Потеряшка ч. 2, 16

 Не успел батя ответить, как входная дверь протяжно, словно тоскливо заныв, скрипнула: то вернулись с прогулки голубчики – братец названный с родимой сестрицею. Гордеи и не узнать вовсе: как же хороша она, когда не кочевряжится-не куксится. Ну, ладноть, хоть здесь можно расслабиться… покамест. Отец засобирался тут куда-то суетно, что-то про меж дела пробурчал и отбыл в неизвестном направлении. И остались мы в горнице троицей: не святой – а так, всяко-разною. Что мне с ними обоими делать прикажете? Эти двое и не замечают сестрёнки, друг дружкой увлечённые донельзя. Вот и хорошо, вот и славненько: могу, значит, быть себе предоставлена. Главное – для меня всё теперь выяснилось… или почти всё. Сейчас надо как-то к новому быту прилаживаться и искать Мунтаря с Громидушкой. Ох, и чего мне вечно самой всё приходится вылаживать? Нет, чтобы кто-то помог в деле нелёгком – ан, нет: только палки в колёса… Лан, колёса – они и есть колёса: где не пройдут – там прокатятся. И потом: всегда ж кривая вывозила, а теперь с родными о ручною – и вовсе не выдаст.
Жаль не сумела отцу рассказать ещё о деталях некоторых… Ничего, думаю, успеется.
А на помощь сестры полагаться ли? Ну, посмотрим – как нынче дело явится: она – явно тут как есть сторона заинтересованная.

Так, суть да дело, к обеду ближее стали стол накрывать вновь с сестрицею: ну, как накрывать? Присматривать, как тут «местные» нас приобслуживают. Я у Гордеи и спрашиваю:

- А скажи-ка мне, доньюшка милая, отчего не в чертогах мы дедовых? Почему не уходим отседова?

Полыхнула тут на меня сестра взором… ласковым, чуть сдержала слово любезное (но я тут – как тут, начеку всегда – налету ответ невысказанный поймала: не твоё, мол, то дело, заблудное). А сама отвечает, эдак заискивающе:

- Погоди, не спеши, сестрёнушка: ведь сама только-только очухалась. Всё поймёшь, когда время пристанет.

Ладно, думаю, молчишь, не хочешь правду молвить – без тебя, таинственной, справимся. И пошла походкой уверенной за Басюлей-братком вверх по лестнице. Взгляд сестринский любящий, ощущая спиной жарким пламенем. Закрыла за собой дверь его комнаты, прислушалась, не слыхать ли шагов Гордеевых.

- Ну, что, дружок? – тихим шепотом интересуюсь: что обо всём этом думаешь?

- А что тут думать, - он в ответ: всё ладно да складно. Родных нашла, себя вспомнила. О чём тебе ещё теперь печалиться?

От такой неожиданной отповеди я аж, опешила:

 - Как же, так, - говорю: Басилевс? А как же братья-то, где наши милые? Аль не тревожишься ты о них?

- А, что, - отвечает: тревожиться? Не мальцы, чай, не сгинут нечаянно. Когда будет нужда – так объявятся.

Понятненько, размысливаю, знать, пока мне браток – не помощничек. Но и… правда некоторая в его словах, нехотя призналась себе, имеется.

- Хорошо, говорю: будь по-твоему (пока что сама не удумаю). Пойдём тогда трапезничать: заждалась нас-поди свет, Гордеюшка.

Подскочил тут Басюля, как ужаленный, поперёд меня к лестнице ломанулся, чуть не зашиб сестрицу любезную.

«Ну, и дела..» - думала я, спускаясь по лестнице и потирая ушибленный локоть: «Она его, что? Околдовала, что ли? Или сам по уши втрескался? Если у них всё по-взаимности: я только «за». А если - иначе? Зачем он ей тогда?». И решила всё ж приглядывать на всякий случай за этой «сладкой» парочкой.

Обед подходил к завершению, когда вернулся отец. Сам довольный – улыбка до ушей. Подмигнул мне загадочно, есть, дескать, о чём потолковать нам с тобой… Я сижу, как уж на сковородке, чую, новости батя принёс добрые да не хочет при всех их озвучивать. Ладноть, потерплю покамест, видать, узнал что-то секретное да важное.

Как завечерялось, предложил мне батюшка прогуляться. Таиться да прятаться не пришлось даже: наших голубков после обеда и след простыл. Вышли мы из дому да… в подпространство тут же и провалились: ой, папа, предупреждать же надо – отвыкла я от этих твоих фокусов.

- Значит так, Дивнушка, - начал заговорчески: что мне намедни удалось прояснить по нашим делам.