Сеятель в зоне вечной мерзлоты

«- Но я хотя бы попытался, - говорит он. –
Черт возьми, на это по крайней мере меня
хватило, так или нет?»

Кен Кизи «Над кукушкиным гнездом»
 
 (168 стр. А5)


Профессию учителя выбирают по разным причинам. Одни – потому, что в «пед» легче поступить. Другие, – поскольку «Учитель» - звучит гордо. Третьи – не хотят менять место жительства. И лишь единицы – для того, чтобы сеять доброе, разумное и, в итоге, - изменить мир к лучшему.

Был в нашей стране период интереса к педагогической науке, который завладел умами передовой общественности. В популярных периодических изданиях появились статьи о новаторах, рискнувших попрать основы педагогики. Какие только эксперименты они не проводили с подопечными!

Догадавшись, что детям семи лет трудно сидеть за партой 45 минут без движения, они предложили сократить им уроки до 30 минут. Это было началом скандала, ведь уже лет сто никто не смел менять распорядок дня. Звонок в школе – один для всех, и нечего делать поблажки мелюзге, пусть привыкают ходить строем.

Дальше – больше. Оказалось, сидеть за партой малышам не только тяжело, но и вредно. Они легко постоят у высоких парт, что не позволит развиться сколиозу, причем, - на специальных массажных ковриках, улучшающих кровообращение в ногах. И уж совсем за пределом фантазии было проводить уроки в игровой форме или с элементами состязаний. В каких школах и как долго проходили такие эксперименты, пресса умалчивала.

«Предметники» не отставали от «начальников». Среди них появились настоящие артисты, виртуозы преподавания. Они проводили уроки не по плану, а импровизируя каждый раз так, что ни один ученик в классе не мог даже подумать о чем-то своем, но был вовлечен в процесс познания и открытия нового.

Другие новаторы поняли, что на селе школа должна быть ближе к земле, и уроки теории чередовали с уроками практической деятельности в оранжереях, столярных цехах, на полях, где каждый учащийся мог выбрать для себя будущую стезю и не посещать ненужные уроки.

Такого святотатства нельзя было допустить потому, что: «Нельзя!». Но все же ростки педагогического новаторства пробили асфальт советского твердоумия.

Тогда все, кто страдал в школе, высиживая скучные, но обязательные уроки, могли только завидовать подопечным энтузиастов. А некоторые  мечтали:  вот бы мне стать учителем и вести уроки по-новому, по индивидуальной программе. Иногда мечты таких мечтателей сбывались.

Мой приятель Герасим Салтыков был одним из них. Мужчина лет тридцати, плотного телосложения и небольшого роста по быстроте реакции и подвижности походил, скорее на учителя физкультуры, чем на задумчивого и солидного «литератора». Сочетание светлых волос и серых глаз придавало его холерическому складу некую легковесность не свойственную зрелому мужчине. Поэтому звание «молодой учитель» соответствовало его облику.

Школа, которую он выбрал для своих «опытов», находилась на окраине городка, считавшегося северной столицей золотодобычи. Здание школы было новым, а точнее - недостроенным. Собранное на скорую руку к сентябрю из утепленных фанерных панелей, оно приветствовало Герасима космами пакли, свисавшими из швов и колыхавшимися на ветру, как знамена. Глазницы некоторых окон без стекол походили на амбразуры ДЗОТов, из которых слышались отрывистые «очереди» голосистых отделочниц.

- Райка, ты так и будешь валиком мазать простенок, - раздавался дискант женщины. – Не позорься, возьми краскопульт!

- Да на хрен он мне сдался, - отвечала Райка. – Он же течет. Только в краске перемажешься.

Такой диспозицией встретила школа новобранца накануне Дня знаний. Но что делать, если любая стройка у нас только на бумаге заканчивается досрочно.

«Придется начинать в условиях приближенных к боевым», - подумал Герасим Петрович, которого в прошлой жизни звали просто Гера.

Найдя вполне приличный вход в недостроенный храм науки, Гера понял, что не все так печально, как могло показаться: основное здание школы было вполне законченным сооружением. Небольшой холл, куда он попал, расходился коридорами влево и вправо. Вправо идти не было смысла, - именно там велись отделочные работы, и он пошагал влево.

Дойдя до двери с табличкой «Директор», Гера приосанился и замер, собираясь с мыслями. С директрисой Риммой Борисовной Кострич Гера виделся две недели назад в РОНО и встретил с ее стороны теплый, если не сказать, трепетный прием. Как выяснилось позже, так она встречала всех учителей мужского пола.

Тогда Кострич была замом заведующего Отделом Народного образования и только оформлялась на должность директора новой школы. Тем не менее, она уже проводила собеседования с кандидатами на должности учителей, рассказывала им о заманчивом будущем вверенного ей учреждения. Когда-то она работала директором школы, так что навыков дипломатии в общении с кадрами ей было не занимать.

Со многими учителями Римма Борисовна (для краткости Гера решил называть ее про себя Римбо) уже беседовала в разных школах района. Новичков же обольщала радужными перспективами работы под своим началом, при этом не скрывала причину пиетета по отношению к мужской части будущего коллектива.

- У нас школа новая, кое-где не доделанная, - слегка картавя и улыбаясь, объясняла она, - поэтому мы рассчитываем на помощь мужчин как людей мастеровых, сильных, умеющих забить гвоздь, завернуть шуруп или собрать шкаф.

За такую ласковую прямоту, за подкупающий энтузиазм милой пятидесятилетней женщины можно было смело пойти на трудовой подвиг и даже на некоторые лишения. Их наличие Римбо тоже не скрывала.

- Видите ли, сейчас жилым фондом РОНО не располагает, - с той же улыбкой поясняла она. – На первых порах мы можем предложить вам помещение в самой школе. А, чтобы вам не было скучно, даем вам в соседи Антона, нашего физкультурника, тоже холостяка.

- И долго мне ждать отдельную комнату? – приуныл, было, Гера.

- Когда строители закончат отделку школы, они должны сдать один дом в поселке, - пояснила Римбо. – Там нам обещали выделить помещения.

- Ну, ладно, - промямлил Герасим. - А где мы будем питаться?

- Столовой пока нет, но вы можете готовить что-то сами, плитку мы вам организуем. Можете оставить свои вещи в лаборантской физкабинета. Это по коридору четвертая дверь. Возможно, Антон уже там. А после обеда зайдите ко мне, обсудим план работы, - закончила директор.

Туманная  перспектива получения отдельного жилья Гере не понравилась. Но чего не сделаешь ради воплощения высокой мечты. Придется потерпеть, «сменив уют» на риск и благородный труд.

Пройдя по коридору к означенной двери, он открыл ее. «Лаборантская» была квадратной комнатой со стороной около 4 м с одним окном. Фанерные стены были окрашены в верхней половине белой краской, а в нижней – светлой охрой, как и подобает служебному помещению. Пол поблескивал коричневой эмалью, еще не замутненной «шлифовкой» обувью и моющими средствами. На одной из двух кроватей лежал на боку худой темно-русый парень в спортивном костюме и читал книгу.

- Антон? – спросил Гера, войдя в комнату.

- Ну, - подтвердил парень, принимая вертикальное положение.

- А я – Гера, - представился наш герой. – Собираюсь посеять в местных неучах немного разумного, доброго, вечного из закромов родного языка и литературы.
- А! Кострич говорила мне про соседа вроде тебя, - без обиняков перейдя на «ты» сказал Антон. – Располагайся, набирайся сил перед пахотой. Скоро привезут вторую партию мебели.

- А первая уже прошла? – поинтересовался Гера и задвинул свой чемодан под свободную кровать

- Еще какая! – с отвращением проворчал Антон. – Я почти в одиночку перетаскал два контейнера стульев и столов. Семейные помощники быстро испарились «по делам».

- Но ты, вроде, спортсмен и такая разминка тебе – одно удовольствие, - немного поддел Антона новобранец.

- Я легкоатлет, а не штангист, - вяло парировал Антон. – И вообще, это не моя работа.

- Значит, директриса решила сэкономить на грузчиках, - предположил Герасим.

- Ага. И это только начало. Нам придется еще собирать шкафы, столы и прочую чепуху.

Гера повесил куртку на спинку стула у кровати и сел, привыкая к обстановке.

- А питаешься здесь же, не отходя от процесса? – спросил он.

- Да, где придется, - ответил Антон. – Когда есть время, хожу в городскую столовую.

- Понял. А сколько еще мужиков в бригаде грузчиков?

- Еще четыре. Только они в основном «зубры», семейные и не первый год работают учителями. Как я понял, некоторые и раньше были знакомы с Риммой. Так что они особо не напрягаются, - вздохнул Антон и вдруг вспомнил: - Уже время обеда. Хочешь, выпьем чаю.

- Давай. У меня есть колбаса, - сказал Гера, и будущие коллеги стали устраиваться у небольшого самодельного стола.

Перекусив, Герасим отправился к директрисе узнавать свой распорядок. Зайдя в ее кабинет, он увидел двух женщин, сидящих напротив Кострич.

- А вот и наш литератор, - сказала она, кивнув в сторону Геры. – Герасим Петрович, знакомьтесь: завуч Анна Даниловна преподает математику и наш историк Мария Дионисовна. Можете присесть здесь, я сейчас освобожусь.

Они продолжили разговор о распределении нагрузки, то есть, - «часов». Историчка - кареглазая брюнетка лет тридцати сидела с прямой спиной, не касаясь спинки стула. Она согласилась взять три старших класса, комплектность которых была далеко не полной. Когда Мария ушла, ее место занял Гера.

- Вам, Герасим Петрович, предстоит немного поработать физически на обустройстве классов и уборке территории. Только числа 15-го начнется учебный процесс. Я предлагаю вам взять для начала пятые классы – их всего два – и классное руководство в девятом.

Не успел Гера оценить предложение, как услышал голос завуча.

- Римма Борисовна, - но в 9-м классе еще никто не взял русский и литературу. Кугушевна берет два четвертых и шестой, а Ирина – два седьмых и восьмой. 9-й и 10-й пока без литератора.

- Да-да, - директриса будто забыла об этом. – Что ж, придется вам, Герасим Петрович, вести ваши предметы в 9 и 10. Все стараются взять часов побольше, и вам лишние деньги не помешают.

- Да, но десятый – выпускной! – воскликнул Герасим. – Как я справлюсь с подготовкой к экзаменам, когда там огромная программа?

- Ничего страшного, будете диктовать ребятам ответы на билеты.

Гера открыл было рот, чтобы напомнить Римме о ее согласии дать ему возможность вести уроки по его программе. Что его главная цель, - научить ребят мыслить самостоятельно, но, увидев ее холодный взгляд, сник, издав лишь невнятный звук похожий на "му-му".

Дальнейшую речь Римбо Гера слушал вполуха. Она рассказывала о предметных кабинетах, про оборудование и материалы, которые идут из Центра, про автокласс с тренажером, где все могут научиться вождению и сдать экзамены на права, про замечательных коллег, с которыми он будет работать и о прочих радужных перспективах. Резюме ее речи выглядело весьма прозаично.

- А завтра, Герасим Петрович, вам надо будет встретиться с вашим 9 классом, - сказала она с улыбкой, которая теперь казалась ему иезуитской, - и познакомиться с ребятами в процессе уборки территории. Завхоз выдаст вам инструменты и рукавицы, а шефы обещали подогнать самосвал. Ну, а, если придет мебель, надо будет поучаствовать в ее разгрузке.

Гера слушал молча, понимая, что «попал», и назад пути нет. В сложных непредвиденных ситуациях он руководствовался девизами героев своих любимых книг и повторял про себя: «через невозможное – вперед!» или «через тернии – к звездам!». О том, что это «невозможное» состоит из шести подготовок к разным урокам и стольким же отчетам об их проведении, ежедневным проверкам 60 - 80 тетрадей, он не догадывался.

На следующий день встретились две сущности, два мира – за лето остывших к науке подростков и рвущегося, как Данко, осветить им путь во мраке невежества – новоиспеченного учителя. Однако сначала им предстояло вычистить «авгиевы конюшни». По мнению директрисы, в процессе этой работы они могли узнать друг друга «получше».
 
Поскольку торжественное открытие учебного года перенесли на окончание отделочных работ, первое сентября было рабочим днем. В школу пришли ученики старших классов, которых заранее оповестили о предстоящей работе и обещали оплатить ее по существующим расценкам.

Подопечные Геры явились к школе в назначенные 9 часов.

- Здравствуйте спортсмены, отличники и просто красавцы! – обратился к ученикам Гера. – Меня зовут Герасим Петрович, я ваш классный руководитель. На сегодня у нас есть наряд: уборка строительных отходов на территории школы. Есть желающие?

- Огласите весь списк, пжлста! – поддержал известный всем диалог высокий черноволосый парень с грустным выражением лица.
 
- Наряда на посещение кинотеатра сегодня нет, - продолжил игру Гера. – Но за уборку мусора нам выписали 160 рублей.

- Мы согласны, - раздались голоса.

- А деньги нам отдадут? – спросил небольшого роста паренек похожий на актера Збруева.

- На сей счет директор ничего не знает, - сказал Гера.

- У-у-у! – послышался гул недовольства. – И тут, наверное, разведут.

- Я думаю, мы можем обойтись пока обещанием нашего директора и моим благорасположением, - пресек дискуссию Гера. – А сейчас возьмите грабли, носилки и рукавицы на крыльце. Начнем собирать мусор с дальнего корпуса школы. Девчата – вам грабли, ребятам носилки и лопаты. По окончании работы я выставлю оценки за активность и продуктивность.

- Ой, как в колхозе, будете ставить нам «палочки» за трудодни? – спросила с улыбкой круглолицая девица в очках.

- Вроде того, - согласился Гера. – Заработок будет зависеть от суммы баллов за те дни, что мы будем работать.

- Насчет «палочек» можем поговорить вечером, - пробасил, опустив голову, худой парень в спортивной шапочке.

- Ага, - поддержал «шутку» его сосед с орлиным носом. – На сеновале.

- Пошляки, - ответила им та, что в очках. – Только об этом и думаете.

- Давайте начнем, - сказал Гера. – К обеду придет машина, и мы должны будем загрузить в нее весь мусор.

Взяв инструменты, ребята разбрелись по территории школы. Обрезки досок и горючих материалов решили складывать отдельно от прочего мусора. Процесс пошел ни шатко, ни валко, постепенно набирая темп.

Погода располагала к работе. Обездвиженный воздух еще не прогрелся, на небе – ни облачка, а солнце, поднимаясь над сопками, сияло и обещало теплый день.

Гера работал вместе со всеми , очевидно, желая понравиться «трудящимся». «Ленин с бревном», - вот как он выглядел на потеху акселератам. Впрочем, подсказывая, кому что делать, он узнавал имена ребят и девчат, выяснял, кто с кем уже знаком.

Сначала парни работали молча, соображая, стоит ли показывать особое усердие. Выглядеть энтузиастом на фоне остальных считалось зазорным. Девчонки по своей природе были инициативнее и даже понукали «сачков».

Через час относительно плодотворной работы из-за разговоров и остановок по поводу и без, темп ее начал снижаться. Гера объявил перерыв и предложил ребятам собраться в круг, чтобы познакомиться с ними поближе.

- Мне дали список класса только с инициалами, - сказал учитель. – Я буду зачитывать фамилии, а вы называйте свои имена.

Услышав имя ученика, он записывал его и пытался запомнить. Заглядывая в список, остряки пытались подсказать Гере некоторые имена, заменяя их на свой лад. Среди обычных «Вован», «Катюха» или «Серый» назывались и мудреные прозвища: «Элизабет» (Лиза), «Кока» (Коля), «Сметана» (Светлана) и «Шварц» (Арнольд).

Передохнув и разрядившись в разговорах, народ со свежими силами взялся за работу. Теперь Гера имел возможность сделать кое-какие заметки по активности отдельных учеников.

Он разграфил список, как в классном журнале: в вертикальных столбцах поставил даты, а напротив фамилий решил ставить оценки за «прилежание». Сделать это без отрыва от работы оказалось не просто. То одни, то другие вдруг начинали активничать и они же, спустя некоторое время, замедлялись и делали вид, что ужасно устали.

Было ясно, что монотонная работа, даже материально простимулированная, многим не дается. «Что же делать, - соображал наш Макаренко. – А не использовать ли состязательный момент?».

- Ребята, внимание! – воззвал Герасим. – Давайте разделимся на две команды. Предлагаю в каждую - включить равное количество парней и девушек. По пять девчат и по пять юношей. Я сыграю роль одного из них. То, что мы уже собрали, оставим в стороне. Каждая команда будет собирать свою кучу. Чья команда к обеду соберет кучу больше, та сможет завтра прийти на полчаса позже.

- Полчаса мало, ; раздались голоса. – Вот на час, - другое дело.

- Не надо торговаться, - сказал Герасим. – Кроме того, я поставлю выигравшей команде оценки на балл выше.

- Да, но как мы будем измерять объемы мусора? - спросила Оля Калышанская, девушка с повадками лидера.

- Думаю, измерим диаметр оснований и высоту куч, - сказал учитель.

- А, если они будут одинаковые? – спросил «Збруев», которого, как оказалось, звали Слава Челнуха.

- Тогда все смогут прийти завтра на полчаса позже, - сказал Герасим, придумывая правила на ходу. – Давайте выберем капитанов в каждую команду, а они подберут себе людей на свое усмотрение.

- Как в «казаках-разбойниках»: матка, матка, чья заплатка? – выкрикнул кто-то.

- Если так не нравится, я назначу членов команд сам, - сказал Герасим. - Давайте проголосуем.

Дальнейший разгул демократии походил на дворовую игру. Ребята вспомнили недавнее детство и с увлечением взялись выбирать капитанов, а те – членов своих команд.

В это время подошла директриса.

- О чем шумим?  - спросила она, обращаясь ко всем сразу.

- Налаживаем командную работу, - пояснил Гера. – Капитаны выберут себе людей в команды, и, та, - что сработает лучше, получит лишние баллы и некоторые льготы.

- О! У вас игровой метод организации труда. Смотрите, как бы ни заиграться, - укорила Римбо. – Видели, сколько десятый класс выкопал ям для посадки деревьев?

- Так у них всего десять человек, - сказал Герасим. – Им проще организоваться. Каждый на виду у всех, да и постарше они.

- Ладно, посмотрим, что получится у ваших команд, - сказала Римбо и ушла осматривать территорию школы.

Команды Армена Гадояна, крупного парня с грустным лицом, и Ольги Калышанской взялись за работу с воодушевлением. Спортивный азарт, казалось, захватил и тех, кто до этого не думал напрягаться. Вскоре две горы мусора выросли выше той, что была собрана до образования команд.

Вдруг Гера заметил дым, вьющийся из «общей» горки мусора. Она стояла в двух метрах от здания школы, и при порывах ветра искры от костра могли попасть на дом.

- Что за умники подожгли мусор?! – закричал Герасим. А ну, тушите огонь, тащите воду из бочки.

Общими усилиями огонь, не успевший разгореться, был потушен. Теперь, как понял Гера, надо было еще следить за шалунами со спичками.

Оценив на глаз объемы «терриконов», Гера объявил победителями обе команды, похвалил нескольких ребят и разрешил всем завтра прийти к половине десятого.

Ребята было расстроились, что их работу оценили на глаз, что победила «дружба», и собирались сложить инструменты. Однако в это время подъехал самосвал КРАЗ и стал пятиться задом к кучам мусора. Предстояло поработать еще и на погрузке.

- Герасим Петрович, - обратилась Ольга к Гере. – Забрасывать мусор в кузов всем сразу неудобно, будет толкотня. Может, установить какую-то очередь?

- Да, хорошая мысль, - поддержал Гера. – Более того, я думаю, - эту работу должны сделать одни мальчишки. Ребята, отпустим девчат домой? Им дышать пылью ни к чему. Согласны?

Вопреки ожиданию, идею не поддержали.

