Не романтический роман глава 10-11

Глава 10
Сторожка дяди Вовы, при более детальном рассмотрении, оказалась обрезанным металлическим контейнером. На высоте полуметра от пола и почти до потолка, железные стены его были аккуратно вырезаны и заменены на стеклопакеты, почти по всему периметру помещения. В противоположном от входа углу стоял топчан, аккуратно застеленный стеганым одеялом, выглядывающим из-под бардового пледа с, уныло свисающей, бахромой. Именно над топчаном окна были закрыты картоном и занавешены шторами. Сама сторожка, нашей героине, показалась жалкой, убогой и крайне неуютной.  Вдоль почти полностью застеклённой стены, стоял большой письменный стол, заваленный старыми, местами промасленными газетами с кроссвордами, потрёпанными журналами с судоку, авторучками и заточенными карандашами. Здесь же находилась большая массивная металлическая пепельница, доверху наполненная окурками, возле которой лежала пачка «Нашей Марки», прикрытая листом с начерченным на нём графиком. Под столом стоял большой масляный радиатор с сияющей, на его боку, маленькой красной лампочкой, который служил, по всей видимости, единственным источником отопления сторожки.
-Вот, присаживайтесь – дружелюбно начал разговор хозяин сторожки, вытаскивая из-под стола табурет и, одновременно убирая с него какие-то вещи
- Вы «Форд», наверное, приходили смотреть? –  перекладывая со стола на топчан газеты, неожиданно спросил дядя Вова. Вероника Павловна хотела было переспросить его о каком Форде идёт речь, но вспомнила, что машина, возле которой они встретились, была, как раз Фордом, очевидно о котором сейчас и говорил сторож.
- Да, для дочки, присматриваю – стараясь незаметно подробнее рассмотреть хозяина, отвечала она.
- Для дочки не советую, намучается.
- Да? А мне машинка понравилась – делая удивлённое лицо и из всех сил, стараясь скрыть свои душевные опасения, что он её узнает, сказала Вероника Павловна
- Вы выхлопную трубу видели? – усмехнулся дядя Вова, включая чайник и не дожидаясь ответа, продолжил: - Тут не с езды, а с автосервиса начинать придётся. А протектора? Нет, для девочки, точно не советую. Вам чай заварить или из пакетиков?
Вспомнив о странном чайном напитке зэков «чифире» и подумав, что именно его имеет ввиду дядя Вова, предлагая» заварить чай», Вероника Павловна решила остановить свой выбор на чае из пакетиков. 
- Пожалуй из пакетиков, - сказала она, улыбнувшись и робко взглянув на хозяина сторожки, -   сто лет из пакетиков не пила. Ей хотелось спросить о протекторах, но передумав, она спросила первое, что пришло ей на ум:
- И не скучно вам здесь?
Дядя Вова открыл в нижней части стола деревянную дверцу тумбы, извлёк из неё красивую белую чашку с изображённой на ней веткой лиловой сирени и, кряхтя, выпрямившись, ответил:
- Нет, не скучно. Тут мальчишки балуются. Так, что не заскучаешь. С этими словами он поставил чашку на стол, положил в неё пакетик чая и налил кипяток.
- Увлекаетесь? – спросила вероника Павловна, кивнув на, убранную хозяином кипу газет и журналов с судоку и кроссвордами
- Да, - отчего то замявшись ответил «Дядя Вова» - для мозга, говорят полезно.
Вероника Павловна заметила его замешательство и решила пока эту тему не развивать.
- Да, я тоже об этом слышала – ответила она равнодушно, давая понять собеседнику, что тема уже исчерпана.
- А не страшно вам тут, одному? -  принимая чашку, спросила гостья.
- А чего бояться? Двум смертям не бывать, а одной не миновать – отвечал со вздохом хозяин, наливая в красную пузатую, кружку тёмно-коричневый, дымящийся напиток из термоса.
- А это, что у вас? – не удержалась писательница.
