Разбудили богатырей

Пробуждение русских богатырей
Часть первая. Хранители сна Святогора
Загвоздка в былине
   Петр Львович уже второе десятилетие исследовал русские былины. К счастью, многое было записано еще в девятнадцатом веке, когда вслед за славянофилами русское общество обернулось к сказаниям русского народа. Иные, узнав, брезгливо поморщились, а иные, и среди них Петр Львович, бережно собирали все изводы сказаний, пытаясь вычленить среди фантазий и словесных витиеватостей сказителей историческое и поддающееся исследованию зерно. Как ни странно, что два века назад, так и теперь, сказители сохранились большей частью на севере России, где-нибудь в Прионежье, Каргополье или Поморье. Туда, еще студентом, на летние практики ежегодно выезжал Петр. Они разбивались на группы по трое-четверо человек и ходили по северным селам, почти заброшенным, но кое-где сохранившим отголоски прошлого. В их студенческих путешествиях было ценно все – ночевки в палатках, среди заброшенных храмов и оставленных домов. Там единственным живым свидетелем обитания человека оставались ягодные кусты, плодовые деревья, и неожиданно вылезший среди бурьяна ус гороха. «При царе горохе», вспоминал Петр былинный оборот, набредая на такой чудом выживший отголосок прошлого. Но куда отраднее было так же случайно набрести на старушку, умеющую по древнему растягивать слова и сказывать, словно песню петь, были про давно минувшее. Из экспедиций привозили аудио записи, которые потом долго расшифровывали, сопоставляли, набирали и исследовали. Петр Львович составлял хронологию русских былин уже второй десяток лет, бережно добавляя новые сказания в грандиозную таблицу. Однако одно сказание никак не вписывалось в его стройную систему: сказ о Святогоре и Илье Муромце. Выходило, что Святогор не умер от старости или пал в сражении. Он сам сошел в землю, попросив Илью закрыть его землей. И вот недавно найденная рукопись, где упоминался Святогорский Курган, под Киевом, теперь будоражила его воображение. В свое студенчество Петр Львович неоднократно ездил в Киевщину в экспедиции и сдружился там не с одним десятком людей, ученых, монахов, простых обывателей. В теперешнее время он бы, наверное, и не замахнулся на поездку в страну с явно враждебным для русских мироощущением. Но, отыскав в интернете несколько знакомых имен, он выел на их контакты и отправил им письмо следующего содержания.
Письма ученых
   «Уважаемые коллеги. Недавно в фонде рукописей Российской Государственной библиотеки я обнаружил упоминание Святогорова Кургана бриз Зверинецких пещер. Кто из вас может прокомментировать это название? Имеет ли оно реальную географическую локацию и проводились ли на кургане археологические раскопки? Буду признателен любой информации, с уважением, кандидат филологических наук, П. Л. Дружинин».
   Письмо прилетело с молниеносностью спутниковой связи в покои к архимандриту Епифану, двадцать лет назад послушником проводившему группе московских студентов экскурсию по Лавре. Епифан, давно уже никому лично на письма не отвечавший, повелел ответить своему секретарю, иноку Ильи. И вот, в Москву прилетел витиеватый ответ архимандрита – рады бы помочь, но не чем. Смысл сказанного был размыт на двух страницах в духе средневекового «плетения словес», но Петр Львович, выработавший навык читать наискосок, уловил суть, лишь взглянув на письмо, и удалил его.
   Вторая копия попала к археологу, другу Петра по университету, профессору Стасу Кузнецову. Он десять минут потратил на анализ археологических раскопок под Киевом и послал ответ, что Упомянутый курган нигде не фигурировал и раскопкам не подвергался. Однако раскопки велись в Зверинецких пещерах, и прилагался адрес археолога, занимавшегося этой темой. Петр Львович отправил копию письма по указанному адресу.
   Следующим адресатом оказался дотошный архивариус, совсем пожилой человек, Михаил Дмитриевич Проценко. Он ответил, что займется этим вопросом в ближайшие дни и тогда пришлет детальный ответ.
   Петру Львовичу ничего больше не оставалось, как терпеливо ждать. Но не дремал ум инока Ильи. То, что под землей могут храниться останки русского богатыря Святогора, рисовало в его уме красочные образы. Вот он, смиренный послушник, дает интервью об обретении мощей былинного богатыря. Или он рядом с патриархом на прославлении святого… Всю ночь не спалось бедному, и наутро, отпросившись у архимандрита, он поехал в Зверинецкий монастырь.
Зверинецкие пещеры
   Вход в пещеры преграждала кованная калитка. Вырытые на месте княжеского зверинца, монастырские пещеры несколько веков являлись центром монашеской жизни. Однако еще в средние века обвал завалил вход, и о пещерах надолго забыли. Вновь найденные в девянадцатом веке, пещеры сначала стали прибежищем монахов, а после революции разного сброда. В какой-то момент власти поставили кованную калитку и повесили большой замок. Но, переданные монастырю, теперь пещеры были вновь доступны посетителям. То, что ходов и переходов в пещерах на многие километры, об этом инок Илья слышал и раньше, но желание обрести мощи и прославиться взяло верх над опасностью. Запасшись свечами и флягой с водой, а также маркером, он решил самостоятельно обследовать ту часть пещер, которая располагалась к северу от входа и с поверхности имела возвышенность, холм достаточно правильной формы.
   Экскурсантов посчитали при входе в пещеры и, выдав каждому по свече, сопровождали на всем пути. Увидев боковой ход за веревочным ограждением, инок Илья задул сою свечу и в темноте, никем не замеченный, перемахнул через ограду и схоронился в одной из ниш. Что на этой нише прежде лежали останки монаха, не пугало его. Уже три года он жил при Печерской Лавре и привык к такого рода особенностям. Теперь нужно было возвращаться ко входу и от него свернуть в левый коридор. Оттуда и впредь свой каждый поворот он помечал маркером у потолка, рисуя маленькие крестики. Двадцать восемь крестов насчитал инок Илья, когда его путь преградила стена. Телефон улавливал сигнал, и новоиспеченный гробокопатель позвонил в Лавру, сказавшись, что занемог и останется ночевать у сестры. Уставший от поисков, он решил лечь спать прямо в одну из ниш…
   Но спать ему в эту ночь опять не пришлось: ночью он услышал молитвенное пение, всенощную, которая закончилась к трем часам. «Слава Тебе, показавшему нам свет», – воскликнул священник, совершавший незримую службу. И инок Илья, наконец, решился продвигаться по звуку. Он схватил крепкий камень и начал стучать по податливой поверхности песчаника, который крошился на мелкие камушки и песок, образуя новую нишу. Пение прекратилось и с другой стороны стены навстречу ему стали слышны приближающиеся постукивания. «Трансляцию онлайн», – мечтал он, но сеть тут уже совсем не ловила, —«а позвонить?» Он вспомнил про письмо московского ученого и набрал номер телефона, указанный в «шапке» письма.
   – Алло, – зазвучал в трубке сонный голос Петра Львовича.
   – Здравствуйте, я из Киевской Лавры звоню. Я тут…, – он на минутку задумался и продолжил, – я нашел людей в Зверинецких пещерах, прочитав Ваше письмо. Архимандрит про это не знает, но я хотел бы, чтоб хоть кто-то знал.
   – Значит, молодой человек, Вы проникли в тайные лабиринты пещер? – Тотчас сообразил Петр Львович. – Как Вас отыскать?
   – По крестикам, – успел произнести инок Илья, и связь прервалась. Телефон, проработав сутки, наконец разрядился.
   А удары с другой стороны стены становились все слышнее, вот уже стали камушки лететь в сторону Ильи. – Поостерегись, – услышал он окающее за стеной, и только сделал несколько шагов назад, как стена рухнула.
   – Ты кто еси? Наш ли аль от супостат наших?
   – Свой аз есмь, – улыбнулся инок Илья, благодаря Бога, что владеет славянским языком, многократно слышанным на службах, – инок Илья, челом бью.
   – Челом-то бити ты великому князю изволь, а братию почитай поясным поклоном, – все так же окая, ответил голос, и среди пыли, поднятой осыпавшейся стеной появился молодой человек. – Что глядиши, яко на чудище морское, простой аз, незатейливый, Третьяк меня величают.
Подземный мир Киевской Руси
   Третьяк приветливо махнул рукой, и инок Илья последовал за ним. Они прошли подземный храм, в котором и проводились ночные службы, и далее по узкому тоннелю вверх, где расчищенное от песчаника пространство напоминало залу, посредине которой на возвышенности что-то лежало. Что именно, было не разглядеть, в залу со всех сторон сходились поселенцы. Девки с длинными косами в широких, приталенных тесьмой сарафанах, мужчины в длинных рубахах, походивших на монашеские ризы самого Ильи, кроме цвета – у них они были бледно-серые, несколько мальчишек-сорванцов прибежали в укороченных до колена рубахах, подпоясанных все той же тесьмой. Словно все выцвело в этом мире, серый цвет рубах, сарафанов и лиц, но тесьма притягивала взгляд чарующим алым цветом. «Киноварь», – тотчас сообразил инок Илья, помогавший в иконописных мастерских Лавры растирать краски. – «Знали бы они, что это окись ртути», – продолжал он, но тут же прервал свои научные размышления. Сейчас ему предстояло держать ответ перед этими, сошедшими с картин Васнецова, селянами.
   Вперед выступил самый древний из собравшихся, с окладистой бородой, не знавшей острия бритвы, старик.
   – Ну, ответствуй, какого ты еси рода и звания? Что ныне на Земли Русской, добро али худо?
   – Аз есмь инок Илья с Печер Киевских, – начал свой рассказ инок. Но как рассказать, что на Руси твориться им, знающим лишь о великом князе? – Хм, Петр нынче восседает на престоле Киевском, но вся Великая Русь под властью Владимира, а над Белой Русью державствует Александр.
