На круги своя 6

 ...Старые друзья крепко обнялись при встрече, затем почти не изменившийся за это время Виктор Шестак, предложил Андрею немного передохнуть:
  - А я тем временем, что-нибудь на ужин сварганю: целый день во рту маковой росинки не было. С утра к одному клиенту на вызов за город молтался, - уточнил Шестак.

Зала и соседняя спальня были завалены теле-видеоаппаратурой, лишь подле дивана и тумбочки, там, где Виктор Шестак отдыхал, было высвобождено небольшое место. Внимание Андрея сразу привлекло несколько лежащих на тумбочке книг. Это были сборник стихов Федора Ивановича Тютчева и знаменитая, в бордовом переплете, «История государства Российского», Николая Михайловича Карамзина. Уже скоро Виктор предложил Андрею отведать холостяцкого ужина. Это была традиционная яишница по кавказски, зажаренная с помидорами и ветчиной, разогретый и разлитый по тарелкам куринный суп, обильно при этом приправленный морковью. От внимания Андрея не ускользнуло, что его товарищ, как в прошлые годы облачен в тельняшку. Еще в семидесятые, Виктор Шестак отслужил срочную на тихоокеанском флоте. Был он крупного, но не грубого сложения, носил темноруссую, слегка вьющуюся шевелюру, а из под густых, выразительных бровей Виктора глядели серые, проницательные глаза. Обладатель этих, по мнению многих женщин, красивых глаз, тем не менее, оставался одиноким, своенравным человеком...

  - На десерт будет чай с клубничным пирогом. Пирог принесла соседка. Подкармливает, - пояснил Виктор. – Ах да,  надо бы за встречу выпить, хотя сам, честно скажу, не увлекаюсь. Вот, уже десять лет стоит нераскупоренный армянский коньяк. Все хранил на крайний случай, - и он извлек из комода бутылку  и два стаканчика.
  - Давай, за дружбу, за удачу! – предложил Виктор. –Закусывай чем Бог послал.
  - Спасибо, - поблагодарил Андрей. – Так говоришь соседка пирогом угостила. Ну и как она?
  - Я ей как-то намекнул, что она не в моем вкусе, но напрасно: по прежнему, время от времени, продолжает баловать меня. Мужа лет пять тому назад схоронила: несчастный случай на производстве.
  - Сколько ей? – поинтересовался Андрей.
  - Твоя ровесница. Обыкновенная баба: заботливая, хозяйственная, но недалекая. Говорит, что все добро на меня перепишет, но мне этой жертвы от нее не надо. Я вполне обеспечен и по-своему счастлив. Ты же знаешь, Андрюха, мне трудно угодить. Да и ты сам, убежденный женатик, попал в непростую ситуацию. Небось, жалеешь, что оторвался от семьи?
  - Ты же знаешь, дело в другом и уехал я по причине неуживчивости с западным образом жизни: не по мне все это. Я очень надеюсь, что жена примет мою сторону и вернется насовсем в Россию.
  - Да, семейное дело непростое, тут в себе иной раз разобраться не можешь, - филосовски заметил Шестак. - Сейчас не девяностопервый, славо Богу, а дветысячипервый. Конечно, многое зависит от президента: какой курс возьмет. Если будем либеральничать, ничего хорошего не выйдет. Не такая мы страна, чтобы под чужих подстраиваться. Русский человек, он ни под какие стандарты не укладывается и душа у него...
  - Интересно, какая у него душа? – поинтересовался Андрей.
  - А хрен знает, какая она у нас! - И Шестак неожиданно рассмеялся. - И все равно, тысячу лет простояли, так почему же мы сейчас должны от своего отказываться, да голову себе пеплом посыпать!
  - Тут ты прав, Витя, - согласился Андрей, подливая коньяку. - Другие мы: внешностью своею на европейца смахиваем, но другие, и азиаты нам не родня. Вроде, как между молотом и наковальней: всем чего-то от нас нужно. Ну, давай Витя, поехали...
   
И друзья разом опорожнили стаканчики с янтарной жидкостью.
  - Говоришь, чего от нас нужно... Известно чего, землицы нашей с ее природными запасами.
  -  Как бы не подавились.
  -  А посему считаю, - немного захмелев, продолжил свою мысль Шестак. - Мы всегда должны уметь постоять за себя: армия нам нужна и флот сильный, вот! И никак не поддаваться этой гнусной пропаганде о всеобщем покаянии. Белогвардейцы и сам царь батюшка тоже далеко не святые были, да и возвращенная религия не может решить всех проблем. Вон, сколько церквей понастроили, а принципиально что-то изменилось к лучшему? Нет! Зато посмотри, сколько вокруг бездомных, брошенных на произвол людей, а проститутки, (прости Господи) так те вообще заполонили. Попробуй в гостинице остановиться, с потрохами съедят! Я тебе говорю, за всем этим стоят корупированные, государственные чины всех мастей и народов: милиция, некоторые депутаты и даже судебные приставы. Ты знаешь Андрей, я крещенный, но как-то больше привык доверять простым житейским истинам,  и в церковь меня не заманишь. То есть я не отрицаю религии, как таковой, и с уважением отношусь к верующим, но не могу простаивать часами, прося у Бога милости. И прежде, при тех же коммунистах, существовали христианские заповеди: ну там не убий, не укради, не возжелай жены ближнего и так далее. 
  - Неужели эти новоявленные остолопы со своими демократическими ценностями не понимают, что рубят сук, на котором сидят? Ведь было уже это.
  - Было, но принцип все тот же: обогатиться любым способом, а после меня хоть потоп. Слинять при первом случае, как это сделали некоторые олигархи и прочие мерзавцы. Ты посмотри, ничего нового за эти годы не построено. Так называемые демократы, в массе своей, не народ, а каста имущих. Они с легкостью отвергли прошлое, но расплата придет, и никто им уже не поможет. Они еще пожалеют, - решительно признес Шестак, стукнув кулаком по столу.
  - Слушай Виктор, закуска пропадает, все остыло. Да и коньяку не мешало бы налить.
  - Пожалуй, ты прав, дружище! Где твой стопарь?
   
