Поэт, художник, музы

  57 стр. А5
                Памяти   Е.В.Бачурина.
    

Однажды Пеленин, заурядный на вид мужчина лет сорока, вышел погулять, но ступил не с той ноги и пошел неверной дорогой. Он шел по тротуару вдоль широкой мостовой, покрытой свежим еще горячим асфальтом, источавшим заманчивый запах гудрона, напоминавший ему детство, когда он с пацанами жевал куски битума, не зная, что на другом конце Земли люди жуют специальную резинку, называемую чуингамом.

Было раннее утро. Армянские гастарбайтеры, укладывавшие асфальт, сворачивали ограждение и собирали инструменты, чтобы отправиться на новое место заработков.

Запах гудрона раздражал рецепторы обоняния Пеленина и, в конце концов, стал раздражать его всего. Он решил сменить направление, благо, - в стране наступил плюрализм.

«Возьму и сверну сейчас налево, - думал он, подходя к перекрестку, но остановился: - А что, если свернуть направо? Там и запах лучше, и тротуары выложены свежей плиткой».

Действительно, таджикские гастарбайтеры только-только закончили укладывать бетонную брусчатку прямоугольной формы взамен устаревшей шестиугольной, простоявшей целый год и начавшей местами рассыпаться от несоблюдения технологии ее изготовления.

На этой улице пахло ванилином, поскольку за одним из заборов находилась хлебопекарня, где только что закончили выпекать плюшки из слоеного теста, называемые загадочно - круассаны. Этот запах настроил Пеленина на лирико-гастрономический лад и поднял настроение.

«Вот бы выпить хорошего кофе из кофемашины с этой самой плюшкой, посыпанной корицей или, на худой конец, сахарной пудрой!» - подумал Пеленин, и его рука скользнула в карман, чтобы лишний раз почувствовать гладкость и твердость прямоугольного пластика, что добавляло ему уверенности в платежеспособности.

С этого момента вектор его движения приобрел смысл: идти только направо, где за очередным забором находилось заведение с вожделенными атрибутами. Утвердившись в своих намерениях, он не стал прибавлять шаг, растягивая момент встречи с желанными продуктами кулинарии. Его поначалу даже не беспокоило, что в том же направлении двигалась стройная фигура противоположного пола в босоножках на звонких шпильках.

Известно, что подобные каблуки сконструированы так, чтобы издавать звон частоты, совпадающей с частотой звуковых рецепторов мужчины в возрасте от 16 до 60 лет. То есть, слуховой аппарат мужчины, вступая в резонанс с цоканьем каблуков, должен выводить мозг означенного субъекта из равновесия. Передавая возбуждение от органов слуха к органам зрения, начинающим поиск источника звука, мозг мужчины должен вырабатывать адреналин и сопутствующие ему «охотничьи» гормоны.

Пеленин не был исключением. Его сорокалетний организм не имел физических и психических отклонений. Хотел он того или нет, но рефлекс И.Павлова сработал должным образом, и его повлекло, вслед за источником раздражения. Подобная картина описана в известной легенде, где крысы, а затем и дети уходят на свою погибель за звуком, льющимся из волшебной дудочки. Но кто из нас помнит подобные притчи в зрелом возрасте, когда голос инстинкта заглушает любые знания и опыт, если он, конечно, есть.

Пеленин шел поодаль слева от обладательницы шпилек. После оценки фигуры незнакомки сзади ему требовалось ознакомиться с ее профилем, для чего он добавил шаг, и в этот момент произошла авария.

Известно, что размер низа шпильки подбирают таким, чтобы она при ударе о тротуар издавала звон именно той частоты, на которую настроен описанный выше механизм восприятия и реакций мужчины. Диаметр низа этого каблука обычно равен 5.6 мм, что соответствует диаметру пули мелкокалиберного оружия. Конечно, это наводит на мысль о смене ролей жертвы и охотника. Кто за кем охотится в такой паре – не всегда понятно.

В свою очередь, гастарбайтеры оставляют между брусками при укладке зазоры в 5 мм. Случается однако, что грунт в основании кладки проседает от плохой трамбовки или по каким-либо другим причинам, отчего бруски или плитки незначительно смещаются, и щель между ними увеличивается.

Производители брусчатки и материально заинтересованные проектировщики, энтузиасты замены асфальтового покрытия тротуаров на легко сменяемую брусчатку, конечно, не рассчитывают на использование женщинами такого «оружия», как шпильки диаметром близким к ширине зазоров меж плитками.

Так или иначе, хорошо это или плохо, но попадание шпильки в тот самый увеличенный зазор невольно поспособствовало тому, что могло и не случиться, а именно - знакомству двух невинных в своем неведении людей, встрече двух «лун».

Левая нога дамы, вдавившая каблучок в щель меж брусками так, что он застрял в ней, выскочила из эфемерных ремешков изящной босоножки и по инерции ступила абсолютно голой нежной стопой с высоким подъемом и узкой лодыжкой на грубую поверхность брусчатки.

Трудно себе представить чувство, испытанное владелицей этой стопы, ощутившей вместо теплой и навощенной лайки холод и твердость бетона. Несмотря на вполне приличный вид дамы, подразумевавший наличие у нее законченного высшего образования, слова, вырвавшиеся из ее уст, никак не соответствовали ее благообразной внешности. Приводить их здесь не стоит, поскольку каждый, поставив себя на место дамы, может воспроизвести их сам.

Реакция Пеленина была превосходна. Недаром он был перворазрядником по теннису и некогда выступал за сборную города. Несколько лет назад он брал такие мячи, что прыжок к пострадавшей мог сорвать аплодисменты не только его болельщиков, но и противников. В этом прыжке можно было увидеть и желание спасти человека от падения, и азарт игрока, доказывавшего свое превосходство над другими, которых, к сожалению, в данный момент рядом не оказалось.

Очутившись рядом, Пеленин приобнял даму за талию, помогая удержать равновесие, и проговорил не вполне логично:

- Вы не ушиблись?

- Спасибо! - ответила женщина, не глядя на спасителя. – Ушиблась головой, когда вышла в этих босоножках.

- О, да! – согласился спаситель. – По этим плиткам лучше ходить в шекльтонах или, на худой конец, в римских лапотках.

Дама посмотрела на Пеленина и улыбнулась.

- А вы, кажется, тот самый баснописец, о котором столько говорят?

- Ну, что вы! Наш баснописец – это подражатель Эзопу, а я сочинитель современных историй.

- Как это? – задумалась дама, забыв про шпильку, застрявшую меж брусков. – Разве можно сочинять истории про наше время? Оно ведь еще идет…

Пеленин нагнулся, не убирая правую руку с поясницы женщины, и, повращав туфельку левой, - вытянул каблук из западни.

- Меня зовут… - проговорил он.

- Ой, а я знаю, - опередила дама, - вы Бычков. Я читала ваше это … как его?

- Стоит ли напрягаться вспоминать то, что когда-то было написано, тем более, не мной? - сказал Пеленин, понимая, что его опять приняли не за того, кем он хотел быть и был. – Давайте-ка наденем драгоценную потерю.

Он нагнулся еще раз и подставил босоножку так, чтобы женщина могла вдеть в нее свою ухоженную стопу с ярко-красным педикюром. От ее идеальной формы икроножной мышцы с золотистым загаром пахнуло свежестью чистого, умащенного в массажной тела с тонкой ноткой незнакомого аромата.

«Ужель – это одна из трех пар стройных женских ног, которые ищи хоть по всей стране, - не найдешь?» – изумился Пеленин.

- У вас, я вижу, тридцать шестой размер? – сказал он невпопад, чтобы как-то скрыть свое волнение от увиденного. - Возможно ли это с вашим ростом?

- Рост обычный, сто семьдесят, - ответила дама без жеманства, - плюс каблук десять. А зовут меня Ася.

- Отлично, Асса. Я так и подумал.

- Да не Асса, а Ася, - не поняла шутку Пеленина дама.

- Ну, а меня, - вы уже угадали.

- Кажется, Митрофан. Я по радио слышала.

- Зовите меня просто Митя, - недолго думая, сказал Пеленин. – Далеко ли путь держите, Ася?

- Да как сказать… Сначала - далеко, но не сложилось. Каблук ...

- Очевидно, он титановый и ему ничего не будет.

- Ему-то ничего, а у меня аура нарушилась.

- Предлагаю ее восстановить в ближайшем кафе за чашкой кофе, - нашелся Пеленин, - если вы не против составить мне компанию.

Ася задумалась, полагая, что должно последовать уточнение об оплате предстоящего мероприятия. В Европе в заведениях общепита принято каждому платить за себя, как доказательство собственной состоятельности. Но они находились на нейтральной территории, и она смутно надеялась на варварские обычаи ее обитателей.

По этой незначительной паузе в ответе женщины Пеленин догадался о расплывчатости своего предложения и спохватился:

- Я угощаю.

Обретя устойчивость и на тротуаре, и в мыслях Ася дала согласие на эскорт Пеленина. Получив нежданное изящное сопровождение, он невольно перевоплотился из независимого денди в светского бонвивана. Следовало продолжать непринужденную игру ради самой игры, независимо от ее финала.

