Психология семейных отношений в романе Анжелика

Часть первая. Жоффрей.

Роман «Анжелика» представляет особую ценность благодаря присутствию в нём подробного описания представленных в развитии семейных отношений. Это даёт читателям возможность увидеть много интересных  уроков. Анжелика была замужем дважды, и в каждом браке у неё были не простые отношения с мужьями.

Что помогло построению правильных отношений и разрешению кризисных ситуаций? Попробуем разобраться.

Брак с графом Жоффреем де Пейраком начался как нельзя неудачнее: Анжелика даже не была знакома с будущим мужем. Он был заключён заочно, по доверенности, и представлял собой сделку, по которой граф получал в качестве  приданного интересующий его рудник, который принадлежал отцу Анжелики. Таким образом, героиня чувствовала, что её продали. До её чувств никому не было дела, она приехала к своему мужу в другую провинцию с  чуждой ей культурой и языком. О  Жоффрее ей рассказывали самые ужасные слухи: что он злой, развратный, чуть ли не колдун, что он обольщает женщин. У неё изначально было против него предубеждение, а первое впечатление от встречи вообще повергло её в шок, так как он был хромой и лицо обезображено шрамами. Она была настроена на то, что скорее выпрыгнет из окна, чем будет ему женой.
Однако столь мрачные представления о Жоффрее не соответствовали действительности. Хотя кое-какие основания для таких слухов и были, но о графе можно было сказать много хорошего. Никаких оргий и колдовства он в своём дворце не устраивал. Будучи учёным, граф проводил  в лаборатории научные опыты над драгоценными металлами. Также у него был кабинет с телескопом, где он, увлекаясь астрономией, наблюдал за небом. Он знал несколько языков, много путешествовал, имел прекрасный голос. Раз в год он организовывал суды любви, где разбирались темы взаимоотношений между мужчиной и женщиной и  давались советы о том, как достичь совершенства в любви. Все происходило в рамках приличий. Что касается женщин, то у него действительно было много любовниц, но приезд Анжелики положил этому конец, так как граф её полюбил и отказался ради неё от отношений с другими.

Чтобы добиться взаимности от супруги, Жоффрею пришлось выбрать определённую стратегию, которая в итоге привела его к желаемому результату. Когда он понял, что Анжелика его боится, он не стал пользоваться правами мужа, а, наоборот, постарался её упокоить, заверил, что он не будет навязываться насильно, так как это не в его принципах, что будет ждать, когда она придёт сама.

«— Так я и думал. Я внушаю вам безумный страх. Вы предпочли бы выброситься с этого балкона, чем принадлежать мне. Ведь правда?
Анжелика с бьющимся сердцем в упор смотрела на него. Он встал, и на фоне освещенного луной неба его фигура казалась особенно длинной и худой и напоминала паука-сенокосца.
— Я не буду вас принуждать, бедная маленькая девственница. Это не в моих правилах. Так, значит, вас, саму невинность, отдали на растерзание этому хромому верзиле из Лангедока? Чудовищно!
Он с усмешкой склонился к ней. О, как ей была ненавистна его насмешливая улыбка!
— Поверьте, я знал в своей жизни немало женщин, белых и черных, желтых и краснокожих, но ни одну из них я не брал силой и не соблазнял деньгами. Они приходили ко мне сами, и вы тоже придете в один прекрасный день или вечер…
— Никогда! — в невольном порыве выкрикнула она. Но улыбка не сошла с его странного лица.
— Вы юная дикарка, но мне это по душе. Легкая победа обесценивает любовь, трудная победа заставляет ею дорожить…».

       А пока он предоставил ей полную свободу и дал время, чтобы она могла его узнать. На это ушёл целый год, весь этот период граф ждал и проявлял терпение, делал ей ненавязчивые знаки внимания и вел себя весьма корректно.

«Она постепенно привыкла к внешности мужа, и ее отвращение к нему уменьшилось. Несомненно, мысль о том, что он заявит права на ее тело, стала во многом причиной той сильной ненависти и того страха, которые он ей внушал. Теперь же, когда она перестала волноваться об этом, Анжелика должна была признать, что этот мужчина, чьи речи увлекали, а характер был жизнерадостным и таким необычным, внушал симпатию. Однако к жене граф проявлял заметное равнодушие. Он оказывал ей знаки внимания согласно ее положению, но, казалось, едва замечал. Жоффрей де Пейрак приветствовал ее каждое утро, они вместе обедали, сидя на противоположных концах длинного стола, за которым, кроме них, всегда собирался, по крайней мере, десяток гостей. Это помогало Анжелике избежать встреч наедине с мужем, которых она так боялась.
Но Анжелика видела, с каким мастерством он одаривал вниманием всех тех, кого желал им удостоить».

«Между тем Анжелика не могла пожаловаться, что забыта.
Не проходило и дня, чтобы она не находила у себя подарка: безделушку или украшение, новое платье или предмет интерьера, не считая сладостей и цветов. Все они были роскошными и отличались безупречным вкусом; они восхищали ее, очаровывали и в то же время… немного смущали. Она не знала, как выразить графу ту радость, которую ей доставляют его подарки. Каждый раз, когда Анжелика была вынуждена обратиться к мужу, она не решалась поднять глаза к его изуродованному лицу, становилась неловкой и что-то невнятно бормотала».


В последствии он признался, что ему очень нелегко далось  терпение, но, тем не менее, он выдержал. Хотя были и комичные ситуации. Например, однажды граф переоделся трубадуром, чтобы поцеловать жену, не внушая ей ужас. 

«Она закричала сначала от испуга, а потом от гнева и, в ярости ломая ветки жимолости, принялась топтать их ногами.
— Нет, это уж слишком, слишком… Это чудовищно… Снимите вашу маску, Жоффрей де Пейрак… Прекратите маскарад, иначе я выцарапаю вам глаза, задушу вас, я вас…
Песня резко оборвалась. Гитара издала скорбный звук и замолкла. Под бархатной маской сверкали белоснежные зубы графа де Пейрака — он хохотал.
Припадая на одну ногу, он подошел к Анжелике. Ее охватил ужас, но с еще большей силой — ярость.
— Я выцарапаю вам глаза, — процедила она сквозь зубы.
Граф, продолжая смеяться, взял ее за руки.
— Что же тогда останется от ужасного хромого сеньора, если вы еще выцарапаете ему глаза?
— Как бесстыдно вы обманули меня! Вы убедили меня, что вы… Золотой… Золотой голос королевства.
— Но я и в самом деле Золотой голос королевства.
Совершенно сбитая с толку, она смотрела на него.
— А что в этом удивительного? У меня был неплохой голос. Я занимался с самыми прославленными итальянскими маэстро. В наши дни пение — это искусство, принятое в свете. Скажите честно, дорогая, разве вам не нравится мой голос?
Анжелика отвернулась и украдкой смахнула слезы досады, которые текли по ее щекам.
— Но как же получилось, что я до сих пор не догадывалась о вашем таланте, даже не подозревала о нем?
— Я просил, чтобы вам об этом не говорили. А может, вы и не слишком стремились обнаружить мои таланты?
— О, это уж слишком! — повторила Анжелика. Но вспышка гнева уже прошла, и ей самой вдруг захотелось смеяться.
И все-таки до какого же цинизма надо дойти, чтобы толкнуть ее на измену себе с самим собой! Он и впрямь дьявол во плоти! Самый настоящий дьявол!
— Я никогда не прощу вам эту омерзительную комедию, — сказала она, поджав губы и стараясь сохранить достоинство.
— А я обожаю разыгрывать комедии. Видите ли, моя дорогая, судьба не очень баловала меня, и надо мной столько насмехались, что и я в свою очередь жажду посмеяться над другими.
Анжелика невольно с тревогой взглянула на его скрытое маской лицо.
— Значит, вы просто подшутили надо мной?
— Не совсем, и вы это отлично знаете, — ответил он.
Анжелика молча повернулась и пошла прочь.
Он тихо окликнул ее:
— Анжелика! Анжелика!
Он стоял на пороге беседки в таинственной позе итальянского Арлекина, прижимая палец к губам.
— Умоляю вас, сударыня, никому не рассказывайте об этом, даже своей любимой горничной. Если узнают, что я бросаю гостей, наряжаюсь трубадуром и надеваю маску ради того, чтобы сорвать поцелуй с уст собственной жены, меня высмеют.
— Вы невыносимы! — крикнула Анжелика.
Подобрав юбки, она бросилась бегом по песчаной аллее. И, только поднимаясь по лестнице, вдруг заметила, что смеется».

 Постепенно Анжелика поддалась его обаянию, увидела в нем много положительных качеств, таких как «благородство, изящество, ум, отчаянная независимость, страстность, а также горячность, нежность, бескорыстие и тонкая ирония». Физические недостатки отошли на второй план, она увидела, что хромота ему почти не мешает, а лицо можно даже назвать красивым, если бы не шрамы. Она стала восхищаться его умом и знаниями в самых разнообразных областях, его оригинальным мышлением и прогрессивными взглядами, свободными от предрассудков.

Жоффрея в Анжелике, кроме её красоты, привлекало то, что она была ни на кого не похожа, отличалась от всех знакомых ему женщин. Например, ей было интересно присутствовать при его разговорах на научные темы. Он видел в ней не только красоту, но и пытливый практический ум.

«Когда Берналли ушел, чтобы перед ужином привести себя в порядок, Анжелика закрыла окно. Слуги расставили на столах подсвечники, одна из служанок подложила в камин дров. Жоффрей де Пейрак встал и подошел к нише, где сидела его жена.
— А вы все молчите, моя милая. Впрочем, как всегда. Наши рассуждения не усыпили вас?
— Нет, наоборот, мне было очень интересно, — медленно проговорила Анжелика и впервые не отвела взгляда от лица мужа. — Я не могу сказать, что все поняла, но, признаюсь, подобные споры мне больше по вкусу, чем вирши наших дам и их пажей.
Жоффрей де Пейрак поставил ногу на ступеньку перед нишей и, склонившись к Анжелике, внимательно посмотрел на нее.
— Вы странная маленькая женщина. Мне кажется, что вы начинаете приручаться, но вы не перестаете удивлять меня. Я прибегал ко многим способам, чтобы покорить женщин, которые мне нравились, но еще ни разу мне не приходило в голову пустить в ход математику.
Анжелика, не удержавшись, рассмеялась и тут же залилась краской. Она смущенно опустила глаза на свое вышивание и, чтобы переменить тему разговора, спросила:
— Так, значит, в вашей таинственной лаборатории, которую так ретиво охраняет Куасси-Ба, вы проводите физические опыты?»

«…Но я вам наскучил…
- Нет, уверяю вас, - сказала Анжелика с сияющими глазами. – Я слушала бы вас часами.
Он улыбнулся, и шрамы на его левой щеке подчеркнули ироничность улыбки.
- Как странно устроена ваша головка! Я никогда не думал беседовать с женщинами о таких вещах. Но мне тоже нравится говорить с вами. Мне кажется, вы можете все понять…»

Таким образом, для их отношений были заложены прочные основания. С одной стороны Анжелике было дано достаточно времени, чтобы она смогла узнать своего мужа, перестать бояться и начать уважать и ценить его, созреть для чувств.  А Жоффрей выстрадал свою любовь, так как ему пришлось ради неё отказаться от привычного ему образа жизни, учиться терпению. Он видел в жене не только красивую женщину, но и интересную, неординарную личность. Они научились сначала общаться по-дружески,  поняли, что им вместе хорошо и интересно, что у них есть взаимопонимание.

Граф обладал изысканностью чувств и умел ценить все прекрасное, интересны, например, его рассуждения на суде любви.

«— То, что я сказал, — это просто человеческая мудрость. Любовь — враг излишеств. В ней, как и в еде, следует отдавать предпочтение не количеству, а качеству. Истинное наслаждение кончается, когда начинается распутство, ибо, погрязнув в нем, приходишь к отвращению».
«Наслаждаясь любовью, не доводи любимую до пресыщения», «Даруешь ли ты наслаждение или вкушаешь его, всегда сохраняй некоторую долю целомудрия» и, наконец, «Будь всегда слугой своей дамы».
«Любовь аристократична. Чтобы наслаждаться любовью, надо быть свободным от забот о хлебе насущном, нельзя, чтобы они торопили вас, заставляя считать дни».
«Скупость — наихудший враг любви». Раз ты беден, то хотя бы не скупись на время, на подвиги, делай тысячи глупостей, заставь смеяться». «Скука гложет любовь».
«Наши отцы любовь куртуазную, утонченную противопоставляли любви плотской, грубой. Я же говорю вам: соединим их вместе. Надо любить искренне, всем своим существом отдаваясь этому чувству.
Он замолчал, затем продолжил более тихим голосом:
— Но давайте не будем отвергать и сентиментальную восторженность, которая, будучи не чужда желанию, возвышает и облагораживает его. Поэтому я считаю, что тот, кто хочет познать истинную любовь, должен пожертвовать ей свое сердце и чувства…»

Когда наконец граф добился благосклонности жены, он сделал ей признание.

"- Не могу сейчас улыбаться, слишком долго я ждал этой минуты, и сейчас мне больно от счастья. Ни одну женщину я никогда не любил так, как тебя, Анжелика, и мне кажется, что я любил тебя еще до того, как узнал. И когда я увидел тебя… Да, именно тебя я ждал. Но ты с надменным видом проходила мимо, близкая и недосягаемая, как болотные эльфы. И я делал тебе шутливые признания, боясь, что ты с ужасом оттолкнешь или высмеешь меня. Ни одну женщину я не ждал так долго, ни с одной не проявил столько терпения. А ведь ты принадлежала мне по закону. Раз двадцать я уже готов был взять тебя силой, но мне нужно не только твое тело, мне нужна твоя любовь. И вот сейчас, когда ты здесь, когда ты наконец моя, я не могу простить тебе те муки, которые ты мне причинила. Не могу простить, — повторил он с обжигающей страстью в голосе.
Она смотрела ему прямо в лицо, которое уже не пугало ее, и улыбалась».