Выпив и основательно закусив, Андрей улыбаясь произнес:
  - У нас с тобой все, как у русских...  .
  - Это, как? – поинтересовался Виктор.
  - Французы, когда встречаются, все о бабах говорят; немцы про машины; англичане о спорте, а мы – русские, о государстве и о политике.
  - Так давай выпьем за наше государство рассейское: чтоб ему не одну тысячу лет стоять! Иначе, зачем предки наши столько жизней за него положили! – предложил Виктор.
  - Давай! – согласился Андрей.
  - Что-то мне захорошело друже! Былое вспомнилось: родители, друзья старинные, служба на флоте. Эх, мать честная! Какая жизнь отбушевала, какие просторы грезились, перспективы. А считай, большая часть жизни ушла безвозвратно...
  - Сыграй Витя, не томи, - попросил Андрей.
   
В молодости Виктор увлекался игрой на гитаре. Одно время даже в самодеятельности принимал участие, на конкурсах бардов выступал. Благодаря приятному тембру голоса, особой музыкальной одаренности Виктор Шестак был желанным гостем на многих вечеринках.
 
  - Давненько я инструмент в руки не брал, но сегодня, так и быть сыграю.
Подстроив гитару, он прошелся по струнам, а потом тихим, выразительным голосом запел:
      
                О красном вечере задумалась дорога,
                Кусты рябин туманней глубины.
                Изба-старуха челюстью порога
                Жует пахучий мякиш тишины.

                Осенний холод ласково и кротко
                Крадется мглой к овсянному двору;
                Сквозь синь стекла желтоволосый отрок
                Лучит глаза на галочью игру...

В какой-то момент он перестал петь, о чем-то задумавшись, но уже скоро, словно бы стряхнув с себя волну воспоминаний, продолжил:
      
                Обняв трубу, сверкает по повети
                Зола зеленая на розовой печи.
                Кого-то нет и тонкогубый ветер
                О ком то шепчет, сгинувшем в ночи.
      
  - Жаль, что наших женщин рядом нет, - посетовал Андрей.
               
                Не жаль мне лет растраченных напрасно,
                Не жаль души сиреневую цветь..
 
Виктор резко прекратил играть, отложив гитару в сторону.
  - Там что-нибудь осталось? – спросил он, встряхнув своей  не по годам густой шевелюрой.
  - Как раз на посошок!
  - Наливай. Завтра у нас с тобой нелегкий день: ты к матери, я в село на вызов. Так, что увидимся только поздно вечером. Ключи знаешь, где лежат.
  - Давай друже!..
 
Утром следущего дня Андрей поехал к матери в больницу. Немного развеявшись накануне, он, по мере того, как подъезжал к месту, вновь почувствовал непомерную тяжесть в груди. Особых иллюзий на счет  выздоровления матери, Андрей не питал, но и смирится с ее положением не хотел. Уж больно мрачной вырисовывалась перспектива возможного одиночества, когда в доме ни души и ты, едва ли не один на всем белом свете. Поднявшись на этаж, прихватив при этом халат, Андрей оказался у реанимационного отделения, там, где лежала мать. Он уже хотел открыть дверь, когда навстречу вышли врач и медецинская сестра.  -
  - Узлов Андрей Федорович? – поинтересовался доктор.
  - Он самый. Как мать? 
  - Ничего хорошего пока сказать не могу. Она так и не приходила в себя. Поверьте, делается все возможное, но... Где вы остановились? Вы могли бы задержаться на несколько дней в городе?   
  - Разумеется, и если нужны лекарства, деньги, я готов все оплатить.
  - Проблема в другом – слишком слаба. Надежда только... И врач поднял глаза к небу, давая понять, что шансов немного.
   
Расставшись с лечущим врачом, Андрей тихонько вошел в палату. По-прежнему мать лежала под капельницей. Соседки не было. «Видимо пошли на улучшение или ее перевели в другую палату, а может она того?», – решил Андрей и ему стало не по себе.
Он подошел к матери и, опустившись на колени, обнял ее.
  - Мамочка, я пришел, здравствуй родная, - и он поцеловал ее. 
По сравнению со вчерашним, как показалось Андрею, черты материнского лица: нос и подбородок обострились и уже не было того румянца, который присутствовал накануне. Взяв спящую за руку, он произнес:
  - Мама, я обязательно свяжусь с семьей. Ты не переживай, мы снова будем вместе, как прежде, прости меня.
На какой-то миг Андрею показалось, что мать услышала: ее веки дрогнули, а тонкие, бесцветные губы слегка разжались, словно бы хотела что-то сказать.   

