Как это было

Олег Вайнтрауб

КАК ЭТО БЫЛО
(повесть  продолжение)

Через несколько дней в полк приехали на стажировку курсанты из других училищ: Даугавпилского, Казанского и Ачинского. Их тоже разместили в казармах вместе с солдатами. Уже к концу мая курсантов в ТЭЧ было больше, чем солдат и офицеров.
Первое знакомство с ТЭЧ. Нужно сказать, что время для начала стажировки было выбрано не совсем удачно. Оба полка готовились к учениям. 1-го июня полки должны были подняться по тревоге и улететь на бомбометание на полигон Камчатки. Шла напряженная подготовка к учениям. К такому дальнему перелету нужно было подготовить максимальное количество самолетов. И основная работа легла на плечи ТЭЧ. Приходилось работать по 10-12 часов в день без выходных. И в это трудное время для дивизии «свалились на голову» курсанты. К работе на боевых машинах допустить их сразу было нельзя. Начальники групп не знали, что могут и умеют курсанты делать. А «наломать дров» они могли.
Первый выход на аэродром. После утреннего построения полка личный состав ТЭЧ садится на свой тягач и отправляется на аэродром. От жилого городка до аэродрома было километра четыре. Большой армейский тягач сразу не поместил всех. Пришлось делать два рейса. Приехали на стоянку ТЭЧ, так называемый «пятачок». На стоянке стояло 5 или 6 самолетов, на которых выполнялись работы. Начальник ТЭЧ остался в штабе, построение личного состава и распределение работ проводил начальник группы регламентных работ по самолетам и двигателям капитан Черный. Подразделение строилось по группам. В группе регламентных работ радиосвязного и радионавигационного оборудования по штату было 3 офицера и 4 солдата. И вот капитан Ветров, начальник группы, только за голову взялся, когда ему в группу «свалилось» еще 14 помощников. Такая же была обстановка и в других группах.
Капитан Черный вышел перед строем и начал давать указания. Свою речь он круто пересыпал нецензурной лексикой. Харьковским курсантам это сразу резануло уши. Мы не привыкли слышать мат от офицеров, а особенно перед строем. Сами, конечно, в повседневных разговорах не очень следили за чистотой своей речи. Хотя, надо отметить, к выпуску мата стало меньше. На первом курсе то ли для бравады, то ли для самоутверждения, безбожно сквернословили. Им Нам очень хотелось казаться «крутыми» (хотя еще в то время такое слово не применялось). На третьем же курсе мы повзрослели, и нам хотелось выглядеть более культурными. Так еще на втором курсе, когда мы перешли в другую новую столовую, и теперь сидели за столиками с белыми скатертями по шесть человек, заключили между собой соглашение. Мы договорились, что за столом матом ругаться не будем. Единственное исключение все-таки заставил сделать Близнюк Виталька: называть плохое мясо «п…тиной». От частого употребления этого слова оно потеряло свой смысл, настолько стало нарицательным, что забыли о истинном смысле его. И это сыграло плохую шутку с Валькой Можаевым. В отпуске, забывшись, он за столом вдруг заявил матери: «Не клади ты мне эту п … ну». За это получил по лбу половником.. В училище мата от офицеров мы не слышали никогда, даже на отдыхе и в курилках. Если иногда только старшина Ищенко вызывал в каптерку курсанта «прописочить» и употреблял какое-нибудь бранное словечко, то курсант знал, что при этом наказания не последует.
А здесь, в боевом полку, все было иначе. После построения разошлись по группам. Группа регламентных работ по радио занимала три комнаты в техническом домике. В них вдоль стен стояли стенды и стеллажи с блоками и контрольно-измерительной аппаратурой. Проверками оборудования в группе занимались офицеры- техники. Солдаты-механики только снимали и ставили оборудование, чистили умформеры и преобразователи. Работы было много. Курсантам хотелось сразу же включиться в работу, но осторожный начальник группы никак не хотел допускать нас к оборудованию. Вначале усадил нас изучать инструкции по технике безопасности и технологические карточки. Чуть позже разрешил выполнять работу механиков: чистить коллекторы умформеров и преобразователей. Только через несколько дней разрешили под присмотром солдат-механиков ставить проверенные блоки оборудования на самолеты. Для нас совершенно новым делом стало контровка разъемов и болтов крепления. В училище этому нас не учили. Теперь же этому нехитрому мастерству нас учили солдаты. Большего пока нам доверить ничего не могли.