- Они могут покидать в кузов обрезки досок, - предложил Челнуха. - Это же не пыльная работа. А мелочь мы закинем лопатами.

Герасим согласился, и девушки без всякого удовольствия стали вытаскивать из куч обрезки досок и реек и бросать их в кузов самосвала.

Когда весь мусор был убран, и машина уехала, время обеда прошло. Герасим понимал, что ребята, войдя в раж, немного переработали. Оценив их усердие, он разрешил всем прийти завтра на час позже. Ребята с радостью побросали лопаты и грабли и двинулись в сторону поселка.

- Друзья! - Герасим повысил голос. – Я понимаю, что вы устали. Однако на прислугу вы не заработали. Придется сделать еще одно усилие и отнести инструменты туда, где их взяли.

Подшучивая друг над другом, ребята отнесли грабли и лопаты к школе и отправились по домам. Герасим, не зная чем себя занять, пошел вокруг школы, невольно оценивая работу других классов. Никого из «конкурентов» он не встретил. Учитывая, что асфальт в сельской местности – большая роскошь, заросшая травой и чертополохом, территория школы выглядела вполне прилично.

На крыльце школы он встретил Римбо, которая, судя по сумке в руке, собралась уйти.

- Как дела? – спросила она.

- Конкуренция – двигатель прогресса, - напомнил Герасим классическую цитату из курса «марксизма-ленинизма». – Аккордный наряд выполнен, работники получили поощрение.

- Какое же?

- Я разрешил им прийти завтра к 10 часам.

- Как так? Кто дал вам право нарушать распорядок дня? Все ребята придут к 9, и как будут выглядеть ваши так называемые ударники труда?

- Нормально будут выглядеть. Когда остальные классы норовили уйти пораньше, мой задержался, чтобы доделать работу и не оставлять «хвост» на завтра.

- Наверное, вы недопонимаете важность дисциплины во внеклассной работе. Настроение избранности у ребят перейдет и на учебный процесс. А там и до зазнайства не далеко, до вседозволенности. Никто не видел, что ваши работали дольше других, но что придут завтра позже – все воспримут, как выпендреж и самоуправство. Можно поощрить их как-то иначе.

- И как же? Деньгами? Едва ли им дадут премию за переработку.

- Например, по окончании работ объявить всем, что ваши ребята работали ударно и вручить им почетные грамоты. Нет, надо как-то исправить это положение. Найдите возможность передать ребятам, чтобы завтра пришли, как обычно, к 9 часам.

Герасим молчал, не находя слов для возражения. О нарушении привычного для школы распорядка он не подумал, но и отменять своего решения не хотел.

- Можно посмотреть на «избранность» ребят по-другому, - подумал он вслух. – Когда все узнают, почему мой класс пришел на час позже, они поймут, что нормальный труд поощряется, если не материально, то какими-то льготами.

- Да, но мы не на производстве, и наша цель – воспитывать в детях коллективизм, а не «избранность».

Герасим хотел было напомнить директрисе про «свободный труд, свободно собравшихся людей», но понял, что диспут затянется надолго и ни к чему не приведет.

- Ладно, - решил он закончить спор. – Я постараюсь найти кого-нибудь из класса, кто смог бы оповестить остальных.

- Да, так будет правильно, - успокоилась Римбо и попрощалась с Герой.

Войдя в школу, он направился в свою «общагу». В комнате никого не было, и Герасим занялся приготовлением обеда. Не успел он вскипятить воду для варки сарделек, как в комнату вошел Антон.

- Физкультпривет! – взглянув на него, сказал Герасим. – Как насчет обеда?

- Я – за, - ответил Антон, снимая ветровку. – Ты готовишь щи по-боярски или тройную уху?

- Ага, тройные сардельки. Наваристые.

- Не стоит изощряться. Пойдем лучше в городскую столовую. Там, по крайней мере, не надо мыть посуду.

- Пока оттуда придешь, опять проголодаешься.

- Ой, да ладно! Мы прихватим там чего-нибудь и на ужин. Надо будет отметить первый день «учебы».

- А ты где сегодня «учил»?

- Да вот, пришел с футбола. Гонял с пятыми и шестыми классами. Ну, идем в город, – не спросил, но отмел сомнения Геры Антон, и тот согласно кивнул.

- А ты, я видел, командовал мусорщиками, - спросил Антон, когда они вышли из школы и направились в сторону городка. 

- Да, ударно убрали территорию, за что я получил от Риммы втык.

- Как это?

- Да вот, сам посуди: класс я разделил на две команды и разрешил той команде, что соберет мусора больше, прийти завтра на полчаса позже. Они так увлеклись борьбой за эту э-э-э… поблажку, что пропустили время обеда. Зато убрали всю территорию.

- Римме не понравилось, что ты их задержал?

- Ага, как же. Ей на это было наплевать. За переработку я наградил весь класс часом «опоздания» на завтра.

- А! С ее точки зрения ты взял на себя слишком много.

- Может, и это тоже. Но формально она требует подчиняться общим правилам, дисциплине и не выставлять ребят героями. Говорит, достаточно было выписать им почетные грамоты.

- Конечно, поощрение всякими поблажками - не наш путь. Так уж заведено в школе. И что, ты лишишь «чемпионов» награды? Я бы стал гнуть свою линию. Иначе она так и будет диктовать школьные правила: «нужна дисциплина, нельзя выпячиваться».

- Вообще-то я так и думал. Тем более, что я предупредил: уроки буду вести по индивидуальной программе, и Римбо согласилась.

- Римбо?

- Да. Я так прозвал Римму. В школе, где я учился, директрису звали Лаврова Евгения Васильевна. Ну, и, как, ты думаешь, ее прозвали?

- Ну, может, Лавр?

- Бери круче: Л.Е.В! С шапкой рыжих с сединой волос и большим мясистым лицом она точно походила на льва. Учителям всегда дают прозвища. Думаю, нас тоже обзовут. Меня мальчишки во дворе дразнили Му-му. А тебя как?

- По-разному. В училище - "атлет объелся котлет".

Так они шли к городку, переговариваясь и оценивая друг к друга.
Вечером коллеги углубляли свое знакомство за бутылкой кагора, единственное, чем был богат местный сельмаг. Выпивали не пьянства ради, а по русской традиции, чтобы раскрыться.

- Я ведь до этого много работ перепробовал, - говорил с чувством некоторого превосходства Антон. – После окончания педучилища работал тренером. Зарплата была так себе, а хотелось большего. Чтобы не отрабатывать положенный после училища срок, поехал по комсомольской путевке на строительство Богучанской ГЭС рабочим. Насмотрелся там такого! – Антон сделал многозначительную паузу и отхлебнул из своего стакана. – С одной стороны – красота, природа, рыбалка, охота… Но как-то раз отошел от нашего поселка в тайгу метров на сто, увидел медвежьи следы и – драпать обратно! Знаешь, как неприятно.
 
Зато какое зрелище – сама стройка, размах, объем монолитной плотины! Смотришь издалека, - люди маленькие, как муравьи и лепят огромный муравейник, машинки – божьи коровки, краны, как какие-нибудь тарантулы. Но какой народ! Понаехали всякие: и мальчишки без специальностей, и мужики с «химии», и бывшие урки. Все хотели урвать деньгу, за копейку удавятся.

- Но ты тоже, небось, не ради рыбалки туда поехал. Заработал чего-то.

- Два года месил бетон и кое-что заработал, но на машину все равно не хватило. Да и цели такой не было. Хотел найти хороший коллектив, может, девчонку по душе. Не сложилось как-то. А ты, вроде, не мальчик. Сколько тебе?

- Тридцать три.

- И откуда ты такой «молодой» взялся?

 – Только с зоны вернулся. Четыре года отмотал, - потупился Герасим.

- Травишь? – засомневался Антон. - На урку совсем не похож.

- Так я и не урка, а наоборот.

- Инакомыслящий что ли? Или как там… диссидент? И за что посадили?

- За один рассказик, - ухмыльнулся Гера. – Не читал «Один год Ивана Абрамовича»? Вот за него и получил срок. Прочитай, если достанешь.

- Да, я что-то о нем слышал, - задумался Антон. – Там про жизнь зэков.

- Вот именно! А про это писать не положено. Тем более, – издавать за границей.

Антон посмотрел на Геру недоверчиво.

- И как тебя в школу взяли с такой анкетой?

- А кто будет в глубинке работать? – продолжал заливать Герасим. Иногда его просто несло, как Чичикова. - Образование высшее, и этого достаточно. Вон, Достоевский тоже на каторге срок мотал, и ничего – весь мир его почитает!

- Ну, а до зоны, чем занимался? – спросил Антон более уважительно.

- Работал в КБ по разработкам систем связи техником. Внедряли аппаратуру перехвата телефонных разговоров без подключения к проводам.

- Как это, без подключения?

- Ловили волны прямо с проводов. Наши аппараты позволяли подключаться к кабелю на расстоянии и слушать все переговоры.

- Ну, и? Внедрили?

- Только внедрили систему на транзисторах, появились модули. Стали сочинять аппаратуру на модулях, за границей появились системы на микросхемах… Словом, свои разработки свернули.

- Ага, и здесь не успели, - догадался Антон.

- Да уж. Только плотины строим быстро, да в космос сумели вперед америкосов слетать. Но потом… Знаешь сколько раз американцы высаживались на Луну?

- Раза два-три, кажется, - сказал Антон.

- А шесть - не хочешь? О программе «Аполлон» у нас подробно писали только специальные издания.

- «Зато мы делаем ракеты, - вспомнил Антон, - и перекрыли Енисей…». И еще у нас есть балет.

Они замолчали, думая каждый о своем. Антон пытался припомнить слова всей песенки, строка из которой была у всех на слуху.

- Что-то я никак не возьму в толк: зачем автор этой песни умалчивает о настоящих достижениях иностранцев и выпячивает наши, - заговорил Антон. – У них, кроме твиста, нет ни плотин, ни ракет?

- А тут можно понимать двояко, - подумав, сказал Гера. – Если представить нашего героя простоватым парнем с образованием не выше среднего, этаким ура-патриотом, то он и будет талдычить о том, что вычитал из газет и увидел по телеку. То есть, он гордится своей страной значит – молодец. А если посмотреть со стороны автора, повидавшего мир и знающего гораздо больше технолога Петухова, то можно понять, что он посмеивается над его тупостью. Этот технолог не любознателен, прост, как правда, и гордится этим.

- Ну, ты и придумал! – удивился Антон. – Это ж просто веселая песенка.

- Но и в шутке есть доля серьезного. По крайней мере, здесь я это разглядел.

- Вообще-то я такие песни не слушаю, - заметил Антон пренебрежительно.- Чтобы зарядиться энергией, взбодриться, слушаю разные группы. А, что они там вопят, мне плевать.

- Вот именно. Может, они вопят о том, что ты дрянь, которой можно совать всякое говно, и ты его съешь. Надо все же интересоваться, что тебе суют в блестящей обертке братья по разуму.

- Да ладно, у нас же есть цензура, она к нам мусор не пропустит. К тому же наши ансамбли поют вполне приличные песни, и музыка у них не хуже заграничных.

- К сожалению, там другая беда, - не унимался Герасим. – Впрочем, давай выпьем за великую силу искусства.

- Никогда не позволял себе, - сказал Антон и, выдержав паузу, продолжил, - отказываться.

Он разлил рубиновую жидкость по стаканам и провозгласил: - За великую силу!

Они выпили и стали выскребать чайными ложками тушенку из банки, нагретой на плитке. Понимая, что такая сервировка не соответствует статусу учителей и антисанитарна, Гера предложил скинуться на некоторый набор посуды для себя и возможных гостей. Обсудив детали покупки, решили завтра сходить в городской магазин хозтоваров.

За разговорами о том, о сем время незаметно подошло к отбою.
Поскольку в туалете водопровода еще не было, водные процедуры можно было проделать лишь с помощью деревенского умывальника «дрыгалки».

Пользование этим агрегатом, изобретенным далекими предками, нисколько не смущало передовой отряд педагогов новой школы. Принимая все условия переходного периода, они выполнили задуманные процедуры без стонов и упреков в адрес администрации и приготовились ко сну.

Уже лежа на кроватях со скрипящими панцирными сетками, коллеги обсудили последствия, какие могли настичь Герасима за своевольное поощрение подотчетных ему учеников. Решив, что, кроме устного выговора с занесением в долговременную память, Римбо ничем больше его не удостоит, они угомонились и вскоре заснули.

Утром следующего дня Герасим встал пораньше и отправился на пробежку. Сделав зарядку, он вернулся и застал Антона еще в постели.

- Физкультпривет! – с приличной долей сарказма поприветствовал он «легкоатлета».

Антон привстал в недоумении и спросил:

- Сколько времени? Я проспал?

- Ничего ты не проспал. Всего восемь.

- Ну, и ладно. С головой у меня, вроде, тоже все в порядке.

- Слава богу, - ухмыльнулся Герасим. - А ты зарядку утром не делаешь?

- Нет. У меня она – весь день. Приходится повторять ее с каждым классом… А ты с зоны что ли пробежку привык делать? – поддел он Геру. – Сколько раз сбегал?

- Да, не был я на зоне. Придумал все, а ты и поверил, - усмехнулся Гера. – Давай, умывайся. Будем завтракать.

Пока они чаевничали, в коридорах школы возникло некое движение: послышались голоса и шум шагов. Было понятно, что началась какая-то внеплановая работа. Вскоре к ним в дверь постучали.

- Можно? – спросил, заглянув в дверь, улыбающийся брюнет.

- Да, - ответил Антон, сидевший лицом к двери.

В комнату вошел мужчина среднего роста лет сорока в рабочем халате и сказал:

- Хорошего аппетита, мужчины! 

- Спасибо! – ответил Антон и обратился к Гере: - Знакомься, - это наш учитель географии.

- Олег Добрынин, - представился географ и добавил: - Как только, - так сразу к нам. Три контейнера с оборудованием пришло.

- Вас поняли, идем на взлет! – в тон ему ответил Антон, и Олег вышел. - Слава богу, подоспели коллеги, а то пришлось бы нам вдвоем мудохаться.

- Давно ты его знаешь? – спросил Гера.

- Видел пару раз у директора в кабинете. Вроде, ничего мужик. Учитель со стажем и холостой.

Когда друзья вышли из «дома», навстречу им по коридору проходили мужчины, несущие по двое большие тяжелые ящики. Здороваясь на ходу, они радовались пополнению и отпускали шуточки в его адрес: - Песталоццы, вперед! На зарядку становись!

Выйдя на улицу,  друзья увидели небольшую очередь у контейнера.

- Кто последний? – спросил Антон.

- У нас все первые, чего вам желаем и вперед пропускаем! – радостно воскликнул пожилой мужчина с белыми от седины волосами.

- Борис Матвеич, - откликнулся Антон, - знакомьтесь: наш литератор Герасим Салтыков. Прошу любить и жалеть. У него «первая ходка» в школу.

- А, новичок! – обрадовался  Борис Матвеевич. – Будем бороться с «тьмой неученых» вместе.

- Мы ей покажем! – поддержал его подошедший молодцеватый крупный мужчина, как выяснилось, - учитель физики.

- Чего, куда нести? – спросил Антон.

- Да вот, хватайте любой ящик и – в кабинет труда, где дверь открыта, - сказал Борис Матвеевич, и уступил место у контейнера.

Друзья приноровились, подхватили ближний ящик – Антон спереди, Герасим сзади – и понесли его в школу. Поработав грузчиками еще час, коллеги разбрелись на перерыв.

К этому времени подошли ученики Геры.

- Сейчас я узнаю у Риммы Борисовны, что нам делать, - сказал им Герасим и ушел в кабинет директора.

Вернулся он минут через десять с новым заданием в зачет «производственной практики». Странно, но Римбо не вспомнила о «проступке» учителя-новичка, очевидно, посчитав выговор накануне достаточным.

В этот раз классу выписали наряд на засыпку опилками теплотрассы, протянувшейся по всему поселку к школе. Герасим без сожаления оставил отряд грузчиков и занялся руководством класса.

Работы по обустройству школы, оснащению кабинетов и классов шли две недели. За это время Герасим в разной степени близости познакомился  с учительским коллективом, особенно с мужской его частью.

Мужчины специализировались на математике, физике, труде, физкультуре, автоделе и географии. В злоупотреблениях продуктом, используемым для снятия нервного напряжения, никто из коллег замечен не был.

Открытие Храма науки, то есть СШ №19 было проведено на должном уровне. День выдался солнечный и безветренный. Перед входом в школу были расставлены столы, на которых лежали учебники для вручения первоклашкам. Все ученики, не говоря уж об учителях, пришли в праздничных, по крайней мере, чистых одеждах.

Лица присутствующих выражали неподдельную радость, от сознания участия в подготовке школы к работе. Младшеклассники принесли букеты цветов, что несомненно усиливало праздничную атмосферу.

С поздравительной речью выступила Кострич. Без лишнего пафоса и вполне складно она извинилась за задержку Дня Знаний и пожелала всем участникам учебного процесса напрячься, чтобы наверстать непредвиденное отставание от программы.

Затем, выступила заведующая учебной частью Анна Даниловна и рассказала об учительском составе и его достижениях при подготовке школы к работе. На этом торжественная часть окончилась. Затем один из старшеклассников прозвонил небольшим колокольчиком, символически обозначив начало учебного года.

Учителя взяли букеты и повели ребят в свои классы. Внутри школы пахло краской, полы блестели чистотой, и детям ступать по ним поначалу было неловко.

Герасиму в этот день выпало вести уроки русского языка в двух пятых классах. Он готовился к ним, как к экзамену, повторяя про себя речь, должную закрепить в памяти учеников хотя бы его имя, название предмета и его важность для их будущего.

В 5А по списку было 28 человек. Дети находились в праздничной нерабочей атмосфере: рассаживались, знакомились, обживали свои места. Замешкавшись, Гера свою речь отложил. Вместо этого он попросил ребят подписать свои тетради, и сам написал на доске свое имя и фамилию.

Ученики записали его имя, и даже были готовы к общению с учителем. Одна из девочек с вьющимися черными волосами и смуглым лицом подняла руку и потрясала ею в нетерпении.

- Герасим Петрович, - сказала она, когда Гера кивнул ей, разрешая высказаться. – А как мы будем наверстывать программу? Мы нагоним ее за год?

- Думаю, с вашей помощью, - да. Для этого придется много заданий выполнять дома. Кто захочет, тот наверстает.

- Герасим Петрович! - не дожидаясь разрешения, воскликнула ее соседка, - а мы будем писать сочинение, «как я провел лето»?

- Конечно. И, пожалуй, начнем сейчас же.

- Как это?! Что, сразу сочинение! – раздались  возмущенные голоса.

- Да. Ничего страшного, - сказал Гера. – Каждый напишет столько, сколько сможет. Хотя бы два предложения. Но одной фразы: «я провел лето хорошо» будет маловато. Добавьте что-нибудь, вроде: « я спал до обеда, а после обеда опять спал».

В классе возникло оживление, послышались смешки. Это уже было движение навстречу, и Герасим направил его в рабочее русло.

- Итак, открываем тетради и на третьей строчке пишем дату, ниже - классная работа, еще ниже - сочинение «Как я провел лето».

Не все начали что-то делать сразу. Были видны недовольные «резким» началом учебного процесса и просто заторможенные. Но некоторые без видимого усилия принялись за работу, и это порадовало педагога.

Он, в первую очередь, хотел увидеть, кто, как пишет, понять уровень грамотности и готовности к учебе. И тут ему открылась интересная картина. Часть учеников, точнее, девочки похожие на отличниц или зубрил, затормозились и стали смотреть по сторонам, как бы собираясь с мыслями. А некоторые мальчишки, на вид шалопаи, начали строчить в тетрадях, как заправские писари.

Пока ребята пыхтели над тетрадями, Гера написал на доске задание на дом.