Они двинулись в прежнем направлении, но уже, как обычная пара симпатичных людей, которые теперь в большом количестве встречаются на улицах наших городов в рабочее время. Эти люди не обременены заботами ни о пропитании, ни о детях, ни о завтрашнем дне. Их могли беспокоить, разве что курс доллара, погода и необходимость очередного обслуживания любимого автомобиля.

По внешнему виду и непринужденной походке их можно было принять за давно не видевшихся старых знакомых: бывших сокурсников одного из столичных вузов или коллег по фирме. Их разговор прерывался паузами, в момент которых какой-нибудь гипнотизер, вроде Вольфа Мессинга, мог уловить, как мозг мужчины подбирает подходящие темы, а в голове женщины – роятся вопросы, которые ей хотелось бы задать спутнику, но было еще не совсем удобно.

«Ася, а поэтов знаете ли вы стихи? Нет, это уже было у Клячкина. А вы бывали на Красной Поляне? Тоже глупо. Если не бывала, что - рекламировать её что ли? А, знаете, сколько раз американцы высаживались на Луну? Нет, во «Что, где, когда» играть не будем. А, может, предложить ей сразу…», - так думал немолодой повеса, идя по свежемощеной мостовой.

«Симпатичный он парень и брюнет... Женат или в отношениях? Печатается много и еще преподает. Сколько же зарабатывает? Попросит телефон после кофепития, или я его не зацеплю? Какие ему нравятся: любознательные или загадочные? Ах, милый, что б тебе я сделала!» - мешалось в голове Аси.

Они шли, посматривая по сторонам и пытаясь за необязательным разговором понять сущность друг друга. Кафе располагалось не так далеко, но этот путь им хотелось продлить, чтобы каждая фраза осталась в их жизни до самой старости, когда они, возможно, будут вспоминать, сидя у камина в своем загородном поместье: «Как важно все, что ты сказала! Все, что в ответ ты промычал…».

- Ася, а вы бывали в Майами? – наконец, спросил Пеленин.

- Майами? Это, кажется, во Флориде? – блеснула знанием географии Ася.

- Да, на восточном побережье.

- Это, где рядом на острове виллы наших олигархов и звезд?

- Да, - подтвердил он, - Пугачевых, Киркоровых, Абрамовичей…

- Нет, не бывала.

- Я тоже.

- А хотели бы побывать? – спросила Ася.

Пеленин задумался. Если сказать «хочу», она может поймать на слове и раскрутить на тур по Америке. Билет в оба конца – тридцать тысяч. Отели, перелеты-переезды - по сто долларов в день. Еда, выпивка, развлечения – еще по сто. Лететь, так на двадцать дней! Итого: четыре тысячи баксов. А на двоих – все восемь, и платить придется мне.

- Нет, - ответил он. – Там слишком жарко, а я не переношу воздух из холодильников, то бишь - кондиционеров. Он сушит гортань и связки.

- Да-да, я понимаю. Для чтения лекций связки нужно держать в рабочем состоянии, - сказала она и подумала: «Жаль, что он такой нежный. Я могла бы взять его с собой на Багамы вместо Славы. Он уже два раза там был, и в третий - ему будет скучно».

«Опять Бычков, со своими лекциями! - думал Пеленин. – За какой-то час милого щебетания он берет со слушателей по две штуки! Вот это ловкач! Но пускай она подольше тешит себя надеждой. Когда-нибудь открою ей глаза на ошибочку, посмотрю, как она будет рада!».

- Вы над чем-нибудь сейчас работаете? – робко спросила Ася, боясь вторгнуться в святая святых – творческий мир поэта.

- Конечно, и сейчас, и присно, и в любой момент, - живо откликнулся Пеленин. – Вот говорю с вами, а процесс продолжается. Всякое движение материи и эманации духа – все идет в строку. Знаете, в каком мусоре порой растут стихи? Ужас! Ради одного слова перекопаешь его тонны, извозишься, как, извините, бомж. Но, если что-то путевое получается, и народ это принимает, омоешься лучами славы, и - ни грязи на тебе, ни запаха.

Женщина, было, поморщилась, но тут же исправились:

- Как интересно! Но бывают, наверно, и моменты вдохновения?

- Да, бывают. Вдруг находятся легкие рифмы, руки сами тянутся к клавиатуре, и стихи свободно текут. Очень помогает владение печатью вслепую. Бывало, ночью сядешь в кровати, не зажигая свет, чтобы не спугнуть музу, схватишь ноут и ну - печатать!

- Понимаю. У меня тоже бывают такие моменты. Иногда ночью вскакиваю от наплывающих во сне образов, хватаю уголь, фломастер или что под руку попадется и ну – чертить на обоях! Мне тоже свет зажигать не надо, - ночью с улицы фонарь от аптеки светит.

«Прямо, как у Блока…», - подумал Пеленин и сказал:
-  На обоях? И часто это бывает с вами? Вы – художник?

- Ах, не волнуйтесь. Это бывает редко, только когда новые обои наклею… Если старые зарисованы так, что места свободного не найдешь, меняю их и мараю по новой.

- И получается что-нибудь стоящее? Вы выставляетесь?

- Да у меня было несколько выставок на Винзаводе. Не слышали: «Ночные видения» Аси Голод.

- Ой, слушайте – рифма пришла, - встрепенулся Пеленин и прочитал нараспев: - Ночные бредни Аси Голод бьют по мозгам, как тяжкий молот.

- Здорово! Именно такой эффект мои работы производят на критиков.

- Так, мы с вами оба из творческих цехов! - резюмировал Пеленин. - Это приятно. Представляете, какой синтез может возникнуть от слияния наших … э-э муз.

- Возможно. Известно же, что в древнегреческих мифах однополые союзы были в порядке вещей.

«Интересно, - подумал Пеленин, - не была ли Ася когда-то мужчиной? Уж очень быстро она провела связь с Древней Грецией».

- О! Вы знаете мифологию? – решил он ближе подойти к этой теме. Не раскроет ли новая знакомая некие секреты своей биографии.

- Увы, весьма скромно. Только, как художник, черпающий из чистых источников, в том числе, из античных.

Такое заявление успокоило Пеленина, и он не стал «копать» в интимном направлении. А пусть бы - и бывший мужчина, сейчас-то - видная женщина!

Действительно, стать Аси выдавала присутствие в ее генеалогии хороших корней или, точнее, ветвей, ибо корней у генеалогического дерева не бывает, и растет оно прямо в воздухе, как висячие острова в фильме «Аватар».

Ее комплекция была сравнима с точеной фигурой чемпионки мира по художественной гимнастике, которую принимали не только в Думе, но и в Кремле, а живой ум и манеры отсылали воображение к современникам императрицы Екатерины из рода Воронцовых. Чувствовалось, - общение с этой особой требовало такта, литературного языка и энциклопедических знаний.

По крайней мере, интуиция и воображение Пеленина слепили ему такой образ Аси. Насколько интуиция бывает точной, знают только физиогномисты, которыми являются гадалки и ведуны. Астрологи так же претендуют на точность предсказаний, но им требуется много времени для сложных расчетов, поскольку траектории движения планет – область точной науки астрономии, а знание о результатах их взаимодействия, влияющего на будущее каждого человека, - наука в квадрате, а то и в кубе.

То, что астрология сложнейшая наука, Пеленин знал из личного опыта. На заре безоблачной юности он пытался проникнуть в ее глубины, но сил хватило лишь на то, чтобы только слегка прикоснуться к ее холодной поверхности. Возможно, его главным мотивом тогда было желание приобщиться к сакральному знанию и глобальному сонму астрологов.

В то же время, гранит этой науки ледяной, как космос, притягивал своей утонченной структурой, подобно игрушкам Снежной королевы, заворожившим Кая. Но Пеленин, уже «замерзая», встретил среди студентов, точнее – астрологентов, родственную, алчущую чистых знаний душу. От слияния двух душ произошло невероятное: астрологический холод отступил, пришло весеннее потепление, время, когда люди головы теряют, и монолитный гранит науки начал таять, рассыпаться и превращаться в мокрый песок.

Увы, это слияние привело не к желаемому вечному сиянию, а лишь к короткой вспышке. Так человеческая слабость и податливость страстям губят таланты и превращают их в банальных потребителей готовой продукции, в том числе, интеллектуальной.

Кафе было простой «стекляшкой» под скромным названием «О! Дуванчик», но с ценами совсем не скромными. Обычные плюшки и кофе здесь были в два раза дороже, чем в других заведениях. Впрочем, цены кажутся высокими тем, кто никогда не бывал за рубежом.

Попав в Европу или Америку, наш гражданин, изучая меню в обычной закусочной, лихорадочно пересчитывает цены на отечественные деревянные и в ужасе понимает: то, что ему предлагают здесь, на родине стоит в два-три раза дешевле. Возвращаясь же в отечество после длительного пребывания за границей, человек чувствует себя почти нуворишем.