 В это время её собеседник сел рядом с ней так, что свет не яркой потолочной лампы осветил его лицо мягким, тёплым светом и оно, как будто посветлело. На мгновение Вероника Павловна увидела перед собой молодого человека с весёлыми глазами, то ли синего, то ли зелёного цвета, в которых, казалось, плескалось море или, нет, не море – озеро. Глядя в его глаза, она увидела яркий солнечный день, где-то высоко в небе застыли облака, а перед ними распростёрлась, сияя на солнце, озёрная гладь. Да, перед ними. Рядом с ней сидел молодой мужчина. Он сидел так близко, что она не могла разглядеть его лица. Поправив ей волосы, растрепавшиеся после порыва ветра, он, коснулся губами её уха и прошептал: Ника.
Вероника Павловна, на секунду зажмурилась – видение исчезло. Вернувшись в реальность, она поняла, что её визави уже давно ей отвечает на заданный вопрос, только вот ей, уже было не до этого. Она хотела уйти.  На душе у неё, стало так тяжело и горько, что хотелось плакать. Дама сделала большой глоток чая и почувствовав его горький вкус невольно скривилась.
- Горько? А, что ж вы без сахарка?  – подталкивая к ней коробочку с рафинадом, спросил дядя Вова и отвернувшись от неё вновь засуетился.
Вероника Павловна, всё ещё находясь под впечатлением от внезапного видения, впервые за весь вечер взглянула на хозяина сторожки открыто. Если бы только, в этот момент, он смог бы перехватить её взгляд, то наверняка подумал бы, что на эту женщину обрушилось страшное   несчастье, которое поглотило её, утащило на дно и теперь она глядит на него с этого самого дна, моля о чём-то молча и страстно.  Но, хозяин сторожки совсем не смотрел на неё. Он, внезапно вспомнив, что у него есть конфеты, принялся их искать и, вскоре, радостно развернул перед гостьей кулёк, но та, вяло улыбнувшись, отказалась и спросила:
- А вы сможете помочь мне с машиной для дочки? Я имею в виду, консультацию.
- Да, пожалуйста. Записывайте телефон.
- Ой, у меня зарядка почти пустая – соврала писательница – может быть, вы мне на листике запишите?
Дядя Вова достал из кармана рубашки очки, отыскал на столе ручки с листком бумаги и написал номер
- Только, пожалуйста, напишите там, чей номер, а то я такая рассеянная бываю. Мужчина сделал, какую-то приписку и вдруг обратился к ней:
- А вас, как зовут? А то и не познакомились даже, как же я узнаю, если вы позвоните?
- Вероника Павловна – ответила дама, густо покраснев, вновь опасаясь быть узнанной, и протянула руку.
- Очень приятно – пожимая даме руку, ответил мужчина -  меня в основном, все дядей Вовой зовут. А на самом деле я - Владимир Сергеевич – и немного подумав, добавил – Константинов.
- Очень приятно, Владимир Сергеевич, благодарю за чай – опуская руку и направляясь к выходу, сказала гостья
- Очень приятно – точно эхо отозвался в след ей мужчина и добавил: Вероника Павловна.

Олеся захлопнула роман. В образе Олега Николаевича, она легко узнала старинного приятеля их семьи –Глеба Евгеньевича, но персонаж «дяди Вовы» оставался для девушки загадкой.
- Мам, ну это же не честно. Кто этот дядя Вова? Это твоя первая любовь? Почему именно я должна заканчивать   роман о твоей жизни?  Что ты задумала, мама? – задавая вопросы, девушка тщательно вглядывалась в, сильно исхудавшее лицо лежавшей, пытаясь отыскать на нём хоть   малейшие признаки реакции, но, их не было. Она разочаровано вздохнула и, совершенно упавшим голосом, обратилась к ней вновь:
- Не обращай внимания, мамочка. Я просто чертовски устала. Вот немного отдохну и во всём разберусь. Я же сильная – последнюю фразу Олеся произнесла грустно улыбнувшись. Затем подошла к маме и, погладив её по голове, поцеловала в щёку.