Таким образом, из их истории видно, что для того, чтобы заложить прочные основания для отношений, внушить  любовь нужны определённые качества характера, которые бы делали человека достойным и привлекали к нему, а также определённые усилия, терпение и время.

Результатом стало счастье, которое они испытали в совместной жизни.

«Но понемногу все страхи исчезли. Анжелика поверила в то, что их любовь истинна, и приняла ее, как дар, от которого грешно отказываться.
Они связаны одной судьбой, и это не напрасные слова».

«Тишина. Мгновения покоя. Уединение, в котором они обрели друг друга — одни во всем мире. Они говорили обо всем, что уже пережили вместе за время брака.
Долгая дуэль, в которой они были противниками, закончилась, и они вышли из нее — удивленные, потрясенные, восхищенные, чтобы встретиться, соединиться, найти друг друга вопреки всему. Этапы, подробности и оттенки этого сближения, к которому они шли день за днем, были такими яркими, что Жоффрей с Анжеликой неустанно воскрешали в памяти все муки, порывы и мгновения, когда они чувствовали себя побежденными или преисполненными надежды».

«…Вы были моим горизонтом. Множество тайн Искусства Любви, о которых я даже и не догадывался, открылись мне…
Он не привык откровенно признаваться в собственных чувствах, но говорил о том первом мгновении, первом взгляде, о том дне, когда увидел ее. Она вышла из кареты и стояла в лучах солнца, а вокруг пыль, танцы, шум, пронзительные звуки музыкальных инструментов и дробь тамбуринов.
— Вот так вы появились передо мной у стен Тулузы среди шумной музыки и танцев… Я догадывался, что вы боитесь меня… и возможно, поначалу меня это забавляло… Но случилось то, чего я не ожидал. Я увидел перед собой саму невинность, само очарование! Воплощение искренности и отваги. И вас, прекраснейшую из женщин, продали самому отвратительному, ужасному злодею! В тот день я испытал незнакомое мне доселе потрясение! Не знаю, было ли это тем, что поэты называют «озарением любви», «любовью с первого взгляда», но во мне одновременно бушевали восторг, уверенность и боль. Я был охвачен гневом на тех, кто принес вас в жертву, не отдавая себе отчета, что я сам, без сожаления, участвовал в этом. Тогда, сидя рядом с вами в карете, — и пусть вы в ужасе отказывались замечать меня и цветы, которые я вам подарил, — я поклялся себе покорить вас… поклялся любить вас вечно…»

После небольшого расставания после рождения Флоримона, их старшего сына, когда Жоффрей вернулся из Тулузы, где принимал короля, а Анжелика находилась в их владениях в Беарне, в горах, они особенно остро почувствовали свою любовь.

«Мелодичный голос убаюкивал ее, окутывая волшебным очарованием.
Он был здесь этим вечером, и теперь все казалось понятным, все внушало доверие, и она была счастлива. Одна только мысль, что он мог приехать лишь завтра, удручала ее, невероятно тяготила. Никогда! Никогда она не сможет жить без него!
Но и Жоффрей чувствовал эту новую потребность быть вместе. Он говорил о том, как сильно ему ее недоставало и что дворец Веселой Науки утратил без Анжелики тот свет, который дарила ее красота, само ее присутствие. Он шутил над нетерпением, мучавшим его вдали от жены, а она читала в его сияющем взгляде ту радость, то удовольствие, которое он испытывал, вернувшись к ней.
Снаружи свирепствовала буря. Яростно свистел ветер, и дождь хлестал в окно.
Но для них, отгороженных от мира бушующей стихией, счастье обнимать друг друга и сознавать, что они любят и любимы, становилось еще более чудесным».

Но их счастье внезапно закончилось. Граф подвергся опале и был вынужден бежать, чудом оставшись в живых. Анжелика долгие годы считала мужа мёртвым. Но любовь к нему и тоска по утраченному счастью продолжали жить в её сердце. Её второй брак – с Филиппом дю Плесси-Бельером - был скорее ошибкой, за которую она дорого поплатилась, оказавшись в поле зрения короля, желавшего сделать её своей фавориткой. Филипп умер, а она, узнав о том, что Жоффрей жив, отправилась на его поиски, что подвергло её жизнь большому риску. Она ненадолго встретились с ним в Кандии, где Жоффрей купил её на невольничьем рынке, но Анжелика его не узнала, и после этого они расстались ещё на пять лет. Таким образом, их новая и уже окончательная встреча произошла лишь через пятнадцать лет.

Жоффрей изменился,  после пережитых потрясений он стал жёстче, грубее, осторожнее. Из благородного рыцаря он превратился в пирата, авантюриста. Анжелика тоже изменилась, из юной графини, ещё не знающей жизни, она стала женщиной, повидавшей многое. Её личность формировалась в страданиях. Её гордый характер во многом претерпел изменения, она стала лучше, добрее, но в то же время в её сердце затаилось что-то, похожее на обиду, которая иногда проявлялась в ней в виде бунта. Жоффрей никак не мог поначалу понять, что представляет из себя эта новая Анжелика, о прошлом которой он ничего не знал. Он хотел бы сам оказывать влияние на формирование её характера, но такой возможности у него не было, на Анжелику повиляли другие, и это вызывало в нём ревность. Он был обижен на неё за её замужество с Филиппом. Чтобы разобраться в своих чувствах и отношении друг к другу, научиться доверять, Жоффрею и Анжелике понадобилось время. На самом деле они даже в начале своих отношений в прошлом ещё не успели узнать друг друга по-настоящему, а теперь, когда они оба изменились, это было похоже на новое знакомство.

Их новые отношения начинаются с противостояния, конфликта. Каждый думает что-то свое и не знает, о чем думает другой. У каждого своё видение, своё представление о другом. Жоффрей считает, что Анжелика не любит ни его, ни их детей. Он даже подвергает сомнению её любовь к нему в прошлом. Он очень сильно в ней сомневается и не уверен, что желает возобновления отношений, хочет прежде разобраться в ней. Для этого он подвергает её многим жестоким и несправедливым упрёкам, расставляет для неё ловушки с целью увидеть, как она себя поведёт. Будучи неузнанным, пытается склонить её к близости, чтобы убедиться в том, как низко она пала, предлагает ей деньги, богатство.  Когда и это оставляет её равнодушной,  проверяет, не захочет ли она предпочесть ему другого человека, Габриэля Берна, который приютил её у себя и помогал ей.

"— Я ждал такого ответа. Он подтверждает мои догадки. Вот чего я никогда вам не прощу, — сказал Рескатор, гневно стиснув зубы, — равнодушия к судьбе моих сыновей! Они напоминали вам о том периоде вашей жизни, который вы желали забыть. И вы отдалили их от себя, чтобы они вам не мешали. Вы стремились к наслаждениям, искали любовных утех. И теперь без всякого волнения признаетесь, что о том из них, который, возможно, еще жив, вы ничего не знаете! Я многое мог бы вам простить, но это — нет, никогда!
Сначала Анжелика стояла, словно оглушенная, потом шагнула к нему, прямая, бледная как смерть.
Из всех обвинений, которые он ей бросил, это было самое страшное, самое несправедливое. Он упрекал ее в том, что она его забыла, и это была не правда. В том, что она его предала, и это — увы! — отчасти было правдой. В том, что она никогда его не любила, — это было чудовищно.
Но она не потерпит, чтобы ее называли плохой матерью, ее, которая ради сыновей подвергала себя таким опасностям, мукам и унижениям, что порой у нее возникало чувство, будто она отдает за них самую кровь из своих жил. Наверное, она не была очень нежной матерью, все свое время проводящей с детьми, но Флоримону и Кантору принадлежало самое заветное место в ее сердце. Рядом с ним… И он еще смеет ее упрекать! Столько лет проплавал по морям, не заботясь ни о ней, ни о детях, и только теперь — откуда что взялось — вдруг вздумал о них беспокоиться! Разве он вырвал их из нищеты, в которую ввергла невинных малюток его опала? Сейчас она его спросит, по чьей вине гордый малыш Флоримон всегда был ребенком без имени, без титула, бесправнее любого незаконнорожденного? Она расскажет, при каких обстоятельствах погиб Кантор. Это случилось по его вине! Да, по его вине. Потому что это его пиратский корабль потопил французскую галеру, на которой находился юный паж герцога де Вивонна.
Анжелика задыхалась от возмущения и боли. Она уже открыла рот, собираясь высказать ему все, — но тут судно резко накренилось, подхваченное особенно высокой волной, и ей пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Она держалась на ногах не так твердо, как Рескатор, который, казалось, был припаян к палубе.
И этой короткой паузы ей хватило, чтобы удержать готовые сорваться с губ непоправимые слова. Может ли она открыть отцу, что он виноват в смерти сына?
Разве мало несчастий судьба уже обрушила на Жоффрея де Пейрака? Его приговорили к смерти, лишили состояния, вынудили покинуть родину, превратили в скитальца, не имеющего иных прав, кроме тех, которые он смог завоевать свой шпагой.
И в конце концов, живя по беспощадным законам тех, кто должен убивать, чтобы не быть убитым, он стал совершенно другим человеком. Она не вправе его за это винить. С ее стороны было младенческой наивностью думать, что он остался прежним — жестокая жизнь требовала от него иного… Судьба и так его обездолила — зачем же наносить ему еще один удар: говорить, что он погубил их ребенка?
Нет, она не скажет ему этого. Никогда! Но она сейчас же — пусть путанно, бессвязно — расскажет ему то, чего он, похоже, не желает знать. О своих горьких слезах, об ужасе, который пережила она, юная, неопытная женщина, вдруг оказавшаяся в пучине нищеты, всеми покинутая. Она не расскажет ему, как погиб Кантор, но расскажет, как он родился, — вечером того самого дня, когда вспыхнул костер на Гревской площади, и как она, бездомная, отверженная горемыка, шла по заснеженным улицам Парижа, толкая впереди себя тачку, из которой выглядывали посиневшие от холода круглые маленькие личики ее сыновей.
Возможно, тогда он поймет. Он судит ее так сурово только потому, что ничего не знает о ее жизни.
Но когда он все узнает — неужели останется таким же бесчувственным? Смогут ли ее слова разжечь искру, которая, возможно, еще тлеет под пеплом в сердце, сокрушенном бременем стольких утрат? Сердце таком же израненном, как и ее собственное…
Но она хотя бы сохранила в себе способность любить. Сейчас она упадет перед ним на колени, будет умолять его. Она скажет ему все-все! Как она всегда любила его… Как пусто было ей без него, как все эти годы она продолжала смутно надеяться и мечтать, что когда-нибудь встретит его вновь. Разве, узнав, что он жив, не бросилась она безрассудно на его поиски, нарушив приказ короля и подвергнув себя бесчисленным опасностям?
Но тут она увидела, что внимание Рескатора обращено не к ней. Он с любопытством наблюдал за дверью салона, которая тихонько-тихонько приоткрывалась… Это было необычно — ведь ее бдительно охранял слуга-мавр. Кто же мог позволить себе войти к грозному хозяину без доклада? Ветер? Туман?
Снаружи дохнуло ледяным холодом, и в дверной проем клубами вплыл туман, тут же рассеявшийся от соприкосновения с теплым воздухом салона. Из-за этой неосязаемой завесы выступило крошечное существо: светло-зеленый атласный чепчик, огненно-рыжие волосы. Эти два ярких пятна с необыкновенной отчетливостью выделялись на фоне начинающейся за дверью серой мглы. За девочкой в зеленом чепчике стоял закутанный в бурнус сторож-мавр. Его черное лицо пожелтело от холода.
— Почему ты позволил ей войти? — спросил Рескатор по-арабски.
— Ребенок искал мать.
Онорина подбежала к Анжелике.
— Мама, где ты была? Мама, пойдем!"

Анжелика в свою очередь тоже думает, что Жоффрей её больше не любит, а возможно и никогда не любил. Ей очень больно и она чувствует, что его отношение к ней чуть ли не сводит её с ума. От её способности взять себя в руки и проявить благоразумие зависит то, как дальше сложатся их отношения. И ей удаётся взять себя в руки. Она старается проявить терпение и рассудительность, и главное, в основе её поведения лежит любовь, желание не причинить ещё большие страдания человеку, который и так уже много пострадал. Здесь проявляется её доброта и великодушие,  которые стали чертами её характера.

«Неужели он думает, что она попадется на эти его грубые уловки и предоставит ему удобный случай отыграться, свести с нею счеты? Она жила при дворе, в этом змеином гнезде, но и там не дала втянуть себя в гнусные интриги придворных. Не поддастся она и теперь, хотя он сумел сделать ей очень больно — ведь он, Жоффрей, всегда был ее вечной любовью.
Нет, она не станет цепляться за него, если он ее не желает и тем более не станет расписывать, как трудно ей жилось, о чем он, кажется, и не подозревает. Насильно мила не будешь, а пытаться вызвать в мужчине угрызения совести, чтобы тем самым вернуть любовь — это и мелко, и глупо. К чему напоминать ему, что на дно жизни она скатилась из-за него? Ведь он в то время тоже был вынужден защищать свою жизнь. И ей неведомо, какие ужасы он при этом испытал. О них знает он один. Если она его по-настоящему любит, она не станет добавлять к его прежним страданиям новые.
Твердо решив, что не даст свести себя с ума, Анжелика старалась обуздать самые бурные из охвативших ее чувств. Она не позволит себе предаваться ни надеждам, ни унынию, ни возмущению. В ней не должно быть места ничему, кроме спокойствия и терпения».