Пеленин проходил это не единожды, поэтому к ресторанным счетам относился спокойно. Лишь однажды, будучи молодым пижоном, выстояв в буфете крупного столичного театра очередь за стопкой коньяка, который ему буфетчик рекомендовал, как самый лучший, он чуть не потерял душевное равновесие, услышав ее цену, равную стоимости бутылки армянского трехзвездочного, который, как известно, предпочитал другим сортам У.Черчиль.

Зато сервис в «О! Дуванчике» был на высоте: мамаш с плачущими детьми, как и дамочек со вздорными карманными собачками, сюда не пускали. У тех, кто все же проникал в священное место справления естественной потребности, детей и собачек отбирали, увозили к заливу Лаперуза и бросали с крутого бережка. Об этом, по крайней мере, гласило уведомление при входе в кафе.

По случаю довольно раннего времени посетителей в кафе еще не было. Подойдя к столику у окна, Пеленин отодвинул стул, предлагая даме занять место с видом на улицу, зная, что ее лицо будет освещено. Сам же сел напротив, лелея надежду спрятать в тени ранние морщины на лице - следы эмоций и его холерического темперамента.

Одно время Пеленина занимала проблема своего психического устройства. Знакомясь с теорией предмета в учебниках по психологии, он пришел в некоторое замешательство. Как оказалось, ученые не выработали единой системы для определения психотипа человека.

Когда психология только обретала черты отдельной науки, появилось несколько классификаций психотипов. Пеленин стоял на перепутье, чью теорию выбрать: Фрейда, Юнга, Шелдона, Фромма? Именно тогда в школе астрологии их фанатичный препод доказывал, что К.Г.Юнг связывал свою систему с законами астрологии.

Почитав об этом в разных источниках, Пеленин уяснил, что Юнг только пытался приспособить астрологические расчеты, точнее знаки зодиака к своей классификации темпераментов. Но, поскольку достоверной статистики, подтверждавшей их связь, ему получить не удалось, он оставил эту идею на откуп и поныне враждующих сторонников и противников астрологии как науки.

Тем не менее, выбор Пеленина пал на систему Юнга, в которой существовал тип «интуитивный экстраверт», и он причислил к нему себя.

Что ж, интуиция редко подводила его и иногда давала материальные плоды. Например, глядя как-то по телевизору на испытание спорткара в аэродинамической трубе, его осенило. По-научному, у него произошел инсайт: трубу надо направить вертикально вверх, тогда в струе воздуха можно будет тренировать парашютистов. Подав в патентное бюро заявку на «новое использование известного оборудования», он получил премию.

Правда, что касается интуиции в приложении к физиогномике, у Пеленина бывали и проколы. Взять хотя бы последнюю его подругу Людмилу или, как дразнил ее вслед за гоголевским Ноздревым его приятель Алексей, «Милку, суку брудастую». И, хотя с русской борзой у нее было сходство лишь в излишней стройности, бруд у нее точно не было, но выделялись превосходные полновесные груди.

Она была тиха и молчалива, понимала его с полуслова и делала все быстро и точно, что в постели, что в быту. Но, как ни долго счастье длится, везде преследует нас рок… В одном, не предвещавшем ничего плохого разговоре, Мила сорвалась на повышенный тон и выдала себя.

Оказалось, она прилагала невероятные усилия, чтобы казаться образцовой подругой, в надежде на то, что Пеленин сделает ей предложение руки, сердца и пароля к кредитной карте. Но поняла: он «просто негодяй бесчувственный» и хлопнула дверью. «Такая симпатичная, не знал он, что змея».

Однако, что ни делается, все к лучшему. Испытав очередное разочарование и расставшись с прагматичной Милой, Пеленин не очерствел душой, но остался таким же романтиком, верящим в то, что когда-нибудь ему придется покупать в лавке, торгующей мерным лоскутом, рулоны красной ткани, чтобы сшить паруса для своего «Секрета».

Вот и сейчас, любуясь грацией, с которой Ася приняла позу на предложенном ей стуле, он подумал: это - Ассоль! Правда, немедленно бежать в «Ткани» за парусиной он не собирался. Это желание должно было сначала прорасти, как листок, что пробивается из горошины, лежащей на тряпочке в блюдце с водой. Вот, когда он вызреет в длинный вьющийся и разветвленный стебель, цепляющийся за любую неровность своими лапками-завитками, когда длина его станет такой, что вершина скроется в облаках, вот тогда…

Мысль о том, что будет «тогда», Пеленин, привычно отложил на потом. И хотя в своих фантазиях о будущем жизнеустройстве брак и семья имели конкретное воплощение наподобие «Черного квадрата», его темперамент все время заводил его в дебри «Герники». Найдется ли такая личность, что удержит его от разрушения вожделенного, собираемого по кирпичику, домашнего очага, - было тайной покрытой мраком астрологического тумана.

Несмотря на наличие коварных подводных рифов в жизненном плавании, надежда на то, что желанный берег выйдет из упомянутого тумана, не оставляла Пеленина. Вот и сейчас, находясь под очарованием внешнего флера Аси-Ассоль, Пеленин не мог видеть всего, что скрывается под ним в глубинах неизведанного, таинственного духовного мира новой знакомой, влекущего любознательного мужчину.

Ася понимала состояние сидящего визави мужчины и была готова приоткрыть свое внутреннее содержание. Внешнюю оболочку или «сосуд», в котором, должен мерцать огонь, она уже приоткрыла с помощью максимально глубокого декольте. Пеленин все же не торопился углубляться в темноту неизведанного, боясь испытать разочарование в отсутствие ожидаемого света.

- Итак, Ася, вы человек творческий и вам не чуждо все новое, что вы можете использовать в процессе создания своих, так сказать, сонных произведений, - продолжил общую тему Пеленин.

- О, да, - согласилась Ася. – Так уж получается, что всякое лыко у меня идет в строку, то есть, в картину. Впрочем, так же, как и у вас. Что вижу, то и пишу. Вернее, мое подсознание, переварив увиденное в далеком и близком прошлом, выплескивает все на холст моего сна. Мне остается только вовремя проснуться и, не отвлекаясь на какие-нибудь мелочи, вроде естественных отправлений, быстро перенести содержание сновидений на ближайшую поверхность.

- А бумага или холст в роли такой поверхности не подходят?

- Увы, мне не хватает ограниченного пространства. Изображение просится на все свободные плоские поверхности, и я не могу удержаться. Иногда приходится пачкать и окна…

- Это прекрасно! – без тени иронии воскликнул Пеленин. – Этот ваш вдохновенный порыв, когда ничего, кроме стремления запечатлеть вспыхнувшую в воображении картину, не существует, мне знаком. Но об этом я уже говорил…

В это время подошел молодой официант с выражением неприязни на лице. Ранние посетители его явно раздражали, и это невольно отражалось в его поведении. По обыкновению, он не скрывал своего недовольства: либо попал на эту работу случайно, либо был настолько горд, что на чаевые не рассчитывал.

Диктуя заказ, Пеленин продемонстрировал парню удовольствие от общения с ним, надеясь вызвать у того адекватную реакцию. Однако гордец никак не отреагировал. Пеленина это слегка задело, но он решил не заострять внимание на поведении юноши и, как ни в чем не бывало, продолжил погружение в глубины Асиной души.

- Знаете, Ася, мне ваша искренность мила, - сказал он, глядя в миндалевидные зеленоватые слегка глаза женщины. – Редко встретишь человека, умеющего рассказать так просто о своем самом сокровенном моменте жизни. Скажите, а, будь кто-то рядом с вами в момент спонтанного пробуждения и порыва творить, его присутствие помешало бы вам или наоборот помогло б?

- Вы хотите узнать, не одна ли я провожу ночь? Сплю я в одиночестве именно ради того, чтобы никто не помешал моим сомнамбулическим выходкам. Но бойфренд у меня есть.

- О! Вы опережаете ход моих мыслей. «Хорошо, когда в желтую кофту душа человека укутана». То есть, когда есть кто-то, согревающий его своим теплом и заботой. Насколько хуже тому, кто, «как маяк у пристани», маячит-мается один, - сказал Пеленин и, сделав многозначительную паузу, добавил: - У одинокого человека исчезает цель жизни, его тепло пропадает втуне.

- Вы – и один? Что-то не верится. Поэты люди общительные, всегда в центре внимания.

- Ах, не скажите. Быть в центре внимания толпы и в центре орбиты близкого человека – разные вещи. Бывает, стоишь, «как в чистом поле, в людном городе», по-человечески никому не нужный. Да что там говорить. Возьмите десяток известных поэтов и посмотрите на них не «через призму поэзии, призму музыки, призму любви», а в микроскоп, как «Линней смотрел на одноклеточных».
 
Увидите: только у половины из них розовая аура, благоухающая обаянием взаимного чувства. Остальные будут светиться холодновато-голубым светом отчуждения и одиночества. Увы, я не попадаю в число счастливчиков, - Пеленин сделал паузу, собираясь с мыслями. - Некоторые утверждают, что одиночество прекрасно. Или они лукавят, или примитивно путают два понятия: одиночество и уединение. Лишь немногие, вроде, О’Генри в шумных кабачках или Пушкин средь шумного бала могли творить.