Андрей принял это за добрый знак и, окрыленный надеждой, осторожно покинул палату. Взяв такси, Узлов сразу поехал за город. Здесь, на обрывистом берегу реки Воронеж, открывались прекрасные виды на родную природу. Андрей долго бродил, размышляя о судьбе. Вольно или невольно перед его затуманенным взором одна за другой вставали картины из прошлой жизни. Почему-то он видел себя маленьким мальчиком, играющим во дворе.  Мать в это время терпеливо рукодельничала, приглядывая за сыном из окна. Иногда она выходила во двор, подзывала к себе либо просто наблюдала за сыном со стороны. Иногда мать читала: это были удивительные волшебные сказки, где добро всегда побеждало зло.  Раз в неделю Клавдия Ильинична, еще молодая и интересная женщина, шла к портнихе. По дороге она покупала сыну какое-то особенно вкусное пирожное-мороженное. (Такое Андрей ел только в детстве). Справившись с делами, они посещали городской парк, где были установлены всевозможные карусели и прочие увесилительные атракционы. Изредка сюда заезжали артисты цирка и тогда, к великому удовольствию мальчугана, начиналось необыкновенно яркое и праздничное представление. Завидев пестро одетых клоунов и миниатюрных белоснежных лошадок с шелковистыми, свисающими до самой земли гривами, маленький Андрей бил от восторга в ладоши и громко смеялся. Когда они возвращались домой, вернувшийся со службы отец, встречал их. Затем Вячеслав Поликарпович садился за стол, брал сына на колени и они рисовали паровозики, домики, и всякую военную технику. Порой на бумаге развертывались целые военные баталии, где с одной стороны были краснозвездные «Наши», а с другой враждующие фашисты. Сейчас, под наплывом этих воспоминаний, Андрею стало немного легче, и он с надеждой подумал о том, что мать может поправиться. На обратном пути он решил заехать в церковь, чтобы поставить свечи за здравие.
   
Вернувшись домой, Андрей обнаружил на столе записку: «Задержусь. Возможно, заночую в селе.  Виктор».
Под утро Андрею приснился странный сон: он стоял по одну сторону реки, а мать - по другую. Андрей пытается привлечь внимание матери, но та как-то отрешенно смотрит на темную воду. На ней узкий, словно снятый с чужого плеча плащ и серый, подаренный когда-то Андреем, шерстяной платок. Затем мать куда-то исчезла, словно испарилась. Проснувшись, он сразу засобирался в больницу. Тяжелое и смутное знамение не выходило из головы. Уже при подходе к зданию больницы Андрей почувствовал неизмеримую тяжесть в груди. С тяжелым сердцем он поднялся на второй этаж. В коридоре Андрей увидел медицинскую сестру и сразу все понял.
  - Она скончалась этой ночью... Примите мое соболезнование, – тихо сказала сестра.
   
Мать схоронили в Краснореченске, рядом с могилой отца. С устройством похорон помогли соседи и старый надежный друг, Виктор Шестак, который был все это время рядом. Уже когда все разошлись, Виктор спросил:
  - Ты сообщил Вике, что умерла мать?
  - Нет. Некогда было...
  - Что думаешь делать?
  - Не знаю. Может, подамся, как в былые годы,  завербуюсь в какую-нибудь экспедицию. Не могу здесь оставаться.
  - Когда в автомобильной катастрофе у меня погибла мать, я тоже себе места не находил. А отца своего я почти не помню. Совсем малый был, когда он нас бросил.
  - Спасибо Виктор, что рядом, но оставаться в родительском доме не могу. Может быть потом, когда все уляжется...
  - Давай ко мне, а дальше видно будет. Заодно работу в городе для себя подыщешь. Какая сейчас экспедиция? Неужели за эти годы  не намаялся? Глядишь, к лету все на свои места станет.
  - Может ты и прав. Я подумаю.
  - Во-во, подумай. Только без меня ничего не предпринимай, - наказал Виктор.
   
Проводив товарища до автобусной станции, Андрей не сразу пошел домой. Возвращаться в пустую избу не хотелось. Он миновал поселок, оказавшись на открытом месте, и поднявшись на небольшой холм, оглядел окрестности. Впереди, изогнувшись по змеинному, отдавая тусклосеребристый свет, протекала живописная речушка. Сразу, на выезде из поселка, расположился погост, чуть дальше, за небольшим оврагом, простирались прибранные поля и лес. В предверии ноября дни коротки и Андрей не заметил, как наступили сумерки. Заметно похолодало, и как ему не хотелось возвращаться в опустевший, дом, а пришлось. Подойдя к родному гнезду, он увидел подле порога копошащуюся фигуру. Это была соседка, тетя Груня.
  - Я тут немножко порядок навела, посуду перемыла да вот, чайку разогрела. Небось, горячего хочется. Душа, она тепла требует, заботы. Ты милый держись, - успокаивала соседка. - Какие ваши годы: может жена и возвернется с детишками. Надо жить дальше и не опускать руки.
  - Спасибо тетя Груня, спасибо милая. Но я, как-нибудь, один справлюсь.
  - Как-нибудь не годится, надо всем миром. Если что, эови, завсегда поможем.
   