У Анжелики было несколько вариантов поведения: ответить упрёком на упрёк, попробовать все объяснить в спокойной форме или промолчать и нечего не говорить.

Поначалу она хочет сделать первое, но сами обстоятельства не дают ей осуществить этот порыв, потом она желает сделать втрое – дать объяснения, оправдаться, но и тут  обстоятельства препятствуют. Проходит некоторое время, и Анжелика принимает решение ничего не говорить Жоффрею на его упреки. Более того, она решает не говорить ему ни о своих страданиях, которые претерпела из-за его опалы, ни ужасную «правду», которую она знает, - что он виновен в смерти своего собственного ребёнка. Хотя это и не правда, но Анжелика считает, что это так. А Жоффрей в свою очередь знает, что у Анжелики именно такая картина событий, и  ждёт, когда же она в ответ на его упрёки обвинит его. И в итоге молчание Анжелики становится для него откровением о её новом характере. Он потрясен её реакцией. Он вдруг начинает понимать, что она намного лучше, чем он о ней думал, он открывает в ней новые, незнакомые ему положительные черты, которыми он начинает восхищаться. Она не только не подаётся на его провокации, но ведёт себя на порядок лучше, чем он мог предположить. Она представляет из себя тайну, которую он не может до конца постичь и это усиливает его чувства.

«Берн сказал, что ее младшего сына зарезали у нее на глазах. Так вот что случилось с ребенком Плесси-Бельера…
Почему она была откровенна с этим протестантом, но так ничего и не сказала ему, своему мужу? Почему не поспешила — как сделали бы на ее месте многие женщины — рассказать ему жалостную повесть о своих несчастьях, которые могли бы оправдать ее в его глазах?..
Из-за стыдливости — стыдливости души и тела. Она не расскажет ему никогда. Ах, как же он злится на нее за это!
И не столько из-за того, что она стала такой, какая есть, сколько из-за того, что ее нынешний облик вылеплен другими и без его участия.
Он злился на нее — очень! — за ее спокойствие, за ее стойкость, за то, что, пережив тысячу опасностей и жесточайших невзгод, она посмела явить ему это нетронутое временем лицо, гладкое, как прекрасный песчаный берег, на который волны набегают снова и снова, но не могут оставить следа и притушить его ясный жемчужный блеск.
Неужели это та же самая женщина, которая дала отпор Мулею Исмаилу, выдержала пытки, голод, жажду?
А теперь он узнал про нее еще больше — что, встав во главе своих вилланов, она сражалась против короля! Что ее заклеймили королевской лилией… И вот она улыбается, окруженная стайкой детей, и вместе с ними любуется играми китов. «Посмею ли я сказать, что она не страдала?.. Нет… Но каким же словом можно охарактеризовать ее? Ее нельзя назвать низко павшей. Не назовешь ее и трусливой или равнодушной…»
Женщина благородной крови…
Нет, он не может разобраться в этой незнакомке… Хоть его и называют магом, но здесь вся его хваленая проницательность оказалась бессильна. Как же подойти к ней теперь, чтобы снова завоевать ее сердце?
Фраза, которую в их недавнем разговоре бросил Язон, еще тогда открыла ему глаза на непоследовательность его чувств и поступков.
«Вы одержимы этой женщиной!»
Одержим. Отсюда следует, что она способна всецело завладеть мыслями мужчины, его душой. Ему пришлось признать, что, став менее броским и явным, очарование Анжелики от этого только усилилось. Оно не из тех, что выдыхаются, как плохие духи. И каким бы оно ни было по своей сути — дьявольским, плотским или мистическим — оно существовало, и он, господин де Пейрак, прозванный Рескатором, вопреки своей воле снова был им пленен. Он попал в ловушку из мучительных, неотвязных вопросов, на которые она одна могла бы дать ответ, и сгорал от желаний, утолить которые было под силу только ей.
Нелепо считать, будто знаешь о ком-либо все, или отказывать кому-либо в праве на собственный путь. Но те пути, которыми вдали от него прошла Анжелика, особенно в последние пять лет, были поистине достойны удивления.
Он представил себе, как она скачет во главе отряда своих крестьян, ведя их в бой. Представил, как она тащится из последних сил, словно подстреленная птица, пытаясь спастись от гонящихся за ней по пятам солдат короля… Здесь брала начало тайна, которую ему, возможно, уже никогда не разгадать, и он, негодуя, сознавал, что и в этом превращении Анжелики сполна проявилось Вечно Женственное.
Ревность, которую он испытывал, когда видел, что она готова жертвовать собой ради своих друзей, когда узнал, что у нее есть дочь, и она любит ее с исступленной нежностью, когда смотрел, как-она, взволнованная, стоит на коленях перед раненым Берном, ласково положив руку на его обнаженное плечо,
— ревность эта была более жгучей, чем если бы он застал ее бесстыдно предающейся разврату в объятиях любовника. Тогда он, по крайней мере, мог бы ее презирать и сказать себе, что знает ей истинную цену.
Из какого же нового теста она теперь сделана? Какая новая закваска придала ее зрелой красоте, еще ярче расцветшей под солнцем лета ее жизни, это необыкновенное теплое, ласковое сияние — так и хочется положить усталую голову ей на грудь и слушать ее голос, произносящий слова нежности и утешения.
Ему редко случалось ощущать в себе такую слабость… Почему же именно она, эта неистовая амазонка, эта заносчивая, скорая на язык женщина, чувственная и дерзкая, которая бесстыдно его обманывала, вызывает в нем такие чувства?
Когда солнце уже опускалось за горизонт, Жоффрей де Пейрак наконец нашел разгадку, которая, к его великому изумлению, смогла объяснить ему многие поступки Анжелики.
«Она великодушна», — сказал он себе.
Это было как чудесное откровение.
Наступала ночь. Дети уже не могли видеть ни китов, ни моря, и скоро стало слышно, как их резвые ножки топочут по ступенькам трапа, ведущего на нижнюю палубу.
Анжелика неподвижно стояла у фальшборта и смотрела вдаль.
Он был убежден, что сквозь сгущающийся сумрак она пытается увидеть его.
«Она великодушна. Она добра. Я расставлял ей западни, чтобы увидеть, какая она скверная, но она ни разу в них не попалась… Поэтому она и не упрекнула меня в том, что это я навлек на нее несчастья. И именно поэтому она готова скорее сносить мою несправедливость и упреки, чем бросить мне в лицо то страшное обвинение, которое она считает правдой, — что я, отец, виноват в смерти моего сына Кантора».

Из всего этого можно сделать вывод, что Анжелика выбрала самый трудный вариант, который потребовал от неё самоотречения, смирения, терпения, доброты и главное любви к Жоффрею.  Но при этом и Жоффрей обладал такими чертами характера и такой степенью проницательности, чтобы понять и оценить её поступок. Ведь не каждый человек сможет правильно оценить подобное молчание, кто-то на месте Жоффрея мог интерпретировать все иначе, и молчание могло лишь усугубить конфликт. Сама Анжелика, даже поступив правильно, могла не перенести унижения и в душе все равно продолжать упрекать Жоффрея, и тогда эта обида могла бы однажды прорваться наружу. И надо сказать, что определённая доля обиды в ней действительно была и в самом деле прорвалась в будущем, в Квебеке, что повлияло на её поведение, измену. Но все же доброе в ней, её любовь  оказались сильнее. Обида была скорее чем-то временным, лишь слабым отголоском, который она нашла в себе силы проигнорировать. Все это помогло героям пойти по лучшему пути. Анжелика не просто не ответила упрёком на упрёк, но она даже не стала оправдываться и предоставила мужу оценить свой поступок. И Жоффрей его оценил. Если бы на их месте были другие люди, более слабые, более подверженные действию обид, и менее проницательные, то им, наверное, лучше было бы избрать второй вариант – объяснения своих поступков. Но главное – удержаться от упрёков, от непоправимых высказываний, которые лишь усилили бы этот конфликт.

Для вновь возникших отношений Жоффрея и Анжелики вновь закладывается прочный фундамент. Они демонстрируют друг другу такие черты характера, которые вызывают у них уважение и восхищение. Важную роль в их сближении  сыграла сцена, в которой Анжелика приходит просить Жоффрея пощадить зачинщиков бунта, произошедшего на корабле, который мог стоить Жоффрею жизни и привел к тому, что были убиты два его лучших друга. Анжелика боится просить его, так как понимает, какое смертельное оскорбление ему нанесли, и в то же время ей жалко женщин и детей, которые лишаться поддержки и окажутся одни, без мужей на дикой, неосвоенной земле.

«Она не могла сказать им, что ее с Жоффреем разделяют какие-то невысказанные взаимные обиды. Подтверждением тому была бурная ссора, происшедшая между ними даже в период их краткого примирения.
Она не могла рассчитывать на физическое влечение, которое он испытывал к ней, потому что для него не это было главным. Такого, как Жоффрей де Пейрак, нельзя было приручить одной чувственностью. Она лучше кого бы то ни было знала это. Он был из породы тех редких мужчин, которые умеют утонченно наслаждаться любовью и в то же время могут без особых усилий пожертвовать своим наслаждением. Сила духа и предрасположение к более высоким удовольствиям позволяли ему властвовать над своими желаниями и легко отказываться от мимолетных плотских утех.
А эти стоящие на коленях добродетельные женщины наивно верили, что своими чарами она сможет отвратить гнев мореплавателя, чей экипаж был вовлечен в мятеж.
Такого Жоффрей де Пейрак не простит никогда!
Он мог быть при случае подлинным рыцарем, но, продолжая традиции своих благородных предков, был готов, не колеблясь, пролить кровь, когда это становилось необходимым.
Разве посмеет она просить у него пощады главным зачинщикам мятежа, нанесшим ему смертельное оскорбление? Подобная попытка окончательно озлобит его. Он резко оборвет ее и обвинит в союзе с его врагами!»

Но все же Анжелика решается на этот шаг. По их просьбе она приходит к Жоффрею и встаёт перед ним на колени. Когда-то такой поступок был совсем не в её характере. Анжелика была горда и в своё время не преклоняла колени даже перед королём. Жоффрей помнит её именно такой. И тут поведение Анжелики явилось для него полной неожиданностью. Он предполагал, что она может попросить его за этих людей, но что она пойдёт на такое унижение - этого он представить не мог. Он был потрясен.