Уединение, вот что имеют ввиду страждущие мира и покоя. Некоторые писатели, изобретатели, ученые, спасаясь от суеты городов запираются в мастерских, кабинетах или уезжают, куда подальше. Вот, Ленин уединился в шалаше на границе с Финляндией и сочинил рассказ «Государство и революция». Причем, он не был одинок, его душа была согрета невидимым присутствием двух женских сердец.

- Значит ли это, что вы находитесь в поисках музы или страдаете в её ожидании? Такого рода треволнения – удел страстных, одухотворенных натур. Я проходила через это и не раз, - сказала Ася, глядя мимо Пеленина в окно.

В ее душе возникло смутное волнение, будто она вспоминала проблемы, которые ей удалось некогда преодолеть. Возможно, в словах Пеленина она услышала тревожное: «SOS: спасите наши души!». Смогла бы она повторить попытку спасения еще одной неприкаянной души, если та действительно угасает от одиночества? Ответить на этот вопрос предстояло в ближайшее время. Но Ася не торопилась с решением и даже старалась его оттянуть, чтобы оно не было скороспелым и опрометчивым, что свойственно лишь юным особам.

- Насчет одухотворенности не мне судить, - скромно опустил глаза Пеленин. – Что касается страстей…

В это время подошел юноша с подносом и стал расставлять на столе чашки с кофе и блюдца с плюшками. Пеленин поблагодарил официанта, но мысль потерял или не захотел ее развивать, и заговорил об аромате «арабики» в сочетании с запахом свежей выпечки.

В начале поглощения скромных яств беседа прервалась, но в продолжение трапезы собеседники обменивались репликами полными единства их мнений о способностях кулинаров.

- Чудесный кофе, - дал свою оценку напитка Пеленин.

- Недурственный, - подтвердила его мнение Ася.

- Как им удается сделать такие воздушные круассаны! – продолжил Пеленин, будто до этого ел только засохшие или заплесневелые.

- Да, подобные я ела в бистро на Монмартре три года назад, - вторила ему Ася.

Так, стараясь не задеть чувств сотрапезника, обходя возможные подводные рифы противоречий, они, в терминах психологии Э.Фромма, «поглаживали» друг друга, чтобы сохранить подольше приятные моменты.

Как ни растягивай удовольствие - всему приходит конец. Расплатившись, Пеленин с Асей вышли на свежий, еще не отравленный смогом воздух, в летний сверкающий день. Довольные началом ни к чему не обязывающего знакомства, они двинулись в неопределенном направлении.

Легкость откровенного общения знакома тем, кто часто ездит в поездах на дальние расстояния. Эффект исповеди «случайному», анонимному собеседнику многократно описан в разных произведениях. Незнакомому попутчику легко рассказывать о наболевшем или сокровенном, не ожидая сочувствия или дельного совета, но лишь для того, чтобы «облегчить душу», выговориться.

Подобные задушевные беседы в свое время проводили комиссары в пыльных шлемах, заменившие православным большевикам, стрелявших в православных же белогвардейцев, батюшек из храмов.

…Только со стороны могло показаться, что разговор наших знакомцев походил на «поездную» исповедь. Но, чем дольше они ощущали близость друг друга, тем сильнее между ними действовали невидимые гравитационные силы влечения. Их разговор теперь мог быть ни о чем, «для них одних едва заметный». Смысл слов был уже неважен, ибо он находился «между строк».

- Если вы теперь свободны, мы можем пойти в парк, тут неподалеку, -- предложил он.

- Отчего же не пойти, можем и прогуляться, - ответила она. – Только не подумайте, что я совсем свободна. Я уже говорила, что у меня есть человек, который согревает меня одним своим присутствием.

Они свернули  с тротуара на еще не оккупированную плиткой асфальтированную дорожку, ведущую в низину.

- … Присутствием? – удивился Пеленин. – А на большее он не способен?

- Да нет же. Он довольно способный молодой человек.

- Молодой? Моложе вас? – в голосе Пеленина послышались ревнивые нотки.

- Немного моложе, но не это главное. Слава просто мастер на все руки. Однажды я купила кровать в большом сетевом магазине, а он тоже что-то купил и нес к выходу. Спросил, не надо ли помочь погрузить в машину тяжелые упаковки. Я не люблю, когда мне предлагают помощь незнакомые мужчины, но этот не был похож на услужливых завсегдатаев-извозчиков. Когда он уложил в машину коробки, спросил, есть ли дома кто-то, кто сможет собрать кровать. Я поняла, что это судьба и пригласила его к себе.

- И с тех пор он собирает вам мебель…

- Не только мебель. Он установил карнизы с гардинами, развесил картины, починил комп. Словом, мне не надо искать мастеров для налаживания быта, остается лишь готовить еду.

- Это единственный способ оплаты его услуг? – спросил Пеленин и невольно поморщился.

- Однако, как вы любознательны! На этот вопрос, я полагаю, отвечать необязательно. Он женат, но сил у него вполне хватает не только для жены.

«Вот прохвост, - подумал Пеленин. – Из двух рук кормится, а кто-то с голоду сохнет».

- Вы, наверное, подумали, что я поддерживаю адюльтер, - Ася поглядела на собеседника, прищурив глаза. – Отнюдь. У нас нет взаимного чувства, но, как говорят медики, «в общей терапии вместе с другими средствами» периодическая близость с мужчиной помогает женщине избежать опасных патологий. Вам перечислить - каких?

- Спасибо! Я догадываюсь каких, - сказал Пеленин и подумал: «я бы не отказался заняться регулярной поддержкой здоровья этой милой кобылки». – Что ж, - это многих славный путь. В браке, при нормальных отношениях, как известно, супруги болеют меньше, чем одинокие люди. Но разве это заменяет духовное здоровье? Существование этого юноши греет, но вдохновляет ли вас? Оргазм – хорошо, но испытываете ли вы при этом духовный подъем, катарсис или вдохновение?

- Увы, кроме хорошей разрядки, близость с ним мне ничего не дает.

Пеленин чуть не подпрыгнул от радости: эту нишу в жизни Аси он вполне мог бы заполнить. Даст ли она ему шанс, а может и большее, в этом была основная интрига. Мысли засуетились в его голове, и прошло несколько мгновений, прежде чем они выстроились в правильную очередь, как очередь в магазин за водкой в мрачную эпоху борьбы с пьянством и алкоголизмом.

- Представляю, как это обедняет жизнь и творчество, - решил начать свой гамбит Пеленин.- Думаю, если бы мы стали друзьями, ваша, да и моя жизнь заиграли бы яркими красками.

- Вы уверены? – благосклонно улыбнулась Ася, в тайне радуясь этой возможности. – На чем же основана ваша уверенность во взаимном обогащении? Вы работали на обогатительной фабрике?

- Не на фабрике. Я старатель-одиночка, - принял ее тон Пеленин. - Люди – не руда, скорее, наоборот: вы крупица, я крупица – нас, похожих, двое. Но мы очень даже выделяемся на общем фоне этого э-э … песчаного берега.

Дорожка вела наших путников в ложок, где раздваивалась: вверх по течению ручья, протекавшего по дну оврага, и вниз. Они двинулись по той, - что шла вниз и подходила к узкой полосе песчаного берега так близко, что в прозрачной воде можно было разглядеть длинные голубоватые листья травы, выстилающей дно ручья.

С первого взгляда их можно было принять за волосы русалки, прыгнувшей в воду «рыбкой» и застрявшей головой в ржавой куче металлолома, но затем иллюзия проходила, и листья становились похожими на змей, извивающихся в надежде укусить какого-нибудь зазевавшегося купальщика.

- Ася, - нарушил их общую задумчивость Пеленин. – Вы что-то увидели в этом пейзаже?

- Бежит ручей, а на песке, очевидно, ребенок отметился ножкой босой. В воде камешки, как денежки неизвестного достоинства, вокруг дерева… - задумчиво произнесла Ася. – Может быть, во сне мне привидится более красочный сюжет на эту тему.

- Здорово! У вас все сны цветные?

- Не все. Бывают разных оттенков и серого, и белого, и красного.

«Представляю себе светло-серый ручей с берегами из темно-серого киселя, - подумал Пеленин.

На дорожке показался идущий навстречу пожилой мужчина, держа на поводке такого же немолодого спаниеля. Поравнявшись с ними, старик церемонно приподнял шляпу и поздоровался. Собака быстро обнюхала ноги встречных путников, фыркнула и засеменила дальше.

- По-моему, собачка выразила удовольствие от встречи с вами, - сказал Пеленин.

- Если это был кобель, то ничего удивительного.

- Понимаю: феромоны! Правда, вы источаете, скорее, аромат индийских благовоний. Или я ошибаюсь?

- Нет, не ошибаетесь. У меня дома  пахнет тлеющим сандалом. Я часто бываю в лавке возле музея Рериха.