Почти две недели без отдыха и выходных трудилась ТЭЧ, готовя самолеты к учениям. Все это время трудились с ними курсанты, стараясь изо всех сил. И вот, наконец, все готово. Последний самолет отбуксировали на стоянку эскадрильи.
Утром следующего дня весь городок разбудили сирены. Начинались учения. Личный состав эскадрилий грузился на машины и отправлялся на аэродром. ТЭЧ построили и отправили на аэродром пешком. Сейчас делать нам было нечего. Свою работу ТЭЧ уже сделала. Добрались мы на место и начали наводить порядок в домиках и на стоянке. В это время предполетная подготовка уже закончилась, и аэродром огласился ревом двигателей. Самолеты дружно стали выруливать со своих стоянок. Все курсанты из ТЭЧ высыпали из домиков смотреть, как полк будет взлетать по тревоге. На рулежной полосе по пути к ВПП выстроилась целая вереница бомбардировщиков. Они один за другим уходили в небо. Над аэродромом они собирались в отряды и брали курс на восток. Им предстоял нелегкий беспосадочный перелет до далекой Камчатки с дозаправками в воздухе где-то над Уралом и Енисеем. Вот взлетел последний самолет, и на аэродроме вдруг стало удивительно тихо. Даже стало слышно, как кузнечики стрекочут у самой рулежки, и шелестит под ветром трава.
Мы вернулись в свои группы и стали приставать к начальнику группы, чтобы тот разрешил нам работать на стендах, проверяя оборудование. С большой неохотой он распределил нас по стендам и строго-настрого запретил что-либо крутить в отсутствие офицеров-техников.
Так длилось несколько дней. Офицеры брали отгулы за работу в выходные дни, отпрашивались по своим делам, никому не хотелось заниматься с курсантами. Да и мы сейчас не особенно «рвались в бой». Куда было более приятней сбежать с работы, пройти за аэродром всего полкилометра к речке, и там загорать и купаться с девчонками на пляже. Так в один из дней там собралось почти все классное отделение. Там же и «застукал» нас капитан Каменецкий. Дело в том, что по всем воинским уставам купание рядового и сержантского состава срочной службы должно быть организовано с соблюдением всех правил и с соблюдением всех мер безопасности. Купание одиночек категорически запрещалось. Это прекрасно знали курсанты, но соблазн был слишком велик, и мы наделялись, что никто ничего не узнает. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Досталось всем, особенно командирам отделений.
Через несколько дней самолеты вернулись. Учение прошло успешно. Они долетели вовремя, дозаправляясь в пути, и на «отлично» отбомбились. Теперь у ТЭЧ снова появилась работа, притащили самолеты на регламентные работы. А курсанты по-прежнему чистили умформеры, снимали-ставили блоки, контрили разъемы, т.е. занимались работой солдат. К проверкам и регулировкам нас все также не допускали. Первым прорыв в этом пришелся на мою долю. А случилось это так. Капитан Ветров уже который день безуспешно пытался найти неисправность в самолетном дальномере СД-1. И в то время, когда он «ковырялся» с ним, к нему подошел я с очередной просьбой допустить меня к проверкам оборудования. Тот, раздосадованный своей неудачей, в сердцах ответил: «На, вот ищи неисправность!», и ушел. Я остался один на один с этой неподдающейся неисправностью. Сделал несколько проверок и замеров. Все в норме, а стрелка вольтметра вместо того, чтобы периодически отклоняться то влево, то вправо, стояла, как вкопанная, где-то посредине. Еще несколько проверок – результат все тот же. Я вставил длинную отвертку в шлиц регулировочного потенциометра, и в задумчивости уперся в нее лбом. Стрелка вдруг ожила, дальномер заработал. Я отпустил отвертку – стрелка снова замерла. Нажал – опять заработала. Вот в чем дело! Нет контакта в самом потенциометре. Теоретически обосновать неисправность для курсанта было делом совсем не сложным. Я оставил все как было, позвал капитана и предложил ему несколько версий поиска неисправностей. Ветров слушал меня в полуха. Первая версия не подтвердилась, вторая тоже. И вот, наконец, я предположил, что нет контакта в самом потенциометре. Нажимаю на шлиц и дальномер начинает работать. Капитан глазам своим не поверил. Попробовал сам – точно. Заменить неисправный потенциометр мне не стоило большого труда. И с этого момента я стал личным помощником начальника группы. Начинает капитан проверять какое-либо оборудование вместе с мной, потом сам уходит: «Вадим, продолжай дальше». Спустя некоторое время ребята уже стали коситься на меня. Пришлось мне убеждать начальника, что остальные ребята могут работать не хуже меня. Капитан начал постепенно допускать к работе и остальных. К концу стажировки в ТЭЧ мы уже работали в полную силу. Теперь нам уже не хотелось расставаться со своими новыми знакомыми. Но прошла уже половина времени, отпущенного на стажировку, нужно было переходить в эскадрильи.