- Спокойной ночи, мамочка! Я к тебе завтра надолго приду!
Сказав это, девушка взялась за ручку стеклянного столика и покатила его в сестринскую.
Выйдя на улицу, Олеся вызвала такси. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Этот роман, словно выпивал из неё все соки. Сентябрьский вечер лёгкой синей прохладой окутывал её плечи, едва заметным дуновением ветерка, проникал под лёгкую одежду, бодря и охлаждая одновременно. Внезапно, она ощутила, что безумно голодна. Только сейчас ей вспомнилось, что ничего кроме печенья, принесённого медсестрой, не ела. Дома её ждал пустой холодильник. С тоской девушка стала думать, что надо будет заехать в магазин, потом, что-то приготовить. Ни сил, ни желания на это у неё не было. Размышления Олеси прервали подъехавшее такси, в которое она с удовольствием опустилась, и, практически одновременно с этим прозвучавший, звонок мобильника. Это звонила Таня:
- Олесик, привет, ты ещё у мамы?
- Нет, уже домой еду – усталым голосом отвечала девушка
- Зайди, ко мне, ладно? Прямо сразу, не к себе, а ко мне – почти приказным тоном сказала подруга.
- Ой, Танюш, я устала, просто смертельно, а мне ещё в магазин надо. Дома шаром покати
- Вот поэтому и заходи, не надо тебе ни в какой магазин. Отметим посемейному твой приезд, взбодришься немного, а мне список оставишь, я сама всё тебе куплю, мне так и так в магазин надо будет завтра поехать.
- Хорошо. Зайду – устало вздохнула Олеся
Предложение Тани, как нельзя было, кстати, и девушка с радостью согласилась. Пока   она добиралась до дома, синий вечер превратился в чёрную бархатную ночь с крохотными, едва различимыми в свете огней мегаполиса, серебряными точками на небе. Олеся редко смотрела на небо, а сейчас, выйдя из машины, случайно подняв глаза чуть выше обычного, заметила в крошечном кусочке небосвода между высотками и деревьями звёздочку. Увиденное, было настолько неожиданно, что заставило её, остановилась на мгновение.
- Какая красота – мелькнуло в голове у девушки - настоящая.  Может этой звезды уже давным - давно   нет, вглядываясь в чёрный клочок неба, продолжала думать Олеся -- может она уже давно погасла, но свет, которым она светилась не умер вместе с ней, значит она жива, пока жив её свет. А потом?  В этих странных раздумьях, Олеся опустила глаза чуть ниже, и тут уже, яркий электрический свет фонаря буквально ослепил её. От резкого света, резанувшего её глаза, точно нож, Олеся сощурилась и, забыв о звёздочке, ощущая, уже совсем не ласковую прохладу ночи, побежала к подъезду.
Она, как и просила Таня не поехала к себе, а сразу пришла к ней. Едва девушка нажала кнопку звонка, как за дверью послышались детские голоса, которые перемежёвывались с голосами взрослых. Когда, изредка, Олеся задумывалась о детях, то представляла их именно такими, какими были дети Тани и Михаэля. Таня, своей вечной суетой и домашними хлопотами, напоминала Олесе квочку, но созданный ею семейный очаг, девушке определённо нравился и вызывал у неё чувство уважения и подспудной зависти. Зачастую, она не знала о чём говорить с подругой, поэтому старалась играть роль благодарной слушательницы. Но не смотря на эти житейские хитрости, Олесе Таня нравилась своей простотой и откровенностью.
Едва девушка нажала кнопку звонка Таниной квартиры, как дверь в неё отворилась и, буквально, всё соседское семейство, одномоментно оказавшееся в прихожей, шумно встретило гостью.
- Проходи, Олесик, в зал –  перекрикивая включённый телевизор и болтающих детей, начала распоряжаться Таня и обратившись к старшему сыну продолжила:
-Возьми сумку у тёти Олеси.
- Может, я тебе помогу? – с надеждой на отказ, предложила Олеся.