 «Она пересекла каюту и прежде, чем он успел предупредить ее, упала на колени.
— Жоффрей, пощадите их, прошу вас, мой любимый, умоляю вас. Умоляю вас не столько ради них, сколько ради нас с вами. Я так боюсь, что этот поступок подорвет мою любовь к вам, что мне никогда не удастся забыть, по чьей воле они лишились жизни… Между нами окажется кровь моих друзей!
— А кровь моих уже пролилась. Это Язон, мой верный друг, десять лет деливший со мной все печали и радости, это старый Абд-эль-Мешрат, мой спаситель, жестоко убитый ими.
Его голос дрожал от гнева, в глазах сверкали искры.
— Для меня ваша просьба оскорбительна, сударыня, и я боюсь, что вами движет недостойная привязанность к одному из этих людей, предавших меня, вашего супруга, которого вы якобы любите.
— Нет.., и вы это хорошо знаете… Я люблю только вас.., я всегда любила только вас.., эта любовь сильнее жизни и смерти.., без вас сердце мое не выдержит…
Он хотел оттолкнуть ее, но не смог, боясь показаться слишком грубым. Она с такой силой прильнула к его коленям, что он ощутил тепло ее рук, обнявших его ноги.
Он старался избегать ее полного мольбы взгляда, но не мог не слышать ее взволнованного голоса. Из всех произнесенных ею бессвязных слов только одно обожгло его: «Мой любимый!» Он считал себя непоколебимым, и вдруг его расстрогал нежный призыв и неожиданный жест этой гордячки, ставшей на колени перед ним.
— Я знаю, — сказала она глухим голосом, — их поступки должны быть наказаны смертью.
— Тогда мне совершенно непонятно, сударыня, почему вы так упорно выступаете в их защиту и особенно почему вас так волнует судьба мятежников, если вы действительно осуждаете их предательство?
— Если бы я сама знала! Я чувствую себя связанной с ними, несмотря на их заблуждения и измену. Может быть, потому что в свое время они спасли меня, а я помогла им покинуть Ла-Рошель, где их ожидала гибель. Я жила среди них, мы делили хлеб. Если бы вы знали.., какой несчастной я была, когда мэтр Берн приютил меня. В стране моего детства за каждым деревом, каждым кустиком прятался враг, готовый на все, лишь бы погубить меня. Я превратилась в животное, которое беспощадно травили и предавали буквально все…
— Неважно, что было раньше, — жестко сказал он. — Прошлые заслуги не оправдывают нынешние проступки. Вы — люди, за которых я несу ответственность и на корабле, и на этих землях, — должны подчиняться только тем законам, которые издаю я. Вам, как женщине, трудно понять, что дисциплина и справедливость должны уважаться, иначе воцарится анархия, и я не создам ничего великого, ничего прочного, оставив после себя только бесцельно растраченную жизнь. На этой земле нельзя быть слабым.
— Речь идет не о слабости, а о милосердии.
— Это противопоставление таит в себе опасность. Такой альтруизм может ввести вас в заблуждение, и вам он не идет.
— А какой вы надеялись увидеть меня? — возмущенно воскликнула Анжелика. — Жестокой? Злой? Беспощадной? Да, несколько лет тому назад я была полна ненависти. Но теперь я так не могу… Я не хочу больше зла, Жоффрей. Зло — это смерть, а я люблю жизнь.
Он пристально посмотрел на Анжелику.
Этот крик ее души окончательно разрушил его оборонительные порядки.
Во время всех последних событий его не оставляла мысль об Анжелике, о тайне его любимой женщины. Теперь он был уверен, что в ней не было ни притворства, ни расчета. Повинуясь обычной женской логике, своеобразной, но безошибочной, она требовала, чтобы он принимал ее такой, какой она была теперь. Вряд ли ему действительно хотелось встретить в ней честолюбивую, злую, сухую эгоистку.
Что дала бы ему сейчас любая из тех женщин, которые живут только для себя, какая-нибудь капризная, фривольная, расфуфыренная маркиза, ему — авантюристу, собравшемуся еще раз сыграть ва-банк, посвятив свою жизнь освоению новых земель?
Какое место следовало предоставить в этой жизни той, прошлой Анжелике, тому очаровательному юному созданию, которое вошло в этот полный соблазнов век с горячим желанием испытать свое женское оружие, и той женщине, тоже из прошлого, которая, покорив сердце короля, избрала извращенный двор местом своих деяний и подвигов?
Дикий, суровый край, куда он ее привез, нуждался не в мелочных и пустых сердцах, а в самопожертвовании. У нее оно было, это самопожертвование. Он читал сейчас это в ее взгляде, удивительном для женщины, чьи глаза встречались с глазами стольких великих мира сего и околдовывали их. И все же судьба решила в конце концов, что она будет принадлежать ему?!
Ожидая его приговора, не зная его мыслей, она не отрывала от него глаз.
Жоффрей же думал: «Самые прекрасные глаза в мире! Заплатить за такие тридцать пять тысяч пиастров было не так уж дорого. Их сияние покорило короля… Их силе подчинился кровавый султан».
Он опустил руку ей на лоб, словно боясь уступить мольбе ее глаз, затем медленно погладил ее по волосам. Да, время посеребрило их, но какой прекрасной оправой стали они для изумрудного свечения ее глаз. Воистину, такой оправе позавидовали бы богини Олимпа.
Втайне он восторгался ее способностью сохранять красоту в любых испытаниях — и когда у нее было тяжко на сердце, и когда бушевала буря, и когда она предавалась любви.
Ему пришлось так долго открывать ее и привыкать к ней. Прежний опыт общения с женщинами ни в чем не помог ему лучше понять ее, так как подобной женщины он никогда ранее не встречал. Ему не удавалось познать ее не потому, что она низко пала, а потому что она необычайно высоко поднялась. Все объяснялось этим.
Она могла носить самую грубую, рваную одежду, явиться перед ним растрепанной и промокшей, или подавленной и усталой, как сейчас, или же обнаженной, слабой и покорной, как в ту ночь, когда он сжимал ее в своих объятиях, а у нее из глаз лились слезы, которых она не замечала, — все это не имело значения. Она всегда оставалась прекрасной, как источник, к которому можно припасть и утолить жажду.
Никогда больше он не сможет жить в одиночестве, никогда.
Жизнь без нее стала бы для него непосильным испытанием. Даже сейчас он не мог примириться с тем, что она находится на другом конце корабля. Теперь он был потрясен, видя, как вся дрожа, она лежит у его ног.
Одному Богу известно, что ему было бы совсем нелегко повесить «ее» протестантов. Конечно, все они себе на уме, но им нельзя было отказать ни в мужестве, ни в выносливости, и они, в конечном счете, заслуживали лучшей участи. Тем не менее, наказать их было необходимо. За всю свою полную опасностей жизнь он много раз убеждался в том, что слабость — причина тяжелых неудач и бесчисленных поражений. Чтобы спасти человеческую жизнь, надо вовремя отсечь загнивающий орган.
В наступившей тишине Анжелика продолжала ждать.
Рука, ласкавшая ее волосы, заронила в ней надежду, но она не вставала с колен, зная, что не переубедила его, и что он, вопреки ее чарам, может стать еще более недоверчивым и безжалостным.
Какой еще довод привести ему?.. Дух ее блуждал в пустыне, где призрачное видение повешенных на реях ларошельцев сливалось с видением, явившимся ей у скалы Фей в то ледяное утро в Ньельском лесу. Пляска смерти немых, болтающихся в воздухе тел. И вдруг среди них промелькнули осунувшиеся личики Лорье и Жереми, бледная, как мел, Северина в чепчике.
Наконец она заговорила голосом, дрожавшим от биения ее сердца.
— Жоффрей, не отбирайте у меня то единственное, что у меня осталось.., уверенности, что я нужна несчастным детям. Я сама во всем виновата. Я решила спасти их от участи, которая хуже смерти, от гибели самой души. Тогда, в Ла-Рошели, у них на глазах преследовали, унижали, бросали в тюрьмы, заковывали в цепи их отцов. Так неужели случится так, что я привезла их сюда, на край света, чтобы они увидели позорную смерть своих отцов на виселице?.. Такое потрясение! Не отнимайте этого у меня, Жоффрей! Я не перенесу их горя. Сейчас я живу только одним — помочь избежать рокового исхода. Неужели вы лишите меня этого?.. Разве я так богата?.. Что останется у меня, если исчезнет надежда спасти их, дать им порезвиться на зеленых лужайках — их наивной мечте… Я потеряла все: земли, состояние, титулы, имя, честь, моих сыновей… И вас, вашу любовь… У меня больше нет ничего, кроме дочери, над которой висит проклятие.
Стон застрял у нее в горле, она прикусила губы. Пальцы Жоффрея больно сжимали ее затылок.
— Не надейтесь разжалобить меня слезами.
— Знаю, — прошептала она. — Я такая неловкая.
«Напротив, слишком ловкая», — подумал он. На самом деле, он уже еле выдерживал вид ее слез. Он почувствовал, как судорожно дрожат ее плечи, и сердце его разрывалось от жалости.
— Встаньте… Видеть вас на коленях невыносимо.
Обессиленная Анжелика послушно встала. Помогая ей, граф на мгновенье задержал в своих руках ее холодные, как лед, руки, и в раздумье заходил по каюте. Когда Анжелика смотрела на него, он видел мученическое выражение ее глаз, влажные ресницы, набухшие веки, следы слез на щеках.
И вдруг он ощутил такой сильный прилив чувств, что с трудом удержался от соблазна крепко обнять и поцеловать ее, страстно шепнуть: «Анжелика! Анжелика! Душа моя!»
Он не хотел больше видеть, как она дрожит перед ним, но в то же время он еще помнил и ее недавнюю браваду, которую он простил ей с большим трудом.
Как сочеталось в ней все это: сила и слабость, дерзость и покорность, жесткость и нежность? В этом был секрет ее обаяния. Ему предстояло либо ужиться с этим, либо обречь себя на беспросветное одиночество».

Здесь опять проявляется изменившийся характер Анжелики, она очень многое пережила, и научилась терпению и самоотречению, если это необходимо для каких-то важных и благородных целей. Она пытается вызвать у Жоффрея чувство сострадания и просит проявить такие качества, которыми она могла бы восхищаться, от которых её любовь к нему стала бы сильнее. И Жоффрей, несмотря на некоторое сопротивление, снова сумел оценить её поступок и пойти ей на встречу. Он увидел в ней такие черты, которых  от неё не ожидал и которые ещё больше возвысили её в его глазах. Он смог понять, что за этим поступком не стояло расчета, что Анжелика сделала это абсолютно искренне. Опять-таки необходимо заметить, что если бы на их месте были другие люди, более слабые, более гордые и менее проницательные, то подобная сцена могла бы только ещё больше все усугубить.

Действия Жоффрея в ответ на её просьбу в свою очередь вызывают восхищение  у Анжелики. Он не казнил зачинщиков бунта, напротив, помог им устроиться на новой земле. Люди спасены, дети не лишились отцов. Заложен фундамент для дальнейших мирных отношений. Жоффрей признал, что отчасти бунт был спровоцирован его собственными действиями. Он признал свою долю вины в случившемся и таким образом конфликт был  улажен.

Из всего этого можно сделать вывод, что радикальный поступок Анжелики, её способность пойти на самоотречение, и рационализм Жоффрея, который пошёл ей на встречу, не стал руководствоваться чувством мести и даже смог признать долю своей вины в случившемся, помогли героям выйти из очень сложной ситуации. То, что могло ухудшить их отношения, наоборот, привело к тому, что они смогли увидеть друг друга с самых лучших сторон и ещё больше полюбить.

Ещё один аспект новых отношений – лидерство Жоффрея.  Если для юной девушки, которой Анжелика была в начале, было естественно признавать авторитет мужа, который старше её на двенадцать лет и который почти король в своей провинции, то теперь Анжелике  намного сложнее сделать это, так как она прожила много лет без чьей-либо опеки, сама принимала решения, была даже полководцем. Анжелика стала взрослой самостоятельной женщиной, привыкшей самой распоряжаться своей жизнью. И ей нелегко  снова смириться с ролью послушной жены. К тому же условия стали более жёсткими - в начале их отношений в Тулузе Жоффрей предоставлял ей максимальную свободу, это было частью его принципов. Он хотел сделать её жизнь приятной в его дворце. Теперь же на дикой суровой земле в условиях постоянной угрозы нападения, Жоффрей привык держать своих людей в узде железной рукой. И такие же жёсткие требования он предъявляет и к жене. Он не терпит даже малейшего ослушания. Интересно, что хотя Анжелика и не признаёт никакого командования над собой со стороны других мужчин,  в отношении Жоффрея все иначе, она безропотно соглашается с его лидерством.  Причиной этому служит не только то, что он её муж и ей положено подчиняться, но в гораздо большей степени  любовь и уважение, которые она всегда к нему испытывала, а также страх потерять его снова, чем-то не угодить. Этим же отчасти объясняется её молчание - она не решается рассказывать ему о своей прошлой жизни, боясь, что он найдёт в ней что-то такое, что не сможет ей простить. Тут выявляется ещё одна проблема их отношений – недоверие, незнание друг друга. Анжелика поначалу боится буквально всего: сказать лишнее, сделать лишнее, а вдруг ему не понравится,  вдруг не поймет, вдруг не простит, вдруг разлюбит. Эта тревога постоянно лишает её покоя. Но она так много страдала, так устала от одиночества, от своей беспомощности, от тоски по утраченной любви, что теперь, когда она её наконец-то обрела, это тревожное состояние как бы отходит на второй план. Главное, что Жоффрей рядом, любит её, остальное – пустяки. Однако опять-таки ничего не проходит бесследно, этот страх, тревога, мучение, которые она испытывала, чрезмерная властность Жоффрея, недостаток доверия, обида на него за все пережитое, да и на весь мужской род, частью которого он являлся, приведут в будущем к новому  кризису отношений, уже в Квебеке.

Вопрос доверия будет решаться постепенно на протяжении нескольких лет. А пока героям приходится преодолевать разногласия, порождённые столкновением характеров и разными привычками. И здесь им опять-таки помогают взаимное уважение,  готовность Анжелики проявлять смирение и послушание, признавать авторитет Жоффрея, а со стороны Жоффрея прежде всего – любовь и забота, которыми он окружает свою жену. Даже если иногда ей и хочется побунтовать, выразить возмущение какими-то его поступками, он умеет её «присмирить». Здесь у Жоффрея огромный арсенал средств. Это и его проницательность, умение понимать женщин,  способность убеждать, умение, когда надо, признать свою неправоту и чувственное влечение, которое Анжелика к нему испытывает и которым он умело пользуется, чтобы держать её под контролем. И главное – те любовь и забота, которыми он её окружил и которых ей столько лет не хватало, делают Анжелику полностью зависимой от него. Она не хочет ничего другого, да и у неё и сил больше нет жить той жизнью, которую она вела раньше и которая больше походила на выживание. Анжелика любит Жоффрея и не представляет своей жизни без него. Поэтому даже если какие-то действия с его стороны и кажутся ей неуместными или несправедливыми, что случается редко,  она, не задумываясь, его прощает.

«— Прости меня, — в третий раз повторил он.
Анжелике понадобилась вся ее воля, чтобы уклониться от губ, которые тянулись к ее устам.
— Нет! — все еще дуясь, сказала она, отводя лицо в сторону.
Но граф не сомневался, что, пока он держит ее в объятиях, у него есть все шансы вновь покорить Анжелику. Кольцо его рук ограждало ее от одиночества, защищало, баюкало, обволакивало лаской. Сбывалась мечта всей ее жизни. Скромная и громадная мечта всех женщин мира, мечта о любви.
Настанет вечер, который скрепит их примирение. Тогда он снова заключит ее в свои объятия, и отныне так будет всю жизнь…»
Ночью одним движением она будет вновь и вновь разжигать их жаркую страсть. Днем ей будет тепло от излучаемой им спокойной силы. Никакой, даже самый праведный гнев не может противостоять такой обольстительной перспективе.
— Ах, почему я так безвольна, — вздохнула она.
— Браво, небольшая толика безволия весьма к лицу вашей неотразимой красоте. Будьте безвольны, будьте слабы, дорогая моя, это вам очень идет».

И действительно, Анжелика слишком устала от того, что она делала много лет - играла непредназначенную женщине роль, тянула на себе весь груз ответственности за свою жизнь, принимала все решения и была сильной. Ей гораздо приятнее быть женщиной, о которой заботятся, которую опекают и ведут за собой. Но с её волевым характером она не могла признать такую власть над собой за первым попавшимся  мужчиной, у Жоффрея были качества, которые вызывали в ней уважение и восхищение, поэтому он смог стать для неё таким человеком. Однако при всем признании авторитета Жоффрея, какая-то часть её продолжает желать самостоятельности. Анжелика при всей своей искренности и любви к Жоффрею время от времени закрывается от него, оставляет за собой право на то, чтобы иметь свои тайны, в которые она его не посвящает. Это вызывает у Жоффрея противоречивую реакцию: его привлекает эта таинственность в Анжелике, делает её более интересной, непостижимой и в то же время раздражает его, вызывает в нем желание пробить эту стену, получить полную власть и контроль над своей женой. Позже он скажет: «Ибо в вашем молчании и самоотречении таилась сила, которая повергала меня в ужас. Я не знал, как разбить приобретенную вами привычку молча сносить все испытания и муки, понимая, что об этот риф может разбиться наше согласие, что пока вы столь непреклонно запрещаете себе искать защиты у меня, какая-то часть вас останется по-прежнему привязанной к жизни, прожитой вдали от графа де Пейрака, к жизни, еще держащей вас в своей власти. От таких мыслей меня подчас бросало в дрожь… И я не видел других лекарств, нежели терпение и всесилие времени…»

В отношениях Жоффрея и Анжелики конфликты не были редкостью. Но оба они  умели признавать свою неправоту, идти навстречу друг другу. Это помогало преодолевать разногласия.
Например, ещё на корабле, когда Анжелика сказала Жоффрею ужасные слова, она постаралась как можно быстрее извиниться и объяснить свой поступок.