- О, вы почитательница индийской культуры? «Махабхарата», Тадж Махал, Субраманиам, ситар, барабаны табла…

- Обширные у вас познания об Индии, - улыбнулась Ася. - Могли бы добавить: Киплинг, Радж Капур, Ганди.

"Еще не хватало говорить сейчас об Индии," - подумал Пеленин, но промолчал.

Между тем они подошли к небольшой площадке со скамейкой, и Пеленин предложил присесть. С этого места за лощиной открывался вид на обширное пространство: не то пустырь, не то заброшенное поле. Никого на этом поле видно не было и, несмотря на светлый день, его вид навевал пасмурное настроение, тоску по рациональному использованию земли. Вот бы заколосилась на этом поле рожь!

- Не шутите, Ася. Всё об Индии знают лишь Рерихи и другие специалисты. Лучше посмотрите на это поле. Представьте, что оно когда-то было засеяно рожью, и там, но не над пропастью, сидел Ваня-коробейник и его Катя.

Как вы думаете, смогла бы та рожь сохранить тайну их взаимодействия? Ведь средняя высота колосьев ржи в средней полосе 70-80 см. Какая же она «высокая»? Да к тому же сеяли ее мужики, разбрасывая семена из туеса веером, что не давало равномерной всхожести, и спрятаться в такой прореженной ниве едва ли было можно.

- Вы хотите сказать, что им надо было выбрать поле кукурузы? Но «царица полей» у нас тогда не росла, а во времена Хрущева коробейники уже разъезжали на машинах.

- Резонно. Очевидно, Некрасову не попался на глаза стог сена или рифма не нашлась. Вот он и использовал рожь. Впрочем, сено не так романтично звучит… Было бы приблизительно так: Подойди к стогу с соломою! Там до ночки погожу. А дальше – Запахнись, ты стог с соломою, тайну свято сохрани!

- Все смеетесь? А ведь конец той «песенки», как вы знаете, отнюдь не радужный.

- Да-да, поэма написана под впечатлением от судебного процесса над лесником, застрелившим Ваню и его наставника Тихоныча. Уж больно леснику хотелось выйти в общество и гульнуть. Одичал в лесу-то, да и оклад был, видно, маленький, вот и пошел на лихоимство.

- Возможно, - сказала Ася и положила ногу на ногу, обнажив до середины загорелые бедра. Пеленин, не сводя глаз с этой красоты, сглотнул густую слюну и положил левую руку на спинку скамьи за спиной Аси.

Кто только не писал, не рассуждал на тему загадки или, скорее, интриги, вызываемой «полуобнаженкой». Почему сотни максимально обнаженных женских тел на пляже не вызывают такого волнения у мужчины, как минимально прикрытые, якобы, юбкой бедра девушек? У каждого будущего мужчины по мере созревания растет интерес к тому, что скрывает ткань, покрывающая ноги женщины.

Что там выше, за ее кромкой? Чем заканчиваются бедра или, точнее, откуда они растут? Что находится в их «развилке», если не то же, что у мужчин? Взрослея, получая ответ на эти вопросы из разных источников и из личного опыта, нормальный мужчина с развитым познавательным интересом не удовлетворяется полученными знаниями и стремится при любом удобном случае приподнять очередную завесу. Увы, он каждый раз убеждается: под юбкой все женщины устроены почти одинаково. Но, как ни странно, мужчина все равно не в силах преодолеть вожделения при виде полуприкрытых бедер женщины.

Наш герой мог бы загореться желанием, однако его воля, связанная высоким тоном общения, удержала поток адреналина, брызнувшего в кровь, и не дала действовать по-дикарски. Единственное, от чего он не мог удержаться, это от того, чтобы придвинуться к Асе поближе.

- Жаль, конечно, коробейника Ваню и, оставшуюся обесчещенной, Катю, - Пеленин сделал вид, будто его действительно интересует судьба продавца и покупательницы «штуки ситцу, ленты алой и пояска», заплатившей за все, якобы, лишь поцелуем и полуштофиком водки. - Но и суд, оправдавший убийцу, понять можно. Во-первых, следователи, обыскав лесника, денег, взятых у его жертв, «не нашли». То ли коррупция уже процветала в царской России, то ли кабацкие дружки их пропили. А, во-вторых, чистосердечное признание помогло: убил, мол, по ошибке, приняв торгашей за бекасов.

Ася слушала нового приятеля вполуха. Намного больше ее интересовало дальнейшее развитие событий: куда теперь они отправятся и как быстро Мите удастся ее охмурить. До этого времени ее опыт сводился к двум случаям «спасения одинокой души» и одному – «из благодарности и для здоровья». Теперь, как она поняла, речь идет о наполнении ее духовного мира. Что ж, она не против попасть на «пир духа», если Митя знает, как его устроить. Пока, история с гибелью коробейников, упомянутая им, не казалась ей даже холодной закуской на этом пиру.

- Скажите, если не секрет, - осмелела Ася, - а вы сами могли бы предаться страсти, разумеется, взаимной с девушкой прямо на земле в зарослях злаков? Это же так не эстетично и не гигиенично.

- Страсти? Если вы испытывали взаимную страсть, то едва ли задали бы такой вопрос, - сказал Пеленин. – Страсть означает затмение разума, отключение воли. Во время вскипания страсти, то есть, дикого желания, происходит отлив крови из головного мозга в нижние части тела. Да мне приходилось испытывать страсть, терять сознание и буквально сливаться с предметом вожделения, не выбирая места: на подоконнике в подъезде, в сугробе при тридцатиградусном морозе, в купе, на верхней полке, на колючей хвое под этой… елью… Извините, что-то я развспоминался…

- Вы забыли про самолет.

- Этого не было, выдумывать не буду.

- А поучиться властвовать собой не пробовали?

- Хм, испокон веку это советовали девушке, - удивился Пеленин. - Помните Онегин поучал Татьяну: "Учитесь властвовать собой...". Ведь если женщина не захочет… Вернее, если она не испытывает влечения к партнеру, то и настоящая страсть не возникнет.

- Так, цель соблазнителя, - зародить искру в душе жертвы?

- Помилуйте! Жертвы кого, чего? Вы живете под впечатлением от «Мухи-Цокотухи»? Ведь в результате «слияния в экстазе» оба получают эмоциональный, духовный заряд. Даже, если, в некотором роде, со знаком минус.

- Выходит, «побочный продукт страсти», получаемый  женщиной, - благо для нее? – в голосе Аси звучала насмешка.

Пеленин отвернулся от собеседницы, потеряв интерес к объяснениям. Однако, поняв, что будет невежливо промолчать, проговорил безразлично:

- Да, как говорят ученые, отрицательный результат, если его не прервать грубым вмешательством, будет положительным для демографии.

Оба почувствовали, что находиться без движения становится тяжко, и, не сговариваясь, встали. Теперь дорожка вела их вниз по течению ручья под сень старых лип. Медовый запах их цветов обволакивал, кружил голову и был так притягателен, что люди, уже пройдя под липами, возвращались, чтобы еще раз вдохнуть и напитаться волшебным ароматом цветов.

- Какой чудесный парк, - сказала Ася. – А я здесь раньше не бывала, все мимо проходила, все торопилась куда-то. Как мило, что вы меня познакомили с этим оазисом мира и покоя!

- Пожалуйста! – воспрянул Пеленин. – Теперь на вашей карте нет белых пятен, можете посещать этот уединенный уголок в минуты горестных или радостных раздумий. И я был бы рад, если бы вы делали это в компании со мной.

- С удовольствием. Мне с вами легко и интересно. Куда теперь меня повлечет ваша фантазия?

- Спасибо за комплимент! – сказал Пеленин. – Теперь мы… На вас нет купальника?

- Нет, я не собиралась купаться.

- Так, я не купаться хотел предложить, а просто позагорать. Рядом есть запруда, на берегу которой образовалось некое подобие пляжа. Почему-то в жару у воды человеку раздеться вполне естественно, будто он собирается купаться или уже вылез из воды. У нас ведь как? «Лишь только подснежник распустится в срок», народ свои бледные тела торопится подставить солнцу и молит его: «золотыми лучами обжигай!». Пусть я сгорю, зато раньше других… Думаю, вы не из таких.

- Естественно. Я предпочитаю поддерживать загар на островах или на южном берегу Средиземноморья.

- То-то я смотрю, у вас знакомый оттенок цвета кожи. Я такой получил в Тунисе два года назад.

- И причем тут купальник? Для ровного загара он совсем не нужен.

- Да, я наблюдаю тенденцию к «первобытному» поведению на пляже у европейцев. У вас тоже нет стыдливости, которую нам прививают в детстве?

- Вот именно, прививают. До трех лет все дети – малыши-голыши бесполые. Их можно брать в общую баню или плескаться с ними на пляже, и никто не обратит на это внимания. Но наступает момент, когда малыши превращаются в мальчиков и девочек, их облачают в трусы и разводят по комнатам с буквами «М» и «Ж». Так взрослые формируют комплекс стыдливости и вдобавок, - повышенный интерес к скрываемым частям тела.