- Пошли на кухню, я, тебе салфетки дам – не обращая внимания на тон гостьи, ответила хозяйка.
- Михаэль, ты бокалы поставил?
- Поставил - раздался ленивый голос Михаэля за спиной у Олеси.
- На, полотенце, протри на всякий случай - обратилась к мужу Таня и тут же дала поручение гостье: Олесь, проконтролируй, пожалуйста и вот салфетки, положи, а я утку принесу.
Дети радостно вбежали в зал вместе с Олесей и Михаэлем. На столе уже стояли салаты, красиво нарезанные колбаса и сыр, украшенные зеленью. Никаких изысков не было, но на душе у девушки стало уютно, тепло и совсем не хотелось домой. Её радовала вся эта суета, красиво накрытый стол, аромат утки, только, что извлечённой из духовки, смех детей, разговоры ни о чём, но больше всего ей нравилось, что не надо было искать ответы, потому, что никто ни о чём её не спрашивал.
Глава 11
Поднявшись к себе, Олеся разделась и, совершенно обессиленная, легла спасть, однако сон никак не приходил. Проворочавшись с полчаса, девушка решила продолжить чтение романа, надеясь скорее разобраться в вопросах, ответ на которые мог находиться только на его страницах.

Вероника Павловна вернулась домой, когда на город с неба уже стремительно сползала тьма, но проигрывая, сражение за сражением, иллюминации города и стремясь задержаться в нём до утра, обречённо сворачивалась мрачными густыми клубами и таилась, в таком виде, в углах дворов, подворотен или в стороне от аллей, опустевших парков. Снег, призывно искрясь и отражая свет уличного освещения, загонял этот мрак всё глубже, в самые укромные места, делая их ещё более таинственными. Романтической душе писательницы колдовской мир зимней ночи был всегда близок, но сейчас, она пребывала в таком волнении, что ничего не замечала. Ей еле-еле удалось добраться до дома, несколько раз съезжая к обочине под сигналы недовольных автомобилистов, чтобы выпить воды и вытереть слёзы. Она ни о чём больше не думала. Разум, наконец, проиграл в войне с воспоминаниями и те, вырвавшись на волю, после многолетнего плена, терзали свою тюремщицу и не знали пощады.
Дома, рыдания перешли в истерику, и она выпила столовую ложку корвалола, запив её стаканом воды. В этот момент ей хотелось только одного: успокоиться, чтобы вернуться к контролю, хотя бы над собой. Через пару минут лекарство подействовало и она, сидя на диване, стала видеть все, окружающие её предметы в лёгкой дымке, потом дымка стала сгущаться, превращаясь в плотный туман   из которого вдруг стали появляться лица, слышаться голоса…Ещё через некоторое время она вернулась в сою юность, в город N, увидела бабушку, сидящую на табурете и чистящую картошку над помойным ведром.  Это была их самая серьёзная ссора, после, которой прежних отношений в их маленькой и до сих пор дружной семье, уже никогда не было. Бабушка узнала о том, что Вероника встречается с Виктором и позвала внучку:
- Ника, зайди-ка, поговорить с тобой хочу– увидев проходящую мимо кухни внучку, крикнула бабушка.
- Что случилось? – продолжая расчёсывать волосы, спросила внучка
- Ты на свидание к этому, к Лихту собираешься?
- Да, а что?
- Как что? Он же женат, у него дети!
- Ну и, что, что женат? Он меня любит, бабушка, понимаешь? Меня!
-Ага, любит…Только живёт не с тобой, а с законной женой!
-А с женой он разойдётся, дочка немного подрастёт...
- Это он тебе так сказал? – бросив на стол не дочищенную картофелину и нож, негодуя, спросила бабушка.
- Это мы с ним так решили.
