераль, защищать ее от злодеев, помогать ей развивать ее благодетельные способности — дар врачевания, ведь ненависть к особого рода благу, помогающему человеку жить, побуждает злобных и желчных людей уничтожать этот дар вместе с целительницей, если им не удается погасить его в ней.

Словом, она обладала силой добра благодаря своим волшебным рукам. Те, кто знал об этом, стали тайком наведываться к ней. Они падали на колени у выложенного из камней круга и молили нас о помощи.

Тогда я выстроила неподалеку небольшое крытое гумно, и там мы стали лечить страждущих».

Из этой истории видно, что человек, который с детства подвергался несправедливым гонениям за веру со стороны других верующих, не мог понять, для чего нужна такая вера, которая приводит к страданиям. И она нашла выход в оккультизме. Все, случившееся с ней, она воспринимала как провидение и считала, что это воля Бога. Ни знания Священного писания, ни воспитание с самого детства в вере не смогли направить её разум к библейской истине, и она была заменена заблуждениями. Итогом стали оккультная практика и запрещённая в Библии практика однополой любви, которая воспринимается героиней как нечто доброе и угодное Богу, как она Его понимает. Таким образом, страдания, которые одних людей приводят к истине, других, напротив, могут привести к заблуждению.

Рассмотренные здесь примеры дают очень многообразную картину. Являются ли страдания благом для человека, или они являются злом и приводят его в ещё худшее состояние?

Ответ на эти вопросы, наверное, легче всего найти в судьбе главной героини, Анжелики. Как она сама как-то сказала, мало найдётся человеческих страданий, которые были бы ей незнакомы. Здесь я не буду подробно останавливаться на всех её испытаниях, поскольку они уже были описаны в «Духовной перспективе», но попробую проанализировать её жизненный путь в целом.

Поначалу страдания привели Анжелику к ожесточенности, морально-нравственной деградации, заблуждению. Она взбунтовалась против Бога и почти утратила веру в Него. Это произошло после опалы её мужа, когда она осталась одна с двумя детьми и попала на самое дно тогдашнего общества, оказалась во «Дворе чудес», квартале, где жили профессиональные бандиты, нищие и воры.

«Позади себя Анжелика услышала торопливые шаги. Молодой аббат, тяжело дыша, догнал ее.

— Сестра… Моя несчастная сестра… — бормотал он. — Я не могу допустить, чтобы вы ушли в таком состоянии!

Она резко отпрянула. В полумраке, при свете жалкого фонаря одной из лавок, ее лицо казалось бледным, почти прозрачным, а зеленые глаза светились фосфоресцирующим огнем, так что священник испугался.

— Оставьте меня, — холодно произнесла Анжелика, — вы ничего не можете для меня сделать.

— Сестра моя, молите Господа…

— Во имя Господа завтра сожгут моего ни в чем не повинного мужа.

— Сестра, не умножайте своей скорби бунтом против Небес. Вспомните, что во имя Божие распяли и нашего Спасителя.

— Этот вздор, который вы несете, сводит меня с ума! — пронзительно вскричала Анжелика, и ей самой показалось, что ее голос идет откуда-то издалека. — Мне не будет покоя до тех пор, пока, в свой черед, я не покараю одного из ваших собратьев, пока ненавистный монах не умрет в тех же чудовищных муках, что и мой муж!

Она прислонилась к стене, спрятала лицо в ладонях, и из ее груди вырвались ужасные рыдания.

— Но вы его увидите… скажите ему, я люблю его, я люблю его… Скажите… О, я была с ним счастлива. И еще… спросите, какое имя мне дать ребенку, который должен родиться.

— Я все сделаю, сестра моя.

Он хотел взять ее за руку, но она отпрянула, повернулась и пошла своей дорогой.

Священник не пошел за ней. Подавленный тяжким грузом людских страданий, он скрылся в улочках, по которым еще бродила тень господина Венсана».