Когда прозвенел звонок с урока, Герасим попросил всех записать задание в дневники, а сидящих в задних рядах, уходя, - собрать тетради, и положить их на его стол. Не все были готовы отдать свои работы, желая дописать «последнее» предложение. Но порученцы были неумолимы и с силой вытягивали тетради из-под рук вдумчивых сочинителей.

Получив тетради, Гера вздохнул с облегчением: первый урок прошел довольно легко, ничего ужасного не произошло, никто не скандалил и не ставил палки в колеса. Получится ли так же в следующем классе?

Но и в пятом «Б» все прошло гладко. Правда здесь обнаружилась явная аномалия: один из мальчишек оказался совсем неадекватным, неуправляемым и даже не думал открывать тетрадь. Он вертелся, приставал к соседу по парте и изображал полное равнодушие к происходящему в классе.

Гера решил не устраивать разборку и сделал вид, что не заметил явной ненормальности парня. По его неопрятной одежде и разболтанным движениям было видно, что с психикой у мальчишки не все в порядке. После урока Гера подошел к нему и спросил, как его зовут.

- А чо? – спросил парень с вызовом.

- Не «чо», а скажи свое имя. Ты же пришел ко мне на урок, и мы должны познакомиться. Ты читать умеешь? – произнес Гера спокойно.

- Ну.

- Можешь прочитать на доске мое имя и отчество?

- Ге-расим Пет-рович, - произнес с запинкой парень.

- Вот. Мое имя ты знаешь. Теперь скажи свое.

- Ну, Колька Селезнев.

- Николай, может, ты болеешь и поэтому писать не мог?

- Не-а. Неохота было.

- Что ж. Тогда будь человеком, напиши дома, как ты провел лето, - сказал Герасим. – Возьми тетрадь и напиши что-нибудь, а завтра дашь мне прочитать.

Коля молча взял тетрадь и поплелся к двери. Уже выходя в коридор, пробормотал:

- Фига я напишу.

«Миленько, - подумал Герасимю - Крепкий орешек! Надо будет спросить у завуча, что это за тип».

В этот день уроков у Геры больше не было. Он взял две стопки тетрадей и пошел домой, что находился в двадцати шагах по коридору.

В своей комнате они с Антоном еще накануне поставили пару ученических столов, за которыми можно было и заниматься, и устраивать трапезы. Герасим выпил чаю в одиночестве и решил приступить к своим обязанностям.

Поначалу он ретиво взялся разбирать каракули пятиклашек, но чем дальше углублялся в из опусы, тем ему становилось грустнее.

«Неужели весь этот ужас мне придется переваривать целый год! Разве возможно что-то сделать с этой бестолковщиной и примитивом», - страдал он, подчеркивая красным отсутствие нужных знаков препинания, отмечая другие ошибки.

Проверив тетради одного класса, Гера захотел размяться и пошел в спортзал, где должен был работать Антон. Приоткрыв дверь, он увидел детей лет десяти, играющих в пионербол, и стройную девушку в спортивном костюме со свистком на груди. Поняв, что Антон работает в другом месте, он вышел на улицу.

О наличии в коллективе учительницы физкультуры Герасим помнил, но не был с ней знаком. Впрочем, так вышло, что и некоторых других коллег он тоже близко не знал, надеясь заполнить этот пробел на ближайшем педсовете. Пока ему хватало знакомства с руководителем методкабинета русского языка казашкой Зуриной Кугушевной. Говорила она с непривычным акцентом, но, очевидно, знала методику преподавания русского на отлично.

Действительно, Антон занимался со старшеклассниками на улице. Очевидно, он тестировал их беговые способности, подавая свистком сигналы для старта и засекая время пробежки шестидесятиметровки.

Недолго думая, Герасим прошел мимо Антона и, как ни в чем не бывало, встал в очередь с ребятами. Они, было, засмущались, но Гера, сняв пиджак, стал подпрыгивать и крутить руками «мельницу», разминаясь и показывая серьезность своих намерений.

Антон принял его игру и, когда подошла очередь Геры, подал и ему сигнал. Герасим, думая показать детям класс, рванул с низкого старта. Представление было на радость всем: мужчина в светлой рубашке с галстуком и в полуботинках бежал, выпучив глаза и разинув рот, будто спасался от хулиганов, не думающих его догонять. Пробежав дистанцию, Герасим подошел к «судье».

- И что там, на твоем хронометре? – отдуваясь, спросил он Антона.

- Нормально. На твердую четверку.

- Да ладно! – удивился Герасим. – Это я не в форме. А сколько до пятерки не хватает?

- Хотя бы секунду, полторы.

- Сделаю в другой раз. Ребята, спасибо за компанию! – сказал Гера и, взяв пиджак, пошел в школу.

Уроки еще шли, было тихо, и ему ничего не оставалось, как сесть за проверку оставшихся тетрадей. Класс «Б» поначалу также не мог порадовать его своей грамотностью, как вдруг … Он прочитал страницу, исписанную небрежным почерком, и не нашел ни одной ошибки. Герасим прочитал сочинение еще раз, посмотрел на обложку тетради и невольно восхититься: «Ай, да Юра Клинцов!». Рука его невольно дрогнула, и пятерка вышла настолько большой, что ее хвостик выскочил за край страницы.

Следующие тетради, как ни надеялся окрыленный учитель, не принесли ему радости. Попадались хорошие тексты, но без ошибок не было ни одного. За содержание он все же поставил несколько пятерок в обоих классах, и это его несколько утешило: будет с кем работать.

Вскоре зашел Антон, и друзья взялись стряпать обед.

- Ну, что, дебютант, - сказал Антон. – Можно тебя поздравить с премьерой?

- Премьера в роли статиста. Я решил не разводить церемоний и задал всем написать сочинение про каникулы, - пояснил Гера. – Вон, видишь - почти шестьдесят тетрадей. Написали, сколько осилили: кто пять предложений, кто страницу. В основном, ребята слабые.

- А что ты хочешь от детей строителей. У единиц родители с высшим образованием. Зато старшие – вполне здоровые ребята. С ними легко работать.

- Да уж, полегче, чем вдалбливать шалопаям родную грамматику.

- Возможно. Скажи спасибо директрисе и ее связям, что школу хорошо оборудовали. Думаешь, и работать здесь будет полегче?

- Да ничего я не думал. Я предупредил Кострич, что собираюсь работать по своей программе, и она согласилась. Ты помнишь, как ты учил в школе русский, историю, биологию? Как проходили уроки?

- Особо-то не помню. Как-то одинаково, скучно было, это помню. Учителя вдалбливали свои предметы, а от меня отскакивало.

- Ну, вот, что и требовалось доказать. Ты что-нибудь слышал об учителях-новаторах, преподающих предмет с продуктивностью близкой к ста процентам?

- Кажись, что-то видел по телеку. Показывали как-то суперматематика. Так излагал, - не оторвешься.

- Вот именно, «не оторвешься». Если бы все учителя были такими, у нас бы каждый стал профессором. В своем деле, конечно.

- Ты тоже собираешься так давать русский и литературу?

- Собираюсь, – хмыкнул Гера. - Те, которых показывают в передачах, работали в школе десятки лет. Но начинать с чего-то надо. Буду пробовать. Сначала, думаю, надо разбудить ребят физически. Они же на уроках сидят в полусне!

- Будешь раздавать им тычки?

- Отнюдь! Есть несколько приемов без всяких тычков. Они у меня попотеют на уроках.

- Это ты про пятиклашек?

- Про них самых. С девятым и десятым не все пройдет. С ними придется в основном по старинке.

- Ну-ну, пробуй, если директриса согласилась.

- Посмотрим, - заключил Гера. – А не получится, - я в школе не останусь.

Интересоваться сутью методики новобранца Антон не стал. Однако Геру так и подмывало рассказать о новых подходах к преподаванию, которые он хотел повторить на собственном опыте.

Он будет приносить на уроки мяч, гитару, фильмоскоп, давать читать тексты по ролям, устраивать битвы «Что? Где? Когда?». У него на уроках не будет отвлекающихся на разговоры оболтусов. Все будут втянуты в процесс усвоения знаний в игровой форме. Им некогда будет скучать, как при игре в футбол или при беге с препятствиями.

На следующий день у Герасима был урок литературы в девятом классе. Как требовалось по плану, вводным – он не получился. Предстояло наверстывать две недели, и Гера начал сразу со «Слова о полку Игореве».

Что такое шестнадцатилетние акселераты, вернувшиеся с «беспривязного» летнего содержания, каждый может вспомнить по себе. Голова у них (и у нас) была полна всего, но только не желания приобщиться к тонкостям древнерусской словесности.

Чтобы получить хоть какой-нибудь отклик аудитории, Гера устроил читку текста «Слова» со сменой чтецов в неожиданной последовательности, вразнобой. Стало понятно, что с чтением, тем более – вслух, у большинства учеников были проблемы.

Что говорить о чтении непривычного: «Не лепо ли ны бяшет, братие…»? Правда, не у всех вызывал немоту «странный» слог повествования. Некоторым удалось прочитать свою часть текста почти без запинок. Гере ничего не оставалось, как задать на дом выучить первую страницу «Слова».

На уроке русского, следующего за уроком литературы, опять же для проверки грамотности ребят, Герасим провел небольшой диктант. Пояснив, что оценки за него ставиться не будут, он предложил написать его на отдельных листках. В качестве текста он взял фрагмент из рассказа «Собака Баскервилей», оборвав его «на самом интересном месте».

За пять минут до конца урока Гера попросил всех проверить написанное, подписать листки и передать их на передние парты.

- Ну, что, друзья, вошли в рабочий ритм? ; спросил Герасим, когда ребята зашевелились, зашептались, обсуждая «трудные» места в диктанте. – Кто читал рассказы о Шерлоке Холмсе?

В ответ поднялось три-четыре руки.

- Что ж, надеюсь, и остальным захочется узнать, окончание истории с собакой Баскервилей, - заключил Герасим, знавший по собственному опыту, что любовь к чтению начинается, порой, с погружения в стихию детектива. – На этом урок закончим.

Перекусив в своем «общежитии» чем Бог послал, Гера с содроганием взялся за изучение письмен своих учеников. Его опасения оправдались: работ без ошибок совсем не было. Поставив для себя оценки на листках, Герасим отметил, что наиболее грамотными оказались девчата.

- Вот, познакомился со своим классом поглубже, - поделился он с вошедшим в комнату Антоном.

- Провел задушевный разговор?

- Нет, я в профессиональном плане. Дал диктант и узнал, кто есть кто. Девчонки дают хорошую фору мальчишкам.

- Зато на физкультуре парни выглядят лучше. Наверное, это нормально. Мальчишкам некогда корпеть над книгами, у них другие дела: научиться лидировать и побеждать. У них же физическое главнее. Культ силы, знаешь.

- Да уж, знаю по себе. Кто у нас в классе был сильнее, тот и главнее, - Гера задумался. - Хотя с возрастом приоритеты изменились. К концу учебы лидерами стали те, кто успешнее, а не сильнее.

- Ну, видимо, есть разные варианты. Сильные тоже могут стать лидерами по другим показателям. Это еще зависит от местности.

- Думаешь, на селе редко встречаются ломоносовы? Статистику я, конечно, не  изучал, но наборы в школы, подобные школе Колмогорова, как раз показывают, что в глуши больше перспективных ребят.

- Кто его знает. В городе больше возможностей, там сложней понять, что тебе нужнее, - рассудил Антон.

- Правильно. На периферии выбор ограничен, и стимул «выбиться в люди» у ребенка, проявляется сильнее, - продолжил свою мысль Гера. - Если его не затянет трясина обыденщины. У некоторых индивидуумов, этот стимул сохраняется, и он достигает вершин на своем поприще.

- Это опять ты про Ломоносова и ему подобных, - сказал Антон. – А сколько известно случаев легкой игривой гениальности! Например, Моцарт или Леннон. Ничего они не преодолевали. Просто творили и творили без всяких усилий, припеваючи.

- Да, но что-то произошло в их мозге в младенчестве, а может, и в утробе матери. Сколько биографий исследовано и описано, а закономерностей появления «аномалий» не прослеживается, - размышлял Герасим.

- Все зависит от среды, в которой зреет этот «кристалл», – глубокомысленно заявил Антон. – Яблоко от яблони…

- Конечно, бывает, что в блестящей династии вырастает жемчужина, но примеров пустоцвета на прекрасной клумбе тоже полно, - возразил Гера. - И, наоборот, из кромешной тьмы, из грязи появляется невиданное чудо-растение и покоряет своей красотой и мощью весь мир. Как, почему это происходит, – никто не знает, и предвидеть не может.

- Ну, получается, и слава Богу, - рассудил Антон. – Никто никогда не сможет предсказать, где «выстрелит». Как там начинаются биографии: «В одной обычной семье родился мальчик… или девочка».
 
- Ага. Они ничем не выделялись среди сверстников, даже отставали в учебе или начали разговаривать с опозданием на пять лет, но  вдруг обогнали всех и сделались гениями. Вот в том-то и дело, что наука не занимается изучением личностей родителей и династий таких семей. Биографика – наука описательная.

Разговор угас, и каждый задумался о своем. Антон стал готовить еду, а Гера – продолжил мечтать о том, как может развиваться биографика, если подключит к своим методам генетику. Возможно, это будет уже другая наука.

На следующий день у Герасима в расписании стояли уроки литературы в обоих пятых и в десятом классе. Он взялся было писать планы уроков, но задумался: писать, как положено, по методе, или по-своему, как он задумал. Уроки русского в пятых классах он уже провел без всякого плана, но отчет написал, как положено. Выходит, и планы надо писать по методе, а уроки вести по-своему.

«Опять получается очковтирательство и обман, - думал Гера. – Но как я смогу объяснить Кугушевне, что буду исполнять песни для эмоционального воздействия на психику детей, чтобы в итоге они лучше запоминали стихи и биографии поэтов? Даже из Сказки о спящей царевне можно спеть любой стих на какой-нибудь известный мотив. Конечно, методобъединение обвинит меня в самодеятельности. И вряд ли Римма поддержит мои опыты».

Промучившись в сомнениях минут десять, Герасим решил писать план урока по правилам, а вести урок, как задумал.

Все же на следующий день Гера взял на урок в 5«А» не гитару, а легкий пластиковый мяч. Пока он лежал на учительском столе, ребята мучились вопросом: зачем он здесь. Гера ничего им не объяснял и лишь интригующе отшучивался.

- Сейчас будем читать по очереди вслух «Сказку о спящей царевне», - начал он. - Я буду прерывать чтеца, и называть фамилию следующего. Слушайте внимательно, потом будете отвечать на вопросы о прочитанном.

Дав ребятам прочесть половину сказки, он стал задавать вопросы по содержанию, и, проходя по рядам, бросал мяч водящему, который должен был ответить на вопрос и вернуть ему мяч.

Это было довольно необычно, и ребятам не понравилось. Не каждый водящий успевал поймать мяч, тот падал, его поднимали и передавали адресату. Это сопровождалось возней, шутками и комментариями.

Но вскоре ребята приняли игру, и процесс усвоением материала наладился. Чтобы не получить мячом по макушке, каждому приходилось быть начеку. Убедившись, что игра с мячом работает, Гера решил усложнить задачу.

- Я смотрю, у вас хорошо получается хотя бы ловить мяч, - сказал не без иронии Герасим. – Теперь задавать вопросы и бросать мяч водящему вы будете сами.

- Герасим Петрович, - раздались голоса. – А если вопросы уже задавали, можно их повторять?

- Можно, но только не подряд одно и то же, а то ответы будут одинаковые, и получится какой-то детский сад. Можете заранее придумать свой вопрос и, когда будете готовы бросить мяч, сразу его задавайте.

Несмотря на подсказку Герасима, усложнение условий намного замедлило игру и охладило пыл игроков. Неизбежные паузы при раздумьях над вопросами не давали водящим сосредоточиться над ответами.

Герасим решил завершить эксперимент, чтобы не испортить общего впечатления от игры. Ребята были достаточно возбуждены и, казалось, могли с легкостью повторить содержание и описать героев сказки.

- Что ж, сегодня я не буду вам ставить оценки, но на следующем уроке спрошу, что мы изучали сегодня, и скажу, кто сколько заработал.

Затем Гера объяснил задание на дом и отпустил класс на перемену.

В 5«Б» Герасим повторил свой эксперимент. Очевидно, у пятиклашек уже прошло собрание по обмену опытом, поэтому никаких вопросов о мяче у «бэшников» не возникло. Дети уже были готовы к игре, и она прошла более складно и продуктивно.

«Стоит ли проделать этот эксперимент на уроке в десятом классе, - раздумывал Герасим. – Детский мяч для них – как-то несерьезно. Наверное, волейбольный будет в самый раз».

Заходя в учительскую за журналом, Герасим готовился ответить на вопросы коллег о его игровых уроках с пятиклашками. Однако никто из находившихся там учителей ни о чем его не спросил.

У окна Антон разговаривал со своей коллегой, и Гера подошел к ним.

- Здравствуйте, - обратился он к «физкультурнице». – Я Герасим, а вы, как я понял, Лидия Сергеевна. Антон говорил о вас.

- Да, - согласилась она. – Можно просто - Лида.

- Возможно, Антон уже рассказал, что я пытаюсь разнообразить способы подачи материала на своих уроках.

- Да, многие уже слышали.

- Вот, хочу взять у вас на час волейбольный мяч. Поиграем в десятом классе.

- Хорошо. Идемте в зал, я открою, - сказала Лида и направилась к выходу.

В коридоре Геру посетила идея.

- Я, вдруг, подумал, - сказал он, - почему бы вам на уроках не использовать какие-нибудь известные тексты, стихи, цитаты на спортивные темы. Если вспомнить, их существует множество. Например, из песни: «Потому, что утром рано, заниматься мне гимнастикой не лень…», - пропел он первое, что пришло в голову.

- Да, уж, - улыбнулась Лида. – Вы, я вижу, большой энтузиаст нововведений. Хотите на физкультуре давать литературу, а на русском – физкультуру?

- Да, а почему бы и нет? Взаимопроникновение предметов, гармоническое обучение.

- Хорошая идея, но слишком … утопическая, - заключила Лида, открывая дверь зала.

Вооружившись мячом, Герасим пошел на урок, а мысль об «утопической» форме обучения все же отложилась в его памяти с пометкой: «надо обдумать».

Любопытство и непосредственность, присущие младшим школьникам, у подростков отсутствовали. «Ну, принес учитель на урок литературы мяч, значит так надо».

Напомнив ученикам о роли Пушкина в развитии русского языка, Гера попросил назвать произведения поэта, изучавшиеся в прошлые годы. В ответ в классе возникла странная тишина: ни один из двенадцати будущих выпускников не поднял ни руки, ни головы.

- Что ж, вы не изучали стихи и поэмы Пушкина? – изумился Герасим. – Может быть, вы не слышали такие фамилии, как Жуковский, Грибоедов, Лермонтов, Гоголь?

- Слышали, - произнес, не вставая, видимо, самый продвинутый парень плотного телосложения с густым чубом. – Евгений Онегин, Ромео с Джульеттой.

- Вас не учили вставать, когда говорите с учителем? - спросил Гера. – И не мешало бы назвать себя.

- Олег Мещеряков, - сказал парень, нехотя поднимаясь.

- Олег, - обратился к нему Гера. – Вы назвали произведение Пушкина и почему-то – Шекспира. Наверно, вы и его читали.

- Не-а, - улыбнулся Олег. – Кино смотрел.

- Интересно, какую же версию? Как вы думаете, сколько фильмов снято о Ромео и Джульетте? Кто скажет? -  обратился Гера к классу.

- Три… десять, - послышались голоса.

- Пять полных экранизаций и несколько фильмов, так называемых, - «по мотивам», - сказал Гера. – И что вас задело в этой истории, что-нибудь похожее было в вашей жизни? Кто еще знает содержание этой пьесы?

Несколько человек подняли руки, и Гера завязал с ними диспут о правдивости конфликта и вечности проблем, описанных Шекспиром.