- У вас этого комплекса вообще не было, или вы избавились от него самостоятельно?

- В детстве не было, - Ася задумалась: стоит ли углубляться в подробности своего допубертатного периода. Но решила покончить с этой темой разом. - Мои родители медики, поэтому в доме полно литературы и красочных атласов с изображением не только внешнего устройства человека, но и внутреннего. Родители всегда спали без одежды и утром ходили по квартире голые для закалки. Ну, и я, естественно, - тоже. В остальное время, конечно, мы были одетыми.

- Это здорово! А главное, у вас, видимо, никогда не возникало повышенного интереса к взаимоотношениям с мальчиками, юношами и мужчинами. Ведь вы об их строении знали все.

- Как сказать. Одно дело - теория, другое – в живую познавать человека. При этом появляются ощущения, запахи, эмоции, игра гормонов.

- Понятно. Но здесь на запруде, представь вы свое тело на всеобщее обозрение, произвели бы эффект теракта.

Солнце проходило зенит, теплый ветерок доносил с пустыря запах скошенного сена, тлеющей стерни, а иногда – горящих формальдегидных смол. Надо было менять обстановку, и Пеленин вспомнил, что давно хотел навестить своего приятеля, художника Шемяковича.

- Ася, а не хотите ли наведаться со мной в одно замечательное место, мастерскую Шемяковича? Если, конечно, вы не устали. Здесь не далеко, возьмем машину.

- Удобно ли это? Без приглашения. И, кто этот Шемякович?

- Вы о нем не слышали? О, это известный авангардист бывшего андеграунда из объединения «21 Подмосковный художник». Поскольку весь андеграунд вышел на поверхность, он теперь мало кому известен. Тем не менее, он остался интересным человечком.

- Если только ненадолго… - ответила Ася.

- Да, да. Он всегда ждет гостей, чтобы хоть кто-то оценил его новые творения. Посмотрим, скажем пару комплиментов и уйдем. Правда, с пустыми руками идти к нему неудобно, поэтому заглянем сперва в магазин.

С этими словами Пеленин повел Асю к выходу из парка. Вскоре, перейдя дорогу, они оказались у «минимаркета», где можно было запастись и вином, и незатейливой закуской. Сделав покупки, они вышли на дорогу и остановили первую попавшуюся машину.

Это была «девятка» Волжского завода, видавшая виды. Чтобы не ждать другой оказии, Пеленин решил ехать в ней. За рулем сидел солидный лысоватый мужчина с усами и приветливой улыбкой.

- Куда путь держим? - спросил он через открытое окно.

- Нам на Камышовую набережную, пятнадцать минут езды, - ответил Пеленин.

- Четыре сотни, - по всему, водила был опытным.

- Двести пятьдесят!

- Триста.

- Поехали, - согласился Пеленин и открыл заднюю дверь машины.

Он сел с Асей на заднее сидение, стараясь не касаться ее плеча. Близость ее тела с открытой в декольте грудью и точеными коленками мешала ему сосредоточиться на маршруте, который надо было подсказывать бомбиле. Тем не менее, он успел перечислить ему названия улиц для быстрого проезда, затем откинулся на спинку сидения и предался мечтам о развитии отношений с соседкой.

- А я, кажется, видел вас по телевизору, - вдруг сказал водила, поглядывая в зеркало над лобовым стеклом. – Вы давали интервью худосочной даме в абсолютно белой палате. Такие бывают в психбольницах. Кажется, она  называла вас Викентий. Я запомнил потому, что уж больно редкое имя. Вас в школе, наверное, звали Виконт. Виконт де Бражелон был такой.

- В палате? Белой-белой?  – с недовольством в голосе произнес Пеленин. - Да, есть такая передача: «Репортаж из гнезда кукушки». И что же вы еще запомнили?

- Да я особо не вникал. Что-то про влияние грибов на творческий процесс.

Пеленин, боясь услышать от Аси уточняющие вопросы, отвернулся к окну и замолчал. Она поняла его неловкость и деликатно ждала момента, когда можно будет разрешить свои сомнения.

Мысленно она вернулась к моменту их встречи. Вспомнила, что опередила его представление и назвала его имя сама, спутав с известным литератором. А он? Почему он не поправил ее, а согласился на роль Мити Бычкова?

Наконец они подъехали к нужному месту, Пеленин расплатился и помог Асе выйти из машины. Они  стояли перед оштукатуренным серым четырехэтажным домом, построенным в начале двадцатого века с претензией на стиль необарокко. Ася хотела было задать Пеленину сакраментальный вопрос о его настоящем имени, но он ловко открыл громоздкую дверь подъезда, приглашая жестом пройти внутрь. Асю удивило, что никаких запоров на двери не было, и любой бродяга мог спокойно войти с улицы.

Оказалось, это был не парадный вход, а подобие прихожей с вешалками из рогов оленя. Одежды на рогах почти не было по случаю летнего сезона. Виднелся лишь вылинявший плащ, в каких ходят сторожа на кладбищах или пастухи, да соломенная шляпа – пародия на сомбреро. Здесь же было и зеркало, в котором Ася увидела асимметрию в своем декольте и устранила ее неуловимым движением плеча.

- Заходим, - сказал Пеленин и открыл еще одну высокую некогда белую дверь, за которой царил полумрак.

Прошло несколько мгновений, пока зрачки гостей привыкали к темноте, чтобы различить контур занавешенного окна, объем комнаты и некоторую мебель, наполнявшую ее.

- «Тут в камере был какой-то шум или мне показалось?», - раздался низкий хриплый голос откуда-то сверху.

В ответ Пеленин нащупал на стене выключатель, зажег свет и сказал таким же «ржавым» голосом:

- Не бойся, Женя, это не Котовский и не Берия с Фурцевой.

В большой комнате с потолком не ниже пяти метров вдоль стены, смежной с окном, парила антресоль. Под ней были устроены стеллажи, на которых стояли разнокалиберные подрамники с холстами, рамы и картоны. На антресоли, за резными балясинами красного дерева, виднелась полать, на которой зашевелилась простыня, и из-под нее выглянула лохматая, бородатая голова.

- А-а! Вика! Вот кого занесло в мою уединенную обитель, - сказал владелец головы. – Да еще с дамой! Давненько я не брал в руки…

- Привет, лежебока! – прервал его Пеленин. – Не брал в руки. А кто там с тобой рядом шевелится? Думаешь, я не вижу?

- Это не то, что ты подумал. Это моя модель. Вон посмотри на мольберт, а мы пока оденемся.

Пеленин провел Асю к мольберту, стоявшему у стены напротив антресоли, стараясь не задеть наваленных на столах, тумбах и пуфах журналов, альбомов и больших папок с торчащими из них листами бумаги. На прямоугольном холсте, расположенном горизонтально была изображена молодая особа, лежащая без одежды на канапе в стандартной позе Олимпии, Данаи и других аналогичных бесстыдниц.

Еще не завершенная картина блестела свежим маслом. Только лицо девушки было вполне прорисовано и его можно было рассмотреть в свете люстры, висевшей под потолком.

Пеленин разглядывал картину, готовясь высказать суждение «не специалиста, но просвещенного любителя», а Ася всматривалась в лицо девушки, показавшееся ей знакомым. Пока они изучали полотно, то приближаясь к нему, то отходя, насколько это было возможным в «художественном беспорядке», с антресоли спустился сам Шемякович, а за ним, немного отстав, шла по лестнице в таджикском цветастом халате его Муза.

Гости повернулись к хозяевам, чтобы поздороваться, и Ася вдруг замерла. Девушка на лестнице тоже застыла в ужасе, увидев у мольберта свою мать. Пеленин не заметил сумятицы в позе Аси, привычно обнялся с приятелем и сказал:

- Знакомься, моя новая, но хорошая знакомая по имени Ася.

Шемякович в махровом рыжем халате наклонился и протянул Асе ладонь, чтобы поцеловать ее руку, но, не встретив встречного движения, обернулся в ту сторону, куда она глядела застывшими глазами. В его голове промелькнуло некое узнавание-совмещение лиц обеих женщин, и он сразу все понял. Тут же у него заработал счетчик возраста. «Не дай бог, ей нет восемнадцати!».

Пеленин тоже замедлился, но не вник в суть немой сцены и, чтобы оживить ее, посмотрел на Асю и сказал :

- Как лицо на картине похоже на ваше!

- Еще бы. Эта сучка - моя дочь!

Немая сцена повторилась и тянулась дольше, чем в «Ревизоре». Наконец Ася встрепенулась, будто ото сна, и сказала:

- Ну, что ж, что случилось, того не изменить. Мы будем пить и смеяться, как дети?

Все вздохнули с облегчением, но не обрадовались трезвому размышлению Аси и идею о смехе поддержали неявно. Однако вопрос о выпивке компания вяло поддержала. Мужчины принялись освобождать поверхность для «поляны», расставлять посуду и закуску.

Ася подошла к дочери, стоявшей у лестницы, посмотрела в ее слегка помятое лицо и с горестной усмешкой сказала:

- Маша, это так ты готовишься к экзаменам?