В одно из воскресений произошло событие, в результате которого наш старший, капитан Каменецкий чуть не получил инфаркт. Все дело было в увольнениях. Курсанты привыкли за последний год ходить в увольнение каждые выходные, а здесь их поставили в условия равные со всеми солдатами: только 25% - и не более. Как ребята не просили, командование не шло нам навстречу. Тогда мы стали применять свои уловки. Несет писарь увольнительную записку младшего сержанта Ковалева на подпись капитану Каменецкому. А в ней написано: «Младший сержант Ковалев Б. А. уволен такого-то числа до 21 час. 30 мин». Капитан спокойно подписывает увольнительную, а потом писарь после фамилии сержанта дописывает: «с ним еще 11 человек». Идем на танцы все вместе. Патруль нас останавливает. Увольнительная есть, но патруль ругается: «Кто так оформляет увольнительные! Вечно у этих курсантов все не так, как у людей!» Пару раз у нас прошел такой фокус. Все бы неплохо, но нужно было ходить всем вместе.
Так было и в то воскресенье. Отпустил начальник в город только троих. Вечером за полчаса до поверки решил сам проверить в казарме ТЭЧ, чем занимаются его подчиненные. К своему удивлению, в казарме он обнаружил только одного Денисова. Тот лежал на своей кровати и читал книгу. На вопрос капитана, где остальные, ответил, что все где-то здесь, в казарме или курилке. Капитан добросовестно обошел всю казарму, проверил каждый уголок, каждую комнату, но ни одного курсанта ему обнаружить не удалось. В недоумении он сел в курилке, наблюдая за дверью в казарму. Наконец, со стороны проходной показался Оскаленко. Отпираться было бесполезно, ясно было, что он был в городе. Получив свою взбучку от начальника, он поднялся в казарму. Спустя несколько минут, из казармы без гимнастерки спускается Вовка Напрасный. Капитан удивлен: как он его не нашел в казарме. Проходит еще несколько минут. В курилку из казармы выходит еще группа курсантов. Все утверждают, что были в казарме. Капитан уже взбешен, где они были, почему их он не заметил. Проходит пять минут. Из дверей выходят еще двое, потом еще. Все в один голос заверяют, что были в казарме. Вконец взбешенный офицер бежит за другую сторону здания казармы и видит такую картину: на связанных простынях в окно второго этажа несколько человек тащат наверх очередного курсанта. К вечерней поверке были все наместе. Возмущению капитана не было предела. Он тогда «выдал» курсантам по полной программе.
Через несколько дней ребята первого строевого отделения уже переселились в казарму эскадрилий. Их распределили по 5 человек в каждую эскадрилью, но мы жили все вместе в одной казарме. Старшему следить за нами стало намного сложнее. Полеты были то по эскадрильям, то всем полком вместе, то дневные, то ночные. Одних поднимали рано утром, другие приходили с полетов поздно ночью.