   – Неужто раздробилася есть Великая Русь? – Воскликнул старец.
   В этот момент к собравшимся подошла женщина средних лет и сказала:
   – Отцы и братья, еда простывает, идемте трапезничати.
   Все направились в соседний зал, где прямо из того же известняка, что и стены, были вырублены скамьи и длинный каменный стол. Свет нал столом и во всем помещении был ярче и исходил из масляных лампад. На столе в каменных ковшах лежала сваренная рыба и какие-то то ли моллюски, то ли улитки. Поблагодарив дающего всем нуждающимся пищу во благо время, поселенцы уселись за столы. Инока Илью посадили, как почетного гостя, рядом со старцем, во главу стола. Рыба не была ничем сдобрена, кроме соли, но ее вкус показался проголодавшемуся иноку очень даже достойным. Однако к улиткам он не решился притронутся.
   – Расскажите о себе, – обратился он к старцу.
   – Да и верно, что дивишися ты нашему житию зде, в пещерах. Знай же, что от великого князя Мстислава, сына Владимира Мономаха, наше поселение имеет начало. Великие князья Киевские ведали, что зде сокрыт спящий Святогор, храбр муж и велик защитник Русский. Они всегда посылали своих дружинников блюсти сон Святогоров. Мстислав же повеле основати поселение у ложа Святогора, понеже великие князья не часто гостили в Киеве и избрали восточные города для престольного града. Как ты и поведал, многи распри были вокруг престола Киевского, и возвысился ко времени Владимира Мономаха уже город Владимир на Клязьме, город Чернигов и другие удельные земли. Чтобы воюющие князья не использовали Святогора для борьбы за власть, и повеле великий князь Мстислав избранным дружинникам с женами и детьми поселитися зде, снабдив наших предков оружием и всем потребным к житию. Воды Днепра соединяются с подземным озерцом, идеже мы рыбачим, и сие является основным нашим кладезем питания.
   Инок перестал есть и завороженно слушал рассказ, в уме перебирая даты правления упомянутых князей. Выходило, что с двенадцатого века здесь проживают эти поселенцы.
   – И с той поры вы ни разу не возвращалися на белый свет? – Воскликнул он.
   – Мы даем обет блюсти сон Святогора. И в этом служении земле Русской, яко на границе, блюдем свой долг, – ответил старик, и остальные утвердительно закивали.
   – И доколе вы должны нести сие служение? – Спросил инок, предполагая, что Святогор-то, может давно, как сгинул, а люди зря прозябают в потьмах без цивилизации.
   – Нам велено возбудить Святогора, егда придет великая нужда на Русь.
   Инок задумался. Сколько горя было на земле русской за минувшие века: монгольское иго, раскол, Война в Наполеоном, две войны с Германией…
   – А что, если в нужный момент не узнаете вы, что пора будить Святогора? – Предположил он.
   – То нам Бог откроет.
   Поблагодарив за еду, инок решил осмотреть поселение. Вот и рыбное озерцо, уходящее куда-то в расселину, и мальчишки, играющие у кромки воды. Вот дома, украшенные узором из киновари и охры. Девки мастерят одежду у масляных светильников. Обойдя все, инок вошел в центральный зал и поднялся на помост: под толщей многовековой пыли на каменном ложе, устланном шкурами, лежал богатырь. От его дыхания сотрясалось и ложе, и сама зала. Дыхание было мерное, глубокое. Никаких предположений, что Святогор помер, не оставалось.
Решение инока Ильи
   Теперь, убедившись в реальности сна Святогора, сам инок должен был принять решение. Остаться с этими, не знавшими современности, людьми или вернуться в привычный мир. Он вспомнил свою работу секретарем у архимандрита – ответы на письма, витиеватое плетение фраз с утра до вечера, просмотр интернетных новостей, и, начавши, бесконечный поток забавных картинок, смешных историй, курьезных моментов, собранных по всему миру и растиражированных на сайтах, убивающих время. Теперь все его трансляции и количество просмотров, все это желание мимолетной славы, казалось, как никогда раньше, иллюзорным и бесполезным. Прошли века, и русские земли, собранные в безграничное единство, от моря и до моря, братство народов, соединенных под державой русских царей, распалось на уделы, со своими мелкими интригами, враждой и неприязнью к соседям. И вместо реального братства людей, объединенных единым языком, культурными и духовными ценностями, появилось современное иллюзорное единство пользователей интернета, лайков и коротких комментариев. Этот затягивающий, как пасть монстра, светящийся монитор, не оставляющий времени позвонить родителям, навестить друга или полить цветы. Не узнающие друг друга соседи, не общающиеся члены семьи, и даже прием пищи из совместного времяпрепровождения превратился в заглатывание еды под безудержное мелькание интернетных картинок.
   «Если и стоит жить настоящим, то, пожалуй, именно здесь. И если решил я отречься от мира, то проведу жизнь в отречении среди этих преданных людей».
   Параллельно в голове Третьяка, двадцатилетнего юноши, считавшегося сторожем в селении Святогора, проходила мысленная брань.
   «Вот, единственный шанс повидать белый свет, Русь-матушку, да и себя показать. Согласился бы только инок Илья взять меня с собой».
   Третьяк подсел к иноку.
   – Брат, возьми меня с собой поклонитися Лавре Печерской и град Киев повидати? – Начал он.
   – Неужто отпустят тебя старец и другие поселенцы так запросто? – Удивился Илья, а про себя подумал: и каких только соблазнов не предстоит тебе увидать в нашем мире…
   – Одного-то не отпустят, а вот с братом во Христе, беспрепятственно, – решительно ответил Третьяк, но что-то в его тоне выдавало сомнения. – Что тебя смущает, али я неучем предстану среди люда православного?
   Инок Илья, как на духу, начал перечислять те вещи, которые смогут создать сложности для Третьяка.
   – У нас по улицам ездят металлические кони на большой скорости, – начал он. Да как тут все и рассказать? Что мы нынче едим, чем занимаемся, как проводим досуг, – все могло вызвать недоумение Третьяка. Наконец, он заключил: – Я и сам думаю остаться в вашем мире, а ты просишься в наш мир. Но, пожалуй, исчезнуть из своего мира я так просто не могу, а ты появиться ниоткуда. У нас каждый человек имеет бумагу, подтверждающую, что это именно он. А без такой бумаги ты либо враг, либо шпион. Остается тебе отныне назваться моим именем и жить, словно это я. Ты согласен?
   Третьяк радостно закивал головой. Инок Илья рассказал о своей задумке совету поселения, и после долгих колебаний и рассуждений, все согласились, что на благо миру пойдет, если Илья и Третьяк поменяются на время местами.
Помощь архивариуса
   Архивариус, Михаил Дмитриевич, был человек очень ответственный и памятливый. Он нашел время и перерыл весь Государственный Архив, и все-таки нашел, что холм Святогора не раз упомянут в источниках одиннадцатого и двенадцатого веков. Свои выводы он поспешил сообщить Петру Львовичу, но услышал от него удивительные вести о печерском иноке, который пробрался в лабиринты Зверинецких пещер и теперь просил прислать к себе подмогу. Эта новость озадачила исследователя: он всегда настороженно относился к церковникам, считая, что у них и ученых разная мотивация, и, следовательно, противоположные результаты. «Но без него я бы туда не пошел, – подсказывал внутренний голос, – значит, нет худа без добра».
   Михаил Дмитриевич запасся письмом от Госархива, и, как по мановению волшебной палочки, кованная калитка пред ним раскрылась, пуская проследовать по крестикам в верхних углах вплоть до обвала в стене и к общине хранителей сна Святогора.
   Михаила Дмитриевича встретили скорее враждебно, чем настороженно, и, если б ни заступничество инока Ильи, вряд ли он вообще проник в поселение. Странные одежды: джинсы и рубашка с коротким рукавом, часы на руке и еще рюкзак со множеством подозрительных вещей, да и сам архивариус, бритый и подстриженный, куда меньше подходил под стиль Киевской Руси, чем инок с бородкой и в черной рясе.
   – Где ж ты, чудо-юдо, рубаху так обкромсал? – Не вытерпел Третьяк.
   Однако, многолетняя работа в архивах с литературными памятниками, навострила речь Михаила Дмитриевича, и за словом в карман он не полез.
   – Так то ж, к вам идучи всю лепоту подрастерял есть, – в том же смешливом тоне ответил ученый.
   – А говориши, яко свой, – улыбнулся Третьяк.
   – Наш он, – подтвердил поспешивший на выручку инок Илья, – и аще хощеши попасти на свет Божий поглядети, то сей муж тебе единая подмога будет.
   Михаил Дмитриевич, впечатленный таким заправским знанием славянского языка, почтительно кивнул иноку.
   Разведав все о поселении сторожил Святогора, архивариус согласился, что этот церковник, как никто другой, подходит для того, чтобы пожить тут. Он оставил иноку Илье диктофон, ручку и тетрадь, и велел ежедневно записывать все сказания, приметы и поверья, какие услышит в поселении. Ему самому, вынужденному появляться в архиве, куда больше нравилась идея взять с собой Третьяка, и у себя дома, в рабочей обстановке, записать все то, что хранит его незамутненный вековыми напластованиями ум. Он предвкушал, как услышит былины Киевского цикла, сказания древности, быть может, и дохристианской поры. Воображение будоражило его ум: наконец-то наука узнает славянские мифы. О том, что многие века на ложе спит богатырь Святогор, Михаил Дмитриевич не задумывался: какой прок со спящего. Вот если б разбудить Святогора и расспросить? Но боязно лесть к былинному витязю, и к добру ли, к худу будет его пробуждение?