- Итак, мы понимаем, что в этой пьесе нас волнует и конфликт, замешанный на взаимном влечении влюбленных, и развязка, связанная с трагическим стечением обстоятельств. Но что стоило Шекспиру оставить своих героев в живых и написать счастливый конец истории? Что мы тогда испытали бы и запомнили? Кто скажет?

Со всех сторон посыпались реплики, каждый предлагал свою версию окончания истории юных влюбленных. Оставалось совсем немного времени до конца урока, чтобы обратить внимание класса на поэзию Пушкина.

- Вижу, вы правильно поняли, что при счастливом завершении истории Ромео и Джульетты, мы бы не так переживали и, может быть, даже забыли о ней, как и о множестве любовных историй, - резюмировал Герасим. – Но вспомните конфликт в отношениях Евгения Онегина и Татьяны. Чем он завершился? Что мы испытываем, читая сцену встречи зрелого мужчины Онегина и замужней Татьяны? Кто помнит?

- Я помню только известную фразу Татьяны, - сказала девушка, назвавшись Катей Цукановой, и процитировала: – «Но, я другому отдана и буду век ему верна».

- А кто помнит, что произошло с Онегиным, когда он увидел Татьяну, после долгой разлуки? – спросил Герасим.

В классе воцарилось равнодушное молчание. Кто-то смотрел в окно, кто-то уставился в стол, будто там был написан ответ.

- Давайте применим метод дедукции, которым пользовался Шерлок Холмс. Надеюсь, про него кто-нибудь читал или опять-таки смотрел фильм, - предложил Гера. – Раз Татьяна ответила отрицательно, значит, Онегин предложил ей что-то неприемлемое. И что же?

- Таня, давай переспим, - сказал, привстав, Мещеряков.
Класс разразился смехом, а кто-то захлопал в ладоши.

- Ну-ну! – воскликнул учитель. – Вот к следующему уроку вы и выучите письмо Онегина к Татьяне. Спишите задание, - и Гера написал на доске номера главы и строф, а, услышав ропот, добавил: – Не волнуйтесь, не полностью. Закончите словами: «Что с вами днем увижусь я…».

- Катя, а что вы испытали бы на месте Татьяны, прочитав признание Онегина в любви к ней: злорадство, жалость, сочувствие, равнодушие?

- Ну, там столько лет прошло, - протянула Катя.

- Скажи: обрадовалась бы и закрутила с ним, - в полголоса подсказала соседка.

В классе опять раздался смех.

- Катя, вы нам и расскажете на следующем уроке, какие чувства испытывала Татьяна, прочитав исповедь Евгения, - сказал Герасим, и тут почти сразу зазвенел звонок.

В пылу полемики Гера так и не вспомнил про мяч, да и повод для его использования не представился.

Впечатленный первыми уроками, Гера решил поделиться своими ощущениями с Антоном.

- Ну, вот, - начал Герасим, когда они сели обедать. – Сегодня «поиграл в мяч» в пятых классах.

- В волейбол? В баскет?

-  Это было похоже на пионербол, - пропустил Гера иронию приятеля. – Задавал вопросы по прочитанному тексту и кидал мяч водящему, а он должен был ответить.

- И что, неужели отвечали?

- С непривычки чудили, вредничали, а потом приняли и работали, точнее, играли с удовольствием.

- И ты думаешь, так лучше усваивается материал? С шутками-прибаутками, с весельем о серьезном и, может, даже о высоком? – ухмыльнулся Антон. - Учителя столетия шли к тому, что дисциплина - основа обучения, а в армии придумали даже команду «смирно!», чтобы лучше доходило. И вот приходят «первооткрыватели», такие энтузиасты нововведений, и провозглашают: «веселье и развлечение – основа знаний!».

- И что ж? Времена меняются. Раньше была палочная дисциплина, а теперь будет игровая. Вот скажи, - наступал Герасим, - ты на футбольном матче что запоминаешь: распасовку, беготню от ворот до ворот или острые моменты, когда форвард обходит противников и бьет по воротам?

- Конечно, острые.

- То-то и оно! Давно известно: память работает лучше, если она сопровождается сильной эмоцией, переживанием. Думаешь, как актер запоминает большие объемы текста?

- Как, как… Зубрит да и все!

- Если бы! Он должен пережить предложенные обстоятельства или действия своего героя. Слышал про систему Станиславского?

- Знаю, что был такой, а системой не интересовался.

- А зря. Учитель должен быть актером. И чем лучше ты играешь свою роль, тем быстрее ученики примут тебя и твой предмет!

- И ты уже играешь?

- Да, какое там! К сожалению, в институте этому не учат. Приходится импровизировать, что не всегда получается. Но в этом-то и состоит мастерство.

- Ну, ты наговоришь! Мастерство… Какое еще мастерство?! Знания надо вдалбливать в мозги наших неучей, вдалбливать и гонять их, как сидоровых коз!

- Не знаю. Кому-то можно что-то «вдолбить», а кто-то войдет в ступор, и хоть режь его – не будет учить твой предмет. Вот тебе какие преподаватели нравились, веселые, легкие или злые, грубые?

Антон задумался.

- Не помню, чтобы у нас был хоть один веселый учитель, - наконец, ответил он. – Разве что трудовик. Он и на родительские собрания ходил. Все хвалил мои поделки. Может, чтобы познакомиться с моей матерью поближе. Одинокий был.

- Вот видишь, ты его запомнил, и поделки у тебя получались, - сказал Гера.

- Да, я и злых тоже помню. Особенно математичку. Войдя в класс, заставляла дежурных подбирать мусор с пола и засовывать его в их же карманы. Двойки ставила беспощадно. Гоняла, как укротительница – тигров. Полюбить ее было невозможно, но математику, в конце концов, все полюбили. Вот и скажи, что важнее: строгость или доброта? Я некоторых школьных учителей помню, а как они преподавали, убей Бог.

- И вот еще что, - сказал Герасим. - Известно, что в школу дети приходят с разным уровнем развития и способностей. И беда в том, что смышленые и развитые вынуждены смотреть и ждать, когда «дойдут» бездари. В этом трагедия школы. Средняя – звучит, как издевательство над личностью.

- Ну, и что? - примирительно сказал Антон. – Кому дано, тот все преодолеет. Давай есть, а то все остынет.

Пообедав, каждый занялся своим делом. Антон затеял постирушку, а Герасим сел писать отчет о проведенных уроках.

Теперь он уже не так долго мучился над проблемой вынужденного «очковтирательства». Писать отчеты и планы «как надо» становилось делом привычным.

Постепенно все свои задумки по «активному» ведению уроков Герасим воплощал в своей практике. Пятиклашкам особенно понравилась игра в «Что? Где? Когда?». Герасим разбивал класс на команды, в каждую из которых входили как разговорчивые отличники с хорошистами, так  и отпетые молчуны и бездельники.

По его замыслу для ответа на вопрос по теме урока команда должна была выдвинуть именно самого слабого ученика, чтобы он научился хотя бы произносить нужные слова. В подготовке ответа участвовала вся команда. При этом в классе стоял гвалт, громкие споры, крики. Страсти разгорались, так как за быстроту ответа вся команда получала дополнительный балл.

По окончании игры Гера объявлял сумму баллов, заработанных каждой командой. Доходило до стонов и слез, когда отличницы получали четверку из-за слабого ответа своих подопечных. Слабакам нравилась такая система оценок, а отличники уравниловку невзлюбили и поначалу часто отказывались играть в «ЧГК».

Несмотря на протесты, Герасим внедрял эту игру, полагая таким манером изжить ученический эгоизм,  развить чувство «локтя» и привычку к альтруизму.

Подобные уроки не могли остаться незамеченными. Учителя соседних классов поначалу сбегались на шум узнать: не случился ли там пожар и не набросились ли с кулаками нерадивые ученики на дебютанта педагогики. И каждый раз Герасиму приходилось объяснять коллегам, что у него в классе ничего не горит, никто не дерется, и все  идет по плану.

Что это за план, в котором по бумагам должно было проходить тихое изучение правописания глаголов на -жи, -ши, а не битва гигантов, Гере предложили объяснить на ближайшем совете методобъединения.

В объединение словесников входило три человека: председатель Зурина, завуч Анна Даниловна и Ирина Болотова.

- Ну, расскажите нам, Герасим Петрович, про ваши бурные эксперименты на уроках русского языка, - начала разборку завуч.

Для ответа на этот вопрос Герасим заготовил полноценную лекцию о передовиках школьного преподавания. Цитаты из статей в популярных изданиях должны были сразить закоснелых в своем невежестве коллег. Но, чем больше он восхищался опытом популярных учителей, тем скучнее становились выражения лиц его коллег. Наконец, завуч прервала восторги Герасима.

- Мы поняли ваш энтузиазм по поводу, так называемых, новшеств. Вы хотите, чтобы вся школа, все учителя стали играть с детьми в разные игры, и превратили государственное учреждение в клуб. Боюсь, мы к этому не готовы и ваши эксперименты запретим.

Герасим ожидал подобный результат переговоров, поэтому напомнил основной аргумент в свою защиту.

- Когда я оговаривал условия своего поступления сюда на службу, то о всех своих замыслах доложил Римме Борисовне, - сказал он. – Она согласилась с моими идеями и приняла все мои условия. Я конечно, постараюсь умерить пыл своих спорщиков, но, так сказать, побочный эффект в виде небольшого шума на моих уроках придется потерпеть.

- Что значит – небольшой шум? – выступила Кугушевна. Я в соседнем классе не могу вести урок, когда у вас проходит «эксперимент».

- И что, даже линейка, которой вы бьете своих учеников по головам, не помогает? – улыбнулся Герасим.

- Это не ваше дело! – парировала Зурина. – У меня в классе должна быть полная тишина.

- Мертвая, - уточнил Герасим.

- Повторяю, полная тишина. Только тогда материал можно донести до учеников.

- Да видел я: половина ребят на ваших уроках спит с открытыми глазами.

- Зато другая половина, нормально учится.

- Друзья, - прервала спор завуч. – Давайте придем к общему знаменателю. Я постараюсь переписать график ваших занятий так, чтобы вы не работали одновременно в соседних комнатах.

- Да-да, - обрадовалась Зурина. – Пусть другие учителя приобщаются к новаторским способам преподавания.

- А вы, Герасим Петрович, уговорите ребят вести себя тише, - сказала завуч и предложила разойтись по своим местам. Задержав Герасима, она спросила:

- А что у вас с девятиклассниками? Они принимают ваши новшества?

- Пока в те же игры мы не играем, - сказал он. – Думаю, приучить ребят хотя бы к чтению текстов по ролям. Сейчас читаем Пушкина. Сначала роли играют одни, затем, - другие.

- Ну, ну, - сказала Анна. – Посмотрим, как они входят в роли. А что в десятом?

- В десятом – все нормально. Как приказала Римма Борисовна, пишем ответы на экзаменационные билеты, - вдохновенно соврал Гера. - Правда, не все могут писать быстро, а Кардашов так даже читает по слогам. Не знаю, зачем он отсиживается в школе. Ему бы в ПТУ.

- Ну, это не нам решать. Как-нибудь закончит школу. А вы старайтесь.

На этом их разговор окончился, и Герасим ушел в свою «келью». В учительской же обсуждение темы новаторства в педагогике продолжилось.

- Этот Салтыков начитался про Щетинина, Шаталова, Амонашвили, про, так называемых, новаторов и думает, что теперь можно все, - ворчала Кугушевна. – Придумал тоже! Чтобы я позволила на уроке кому-то самовольно встать или что-то сказать?

- Придет в школу такой энтузиаст и начнет портить атмосферу, подрывать дисциплину и портить детей, - поддержала ее завуч. О чем думала Римма Борисовна? Разрешила устраивать здесь всякую демократию. Надо будет с ней поговорить об этом, чтобы запретила.

- А я думаю, - не стоит, - сказала, молчавшая до сих пор, словесница Ирина. В школе она работала недавно, и многое в системе преподавания ей казалось устаревшим. – Пусть у нас хоть что-то новое будет происходить, - продолжила она. Может, дождаться результатов его работы, а затем решать? Не такой уж и шум у него на уроках. Он не виноват, что стены в школе из фанеры.

- Не знаю, не знаю, - сказала Кугушевна. – Какие результаты будут в его классах. Дети на уроках распускаются. Вот у меня – все ходят по струнке. Слышно, как муха пролетает. За своих я ручаюсь.

- Муха, - это хорошо, - вмешался в разговор, вошедший в учительскую, географ. – Знаете ли вы, что укус африканской мухи цеце может убить человека.

- Не надо нам всякого страшного, Олег Сергеич, - сказала завуч. - Рассказали бы лучше чего-нибудь радостного.

- Что ж, - задумался на минуту географ. – Глава нашего государства объявил курс на перестройку, и коммунистам скоро придет хана.

В комнате воцарилась тишина. Первой заговорила историчка Мария.

- Что? Что вы сказали?! – ее голос сел до фальцета. – Вы антикоммунист?

- Да, нет, - улыбнулся Олег. – Я сочувствующий, но атеист. То есть не верю в рай ни на небе, ни на Земле.

- Я как партгрупорг не могу слышать подобное, - проговорила Мария. - Это, по-вашему, радость?

- А как же? – с воодушевлением продолжил  географ. – Наконец-то все перестанут лицемерить и притворяться верящими в победу коммунизма во всем мире.

Тут все присутствующие заговорили наперебой, и диспут мог затянуться надолго, если бы не прозвенел звонок на урок. Антон присутствовал при всех дебатах, но едва вникал в их суть. Тем не менее, запомнил, что единственный, кто заступился за приятеля, была неприметная «русичка» Болотова. Он по привычке самца приглядывался к ней на предмет использования в своих примитивных целях, но понял, что она – не его тип.

Была она небольшого роста, но сложена пропорционально, без намека на «учительский живот» и, главное, обладала походкой редкой плавности: ни подскоков, ни вихляний лодыжек. Держа спину ровно, она вышагивала по коридорам школы на шпильках, как балерина или гимнастка, будто бросала вызов «классическим» бесформенным училкам, что не могло не раздражать последних.

После волнительного обсуждения Геру немного лихорадило, и он не находил себе места. Явное неприятие коллегами его опытов выбивало из рабочего ритма и заставляло готовиться к новым стычкам с ними. Впрочем, успокоившись, он решил продолжать начатое и не обращать внимания на сопротивление «ретроградов».

В этот же вечер, за ужином, Антон, видя настроение приятеля, неожиданно порадовал его:

- Не знаю, что там у вас было на разборке с Кугушевной, но есть у тебя и поддержка в стане неприятеля.

- Да, и что? Меня только могила, пардон, увольнение исправит.

- А Ирина, ваша стройняшка, говорит, что надо дождаться результатов твоих фокусов, а потом уж судить.

«Ирина, сама без году неделя в школе, - подумал Герасим. - Какая от нее поддержка? Но и на добром слове ей спасибо!»

Со временем ему стало ясно, что трения с коллегами едва ли ослабеют. В новой «сетке» класс, где он проводил уроки, соседствовал с классами «исторички» Дионисовны и «англичанки» по прозвищу Ситстил, что в переводе означало – «сидеть тихо».

Какое-то время Герасиму удавалось приглушать шум словесных баталий на своих уроках, и соседки не предъявляли ему претензий. Но весьма скоро даже приглушенный шум стал проникать в чуткие органы слуха его соседей и достаточно сильно раздражать его.

Наконец, во время одного из шумных уроков Герасима в его класс постучали. На пороге возникла фигура «исторички». Впрочем, у Марии Дионисовны, женщины около тридцати, была не обычная учительская фигура, «расплющенная» школьным давлением, но точеная фигурка, унаследованная, по всему, у далеких греческих предков. Ее лицо, пылавшее негодованием, вполне выражало цель визита.

Герасим, заранее готовый к обороне, впервые увидев Марию в неистовом порыве, разгоряченную, как «Свобода» на баррикаде с полотна Делакруа, открыл, было, рот, но так и застыл, охваченный обаянием ее горячности.

- Уважаемый Герасим Петрович! - начала она выплескивать лаву своего негодования. – Вы находитесь в государственном учреждении! Вы не только профанируете процесс обучения, но и мешаете нормально работать.

Герасим не дал Марии закончить тираду и, надвинувшись на нее грудью, шагнул вместе с ней за дверь. Она, опешив от такой наглости, захлебнулась словами, а Герасим вмиг прикрыл за собой дверь.

- Давайте спокойно поговорим, - прошептал он Марии на ухо, продолжая прижиматься к ее горячему телу.

Она отпрянула на шаг, не сразу выйдя из замешательства, и так же прошептала:

- Да как вы смеете?! Я буду жаловаться Римбо… Римме Борисовне!

- Ну, зачем же жаловаться? Во-первых, она и так знает, что у меня в классе бывает шумно. А во-вторых, не лучше ли нам встретиться после уроков и поговорить о проблемах работы в классах с плохой шумоизоляцией?

- Нет уж, нечего нам разговаривать, - прошипела Мария уже спокойнее. – Ведите себя прилично и не мешайте соседям.

- Да, конечно, мы постараемся. Но о встрече все-таки подумайте, - сказал Гера вдогонку уходящей коллеге.

Вернувшись в класс, Герасим прекратил обсуждение вопросов по сказке о «Василисе прекрасной» и предложил ребятам читать ее на оценку. Чтецов он выбирал сам с мыслью улучшить их вербальные способности. Однако что-то мешало ему сосредоточиться на оценке их чтения.

Так, не совсем удачно, но сравнительно тихо закончился очередной экспериментальный урок. С другой стороны, он позволил Герасиму увидеть, взволновавшее его, очарование разгневанной Марии.

По дороге в свое в «общежитие», Гера раз за разом переживал момент, когда он, движимый непонятной силой, ринулся на прекрасную во гневе «гречанку». Еще мгновение – он обнял бы ее и теперь жалел, что не сделал этого.

Идея о встрече с Марией на досуге, высказанная им неожиданно для себя самого, не оставляла его до вечера и оформилась в небольшой план действий.

Он решил в ближайшие дни дождаться окончания уроков и проводить Марию домой. Вскоре такая возможность появилась.

В тот день уроков у Герасима не было, а Мария освобождалась после пятого урока. Он подошел к выходу из школы и сделал вид, что просматривает сообщения на доске объявлений. Минут через пять из учительской вышла Мария.

Проходя мимо Герасима, она машинально попрощалась, но он увернулся за ней и, распахнув дверь, проговорил:
- Только после вас.

- Спасибо, - сказала она без тени улыбки и вышла на крыльцо.

- А я вас ждал, - начал он. – Хотел извиниться за давешнюю выходку. Сам не знаю, что меня толкнуло на вас. Это как-то само вышло.

- Да, ладно, - Мария повела плечом, – вышло и вышло. У всех учителей бывают срывы.

- Вот! И я хотел бы как-то загладить свою вину, реабилитироваться. Может, сходим в кафе? В городке есть одно небольшое заведение, где мало народа и можно поболтать.

Они шли по дорожке, ведущей через поселок к железной дороге. На улице пронизанной первым ноябрьским морозцем почти никого не было. Под ногами шуршал щебень, перемешанный с желтой листвой, - все настраивало на лирический лад.

Мария молчала, думая о чем-то своем. Наконец, она поняла, что от нее ждут ответ и посмотрела на Герасима.

- В кафе? Поболтать? – сказала она с усмешкой. – Зачем же в кафе, можно и на природе. Начинайте.

Герасим растерялся, но быстро сообразил: если завести долгий разговор, его можно продолжить и в помещении.

- Знаете, мне нравиться здешняя природа, континентальный климат, когда ночью минус 15, а днем – плюс 15. Воздух прозрачный, как алмаз, и слышно далеко.

- Да вы почти поэт, - улыбнулась Мария.

- Можно я буду называть вас Маша? По-школьному как-то длинно.

- Что ж, называйте хоть сыроежкой. 

- Да, на груздь вы не похожи, – согласился Герасим. – Значит, и вы меня можете звать Гера.

- А на Геродота не согласитесь? Тоже был новатор. Впервые описал события своего времени.