- Доченька моя, Никочка, прошу тебя, брось ты его. Грех это, понимаешь, очень тяжкий грех, смертный – перейдя на шепот, продолжила бабушка. - Он кабель, перебесится и при жене останется, а ты лучшие годы свои на него изведёшь и кому нужна будешь? А о жене его подумала? Она же тоже женщина! Что ж ты ей пакостишь? За что? Она то, в чём виновата? Пойми, не любовь — это вовсе, а проклятие! Не послушаешь меня всю жизнь расплачиваться будешь, а может и дети твои будут…
- Была б хорошей женой, муж бы у юбки сидел, а не на сторону глядел – ответила Ника, услышанной, где-то бабской мудростью. - И в проклятия твои я не верю, посмотри вокруг, на дворе 20-й век, а ты проклятие!
- Подковалась – зло ухмыльнулась бабушка. Ну а ребёнок тоже плохой или в 20-м веке не грех дитя сиротить?
- А никто его не сиротит. Если мать есть, то ребёнок уже не сирота.
- Глупа ты, Ника – вздохнула бабушка и махнула рукой. - Обо мне, хоть подумай, мне ж совестно людям в глаза смотреть. Прохожу, а спина аж горит от взглядов. Разве я тебя так жить учила? Ни к чему хорошему эта история не приведёт! Сердце всё ноет и карты говорят, беда будет. Бросай его, слышишь, доченька. Не ломай жизнь ни себе, ни людям.
- Бросай! Как у тебя всё просто! Я же люблю его – обнимая бабушку и пытаясь вернуть её расположение к себе, примирительным тоном сказала Ника. Бабушка, не обняв её в ответ и даже отвернувшись, ответила сухо, глядя в окно:
- Можно, по глупости совершить ошибку, можно – повторила она, задумчиво кивнув - но, чтобы не прислушаться к тому, кто указывает тебе, как её исправить, надо быть дурой. Ника разжала объятия и, обижено развернувшись молча, ушла обратно, в коридор. Никогда раньше бабушка не называла её «дурой», они вообще никогда не ссорились. После этой беседы, разговоры между ними стали редкостью, бабушка замкнулась в себе и почти к ней не обращалась. Ника тяжело переживала их разлад, но идти на примирение не хотела, тем более что Виктор занимал в её жизни практически всё пространство, а молчание бабушки давало ей почти полную свободу действий. Бабушка больше не звала её с собой на кладбище и даже не сообщала, что собирается его посетить, не просила, что-то купить и Нике приходилось порой видеть, как она, сгорбившись под тяжестью сумок медленно и тяжело ступая, возвращалась с базара. По - началу Вероника подбегала к ней пытаясь вырвать сумки, но упрямая старуха, так мысленно называла теперь её Ника, вцепившись в них и бурча под нос, что-то вроде: сама разберусь, отдёргивала руки и не глядя на внучку продолжала свой путь.
Девушка жаловалась на их, с бабушкой, конфликт Виктору, в те часы, когда они были вместе, но он только улыбался, нежно гладя её по голове и говорил, что это всё ерунда, просто бабушке не дано понять их любви. Вероника Павловна, вдруг вспомнила, как однажды, когда она, положив голову на плечо Виктору с горечью сказала, что боится окончательного разрыва с бабушкой, он, впервые не улыбнулся, а неожиданно тяжело вздохнул и ответил:
- А ты думаешь я ничего не боюсь? Ты думаешь, что у меня всё просто?
- Как ты не понимаешь, она единственный родной мне человек.
- Эх, Ника, я это понимаю. Только, иногда такая тоска наваливается, что удавиться в пору.
- А как же я?
Он обнял её своими сильными руками и прижав к себе, грустно ответил:
- Вот тот ж…Куда я без тебя денусь? Без тебя мне не жить!