   Итак, когда часы архивариуса пропищали окончание рабочего дня, 18 часов, своим писком подняв панику у девок, он с Третьяком, обменявшимся одеждой с иноком Ильей, отправился к выходу из пещер. Выйдя через пролом, они заложили его камнями, чтобы случайным посетителям пещер не пришло в голову проникнуть туда. Лучи заходящего солнца уже окрасили холмы Киева в благодатно-розовый свет, когда они вышли к калитке. Михаил Дмитриевич оглянулся на Третьяка и увидел, что тот стоит, жмурясь и потирая глаза. Пришлось им сидеть у входа в пещеру до тех пор, пока Киев не погрузился в сумерки, и уже тогда выходить из пещер.
Третьяк рассказывает про свою жизнь
   Михаил Дмитриевич все оглядывался на идущего следом мужчину. На вид ему было около двадцати пяти лет, но борода придавала всему образу солидности и добавляла еще пяток, другой. Черная ряса прятала ступни, но при ходьбе то и дело выглядывали сшитые из кусков кожи, напоминающие чуни, короткие сапоги.
   «Что его меньше шокирует, поездка на машине или пешая прогулка?», – размышлял тем временем Михаил Дмитриевич.
   – А где же стальные кони, о каких поведал брат Илья? – Спросил, догоняя Третьяк.
   – Погоди, оседлаем одного, – пообещал архивариус и вызвал такси к Зверинецким пещерам.
   Через десять минут черный Рено остановился около двух, достаточно запыленных пассажиров, монаха и молодящегося старика. Всю дорогу монах держался за сиденье и пялился в окно, пытаясь в темноте ночи рассмотреть улицы. По Дарницкому мосту они переехали Днепр и ехали вдоль реки почти до впадения Десны в Днепр, где на улицы Милославского и находился дом ученого. Такси подъехало к подъезду, и Третьяк, переведя дух, произнес:
   – Отселе не проси мя, брате, на стальном коне скакати, пущай до утра пеший идти буду, а на эту круговерть не взойду боле.
   Таксист из разговора понял, что монах приезжий, видать из Болгарии или Сербии к нам пожаловал. Архивариус пригласил гостя в дом. Около часа Третьяк ходил по квартире, рассматривая все, что ее наполняло. В доме ученого основным достоянием были книги: они заполняли все стеллажи, стопками лежали на столе и даже, убранные в коробки, подпирали углы.
   – Толико книг имаши, мудр муж еси весьма, по всему видати. А одеваешися, яко возница.
   – Прости, брат, – усмехаясь ответил Михаил Дмитриевич, – нынче у людей принято так ходить. И, пожалуй, тебе тоже придется смириться со штанами и рубашкой.
   Он порылся в шкафу и нашел подходящую для Третьяка одежду. Чем же кормить его? Колбасы и консервы могли не усвоится в этом, лишенном благ цивилизации, желудке. Сегодня мы будем есть гречу, решил он наконец.
   Пока ученый варил кашу и нарезал хлеб, Третьяк, уставший рассматривать квартиру, сел к столу и начал рассказ о себе.
   – Родился аз на Троицу тому двадцать шесть годов назад. Во крещении нарекли мя Петр, но поелику третьим сынов в семье был, вси кличут Третьяком. С пяти лет аз помогах отцу рыбачити. Есть у нас тайницкий лаз: по ночам отцы ходили добывати траву да коренья, а мы с братьями помогали их заготавливати. Зарок давал каждый из выходивших на свет Божий, яко не предстанет перед людином и не оставит после себя следов. Тако и кормилося наше поселение: попадалися грибы, коренья, иногда и мелкий зверь али птица. Отцы наши были лихие лучники, и могли в глаз белки попасть, не портя шкурку для выделки. Но основное наше занятие было и поныне есть хранити предания о храбрых мужах дней былых и оберегати сон Святогора.
   Архивариус разложил кашу по тарелкам, сдобрил маслом, снабдил Третьяка ложкой, и они сели вкушать пищу.
   Третьяк ел медленно и обстоятельно, привыкая к соли, вкусу масла и ударяющей по зубам металлической ложке. Чай пить он не стал, назвав его «вельми терпким питием» и попросил воды. Наевшись и напившись, они оба почувствовали усталость. Третьяк, привыкший спать на подстилке из соломы, никак не мог уснуть в кровати, постоянно вздрагивая, когда по стене полз луч от фар проезжавшей машины или хлопала дверь в подъезде. Ранним утром, с восходом солнца, засвистали птицы и вновь разбудили Третьяка. Очарованный, он сел на кровать и заслушался пением.
   «А как матушка Добынюшке наказывала,
   Государыня Добрынюшке говаривала…»,
   – тихо, в полголоса запел Третьяк. Услышав былинные строки, Михаил Дмитриевич вскочил быстрее, чем от язвительного визга будильника. Текст былины, которую так запросто распевал Третьяк, был записан в середине XIX века в онежской деревне. И вот, выходило, что русский Север десять веков хранил сказание о Добрыне Никитиче в том же виде, что и сбереженное хранителями сна Святогора.
   Михаил Дмитриевич нашел диктофон и включил запись. Третьяк пел долго, но вой сирены проезжавшей мимо дома скорой прервал его.
   – Что так яростно воет, – спросил Третьяк, подойдя к постели ученого. Михаил Дмитриевич нашел у себя очки от солнца и заставил Третьяка их носить. Теперь пещерный житель смог выйти на балкон и осмотреться вокруг.
Инок Илья записывает предания хранителей сна
   Иноку не пришлось разлеживаться в эту ночь: не привычный к соломенной подстилке, он ворочился несколько часов, и лишь задремал, как пришел Мстислав, брат Третьяка с колотушкой в руках: он будил всех поселенцев ко всенощной. Пели они не долго и не по книгам. Священника не было, и молитвы читал старейшина, тот самый старец, который расспрашивал инока в первый день. Все поселенцы звали его Дунай, а какое было христианское имя, об этом инок Илья не слышал, а спрашивать стеснялся. Девки пели «Господи, помилуй», а потом красивую переливистую песнь, гимн: «Тебе Бога славим, Тебя, Господи, исповедуем». Пели единогласно, не расходясь на партии, и только бас Дуная, подпевавшего на две октавы ниже, разнообразил звучание. После окончания всенощной, пошли по домам, или вернее по пещерам, досыпать прерванные сны, а через несколько часов, так же под колотушку Мстислава собрались в трапезной зале. В этот раз был суп из трав и мяса птиц: ночная вылазка в лес стала хоть какой, да охотой. А в супе, на удивление иноку кроме всего прочего были отваренные пшеничные зерна.
   – Откуда ж вы пшеницу достали? – Спросил инок.
   Дунай ответил с явным удовлетворением:
   – Это моя забота, дабы зерно в закромах не переводилося. Егда же кончается запас, аз самолично поднимаюся наверх с ложками резными и вымениваю их на мешки с пшеницею и горохом. Раз не сеем мы, то рукоделием отрабатывает труд пахарей.
   – А нынче у нас пахари перевелись. Сеет стальной конь и собирает в житницы, – как бы в оправдание им заметил инок.
   – Какой же труд творит народ христианский, аще не сеет и не жнет? – Удивились все, мужчины средних лет, старики и дети.
   – Сидят в каменных палатах да куплю деют, – обобщил инок труд бумажных работников и менеджеров.
   – И что же они покупают? – Спросила одна из девушек.
   – Одежду, стальных лошадей, дома, да все почти.
   Старейшина надолго задумался.
   – Куплю деют с иноземцами и теряют единство с сородичами, тако ныне поступают? – Наконец спросил он.
   Илья утвердительно кивнул: Украина, окраина Русских Земель, теперь готова переписать историю и признать себя окраиной Европы, ополчившись на восточного соседа, родного брата, русского. Дунай, словно прочитав его мысли, сам поник головой и погрузился в раздумья.
   – Да как же матушка сыра земля без любящих рук спорождает? – Спросил он тихо, словно у земли спрашивая. И, припомнив что-то исконное, заговорил нараспев.
   «Горе-горькое тебе, матушка,
   Попирают тя сыны русския,
   Сыны годыя, неразумныя,
   Уж не пашут оне и не жнут тебя,
   Поросла ты бурьяном, колючками,
   Лишь кропива, от Бога посланница,
   Сохраняет тя от проклятия…»
   Инок, оставив чашу с супом, записал этот плач.
   – Почему крапива от проклятья спасает? – Спросил он, когда Дунай закончил.
   – Кропива в нашем хозяйстве незаменимая трава есть: она, якоже изгородь, хранит от чуждаго человека и зверя лютого, она нам в еду, и скоту на корм идет, из крапивы мы веревки вьем да одежду ткем. Кропиву никто не сажает, ее матушка Земля растит там, где люди перестают сеять. И ведь кропива все другие сорные травы вытесняет с поля.
   Все это записал к себе инок, дивясь, что и вправду нелюбимая всеми крапива столько пользы приносила нашим предкам. Внимательно осмотрев зал, он разглядел вдоль стен сохнущие стебли крапивы. Женщины, потрошившие уток, оборачивали тушки в листья крапивы и относили в погреб. Илья спустился вслед к погребу. На каменном настиле лежали глыбы льда, еще зимой принесенные сверху жителями. Узкие желобки отводили от еды растаявшую воду. А на льдинах как в морозилке лежали обернутые в крапиву тушки птиц и рыба.
   Дунай позвал инока Илью к себе и начал расспрашивать о вере христианской.
   – Како нынче верует народ крестьянский?
   Илья вспомнил, что слово крестьянин в значении пахарь, появилось на Руси много позже, так что в устах Дуная слово имело свой исконный смысл, поклоняющиеся кресту.