Когда соседка ушла, Андрей вспомнил про письмо, о котором когда-то говорила мать. Пройдя  из залы в спальню, он зажег настольную лампу. Выдвинув шуфлятку, он сразу обнаружил письмо. Вскрыв письмо, он жадно пробежал глазами по знакомым строчкам. Писала дочь Настя:
   
   «Дорогой папочка, мы очень переживали за тебя. Ты ведь позвонил нам только однажды и все это время мы терялись в догадках: где ты и что с тобой?  Ты папа ничего плохого про маму не думай: она со злости тогда сказала, что можешь ехать на все четыре стороны. Мы ведь привыкли здесь и плохо представляем жизнь в России. Папа, маме неделю назад сделали операцию по-женски. Сейчас она чувствует себя лучше, но почти не улыбается, надеется, что ты ей напишешь. Как дела у бабушки, твоей мамы? Напиши нам. Мы тебя очень любим. Да, приезжал Максимка с Кельна на каникулы. У него все хорошо. Он передает тебе привет. До свиданья папочка. Обнимаем, целуем тебя. Твои девочки».
   
Андрей вышел во двор, накинув на себя теплую куртку и долго стоял молча, глядя на запад, туда где померк небесный свет...
Ночью на Краснореченск обрушилась непогода: завыл ветер, начался шквальный дождь, значительно похолодало. Полночи Андрей не мог уснуть: он постоянно вздрагивал, всюду мерещились какие-то звуки и тени, и вдруг ему показалось, что дверь комнаты слегка распахнулась и вошла незнакомая женщина. От неожиданности Андрей резко вскочил с дивана, включив настольную лампу. Видение тотчас же исчезло. «Что-то нервы шалят», - проворчал он и, накинув на плечи куртку, вышел на веранду. За окном настоящее светопредставление: висящую на столбе лампу, раскачивало изо всех сил, трещали деревья, и целые охапки желтых листьев летели в окна дома. Ураган то нарастал, то ослабевал, каждый раз обрушиваясь с новой силой на этот островок под названием Краснореченск. Пережитое Андреем накануне, сильно сжимало грудь, давило виски, а перед глазами вставала картина проводов: мать, ее до неузнаваемости строгий и в тоже время спокойный облик, словно бы не она, а кто-то другой был в гробу. Гроб с покойницей со всех сторон обступили соседи и просто малознакомые люди. Желтое облако стоящих вблизи деревьев туманило взор, а сырой, гнетущий запах земли, веял безысходностью...
   
Он налил себе пол стакана водки и залпом опустошил его. Затем закурил и, глядя куда-то сквозь заливающее дождем окно, задумался. Постепенно пришло успокоение. Он еще долго сидел в плетенном кресле, размышляя о пережитом. Вслед за картиной похорон и скорбными человеческими лицами, больше похожими на театральные маски, неожиданно возникла огромная зеленеющая равнина с редкими кущицами деревьев и многочисленными голубыми либо белыми цветами. Это была африканская саванна...

Перед его взором проносилось множество рыжих антилоп, а чуть в стороне красовались грациозные зебры и элегантные, причудливо окрашенные, жирафы. Он увидел себя, сидящим в открытом джипе: с загоревшим, обветренным лицом, обнаженными по самые плечи  руками и открытой грудью. Впереди лентовидной змейкой, обозначилась красноватая дорога со стоящими чуть поодаль термитниками и зависшими в вышине грифами. «Там тоже была смерть, но она воспринималась как-то иначе, естественней», - подумал Андрей. Он вспомнил уже немолодого африканца, которого искалечил огромный черный буйвол; его широко раскрытые глаза – глаза обреченного человека, охотника и кормильца. В них не было ужаса или сожаления: он умирал спокойно, как настоящий мужчина. В Ботсване Андрей проработал три года и четыре месяца, и возможно трудился дальше, если бы не смерть отца. Африка отдаленно, (в отличие от Германии) напоминала ему Россию, и прежде всего своими широкими, безграничными просторами и добродушными африканцами, всегда готовыми прийти на помощь. Бывало, что он рисковал, рисковал не осознанно. Так однажды заночевав в джунглях, (подвела машина) Андрей разбил палатку неподалеку от звериной тропы. Свою оплошность Узлов обнаружил рано утром, когда его поднял огромный слон. Выбравшись наружу, он увидел многотонного колоса, совершающего ритуальные поклоны.  Недовольно урча, слон неожиданно перешел в атаку. Андрей едва успел отпрянуть в сторону, когда увидел, как серый исполин обрушил всю свою злобу на палатку. Подхватив палатку, словно легкое перышко, он тотчас же распорол крепкий брезент единственным бивнем, а затем, оттащив палатку в сторону, затоптал ее, подняв при этом густое облако пыли. В ту минуту Андрей пожалел, что в его руках не было камеры... Вспоминалась красивая, молодая мулатка с ослепительно белыми зубами, неестественно бархатной кожей и грациозной, завораживающей походкой. Он помнил ее жаркие объятия и ласки...
   
Эти яркие воспоминания из прошлой жизни, отвлекали его и, в отличие от российской действительности, и той неопределенностью, в которой он пребывал, уводили от тяжких дум. Потом мысли Андрея перенеслись в Германию, где по-прежнему проживала его семья: жена, четырнацатилетняя дочь Настя и двадцатичетырехлетний Максим. Ему стало не по себе, что в ближайшее время он не сможет увидеть их, а потом, Вика врятли изменит своего решения и вновь вернется в опустошенную страну. Лишь в пятом часу Андрей ушел на покой. 
   