«Затем он прошел к грот-мачте и, встав к ней лицом, начал делать счисление по солнцу и своему секстанту.
Вскоре он почувствовал: за его спиной стоит ОНА.
Он обернулся.
Побледнев от сделанного над собой усилия, Анжелика выпалила:
— Вчера я сказала вам страшные слова. Я так испугалась за моего ребенка, что была сама не своя. Я хочу извиниться перед вами.
Поклонившись ей, он ответил:
— Благодарю вас за любезный поступок, хотя в нем нет ни малейшей нужды. Вам подсказало его чувство долга, однако он не может стереть ваши вчерашние слова, которые, впрочем, имели одно несомненное достоинство — они по крайней мере были искренни. Поверьте, я прекрасно вас понял.
Она бросила на него странный взгляд: в нем были одновременно и боль, и гнев.
— Вы совсем ничего не поняли, — вздохнула она.
И опустила веки, словно бесконечно устала».

Уже по прибытии в новый свет показательной является ссора из-за лошади, которую граф хотел убить, ничего не сказав жене.

«Она уже почти догнала мужа.
— Жоффрей! Жоффрей!
Граф оглянулся.
Тяжело дыша, Анжелика остановилась возле него.
— Вы собираетесь пристрелить Волли?
— Да!.. Но кто мог сказать вам об этом?
Анжелика не сочла даже нужным ответить. Ее душило негодование. Она не видела лица де Пейрака, стоявшего спиной к свету, но в эту минуту ее переполняла ненависть к этому непроницаемому человеку, черной скалой возвышавшемуся над ней.
— Вы не имеете права поступать так, — возмущенно бросила она ему в лицо,
— не имеете права. Не предупредив меня даже… Я довела… Да, довела ее… Скольких усилий мне это стоило, сколько трудностей я преодолела. И теперь одним движением вы хотите перечеркнуть все, что я сделала.
— Меня удивляет, дорогая, что вы так горячо защищаете лошадь. Волли непокорное, я бы даже сказал, порочное животное. Вчерашнее столкновение с черепахой чуть не стоило жизни вам и вашей дочери. А потом, когда она оборвала повод и вам пришлось искать ее… поиски эти тоже могли бы для вас плохо кончиться…
— Ну и что! Это мое дело. Вас это не касается… — Она прерывисто дышала, голос у нее дрожал. — Вы поручили эту лошадь мне, и я сумела подчинить ее себе. Просто вчера из-за шума водопада она не слышала моего голоса. И потом, она не выносит запаха индейцев. Как, впрочем, и я. Я вполне понимаю ее. Она тут ни при чем. Виноват этот дикий край. И вы собирались пристрелить ее, даже не сказав мне ни слова! Нет, видимо, я никогда не смогу понять того человека, каким вы стали… Мне не следовало бы…
Голос ее оборвался. Она испугалась, что не сумеет сдержать подступивших к горлу рыданий. Резко повернувшись, она бросилась бежать сама не зная куда. Она была сильно возбуждена. Ноги сами несли ее вперед. В изнеможении остановилась она у маленького ручья, в котором тонули последние лучи солнца».

«Тогда он тихо прикрыл дверь и повернул в замке большой, грубо выкованный ключ. Потом медленно подошел к очагу и прислонился к нему.
«Ничто не может нас разлучить, — одновременно подумали они, — пока при одном взгляде друг на друга нас охватывает неистовое желание любви».
В голове Анжелики пронеслось, что за одну только радость чувствовать его здесь, рядом, живым, сильным, твердо стоящим на ногах она отдала бы все на свете.
И де Пейрак знал, что за право заключить ее в свои объятия, прижаться губами к ее губам, ласкать ее полное, гибкое тело он простил бы ей все.
Она смотрела на него снизу и видела, что глаза его улыбаются.
— Мне кажется, что от выпитого сегодня вечером вина у меня помутился рассудок, — сказала она тихо, с искренним смущением. — Простите мне все, что я наговорила вам сгоряча. Вы не убили Волли?
— Нет… Поверьте, я не хотел причинить вам столько волнений. Хотя по-прежнему считаю, что это животное очень опасно, и не могу заставить себя забыть, какому риску вы из-за нее подвергались. Но я признаю, что совершил грубейшую оплошность, приняв это решение, не посоветовавшись с вами. Подобная ошибка недостойна человека, который в Отеле Веселой Науки наставлял когда-то в искусстве любви и галантного обхождения с женщиной. Простите и вы меня… За эти годы я отвык относиться к женщине с тем почтением, какое сам я проповедовал во времена Тулузы. Средиземное море — плохая школа в этом смысле. Когда имеешь дело только с покорными и глупыми одалисками, перестаешь видеть в женщине мыслящее существо. Одалиска всего лишь игрушка, предмет удовольствия, и волей-неволей к ней относишься с легким презрением… Скажите, куда вы так стремительно бросились от меня?
— Наверх… На холм… Я нашла там ручей, у которого растет дикая мята.
— Будьте осторожны… Это крайне неосмотрительно — так далеко уходить от форта. Опасность кругом… Я никому не доверяю… Обещайте мне не повторять подобного».

Где надо, Жоффрей умеет извиниться,   убедить, признаться в своих чувствах.

"- Любовь моя, — сказал Жоффрей, притянув ее к себе, — простите мою резкость. Я слишком люблю вас, и в этом мое несчастье. Я постоянно боюсь, что вы снова ускользнете от меня и что ваша неосторожность погубит вас. Однако признайтесь, что ваша скрытность ничуть не уступает моей… И тем не менее я с каждым днем все больше убеждаюсь, как бесконечно вы мне дороги. Сегодня утром я, наверно, задохнулся бы от отчаяния, не будь вас рядом со мной. Ведь по вашим глазам я видел, что вы испытываете совершенно то же, что и я. Возможно, это и помогает мне держаться. Мы очень близки друг другу, любимая, может быть даже ближе, чем это вам кажется. Однако я вам ничего не скажу. Пока не скажу, моя радость. Наберитесь терпения, прошу вас. Со мною рядом верные и опытные советники, Перро и Мопертюи, они одобряют то, на что я решился.
Он взял лицо Анжелики в свои ладони, поднял его и заглянул ей в глаза.
— Доверьтесь же мне, дорогая!
Под его ласковым взглядом, которому она никогда не умела противиться, ей оставалось только в знак согласия опустить веки и покориться".

Там, где можно привести жене рациональные доводы, чтобы она поняла, что не права, Жоффрей их приводит в спокойной и доступной для её понимания форме.

"-Счастливый случай помог мне отыскать вас, — сказал Пейрак, подойдя к ней и целуя ей руку. — Дорогая моя, — добавил он, видя, как она смотрит на него, как будто не узнавая, — вы не ожидали, что я вернусь вместе с господином губернатором, или же мой вид вызывает у вас тягостное удивление?
— Нет! Нет! — возразила она. — С чего вы взяли? Просто я растерялась, я так рада видеть вас, ведь никто мне не мог сказать, где вы. Я боялась, что вы решили вернуться через Вапассу.
— Сумасшедшая фантазерка! Когда же вы убедитесь, что мне тяжело быть вдали от вас, и я ради своего удовольствия никогда не продлеваю дней нашей разлуки. Я высадился на берег на Красном Мысе, около форта. Я решил, что так быстрее доберусь до вашего дома в Верхнем городе, чем причалить в порту, и пройти через весь город, где меня будут останавливать на каждом шагу… Но мне сказали, что вы уже в порту, потом, что вас видели в замке Сен-Луи, куда меня привлекли радостные возгласы г-жа де Фронтенака".

Там, где одни доводы неэффективны, Жоффрей применяет действия. Показательна сцена, в которой Анжелика, поверив нелепой сплетне, ревнует Жоффрея к индианкам и одновременно у неё всплывают неприятные воспоминания о человеке, который был отцом её дочери. Это приводит её к подсознательному противостоянию с Жоффреем, когда она сама того не желая отвергает его, а он понимает, что если это сейчас же не прекратить, то может испортить их отношения. Чтобы преодолеть эту стену и заставить её поверить ему, вновь привести её к подчинению, ему пришлось проявить все своё терпение, настойчивость и искусство выражении любви. 

«— Это правда? — прошептала она жалобным голосом, так не свойственным ей.
— Это правда, что вы путаетесь с индианками?
— Нет, любовь моя, — с силой, серьезно ответил он. — К чему мне индианки, если у меня есть вы?..
Она коротко вздохнула, и, похоже, напряжение ее спало. А Жоффрей де Пейрак был не на шутку взбешен. Где мог ПонБриан подцепить такую низкую сплетню?.. О них говорят в Канаде? Кто говорит о них?.. Он склонился к Анжелике, чтобы снова обнять ее. Но хотя ее уже не терзала больше мысль о неверности мужа, досада на него все же осталась.
Она пыталась взять себя в руки, но она слишком устала за этот долгий день от изнуряющей душу боли, слишком много утратила надежд, чтобы суметь тотчас же стать самой собою.
Особенно потому, что на нее нахлынуло столько воспоминаний, всплыло перед ее мысленным взором столько отталкивающих лиц… И среди них лицо Монтадура, которого напомнил ей Пон-Бриан… Монтадур… Вот она и вспомнила вдруг имя рыжего негодяя… Монтадур… Монтадур… И когда муж захотел снова обнять ее, она вся сжалась.
Жоффрей де Пейрак вдруг ощутил желание придушить Пон-Бриана, а заодно с ним всю военную братию, да и вообще весь мужской род. То, что произошло, — это не просто случайный эпизод, как он считал раньше, который не оставит глубокой раны в душе искушенной жизнью женщины.
История с Пон-Брианом разбередила в ее душе едва зарубцевавшиеся раны. И сейчас они переживали одно из тех коротких мгновений, когда мужчина и женщина сталкиваются лицом к лицу в своего рода ожесточенной и непримиримой ненависти, ощетинившиеся друг против друга в яростном протесте: она не желала быть покорной ему, он жаждал победить ее, вернуть ее себе, ибо, если они не смогут сегодня слиться воедино, Анжелика с ее переменчивым, немного скрытным характером еще больше отдалится от него, и тогда он потеряет ее».

«Он обвил длинные волосы Анжелики вокруг своей шеи и положил руку на ее теплый живот. Может быть, эта ночь принесет новый плод… Если он проявил сегодня неосторожность, он не станет упрекать себя в этом. Да и как можно быть благоразумным, когда речь идет о спасении чего-то главного между двумя сердцами и сама Анжелика срывающимся голосом попросила его об этом.
— Ну так как же индианки? — спросил он шепотом. Она приподнялась, нежно рассмеялась, томным и покорным движением повернула к нему голову:
— Как я могла поверить этой сплетне о вас? Теперь я и сама не понимаю…
— Маленькая глупышка, неужели вас так легко одурачить? Вы совсем истерзались! Неужели вы сомневаетесь в вашей власти надо мной?.. Вы и правда думали, что я соблазнился индианками? Я не отрицаю, эти миниатюрные гибкие женщины могут пользоваться успехом… иногда… Но почему они должны привлекать меня, когда у меня есть вы?.. Не принимаете ли вы меня за бога Пана или одного из его аконитов с раздвоенным копытом? Где и когда, по-вашему, я нахожу время, чтобы делить любовь с кем-нибудь, кроме вас?.. До чего же глупы женщины!..»

Позднее произошла ещё более серьёзная ссора, которая запросто могла разрушить их отношения. По накалу эмоций она превзошла все, что было до этого. Жоффрей посчитал, что Анжелика ему изменила, и был в гневе, Анжелика - в отчаянии. Оба не знали, о чем думает другой, и приписывали друг другу свои домыслы, мучились от противоречивых чувств. Жоффрей вел себя по отношению к Анжелике крайне жестоко: кроме того, что он её ударил, он ещё и причинил ей ужасные душевные муки своей закрытостью, холодностью, нежеланием поговорить и объясниться. На время он стал ей совсем чужим.

«Теперь, когда он узнал, кто такой Золотая Борода, попытается ли он понять хоть в какой-то мере.., ее слабость?.. Ей хотелось бы набраться смелости и сказать:
«Давай объяснимся…» Но она чувствовала, что сейчас он не скажет ни слова. Его сдерживало присутствие солдат и матросов, а того более — окруживших его джентльменов, молчаливых и чопорных, скрывавших свое любопытство под маской безразличия: фламандского корсара Жиля Ванерека, Ролана д'Урвилля и еще одного француза, имени которого она не знала; утонченного английского адмирала и его помощника, увешанного лентами.
Зачем привел их Жоффрей на это трагическое свидание, где его супружеская честь подвергалась серьезному испытанию?
Страх подавил в ней все другие чувства. Страх, который внушал ей этот незнакомец и в то же время самый близкий ей человек, Жоффрей де Пейрак, Волшебник, Чудодей, ее муж… Слишком сильная любовь рождает страх. Разрушает доверие. Сердце ее разрывалось от боли, а он не удостоил ее хотя бы взглядом.
Она была так потрясена и убита, что не заметила, что граф не отрывает глаз от Колена. А пират, взглянув на нее украдкой, уловил выражение отчаяния и мраморную бледность прекрасного женского лица, обезображенного большим синяком, и чувство любви, что светилось в глазах Анжелики, любви к тому, кто причинил ей эту боль, заставило его склонить голову».