   – Нынче вера стала украшением быта. Золотят купола, светят куличи. Мало тех, кто ищет пути Божьего и праведности, – честно признал Илья, памятуя что и сам еще недавно мечтал лишь прислуживать архимандриту ради вкусных обедов и частых разъездов.
   Вздохнул тяжко Дунай и молвил:
   – Аще не ищут людины правды Божией, то и живут без памяти о роде и земле, не ценят устои предков, и теряют корни. Якоже древо, токмо на поверхности зеленеет, а без корня засохнет при всяком ненастье.
   Илья, насколько мог, избегал рассказов о политической ситуации в мире. То, что два братских народа оказались во враждебных станах, Дунай прознал. Но то, что весь мир нынче потрясает оружием, чтобы припугнуть соседей, этого бы лучше поселенцам не знать. Пускай себе живут в былинном мире, вырезая ложки и храня сон Святогора. Или рассказать? Пусть разбудят витязя-гору и, быть может, его исполинская сила вернет умиротворение Земле Русской.
   В таких размышлениях провел инок остаток дня и под стук Мстислава отправился отдыхать.
Третьяк знакомится с современным миром
   Третьяк вышел на балкон и долго рассматривал дома кругом, проезжавшие машины, торопящихся на работу людей, звуки и шумы улицы.
   – А и впрямь яко смерды нынче людины одеваются, – доложил он свои наблюдения архивариусу. – А девиц-то не отличишь от мужей, ни те косы, ни очелья, и подолы еле срам прикрывают.
   – Не то страшно, что на человеке, худо, если в голове срам, – резюмировал Михаил Дмитриевич, – и уж поверь, что и такого много ныне. Теперь жить праведно не является само собой разумеющимся. Если человек хочет поступать по совести, ему придется потратить много сил, защищая свои убеждения и доказывая, что он вправе на это.
   Глаза Третьяка округлились:
   – Да как же это? Ведь тут крещеный люд живет?
   – Всяк Богу крестится, да не всяк молится, – вспомнил архивариус поговорку, вычитанную в рукописи. В архив ему нужно было попасть к обеду, так что утром он мог отвести гостя посмотреть стольный град.
   Они вышли на улицу. Немного прошли пешком и спустились в метро. Третьяка сильно впечатлили подземные поезда.
   – Вот и аз говорих Дунаю, яко можема до Новограда лаз прокопати, – неожиданно вспомнил Третьяк.
   – И зачем вам ход к Новгороду? Теперь это в чужом государстве находится, – спросил ученый.
   – Да там же Добрыня Никитич почивает, – как само собой разумеющееся выдал хранитель.
   – Ты хочешь сказать, что Добрыня тоже не умер, а спит? – Изумился архивариус.
   Третьяк кивнул настолько уверенно, что сомнения пропали даже у дотошного архивариуса.
   – Разве до вас не дошли былины о спящих сторожилах Земли русской? И Илья Муравленин под Полоцком лежит, а Алеша Попович в Ростовце у озера Неро…
   В голове у Михаила Дмитриевича закипела работа: двое богатырей на территории России и один в Беларуси. И все они – защитники Земли Русской. Как сообщить о новости коллегам из соседних стран и не вызвать интереса у служб безопасности? И что может произойти, если Святогора возьмутся допрашивать украинские спецслужбы?
   Тем временем Михаил Дмитриевич, и следом Третьяк, сделав две пересадки, вышли из метро Арсенальная и направились к Киево-Печерской Лавре. Златоверхие соборы, каменные стены, колокола переливистые – все восхищало жителя пещер.
   – Якоже в Небесном граде есмы, – признался он. Они прогуливались по аллеям монастыря, когда ученый решил-таки обратиться за помощью к тому самому архимандриту, у которого секретарем служил инок Илья. Постучавшись в приемную, они зашли в богато украшенную иконами комнату.
Архимандрит Пантелеймон помогает собрать ученых соседних стран
   – Здравствуйте, – начал Михаил Дмитриевич. Усевшись на кресло напротив стола архимандрита, он вкратце рассказал об исчезновении инока Ильи и о Третьяке.
   – Я рад, что Вы рассеяли мои беспокойства, – ответил архимандрит, разливая гостям чай. – Мы можем разместить у себя Третьяка, и оказать вам всяческое содействие в этом деле.
   Перейдя к делу, архивариус поведал о спящих богатырях и о необходимости научного подхода к этому вопросу в свете последних открытий.
   – Этот сугубо научный вопрос необходимо уберечь от политической окраски, – добавил многозначительно Михаил Дмитриевич.
   Архимандрит размышлял пару минут, потом вызвал секретаря и продиктовал письмо следующего содержания.
   – Уважаемые коллеги. К юбилею прославления святого Ильи Муромца в Киевских печерах Духовная академия приглашает вас на международную конференцию, посвященную былинам богатырским…
   Письма были разосланы в Москву, Минск и другие города, а также в Варшаву и Прагу.
   Отпустив секретаря, архимандрит обратился к Михаилу Дмитриевичу:
   – Вы же сможете сделать доклад на нашей конференции с учетом тех тонкостей, которые Вы упомянули.
   – Обязательно. Думаю, ваш инок Илья также сможет выступить с докладом.
   Они попрощались и вышли. Третьяк следовал молча, но как только они оказались на улице, спросил:
   – Чудно вы глаголали есте, что есть «доклад»? «Клад»-то аз ведаю, еже есть сокровенное богатство, токмо «доклад», выходит, яко доложенное ко кладу.
   Архивариус посмотрел на часы и понял, что если сию же минуту не побежит к выходу, то опоздает на работу.
   – Побудь здесь, походи по Лавре, я вернусь на это место, когда часы пробьют шесть. – Указав на часы на колокольне и на толстую стрелку, он добавил, – вон она, когда в землю смотреть станет, то тут я буду ждать тебя. Если что-то понадобится, заходи к архимандриту.
   Третьяк кивнул и пошел бродить по монастырю.
   11. Третьяк знакомится с сербской девушкой
   Третьяк стоял около ближних пещер и любовался великолепием зданий, когда к нему подошла девушка.
   – Жао ми jе, будите љубазни, где лаз? – Произнесла она, и к своему изумлению он все понял.
   – Откуду еси? – Спросил он.
   – Из Србије, – ответила девушка, – Моjе име Ядранка.
   Третьяк показал ей вход, и они вместе прошли в ближние пещеры. Девушка не знала русского языка, и понимая фразы Третьяка, считала, что он говорит с ней на русском или украинском. Но общеславянские корни делали речь узнаваемой, так что они беспрепятственно общались и только изумлялись некоторым словам, мысленно восклицая: «Так вот как вы это называете». При выходе из пещер стоял нищий. Ядранка назвала его «просjак». «Ну и верно, раз он просит, то значит просяк, это даже точнее, чем нищий, неимущий. Ведь что у него за душой, мне не ведомо», – размышлял Третьяк. Так они прошлись по Лавре, называя каждый по-своему встречающиеся предметы и пытаясь проникнуть в смысл названия. Перекусили пирогами и квасом, и сели на лавочку, откуда открывался вид на Днепр. Ядранка рассказала, что в их столице тоже сливаются две реки, Сава и Дунай. А саму Ядранку родители назвали в честь Адриатического моря. Так незаметно прошло время, и в шесть часов Михаил Дмитриевич встретил Третьяка и Ядранку, по-прежнему беседующими на лавочке.
   Прощаясь, Ядранка сказала, что теперь она знает, что легко понимает русский язык.
   – Старорусский, – поправил архивариус, – этот человек говорил с вами на языке Киевской Руси.
   – То есть украинский? – Переспросила Ядранка.
   – Нет, это язык-прародитель русского и украинского языков, и двоюродный брат сербскому языку. Здесь через неделю будет конференция, посвященная древнерусским былинам, приходите послушать.
   Девушка простилась с Третьяком и взяла номер телефона у Михаила Дмитриевича, на всякий случай.
Инок Илья среди хранителей
   Инок Илья ежедневно узнавал что-то новое из преданий старины. Как-то, сидя за столом после ужина, он попросил Дуная рассказать былину про Святогора.
   «Высоки суть на Руси Святые горы, глубоки их ущелья, страшны пропасти», – начал нараспев Дунай.
   Прикрыл глаза Илья и представил пред собой богатыря, широкого в плечах и крепкого поступью. Вспомнились ему из детства картинки, рисующие русского витязи превыше леса, на огромном коне. И вот здесь Святогор, почивает на помосте, и росту не более двух метров, исполин, но не сказочный великан.
   А тем временем Дунай дошел до места, где встретились Святогор и Илья Муравленин. Не было там ни слова про найденный гроб, в который сдуру влез Святогор и не смог вылезти. Вместо того рассказ поведал о благословении Святогором Ильи на подвиги ратные, а «после сего почил Святогор сном беспробудным на едином от седми холмов Киивских, и доныне спит, дондеже не разбудит рать богатырскую беда великая». Третьяк выключил диктофон, и поблагодарил Дуная за рассказ.
   Этой ночью Дунай собирался с двумя другими мужчинами выйти на поверхность земли, чтобы запастись тем, что Бог пошлет. Инок Илья попросился с ними. И вот, когда остальные поселенцы уже крепко спали, четверо бородатых мужчин, одетые в длинные до пола рубахи, прошли к озеру и прыгнули в воду. Они гребли ко дну, опускаясь все ниже и ниже, когда наконец впереди не замерцал приглушенный свет. Через этот подводный лаз они выплыли в русло Днепра. Илья, из последних сил удерживающий дыхание, всплыл на поверхность, откашливаясь и заглатывая воздух. Они погребли к берегу, и оказались где-то на окраине Киева.
   – И так вы каждый раз выбираетесь? – Удивленно спросил инок.
   – Имамы множество лазов, в бор ведущие, на реку и дол, – ответил Дунай. – Сей лаз самый первый есть, самой природой в дар нам данный.