Проснулся Андрей довольно поздно и с непонятным чувством, лежа в постели, огляделся. В это время его блуждающий взгляд упал на фотографию матери, сделанную незадолго до того, как она захворала и все сразу вспомнилось. Его поразил свет на стенах комнаты, казалось, горели ионовые лампы. Вчера, весь день в комнатах было сумрачно, а теперь... Откуда же источник света? Андрей, прошлепав босыми ногами по комнате, приник к оконному стеклу и замер от удивления: за ночь вся округа преобразилась - вся земля оказалась под толстым слоем снега! «Жаль, не все успел сделать по дому, но это не беда. Только бы саженцы не погибли!» - подумал он. Одевшись, Андрей выскочил во двор. Вооружившись широкой деревянной лопатой, он приступил к расчистке снега.
   
Чуть позже к дому подъехал грузовик, из которого вышел Виктор Шестак.  Бодрой, свойственной только ему походкой, он направился навстречу Андрею.
  - Как ты, дружище? – с ходу поинтересовался Виктор. - Насилу добрался до тебя. Столько снега за ночь навалило! Извини, что сразу после похорон не остался на ночлег - неотложные дела. Теперь, когда все с работой разрешилось, я смогу остановиться у тебя на несколько дней. Вот только машину надо где-то пристроить.
  - Можешь загнать ее прямо во двор... Тут такое светопредставление было, думал, до утра не доживу, - пожаловался Андрей. – Почти всю ночь не спал.
Вернувшись в дом, Виктор вызвался приготовить обед.
  - Ну а ты, дружище, сейчас должен, как следует прийти в себя, отдохнуть, - участливо произнес он.
И хотя в доме было нехолодно, Виктор решил дополнительно протопить печь: «Уютней будет!»
Андрей действительно чувстовал себя смертельно уставшим и без разговоров завалился спать. Какое-то время сквозь дремоту он слышал, как возится у печи Виктор, как трещат березовые поленья, а затем, успокоенный присутствием и заботой верного друга, безмятежно погрузился в сон...

  - Пока ты дрыхнул, я чудесный кондер сварил: наш, флотский, фирменный! Тут первое и второе сразу. Поешь такого и сразу придешь в себя.
  - Как я спал! – потянулся Андрей. – Не помню, когда последний раз так высыпался.
  - Ну вот, совсем другое дело! А то глаза, как у волка, красные были.
  - Обычно у волков они зеленые, - поправил Андрей.
  - Не придирайся, а лучше поторопись, пока не остыло.      Сейчас будем обедать! – почти торжественно объявил Виктор.
Усаживаясь за стол, Андрей обратил внимание на то, что Виктор извлек из портфеля поллитровку.
  - Слушай, а не часто ли мы?
  - В самый раз и только для аппетита! Сейчас помянем матушку: вечная ей память.
  - Царство небесное, мамочка...
Выпив, друзья принялись за еду.
  - А что, неплохо получилось, сытно, - похвалил Андрей. – Не пойму, что ты сюда набухал?
  - То-то же, я знал, что тебе понравится. Ладно, так и быть, разглашаю секрет фирмы! Должен признаться, что это не совсем мое изобретение, а называется оно флотский кондер! – авторитетно заявил Виктор. – Ну, а сейчас по маленькой - за нас с тобой!.. Слушай, ты мне так толком и не сказал, из-за чего вы с Викой посорились? Неужели так сильно на Родину тянуло?
  - А ты попробуй, поживи среди чужих. Хотя заграница сейчас сильно изменилась и везде можно встретить земляков, а все-таки свое родное притягательнее. Можно уехать на год или на два, на десять, в конце концов, но всему приходит срок и ты понимаешь, что дальше предел и нет никакой возможности оставаться. Помнишь у Вертинского? Как он добивался разрешения вернуться на Родину, а ему все отказывали. Это надо испытать Витя. Другое дело дорога, путешествие. Ты же знаешь, что я по своей природе бродяга: не могу долго на одном месте сидеть, вот и подался в Африку! После всех странствий вернулся в Россию, а тут такое... Мне кажется, наша держава так и не определилась до конца, никак не могу уразуметь, при каком строе мы живем: с одного бока - вроде бы социализм, а с другого...