- Так уж получилось, мама. Женя пришел в гости к родителям Татьяны, с которой я занималась, увидел меня и сказал, что я - интересный типаж, и меня надо писать.

- И еще он сказал, что для лучшей передачи твоего богатого внутреннего мира, ему с тобой надо переспать.

- Извините, Ася, - вмешался Шемякович, - все было совсем не так. Но давайте сначала сядем за стол переговоров, и я расскажу, что с нами случилось. Маша, поставь, пожалуйста, чайник, - обратился он к девушке, - выпивать с нами тебе совсем необязательно.

- Сначала давайте уточним, кто есть кто, - сказала Ася. - Вика или Викентий сначала согласился, что его зовут Митя, хотя я могла его просто спутать с Бычковым, поскольку видела его мельком в какой-то передаче. Объясните, Викентий, для чего вы мне морочили голову полдня?

- Ах, Ася, - вздохнул Пеленин, - вы не представляете, как грустно сознавать, что тебя никто никогда и нигде не узнаёт! Меня, автора двух сборников стихов и пяти романов, опубликованных в десятках стран, никто не знает в лицо. И вот, представьте, меня принимают за популярного коллегу по цеху, и я ничего не могу с собой поделать, молчу, чтобы хоть немного побыть в лучах его славы. Это, конечно, глупо. Но… слаб человек!

Произнеся этот игривый экспромт, Пеленин предложил взять наполненные бурбоном «Глухарь» рюмки и сказал:

- Так выпьем за то, чтобы никто никогда не путал нас с разными медийными личностями, а своих героев знал в лицо!

Три рюмки глухо звякнули, и три человека влили в себя их содержимое. «По первой обожгло, но рассосалось», и мягкое тепло вскоре стало подниматься к головам выпивших.

Мужчины стали предлагать Асе бутерброды: один – с икрой, другой – с ветчиной, но она предпочла пластинку пармезана, от которой откусила кусочек и держала во рту, будто ждала, когда он растает.

- … Так вот, - начал свое объяснение художник. – Я со школьных времен увлекаюсь физикой и всюду нахожу проявления ее законов в жизни. Помните явление притяжения двух предметов с разными электрическими зарядами? Нечто подобное происходит и с людьми. Мы постоянно «электризуемся» от «трения» взглядами, разговорами, мимикой, прикосновениями, дыханием – аурами. И вдруг встречаем человека с противоположным своему зарядом. Происходит влечение непреодолимой, неуправляемой силы, которое можно было бы назвать страстью, но только мгновенной, как искровой разряд.

Пока все слушали речь Евгения, Маша освежилась в ванной, включила электрочайник и стала собирать по комнате чашки. Они находились, порой, в неожиданных местах: под столом, на подоконнике за занавеской, на ступенях лестницы и на крышке мусорного ведра. Собрав их, она вернулась в ванную и стала их отмывать.

- Значит так, - Ася повернулась к Шемяковичу. – Можете оставить свою теорию для мемуаров. Ваше счастье, что дочери недавно исполнилось восемнадцать, и следов насилия на ее еще недавно девичьим теле не видно.

- Помилуйте, Ася! Какое тут может быть насилие? Скорее, оборона…

- Ах, только не рассказывайте, будто она набросилась на вас, требуя срочно утолить свой сексуальный голод. Она была невинной.

- Разве? - Женя сделал удивленную мину. - Маша показалась мне вполне опытной.

- Откуда у нее может быть опыт? Она могла знать лишь теорию, которой полно в ваших тенётах.

- Дети в этом плане достаточно талантливы, - рассудил Пеленин. - Девушка один раз увидела клип, поняла, как все происходит и возжелала попробовать.

- Вика, не выдумывайте гадости, - возмутилась Ася. – У нормальных девушек такие желания сами собой не возникают. Впрочем, я разберусь с ней без вашего участия. Меня только бесит, когда такие потертые типы, мнят себя гениями и соблазняют бестолковых восторженных девчонок.

- Художника каждый может обидеть, - начал, было, оправдываться Шемякович, но его прервал Вика.

- Да, зачем обижать хорошего художника? – сказал он. – Даже, если его не считают гениальным сегодня, это может случиться завтра… или после смерти. А что касается соблазнения, - это взаимный процесс между творцом и его музой. Она его соблазняет на творчество, а он за это отдает ей свое тепло. Примеров этому не счесть.

- Не надо оправдывать своего друга, - смягчилась Ася. – Или вы так же взаимодействуете со своими музами?

- Ничто человеческое не чуждо поэту, как и художнику, -  сказал,  потупившись, Вика. – Или вы считаете, что, как счастье всего мира не стоит слезы невинного ребенка, так и великое творение гения не стоит потери невинности влюбленной в него девственницы?

- Что, что вы плетете?! – воскликнула Ася. – Не валите все в одну кучу.

- Давайте на этом сделаем паузу, - предложил Женя. .

- Шутники, однако, - сказала Ася и отвернулась, наблюдая за дочерью.

Девушка уже заварила чай и ждала, когда ее позовут к столу.

- Продолжим процесс сближения, - сказал Пеленин и налил виски в рюмки.

- Да, - поддакнул Шемякович и поднял свою, - и сдвинем их разом!

- Не уверена, надо ли нам сближаться, - сказала Ася нахмурившись. – Маша, что ты думаешь на этот счет?

- Мама, я-то уже сблизилась, так что тебе, наверное, тоже придется.

- Какая мерзавка, – безразлично проговорила Ася и протянула свою рюмку навстречу двум другим. – К чему она меня толкает!

- Да здравствует всё! – воскликнул Пеленин.

Очередной раз прозвучал глухой звон хрусталя, и все выпили.

- «Второй разлив удачнее прошел», - пропел Женя, и стал жевать нарезку корейки «по-кремлевски». – Теперь можно и чайку…

Маша поняла, что настал ее черед перекусить, и принялась расставлять на «поляне» чашки. Она придвинула к столу табурет для себя и стала разливать заварку. Пеленин с нескрываемым интересом разглядывал девушку и понимал, что в ней поразило приятеля.

Сложением она и впрямь походила на модель эпохи Возрождения, унаследовав от матери идеальные пропорции и линии тела. Крепкие полноватые руки с небольшими ладонями переходили под облегающим халатом в покатые плечи. Прямая спина продолжалась удлиненной шеей, на которой гордо держалась овальной формы голова с продолговатым лицом. Темно-русые волнистые волосы девушки в сочетании с черными бровями контрастировали с голубыми глазами, выдавая в крови их обладательницы наличие скандинавской струи. Высокий лоб, прямой носик и по-детски пухлые губы придавали лицу наивное, доброжелательное выражение.

Шемякович взял чайник и стал разливать кипяток по чашкам. Маша размешала сахар и с аппетитом принялась за бутерброды. Все молча распивали чай.

Евгений был рад, что знакомство с матерью Маши обошлось без скандала, хотя подспудно его бередила мысль о возможных предстоящих разборках и, как результат, потеря его лучшей модели. То, что произошло у него с Машей, он мог объяснить только взаимопроникновением душ, когда природные голоса звучат в унисон, сливаются в мощный дуэт, который зовет к единению тел. Впрочем, его приятель сказал об этом явлении намного короче.

Викентию понравилась манера поведения Аси: ни грубости, ни стенаний и посыпания головы пеплом, ни угроз в адрес совратителя, - чувствовались отголоски «медицински-философских» отношений в их семье. Он все больше проникался симпатией к своей новой знакомой, серьезнее относясь к будущим отношениям с ней. Мысль о ее соблазнении таяла, как утренний туман.

Атмосфера некоего умиротворения и благости от гастрономических утех воцарилась в этой маленькой компании. Казалось, еще немного, и все станут изливать друг другу душу, обниматься и клясться в абсолютной верности до скончания дней. Но это ощущение длилось недолго: абсурдность ситуации витала над ними и пробуждала тревогу.

- Ну, что, поэты, художники, модели, - сказала, наконец, Ася. – Я думаю, нет у нас повода веселиться и ликовать, как весь народ. Поезд промчался.

- Да уж, - пробурчал Шемякович, - в чистом поле.

- Но и поминки не стоит справлять, - предложил Пеленин. – Ничего криминального не произошло. Женя, надеюсь, принял меры безопасности.

- Конечно! Я не пылкий юноша со взором горящим. Как заметила Ася, потертый уже.

- И ничего Женя не потертый, - вступила вдруг Маша. – Он очень нежный и трепетный.

- Трепетный?! – вспыхнула Ася. – Да что ты понимаешь в трепете? И откуда только слово такое взяла. Трепещут от ветра молодые листочки на березе.

- Поверьте, Ася, я действительно трепетал, любуясь красотой вашей дочери. Думаю, я не сделаю открытия, любой обалдел бы на моем месте. Экое сокровище вы произвели на свет! Надеюсь, это подтвердит поэт!

- Скажу без блесток мадригальных, - в тон другу произнес Пеленин, - как Пушкин некогда писал, мне Маша, как и всем, мила. Она в волненье привела...