   Мокрые вышли они из воды, выжали полы рубах. Из придорожных кустов нарезали палок, насадили на концы острые каменные резаки и с такими копьями стали пробираться вдоль реки в поисках добычи.
   Через час охоты за плечом у каждого висело по несколько уток. Спешно собрав травы, цветущие Иван-чай и тысячелистник, они повернули от берега в сторону холма. На пути повстречался вышедший поохотится на мышей, полосатый кот.
   – Возьмем кота, деток порадуем, – предложил Дунай. – Значит и поныне в почете у вас сии заморские зверьки, – обратился он к иноку Ильи, сажая кота себе на плечо. – На Русь-то котов купцы привезли из далеких стран. Наши дети ведают сказки про кота-Баюна, а вот живьем давно никто не видывал.
   Они поднялись к раскидистому дубу.
   – Сей есть Перунов дуб, – указал Дунай сопровождавшим его молодым охотникам, под ним тайницкий лаз.
   – Почему Перунов дуб называется? – Спросил Илья.
   – Дуб почитается, якоже древо Перуново. Почто спрашиваеши? Аз разумею, яко от того, что в дуб молнии с неба чаще попадают, а молниями ведает Перун.
   – Неужели вы верите в Перуна?
   – Верим-то мы в Господа Бога и службу деем и поклоняемся, но вемы и сказания древних, яже силы природы почитали есть.
   Тем временем они раскопали листья у корней дуба, подцепили валун и, отодвинув, пробрались в вырытый в земле проход. Дунай вошел последним и аккуратно притянул валун на прежнее место. Молодые охотники заложили каменную глыбу мелкими камушками, чтобы его тяжело было сдвинуть с места. Когда проход был окончательно заделан, они, привыкшие уже к темноте, стали пробираться вниз по вырытому проходу. Землю сменил песчаник, и стало намного холоднее. Кот на руках Дуная недовольно мяукал, но вырваться не пытался. Один из молодых охотников нес гость цветов, собранных специально, чтобы порадовать девок.
   – Какие сказания про древних богов вам ведомы? – Вновь спросил инок. «Жаль, что нет диктофона, но так запомню», – соображал он.
   – Про Ладу и Лелю, то у девок поспрошай. Они напоют тебе великое множество песен. Есть в преданиях наших Хор, Велес, Ярило.
   – Ярило тоже бог или название солнца? – Удивленно спросил инок.
   – Наши предки одушевляли есть вси стихии, Солнце не вставало и заходило, а проезжало на огненной колеснице по небу, и звали его Ярило.
   Пока они перечисляли древних славянских богов, то дошли до еще одного валуна, также, как и прежний, со всех сторон подпертого мелкими камушками. Оба молодых охотника, сложив поклажу, вынули валун, и перед ними открылась освещаемая тусклым светом лампады зала. С их приходом начал стучать в колотушку будильщик. Заспанные дети высыпали на общий двор и разглядывали испуганного кота. Одна хозяйка вынесла остатки рыбы, и кот довольный лакомством заурчал.
   – Кот Баюн, баю-баю запел, – засмеялись дети. Каждый поочередно гладил кота по пушистой голове.
   И тогда девки схватились за руки и повели хоровод вокруг кота:
   «Баю-баю, Баю-баю,
   Пришел кот испити чаю,
   Сливки сладкие слизал,
   караваем заедал,
   Пирогов откушал с кашей,
   А запил все простоквашей».
   Кот наелся и начал умываться. Детей хозяйки тоже погнали приводить себя в порядок после сна. Каждый причесывал волосы деревянным гребнем, умывался и полоскал рот. Девочки заплетали косы себе и младшим сестрам.
   – Якоже Бог триедин, тако и коса твоя из трех частей сплетается, – учила одна сестра другую.
   Дунай улыбнулся и сказал иноку:
   – Древнее веры в Триединого Бога обычай косы плести. Аз разумех, яко сие есть символ трех миров? Горнего, земного и подземного цартсв. Вси они сплетены в судьбе человека, и егда право поступаем, то плетение ведет нас в горние обители, егда же поперек совести зло творим, то к злым духам попадаем. Всякий раз, когда девка косу плетет, миропорядок свивает и совестливость в людях пробуждает.
   Илья подивился, с каким глубоким смыслом сплетены женские косы. Если, взирая на косу, в ум приходит вся космогония, то коса лучше книг учит нравственности и добропорядочности.
   Так, по крупицам, собирал Илья преданья и верования хранителей сна Святогора на протяжении десяти дней.
Конференция в Киевской Лавре
   Пришло время конференции, второпях созванной архимандритом Пантелеимоном.
   Из Москвы приехал Петр Львович Крупицын с сенсационном докладом о холме Святогора.
   Михаил Дмитриевич Проценко подготовил тему «Предания об Илье Муромце».
   Инок Илья, вызванный из пещер прочесть доклад, решил подготовить про богов Древней Руси, основываясь на фольклоре Украины.
   Привезли интересные доклады и другие представители не знающего границ научного мира. Даже Ядранка пришла на конференцию и, сидя рядом с Третьяком, помогала ему понять неизвестные выражения.
   Первый день прошел в бурных дебатах. Как только Петр Львович рассказал, что холм Святогора, упоминаемый в летописях, может находится где-то под Киевом, большинство ученых высказались против.
   – А как же упоминание в былине горы Елеонской?– Возразил кто-то.
   – Верно, но в другой былине упомянуты горы Араратские, – парировал московский ученый. – Вы не находите, что народная фантазия поместила Святогора, согласно его имени на святые горы. В Киевской Руси святыми горами были печоры, где подвизались отшельники. В Тбилиси, как вы знаете, тоже есть Мта-Цминда, святая гора. И, вероятно, в любом царстве мы отыщем гору с таким названием. Однако для человека в средние века самыми почитаемыми были горы Араратские, место, где пристал ковчег Ноя, Голгофа и Елеон. И вот, наши сказители, пересказывающие былины, перенесли Святогора на эти, значимые для христианского мира святые места.
   – Но погодите, – возражал ученый из Новгорода. – Вспомните былину о встрече Святогора с Ильей Муромцем, там ясно говорится, что находились они в горах.
   – Верно, но там так же Святогор описан как витязь, выше леса, который усадил Илью Муромца в карман. Мы имеем дело с гиперболизацией, и раз она используется в описании богатыря, не исключено, что она же проявляется в описании ландшафта.
   Ученый из Польши поддержал довод Петра Львовича.
   – Обратитесь к арийскому эпосу Махабхарата. Там мы встречаемся с постоянным преувеличением силы героев: мощь тысячи слонов, палица, сотрясающая землю. Все это вписывается в русло единой традиции.
   На этом спор приутих, и ученые выслушали следующий доклад.
   Речь шла о многоликости образа Ильи Муромца, соединившего в былине несколько исторических личностей. И первым среди всех исторических муромцов был богатырь Илья Муравленин, как он упомянут во многих скандинавских и германских источниках. Архивариус привел самые значительные выдержки из европейского фольклора и трудов путешественников. В конце доклада Михаил Дмитриевич высказал предположение, что Илья Муравленин связан с Полоцком. Белорусский ученый обещал проверить эту информацию.
   После окончания слушания, во время фуршета, собрались, наконец, вместе инок Илья, архивариус, Петр Львович и, представленный всем им Третьяк. Кулуарные обсуждения находки инока Ильи решено было не выносить на суд конференции. Рассказ архивариуса о спящих на окраинах Киевской Руси былинных богатырях настолько заинтересовал Петра Львовича, что он пообещал сразу по возвращении в Россию посетить Новгород и Ростов.
   Вечером для всех участников конференции пел казачий хор.
   «А мы нищая братия, мы убогия вси люди».
   Третьяк всем своим существом выражал восторг от услышанного пения.
   – Велелепота, – повторял он сидевшей рядом Ядранке.
   «Как ходил же грешный человечек
   Да по белому-то свету.
   Приступили ко грешну человеку
   Якож добрыя-то люди…»
   Эти и другие духовные стихи русского средневековья услышали участники конференции. Под конец седовласый артист с рубахой до пола, как у Третьяка, под переливы гуслей исполнил былину о битве Ильи Муромца со змеем.
   – А у нас сказывают, яко не токмо со змеем бился Илья, но и освободил девицу из заточения.
   – У нас женщин обычно Кащей Бессмертный крадет, – ухмыльнулся археолог из Новгорода.
   И еще несколько часов историки обсуждали единые индоевропейские корни рассказов о битве со змеем и освобождении красавицы.
   – Рамаяна в индийской традиции, где Рама освобождает Ситу из плена на Ланке, – напомнил один.
   – Персей с Медузой горгоной, упомянутые в Одиссее, – подхватил другой.
   – Ах, как жаль, что не сохранились письменные записи русского эпоса.
   И тут вопрос ушел к славянской письменности, и, как обычно, запнулся на Кирилле и Мефодии, глаголице или кириллице.
   Инок Илья обратился к Третьяку:
   – Ведомо ти про глаголицу? – Спросил он.
   – Вся, глаголемая нами, сие есть глаголица, – ответил он.
   Выходило, что глаголица – это устная речь. И как таковая, она, конечно, была прежде Кирилла и Мефодия и составленной ими азбуки.
   – А письмена как же? – Спросил инок.
   – Егда народ жив, то глаголемое не нуждается в записи, понеже память народная хранит сказания лучше книги.
   Была ли или нет на Руси письменность до алфавита кириллицы, так и осталось неразгаданной загадкой истории.
   – Если косу плетут, погружаясь в космогонию, то и орнамент на рубахе вышивают, и узор на горшке рисуют тоже с глубоким смыслом. И выходит, что есть у народа письменность или нет, он не становится от этого богаче или беднее.