Вот, послушай, в конце лета побывал я на Украине, в Херсонской области. Так вот, зарплаты люди годами не получают и выживают только  за счет приусадебного хозяйства. Занимаются бартером, везде, куда взор не кинешь, спекулятивный рынок, батраки появились. Такое впечатление, что снова в девятнадцатый век вернулись: многие без света, без тепла живут. И это называется «Перестройка». Ну, а власть, как известно, свои личные проблемы решает. Когда в Москве последний раз был, такого насмотрелся, на всю оставшуюся хватит. Все, представилось, как в дурном сне. По улицам, словно где-нибудь на подиуме, проститутки разгуливают, дорогущие машины по проспектам носятся, а в них новоиспеченные господа сидят – ворье да бывшые зеки. В глазах людей тоска, неопределенность и злоба. Дети малые побираются, милостыню просят, а на переходах безногие солдаты подачку собирают. Ну, те самые, что в Чечне и Афгане воевали. Я им деньги даю, а они: «Спасибо». Так у меня волосы на голове зашевелились. Я говорю: «Это вам родные спасибо, за то, что землю нашу сберегли и память предков не осрамили!»
  - Да, умом Россию не понять... Ну, мы ко всему привыкшие. Со временем, может быть, все изменится к лучшему. Я все хотел спросить тебя, как дальше жить намериваешься?
  - Ты знаешь, Витя, пока ничего не решил. Вся эта возня с домом, с хозяйством у меня вот где теперь. Думал, мать поживет еще годков пять, а тут...
  - Родители не вечные: рано или поздно это должно было случиться. Я касательно работы хотел тебя спросить. Может, ко мне пойдешь, будешь развозить аппаратуру потребителям. С ремонтом, я понимаю, тебе будет  сложнее.
  - Да не мое это, Виктор. Я уж как-нибудь сам. Может, инспектором подамся, или какой-нибудь кружок кройки-шитья открою. Шучу, но ты за меня не беспокойся.
  - Это хорошо, что шутишь. Давай еще по одной и баста.
   
Неожиданно постучали в дверь. На пороге, закутанная в теплый платок и телогрейку, стояла соседка - тетя Груня.
  - Мальчики, а я вам блинцов с творогом принесла.
  - Заходи теть Грунь. Может, ты вместе с нами пообедаешь? – предложил Андрей.
  - Благодарствую, я уже пообедала. Это хорошо, что друг рядом, все легче. Ну, ладноть, пойду я хлопцы, еще скотина не кормлена. А вы кушайте, кушайте. Я как - нибудь в другой раз забегу, проведаю.

Виктор пробыл у Андрея Узлова три дня. За это время друзья переговорили решительно обо всем и теперь, провожая друга, Андрей, крепко обнявшись с Виктором, напутствовал:
  - Не забывай. Приезжай по весне, а лучше летом: в ночную пойдем, порыбалим, как в старые добрые времена. Что нам холостякам остается?
  - А ты все-таки с семьей свяжись, не оставляй на потом. Ну, давай!
Проводив друга, Андрей решил сесть за письмо. Чтобы позвонить в Германию, нужно было ехать в Воронеж: «Местная телефонная станция и прежде работала с перебоями, а сейчас, после снегопада и сильного ветра, наверняка закрыта», - подумал Андрей. Кроме того, он не любил телефонных разговоров; может быть, с тех самых пор, когда Вика заявила, что уезжает жить на Камчатку... Он уже приступил к написанию письма, когда в двери снова постучали. На пороге возникла знакомая фигура тети Груни.
  - Это снова я. Звонили с Германии: предупредили, чтобы ты подошел на нашу телефонную станцию к семи часам вечера, вот.
  - Хорошо, спасибо.
   
Накинув на себя полушубок, Узлов вышел во двор. Свежий, морозный воздух действовал отрезвляюще: перед глазами четко и ясно встала картина расставания с семьей...
За десять минут до назначенного срока он был на переговорном пункте. Уже через четверть часа их соединили, и Узлов услышал в трубке знакомый голосок: это была дочь Настя.
  - Папа, папочка! Ну, куда ты пропал? Мы так за тобой соскучились...
  - Что-то дрогнуло под сердцем у Узлова, сразу застучало в висках, участилось дыхание.
  - Со мной все в порядке. Как вы, как мама? Я только что прочитал твое письмо, Настенька.
  - У нас все хорошо. Почему ты не пишешь, мама обижается. Она тут рядом стоит.
  - Ну-ка, дай ей трубочку!
  - Да-да, здравствуй Андрей. Как ты, как здоровье Клавдии Ильиничны? – немного сдержанно произнесла Вика.
  - Вика... мама умерла.
  - Как умерла? – И Узлов услышал, как резко изменился ее тон. - Родной, ну как же ты один?
  - Я не один. Я хотел сказать, что все это время со мной был Виктор Шестак. Тебе от него большой привет.
  - Сейчас приехать не могу, не совсем здорова. Может, ты к нам на Рождество?
  - Исключено, давайте вы уж ко мне.
  - Ну, вот и поговорили.
И на другом конце трубки послышалось учащенное дыхание.
  - Вика, давай не будем об этом. Лечись, выздоравливай. Как только сможете, приезжайте и не беспокойтесь ни о чем, вообщем, ни в чем не нуждаюсь, разве что...
  - Андрюша... Нет, я потом свяжусь с тобой: сейчас не могу об этом говорить. 
И снова на другом конце провода раздалось частое дыхание, и связь оборвалась.
  - Ну, вот и пообщались, - уныло произнес Узлов.
      
Прошло несколько месяцев. За это время он получил от дочери два письма, где Настя сообщала обо всех новостях. Матери сделали повторную операцию и посоветовали лечение в одном из пансионатов. Дочь успешно закончила восьмой класс, а сын Максим продолжил учебу в Кельнском университете.
  - Ну, вот, все идет своим чередом, дети взрослеют, ума набираются, а семейная жизнь... – и Узлов покачал головой. – Семейная жизнь, как видно не для меня.
   
