31

.31.


"Душа человека – светильник Господень, исследующий все тайники утробы"
Мишлей, 20:27


Пришла пора написать то, что откладывала много лет, думала, что достаточно записать поток мысли, а не то, как прокладывал своё русло этот поток. Но всегда знала: русло потока не менее важно, чем сам поток. Русло потока – моя дорога к Богу, на ней я получаю доказательства Его присутствия рядом.
Я не писатель. Я записываю мысль, рождённую прожитым. Это необходимо мне, чтобы забвение не украло звено в цепи мысли, и цепь не распалась. Необходимость записать мысль появилась, когда в руки упал конец нити, ведущей к тайне. Сознание, что я напала на след, вызвало к жизни охотника во мне, даже не охотника только, а охотника с его охотничьей собакой. Мы взяли след. Разум, анализ, воображение охотника и звериное чутьё, ловящее запахи давно исчезнувшие, затерянные в глуби времён.
Прожитое прорвало плотину, и меня захлестнул поток мысли. Мысли необходимо было записать, чтобы в их потоке не утонуть. Каждая мысль – глоток воздуха, чтобы не прервалось дыхание. Чтобы мыслить, необходимо дышать. А дышать и мыслить необходимо, чтобы подниматься по лестнице. Образ лестницы, по которой поднимаюсь, возник во мне сразу же с появлением спасительной мысли. Спасительной, потому что она меня поднимает, вытаскивает из трясины хаоса, в которой живу, не зная, кто я, откуда, для чего и куда иду. Потеря мысли, забвение её подобно потере перекладины лестницы. Лестница была не со ступенями, а с перекладинами, и подниматься по ней надо было, перебирая одну перекладину за другой. Подъём был крутой и тяжёлый, требовал усилий всего, что жило во мне. Потеря одной перекладины – падение на дно трясины, не на её поверхность, где жила до сих пор, а на дно, где кончается жизнь. Спасение – в сохранении цепи мысли, каждого её спасительного звена – перекладины. А для этого необходимо мысль записать.
Когда мне ясна мысль, но нет слов, и текст буксует долгое время, это означает одно: мне не хватает перекладины лестницы, не хватает другой мысли, которая прояснит следующую. Так астроном предполагает присутствие невидимой в телескопе звезды на отведенном для неё месте. Надо терпеливо ждать прибытия с оказией мысли предшествующей – ждать предшествующую перекладину лестницы. Нет у мысли иерархии. Поднявшись на одну перекладину, видишь верстовой столб, на другую – вид, от которого захватывает дух, но без одной до другой не добраться.
Цепь мысли привела меня к бездне, и я в неё заглянула – я заглянула в саму себя. И ничего в себе не узнала, я не знала себя. Меня учили многому, но я не знаю, кто я, на чём стою, что служит мне опорой. Мысль? О чём? О трясине, в которой живу? Нравственное чувство, держащее меня на поверхности этой трясины? Но оно – порождение мысли, броня, которой мысль обрастает в своём пути, оно - «глаз мысли», но что видит этот «глаз», кроме трясины?
Мысль виделась мне стрелой, летящей в пространстве в дымящейся мантии нравственного чувства. Куда летит она? Какова её цель? Ту силу, которую человек полагает вне себя, он носит в себе. Нравственное чувство человека его Бог?!
Так вот каков Бог человека!
 Я вижу Его!
На мгновение меня ослепило и, мне казалось, я теряю сознание. Нет, я не теряла сознание, меня затопил страх. Моё сознание теряло точку опоры, я падала в пропасть безумия. Охваченная страхом, я лихорадочно искала спасения, цепляясь за застрявшие в памяти обрывки когда-то прочитанного. А в голову приходило одно: наш еврейский Бог невидим, у Него нет образа. Я увидела Его, и вот, я умираю. Страх был внутри меня, и причина его была внутри. Снаружи мне ничто не угрожало, но и не было ничего, что могло бы меня защитить.
Нет, было! Был брат, мой старший брат, он меня вырастил, он был у меня всегда, он не спускал с меня глаз, охраняя. И он всегда говорил со мной. Мы говорили, как говорят друг с другом две половины одной души.
Брат, вставай, не спи! Мне надо говорить с тобой, дай мне закурить, идём быстрей, выйдем, мне нечем здесь дышать. Ты понимаешь, я поняла, нет, я увидела, что мысль – это особая форма движения, и она не терпит остановки. И она в своём движении порождает свою защитную форму – нравственное чувство. Оно природное, естественное, а мы называем его «Богом в душе»! Я разоблачила его, я увидела, что у него нет цели, потому что Бог, которого я полагала целью, – просто одежда, в которую одета мысль, броня, которой мысль обрастает в своём пути, это «глаз мысли».
Я потеряла Бога… и я должна вновь найти Его, иначе, я чувствую, мне нет спасения…
Место Бога определил вопрос: кто же породил саму мысль?
Я нашла моего сокрытого еврейского Бога: Он – Тот, Кто выпустил мысль-стрелу и летит она к Нему.
 
"Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят Тебя" (Иов, 42:5).