Долгое время Анжелика пребывала в отчаянии, апатии, даже хотела покончить с собой. Но ей помогли её дети, о которых нужно было заботиться, и которые заставили её встряхнуться, выйти из оцепенения и начать борьбу за их жизни. Это было самое страшное время, которое она пережила и вышла из него с победой. Но отголоски того падения продолжали жить в ней. Она руководствовалась ложными принципами, и, в конце концов, следование им привело её к новым страданиям. Если перечислять кратко все этапы её тернистого пути, то можно выделить период её замужества за Филиппом дю Плесси-Бельером, брак с которым уже сам по себе стал для неё тяжёлым испытанием, а в итоге привел к тому, что её пожелал король. Вся последующая жизнь представляла собой попытки освободиться из рабства, попадание из одного плена в другой. Отправившись на поиски мужа, нарушив приказ короля, она оказалась на средиземноморье, где попала к пиратам, потом оказалась в султанском гареме, убежав откуда, опять попала во власть короля, после чего подняла бунт и снова очутилась на самом дне. Но теперь она потеряла ещё и детей. И единственной силой, которая её поддерживала в то время, была месть. Это было окончательное падение, из которого уже не было иного выхода, как только сверхъестественным образом. Как сказал монах-настоятель Ньельского аббатства, бывают моменты, когда человеческих сил недостаточно, и чтобы жить дальше, человек должен обратиться к сверхъестественному существу. Им может быть Бог, или сатана. И Анжелика, живя ненавистью, жила с помощью сил тьмы, которые толкали её к войне, бунту и злости на весь мир. Этот путь неизбежно завел её в полный и окончательный тупик. После чего последовало её покаяние в Ньельском аббатстве, когда она признала, что долгие годы жила ненавистью, шла неверным путём и сама виновата в том, что её постигло. Затем у Анжелики начинается путь возрождения. Её характер меняется в лучшую сторону, в Новом свете Анжелика уже совсем не такая, какой была в начале романа.

Таким образом, сказать, что страдания сами по себе являются для человека благом или злом, наверное, нельзя. Скорее всего, сам человек может своим выбором сделать так, чтобы эти страдания послужили ему на пользу или наоборот сломили его. В Библии есть слова: «…любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим. 8:28). То есть и плохое, и хорошее. Страдания могут быть и бесплодными, и таких примеров масса. Но героиня книги смогла извлечь уроки из всего, что с ней происходило. А мудрость и силу, чтобы это сделать, ей дал Бог, к которому она обратилась. Без Бога Анжелика не смогла бы ничего понять в своей жизни, она так и жила бы в ненависти. Но благодаря вере и покаянию случилось чудо.

Конечно, не всегда Бог творит чудо, бывают страдания, которые даются как испытания веры, и с ними человек может лишь смиряться. Но и силы для такого смирения человек может почерпнуть лишь в Боге. Поэтому в любом случае, является ли путь человека путём мученика, или же Бог посылает ему чудесное избавление, единственный выход из страданий и единственный, Кто может придать страданиям смысл и обратить их человеку во благо, — это Бог. Единственная цель страданий — формирование характера или испытание на прочность уже сформированного христианского характера. Во втором случае известно много примеров христианских мучеников, которые претерпели все ради вечной награды. Но пример героини романа — это скорее испытания с целью сформировать характер и очистить его от всего лишнего. Особенно ярко это видно в средиземноморских приключениях Анжелики, когда она в конце своей одиссеи, умываясь в ручье, смотрит на себя и не узнаёт, понимая, что стала другой. Все, что составляло цель её жизни прежде, потеряло для неё значение, у неё появились другие ценности, гораздо более важные и глубокие, чем раньше.

«Все перепуталось, стало сомнительным и зыбким. И все же Анжелика начала, кажется, улавливать некий порядок в этом хаосе. Женщина, которую она увидела в зеркале ручья, та, что мылась в омолаживающих струях водопада, стояла нагая в лунном свете, не имела ничего общего с той, что менее года назад оскорбила госпожу де Монтеспан под сводами Версаля.

То была особа, уже отравленная тлетворным воздухом двора, жадная плутовка, умеющая ловить рыбку в мутной воде, она стала такой оттого, что долго жила в окружении важных, но отвратительных персонажей. При одном воспоминании о них к горлу подступала тошнота. Нигде никогда более она не сможет находиться среди них! Она омылась и очистилась, вдыхая пахнущий кедром воздух гор. Солнце пустыни выжгло ядовитые ростки в ее душе. Отныне она будет видеть этих людей такими, какие они есть. Она не сможет переносить глупое чванство, написанное на лице Бретейя, и стараться быть вежливой. Нужно поскорее отыскать Флоримона и Шарля-Анри, а потом они уедут. Конечно уедут!.. Но куда?

Господи, разве нельзя было создать мир, где какой-нибудь ничтожный Бретей не смог бы презирать Колена Патюреля, а Колен Патюрель не чувствовал себя униженным, не должен был страдать от невозможности любить придворную даму?.. Новый мир, где бы высоко ценили всех, имеющих доброту, смелость, ум, а внизу оставались те, что не обладают этими достоинствами…

Неужели, о Боже, нет земли обетованной для людей доброй воли?.. Где эта земля?..»