- Нет уж, лучше просто Гера. Никакой я не древний, тем более, - не грек. Я простой советский энтузиаст, представитель отмирающего подвида гомо сапиенс. 

- Да? Что-то не видно, чтобы этот подвид умирал. Сколько раз я пыталась с вами договориться? И что, вы изменили свои замашки?

- Это не замашки, а внедрение нового в застоявшееся болото. Как сказал поэт Кирсанов: «Не дело молодости жить вроде водоросли в пруду под ряской, не зная тряски».

- Хотите опять говорить о работе? Но это же дорога в то самое болото.

- Согласен, но вы, Маша, первая напомнили мне о моей «несознательности». Увы, бывает, увлекаюсь, не всегда отслеживаю детские страсти. Ведь они, как это ни пафосно звучит, благородные и разгораются в борьбе за лучшие оценки.

- Едва ли вам удастся обратить коллектив в свою веру. Ну, да ладно. Оставим это. Скажите лучше, что вы думаете об этой самой… перестройке?

- Думаю? Я не думаю, я уже перестроился. Разве, то, что я делаю, не перестройка? В моем понимании - это она и есть, родимая.

- Вы полагаете, что все смогут работать по-новому? За десятилетия народ привык жить так, а не иначе. Вы думаете, перестройка заключается в том, чтобы разрушить «все до основанья»? Менталитет народа быстро не изменить.

- Вся наша жизнь основана на выдуманной лживой идеологии, проповедующей одно и скрывающей, искажающей другое, нашу действительность.

- И теперь наши учебники будут переписаны, а мы должны переучиваться? – усмехнулась Маша.

- Думаю, будут пересмотрены некоторые положения, откорректированные под «линию партии». Например, нашу историю точно перепишут. Заодно и науку педагогику.

- Чем же плоха наша педагогика? Разве мы проповедуем насилие, обман, подстрекательство?

- Проповедуем. Но не в прямую. Не хочется сейчас вдаваться в подробности и разбирать все в деталях. Подождем и увидим, что будет с наукой. А вообще-то, как принято в бизнес кругах: на переговорах нельзя говорить о религии, о футболе и о политике.

- Почему же?

- В разговоре на эти темы могут возникнуть антагонистические противоречия, неприязнь и бизнес рухнет.

- Слава Богу, мы не бизнесмены, - сказала Мария и задумалась.

В молчании они дошли до семейного общежития, где у Марии была отдельная комната.

- Возможно, я несколько утрировал картину будущего, это лишь мои догадки, - заговорил Герасим. – Возможно, все пройдет плавно, незаметно, и все будут довольны и счастливы.

- Да, не хочется думать о грустном. До завтра! – сказала Мария и зашла в подъезд.

«Для первого раза разговор прошел довольно гладко, - подумал Гера. – Жаль, что Маша не предложила зайти хотя бы на чай, но все еще впереди».

Между тем, школьная жизнь входила в свою колею. Расписание уроков утряслось, коллектив учителей сплачивался на субботниках, проводимых для устранения недоделок в помещениях, сдаваемых строителями.

Школьное «общежитие» Антон и Герасим обустроили каждый по своему вкусу. Герасим на своем столе соорудил полку для учебников и методичек, а над кроватью прикрепил большую карту обоих полушарий Земли с условно плоскими изображениями меридианов и параллелей.

В углу Антона, над столом и у изголовья кровати, на стенах появились красочные развороты из журналов с изображением известных поп групп и спортивных кумиров. А под кроватью, помимо чемодана, улегся спортинвентарь - от футбольных мячей до бадминтонных ракеток.

Вскоре там же под кроватью стали появляться кеды, кроссовки и другая далеко не свежая амуниция, которую старшеклассникам было «трудно» приносить из дома на «физкультуру».

Постепенно владельцы этих предметов стали появляться в «общаге» без стука, чтобы забрать или уложить их «на место», как к себе в кладовку. Заодно они могли послушать записи каких-нибудь Модерн Токинг, которые Антон, постоянно крутил на магнитофоне после напряженного трудового дня.

Все это сливалось с потоком шумов, льющимся из коридора во время перемен от бурливого движения учащихся масс.

Однажды посреди урока Герасим был выброшен со своего места в коридор душераздирающим диким воплем. Выскочив за дверь, он с изумлением увидел директрису, тянущую за чуприну парня лет двенадцати в сторону своего кабинета. Мальчишка извивался, упирался, падал на пол, визжа при этом, но Кострич молча тащила его по полу, как поросенка на заклание.

Гера инстинктивно открыл было рот, чтобы остановить непотребство. Не может быть, чтобы сама Римбо, прогрессивный педагог, могла устраивать подобную экзекуцию! Но тут же остыл: бессмысленно делать какие-либо телодвижения под горячую руку начальства. Учить его – себе дороже. Эта картина, переживаемая им впоследствии много раз, вполне прояснила ему магистральное направление учебно-воспитательного процесса в школе.

Остановить бурные волны школьной жизни, накрывавшие «общагу» и днем, и вечером, не было никакой возможности. Все попытки Герасима отгородиться от них или использовать их откаты для плодотворной работы не приводили к желаемым результатам. Приходилось терпеть и привыкать к их бесцеремонности и стихийности.

Поначалу, Герасим пытался взывать хотя бы к сознательности Антона, потворщика музыкальным пристрастиям акселератов.

- Послушай, Антон, - начинал он переговоры, стараясь выглядеть дипломатом. – Я, конечно, понимаю важность релаксации после непомерной нагрузки на уроках физкультуры, но мне твои немецкие ребята с пленки, во-первых, в печенки въелись, а во-вторых, не дают сосредоточиться на подготовке к учебному процессу. К тому же постоянные визитеры-меломаны используют последние литры кислорода в нашей келье так необходимые для функционирования мозга. Нельзя ли избавить нас от лишнего шума и внимания твоих поклонников хотя бы на какое-то время?

Выслушав подобную тираду, Антон замолкал, очевидно, готовя соответствующий ответ, и, наконец, выдавал:

- К сожалению, коллега, ни хрена не могу поделать. Жизнь в школе – это стихия. А музыка – вечна.

- Будь это музыка, я бы терпел. Но шарманку, выдающую три ноты, моя психика не выдерживает. У тебя других записей нет? А еще лучше, - нашел бы наушники.

Увы, наушники не находились, и поток поклонников физрука с его Модерн Токинг не иссякал.

Но в один прекрасный ноябрьский день Герасим, вернувшись «домой» после уроков, не обнаружил в углу Антона ни магнитофона, ни катушек с записями. Не веря своему счастью, он с нескрываемым удовольствием сообщал заглядывавшим фанатам импортной попсы, что «балдение под звуки шарманки откладывается на неопределенное время».

Вскоре исчезновение центра притяжения молодежи объяснил его хозяин. Антон появился поздно вечером и, не скрывая гордости, сказал:

- Был сегодня дома у Лиды. У нее комната в поселке, вроде квартиры. Муж уехал в командировку, ну, я и отнес туда маг. Она тоже любит мою музыку.

- И что, вы под нее обсуждали проблемы физического воспитания? – ухмыльнулся Гера.

- Ага, конечно. Делать нам нечего. Я ее учил современным танцам. Ну, и потискал слегка. Она так сложена, обалдеть!

- И ей понравилось?

- По крайней мере, она не сопротивлялась. Знаешь, я по одному касанию к ладони женщины могу определить - даст она мне или нет. Взял ладонь Лиды и чувствую, - это мое, - на лице Антона появилась мечтательная улыбка. – Я не тороплюсь, пару дней придется потерпеть. Она еще от мужа не отвыкла.

- А кто он у нее? – полюбопытствовал Герасим.

- Да-а, экскаваторщик. Работает вахтовым методом. Приедет через двадцать дней. А что, ей одной тут с тоски помирать, - скорее утвердительно произнес Антон. – Осуждаешь? А мне пофигу. Мне силы девать некуда, да и ей тоже. У меня на нее знаешь, как стоит?

- Могу только догадываться, - сказал Герасим и вспомнил о Марии. Однако говорить об отношении к ней не решился. Он не был столь простодушным, чтобы с легкостью делиться своими интимными переживаниями. – Думаешь, никто не узнает? В нашей деревне столько тюлевых занавесок на окнах.

- Да, ладно, - протянул Антон. – За всеми не уследишь. Главное, - соблюдать конспирацию, как учили классики марксизма-ленинизма.

На этом тема интимных отношений была закрыта, но продолжала будоражить мысли Герасима.

Он задумался о Марии. Она ему нравилась резкостью своих суждений, темпераментом, но ее ограниченность и «твердость убеждений» вызывали явное отторжение.

Затащить женщину в постель – это ли не самая примитивная цель, недостойная мужчины, - думал Герасим. - Расширить ее взгляды и сломать заученные с молодости идейные догмы,  – вот это задача!

Сможет ли  учитель истории старой закалки, к тому же парторг, - забыть идеалы, воспринятые с молоком матери. Сумеет ли он, как человек ждавший радикальных перемен и по-своему приближавший их, изменить сознание взрослого человека на 180° и открыть глаза на скрытый до этого пласт подлинной истории страны?

Хватит ли у него такта  и выдержки, чтобы не получить обратный эффект и не сотворить лишнего противника Перестройки.

Герасим прикидывал, с кем бы поделиться своими мыслями на эту тему, но самым близким из всех, хотел он этого или нет, - оставался физкультурник Антон - сама непосредственность. Что ж, на безрыбье…

- Перестройка? Да какая у нас может быть перестройка? – сказал Антон, когда Гера решил его «проверить». – Ничего, что предлагают сверху, не может получиться. Замахнутся на рубль, а получат на копейку. Это ж, как очередная кампания по борьбе с пьянством или курением. Примут постановления, издадут указы и на тормозах съедут вниз, в ту же яму.

- Ну, нет, - подзадоривал его Гера. - Перестройка – совсем другое дело. Объявлен курс на многопартийность, приватизацию средств производства, прямые выборы из нескольких кандидатов.

- Фигня все это! – сказал Антон. – Коммунисты власть не отдадут.

- Откуда такая уверенность? Президент сказал «вперед, в будущее!», значит, так оно и будет.

- А что это тебя так волнует? Ах, да! Ты же диссидент.

- Да какое там - диссидент! – отмахнулся Гера. - Просто понял, что жить, как мы жили раньше нельзя. А тебе у нас все нравится?

- А зачем лучше? Я привык, как есть. У нас все можно достать: еду, выпивку… А что еще-то надо?

- Значит, ты считаешь, что народ не поддержит идею правительства? Или все же что-то будет меняться, несмотря на пассивность или сопротивление людей? Вот ты, например, пойдешь на выборы президента или наплюешь, как раньше?

- Я-то пойду, а что касается других, неизвестно.

- Вот и мне интересно, как быстро люди поверят или хотя бы из любопытства поддержат нововведения, - сказал Гера и, выдержав паузу, добавил главное: - Вот, думаю, раскрыть глаза Марии-гречанке на ее веру в «светлое будущее всего человечества».

- Ну, да. Правоверную коммунистку осадить назад на полном скаку?

- На каком скаку? Мы давно топчемся на месте. Застой уже задолбал! – горячился Герасим. - Я хочу просто открыть ей глаза на «неявные факты» лжи и двуличия власти. Надеюсь, она не побоится увидеть голую правду.

- Чего ты к ней прицепился? У нас полно других правоверных. Не волнуй целомудренную душу, пусть она продолжает верить в свое прекрасное далёко. Или хочешь так подъехать к ней, чтобы это выглядело, как бы идейно правильно?

- Что значит, подъехать? Она мне нравится, и у нас должны быть одинаковые мировоззрения. А когда в спорах родится истина, наступит слияние душ.

- И тел, - вставил Антон. – Понял: ты хочешь влезть к ней в душу и использовать ее тело во всех положениях, но уже идейно. Красиво! А не честнее ли будет просто трахнуть ее после какого-нибудь междусобоя? Ягода уже перезрела, того и гляди упадет.

- Иди ты в задницу! – Гера отвернулся от Антона. – Это только ты так можешь. Тебе не до серьезных отношений.

- Да, и что? Пока я буду искать духовную близость, подруга найдет себе другого, а у меня будет спермотоксикоз. Так что, каждому - свое.

Гера не ответил, и разговор затих, но каждый остался при своем мнении.

Марии же не давали покоя рассуждения Герасима, его уверенность в успехе предстоящих перемен. Ее волновала или даже раздражала необходимость принять решение: согласиться с правотой Герасима или стоять на своем. Откуда взялась эта необходимость, она не могла понять.

Герасим был ей не то, чтобы неприятен, но и не особо интересен. Он не походил на обычного словесника с руками испачканными мелом, таскающего кипу тетрадей в вечной запарке. В его стиле общения был вызов, неуловимая надменность человека, знающего нечто, о чем другие не догадываются.

Зачем он, будучи инженером, вдруг бросил перспективную должность, закончил педвуз? В этом была непонятность, наводившая на мысль о его мятущемся характере и непостоянстве. С другой стороны, его стремление приобщиться к благородному делу учительства импонировало ей и тешило профессиональное тщеславие.

Женщина одинокая, как и многие на учительском поприще, она привыкла оценивать мужчин по пригодности к своей профессии. Чем лучше учитель-мужчина, тем лучше мужчина-человек. Ведь, хороший преподаватель не может быть плохим человеком.

Эта аксиома утвердилась в ее сознании не столько из личного опыта, сколько из прочитанных книг и просмотренных фильмов. Среди коллег мужского пола Мария не встречала учителей подобных экранным героям-учителям в изображении артистов.

Впрочем, она не ставила цель найти свой идеал в школьном окружении. Да, есть один чудак непохожий на других, но что он за человек, - большой вопрос. Судя по тому, что не подчиняется школьной дисциплине, он - разгильдяй, а если делает это намеренно, - просто хулиган. Точнее, идейный хулиган. Но что-то человечное в этом было.

Мария иногда ловила себя на мысли, что некоторые школьные законы хочется нарушить. Например, перестать писать массу ненужных отчетов и планов и крикнуть всякому начальству: идите к черту со своими нелепыми требованиями! Дайте жить и работать творчески! Увы, привычка подчиняться, была превыше собственных желаний, поэтому Герасим все же был ей интересен, хотя бы своим бунтарством.

Первое полугодие подходило к концу, когда на урок литературы в девятом классе к Герасиму явились незваные гости, две женщины - проверяющие из РОНО. Они представились и попросили разрешения присутствовать на уроке.

Естественно, Герасим растерялся: исполнить урок-импровизацию казалось ему большим риском, к «классическому» ведению урока он тоже не был готов. Гитара, принесенная им для исполнения песен на стихи поэтов Серебряного века, сиротливо жалась в углу возле книжного шкафа.

- Итак, продолжим изучение биографии Тютчева, - начал он тянуть время, чтобы вспомнить план урока, списанный им из методички. – Для начала повторим материал прошлого урока. Окулкова, напомните основные даты жизни поэта.

Ирина Окулкова, настроившаяся, как и весь класс, на лирический расслабленный лад, не ожидала такого подвоха от учителя. Она жадно шарила глазами по соседним столам в поисках открытого учебника, где можно было увидеть хотя бы портрет поэта с датами его жизни, но ничего не находила.

Наконец, ее взгляд остановился на ладони Куликова, сидящего в правом ряду, указательный палец левой руки которого был направлен на портрет Тютчева, висевший на стене над ним. Она подняла глаза и, разглядев даты рождения и смерти поэта, тут же назвала их. Это произошло довольно быстро, поэтому явного замешательства никто не заметил.

Поблагодарив Ирину, Герасим продолжил опрос, предлагая желающим блеснуть своими знаниями. К этому времени многие открыли учебники и стали интенсивно наверстывать время, упущенное для подготовки к уроку в домашней обстановке.

Так незатейливо, с пятого на десятое, Герасим вел опрос, рассказывал о значении поэта в русской литературе, но в мыслях торопил время, как мог. Увы, урок тянулся, словно жевательная резинка, прилепленная одним концом к столешнице учительского стола, другим – к концу невидимой минутной стрелки, преодолевавшей сопротивление эрзац-каучука.

«Какого черта ко мне приходят проверяющие, если Римбо обещала, что в первый год работы меня не будут проверять?! - в смятении думал Герасим. – Это – наглая провокация! Я поговорю с ней».

По окончании урока гости с постными улыбками поблагодарили учителя, пообещав оставить свое резюме администрации, и удалились. Класс встал, прощаясь с гостями, и проводил их угрюмыми взглядами, а, когда дверь за ними закрылась, разразился улюлюканьем и воем негодования, что мысленно поддержал и Герасим.

Круглосуточное нахождение в стенах школы, оказывали на Герасима удручающее действие. Но что он мог изменить, если учебная нагрузка вместе с внеклассной работой и проживание – все происходило в одном месте.

Буфет с горячей едой в школе еще не работал, а от питания всухомятку его начали беспокоить боли в желудке, значения которым он особо не придавал. Единственной отрадой стали его редкие вылазки с Антоном в городскую столовую, где неплохо готовили, и был выбор горячих блюд.

Прошла еще неделя. Как-то, освободившись от работы пораньше, Герасим направился к выходу из школы, надеясь еще раз «нечаянно» встретить Марию. Она опять прошла мимо и, как бы спохватившись, попрощалась с ним в последний момент.

- Мария Дионисовна, - отозвался Герасим. – А не позволите пройти с вами рядом несколько сот метров, до того, как мы попрощаемся?

- Ну, пройдите, если вам так хочется, - сказала она и сошла с крыльца. – Дорога широкая и никому не заказана.

- О, это ответ в стиле нашей классики, - сказал Гера. – В каком-то фильме я, кажется, слышал подобное.

- Не думаю, чтобы я помнила фразы из фильмов, - Мария держалась официально, стараясь не дать повода для продолжения разговора.

- Возможно, это просто совпадение, - не отставал Гера. – И как сегодня прошел у вас учебный процесс? – свернул он на больную тему.

- Нормально, - отрезала Мария.

- Судя по вашей интонации, я бы этого не сказал.

- Гера, ну, зачем вы бередите раны? Знаете ведь, каждый день – это сплошная нервотрепка. У вас по-другому?

- Я на уроках наслаждаюсь процессом, как бы туго он ни проходил.

- Ну, на уроках – ладно. А между ними? Эти обсуждения в учительской, в кабинете директора, в коридорах? Так называемая, борьба за часы и качество. Это же взаимоисключающие понятия!

- А! Это - да. Вы думаете, наша школа уникальна, а в других учреждениях иначе? Везде существует и реальная ситуация, и официальная, отчетная. Начальству ведь главное - отчитаться, - Герасим задумался. - Сколько пишут, в том числе и в центральной прессе, про очковтирательство, взяточничество, лакировку действительности!

- Да, но мне от этого не легче. Я же не могу повлиять на ситуацию в школе. Что мы можем сделать?

- Разве непонятно, что дело тут не только в работе школы, но и в участии семьи. Ведь подавляющее большинство родителей стали ими случайно, не понимая, для чего рожают детей, - Герасима тянуло пофилософствовать. - На Руси испокон века повелось - воспитывать детей ни к чему, улица и жизнь направят. Так, откуда у нас появятся грамотные родители? Надо перестроить всю работу в школе, тем более, - в сельской местности. Почему нельзя взять опыт того же Щетинина?

- Щетинина? Ну, да, вы рассказывали, какие замечательные идеи он воплощал в своих школах. И чем это кончилось? Где эти школы, где он сам?

- В том-то и дело, что ему приходилось преодолевать инерцию мышления учителей. Ученики-то с энтузиазмом принимали все, что он предлагал. Его заслуга в том, что он показал, как можно и нужно вести обучение и воспитание в школе. Да, он ушел в науку, чтобы сделать свой опыт доступным для всех, но время было еще не то. А сейчас оно пришло. Можно делать все, если мы проникнемся идеей обновления.