«В конце дня, собрав все свое мужество, она попыталась встретиться с мужем, но нигде не смогла найти его. Одни говорили, что он уехал в глубь страны. Другие, что он отправился на своей яхте навстречу какому-то судну. Отчаявшись, она решила немного отдохнуть, понимая, как это необходимо.
Но беспокойство не улеглось. После короткого тяжелого сна она проснулась среди ночи и, не в силах вновь заснуть, ворочалась на постели, отдаваясь своим горестным мыслям.
После отдыха в ней с новой силой вспыхнула неприязнь к мужу. Поистине ее глубоко ранило его поведение нетерпимого и подозрительного хозяина.
Не он ли на годы оставлял ее одну, а сегодня требовал всего, даже верности в прошлом? Проявлял ли он такую же щепетильность вдалеке от нее, развлекаясь с другими женщинами?.. Тем не менее он решил грубо сорвать завесу тайны, принадлежащей только ей. И потребовал отчет, приписывая ей, впрочем, куда больше того, что было за время ее «вдовства», ставшего навязчивой идеей ревнивца».

Анжелике пришлось собрать все свою силу воли, все мужество, чтобы сохранять хотя бы внешнее спокойствие и достоинство, вести себя благоразумно. Все вокруг, считая её изменницей и прелюбодейкой, относились к ней с презрением, но она постаралась не поддаваться этим настроениям и вести себя так, как если бы она была невиновна, что в действительности почти так и было. Её вина в глазах всех была сильно преувеличена. Она  не заслуживала такого отношения и была  жертвой обстоятельств.

«Анжелика услышала команду отправить пленника в караульное помещение и запереть его там под двойной охраной.
Что касается Анжелики, ее ждала квартира в главной башне замка.
Она остановилась и, резко повернувшись, оказалась лицом к лицу с плотной, упрямой толпой следовавших за ней колонистов. Впереди шли протестанты из Ла-Рошели.
Анжелика поняла, что если сейчас она смирится с положением виновной и спрячет свой страх во внутренних покоях форта, она никогда больше не сможет выйти из крепости без риска быть побитой камнями.
Она знала непреклонный характер ларошельцев, суеверную предвзятость, свойственную всем морякам, а особенно англичанам. Дай только волю сплетням насчет нее и ее мужа, и каждый из этих людей вооружился бы в соответствии с его верой либо святой водой, либо, что куда более опасно, мушкетом, как это уже произошло во время бунта на борту корабля в океане.
Был лишь один способ успокоить их подозрительность: нужно было заставить уважать себя, доказать, что все их пересуды беспочвенны, что ее совесть чиста, лишить всякого правдоподобия приписываемый ей образ женщины, изменившей мужу. Если же это окажется невозможным, иметь смелость не прятать свое бледное лицо с кругами под глазами и печальными следами сведения супружеских счетов.
Она освободилась от поддерживавшей ее руки; возможно, это был Хуан Альварес, который хотел проводить ее во внутренние покои. Нет, она не согласится ни на суд, ни на заключение: для этого им пришлось бы применить силу, и ей бы очень хотелось посмотреть, решится ли Жоффрей добавить еще одно оскорбление к тем, которые он уже нанес ей.
Женщина, изменившая мужу! Ладно! А как должна вести себя женщина, которая хочет отмести поток клеветы, оградить свою честь и честь своего мужа, спасти то, что еще можно спасти? Действовать в открытую, так, будто ничего не произошло, будто никто ничего не знает, быть «как раньше».
— Я хотела бы сегодня же проверить, как себя чувствуют вчерашние раненые,
— сказала она громко, своим обычным спокойным тоном, обращаясь к женщине, стоявшей ближе других. — Куда положили раненых с «Бесстрашного»?
Женщина сердито отвернулась, но Анжелика спокойно двинулась дальше, полная решимости доказать, кто она есть, какой она хотела бы остаться в глазах людей.
По знаку графа два испанских охранника пошли за нею следом. Казалось, она не обратила на это внимания, продолжая идти с таким достоинством, что при ее приближении стихали все пересуды. Более всего Анжелика не хотела, чтобы сплетни потревожили мальчишечьи ум и сердце ее любимого Кантора.
Эта мысль не оставляла ее ни на миг; голова ее кружилась от голода и усталости, но она не позволила себе передохнуть, переходя от одного раненого к другому».

Жоффрей дошёл до такого цинизма, что вынудил Анжелику играть роль весёлой беззаботной супруги за обедом, устроенным графом в честь назначения Колена Патюреля губернатором Голдсборо, в то время как её сердце разрывалось на части. При этом она должна была сидеть рядом с тем, кого считали её любовником, и которого он теперь сделал своим сообщником, а   Жоффрей делал вид, что не замечает её.

«Анжелика смеялась все громче, почти до слез, как она ни сдерживалась, и гости, разгоряченные обильной выпивкой, охотно вторили ей.
Не беда, что такое бурное проявление веселости кому-то казалось несколько неуместным. Разве не сам хозяин Голдсборо заставил ее играть перед всеми эту роль? Ее муки, ее истерзанное сердце нисколько его не беспокоили. Она должна быть графиней де Пейрак. Так он решил. И никаких отступлений. Драма, которая их разделяла, должна быть скрыта и окончательно забыта. Ему, конечно же, это было не так важно, как ей. Теперь она не угадывала ход его мыслей. Она предпочла бы видеть его в ярости, как в тот вечер, чем явно безразличным к ней, словно она пешка в его игре. Тщательно продуманная им постановка комедии, которую она разыгрывала, служила выполнению его планов. Его хитрость дошла до того, что он усадил ее справа от Колена.
Если бы Колен не был столь благороден, она не испытывала бы такого смятения. Взвинченная до предела, она чувствовала в себе порочное желание положить конец установившемуся между ним и Жоффреем сообщничеству. Ей хотелось уколоть его побольней и снова испытать над ним свою власть. Ее сверкающие глаза искали его взгляда, и она бесилась от того, что когда он поворачивался к ней, она не находила ничего, кроме безразличия, явно напускного, но непоколебимого. Жоффрей отгородил ее и от Колена. Он взял у нее все, вырвал все, что можно, а потом отбросил от себя, вконец опустошенную.
Сердце ее страдало, мысли путались. Но с виду она казалась самой жизнерадостной, самой очаровательной и, как солнце, озаряла своим светом и великолепием этот деревенский стол, за которым изгнанники старались заново пережить счастливые дни своей жизни, проведенной в Старом Свете.
Один лишь Жоффрей мог почувствовать, сколько напряжения и искусственного возбуждения было в смехе Анжелики».
«Анжелика смеялась и страдала. А он, взволнованный ее поразительной красотой, возмущенный ее отчаянной смелостью, видя ее гордо приподнятый маленький подбородок и великолепные глаза, устремленные на Колена, невольно восхищался той быстротой, с какой она приняла брошенную ей перчатку, ее упорством в противостоянии всем унижениям, которым он подвергал ее. Ему никак не удавалось понять, в чем причина страданий, превративших ее в натянутую струну.
Грубо отвергнутое, лишенное света участия, женское сердце стало для него недоступным. Они потеряли способность понимать друг друга без слов.
Ему и в голову не приходило, что страдает она именно из-за него. Ее прекрасное лицо с синяком, плохо скрытым под румянами, вызывало у него тревогу. Анжелика была натурой гордой, из породы тех женщин знатного происхождения, которых никогда не покидало благородство, чувство собственного достоинства и высокого положения. Управлять и подчинять своей воле таких женщин, которым пришлось в детстве питаться каштанами и ходить босиком, было очень трудно. Знатность у них в крови. Могла ли Анжелика когда-либо забыть, как он с ней обошелся?
Беспокойство, в котором ему не хотелось признаваться, мучило его с тех пор, как он увидел ее лицо на следующий день после того ужасного вечера, когда еще не рассеялся дым драматического сражения. Его охватил ужас. «Я и не подозревал, что ударил ее так сильно», — подумал он, замерев от страха. Никогда, никакая женщина не могла настолько вывести его из себя. — «Я мог бы убить ее».
Разозлившись на себя, он начал еще больше сердиться на нее… И, как ни странно, влекло его к ней вдвое сильней…
При каждом брошенном на нее взгляде он чувствовал, как волна нежности и чувственности захватывает его и несет к ней с одним единственным желанием — заключить ее в свои объятия. Слишком долго его руки не касались ее. Прав был Ванерек, когда с напускным легкомыслием гуляки, стесняющегося своей философской мудрости, советовал ему: «Поверьте мне, сеньор де Пейрак, ваша супруга из тех женщин, которых „стоит“ прощать…»
С трудом, но он должен был признать, что она, несмотря на пережитое унижение, сумела сыграть роль «графини де Пейрак», как требовали того обстоятельства, и держалась в течение трех прошедших дней, мучительных и решающих, как достойная супруга. За это он будет ей всю жизнь втайне благодарен.
Украдкой наблюдая за ней, он невольно все больше убеждался в том, что все в ней «стоило» прощения. Не только ее красота и совершенство тела — искушение, перед которым ему меньше всего хотелось бы устоять, — но прежде всего ее «сущность», которую он ценил как великое сокровище.
Ему казалось, что он ненавидит ее и в то же время не может противиться той тайной, удивительной силе, которая дана была только одной Анжелике».

Эта ссора в итоге тоже закончилась благополучным примирением благодаря тому, что Жоффрей смог унять свой гнев и действовать рационально, а Анжелика проявила выдержку, терпение, и главное – они оба испытывали большое желание друг друга простить, их любовь была сильнее, чем ненависть из-за мнимой измены Анжелики. В конце концов, они спокойно поговорили и объяснились.  Жоффрей опять-таки восхищался выдержкой своей жены, которая, несмотря на его неблаговидный поступок, смогла найти в себе силы действовать разумно, смогла взять себя в руки. Жоффрей тоже проявил выдержку и благоразумие, он не дал ненависти стать определяющим фактором в принятии решений, что в свою очередь вызвало восхищение и благодарность у Анжелики.

Определенную роль в их примирении сыграла также тактичность Анжелики, её искренность, способность четко выражать мысли, проявлять чуткость, усмирять свою гордыню, находить аргументы, даже когда  муж провоцирует её своим сарказмом на то, чтобы она вышла из себя, стала произносить глупые и необдуманные слова.

«Он подошел к Анжелике и, показывая на пистолет, проговорил хрипловатым голосом:
— Зарядите его! Взведите курок!
— Не знаю, смогу ли я? Я ведь не знакома с этим новым для меня оружием.
Жоффрей взял у нее пистолет, ловко зарядил его, взвел курок. Она следила за каждым движением его смуглых рук, снедаемая одним желанием: наклониться и поцеловать эти руки.
Он отдал ей заряженный пистолет.
— Ну вот!
И, ехидно улыбнувшись, добавил:
— Теперь вам представляется полная возможность убить меня, легко избавиться от неудобного для вас мужа.
Анжелика смертельно побледнела. Ей показалось, что дыхание ее вот-вот остановится. Она с трудом нашла в себе силы положить дрожащей рукой пистолет обратно в шкатулку.
— Как вы можете произносить такие глупые слова, — вымолвила она. — Ваша жестокость беспредельна!
— И жертвой этой жестокости являетесь, конечно же, вы, — ответил граф.
— В данный момент, да… Вы прекрасно знаете, что разговаривая со мной в таком тоне, вы причиняете мне невыносимую боль.
— И, конечно же, незаслуженную?
— Да.., нет.., да, незаслуженную, вы даже не можете представить себе, насколько незаслуженную.., и несоизмеримую с тем оскорблением, которое, по вашему мнению, я вам нанесла.., и вы это прекрасно знаете сами… Но вы горды до безумия.
— А ваши самоуверенность и цинизм выходят за рамки вообразимого.
И опять, как в тот вечер, его охватило желание наброситься на нее, прибить, придушить и в тоже время почувствовать дурманящий аромат ее кожи, ощутить исходящее от нее тепло, раствориться в сиянии ее зеленых глаз, пылающих гневом и любовью, отчаяньем и нежностью.
Боясь поддаться искушению, граф заспешил к выходу.
— Жоффрей, — закричала она, — неужели мы попадемся в ловушку?
— Какую ловушку?
— Ту, которую приготовили нам наши враги!
— Какие враги?
— Да те, которые решили нас разлучить, поссорить, чтобы легче было нас уничтожить. И это уже случилось. Я не знаю, как, почему все так сложилось, когда все это началось, и как им удалось заманить нас, но я твердо знаю одно: они добились своего. Случилось то, чего они так хотели: МЫ РАЗЛУЧЕНЫ.
Она стремительно бросилась к нему, положила руку ему на грудь, там, где бьется сердце.
— Любовь моя, неужели мы позволим им одержать над нами такую быструю победу?»

В свою очередь Жоффрей проявил открытость, способность грамотно и искренне выражать свои мысли и чувства. Он постарался объяснить жене причины своих поступков, своё внутреннее состояние. Он снова признался ей в любви. Для Анжелики лучшего и представить было невозможно, её тревога и боль тут же рассеялись.