   – Беднее становимся мы, историки, не имея эпоса тысячелетней давности, – как бы вторя мыслям инока Ильи сказал Михаил Дмитриевич.
   Конференция закончилась, ученые обменялись адресами и обещали держать друг друга в курсе новых находок.
   Третьяку пришло время возвращаться в поселение, а иноку Илье продолжать выполнять наложенные на него обязанности секретаря. Поселенцам передали муки, орехов и леденцов для деток. И жизнь вернулась вроде бы в свое обычное русло.
Часть вторая. Сторожа Русской земли
Ростовский богатырь
   Сразу после возвращения с конференции Петр Львович решил поехать в Ростов Великий. Автобус шел от ВДНХ около четырех часов. За это время Петр Львович перерыл все интернет справочники по Ростову, но ничего, как-либо связанного с богатырями не нашел. В былине «Алеша Попович и Тугарин» говорится, что он «сын попа Леонтия Ростовского». И при этом современник Добрыни Никитича, ведь одна из былин упоминает, как Алеша Попович пытался хитростью женится на его жене. Просмотрев все имеющиеся упоминания об Алеше Поповиче, Петр Львович решил первым делом пойти в Ростовский Кремль. Музейная территория с постоянными экспозициями, из которых он решил посетить Кладовую палату, где представлена археологическая коллекция. Бродя среди каменных глыб и черепков, Петр Львович искал хоть какую зацепку. Наконец, устав от поисков, он вышел на улицу и сел на лавку. Напротив стоял сувенирный ларек. Глаза ученого проскользнули по стеклу витрины, потом еще раз, и остановились на деревянных резных ложках.
   – Здравствуйте, – подошел Петр Львович к продавщице. – Кто такие красивые ложки вырезает?
   Продавщица припомнила, что ложки иногда заносит старик, но где его искать, не знает. – Вроде сторожем при храме работает. А, погодите-ка, вот его телефон у меня лежит.
   Женщина перелистнула страницу и продиктовала историку номер.
   Петр Львович набрал. В трубке раздался старческий, но достаточно бодрый голос.
   – Слушаю. Да, Ложки хотите купить? Ну, подходите к Космодемьянской церкви.
   Историк нашел на карте храм, выстроенный прямо около озера, немного севернее Кремля. Однокупольная церковь XVIII века, соединенная с трапезной и колокольней. Упомянут прежде на этом месте бывший монастырь, от которого ничего не сохранилось. Петр Львович вошел в храм и тотчас увидел сторожа.
   – Здравствуйте. Понравились Ваши ложки. Видел такие же в Киеве, их вырезают хранители сна Святогора. А я вот, историк. Исследую русские былины, и решил к Вам заглянуть.
   – Что ж, коли зашли, то милости просим. Вы, верно, ищете Алешу Поповича, – спросил старик, и ученый кивнул. Хорошо, что они не ходили вокруг да около, а прямиком сказали, как оно есть.
   Сторож повел Петра Львовича за собой. Сначала за дверь подсобки, потом вниз по лестнице, и вот они уже под храмом в каменном, с низкими потолками помещение. «Верно, что в храмах хранили купцы сбережения, и священство святыни. Значит, большинство из них должно иметь такие тайные проходы и подклеты», размышлял историк.
   Они шли все дальше. Мимо ризницы и кладовых, и там, в самом отдаленном углу задрапированный ковром был еще один узкий лаз.
   – Добро пожаловать к Алеше Поповичу, – пригласил сторож.
   Нагнувшись, они вошли в маленькую, вырытую в толще земли комнатку, где на помосте лежал богатырь. Медленно вздымались плечи от его могучего дыхания.
   – И давно вы храните сон витязя? – Спросил Петр Львович.
   – Дед мой был хранителем и меня подрядил при церкви работать да охранять от любопытных глаз сон богатыря. При советской власти это проще было, храм стоял заброшенным, и мне всего-то, что требовалось, чтобы мальчишки не нашли подклет и не жгли костры на колокольне. У нас тут рядом огород, и мне это легко удавалось. А когда церковь отреставрировали да открыли, пришлось прятать ход от любопытных матушек и притворяться суровым и нелюдимым.
   – Что ж, спасибо, что доверили мне вашу тайну. Мне остается отыскать Добрыню, и Илью, тогда все богатыри будут найдены.
   – Далеко не все. Тридцать три богатыря упоминает Пушкин, пересказывавший сказки своей бабушки. А мне дед говаривал о сорока витязях, спящих на Русской земле.
   У Петра Львовича, казалось, волосы зашевелились от мысленной работы. Про четырех было хоть что-то известно, но сорок он никогда не найдет. Поблагодарив сторожа, ученый вернулся в Москву.
Добрыня Новгородский
   В Новгород Петр Ильич сам не поехал, а связался с археологами, раскопавшими берестяные грамоты и доказавшим когда-то историкам, что горожане Киевской Руси были поголовно грамотными. Писали не только серьезные послания, но на клочках бересты просили принести птицу, приглашали в гости и назначали свиданья. Находились даже ругательные послания, как и прямые оскорбления на стенах новгородских соборов. «Кузьма порося» в Софии Киевской стал самым известным образчиком такой бытовой писанины. Вряд ли строитель или церковнослужитель, или уважаемый боярин нанес бы подобную надпись на стену Святой Софии. А значит, грамотность была доступна многим на Руси. И вот теперь, Петр Львович просил исследователей новгородских грамот найти упоминания Добрыни.
   Ответ пришел скоро. С историческим Добрыней, дядей великого князя Владимира, связывало урочище Перынь, где по приказу князя и усилиями Добрыни было установлено капище Перуна. В середине прошлого века проводились раскопки и были найдены деревянные чурки и три круглых площадки с кострищами. Как известно, через восемь лет Добрыня ниспроверг Перуна и крестил новгородцев. В новгородских же берестяных грамотах имя Добрыня встречается часто, как распространенное нецерковное имя на Руси. В то время в крещении давалось христианское имя, которое сохранялось тайно, а в общении использовалось славянское имя.
   Петр Ильич решил ознакомиться с отчетами о новгородских раскопках и заказал в архиве все подходящие документы. На изучение этого материала ушло несколько дней, но ни о каких хранителях, нахождении Добрыни, или чего-то хоть издали связанного с великим богатырем речи не было. Еще запутанней, казалось, было найти остальных богатырей. Историк обратился к упоминаниям об Арине Родионовне. Крепостная крестьянка, она стала няней сестры Пушкина, а затем и его самого. В годы ссылки в селе Михайловском, когда поэту было 25 лет, он сблизился с няней, записывая ее сказки и былины. Под влиянием рассказов и песен Арины Родионовны были написаны сказки Пушкина. «Ты, детскую качая колыбель, Мой юный слух напевами пленила», – нашел обращенные к няне строки Петр Ильич. Что такое знала крепостная Арина из русского фольклора, что вдохновило Пушкина написать строки о лукоморье, коте-Баюне и тридцати трех богатырях «и с ними дядька Черномор». В детстве казалось, что это просто какой-то смуглый дядька. Но теперь, поразмыслив, историк решил, что тут не «черномазый», а именно черномор, в вступлении к «Руслану и Людмиле» дядька их морской. Черное море на Руси называли Русским морем, а Тмутараканское княжество, упоминаемое в летописях и «Слове о полку Игореве», располагалось на Таманском полуострове и в восточном Крыму. Следовательно, отыскивать «дядьку морского» нужно было где-то на Черноморским побережье.
Тьмутаракань
   Раскидав все дела, Петр Ильич взял билет в Крым. Отвоеванное у хазар Тмутараканское княжество получило и тюркское название, Тумен-Тархан. Но, в русской речь заковыристое слово ассимилировалось, и вышло, что летел Петр Ильич к «тьме тараканов». Сходя с трапа, он ощутил касание знойного воздуха, но теплый ветер с ароматом моря и медвяных трав словно придавал сил и вдохновлял надеждой. Упомянутые в «Слове о полку Игореве» города, Сурож и Тьмутаракань ему предстояло посетить. Но начало пути историк решил положить в Корсуне, греческом городе, где по преданию принял крещение великий князь Владимир. Маршрутка за пару часов домчала от аэропорта Симферополя до города-героя, города его бурной молодости и археологических практик, славного Севастополя. От автовокзала на троллейбусе, и через каких-то двадцать минут он уже идет по Древней улице к раскопкам Херсонеса. Музейщики, как и всегда, узнают своих невооруженным взглядом, усаживают пить чай и расспрашивают о научной жизни в Москве. Петру Львовичу дают ключ от домика, где живут приезжающие на практику студенты-археологи. Он также просит позволения поработать в библиотеке Херсонесского музея, и на несколько дней погружается в византийские древности. Устав к вечеру от книг, он выходит к обрыву, где море подмыло берег и ведет свою археологическую деятельность, обнажая с каждым годом все новые пласты древнего города.
   «Там о заре прихлынут волны
   На брег песчаный и пустой,
   И тридцать витязей прекрасных
   Чредой из вод выходят ясных,
   И с ними дядька их морской…»
   Читает вслух под шум набегающих волн ученый. Потом сбрасывает брюки и входит в теплые, пенистые струи Понта Эвксинского.
   Где ж этот дядька морской?
   После продолжительного купания Петр Ильич отправился в город перекусить. Он заказал кофе и долго сидел за столиком, наблюдая вполглаза новости. И, поскольку в кафе был интернет, то он просмотрел почту, и с радостью обнаружил письмо белорусского ученого. Проверив источники, белорус приводил многочисленные курганные захоронения Полоцкой и Смоленской земель, единой культуры племени кривичей, упоминаемого в «Повести временных лет». Само название «кривичи», оказалось, сохранилось в латышском языке со значением «русский». Полоцкий историк Дук, основываясь на исследованиях документов, археологии и логике городского строительства, предположил расположение на территории современного Полоцка курганных захоронений, которые были уничтожены в процессе разрастания города и строительства аэродрома в период Первой Мировой войны.