- Да, ладно! – Мария прервала словесный поток коллеги. – Проникнуться идеей… Как проникнуться, если все погрязли в текучке и вообще? Маниловщина все это. Нет, надо держаться того, что проверено временем. Я думаю, что партия сама сможет справиться с застоем, и никаких потрясений нам не надо.

- Жаль, конечно, что вы так думаете, - с наигранной улыбкой сказал Гера. – Все же попробуйте представить, как преобразилась бы наша жизнь!

- Спасибо, что проводили, - оборвала разговор Мария и протянула Герасиму руку. – Мечтать не возбраняется, но мне некогда.

Мария поднялась на крыльцо своего дома, а Гера направился в сторону городка, надеясь попасть в поликлинику. Он все же решил обратиться ко врачу из-за постоянных болей в животе, а заодно купить кое-что из одежды.

Было довольно холодно, ветер раскачивал верхушки редких сосен и задувал за ворот полушубка. Герасим поднял воротник и прибавил шагу, чтобы разогреться.

Слава городка была вписана буквально золотыми буквами на скрижали истории страны и связана со многими славными именами геологов, старателей и промысловиков.

Основали его в довоенное время ссыльные ленинградцы, люди, как правило, интеллигентные и ученые. Их дети унаследовали традиции и манеры отцов, так что атмосфера на улицах и в общественных местах удивляла приезжих неожиданной для этих мест культурой.

Поэтому Герасим не удивился, увидев на доске объявлений у магазина промтоваров объявление о «Вечере поэзии», который должен был состояться в 19 часов. Надеясь отвлечься от рутины школьного бытия, Герасим решил его посетить.

Записавшись на прием к врачу, Герасим пообедал в местной столовой, прошелся по магазинам и вернулся в поликлинику.

Терапевт, женщина средних лет с усталым лицом, выслушала жалобу Геры, проверила давление, послушала его дыхание, выписала кое-какие лекарства и направила на гастроскопию. После этого он должен был явиться на вторичный прием. Что такое гастроскопия, Гера не представлял и спокойно отправился слушать стихи.

«Литературная гостиная» находилась в читальне городской библиотеки. Герасим, надеясь на привычную для таких мероприятий задержку, шел в библиотеку не торопясь и просчитался: чтения уже начались.

В небольшом помещении читального зала за столами, стоящими полукругом, сидело человек двенадцать и парами, и поврозь. На столе у окна стоял электрический самовар, чашки, тарелки с печеньем и сухарями. Завсегдатаи немного удивились появлению нового лица. Гера сделал вид, что не заметил этого, разделся и, поздоровавшись, занял свободное место.

У центрального стола, как учительница, стояла небольшого роста девушка с русыми вьющимися волосами до плеч и воодушевленно говорила о поэзии Давида Самойлова. Как понял Герасим из афиши, это была сама ведущая встречи Наталья Оленина.

Сама тема и искусство чтецов Герасима не очень-то волновали. Интересно было наблюдать за людьми разного возраста и рода занятий, связанных одним увлечением. По некоторым признакам среди присутствующих можно было узнать людей и рабочих профессий, и интеллигенцию.

Наталья начала вечер, как и было объявлено, с чтения стихов Самойлова. Её задор, легкость обращения к публике, передались собравшимся.

Герасиму запомнились лишь некоторые выступления. Молодой, но полноватый черноволосый мужчина громко, с вызовом прочитал: «Сороковые, роковые, военные и фронтовые…» и еще пару стихов, за что был награжден аплодисментами.

Высокий юноша в очках читал наизусть уже не по теме вечера, подражая голосу автора, «Я – Гойя…» и тоже удостоился аплодисментов. Герасима заинтересовала ведущая – Наталья, и как чтец, и как организатор посиделок. По окончании чаепития Герасим подошел к ней и представился:

- Наташа, меня зовут Герасим. Работаю учителем в поселке строителей.

- Весьма приятно. Догадываюсь, что имеете профессиональное отношение к литературе.

- Да, преподаю ее в нашей школе. Зашел посмотреть, как проходят ваши вечера.

- А выступить не захотели.

- Я не большой любитель выступать. В школе наговоришься так, что хочется молчать подольше. Люблю слушать и открывать для себя что-то новое.

- Что ж, милости просим в гости. У нас здесь бывают и инсценировки некоторых произведений с песнями и танцами. Если захотите, можете поучаствовать.

- Спасибо, если найду время, - сказал Герасим, раздумывая, не напроситься ли провожатым к Наталье. Она прибиралась на столах, убирала посуду и самовар, он же присоединился к мужчинам, расставлявшим по местам столы и стулья.

Когда все участники встречи уже оделись и начали выходить на улицу, Герасим задержался, чтобы выйти вместе с Натальей. Однако оказалось, не он один ждал ее у выхода. Это были парень лет 27 и девушка приблизительно такого же возраста.

Все вместе вышли в морозную ночь, и Герасим понял, что парню с девушкой по пути с Натальей, а он оказывается с боку-припеку. Ему ничего не оставалось, как попрощаться с компанией и отправиться восвояси.

Ночь была светлая лунная, как это бывает на Рождество и, несмотря на крепкий мороз и некоторую неувязку с проводами Натальи, настроение у Герасима было приподнятое. Эта девушка завладела его воображением, и у него появилось желание продолжить знакомство. Следующее мероприятие в библиотеке намечалось в январе, и он решил побывать на нем.

Получив от «контролеров» из Отдела образования оценку «удовлетворительно», Герасим не обрадовался и не огорчился. То, что они наблюдали на уроке, было не его «произведением», а поделкой ради отчета. Выяснять правомочность проверок его профпригодности он не стал, вероятнее всего, эта процедура была одобрена самой директрисой.

В конце декабря строители объявили о сдаче очередного щитового дома, где несколько комнат выделялось учителям. Одна из них по жребию досталась Антону. Герасим остался в «келье» совсем один, как схимник. Новоселье Антон решил отпраздновать в канун Нового года и в оставшиеся три дня принялся обживать новостройку.

О своем посещении «Литературной гостиной» Герасим в среде коллег не распространялся. Он совсем не жаждал увидеть там кого-либо из них. Это место отдохновения он решил оставить своим «маленьким секретом».

Впрочем, едва ли у кого-то из учителей могло возникнуть желание приобщиться к «высокой культуре», - будучи новоселами, они продолжали «вить гнезда» в щитовых новостройках, а досуг традиционно отмечали в узком кругу друзей.

Не у всех учебный процесс проходил гладко. Наверстать отставание в программе не удавалось, в том числе из-за нехватки наглядных пособий и лабораторного оборудования.

Кабинет труда был укомплектован верстаками, но установить некоторые станки на фанерный пол было невозможно. Несмотря на это, директриса требовала от Бориса Матвеевича работы всего оборудования и выполнения программы.

Трудовик настаивал на укреплении пола в его классе, но его прошения постоянно игнорировались. Эта неувязка вылилась в скандал и отказ учителя работать в ненадлежащих условиях. Ко всему, Римбо нашла его поведение неадекватным из-за экстремального образа жизни: ходит по морозу в 40° без шапки, питается одним хлебом и употребляет при этом йод в «неизвестных количествах». Это выглядело подозрительно и не вписывалось в образ примерного учителя. В результате, встал вопрос о его увольнении.
 
На педсовете разбирался не только этот конфликт, но и неготовность профильных кабинетов химии, физики и автодела, якобы, по вине учителей. Вопрос об экспериментах Герасима стал тонуть в этой лавине проблем, что давало ему надежду на возможность продолжать свои опыты.

Праздновать встречу Нового года в школе учителя не захотели. Каждый класс приготовил новогоднее убранство на свой вкус: снежинки, вырезанные из бумаги, на окнах и клочки ваты, нанизанные и подвешенные на нитках, – вот и все оформление. Общую елку высотой три метра поставили перед школой и украсили игрушками, принесенными из дома. Увитая нитями серебряного дождя она создавала вполне праздничное настроение.

Однако предпраздничные хлопоты Герасима волновали мало. Пройдя экзекуцию гастроскопии, и получив результаты анализов, он получил от врача суровое предупреждение. Если он не сменит образ жизни и стиль питания, гарантии на его жизнь никто не даст, а операция, необходимость в которой может возникнуть в любой момент, окажется бесполезной.

Несмотря на это обстоятельство, встречать Новый год Герасим отправился к новоселу Антону, который обжил свою комнату в меру своего понимания уюта и мог принимать гостей. Хотя мебели в комнате было совсем немного, Антон рационально расставил ее по комнате.

Для гостей был накрыт стол – дверь от кладовки, уложенная на строительные подмости. Покрытая обоями и приставленная торцом к подоконнику, она ничем не отличалась от настоящего стола. Лишь, сколоченные на скорую руку и покрытые теми же обоями, скамейки, стоявшие вдоль стола с двух сторон, придавали ему сходство с деревенскими посиделками.

На столе стояли бутылки разных видов, добытые Антоном по знакомству в поселковом продмаге, три блюда с салатами и две тарелки с колбасной нарезкой. Для украшения - тарелка с яблоками и апельсинами. Вместо фужеров блестели стаканы тонкого стекла, а для соков на краю толпились эмалированные и фарфоровые кружки. Горячее, кастрюля с жарким, укутанная в ватное одеяло, ждало своей очереди в углу кровати.

В чистоте и аккуратности приготовлений чувствовалась женская рука, но ее обладательница на вечеринку не осталась по причине приезда мужа из командировки.

Кроме Герасима, были приглашены еще несколько коллег, не связанных семьей: географ Олег, «литератор» Ирина, Мария-гречанка и Павел, приятель Антона с прежней работы.

Гости подходили к назначенным десяти часам, как по звонку на урок, один за другим. Из-за пропущенного ужина собравшиеся были явно голодны, и долго уговаривать их сесть за стол не пришлось.

- Граждане! – сказал Антон и подождал, когда все обратят на него внимание. – Давайте понемногу начнем прощаться с уходящим годом. Если нет возражений, предлагаю налить и приготовить закусь. Чем богаты… Если кто не знаком, обратите внимание на Павла, человека, с которым я работал на стройке. Он не просто строитель, а еще и поэт, о чем вы узнаете в процессе.

Все посмотрели на Павла, и он в знак согласия склонил голову.

Гера сел по правую руку от Маши и, естественно, стал ухаживать за ней. Слева от нее сидел Павел и тоже предлагал ей, то одну, то другую тарелку с закусками. За Ириной ухаживал Олег. Антон с трудом дождался конца приготовлений, поднялся и сказал:

- Хочу, как именинник-новосел, предложить тост. Поднимем наши не хрустальные бокалы за прошедший год, в котором мы нашли друг друга в нашей замечательной новой школе, а она в свою очередь подарила мне отдельное жилье! Да здравствует!

- Минуточку! – вмешался Герасим. – Предлагаю за жилье пить отдельно. Сначала за школу.

Раздались голоса в поддержку Геры, все сдвинули свои стаканы и пригубили из них «за школу». Слегка закусив, Антон решил напомнить детали знакомства со школой и коллегами.

- Школа наша, прямо скажем, родилась недоношенной, - начал он. – К сожалению.

- Ничего, - сказал Олег. – Трудные дети дороже для родителей.

- Вот именно, дороже, - согласилась Ирина. – сколько внеурочного времени мы потратили на обустройство кабинетов! Никто это не оплатил.

- Меня, например, Римбо сразу предупредила, что придется поработать на оборудовании классов, - заметил Гера. – И куда было деваться?

- Ну, и нормально, - сказала Мария. – Для себя старались, и младенцы дома не плакали.

- Да уж, энтузиазм – основа нашего строя, - усмехнулся Олег и пропел, – «А без него, а без него здесь ничего бы не стояло».

- Друзья, а не пора ли прервать наше обсуждение и налить? – напомнил Антон и провозгласил: – Выпьем за мою «крепость»!

Спустя некоторое время после тоста «за крепость», освоившийся в компании Павел встал и, дождавшись тишины, провозгласил:

- А третий тост по традиции пьют за любовь!

Некоторый диссонанс с предыдущими тостами несколько отрезвил народ, но все же поддержал и его. Любовь - понятие универсальное и применимое ко всему.

Действительно, ощутив внутри тепло от выпитого, каждый проникся идеей всеобщей любви и почувствовал, как стал с большей симпатией относиться к окружающим.

Вслед за этим последовали призывы пить «за успех нашего безнадежного!», «за тех, кто в море тайги!» и «за тех, кого с нами нет!».

Тосты сопровождались шуточными комментариями, уточнением деталей и подначками. Тон веселья задавали Олег и Павел, отпускавший шутки на злобу дня, как завсегдатай компании.

- А теперь, друзья, - поэтический момент, - объявил Антон. - Павлик, прочти, что-нибудь свежее из своего.

Все повернулись к Павлу, продолжая жевать и обсуждая тех, кого с ними не было. Павел огляделся, соображая, уместно ли чтение стихов, все же встал и сказал:

- Последнее, что сочинил, не совсем веселое. Это все на злобу дня, о борьбе с ним проклятым, с пьянством.

Он помолчал, вспоминая стих, и начал:

- Эпиграф: «Ну, а класс-то жажду заливает квасом? Класс - он тоже выпить не дурак». Владимир Маяковский – Сергею Есенину.
 

           Страдания пьяницы.

Не лей бальзам тирад изящных

На раны гибнущей души,

А лучше бормотухи ящик

Из магазина притащи.

Не вынес я душевных пыток,

Пришел любви моей конец.

Так лучше выпьем тот напиток,

Что приготовил «Винимпекс»!

К чему ты жизнь нужна такая?

С тобою разрываю флирт.

Не предлагайте мне токая,

Я пью неразведенный спирт.

Пускай растает юность в дымке,

Я вижу – близится закат…

Ах, если б на своих поминках,

Я смог попробовать мускат!

В комнате воцарилась могильная тишина. Антон заговорил первым.

- Ну, Паша, ты «порадовал»! Начал за здравие, а кончил-то за упокой.

- Извините, наболело. Рабочий класс просто спивается, и остановить его у края пропасти невозможно, - пояснил Павел. – Впрочем, на стихи этот опус не претендует. Так, памфлет.

- Ну, ладно, чтобы развеять грусть давайте споем, что-нибудь общее, - предложил Антон. – Паш, возьми гитару. Можешь реабилитироваться.

Павел взял гитару и, наклонившись к струнам, стал подкручивать колки. Гера морочил голову Марии своей «методой обучения в игровой форме». Олег пытался уговорить Ирину затеять танцы:

- Ира, ты такая стройная! Не может быть, чтобы ты не танцевала.

- Почему не может? В школе была ритмика, а вот позже для этого не было условий.

- А хотела бы?

- Ну, мало ли. Теперь не до танцев. Работы - по горло.

- Надо пользоваться любой возможностью, - загорелся Олег. Его так и подмывало заключить Ирину в объятья и попробовать с ней все, что он помнил из виденных где-то танцев. – Можем хотя бы сейчас чего-нибудь изобразить.

Однако к этому времени гитара была настроена, и Павел начал медленно хрипловатым тенором: «Ой, да не вечер, да не вечер. Мне малым-мало спалось…».

Запели все, кроме Маши, видимо, не знавшей слов. Все же она иногда подпевала там, где повторялся припев. Хор получился многоголосый, не стройный, но вполне задушевный. Спели еще несколько песен известных авторов, исполняемых обычно у костра.

- Товарищи учителя и примкнувшие к ним! – воскликнул Олег в паузе. – А не пора ли нам размять наши еще не старые кости! Был же приказ одного есаула: «танцуй, пока молодой!». Антон, давай музон!

Антон с видимым удовольствием предложил мужчинам отодвинуть скамьи к стенам, а сам взялся подключать кассетник к усилителю проигрывателя. Пока суть да дело, Павел заспорил с Герасимом о ценности авторской песни в связи с выходом ее на эстраду.

- Ну, не для того эта песня возникла, - горячился Павел, - чтобы она, усиленная колонками, оглушала толпы народа в зале! Эти песни говорят о сокровенном, поются у костров, глядя глаза в глаза.

- Но тенденция такая, что людям  в зале предлагают подпевать, - сказал Гера. - Так больше народа приобщится к хорошей поэзии.

- Да, как ты не поймешь, что те, кто по-настоящему жаждет «чистоты», находят ее источники сами, а не ждут, когда им вольют в уши нечто сваренное в общем котле.

Вдруг зазвучала «Венера» группы «Шокинг блю», и со своих мест повскакали все, даже Герасим с Павлом, хотя каждый хотел поставить в споре именно свою точку над «i».

Музыка была ритмичной и не давала встать в пары. Каждый двигался независимо от партнера, лишь символически обозначая некое взаимодействие с ним. Со стороны это напоминало ритуальный танец африканцев племени мумбо-юмбо или бесконтактный бой борцов джиу-джитсу.

Тем не менее, все с энтузиазмом прыгали в такт заводным ритмам, стараясь, войдя в раж, не задеть кого-нибудь в тесноте и в полумраке, который, устроил Антон.

- Темнота – друг молодежи! – провозгласил он девиз из пионерского детства.

Ответить ему ни у кого не было, ни времени, ни возможности. Музыка талантливых голландцев, звучавшая почти на максимальной громкости, просто лишала людей разума. Но именно это единение в свободном движении и доставляло всем неописуемую радость.

За плясовыми ритмами зазвучала лиричная мелодия, под которую можно было танцевать в паре. Таковых могло образоваться лишь две, по числу девушек. Счастливчиками оказались самые быстрые, ждавшие этого момента Олег и Герасим.

Олег чуть ли не бросился к Ирине, а Герасим пригласил Марию. Медленный танец, исполняемый в полумраке, располагает к возникновению некой интимной связи между партнерами.

Тепло соединенных ладоней, касание животов и бедер, плотность и длительность которого зависит от настойчивости кавалера и готовности дамы к продолжению отношений, - все создает романтическую атмосферу.

Увы, «медляк» кончается и с пленки опять летит задорный ритм. Впрочем, интимная атмосфера, возникшая в паре и зависящая от глубины обоюдных ощущений партнеров, не умирает насовсем. В следующем танце она может возродиться и даже окрепнуть в надежде на радужную перспективу.

После пары танцев Ирина, желая остыть, запросила перерыв, и Олег с сожалением оставил ее сидеть на лавке. Ему казалось, что Ире понравилось с ним танцевать, и можно будет продолжить сближение с ней. Однако с эмпатией у него было плоховато, и то, что он принимал за взаимность, оказалось иллюзией.

Ирине нравился Олег за непосредственность и  юмор, порой, мрачноватый и быстрый. Но его не всегда опрятная внешность и залихватские манеры совсем не укладывались в ее представление о качествах джентльмена. Иное дело – Герасим. Она давно поняла, что он отличается от других учителей-мужчин именно тем, чего ей не хватало в них: вниманием к собеседнику, умением понять его мотивы и готовностью сопереживать. Его внешность ей тоже импонировала: всегда гладко выбрит, в чистой рубашке, - он походил на интеллигента не в первом поколении.

Герасим чувствовал затаенный интерес Ирины к себе и помнил о её поддержке его «деятельности» в методобъединении. Понимая, что такое внимание может перерасти в нечто большее, он делал все, чтобы этого не произошло. Именно поэтому он демонстративно пытался сблизиться с Марией.

- Неплохая у нас компания, - шептал он ей на ухо во время медленного танца, прижимая к себе. – Как ты себя ощущаешь в ней?

- Пока хорошо, - отвечала она, пытаясь немного отстраниться. – Надеюсь, до встречи Нового года все доживут.

- Если постараемся, доживем. Кажется, Антон задумал еще какие-то игры.

- Какие в этой тесноте могут быть игры? Наше топтание на пятачке и танцами-то не назовешь.

- Да, уж, мы не на балу у Анны Шерер. Но я привык. Всю молодость танцевали в подобной тесноте. А ты? Танцевала с одноклассниками или сокурсниками?

- Да, в институте была даже студия бального танца, и я занималась на первом курсе.

- А можешь меня научить хотя бы основным движениям фокстрота или танго? Как-нибудь.