«Его родной голос с нежными модуляциями пронзил ее, она исступленно посмотрела на него, не в силах поверить в полное прощение.
Граф улыбнулся.
— Да, сердце мое, давайте объяснимся, — молвил он, — время приспело, мы слишком медлили с этим. Садитесь. Он указал ей на один из двух табуретов — кроме них да грубого стола и рыболовных снастей в хижине больше ничего не было.
Сев по другую сторону стола, Жоффрей внимательно изучал ее, и страстное чувство сверкало в его тяжелом взгляде. На ее лице, обрамленном роскошными светло-золотистыми волосами, он находил следы, оставленные скорбью, и следы удара, который он нанес ей. Воспоминание о собственной жестокости потрясло его.
— О, возлюбленная моя! — прошептал он глухо. — Да, вы правы; не дадим же нашим врагам одержать верх над нами. Никакое оскорбление не должно разрушить то, что нас связывает.
— Я не оскорбила вас, — пробормотала она… — или чуть-чуть.
— Мне нравится эта оговорка, — сказал Пейрак. И он расхохотался.
— Дорогая, вы восхитительны. Вы всегда веселили и восхищали меня вашей непосредственностью. Садитесь же.
Она не знала, смеется ли он над ней или нет, но тепло его голоса сняло напряжение, терзавшее ее.
Она села, как он повелел. Под его влюбленным взглядом растаяли и ее страх, и ужасное ощущение, что она потеряла его и вновь осталась одна на белом свете».
 «Анжелика слушала его жадно, не дыша, и каждое слово возвращало ее к жизни. Она ощущала себя рядом с ним пойманной птицей в руках птицелова, который употребляет свою власть, чтобы чарами или силой чувства удержать хрупкое существо, готовое вырваться на волю. Нет, она не хотела вырываться. Нежность в его глуховатом голосе, в его пылком взгляде, в самом его облике стоили, по ее мнению, того, чтобы принести в жертву свою свободу. Что значил преисполненный опасности одинокий полет в пустынном мироздании рядом с его теплом, с уверенностью в том, что она рядом с ним и наконец достигла своей гавани. Она всегда чувствовала это, ей лишь оставалось осознать свои ощущения, и монолог, на который он осмелился сейчас, — своего рода исповедь, размышление одновременно тонкое и искреннее — открыло ей силу его любви и то, какую власть она имеет над его сердцем. Он ни на минуту не переставал думать о ней, пытаясь лучше понять ее, дабы обретение ее было надежным и вечным.
— Ваша буйная независимость причиняла мне тысячу терзаний; я не знал, какая мысль взбредет вам в голову, и потому страх опять потерять вас постоянно владел мной. В этой независимости я также видел знак, что вы принадлежите лишь самой себе. Рассудок подсказывал мне, что невозможно быстро излечиться от тех глубоких ран, которые вы получили вдали от меня, что мне надо запастись терпением, но этот гнетущий страх жил во мне, и произошел взрыв, когда вдруг… Анжелика, любовь моя, скажите, почему вы уехали из Хоуснока в английскую деревню, не предупредив меня?
— Но.., ведь вы же сами мне это приказали! — воскликнула она.
Он нахмурился.
— То есть как?
Анжелика провела рукой по лбу.
— Я уже не помню в точности, как все произошло, но в одном я уверена: именно по вашему приказу я пустилась в путь, чтобы отвезти Роз-Анн к ее дедушке и бабушке. Я была весьма раздосадована, что не могла совершить это путешествие в вашем обществе.
Он погрузился в размышления, и Анжелика видела, как у него сжались кулаки. Он пробормотал:
— Значит, это опять «они», опять их козни…
— Что вы хотите сказать?
— Ничего.., а вернее, я многое начинаю понимать. Сегодня утром вы открыли мне глаза, сказав: «Наши враги хотят нас разлучить. Неужели мы дозволим им торжествовать?» Вот еще один ваш дар, привязывающий меня к вам с такой неодолимой силой: ваша способность приходить мне на выручку в тех трудностях и ловушках, что подстерегают нас, со свойственными лишь вам сноровкой и находчивостью — но и с точным предвидением, приводящим меня в восторг. Помните тот кусочек сахара, вы дали его маленькому канадцу перед Катарунком, что и спасло всех нас от резни… Мне пришлось по вкусу это новое ощущение: женщина рядом со мной сопричастна всей моей жизни.
И вдруг ваше отсутствие, ваше исчезновение, возможно, ваша неверность!.. Теперь это казалось невыносимым! Я скорее согласился бы вновь оказаться на дыбе палача. Простите мне, любовь моя, меня охватил гнев.
Посудите сами, сердце мое, в какую пучину низвергла меня страсть, которую вы мне внушаете. Среди многотрудных моих обязанностей я стараюсь стоять па страже справедливости, но страсть вынудила меня забыть о ней. Вы ввергли меня в гнев не праведный, я был несправедлив даже к вам в своем желании обрести вас, заставив вас страдать, вас, мою единственную любовь, жену мою… Конечно, нелегко открывать истину, которую вряд ли так просто постиг бы прежний граф де Пейрак: боль любви. Но вы преподали мне эту истину властью ваших чар над всем моим существом. Смотрите же: то, что не пробудила во мне прежняя Анжелика, сколь бы несравненна и бессознательно-обольстительна она ни была, то удалось женщине, встреченной мною в Ла-Рошели, с ее неизведанной душой, с ее знанием жизни, с ее контрастами — где искать мне защиты от нежности и неистовства, борющихся в вас? — удалось почти чужой для меня Анжелике, пришедшей воззвать к Рескатору о помощи людям, коим угрожает опасность.
Он умолк на мгновение, погрузившись в задумчивость. Может быть, перед ним вновь предстала сцена, разыгравшаяся в ту бурную ночь, когда его пиратский корабль «Голдсборо», бросивший якорь в потаенной бухточке в окрестностях Ла-Рошели, покачивался на волнах».
 «И хотя я искал вас, не в силах порвать связь, которая соединяла нас обоих, ваш образ потускнел в моем сердце. И вот я вас нашел. То была другая женщина — и то были вы. Вы застали врасплох мое окаменевшее сердце, пробудили его ото сна. Оно ожило, обретая вместе с новой любовью наслаждение муками и надеждами. Нелегко было вновь завоевать вас в том противостоянии, что судьба определила вам и мне на борту «Голдсборо». В Вапассу я, ревнивец, смог наконец удерживать вас при себе, но иногда, даже этой зимой, страх, как бы испытание не оказалось превыше ваших сил, как бы мне, по неведению, не оскорбить вас, оставлял во мне сомнения на ваш счет. Ибо в вашем молчании и самоотречении таилась сила, которая повергала меня в ужас. Я не знал, как разбить приобретенную вами привычку молча сносить все испытания и муки, понимая, что об этот риф может разбиться наше согласие, что пока вы столь непреклонно запрещаете себе искать защиты у меня, какая-то часть вас останется по-прежнему привязанной к жизни, прожитой вдали от графа де Пейрака, к жизни, еще держащей вас в своей власти. От таких мыслей меня подчас бросало в дрожь… И я не видел других лекарств, нежели терпение и всесилие времени…
Так, мне кажется, мы жили, когда отправились, несколько недель тому назад, в Хоуснок на Кеннебеке… И вдруг вы исчезли…
Он помолчал, чуть заметно поморщился, взглянул на нее с язвительной улыбкой, но улыбка эта не могла скрыть горячую страсть, сверкающую в его темных глазах.
— Конечно, положение не из приятных — оказаться вдруг рогатым при всем честном народе, но не от этого я так жестоко страдал… Хотя, конечно, и следовало что-то предпринять, чтобы это происшествие не сбило с толку наших людей… Но тут вы мне помогли… Да, в этой ситуации, при этой буре, вы меня не разочаровали… Вы были именно такой, какой должны быть, и даже несмотря на мою ярость, вы преисполнили меня восторгом и страстью… О, какое страшное чувство! Ибо я страдал как ревнующий мужчина. Ревнующий — то ли это слово? Скорее, как влюбленный мужчина, который, еще не доведя до конца свою победу, вдруг обнаруживает, что она ускользает от него прежде, чем ему удалось дойти до недостижимой точки на карте Любви: уверенности. Взаимной уверенности. Пока человек испытывает страх, в любой момент могут вновь вспыхнуть боль, и сомнение, и боязнь, что все закончится, прежде.., прежде чем произойдет обретение друг друга для неописуемой встречи, дарующей радость, силу, постоянство».

Постепенно Жоффрей обрёл эту уверенность. Когда спустя некоторое время после данного разговора, он чуть не потерял свою жену вновь, так как на неё было организовано покушение, и потом, когда он приехал, чтобы её спасти и она почти бессознательно выразила свои чувства к нему,  он понял, что он для неё значит, наступил переломный момент в его отношении к ней. Затем последовал эпизод, в котором Анжелика в свою очередь спасла жизнь ему, и это можно было объяснить лишь её инстинктом, каким-то шестым чувством, которое ей подсказало, что он в опасности. Граф поверил в то, что их судьба неразделима, что она предназначена ему самим небом, и Бог на их стороне. И все его сомнения отпали, для него стало важным лишь то, что его жена жива и находится рядом. В её любви он больше не сомневался.

«Никогда он не забудет мгновенья, когда увидел, как она, простирая руки, бежала по берегу к нему, плача и смеясь от радости. Никогда не забудет выражения ее лица, когда она бросилась в его объятия, словно безумная, шепча бессвязные слова любви, которые, казалось, давно позабыла, а теперь они вырывались из самых глубин сердца, где хранились в течение долгой разлуки. В ту минуту она произносила их, готовая умереть, если нужно, но только не вдали от него, только не разлученная с ним вновь! Это было как озарение, он понял, как много значил для нее и что Анжелика всегда любила только его, несмотря на расставание длиною в пятнадцать лет. Ее порыв заполнил пустоту, терзавшую его все годы, когда он воображал, что она забыла его и стала к нему равнодушной. Затем… Как можно словами передать это чувство обновления, выздоровления? Им удалось разрешить мерзкую историю с Дьяволицей, установить мир в своих владениях, подготовить отъезд, и вот теперь наконец они могли уделить внимание лишь друг другу. Он был заинтригован этой новой для него Анжеликой, пытаясь разгадать ту, что скрывалась за спокойной улыбкой и разумными речами».

Таким образом, по мере приобретения уверенности друг в друге, в их любви, граф научился смиряться с тем, что его жена имеет тайны, которые принадлежат лишь ей.

«Его охватило сильное желание проникнуть в тайны ее прошлого, выяснить больше о тех мгновениях жизни, которые были ему неизвестны и создали ее нынешний образ. Той поры, мысли о которой он раньше постоянно гнал от себя, не желая знать, как часто жена предавала его. Но теперь ядовитая горечь видений о былом утратила власть над ним. Стена между ними рухнула и, похоже, это случилось благодаря вмешательству Дьяволицы. Ведь именно тогда он осознал, что отныне для него ценно лишь то, что Анжелика здесь, рядом с ним, живая и невредимая, страстно любит его, а он может в любой момент заключить ее в объятия.
Все остальное было уже не важно. Наоборот, он желал разделить бремя ее тайн, чтобы стать еще ближе».

  Он перестал стремиться подчинить её себе, полностью контролировать. Это желание было во многом порождено страхом её потерять, но когда этот страх исчез, исчезла и чрезмерная властность Жоффрея по отношению к жене. Он понял для себя, что эта таинственность  в ней  делает её ещё более привлекательной в его глазах, что у каждого из супругов должна быть своя жизнь.

«- Любовь моя, мой милый друг, - вполголоса молвила она, - я совсем не уверена, что хорошо вас знаю.
- А разве это так уж необходимо? – Он насмешливо улыбнулся и одновременно заговорщицки подмигнул. – У каждого человека есть тайны, и это хорошо. Но я говорю это не без досады, Признаюсь, что сам я опасаюсь тайных уголков, которые есть в вашем сердце, потому что они отдают меня в полную вашу власть, на вашу милость. Влюблённые вечно разрываются между  острым желанием завладеть любимым существом и узнать о нём все-все в жестоком свете дня и неотразимым очарованием, которое состоит в том, чтобы видеть в возлюбленном загадку». «Нужно, чтобы у каждого из влюблённых была своя собственная жизнь и судьба, чтобы они не растворялись друг в друге, - быть может, в этом и заключается секрет счастья».

Жоффрей перестал желать контроля над ней, он хотел видеть свою жену счастливой, свободной, не подавленной его железной волей, но естественной, раскованной.

«Но мне показалось, что ваша жизнь в Квебеке довольно насыщена развлечениями, я был рад тому, что вы чувствуете себя свободной. Вы как ребенок, которому разрешили делать все, что он хочет. Дорогая моя, я люблю вас больше жизни, я счастлив тем, что вижу ваше счастливое лицо, чувствую, как вы понемногу освобождаетесь от тяжкого груза переживаний, обретаете свою прежнюю жизнерадостность, становитесь самой собой. Я испытываю ревностное стремление лучше узнать вас, постичь ваши тайны. Счастливая женщина раскрывается лучше, чем та, которая по той или иной причине чувствует себя пленницей. Часто я ловлю себя на мысли, что бессмысленно трачу свое время вдали от вас. Блаженны те минуты, когда я пробираюсь в ваш маленький домик, опьяненный одной только мыслью, что увижу вас; на всем, что вас окружает, и на всех, кого вы допускаете в ваш интимный мир, лежит отпечаток вашего присутствия. Я изучаю вас, как книгу, каждый день перелистывая страницы».

  Он даже готов был  теперь простить её измены, понимая, что они не могут носить глубокого характера, что это скорее случайность, издержки той свободы, которую он ей предоставил, следствие каких-то непреодолимых обстоятельств. Таким образом, когда супруги прибыли в Квебек, где имел место новый сложный период в их отношениях, сомнения посещали в основном лишь одну Анжелику. Жоффрей уже научился к тому времени доверять ей. А вот она ещё не приобрела такой же уверенности в отношении Жоффрея. У неё начался бунт от непонимания мотивов его поступков, проявились прошлые обиды, которые в ней дремали. Во всю проявилась склонность оставлять за собой право на независимость, тайны, ей как будто захотелось проверить, где проходят границы той свободы, которую она вдруг обрела.