   Из письма Петр Львович понял, что на территории Полоцка курганы, если и были, то не сохранились, но их много в окрестностях города, и в каком из них спит Илья Муравленин, одному Богу известно.
   Размышления ученого прервал голос диктора:
   «Разыскиваются четыре девушки, пропавшие из поезда Москва-Белград на территории Украины». Экран показывал портреты совсем молоденьких студенток, плачущих мам и свидетелей их посадки в поезд. И тут, среди мелькавших лиц историк разглядел знакомое. Это была Ядранка, на заднем плане фото, снятой девушками в поезде.
Часть третья. Затянувшееся путешествие
Знакомство в поезде
   Ксеня и Таня вместе учились в школе, вместе поступили на филфак МГУ и выбрали специализацию на кафедре славянской филологии. Ксеня решила писать диплом о сербском эпосе, посвященном князю Лазарю. И поэтому ей не терпелось воочию увидеть Косово поле, Йошаницу и Крушевцу и все то, что осталось со времен легендарного правителя Сербии. Таня занималась украинской литературой и влиянием фольклора на ее формирование. Она знала множество колядок, исполняя их с той же залихвацкой удалью, словно сама была откуда-то с Карпат. Лето они решили провести в Сербии и объехать все те древности, которые хранила эта добрая земля. В поезде они оказались рядом с купе, где ехали тоже две девушки-подруги, Маша и Кира. Маша собиралась выйти замуж за юношу из Черногории и ехала познакомиться с родителями жениха, захватив в группу поддержки Киру. Уже за первые несколько часов купейных разговоров девушки настолько сдружились, что решили вместе посетить Черногорию и Косово. На крупных остановках они бегали покупать фрукты у местных жителей и мороженое. Когда поезд стоял в Киеве, в их вагон подсела Ядранка. Слыша за стенкой веселые разговоры и смех, она, наконец, решила познакомится с попутчицами. Ядранка рассказала, что побывала на конференции в Киеве, посвященной былинным богатырям. Во Львове поезд стоял около получаса, и девушки вышли на привокзальную площадь. Перебросившись несколькими фразами, они услышали презрительное «москалики» в свой адрес, но не обратили внимания. Все ларьки и даже буфет закрывались, как по мановению волшебной палочки, стоило им только подойти. Наконец, они увидели продуктовый магазин на другой стороне площади и побежали туда. Продавщица, заметив веселых русских девушек, перестала отпускать товар и завела долгую беседу с предыдущей покупательницей. До отхода поезда оставалось пять минут, когда девушки решили, оставив выбранные покупки на прилавке, бежать к поезду. И так вышло, что поезд ушел. Уехали все их вещи, остался телефон и кошелек в руках. Тогда они решили ловить попутку до следующей станции, «Стрый» значилось в схеме движения поезда, через полтора часа после Львова. На привокзальной площади стоял микроавтобус с усатым улыбающимся водителем за рулем. К нему-то все пятеро и погрузились. Водитель завел мотор и помчал по городу, и дальше, разогнавшись при выезде. Девушки любовались видом из окна, обмениваясь впечатлениями. Водитель говорил по телефону. И тут Таня расслышала слова: «де сховати». Не показывая своего испуга, она пробовала глазами предупредить подруг об опасности. Но никто, словно, не замечал ее. «Остановите на секунду, мне в туалет нужно», – обратилась она к водителю. «Не можна», – сказал тот, – «зараз приидемо».
   Девушки переглянулись. Испуг Тани ощутила Ядранка, и, недолго думая, отправила смс по единственному известному ей телефону на Украине, к архивариусу Михаилу Дмитриевичу. «пронађите нас» (найдите нас). Она прикрепила фото из окна и самой машины с попутчицами. В этот момент машина свернула с шоссе на проселочную дорогу и вскоре подъехала к особняку. Из дверей вышли двое мужчин с дубинками. «Гаманци, телефони», – скомандовал водитель.
   – Что за гаманцы? – Спросила Маша.
   – Кошельки, – перевела Таня. Испуг прошел, теперь она одна была носителем языка своих похитителей, и от того, как она поведет беседу, зависело их будущее.
В заточении
   Девушек спустили в подвал и заперли на засов.
   – Что от нас хотят? – Переспрашивали они, недоумевая.
   Ответ не замедлил прийти.
   «Кохайтеся, чорнобриві, та не з москалями, Бо москалі – лихі люде, роблять лихо з вами». Слова Тараса Шевченко были помещены под стекло в резной рамочке на стене подвала.
   – Так они шовинисты. Мы для них москали, подлюди, а они, соответственно, все супергерои, – прокомментировала Таня.
   – Смешно, право, у меня бабушка с Украины, значит, я на треть украинка, – заявила Кира.
   – Ты родилась и живешь в России, следовательно, ты продалась москалям. Но вот Ядранка вообще из Сербии. Можно попросить хоть ее освободить, – сказала Таня и вопросительно посмотрела на сербку.
   Ксеня перевела предложение Ядранке и получила резкий отпор.
   – Она говорит, что не может оставить своих сестер в беде, что во всех нас славянская кровь и только держась вместе мы сможем тут выжить и дождаться освобождения. И, кстати, что она из машины отправила смс с просьбой помочь в Киев. – Ксеня обрадованно обняла сербку, закончив переводить ее речь.
   Наконец, спустился мнимый таксист с флягой воды и ведром для «нужды».
   – Що ви хочете від нас, – с «западенским» говором сказала Таня.
   – Добре говориш, будеш перекладати, – заявил усатый бандит. Он долго что-то говорил Тане, и с каждой новой фразой лицо девушки исполнялось негодования и горечи. Собравшись с духом, она сказала:
   – Мы теперь в рабстве. Завтра у них собирается компания и мы будем ходячими статуями. Спорить и возмущаться бесполезно, иначе нас просто…, – у Тани подкатил комок к горлу, и она не смогла закончить фразу.
   Вечером девушкам принесли белые полупрозрачные туники и тональный грим цвета слоновой кости. Таня выторговала возможность посещать нормальный туалет и мыться в душе. Наутро к ним спустилась женщина стилист, уложила волосы и сделала макияж. Под толстым слоем грима они и вправду теперь походили на статуи. Их задачей было стоять не шелохнувшись при входе, чтобы приходящие гости приняли их за изваяния. Одевая платье из тонкого шелка, которое почти не драпировало тело, а скорее подчеркивало все выпуклости и изгибы фигуры, Ядранка заявила остальным, что весь интернет кишит фотографиями знаменитостей в разного рода прозрачных и откровенных нарядах, женщины платят баснословные деньги, чтобы пройти по красной дорожке в бессовестном платье и продемонстрировать фотографам свои нескрываемые формы. Эти слова немного развеселили новообращенных муз, и они, следуя одна за другой, грациозно вышли из подвала к главному входу.
   – Будем держаться вместе, если кто-то посмеет нас пальцем тронуть, поднимем крики и станем до смерти защищаться. Лучше погибнуть, чем позволить этим мерзавцам унизить нас, – решительно заявила Маша.
   На мраморных ступенях выстроились одна за другой пять изумительных статуй в шелковых струящихся туниках. Начали подъезжать гости: мужчины в смокингах в сопровождении сильно накрашенных женщин, они выходили из машин и чопорно поднимались по лестнице. Через час все гости собрались, и девушкам разрешили сойти с лестницы и посидеть в парке. Охрана и глухой забор делали немыслимым побег из этого чудовищного заточения. Начали спускаться в парк покурить мужчины в смокингах. Музам в срочном порядке сказали встать вокруг фонтана.
   – Словно девушки у фонтана дружбы народов, – прокомментировала Кира, принимая позу грузинки с кистью винограда в руке.
   – Це ж москалихи, – сказал один из гостей и, подойдя, затушил сигарету о руку Киры. Киры продолжала стоять, не моргая и не одергивая руки. «Я грузинка из фонтана Дружбы народов», – повторяла она мысленно, сделав каменное лицо. Выдержка Киры позабавила гостя. Он подозвал остальных, и они поочередно начали тушить свои сигареты о замерших в торжественных позах живых статуях. У Ядранки наворачивались слезы на глаза от боли. Но она тоже не одергивала руки. «Где ж те легендарные защитники земли русской, богатыри, кто нас спасет», —восклицала она про себя, пересиливая боль.
   – Десерт, – объявил швейцар, и гости повернули к дому.
   В этот момент девушки ощутили слабый толчок земли. Их работа на сегодня закончилась, и они побежали в свое убежище, подвал, заперев его на всякий случай изнутри.
Сотрясение Земли Русской
   Толчок земли зафиксировали сейсмологи России, Беларуси и Украины, что было удивительно само по себе. Еще загадочнее было то, что землетрясение ощутили в районе Косово в Сербии.
   Когда Маша и Кира в положенное им время не приехали в Белград, где их с цветами ждал Драган и его родители, то кровь в черногорском храбреце закипела, и он вознамерился сам ехать на Украину, чтобы искать пропавшую невесту. Когда его мама стала отговаривать, уверив, что девушек ищет полиция, и что антироссийские настроения на Западной Украине небезопасны для самого Драгана, выбравшего себе русскую невесту, то он ответил сербской поговоркой: «нас и руса триста милиона (нас и русских триста миллионов)» и прямо с вокзала на машине родителей поехал к украинской границе.
   В то же время из Киева в сторону Львова отправился Михаил Дмитриевич, пообещав держать в курсе всего происходящего архимандрита Пантелеимона.