- Посмотрим, - сказала Маша, когда музыка закончилась, и они отошли к стене.

- Ловлю на слове, - обрадовался Гера, хотя Маша слова вовсе не давала.

Следующий быстрый танец все плясали в кружке, как в деревенском хороводе.

- А теперь - белый танец, - объявил Антон по окончании «хоровода» и поставил кассету с записью оркестра Джеймса Ласта.

Мужчины от неожиданности замялись и, не зная куда деться, топтались на месте, глядя то на Антона, то на стол с едой.

Ирина, будто ждала этого момента, сделала шаг к Герасиму, чтобы у единственной соперницы, которой она считала Марию, не было шансов пригласить его.

Гера знал, что это могло произойти, но все же стушевался, скорее от некоторой суетливости Ирины, чем от мнимой вины перед Марией. Чтобы скрыть неловкость, он стараясь не глядеть вокруг, встал в пару с Ирой.

Мария едва ли хотела танцевать, но атмосфера ожидания, воцарившаяся в «танцзале» заставила ее сделать выбор. Поскольку ей было все равно, с кем «топтаться на месте», она пригласила стоявшего рядом Антона.

Антон был опытным партнером, понимал мелодию и чувствовал ритм. В хорошем помещении он смог бы показать пример ведения партнерши, но здесь проявлял лишь свой сексуальный темперамент, и Мария ощутила это в его горячих объятиях сполна.

Герасим всем своим видом старался показать, что танцует с Ирой из приличия, но она на это не обращала внимания. Главным для нее было ощутить его близость, его запах и тепло. Она без всякого стеснения прильнула к его груди, и могла бы прижаться и щекой к его щеке, но Гера, чувствуя ее поползновение, невинно отворачивал голову, будто ища свободное пространство в «толпе» танцующих.

Поразмявшись, танцоры потянулись к столу. До боя курантов оставалась четверть часа. Заняв свои места, гости, едва отдышавшись, стали делиться впечатлениями.

- Антон, ну, и задал ты нам встряску! – радовался Олег. – Я давно так не прыгал. Хорошие у тебя записи.

- Это было самое старое. А у меня есть еще и последний диск «Модерн Токинг».

- Вот этого уже не надо, - среагировал Гера. – Вся школа этим пропиталась. Такой примитив.

- Не надо, Гера, - сказал Антон. – Все ребята любят эту группу.

- Вот именно, ребята. Такая музыка - для несозревших умов, - завелся Герасим. – Вместо того, чтобы развивать их интеллект, ты потакаешь их весьма низким вкусам. Давал бы им слушать приличный рок, например, группу «Лед Зеппелин».

- А где ж я ее возьму?

- Ну, что вы заладили о группах, да о вкусе, - вмешался Паша. – Давайте споем и нальем, а то пропустим главный момент.

Он взял гитару и затянул: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…». Песню подхватили все, даже не зная ее слов полностью. Олег вскочил и от избытка чувств стал дирижировать, «хором».

Песня закончилась, и певцы наградили свое исполнение аплодисментами.

- А теперь, друзья, наполним наши, э-э, стаканы, и я включу Красную площадь, - сказал Антон и подошел к приемнику.

Вскоре в комнате раздался бой курантов со Спасской башни. Все встали и, соединив со стуком свои стаканы с шампанским, опорожнили их. С последним ударом колокола раздалось нестройное «ура», означавшее восторг от прихода Нового года.

Хозяин дома предложил налить еще, а сам выудил из-под одеяла кастрюлю с жарким и стал накладывать его в тарелки гостей.
 
Вечеринка продолжалась по инерции еще час, хотя, несмотря на затеянные игры, чувствовалась уже некоторая усталость игроков.

Сначала поиграли в «эн-ного» лишнего: поставив посреди комнаты четыре пенька, заготовленных заранее, а вокруг них бегали под музыку пятеро человек. Водящий нажимал клавишу «пауза» на кассетнике, а бегуны должны были сесть на пеньки. Не успевший приткнуть свой зад на свободное место, выбывал из игры. Одно сиденье убиралось, и беготня вокруг оставшихся мест продолжалась. Последний из двух, занявший единственное место, получал право прерывать музыку, и все повторялось сначала.

Сначала бег кругами и попытки проявить ловкость задом смешили народ. Но через три тура смех прекратился.

- Антон, - взмолился Павел, - хорош расходовать наши силы! Может, они еще пригодятся.

- Понимаю. Бережешь энергию на что-то более интересное, - ответил тот. - Меняем физическую нагрузку на умственную. Играем в названия городов.

Игра не для самого высокого интеллекта тоже не долго забавляла компанию.

- Может, сыграем в бутылочку, - предложил Олег. – Вспомним юность.

- Ну, да, - усмехнулся Павел. – За неимением комплекта девушек целоваться будут мужчины.

- Вот именно, - откликнулась Мария. - Видимо, юность у нас разная была. Сначала, наверное, вы бутылку опорожняли?

- Ну, что ж, гости дорогие, - сказал Антон, - понял, что нормальных предложений нет, предлагаю пройтись по ночному бродвею нашего поселка. Заодно проводим девушек.

- Жалко расходиться, - сказала Ирина. – Пойдем на горку. Может, дети картонки оставили, так прокатимся.

- Зачем картонки, у нас и санки пластиковые есть, и ледянки, - вспомнил Олег. – Сейчас забегу домой, а вы идите к горе, там встретимся.

- Что-то мне это катание… Я, пожалуй, пойду спать, - сказал Павел и, попрощавшись, повернул в сторону общежития строителей.

На улице встречались парочки и одинокие прохожие, расходившиеся по домам. Несмотря на мороз под 35 градусов, мужчины, разогретые в веселых компаниях, шли в расстегнутых полушубках, раздавался смех и обрывки песен.

Компания учителей вышла за пределы поселка и при свете Луны направилась к склону сопки, где детвора хорошо укатала снег. Сюда же подошел Олег, держа в руках и на веревке «снаряды для скоростного спуска».

- Так, разбираем снаряжение, - сказал он и подтолкнул Гере и Антону подобие саней из пластика, детские санки и надутую камеру от автомобиля обтянутую прорезиненной тканью.

– Я лично выбираю бублик, - сказал Антон. - На нем помягче будет.

- Маша, берем санки! – предложила Ирина. – А мужчины пускай едут на пластмассе.

- Нет уж, - возразил Олег. – У нас будут смешанные экипажи. Рулевым должен быть мужчина, а то вы не справитесь с управлением и набьете шишек. Гера поедет с Машей, а я – с тобой.

- С какой это стати? – заупрямилась Ирина. – Ты что ли главный тренер? Антон, как правильно собрать санный экипаж?

- Пошли, пошли на горку, - позвал Антон и первым начал подниматься. – Кто первым заберется, тот станет капитаном и составит экипажи.

Спорить никто не стал. Олег принял шутку Антона всерьез и потащил пластиковые сани вверх по склону с неожиданной прытью.

Когда компания поднялась наверх, все уже поняли, что с Олегом спорить нет смысла. Гера устроился на заднюю часть санок и пригласил сесть Машу перед собой. Олег посадил перед собой на сани Ирину.

Антон первым тронулся с места и с криком «За мной!» ринулся с горы. Олег, обхватив Ирину за пояс и расставив ноги в стороны, заскользил вдогонку. Герасим замешкался, сомневаясь в своем праве обнять Машу, как ему хотелось, и все же приобняв ее, оттолкнулся кое-как ногами и пустил свой «бобслей» вниз.

Горка была довольно длинной, наверху хорошо укатанной, но внизу накат пропадал, рыхлился и превращался в кривые борозды. Первые «санники» успешно миновали рытвины и выкатились далеко на подножие горы. Последние санки с узкими полозьями потеряли в рыхлом снегу управление, завалились на бок, и Гера с Машей покатились неряшливым клубком по снегу.

Когда движение их пары остановилось, Герасим оказался лежащим рядом с Марией лицом к лицу. Он невольно сдул с ее глаз снег и, пока она не опомнилась, поцеловал в ее губы.

- Гера, - проговорила она, отдышавшись, - ты пользуешься неслужебным положением. Я буду жаловаться в профком.

- Свидетели далеко, а у меня алиби: санная катастрофа… К тому же мы члены одного профсоюза! – сказал Гера и хотел, было, повторить удачный опыт.

Увы, Маша увернулась, сдвинулась в сторону и приподнялась на локте. Гера продолжал лежать на боку, любуясь запорошенной женщиной и эффектом, произведенным своим наскоком.

- Извини, если тебе было неприятно, - сказал Гера.

- Ничего. Этого от тебя можно было ожидать. Помоги мне хотя бы встать.

Гера поднялся, стряхнул с себя снег и, обхватив Машу за спину, стал ее поднимать. Однако склон был довольно крут, Гера - не совсем трезв, и парочка, потеряв равновесие, снова покатилась по склону.

Тем, кто стоял внизу, казалось, что коллеги кувыркаются в полной эйфории от встречи Нового года. К тому же, они сразу озаботились повторением спуска и за тем, что происходит на склоне, за исключением Ирины, не следили.

Она мало что могла разглядеть в полумраке ночи, но то, что было ею домыслено, испортило ей настроение.

Между тем, окончательно осмелевший Гера, стиснул Машу в объятиях и, упав в очередной раз в снег, стал целовать ее в щеки, в губы – во все, что попадалось. Она сопротивлялась, скорее ради проформы, и только шептала: «Ну, хватит! Люди же смотрят».

Наконец, они встали, отряхнули снег друг с друга и, держась за руки и проваливаясь в наст, поковыляли вниз. Пока они добирались до своих санок, уехавших на равнину, удачливые «санники» забрались на стартовую площадку и готовились ко второму спуску.

- Знаешь, Гера, - сказала Маша, присев на санки, - я больше с горы не поеду. Ты меня достаточно укатал, и, надеюсь, этим приключением мы ограничимся.

- Надеюсь, не ограничимся, - возразил Гера. – Все только начинается. Разве тебе не понравилось, как мы?.. «Снег пушистый, воздух чистый. Принял старт - быстрее мчи». Впрочем, ты понимаешь, о чем я?

- Не совсем. Ты думаешь продолжать в том же духе? Ты мне чем-то нравишься, но у нас во взглядах на жизнь есть серьезные разногласия.

- Вот это-то и есть следующая гора, которую мы вместе покорим.

- Не сломать бы шею на спуске, - усмехнулась Маша. – Ты такой рулевой!

- Постараюсь быть осторожнее на поворотах. Думаю, вместе справимся. Садись удобнее, повезу тебя к дому, а друзьям скажем, что ты ушиблась и идти не можешь.

- Да, зачем же? – удивилась Маша. – Просто подождем, когда они спустятся, и скажем, что идем домой.

Когда коллеги собрались внизу, то согласились, что программа исчерпана, и пора разойтись по домам. В основном настроение у всех было приподнятое. Несмотря на мороз, никто не замерз, и не страдал от скуки. Мужчины подшучивали над женщинами, а те - старались им подыгрывать.

За возбуждением Ирины скрывалась досада на Машу, проявившую покорность Герасиму. Машу, в свою очередь, бередила мысль о дальнейших отношениях с осмелевшим Герасимом.

«Навязался на мою голову! – думала она. - Что теперь делать, если он не тот, кто поддержит в трудную минуту в общих делах? Надо перестать с ним общаться, и все!».

Несмотря на свои старания, Олег не добился расположения Ирины. Увлеченный своей игрой в «рубаху-парня» он не понял, что виновник ее холодности находится рядом. Впрочем, роль соблазнителя ему претила, да и торопиться было незачем: впереди были зимние каникулы.

Когда Олег вызвался проводить Ирину, она от его помощи отказалась, напомнив, что живет рядом с Антоном, и он с этой задачей вполне справится. Так компания из четырех человек двинулась по безлюдному поселку к дому новоселов.

Оставив безутешную Иру и бодрого физрука у их соседствующих домов, Гера и Маша прошли еще сотню метров к ее дому.

- Что же, - сказал Гера, подойдя к крыльцу Марии, - мы продолжим наше восхождение к вершине обществоведения? Точнее, к выяснению истины.

- Вот уж не знаю. Давай пока отложим эту тему. Я подумаю, стоит ли за нее браться вообще. До скорого! – сказала она и скрылась за дверью, буквально выскользнув из протянутых для объятия рук Герасима.

- До встречи, – сказал себе под нос Гера и, обескураженный бесславным окончанием вечеринки, направился  в школу.

Зимние каникулы не стали для Герасима ожидаемым праздником души. Мария уехала со своими певучими учениками на конкурс хоров в областной центр, и ему ничего не оставалось, как натаскивать отстающих недорослей десятого класса по орфографии русского языка. А тут и каникулы закончились, начались серые школьные будни.


То ли после игр на крещенском морозе, то ли, наоборот, от сидения по домам в ожидании оттепели, - ученики не подавали признаков особой активности. Немного отличались в этом пятиклашки.

В десятом классе особого рвения к учебе по-прежнему не замечалось, зато поговорить на отвлеченные темы все были охочи. Герасиму приходилось поддерживать разговор о текущих событиях несколько минут, чтобы потом волевым усилием переводить урок в нужное русло.

- А сейчас, - говорил он, меняя тон с приятельского на зловещий, - буду казнить, а не миловать.

С этими словами он открывал журнал и с иезуитской улыбкой начинал водить ладонью по списку фамилий сверху вниз, затем, помедлив, снизу вверх. Класс при этом наклонялся к столам, как взвод в окопе при шквальном огне. Редкие бесшабашные головы не склонялись под «пулями», надеясь на «авось пронесет» или «мне терять нечего».

Такие соображения могли принадлежать двоим безнадегам из класса: Кардашову, которого учитель заставлять читать хрестоматию вслух, и Мелешиной, девушке симпатичной и потому считавшей, что красота спасет не только мир, но и ее саму.

- Кто из добровольцев сможет поведать нам об идее повести Гоголя «Нос», - Гера давал возможность «бойцам» передохнуть. – Это вопрос из билетов, и мы его обсуждали в конце прошлого года.

Увы, в классе по-прежнему царила напряженная тишина. Чтобы разрядить обстановку, Гера принялся «помогать»:

- Ну, вспомните хотя бы сюжет этого произведения. Насколько реальные события описаны в нем? Караулова, Наташа, что ты знаешь об этом?

Полноватая девушка неуклюже встала из-за стола, отбросила за спинку толстую косу и, подняв глаза к потолку, задумалась, будто выбирала лучший вариант ответа.

- В «Носу» Гоголь описывает небывалый случай, - в классе раздался смех.

- Наташа, в чьем носу? Может, в повести «Нос»?

- Ну, да. … Как будто у одного человека нос оторвался и пошел гулять по городу.

- В общих чертах правильно, - вздохнул Гера. – Осталось поработать над деталями. Как нос оторвался? Он был слишком тяжелый или кто-то сильно его дернул? Кто скажет, как и с кем приключилась эта беда?

- Нос сам сбежал от чиновника, - сказал, едва привстав, рыжий Семушкин, – в этом-то и была вся интрига.

- Хорошо, - сказал Гера. – Продолжай.

- Идея Гоголя заключалась в том, чтобы показать тупость чиновников и обывателей, которые легко верят всякой глупости.

- Как звали чиновника, и кто первый увидел нос отдельно от его хозяина? Ты читал повесть?

- Ну, смотрел.

- Очевидно, ты увидел все, что нужно. Вот и скажи, как звали основных персонажей.

- Ну, главный – это нос.

В классе засмеялись.

- К сожалению, нос – это не имя собственное, хотя и персонаж, как, скажем, кошка, которая ходила сама по себе. Ты тоже живешь сам по себе или со всеми хочешь закончить школу?

- Со всеми.

- Так, назовешь нам имена действующих лиц?

С углового стола зашелестел шепот: «Коваль».

- Коваленко! – обрадовался Кардашов.

- Ковалев, - поправил учитель. – Кто тебе подскажет на экзамене, не знаю. Не лучше ли самому напрячься и взяться за ум?

- Я напрягаюсь, - пробурчал Кардашов, и Гера разрешил ему сесть, чтобы сберечь время.

Выуживание знаний из пустыни равнодушного большинства поистине было напрасной тратой времени, поэтому Герасим после нескольких тщетных попыток перешел к исполнению директорского приказа – диктовке ответов на вопросы экзаменационных билетов. Записывали их выпускники или нет, его уже не волновало.

Другое дело - девятый класс. Здесь Герасим хоть в какой-то мере осуществлял задуманное. По крайней мере, уроки литературы проходили живо и плодотворно. Ребята привыкли к музыкальным паузам, которые Герасим проводил посреди урока для иллюстрации образцов поэзии. Иногда он даже начинал урок с исполнения песни, чтобы вызвать интерес к ее автору.

- Сейчас я спою пару куплетов известной песни, - начал один из уроков Герасим. – Кто назовет автора стихов, тому поставлю пятерку в журнал. Еще пятерку тому, кто сможет вспомнить весь текст песни.

«Ой, полна, полна моя коробушка, есть и ситец, и парча…», - пропел он под гитару и подождал, не поднимется ли хотя бы одна рука. Высказывались предположения, что это песня народная и автор текста неизвестен. Ирина Окулкова пыталась рассказать весь текст, но вспомнила лишь третий куплет.

В итоге Герасим рассказал ребятам, что эта песня - лишь часть большой поэмы Некрасова. Но напрасно он надеялся, что история ее создания подвигнет их на изучение творчества поэта. Увы, больше всего их интересовало «как поладили они».

Еще на уроках литературы прижилась та же игра «Ч.Г.К.». Состав команд Герасим выбирал сам, стараясь менять их раз от раза. При этом активность учеников повышалась намного, так как отвечать на вопросы учителя, после обсуждения в команде, должны были разные ее члены. Тут уж любой молчун выкладывался, как мог, лишь бы не услышать от членов команды нареканий в свой адрес.

Во время обсуждения ответов девятиклассники шумели гораздо меньше, чем пятиклашки. А вот проблема с проведением уроков в пятых классах обострилась.

Однажды, придя на урок, Герасим обнаружил дверь кабинета литературы закрытой. Он направился в учительскую, но и там ключа от кабинета на месте он не обнаружил.

Перемена только началась, в учительской находились лишь Олег и «физкультурница» Лида. О нужном ключе спрашивать их было бесполезно, поэтому он стал ждать «хозяйку» кабинета, Зурину Недбайлову.

Перемена заканчивалась, а она все не появлялась. Ирина коллега по «цеху» тоже не знала, где она и где ключ. Когда появилась завуч, Герасим обратился к ней.

- Анна Даниловна, ключа от кабинета литературы нет, нет и Зурины Кугушевны. Никто не знает, где ключ. Где мне проводить урок?

- Зурина сейчас в РОНО. Найдите свободную комнату. Сейчас шестой класс уйдет из кабинета физики на физкультуру, вот его и займите.

Герасим взял журнал и вышел из учительской.

- Не надо портить отношения с коллегами, тогда все будет на месте, - проговорила в след ему завуч.

- Я тоже не хочу, чтобы в моем кабинете проходил этот погром, - добавила Мария. – Мне не нравится, что Герасим Петрович распускает своих пятиклашек, после его экспериментов и в классе беспорядок, и в их головах то же самое.

- Пусть Римма Борисовна решает, что делать с опытами Петровича, - вступила в разговор учительница химии. – Я тоже не пущу его в свой кабинет.

Так Зурина, а вслед за ней и другие «хозяева» предметных классов, отказались пускать Герасима с его «играми» в свои «сокровищницы науки».

Каждый раз, уткнувшись в запертую дверь класса, Герасиму приходилось идти к завучу, чтобы выпросить помещение для проведения урока. В конце концов, столкнувшись очередной раз с проявлением заговора коллег, Герасим решил больше не ходить по инстанциям.

- Внимание, пятый «Б»! – объявил он, стоя у запертой двери очередного кабинета. – Быстро одеваемся и идем в тайгу. А дома напишем сочинение о природе.