- Бабушка, прости – прошептала одними губами – Вероника Павловна, с трудом приоткрывая веки. - Бабушка умерла – словно ответила она сама себе и опять закрыла глаза. Перед глазами у неё возник образ, лежащей на могиле дочери и зятя, бабушки. Именно там её нашли, через год, после беседы, приведшей к их конфликту. Веронике позвонили из милиции прямо на работу. Начальник выделил ей свою Волгу и девушка, через десять минут после звонка, уже была на кладбище. Она бежала, всё ещё не веря и протиснувшись через столпившихся зевак, увидела её. Она лежала на правом боку, с обращённым к земле лицом. Тёмный платок, завязанный узлом под её подбородком, шевелился от ветра, седые волосы, выбившиеся из него, были разбросаны по лицу и тоже шевелились при каждом порыве ветра, меняя своё положение. Цветочки, очевидно выпавшие из её рук, были беспорядочно раскиданы по поверхности могилы и возле неё. Из-под длинного тёмного платья виднелись худые ноги, в шерстяных серых чулках и тёмно-вишнёвых полуботинках. Ника смотрела, как заворожённая. Бабушка не была похожа на спящую. Эта смерть была так реальна, что не оставляла даже каплю надежды на самообман. Нике сало страшно, горько, больно и стыдно одновременно. Бог знает, какие ещё чувства переполнили её тогда, от их переизбытка она покачнулась и стала оседать, но к счастью её быстро подхватили, не дав ей упасть.
Тяжёлый ночной бред Вероники Павловны медленно, но верно перетёк в не менее тяжёлый сон. Она видела себя маленькой девочкой, стоящей на кухне, перед большим столом, застеленным газетами, за   которым сидела   бабушка, в своём неизменно длинном старомодном платье и раскладывала карты. Она была без платка, её длинные серые от седины волосы были заплетены в косу и убраны за спину. Вся обстановка кухни была невероятно бедна: серые стены с обрывками обоев и грязными потёками на них, окна без занавесок с едва прозрачными стёклами, сквозь которые пробивался тусклый свет, пустые шкафы с распахнутыми дверцами - всё говорило о запустении и крайнем бедствии, но это была их кухня. Бабушка сидела, погружённая в своё занятие и Веронике Павловне казалось, что она её не замечает, но вдруг, оторвавшись от карт, та подняла голову и, посмотрев сквозь внучку, сказала укоризненно:
- Что ж ты наделала, Ника! Говорила ж я тебе: беда будет! - при этом бабушка вытащила из расклада карту и, протянув её девочке сказала:
- Смотри, туз пик – это твоя карта, ты сама её выбрала.
После этих слов в кухне появилась, какая-то женщина, черты которой показались Веронике Павловне очень знакомыми, и, обижено посмотрев на неё, подошла к бабушке, обняла ту за плечи и сказала:
- Пойдём, мама. Уже утро, жарко становится.
Ника смотрела, как две женские фигуры не касаясь земли, уплывали в свет, пробивающийся из окон. Ей нестерпимо захотелось к ним, в этот мягкий молочный свет, но ноги ее, отяжелев стали похожи на колоды и отказывались   слушаться. Тогда она попыталась крикнуть, но и голос, предательски больше ей не подчинялся. Всё, что она могла это   беспомощно смотреть им след, до тех пор, пока они не растворились в этом молочном свете. Постепенно, обстановка, вокруг неё стала меняться, превращаясь из кухни в какой-то кинотеатр. Теперь она видела себя в блестящем вечернем платье алого цвета с бокалом шампанского, в руке, сидящей в среднем ряду совершенно пустого зала все сидения, которого были обиты пурпурным бархатом и отделаны золотом. Вдруг, где-то далеко впереди себя она увидела мужчину, одетого в чёрный смокинг. Он на минуту оглянулся, посмотрел на неё и засмеялся. Она с ужасом и восторгом узнала в нём дядю Вову, который вдруг превратился в Виктора и стал спешно покидать зал. Вероника Павловна, одной рукой подбирая подол платья, другую, с бокалом поднимая высоко вверх, чтобы не разлить его содержимое, пыталась, преодолевая бесконечный ряд открытых кресел, догнать его, но мужчина странным образом то, появлялся где-то очень далеко от неё, то опять исчезал. Совершенно выбившись из сил, она остановилась и закричала ему:
-Узнай меня!