Весной Узлову удалось устроиться в Охотлеснадзор инспектором, и дни побежали быстрее, насыщеннее. На домашние дела времени оставалось немного. Саженцы, посаженные еще в сентябре, прижились, и была надежда, что со временем возродится яблоневый сад. Андрей Узлов отпустил бороду и выглядел намного старше своего возраста. Его особой заинтересовалась одна вдова, да и моложавые женщины, порой заглядывали на одинокого, обеспеченного  мужчину.
   
Прошло четыре года. За это время к нему дважды приезжала дочь. Отец был несказанно рад возможности пообщаться с дочерью.
  - Ты моя самая, самая любимая и никогда не бросишь своего старого отца! – восклицал он, прижимая дочь к груди и гладя ей волосы. – Завтра мы поедем с тобой в лес: есть тут одно местечко. Я покажу тебе маленьких волчат.
  - Папа, а это не опасно?
  - Нисколько! Мы же не будем вторгаться в их зверинную жизнь. Мы только со стороны на них посмотрим, я бинокль с собой возьму.
 
На следующий день, благополучно добравшись на машине до глухого участка леса, находящегося на территории старого заказника, они какое-то время шли сквозь густую стену ельника, пока не оказались на краю обрыва. Какое-то время Узлов внимательно наблюдал в бинокль, а затем сказал:
  - Смотри туда, видишь бурелом? Да, чуть левее... Посреди лаз, там волчата. Сиди смирно, не вставай. Сейчас придет мать.
И отец передал дочке бинокль. И действительно, уже скоро прибежала волчица. Тут же из норы показались забавные мордочки малышей. Волчица отрыгнула им проглоченную добычу и волчата с жадностью набросились на кусочки мяса.
Понаблюдав за волчатами, отец с дочкой так же осторожно покинули свой наблюдательный пункт. Уже в дороге, когда они возвращались на машине домой, Настя, внимательно посмотрев на отца, спросила:
  - Пап, а почему вы не сойдетесь с мамой. Ведь вместе легче? Может, ты не любишь ее?
  - Люблю, очень люблю. Но понимаешь, она привыкла жить на новом месте и теперь, врятли переедет сюда жить.
  - Пап, а сколько ты получаешь?
  - Значительно меньше, чем в Германии или в Африке.
  - А почему?
  - А не много ли вопросов дочка! Сейчас я отвезу тебя домой, истоплю баньку, нашу русскую, настоящую и ты косточки свои пропаришь. Лады?
  - Ну и хитренький ты, папочка!
  - Весь в тебя!
Какое-то время отец с дочкой обменивались шутками, то и дело, подначивая друг друга. Настя задорно смеялась и в шутку называла отца папуськой. Уже дома, Узлов занялся истопкой бани, а Настя тем временем задумала приготовить свой любимый весенний салат.

Время отпуска пролетело незаметно и, проводив дочь в Вороеж на московский поезд, Узлов заторопился в обратный путь. Неожиданно его внимание привлекла группа иностранцев. Это были молодые ребята и среди них немало темнокожих. Один из них тут же направился в сторону Узлова.
  - Джамбо, бвана! (Здравствуй) Хабари? (как дела)
  - Это ты, Леон? Не признал, - удивился Узлов. - Джамбо, джамбо! Дела мои мцури (хороши). Ты куда это собрался?
  - Закончили мы учебу. Скоро домой, в Танзанию.
  - И сколько же это времени мы с тобой не виделись?
  - Почти пять!
  - Ну, ты скажи, как тебя величать?
  - Теперь я дипломированный врач, терапевт, - широко улыбаясь произнес Леонард.
  - На здоровье не жалуешься? Как рука?
  - Здоров, как бык!
   И в доказательство африканец несколько раз отжался от скамейки.
  - Ну, вот теперь я действительно вижу перед собой настоящего мужчину и дипломированного врача. Ну, чтож, желаю счастливого пути! Как говорится: «Ква хвери» (досвиданья).
  - Спасибо Андрей. Ты тогда меня здорово выручил. На всякий случай, оставлю тебе свой адрес. Буду ждать!
 
Попрощавшись, Узлов поторопился на автовокзал, чтобы успеть на рейсовый автобус, отправляющийся в Краснореченск. Завтра в заповедник должна была прибыть партия молодых зубров, и это настраивало его на привычный, мажорный ход мыслей, не давая организму расслабляться. Перед расставанием с дочкой он попросил, чтобы та перезвонила ему на сотовый, когда доберется до Москвы, а позже, по прибытию, уже из Германии.
   
Прошло несколько лет. Жизнь шла своим чередом и Андрей Узлов, свыкшись со своей холостяцкой долей уже и не мечтал о семейной жизни. «Поздно, да и кому я нужен», 
 - рассуждал он. – Жена окончательно и бесповоротно адаптировалась в новых условиях, а может уже и приглянулся кто-нибудь. Она ведь еще не старая, найдет свое счастье». В свои неполные шестьдесят Андрей выглядел неплохо, вот только подхрамывать начал, да на лбу появился глубокий шрам – след, оставленный молодой рысью, которую пришлось вызволять из капкана, поставленного браконьерами. Иногда на Андрея находила безраздельная тоска и он «проваливался» в прошлое.