Мне не понравилась служба в эскадрильи. Здесь нет ни работы с приборами, ни поиска неисправностей. Проверяй исправное оборудование – вот и вся работа. Что-нибудь отказало – тащи в ТЭЧ. Начальник группы оказался хитрым малым. Во время предварительной подготовки посылает курсантов осматривать, проверять самолеты и записывать замечания. Те добросовестно все проверят, запишут и представят свои замечания начальнику. Он же втайне от первых на эти же самолеты посылает других. Потом сравнивает записи и дает «втыки» за пропущенные недостатки и тем и другим. Сам же редко выходил из домика. Больше гонял курсантов.
Не нравилось мне в эскадрильи еще и потому, что много терялось времени впустую. Например, ночные полеты. Явка на предполетную подготовку к 18-00. С утра с солдатами то политзанятия, то еще какие-нибудь занятия, а курсантам деваться некуда. После обеда у всех отдых. Пришли на полеты, самолеты подготовили. Они улетели, а ты сиди и жди. Летят куда-то под Херсон на полигон бомбить, а ты 3-4 часа гоняй «козла» или плюй в потолок. Прилетели, спросили у экипажей замечания и снова жди. Жди, пока все прилетят, самолеты заправят, и только тогда вместе со всеми ехать в казарму.
Еще не нравилось мне и солдатское питание. В училище кормили нас хорошо по 9-ой курсантской норме. А здесь нас поставили на 2-ю солдатскую. Масло не давали, сыр тоже. Правда, это все можно было купить здесь же, в солдатском ларьке при столовой. Поэтому курсанты чаще всего спорили между собой на масло. Как-то Бердников заявляет: «Спорим на 27 порций масла, что пройду мимо коменданта в столовую без строя». Ребята от удивления раскрыли рты. Это было что-то немыслимое. Комендант был грозой всего гарнизона. Высокого роста, с громовым голосом, от которого даже приседали в страхе бывалые воины, он спустя уже 13 лет после войны еще носил нашивки о ранениях и контузиях. Во время приема пищи солдатами он стоял на крыльце солдатской столовой и вылавливал всех, кто шел без строя. При этом он имел привычку заставлять провинившегося лезть себе в карман кителя. Там, свернутые в трубочку, лежали бумажки, на которых было написано: «2 наряда вне очереди», «3 наряда», «2 суток ареста», «Сутки ареста» и т.д. В этом он видел руку судьбы. Все боялись его, даже наряд, кто не попадал на обед или на завтрак вместе со всеми, старался пристроиться к чужому строю, чтобы зайти в столовую, когда там стоял комендант. И вдруг Бердников собирается пройти мимо коменданта без строя.
- Зачем это тебе нужно?
- Хочется масла, пройду и все. Спорим?
- Ладно, но пеняй на себя. Отсидишь пару суток на губе, а потом еще всему отделению масло покупать будешь.
Ударили по рукам. Строй стоит, и ждет своей очереди зайти в столовую. Бердников смело «чешет» в столовую мимо коменданта. Комендант с удивлением смотрит с крыльца на него.
- Товарищ курсант, вы куда?
- В буфет, товарищ подполковник.
- Почему без строя?
- Чтобы успеть до завтрака купить сигареты.
- Вы что, не знаете, что в столовую запрещено ходить без строя?
- Знаю.
- Почему нарушаете?
- Виноват.
- Раз виноват, лезь в карман.
Ребята издали наблюдают эту картину. Они видят, как курсант лезет в карман к коменданту и вытаскивает бумажку, свернутую в трубочку. Разворачивает ее, вертит ее с одной, потом с другой стороны. Комендант почти вырывает бумажку из рук курсанта. Теперь он сам уже вертит ее в недоумении. Она оказалась чистой.
- Ладно, идите назад, в столовую пройдете со строем.
Внешне спокойный Бердников возвращается к своим с видом победителя. А секрет был прост. Земляк нашего героя работал писарем у коменданта и готовил ему эти бумажки. Такую же бумажку, только чистую, он дал курсанту. Когда он лез в карман коменданта, эта бумажка была у него уже в руке. Комендант не изменил своей привычке, и Николай весь месяц на завтрак имел масло. Поистине: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское».

                (продолжение   следует(