«Он прав… Это именно то, что я чувствую…»
Ей хотелось сделать передышку и разобраться в себе, снова свободно идти среди людей по жизни, получая от ней все преходящие, мимолетные удовольствия, как от пищи, будь то подношение от поклонника или сладость проснувшейся страсти.
При этом она не чувствовала за собой никакой вины, оправдывая эти легкомысленные поступки потребностью в мщении, с одной стороны за все обиды, что причинили ей мужчины, а с другой – за ту неодолимую власть, что имеет над нею Жоффрей. Его власть тяготила её, ибо теснила её сердце и однажды рисковала стать бременем для него.
«Счастливая женщина, свободная женщина, женщина, которой нечего бояться, - что лучше могла она предложить ему?»

На этот раз Анжелика действительно изменила Жоффрею, но не придала своим действиям значения, считая, что это ничего не значит, так как было совершено под влиянием обстоятельств. Но когда она узнала об аналогичном поступке с его стороны, то чуть не сошла с ума от горя, думая, что этот поступок вызван охлаждением его чувств к ней. Но в действительности причины были такими же – стечение обстоятельств, случайный поступок, который не имел для него большого значения. И Анжелика предпочла промолчать и ничего не говорить ему о том, что она знает о его измене, Жоффрей сделал то же самое – промолчал, хотя он не мог не знать о её поведении. Таким образом, они пережили эти обстоятельства, не доводя свои отношения до кризиса.

Анжелике понадобилось время, чтобы осознать, что Жоффрей действительно любит её такой, какая она есть, со всеми недостатками, причудами, глупостями. Что ничто в её поведении уже никогда не вызовет той бурной реакции и сурового осуждения, которые он поначалу демонстрировал  даже при меньших проступках  с её стороны.
Примечательна сцена, в которой Жоффрей говорит Анжелике, что он примет в очень важном для них вопросе такое решение, которое она сама захочет. Он показал, что  любит её, доверяет, считает достаточно умной, чтобы ориентироваться на её выбор. Что он готов последовать за ней. Это дало Анжелике ощущение счастья, и она поняла, что самое важное для Жоффрея – видеть её счастливой, свободной, что важнее неё в его жизни никого нет.

«— Но что же нам делать?
— Все зависит от вашего желания, моя дорогая. Я не буду вас принуждать. Вы вольны решать, уехать нам или остаться. Я безоговорочно приму ваше решение, потому что считаю его справедливым, благоразумным, наиболее верным.
— А вы? — пробормотала она. — Ваши планы?
— Они зависят от вашей воли.
— А если я пожелаю вернуться в Версаль?
— Я присоединюсь к вам…
— Несмотря на все опасности?
— Несмотря на все опасности.
— Но скука жизни при дворе не пугает вас?
— Вы созданы для меня, и вы мне никогда не наскучите. Послушайте… Никто не может обвинить меня в том, что я впустую растратил свои таланты. Я участвовал во всех битвах и наслаждался всем, о чем только может мечтать человек. Сегодня для меня главное наслаждение — видеть вас, жить рядом с вами, иметь счастье быть с вами и днем, и ночью, и это наслаждение я не променяю ни на какое другое.
Он взял ее руки в свои ладони.
— Куда пойдете вы, пойду и я. Где будете жить вы, там и я…
— Вы сошли с ума! Эти речи недостойны мужчины.
— Почему? Что за глупости? Жизнь не стоит на месте. Но рано или поздно она подходит к концу… Перед нами открывается новая страница. Разве у меня нет права прожить ее вместе с вами, ни на минуту не отрываясь от вас?
Она недоверчиво смотрела на него.
— Решать вам, мадам, — повторил он, — скажите свое слово!»

«Анжелике показалось, что в ней самой порывом свежего ветра открылась какая-то дверца и впустила солнечные лучи. И они осветили ей то, чего она действительно хотела.
Неожиданно она весело рассмеялась, и собственный смех очень удивил ее.
— Наверное, я сошла с ума! Что со мной, почему этот смех?
— Это счастливый смех, — ответил он.
Он наклонился и смотрел на нее с невыразимой нежностью.
— …Я так люблю, когда вы смеетесь… Раньше это случалось крайне редко… Когда мы приехали сюда, я стал чаще видеть улыбку на вашем лице… Но такой смех я слышу впервые… Вы смеетесь, потому что любите и любимы. Ваш смех означает, что вы получили наконец доказательства любви, которых вы так долго ждали».

В чем секрет счастья супругов де Пейрак? Почему они не надоедают друг другу? Почему их чувства свежи, а любовь с годами становится только глубже?

В первую очередь Жоффрей и Анжелика действительно подходят друг другу. Их объединяет общность взглядов, отношения к жизни. Они чувствуют духовное единство.

«Они любили любовь,  они любили жизнь,  они любили смеяться, они не страшились Божьего гнева, они любили гармонию и созидание, они боролись за то, чтобы все это побеждало на земле…»

Оба они придерживаются прогрессивных взглядов, выступают за веротерпимость, за мирные отношения между людьми, борются с невежеством, ограниченностью, жестокостью, которые основаны на неправильном понимании характера Бога, которого люди того времени видели жестоким, мстительным, который постоянно карает людей за малейшую провинность. Они стремятся помогать людям, участвовать в их жизни, проявлять милосердие. Они понимают друг друга с полуслова или даже без слов.

«Если бы только она была сейчас здесь! Если бы он чувствовал, что она рядом! Нежная и сострадательная. Молчащая ненавязчиво и загадочно, как умеет порой молчать только она. Сколько понимания сокрыто в этом её молчании, сколько сочувствия. И сколько проницательности».

Для Жоффрея Анжелика подобна Еве, он видит в своей жене олицетворение всех женщин мира. Она красива, умна, загадочна, интересна, трогательна, в ней присутствует тайна, она непредсказуема. Она обладает всеми добродетелями: добротой, умом, отзывчивостью, чуткостью, нежностью. И главное - он уверен в её любви к нему, потому что Анжелика выразила её и доказала всеми возможными способами.

«Он наклонился и смотрел на нее с огромной нежностью.
— …Я так люблю, когда вы смеетесь… Раньше это случалось крайне редко… Когда мы приехали сюда, я стал чаще видеть улыбку на вашем лице… Но такой смех я слышу впервые… Вы смеетесь, потому что любите и любимы. Ваш смех означает, что вы получили наконец доказательства любви, которых вы так долго ждали.
— Да, это правда. Мне придется сдерживаться, чтобы не хохотать до упаду.
— Так смеются женщины, когда они парят в небесах.
— О, вы большой знаток женщин.
— Потому что я обладаю одной, в которой собраны они все».
«…с тех пор, как он вновь обрёл Анжелику, он научился понимать и любить все стороны её натуры. Она частенько его удивляла, иногда тревожила, но более всего вызывала восхищение изменчивостью своего темперамента, что, однако, не мешало ей оставаться существом абсолютно цельным».

«Он внимательно смотрел на воздушную фею с лунными локонами и глазами редкого изумрудного оттенка, переходящего в холодный синий. Именно это серьёзное и строгое выражение лица поразило его в самое сердце тогда, на тулузской дороге.
Диво дивное! Она совсем не изменилась. За внешней хрупкостью скрывалась её истинная натура, суровая и сияющая, как алмаз…»
«Я теперь знаю, кто вы такая. Вы — это вы. И я люблю в вас все. Меня все очаровывает. Я хочу в вас все. Я ничего в вас не боюсь. Я узнал это благодаря тому, что вы дарили мне себя каждый день, вы внушили мне, что я — свет вашей жизни, как вы — свет моей жизни. Ничто не может погасить этот огонь, и это самое главное.
Будьте сильны, любовь моя, будьте самой собой, будьте радостью глаз, сердец всех народов нашего королевства. Живите, смейтесь, пойте, собирайте вокруг себя свет и радость жизни, дарите всем и самой себе радость любви, смеха. Такой я вас вижу, такой я вас люблю. Такой я вас знаю и принимаю. Передо мной вы никогда не притворялись. Вы — мое сокровище, моя вселенная, моя жизнь. Продолжайте жить, продолжайте быть, продолжайте собирать друзей вокруг вас, ухаживать за несчастными и утешать их, продолжайте собирать легенды, разговаривайте со всеми и вы все поймете».

Очарование Анжелики подмечали все люди, которым довелось с ней общаться. Именно её душевные качества, её обаяние так привлекали к ней людей и, в первую очередь, её мужа. Вот, например, описание впечатления, которое произвела Анжелика на одну из жительниц Квебека.

«Это совершилось! Я встретилась с обольстительницей, - писала мадемаузель Уредан. – Она стояла в двух шагах от меня.
Мы говорили с нею о том о сем. Я хотела поймать её врасплох, увидеть, как её лицо исказится, помрачнеет, как она расчехлит пушки своей заносчивости или мстительности, выкажет эгоизм или властолюбие, которые должны быть свойственны женщине, слывущей столь опасной. Но я зря растратила свой сарказм.
Короче, она меня очаровала, Причем я даже не могу понять, в чем заключается её очарование. Она волнующе красива, это правда. Нас всегда обезоруживает совершенство тела и лица, гармония жестов, походки. Созерцание красоты успокаивает душу и утоляет нашу тоску по земному раю, из которого были изгнаны наши прародители Адам и Ева. Но одной красоты было бы недостаточно. Может дело в её взгляде? Мне больше запомнился не оттенок её глаз, о котором столько говорят, а их выражение. Она смотрела на меня очень внимательно, и я видела, что  она действительно рада со мною познакомиться, а не просто хочет завоевать моё расположение. Я почувствовала, что госпожа де Пейрак озабочена моим здоровьем, и это меня тронуло».

Анжелика достигла расцвета всех своих лучших качеств, как внешней красоты, так и душевной. И её муж это видит и ценит. 

«Зрелость — это возраст, когда женщина зачастую достигает зенита своей красоты, ибо совершенствование, к которому она стремилась, обогащая свою личность, теперь, кажется, достигло своего апогея и изменило ее даже внешне: ее движения, ее голос, походку.
И вот тогда, наконец, женщина становится самой собою; чудо свершилось, она — воплощение совершенства, она обладает всеми достоинствами, присущими истинной дочери Евы: очарованием, красотой, женственностью, сердечностью, интуицией. И еще молодостью…
Опасное сочетание, и, если только она сумеет сберечь те ценности, что составляют теперь ее существо, она в этом возрасте — самое грозное создание любви, о котором только можно мечтать».

Их союз очень удачен в сексуальном плане, у них не пропадает влечение друг к другу, в интимных отношениях присутствуют утонченность и разнообразие, так что им не надоедает проводить время друг с другом.
Более того, Анжелика была для Жоффрея ещё и верным другом, помощником в его делах, она обладала рядом качеств, которые очень пригождались ему. Много раз случалось, что её проницательность, смелость и решительность помогали им выйти из очень сложных ситуаций. Однажды она даже спасла ему жизнь.
Анжелика отлично справлялась с ролью  хорошей хозяйки, причем даже в таких условиях, когда это было очень нелегко, например, во время их первой  зимовки в глуши, в Вапассу, где условия жизни были крайне суровыми и требовали огромного напряжения сил.

Важную роль в  счастливой жизни Жоффрея и Анжелики играет то, что они не перестают открывать друг в друге что-то новое, восхищаться друг другом, они проводят много времени в общении друг с другом, стараются, когда представляется возможность, побыть наедине, вдали от суеты. В то же время они вместе путешествуют, Анжелика сопровождает Жоффрея в его деловых поездках. Жоффрей для Анжелики тоже до конца не постижим, она видит в нём все новые и новые качества, которые ещё больше укрепляют её любовь к нему.

«Таковы были радостные преимущества, которые морское плавание открывало для влюблённой женщины. Он полностью принадлежал ей. И всякий раз, когда удачей им были дарованы спокойные дни, Анжелике удавалось открыть в муже нечто новое – точку зрения, слово, жест, которые бросали новый свет на его характер, настолько многогранный, что она не уставала удивляться своим открытиям. Это очень сближало их».
Анжелика  получает от Жоффрея все возможные доказательства его любви к ней. Он делает её счастливой. Уделяет ей много внимания, считается с её чувствами, её мнением, её желаниями. Делает для неё все самое лучшее.

«Она слушала его, и то, насколько  старательно он подыскивал точные аргументы в дамской сфере, что для дворянина-авантюриста было абсолютно чуждым, показывало ей его трогательную заботу, а ведь многие считали его опасным пиратом или в крайнем случае мужчиной жестоким и лишенным слабостей. Но ради неё, чтобы поддержать её и утешить, он был сама деликатность».

Именно такое отношение  к ней со стороны Жоффрея,  уверенность в его любви, полное доверие привели наконец Анжелику к тому, чтобы оставить свои попытки бороться с жизнью в одиночку, оставлять за собой право быть сильной, независимой, которое в ней подсознательно жило ещё долгое время, несмотря на их воссоединение.
 
«Она наклонила голову, повернулась и коснулась губами руки Жоффрея. Тепло этой поддерживающей её смуглой руки, пальцев, сжимавших её с такой трогательной заботой, усиливало чувство нежности, которое она испытывала, когда забывала обо всем, прижавшись к его плечу.
И не её немощь была тому виной. Отныне она могла позволить себе слабость, раз он рядом. Присев на кровать, он обволакивал её своей силой, которая никогда ещё не была такой незыблемой, и стойкостью, закаленной в испытаниях и тяготах жизни, проходившей в борьбе. Теперь её силой был он, и ей не надо было больше бороться».

К такой идиллии они пришли не сразу, на это понадобилось несколько лет и много переживаний. Они учились на своих ошибках, но усвоили уроки. Многие сложные ситуации удалось пережить благодаря уму, проницательности, смирению, готовности простить. Свою любовь они ставили выше неурядиц и сомнений. И в итоге любовь победила.