- Ну-ну, не надо плагиата, - прервала Ася его экспромт. – Сама знаю, во внешности Машки что-то есть. Но ей надо определяться в жизни, а не витать в облаках. Восторги по поводу внешности ребенка только сбивают его с толку. Лучше понять его склонности и помочь им развиться.

- Об этом никто не спорит, - сказал Евгений. – Мы как раз думали с Машей, в чем она смогла бы проявить себя.

- Надо же! Они думали, - хлопнула себя по бедрам Ася. – А я, так слышу в первый раз! Мы последний год только об этом и спорим. Я считаю, что ей надо поступить в технический вуз, стать инженером, как ее отец. У нее развито логическое мышление. А она мечтает…

- Мама, может, не стоит привлекать общественность к обсуждению моего будущего, - сказала Маша. – Мы, вроде, уже кое-что решили.

- Да, пожалуй, - подтвердила Ася. – И вообще надо закругляться.

- Жаль, - протянул Викентий. – Жаль что наше просвещенное, может быть, полезное мнение не будет услышано. Впрочем, мы еще мало посвящены в биографию и наклонности Маши, поэтому я не претендую на роль оракула.

- Вот и хорошо, - согласилась Ася. – На этом наше собрание считаю закрытым. Спасибо за хлеб-соль. Знакомству не очень рада, и надеюсь, мы больше не встретимся.

- Мама, зачем ты так, - сказала Маша. – Не говори «гоп», особенно, что касается меня.

- Ах, так?! Ты не хочешь считаться с моим мнением?

- Разве не ты говорила, что интеллигентный человек не может считать свое мнение истиной в последней инстанции? Ему свойственно сомневаться…

- Я как мать не могу быть классическим интеллигентом. Я знаю, что нужно моему ребенку, а что – нет. Иди одевайся без разговоров.

Маша резко встала, мотнула головой и пошла на антресоль. За столом возникло неловкое молчание. Первым его нарушил Викентий. Он встал, шагнул к картине на мольберте и стал рассматривать ее, будто меценат, решивший ее купить.

- А что, - произнес он задумчиво. - Если полотно будет закончено в такой же экспрессивной манере, я, пожалуй, купил бы его. Что скажешь, мастер?

- Купил бы? – в замешательства произнес художник. – Даже и не думай, иначе я не смогу закончить работу.

- Вы уверены, что ее закончите? –  Ася встала и решительно шагнула к мольберту со столовым ножом в руке.

Услышав грозные ноты в словах Аси, Пеленин обернулся и – вовремя. Увидев нож, он рефлекторно шагнул ей навстречу и потянулся, чтобы удержать ее руку. Ася отдернула ее и полоснула лезвием по запястью Викентия. Нож был не особо острым, и кровь пошла не сразу. Густая, бордовая.

- Кровь моя древняя, вечная, - увидев ее, сказал Пеленин и свалился в обморок.

- Ну, вот опять, - помрачнев, сказал Шемякович. – Никогда не было…

Ася среагировала быстрее всех. Она тут же схватила кусок бязи, которой художник вытирал кисти, и отхватила от края полосу вроде бинта.

- Виски! Быстро! – скомандовала она, и Шемякович подал ей бутылку со стола.

Она плеснула бурбона на рану Пеленина и стала профессионально бинтовать порез. Тугая повязка остановила кровотечение, но надо было поднять раненого и привести его в чувство. На помощь подоспела Маша, и они втроем уложили Пеленина на кушетку. Шемякович принес нашатырь, который и привел поэта в чувство. Все вздохнули с облегчением и заговорили разом.

- Ну, Ася! – восхитился  Шемякович. – Как вы его укоротили!

- Не виноватая я, он сам пошел.

- Да, но он же не Матросов! – сказал художник. - А ты и напугал, д-д-дружок! Я думал, ты собрался умирать.

- Не умираем мы, а, как ни странно, искать уходим… - хотел пропеть Вика, но опять чуть не потерял сознание.

- Ладно, молчи уж. Набирайся сил, - сказал Женя и отпил прямо из бутылки. – Сейчас и тебе дадим лекарство.

- Ему нельзя, - отрезала Ася. – Алкоголь разжижает кровь. Пусть полежит, и надо бы вызвать «скорую».

- Вызовем «скорую», а она вызовет «тормозную», - сказал художник. – Менты уж точно повезут нас в противоположную сторону.

- Не стоит суетиться, - тихо проговорил Пеленин. – Я уже почти в норме. С детства не переношу вид своей крови. Не такой уж большой порез, кровь уже не течет.

- Женя, у вас есть холодильник? Что-нибудь в морозилке? – спросила Ася.

- Когда-то был лед для коктейля. Сейчас посмотрю.

Тут же ячеистая ванночка с кубиками льда была пристроена на запястье раненого, и все вздохнули с облегчением. Какое-то время в комнате царила тишина, как в палате тяжелобольного. Наконец, все понемногу оживились.

- Ну, ты герой. Спас мой шедевр от явной гибели,- сказал Шемякович.

- Еще не спас, - усмехнулась Ася. – Я на этом не остановлюсь.

- Не надо, Ася, - заговорил Пеленин. – Вдруг, это будет шедевр мирового значения. Нужна ли вам слава Герострата?

- Какой там Герострат! – сказала Ася. - Этот шедевр даже не родится. Я позабочусь…

- Ася, прошу вас не трогать мою работу, пока я ее не закончу, - сказал Шемякович. – Может, это моя лебединая песня.

- Да, подождем немного, - поддержал друга Пеленин. – Я гарантирую, - без вашего разрешения ее никто не увидит.

- Ну, ладно. Посмотрим, - решила Ася. – В любом случае, я это так не оставлю. А сейчас, Маша, мы уходим.

Девушка подошла к художнику и, глядя ему в глаза, громко прошептала:

- Я тоже это так не оставлю, - подмигнула ему и направилась к выходу.

- Вот, паразитка! - с восхищением сказала Ася и уже от двери добавила: - Прощайте, господа!

- До скорого, – буркнул Шемякович.

- Постойте, я вас сюда привез, я и увезу, - сказал Пеленин, попрощался с другом и вышел за Асей.

На улице Пеленин выяснил, в какую сторону надо будет ехать, и занялся ловлей машины. Для этого он перешел на другую сторону Камышовой и стал голосовать каждой проезжающей машине. Процесс голосования ничем не походил на голосование «за» или «против» на партийном собрании. Не походил он и на голливудское, - поднять руку с вытянутым вверх большим пальцем.

Долго ли, коротко махал Пеленин рукой лихачам, счастье улыбнулось и ему. Перед ним остановилась «девятка», и знакомое лицо с усами показалось в окне.

- Далеко ли ехать? – спросил водила и улыбнулся.

- На Безденежный проезд, - сказал Пеленин. – Постоянным клиентам скидка?

- Ладно. Три сотни, - объявил усатый. – Бывают же совпадения!

Пеленин замахал руками женщинам, чтобы подошли к машине, и открыл им заднюю дверь. Когда они подъехали к дому Аси, уже смеркалось. Пеленин расплатился с бомбилой, помог женщинам выйти из машины и без тени смущения направился с ними к подъезду старинного дома.

- Дальше нас провожать не надо, - сказала Ася.

- А чай – кофе, чтобы взбодриться, – наседал Пеленин.

- Как-нибудь в другой раз. Мы уже получили хороший заряд бодрости. Да и вам надо что-то делать с раной, - напомнила Ася. – Обратитесь в травмпункт, там хотя бы перебинтуют вашу руку.

- Спасибо за совет! Я надеялся на ваше медицинское воспитание. Может, обойдемся без «пункта»?

- Экий вы настойчивый, Викентий! Ну, раз я в этом хоть и нечаянно виновата, придется вас лечить.

«Йесс! - едва не воскликнул Пеленин. – Добрая женщина – мечта поэта!». Он приободрился, но ничем не выдал своего ликования. Напротив, не издав более ни звука, боясь нарушить гуманный настрой Аси, он шел за женщинами чуть поодаль.

Поднимаясь по лестнице на третий этаж, Викентий не мог налюбоваться статями матери и ее дочери. «Счастлив, кому знакомо, щемящее чувство» воображаемого обладания предметом вожделения. Пока еще не ясное, с каждой ступенью, с каждым пролетом оно наполнялось трехмерными образами, превращалось в сцену оргии с картины Босха.

Пеленину с большим трудом, лишь подключив воспоминание о пальце «Отца Сергия», удалось подавить первобытное возбуждение. На площадке третьего этажа он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, что вполне вписывалось в картину быстрого подъема и маскировало иные причины тяжелого дыхания. Входя в квартиру, он уже вполне успокоился и не представлял никакой, по большей части мнимой, опасности для хозяек квартиры.

Он даже не хотел думать, что ждет его за дверью. Будет ли квартира пуста или он увидит сюрприз в лице бойфренда Аси, ему было безразлично. Главное, он попадал в желанное обиталище, к которому ему предстояло привыкнуть и обжить его в скором времени, в чем он уже не сомневался.