   Одновременно с этим инок Илья пошел известным ему путем к Зверинецкие пещеры, чтобы расспросить Третьяка обо всем, что касалось Ядранки. Когда он подходил к пещерам, то почувствовал слабое землетрясение, и ускорил шаг, опасаясь, как бы не засыпало известный ему проход. Он с трудом пробрался через осыпавшийся известняк и вышел к поселению. Никто его не встречал, все хранители окружили помост Святогора. Инок Илья протиснулся вперед. Святогор не спал: он сидел на помосте, протирая глаза и беседуя с Дунаем.
   – Содрогнулася Земля Русская от скверны братоубийственной. Пойду возбужу братий моих и вкупе вернем мы правду на землю-матушку, – заключил, встав на богатырские ноги, Святогор.
   Миссия хранителей сна Святогора была выполнена, и теперь все они могли подниматься на свет Божий. Девки побежали укладывать платья да рукоделие, а Третьяк услышал рассказ инока Ильи о пропаже Ядранки.
   В то же время, Петру Львовичу позвонил старик-сторож из Ростова.
   – Проснулся-то Алеша, – проговорил он. – На подвиги ратные рвется. Сейчас ему щи варю, а там не знаю, чем удержать.
   – Будем на связи, – коротко сказал Петр Львович и тотчас перезвонил в Новгород. Археологи рассказали об обрушении на Перыни.
   – Я и не сомневался, – сказал им историк, – ничему не удивляйтесь, но идите и ищите там статного мужчину, Добрыней зовут. Окажите ему гостеприимство, он наверняка голоден.
   С аналогичной просьбой обратился Петр Львович в Полоцкий исторический музей. Ехать куда-то сейчас уже смысла не было, оставалось сидеть на берегу Черного моря и перелистывать новости в интернете.
   А вот и оно: отдыхающие засняли странного купальщика с длинной бородой, вышедшего из воды на пляже города Судак. А вот и «селфи с придурковатым стариком», девица в бикини скалила зубы рядом с возмущенно на нее смотрящим человеком. Нет, не старик, не старше самого Петра Львовича, но борода была ниже пояса, с вплетавшимися в нее водорослями.
   Петр Львович отыскал в поисковике телефон историко-культурного заповедника Сурож.
   – Алло, здравствуйте, я доктор исторических наук из Москвы, прошу вас помочь найти моего коллегу, вероятно у него провал в памяти, он поехал посмотреть ваш город и был найден невменяемым на
   пляже. Да, спасибо, выезжаю к вам. – Петр Львович сел на такси, поджидавшего гостей Херсонеса и на радость водителю произнес: – До Судака довезешь?
   Девица на пляже продолжала выкладывать фотки с бородатым пловцом, набирая лайки за свой купальник и американскую улыбку. Старик присел на землю, потом вновь посмотрел на крутящуюся около него девушку с маленькой вспыхивающей периодически коробочкой, которую та не выпускала из рук, постоянно разглядывая. Наконец, терпение незнакомца лопнуло. Отодрав большой лоскут от своей до пола доходящей рубахи, он протянул ткань и сказал: – На-ка, девка, срамоту прикрой.
   Петр Львович все мчал по чудесной крымской дороге вдоль берега Черного моря, мимо Балаклавы, предположительно упомянутой в Одиссее, мимо храма-маяка на Форосе, и дальше. Проезжая поворот на Курпаты, Петр Львович вспомнил о ростовском богатыре Коловрате. Он отыскал в интернете новости Рязани и обрадованно воскликнул.
   – Проснулся, дорогой.
   – Кто проснулся? – Удивился таксист.
   – Да, Евпатий.
   Таксист решил не уточнять.
   Ливадия, Массандра, Никита. Петр Львович припомянул еще одного богатыря киевского цикла, Никиту Кожемяка. «А этот где почивал?», —размышлял ученый. Так и ехали они до самого Судака, где музейщики отпаивали чаем с печеньем странного бородатого мужика, говорившего на былинном языке.
   – Вы, наверное, былины собираете? – Поинтересовалась одна сотрудница.
   – Ведомы мне многия сказания Русской земли, – ответствовал былинный бородач. И вдруг начал нараспев читать зычным голосам такие строки:
   «Это не два зверя собиралися,
   Не два лютые собегалися,
   Это Кривда с Правдой соходшшся,
   Промежду собой бились-дралися,
   Кривда Правду одолети хощет.
   Правда Кривду переспорила.
   Правда пошла на небеса
   К самому Христу, Царю Небесному;
   А Кривда пошла у нас вся по всей земле,
   По всей земле по свет-русской,
   По всему народу христианскому.
   От Кривды земля восколебалася,
   От того народ весь возмущается;
   От Кривды стал есть народ неправильный,
   Неправильный стал есть, злопамятный:
   Они друг друга обманути хотят,
   Друг друга поести хотят.»
   Строки из Голубиной книги разливались по всему древнему Сурожу, и на них, словно на мед, и привели ноги запыхавшегося Петра Львовича.
   – Ну, здоров буди. Како величают тя, дядько морской?
   – Аз емь Добролюб, – отвечал с поклоном бородатый сказитель.
   – Проснулися братья твои по всей Русской Земли, что им прикажеши?
   – Настала пора нам правду отыскати да кривду изгнати. Оттого трясет Землю Матушку, понеже Кривда пересилила.
   – Ты про пленниц? – Вспомнил Петр Львович о пропаже из поезда девушек.
   – Ведомо мне про плененных девиц, не от супостат, а от своих, кровных братиев. Много горя бывало на Земли нашей: враг ее топтал, мор и голод мучили, но неслыханное дело, яко брат брата возненавидел есть и гибель ему замышляет.
   – Так как же с девицами нашими быти? – Опять спросил историк.
   – О сем не печалься, сие дело и один Никита справити сумеет. А нам время пришло кривду гнати.
   Никита Кожемяка
   Михаил Дмитриевич ехал на поезде в сторону Львова. Там последний раз видели девушек, и он, имея фотографии, присланные Ядранкой, мог хоть что-то разузнать. Поезд отходил от станции Житомира и не успел еще разогнаться, как резко затормозил.
   – Человек на путях, – пробежала по вагону проводница. Михаил Дмитриевич вышел покурить и посмотреть. На рельсах, растопырив ноги и сложив руки на груди стоял парень: льняные вьющиеся волосы, рубаха вышиванка, штаны да лапти.
   «Житомир проехали, город, существовавший с VIII века до того времени, когда его разрушили монголо-татары. Кто ж из богатырей мог тут почивать?», утвердившись в своем выводе, Михаил Дмитриевич подошел к упрямому богатырю, преградившему движение поезда, и произнес:
   – Здрав буди, Никито, прозванный Кожемякою.
   – Почем знаеши мя? – Спросил богатырь.
   – Да то молва людская донесла, – ответил ученый. – Небось и ты во Львов направляешися?
   – Не вем город, вем только, яко паки на Руси дев от змиев спасати надобно.
   – Ну и я туда же. Значит, нам по пути.
   Михаил Дмитриевич извинился за богатыря, объяснив, что это его брат не успел на поезд. Он даже заплатил штраф с большими чаевыми, чтобы загладить дело.
   – Како ведаеши, где сей змий ныне прячется? – Спросил ученый.
   – Сие дар особый имам, – ответил богатырь, – сердцем чую.
   Они сошли во Львове. У вокзала бегал взбудораженный Драган, расспрашивая продавщиц и зевак о девушках. Михаил Дмитриевич подошел к нему и показал фотографии Ядранки. Драган обнял ученого, потом Никиту Кожемяку, и расцеловал их, как принято у сербов, в щеки.
   – Вот, по всему видати, наш людин еси, – сказал Никита. – Ты мне руку тянеши, словно милостыню просиши, а сей брат якоже друга лобызает.
   Михаил Дмитриевич не стал рассказывать, что за время, пока богатырь спал, опошлились и братское целование, и мужская дружба и любовь в целом. Осталось одно скудное касание на вытянутой руке.
   Все трое сели в машину, и по указаниям Никиты доехали до особняка, где томились пленницы.
   Никита вышел из машины и снял стальные ворота с петель. Охранники спустили на непрошенных гостей овчарку. Никита схватил пса за холку и выдрал кусок шкуры с мясом. Пес, завывая как ошпаренный, убежал в кусты. Никита шел к главному входу с мраморной лестницей, круша по пути все, что попадалось под руку. У первой же ступени он выломал огромный кусок мрамора и запустил в дверь. Охранники, ошеломленные от такого напора, стояли с открытыми ртами и даже не пытались сопротивляться.
   – Маша, – закричал Драган.
   – Драган, – раздался девичий крик.
   Юноша побежал на голос и с разбегу снес дверь подвала, представ перед завороженными девушками сказочным принцем.
   – Драган, – бросилась ему в объятья Маша.
   Следом вошли Никита и Михаил Дмитриевич. Ядранка подбежала к ученому, воскликнув: «Слава Богу, пронашли».
   Сзади появился усатый водитель, привезший девушек в заточение.
   – Я – киевский ученый с мировым именем, – сказал специально на русском языке Михаил Дмитриевич. – Если со мной или моими друзьями что-то случится, то украинские власти тут камня на камне не оставят.
   – Простите, извините, – засуетился усатый бандит, пропуская их всех к выходу.
   Михаил Дмитриевич вызвал полицию и усадил девушек в машину Драгана. С сербскими номерами, они беспрепятственно пересекли границу и насладились гостеприимством семьи Драгана и его многочисленных родственников. В каждом городе, куда бы ни приехали девушки, их встречали радушно и тепло. Везде отыскивались друзья, друзья друзей или просто добрые люди, готовые их сопровождать и угощать.
   А Михаил Дмитриевич вернулся с Никитой в Киев. Им еще многое предстояло совершить для торжества правды на земле-матушке.
   Конец.