Но он только смеялся. Она продолжала кричать ему так громко и так сильно, что почувствовала усталость в горле и проснулась. В комнате было совершенно темно и тихо. Она нащупала телефон и посмотрела, который час. Было два часа ночи. Писательница встала, включила свет и пошла в ванную, чтобы смыть с себя размазанную слезами косметику и рассказать сон воде.
Не прошло и десяти минут, как она, уже в ночной рубашке, уставшая, совершенно опустошённая своими видениями шла в спальню, в надежде больше не видеть снов.   

Олеся, дочитав главу о странных снах Вероники Павловны почувствовала, наконец, долгожданную сонливость. Отложив роман до утра и, выключив свет, она   почти мгновенно уснула.
Утром девушка никак не могла заставить себя проснуться, сделав над собой усилие, она встала и, подойдя к окну всё поняла. За окном тяжёлые тучи, нависшие над городом и пропитавшие грузной влагой воздух, словно сжимали крохотные островки бледно-голубого неба в своих тяжёлых объятиях, медленно и неотвратимо поглощая его. В такую погоду Олеся всегда чувствовала себя плохо.  Накатывала, если не депрессия, то хандра, а сейчас поводов для такого состояния и без погоды хватало. Тучи за окном серьёзно сгущались, поднявшийся ветер приносил первые брызги дождя.  Погода за окном полностью соответствовала внутреннему состоянию Олеси. Хоть ночь пролетела абсолютно без снов, но отдохнувшей девушка себя не чувствовала. Она взяла мобильник, позвонила на работу и договорилась об отпуске за свой счёт. После разговора, вернувшись к окну, девушка увидела, как упругие струи дождя уже вовсю поливают город, а небо превратилось в беспросветный свинцовый пласт, распростёршийся над всем обозримым пространством. Олеся прилегла на кровать в раздумьях о предстоящем дне и задремала. Разбудил её сигнал пришедшего голосового сообщения. Она, ещё в полудрёме нажала на прослушивание:
- Доброе утро, моё солнышко. Просыпайся скорее, а то дождь тут всё затопит.
Олеся сонно улыбнулась. Абонент был ещё в сети. Она присела в постели и наговорила ответ:
- Твоё солнышко уже проснулось, спасибо, что разбудил. Я ужасно соскучилась по тебе.
- Я тоже. Давай зайду к тебе после работы.
- Не получится. Я собираюсь сейчас к маме. Пробуду там до вечера. Потом, наверняка устану. Мне кажется, что меня чтение этого романа изматывает.
- Маминого?
- Да.
- Ты ещё не все её романы прочла?
- Не смешно. Это новый её роман, вернее рукопись и она хочет, чтобы я его или её… запуталась уже, закончила.
- Ого. Так у тебя на меня времени не останется, а давай наймём кого - ни будь, пусть закончит.
- Там всё не так просто. Как встретимся, я тебе всё расскажу, может, даже почитаю. Тебе понравится. Правда я обещала маме этого не делать, но для тебя я готова нарушить обещание. Этот роман не похож ни на один, что она писала раньше. Ну, всё, мне надо убегать. Целую.
- А где любимый?
-Хорошо, целую, любимый.
- Этого конечно мало, но продержаться до следующего разговора поможет.
От этого, ничего не значащего, разговора Олесе стало хорошо и светло на душе. Она встала и пошла одеваться. Проходя мимо окна, девушка заметила, что дождь закончился, тучи редкими стайками разбежались по лазурному небосводу, на котором, точно корона ярко и победно сияет солнце. Приведя себя в порядок, она сварила себе очень крепкий кофе и, взяв с собой кроме романа пару бананов, которыми снабдила её Таня вчера и пару, упакованных в фольгу бутербродов, сделанных ею же, Олеся вызвала такси и спустилась к подъезду.
Дорогой она думала о том, как долго ей ещё придётся ездить по этому маршруту и о том, как сможет она понять какой концовки хочет от неё мама. Кроме этих, уже сформулированных, ещё   множество вопросов и проблем, которые открывались перед ней в этом романе, ждали своей очереди на ответы и решения.