Современная жизнь, с ее дефолтами и межнациональными конфликтами, бесконечно мелькающими в телевизоре стервозными женщинами, хищными, самоуверенными мужчинами и толпой обездоленных, обманутых властями людей, раздражали его: «Совсем потеряли стыд, чувство меры!» Переодически Андрей встречался с Виктором, который к этому времени сошелся с одной милой дамой, и даже подумывал о женитьбе.
  - Ты то, как на это смотришь? – однажды поинтересовался Виктор.
  - Положительно, лишь бы у вас все сладилось.
  - Ну а сам, почему не женишься или нет достойных?
  - Да, есть тут одна вдова. Ей лет сорок, молодуха! – И Андрей засмеялся.
  - Ну, так в чем дело?
  - Не знаю. Скоро на седьмой десяток, наверное, уже поздно.
  -  Опиши мне ее.
  - Ну, такая кругленькая, небольшого росточка, светловолосая, голубоглазая с ямочками на щеках, Наташей зовут.
  - Слушай, прямо ангел, а не женщина! И  чего же ты, старый козел медлишь!
  - Себя не забыл? Я тебе напомню: «Не хочу подкаблучником быть!» Было такое?
  - Ну, было. Но жизнь-то идет вперед, ее не остановишь.
  - Идет. Дочуле скоро двадцать, сыну тридцатьседьмой пошел.
  - Давно со своими связывался?
  - Давно, - с какой-то безнадежностью произнес Андрей.
  - Ясно. Ну, что, мне пора ехать. А ты бы все-таки не тянул с этой, Натальей. Дело то житейское.
  - Ладно, я подумаю!
   
Проводив Виктора до калитки и распрощавшись, Андрей Узлов на какое-то время задержался во дворе. Торопиться было некуда - он в отгулах. В это время его взгляд привлек яблоневый сад. «До чего ж хорош он во время цветения! Вот только всю эту красоту кроме меня, оценить некому. Дочь Настя вышла замуж и не приехала в этом году, как обещала. Сын был только однажды и то накоротке. Вику последний раз видел лет пять тому, когда проездом была в Москве. Похоже, обманула меня старуха. Пообещала горы золотые, про яблоневый сад говорила и вот, ничего не сбылось, - рассуждал Узлов. – А еще она говорила... Ну, как же там, библейское изречение? Вспомнил! Все вернется НА КРУГИ СВОЯ... Может, мне действительно молодую хозяйку в дом привести? Скоро осень, не за горами зима, все легче коротать зиму вместе». Перед глазами неожиданно встал туманный образ молодой, зеленоглазой девушки в цветастом платьичке. Она стояла чуть скосолапив босые ноги и с виноватой улыбкой глядела на него. «Вика!» - воскликнул Узлов. Он уже собирался войти в дом, когда почувствовал сильную режещую боль в груди. Боль нарастала, обвалакивая всю левую сторону. Узлов застонал, прислонившись к пристенку: «Этого еще не хватало! Мне послезавтра на работу, а я... Ничего, ничего. Сейчас отлежусь, и все пройдет», - настраивал он себя. И действительно, через некоторое время, боль поутихла. Приняв валокордин, Узлов добрался до кушетки и лег. Он заснул почти сразу и в этом состоянии пробыл до глубокого вечера.    

Проснувшись, Узлов никак не мог понять, где находится. Оглядев комнату он, наконец, сообразил, что с ним произошло. Узлов попытался встать и в это время снова почувствовал острую боль в сердце. «Видать крепко зацепило», - сквозь зубы процедил он. У него и раньше возникали неприятные ощущения на сердце, отдавая при этом в лопатке, но все кончалось благополучно. Коллеги, не раз замечали черные круги у Узлова под глазами, советовали немедленно обратиться к врачу, но всякий раз тот неизменно отшучивался: «Я двужильный, все обойдется»... Дотянувшись до мобильника, Узлов позвонил в «Скорую».
   

Прошло больше двух месяцев, прежде чем его выписали из больницы. В эти долгие дни Андрей ждал звонка от жены, ее сочувствия. Когда не дождался, хотел сам позвонить жене или дочере, но гордость не позволяла взять трубку и вызвать их. Даже телефон отключил. Так и томился один, не считая, конечно, приходившего изредка навестить Виктора.
При выписке из больницы лечащий врач посоветовал Узлову:
  - Берегите себя, Андрей Вячеславович. С инфарктом шутки плохи. А с работой придется расстаться, - наказал лечущий врач.
  - Я одной работой и живу, - недовольно пробурчал Узлов.
  - В вашем возрасте и положении можно и об отдыхе подумать: внучат нянчить, ну и все такое прочее.
  - А если всего этого нет!
  - Как это?
  - Ничего, доктор. Это я не подумав, сказал.
   
До Краснореченска его подбросил знакомый шофер. Виктор Шестак в это время был в отъезде. Не обнаружив в почтовом ящике ничего кроме старых газет, Узлов прошел в избу. Сбросив с себя верхнюю одежду, он присел на диван: «Ну, вот и дома, только ни одна живая душа меня не встречает. - Оглядевшись, ему показалось странным, что в хате было как-то по-особому прибрано. – Вон и хризантемы в вазе стоят. Уж не тетка ли Груня? Да нет, старая больно – не в подъем». В это время скрипнула калитка, и кто-то направился к входным дверям. Дверь легонько распахнулась, да так, что Андрей от неожиданности вскочил. На пороге стояли жена Вика и дочь Настя...

               
                2005 – 2009 гг.