Страдания очистили её характер и приблизили к Богу, они пробудили в Анжелике стремление к лучшей жизни, чем та, которую она вела до сих пор. Она ещё не знает, куда ей направиться и какой должна быть её жизнь, но уже понимает, что возвращения ко двору, где царят лицемерие и разврат, она точно не желает. Через все страдания и испытания её направляла Божественная рука, которая в итоге привела её к встрече с потерянным мужем. И хотя последующая её жизнь не была лишена трудностей и испытаний, это была уже совершено другая жизнь, жизнь, направленная на созидание, в которой определяющим фактором была любовь. Таким образом, итогом страданий, которые проходят с Богом, становится награда. Иногда её видно уже на земле, как в случае с героиней романа, но чаще это уже вечная награда на небесах. Ведь те, кто выдержал страдания и прославил в них Бога, не отрёкся, не возроптал, смог извлечь уроки из всего пройденного, очищают свой характер и делают его пригодным для вечности.

Библейское обетование о том, что при испытании Бог даст и облегчение, чтобы человек смог его перенести, неоднократно исполнялось в жизни Анжелики. Например, во время её ужасного путешествия по средиземноморью, после всех унижений, которым она подвергалась, пока находилась в плену у пиратов до своей продажи, короткая встреча с Рескатором, её мужем, который её купил, не будучи узнанным ею, смогла возродить её к жизни, вернула ей силы.

«И тут она сама поглядела в загадочные глаза пирата, ища в них ответ. Она спрашивала себя, какую власть может иметь этот человек, если несколько слов, сказанных им, так овладели ее душой. Сколько долгих дней она была сломлена, загнана, унижена! Рескатор вдруг поднял ее со дна пропасти. Он ее встряхнул, растормошил, очаровал, и она распрямилась, как росток, напоенный живительной влагой. В ее глазах ожили искорки, как в прежней спокойной жизни.

— Гордое создание, — мягко сказал он. — Вот такой я вас люблю.

Она неотрывно смотрела на него. Так молятся, так просят Бога даровать жизнь. Она даже не знала, что ее глаза лучились изголодавшейся нежностью, с какой обещают все на свете. И по мере того как взгляд Рескатора придавал ей силы, ее обезумевшее сердце успокаивалось. Головы в тюрбанах, грубые скотские лица флибустьеров под шелковыми платками словно бы задернуло пеленой тумана, музыка и шум голосов отдалились куда-то.

Она была в заколдованном круге рядом с человеком, который окружал ее безграничной предупредительностью. До нее доносились запахи Востока, которыми пропиталась одежда пирата, ароматы дальних островов и дорогой кожи его маски, табака из его длинной трубки, горячего кофе. Внезапно ее тело и душу поразила какая-то истома, тяжелая, как сон. Она глубоко вздохнула и смежила веки.

— Вам надо отдохнуть, — сказал он. — В моем загородном замке вам будет удобно. Вы очень долго не спали. А там для вас готова постель на террасе, под звездами… Мой врач-араб даст вам какой-нибудь отвар из успокоительных трав, и вы будете спать… Так долго, как вам угодно. И слушать рокот волн… и игру на арфе моего пажа-музыканта. Вас устроит такое предложение? Что вы об этом думаете?

— Я думаю, — прошептала она, — что вы не очень требовательный повелитель».

Окончательная встреча Анжелики с потерянным мужем может послужить аллюзией на встречу верующих со Христом при Его Втором пришествии. И эта высшая награда за все страдания, которые люди претерпевают, находясь на земле.

«Анжелика вдруг принялась кричать, призывая его изо всех сил, даже не зная, как — по имени или еще как-то. В порыве радости она потеряла способность двигаться, потом вдруг буквально полетела. Ей казалось, что она едва прикоснется к земле. Летела по склону и все звала, звала его: страшно боясь потерять из вида — вдруг снова исчезнет, оставит ее одну на земле…

Он услышал ее зов и раскрыл ей объятия.

Они бросились друг к другу.

Все стерлось — сомнение, страх, опасности; власть Зла отступила!..

Она ощущала силу его рук, прижималась к его груди, как к надежному щиту, защищающему ее, вбирала в себя его тепло, растопившее лед одиночества. В этом безумном страстном объятии она ощутила всю глубину его любви к ней, любви неизмеримой и беспредельной, и это было, как поток, водоворот невыразимого счастья и блаженства.

Вы живы.., живы, — повторял он прерывающимся голосом. — О! Какое чудо! Сколько я выстрадал! Дорогая моя, сумасшедшая женщина! В какой же ловушке вы опять оказались! Но нет! Больше такого не будет. Успокойтесь, не плачьте…

— А я не плачу, — говорила Анжелика, забыв, что ее лицо все в слезах.

— О, как долго длилось наше расставание, — говорила она, продолжая рыдать, — как долго я была без вас.., вдали от вас…

— Страшно, страшно долго!..»