Морозный воздух и бледные лучи солнца, едва пронзающие гряды перистых облаков, постепенно остудили разгоряченный мозг Герасима Петровича, и он стал декламировать на ходу: «Под голубыми небесами, великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит».

Сначала не всем детям понравилось подобное отклонение от привычного распорядка. Одеваться, идти по сугробам, может даже мерзнуть, - зачем?! С другой стороны, - это было хоть какое-то развлечение, а не сидение в душном классе. К тому же Герасим комментировал стихи Пушкина и опрашивал детей в духе Пришвина.

- Кто скажет, какие породы деревьев произрастают в наших краях? – спросил он,  протаптывая тропу к сосновому бору.

- Сосны, ели, лиственницы, березы, - раздались голоса.

- Что-то маловато, - укорил ребят Герасим. – Подумайте еще. Что скрывается вон под тем сугробом? Кто скажет, тому добавлю балл к сочинению.

- Так это – стланик, - ответил кто-то из особо любознательных. – Разве он - дерево?

- А вы как думаете? - обратился Герасим к остальным.

К его удовольствию завязался спор, а класс делился на два лагеря.

- Вот вам и задание, - решил Герасим: - Найдите в учебнике по ботанике или в других книгах, к какой подгруппе относится это растение, опишите в сочинении его чудесные и полезные свойства. А теперь вспомните, какие звери водятся в нашей тайге.

 Волки, медведи, лисы,  перечисляли ребята.

- Кошки, - ляпнул кто-то, и все засмеялись.

- Если вы имеете ввиду домашних кошек, то это животные, а не звери. Но здесь встречаются и дикие кошки, рыси. Поищите дома описание этих зверей и вставьте в сочинение рассказ о них: как они выживают в тайге, на кого охотятся, как относятся к людям.

- Герасим Петрович, а можно написать про охоту на медведя, - спросил Клинцов?

- Юра, боюсь, сказка получится слишком короткой. Медведь на зиму забирается в берлогу, и ты сможешь описать лишь парок, выдыхаемый косолапым. Если, конечно, не думаешь писать об охоте на шатуна.

- Да, я думал про случай с шатуном в позапрошлом году.

- Что ж, тогда это будет настоящий охотничий рассказ. Я не возражаю, - согласился учитель. – Каждый может выбрать любую тему: можно просто описать зимний лес, звериные следы, голоса птиц, которые мы услышим, и другие звуки.

Отряд учеников растянулся цепочкой на два десятка метров. Зайдя в бор метров на триста, ребята остановились рядом с учителем. Он предложил им отдышаться, осмотреться и помолчать.

Где-то в отдалении послышался дробный стук дятла о сушину, в поселке пролаяла собака, и все стихло. Наступила тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием путников, запыхавшихся во время перехода по снежной равнине.

Герасим выждал, когда дыхание у всех наладится, и сказал:

- Давайте сыграем в «море, замри!» и послушаем тишину. Вы поймете, что означает выражение «звенит в ушах». Только не шевелиться!

Ребята действительно затихли и прислушались. Тишина воцарилась такая, что каждый мог услышать лишь один звук. Это был звон высокого тона, гул или свист, возникающий в головах.

- Ну, услышали что-нибудь? – спросил учитель через две-три минуты.

- Я, я, я услышал! – раздались голоса одних. Другие утверждали, что ничего не слышали.

- Просто прошло мало времени, - пояснил Герасим, - а если бы вы остались в тайге один на один с этим «белым безмолвием» хотя бы на день-два, то точно услышали бы этот звук. По этой же причине мы слышим, как гудят высоковольтные провода.

- Они от напряжения гудят, - сказал кто-то из мальчишек.

- Немного не точно, - сказал Герасим, – но в принципе верно. Электростанции производят ток, который меняет направление в проводах пятьдесят раз в секунду, поэтому его называют переменным. На уроках физики вы узнаете, что вокруг провода с током образуется электрическое поле. Если ток меняет направление, то и поле возникает и пропадает пятьдесят раз в секунду, то есть, - с частотой пятьдесят герц. Вот это поле и взаимодействует с окружающей средой, с атмосферой. А воздух, как мы знаем, хорошо проводит звук.

В мозгу человека по нейронам проходят импульсные токи, которые создают электрические поля. Их пульсацию мы и слышим в полной тишине. Впрочем, об этом в сочинении писать не надо.

– А что такое «Белое безмолвие»? – спросила  одна из девочек.

– Белым безмолвием я назвал абсолютную тишину, которая царит зимой в северных краях. Тогда жизнь в снегах замирает, и ничто не может нарушить тишины. Впрочем, это слова я позаимствовал у Джека Лондона, который назвал так свой рассказ. В нем описан трагический случай, происшедший со старателями во времена «золотой лихорадки» в Америке. Многие тогда ринулись в северную глушь на поиски удачи. Но не все выдержали испытание холодом, голодом и равнодушием Белого безмолвия. Выживали только сильные и бесстрашные люди. Именно о них написал Лондон, побывав в тех местах и встретив этих необыкновенных людей. А сейчас идем обратно.

С этими словами Герасим развернул отряд в сторону школы и пошел замыкающим. Ребята шли, тихо переговариваясь, но общее настроение было приподнятым, они возвращались в тепло, в привычную школьную жизнь.

Зайдя в школу до звонка на перемену, учитель напомнил ребятам, чтобы к следующему уроку все написали в тетрадях рассказ о встрече с природой, и отпустил их.

Урок в пятом «А» он так же провел на природе и с не меньшим успехом. Удивляло то, что никто из ребят не хныкал, не ворчал, все с удовольствием отправились на прогулку. Выходило, что опыт прошел удачно, осталось дождаться результатов домашнего творчества.

Зайдя в учительскую и увидев завуча, Герасим ожидал,  что она скажет что-нибудь про его уроки на природе. Однако завуч и бровью не повела, будто не заметила его прихода. Тогда он решил обратить на себя внимание.

- Анна Даниловна, – сказал он, – хорошая сегодня погода для прогулок, даже солнце выглянуло.

- Да, но к чему вы это говорите?

- Просто, так. На природу потянуло. Видно, весны захотелось.

- Потерпите еще одну неделю, она и придет.

- Да? А я, «когда весна придет, не знаю», - пропел Герасим и вышел из комнаты.

Вскоре ему стало понятно, что руководство школы решило игнорировать «выходки новатора». Уволить его за несоответствие было нельзя, так как показатели у учащихся в его классах по литературе и русскому были не хуже других, да и заменить учителя посреди учебного года было затруднительно. «Пусть уж доработает этот год, а там мы с ним расстанемся», - решила администрация.

Получив негласный картбланш, Герасим неожиданно для себя ощутил вместо уныния некий духовный подъем.

«Раз им все равно, где и как я провожу уроки, будем импровизировать!» - думал он. Впрочем, Герасим и так уже поднаторел в подобных импровизациях, проводя уроки литературы в автоклассе, в спортзале и на прогулках вблизи школы.

Все пошло, как по накатанной, но вдруг в начале весны случилось ЧП. Одним пятничным вечером из школы домой не вернулись двое пятиклассников. В поселке строителей объявили сбор для поиска пропавших мальчишек. На помощь пришла и мужская часть учителей.

Сразу возникло стихийное дознание: опрос родителей и учителей, с которыми дети в этот день общались. Никто из них не заметил ни особой замкнутости, ни задумчивости ребят. Только мать пропавшего Андрея Ревдина вспомнила, что ее отпрыск в последнее время отличался небывалым аппетитом и вместо одной котлеты съедал на обед две.

Родители второго «беглеца», Сережи Евсюкова, видели, как их сын опустошил половину коробки с сахаром, якобы, для дрессировки их собачки.

Так или иначе, было решено начать поиски беглецов, начиная с окрестной тайги и кончая автостанцией в городке, откуда можно было уехать в «дальние страны».

Поиски осложнились быстро сгущающимися сумерками. Автостанция как сразу была исключена из поиска: последний автобус в областной центр ушел раньше, чем мальчики вышли из школы. Оставались или «прятки» в каких-нибудь постройках или ближайшие таежные кущи.

Поисковики разбились на группы, одна из них отправились по чердакам и хозпостройкам поселка, одна – в тайгу, трое человек ушли в городок. Герасим попал в ту, что направилась в тайгу.

Старожилы поселка знали местность лучше новоселов, поэтому руководство поисками доверили опытному охотнику Илье Кузьмичу. В помощницы он взял свою шуструю лайку по кличке Зорька.

Впрочем, надежда на помощь Зорьки была невелика: ближайшая тайга была исхожена вдоль и поперек лыжниками и любителями шашлыков. И все же с ней по темным зарослям ходить было веселее, а запахи и звуки она могла различить лучше людей.

Мужчины шли по лесу цепью на расстоянии видимости фонарей, периодически выкрикивая имена мальчиков. Зорька шныряла меж огнями не то, в поисках своего хозяина, не то, выполняя его приказ: «Ищи!». Кузьмич, мужчина лет пятидесяти сухощавый и вполне энергичный с двустволкой за спиной бодро тропил лыжню по левому краю цепи.

Герасим, как и большинство мужчин без лыж, немного отставал от предводителя, увязая в снегу, доходящему, местами, до колен. С другой стороны, на лыжах преодолевать буреломы и заросли кустов было еще трудней. Тем не менее, поисковики упорно продвигались вглубь тайги.

Поиски затруднялись еще и тем, что с вечера посыпал, обычный для этих мест снег мелкий, как манная крупа, припорошивший свежие следы. 

Через полчаса блужданий по лесу Кузьмич созвал всех на совет. Несмотря на двадцатиградусный мороз, всем было довольно жарко. Все же в ожидании коллег охотник вытоптал в снегу площадку и стал разводить костер. Идти на мерцающий свет костра, как на маяк, было гораздо веселей.

– Кузьмич, – первым выступил отец Евсюкова, – так мы и за ночь никого не найдем. Надо поднимать спасателей. Может, вертолет нужно вызвать, они спецы.

– Не думаю, что ночью кто-то придет на помощь, а вертолет в темноте не поможет, – ответил охотник. – Надо встать на место беглецов и подумать, где лучше всего спрятаться. Не исключено, что они вовсе не в лесу и не в поселке, а ушли в городок.

- Едва ли они могли уйти далеко в тайгу, - сказал Олег Добрынин.

– И вообще не понятно, зачем им надо было уходить в лес подальше от жилья? - высказался Антон. – Хотели наказать родителей, привлечь к себе внимание?

- Вот именно! – воскликнул один из жителей поселка. - Скажите, папаша, были ли у вас с сыном, какие-нибудь трения, скандалы?

- Какие еще трения? – ответил Евсюков-отец. – Я Серегу дома почти что не вижу. На работу уезжаю рано, приезжаю поздно. Участок наш за полсотни километров. В выходные он где-то болтается, а я - по хозяйству.

- Жаль, - вступил в допрос Герасим. – Надо бы с сыном общаться плотнее. Знать, чем он увлекается, как учится, что читает.

- На это есть жена. Она хотела ребенка, вот пусть им и занимается.

Стало понятно, что спрашивать отца о сыне бесполезно, и на этом разговор с ним закончился.

- Какие еще будут идеи? - спросил Кузьмич. – Если нет, предлагаю вернуться в поселок, но другим путем. Сейчас сместимся на пару сотен метров западнее и так же цепью пойдем назад.

Возражений не последовало. Все изрядно устали от непривычной ночной работы, да и смысла в поисках за неимением информации от других групп было мало. Мужчины молча разошлись по чаще и двинулись в сторону поселка.

Герасим не стал ждать результата поисков других групп. Он вернулся в свою «келью» во втором часу ночи вконец измотанный, завалился в кровать и сразу уснул.

Наутро в школе, как обычно в выходные, было тихо. Герасим занялся проверкой тетрадей и до полудня из школы не выходил, хотя мысль о поисках пропавших ребят его бередила. Наконец, его волнение достигло предела, и он решил справиться о положении дел. Первым, кого он застал дома, был Антон.

- Привет, легкоатлет! – приветствовал он коллегу. – Как ты после ночной пробежки по пересеченке? Есть какие-нибудь новости?

- Я-то нормально. Хорошая была разминка. Я уже сходил в семейную общагу к Евсюковым. Можешь быть спокоен, нашлись беглецы.

- Да, ты что?! Вот это фокус! – обрадовался Герасим. – Рассказывай, как, что?

- Ничего особенного не узнал. Их привез на самосвале шофер, знакомый Евсюкова. Ехал в поселок с участка, а они шли по обочине.

- И где были?

- Да этот Сережа какой-то бестолковый. Они ушли не в ближний лес, а прошли вдоль автотрассы и потом углубились в чащу. Ночевали под ветвями стланика в одном спальном мешке. А мы не дошли до них с километр.

- А зачем тайком сбежали, признались?

- Парень мямлит что-то про «друга в беде». Мол, сопровождал Андрея, чтобы ему не страшно было одному. А что тому надо было в тайге ночью, не понятно. Говорит, искали какое-то «белое безмолвие».

- Искали безмолвие? - протянул Гера и осекся. Было ясно: Андрей – более любознательный, он и решил испытать себя наедине с «белым безмолвием». - Хорошо, что с ними все в порядке.

- А все это - твои уроки на природе, - ухмыльнулся Антон. – Вот дойдет до РОНО, и капец твоим опытам.

- Да, но все наши дети не раз бывали в тайге с родителями или с друзьями. Причем тут мои уроки?

- Значит, что-то ты наговорил им такого , - сказал Антон. – Ладно, не будем о тайнах детской психики. Хочешь чаю?

- Спасибо, недавно пил кофе. Пока! – сказал Гера и вышел.

Ему казалось странным, что история с ночной вылазкой детей может бросить тень на его «лесные уроки». Предстояло выяснить мотивы беглецов из первоисточника.

Дом, где жили Ревдины, находился неподалеку, в том же поселке строителей. Это было типовое щитовое общежитие, но разделенное на квартиры с отдельным входом в каждую.

На дворе стоял март, но до полудня, несмотря на сияющее над сопками солнце, было довольно морозно. Менять полушубок на теплую куртку еще не хотелось, но и застегиваться на все пуговицы тоже было излишним. Так и ходили мужчины по поселку нараспашку, кичась овчиной с изнанки. Герасим приобщился к этой моде и, как гоголевский парубок из Диканьки, тоже разгуливал в распахнутом полушубке.

Дверь на крыльце Ревдиных была не заперта, Герасим вошел в сени и нажал кнопку звонка.

- Здравствуйте, - сказала, открыв дверь, полная женщина лет шестидесяти. – Вам кого?

- Я учитель Андрея. Герасим Петрович, – сказал Гера. – Хотел поговорить с ним, если он дома.

- Его нет, а я его бабушка. Может, я чего подскажу?

- Как он себя чувствует? Его сильно ругали за «побег»?

- Ничего, здоров. Отец, конечно, всыпал ему, но не до слез, а для порядка.

- Ну, а зачем пошел ночью в тайгу? Цель-то какую преследовал?

- Так уж всем, вроде, известно: хотел узнать, что такое «белое безмолвие», - ответила женщина, всем видом давая понять, что разговор окончен.

Герасим извинился и вышел на улицу. Вопрос о побуждениях Андрея по-прежнему волновал его. Виновник же переполоха в это время пребывал с матерью в опорном пункте милиции. Раз общественность была поднята «по тревоге», значит, органы должны были реагировать.
 
- Ну, хорошо, Андрей, - завершала беседу младший лейтенант Селезнева. - Значит, ты хотел проверить на себе, что испытывает человек наедине с дикой природой. И для этого надо было тайком сбежать из дома?

- Да, чтобы никто не знал где мы.

- А зачем это тебе было нужно, что ты хотел понять?
- Хотел понять, смогу ли, выдержать такое испытание. Ну, как герои рассказа «Белое Безмолвие».

- Ах, вот откуда ты узнал об этом «безмолвии». У тебя есть эта книга?

- Взял в библиотеке.

- Откуда же ты узнал об этом рассказе? – продолжала невинный допрос Селезнева.

Андрей на мгновение задумался: стоит ли говорить, что о «Белом Безмолвии» обмолвился учитель на таежной прогулке. Но не удержался:

– Ну, нам Герасим Петрович говорил, что есть такой рассказ, - проговорил он. И, чтобы замять неловкость от упоминания об учителе, добавил: – Я вообще люблю читать о приключениях.

- Хорошо. Читать, конечно, можно, но зачем же повторять приключения героев? Когда будете взрослыми, самостоятельными, тогда можете пробовать. А сейчас, - только родителей и других занятых людей напрягаете. Нехорошо. Идите пока без всяких записей, дело заводить не будем. И больше не пугайте народ.

Так, Андрей Ревдин, сам того не ведая, подвел под педагогической карьерой Герасима Петровича жирную черту. В школе сразу узнали о косвенной причине тайной эскапады учеников пятого класса. Казалось, случайное упоминание названия известного рассказа ничего не может значить. Однако, с какой стороны посмотреть. Где, при каких обстоятельствах прозвучало шаманское «Белое Безмолвие», - вот в чем вопрос.

На следующий день, в воскресенье, Герасим Петрович был приглашен в кабинет директора школы, где ему кратко перечислили все его педагогические грехи. Главным из них было «неосмотрительное использование литературных образов, которое в неокрепшей детской психике может спровоцировать сдвиги, ведущие к трагическим последствиям».

Из этого следовал вывод: учителям нельзя проводить уроки вне школы, тем более, упоминать сюжеты с «экзотическим содержанием из внепрограммной литературы». По сему, Герасиму Петровичу предлагалось сложить полномочия учителя по собственному желанию, дабы не вписывать в трудовую книжку жестокую формулировку: «в связи со служебным несоответствием».

Трудно описать чувства «молодого специалиста», получившего удар непонимания и неприятия своего творческого устремления. Столько надежд и души прекрасных порывов было порушено! Только светлое чувство освобождения от преследований и выполнение рекомендаций врача спасали его от уныния.

Получив административный «нокаут», Герасим ушел в свою келью, лег на кровать и занялся аутотренингом. Повторяя формулы «мое тело тяжелеет, руки, затем, ноги нагреваются», он вдыхал воздух полной грудью и выдыхал, считая секунды. Он увеличивал отсчет раз от раза до тех пор, пока не появилось ощущение полной остановки дыхания, будто нырнул в воду так глубоко, что обратно уже не вынырнуть.

«Вынырнуть» и вдохнуть все же удалось: дыхательный рефлекс сильнее самовнушения. С «возвращением к жизни» появилось ощущение полной апатии и покоя, когда ни прошлое, ни будущее не тревожат, что называется у посвященных нирваной.

Пробыв в этом состоянии некоторое время, Герасим очнулся, когда на дворе смеркалось. Он понял, что для возвращения к реальности надо было навестить коллег, хотя бы тех, кто принимал участие или был в курсе его борьбы за новаторство.

Первым перед ним всплыл образ Марии. Правда, она была скорее противником его экспериментов. К тому же, несмотря на его попытки сблизиться с ней, отвечала упорным неприятием идей Перестройки и оставалась убежденной коммунисткой. Едва ли она смогла бы как-то поддержать его.

Вторым был Антон. Впрочем, он тоже не принял идеи Герасима, и не стал бы сочувствовать приятелю. В лучшем случае, мог поздравить его с «обретением свободы».

Оставалась Ирина - единственный человек, который сопереживал ему и принимал его таким, каким он был. Прийти к ней, чтобы услышать слова утешения, почувствовать что-то человеческое, теплое? Соблазн был непреодолимым. Только сейчас Герасим понял, как она близка и желанна ему. Он еще осмысливал всё это, а ноги сами привели его к дому Ирины.

Она открыла дверь, и, увидев Герасима, отшатнулась в шоке. Человек, занимавший в последнее время все её мысли, которого она понимала, кому сочувствовала, появился на пороге ее комнаты! В его глазах читались и тревога и надежда.

- Ну, здравствуй, Му-му, – усмехнулась она и, счастливо улыбаясь, добавила, – начинаем новую жизнь?