Отчий дом. Глава 7

Серафима сидела оглушённая, словно после взрыва. Мир для неё уже не был прежним, а жить дальше было просто необходимо. Она сидела и заворожённо смотрела сквозь лобовое стекло с пассажирского сиденья, не сразу услышав зов Сергея:
— Ты в порядке? Кофе, правда, немного остыл, но я не хотел тебя отвлекать. — Он неуклюже опустился в кресло водителя, держа в обеих руках по тёмному стаканчику. — Как я замёрз… Я не знал, какой ты любишь, и… Сима! Ты здесь?
— Да… Я… Пытаюсь переварить всё, прости. — Серафиму привёл в чувства закравшийся в салон авто холодок, и в нос ударил яркий кофейный аромат.
— Понимаю. Эта новость как вишенка на торте, да?
— Не то слово… — Женщина взяла в руки кофейный стаканчик и сжала его так сильно, что чуть не облилась. — А я ведь догадывалась о том, что между ними что-то есть, женское сердце не проведёшь! Но как же так… Я только начала верить, что он на самом деле покаялся…
— Чувствуешь себя обманутой? — Та быстро кивнула. — Это нормально, это пройдёт. — Немного подумав, он добавил: — Тем более он твой отец, а на ближнего своего не таят обиду.
— У меня так всегда: я столько лет наставляла прихожан и помогала советом, а сама, оказавшись в такой ситуации, растерялась, как маленькая девчонка! Сапожник без сапог… — Серафима горько ухмыльнулась. — Мне хочется посмотреть в глаза отцу, этой Миле и всем, кто участвовал в этом спектакле! — Женщина резко повернула голову в сторону Сергея. — А ты? Ты ведь всё знал! Почему раньше мне не сказал?!
— Так, давай притормозим… — Мужчина принял оборонительную позицию и поставил стаканчик на приборную панель. — Во-первых, как ты себе это представляешь? Какой-то левый мужик, которого ты в глаза не видела, заявляется к тебе в святую обитель и сообщает радостную новость о рождении брата… Не думаю, что твоё отношение к отцу резко поменялось бы! Во-вторых, Григорий бы не оценил моё рвение и откровенность с тобой, он бы вмиг меня уничтожил, а работой, а тем более репутацией, я дорожу. В-третьих, на твоём бы месте я успокоился, здесь нужна холодная голова, а не горячие эмоции, остынь и пей свой кофе.
Серафима, в который раз поймала себя на мысли, что этот самоуверенный мужчина умеет убеждать. Она глотнула тёплого кофе без молока и сахара, поморщилась и откинулась на спинку пассажирского кресла.
— Ты прав, надо успокоиться, иначе я не смогу посмотреть на ситуацию объективно. Просто это так неожиданно… Отец сумел меня удивить. Надо же, каким убедительным артистом он оказался.
— Я, как мужчина, отчасти могу его понять. Обе любимые женщины его покинули, и он остался один в руинах своего падшего Вавилона. Это жестоко ударило по его самолюбию, я же знаю, как он любил всё держать под контролем. И если твоя мать была в его власти, то ты — нет. Вы оказались слишком похожи. И никто не захотел пойти на компромисс. Ты не думай, что между ними с Миланой были сильные чувства. И не думай, что появление наследника в его доме отменило его любовь к тебе. В письме он явно сказал тебе то же самое.
— Ты хороший компаньон. — Серафима чувствовала, как напряжение потихоньку отступает, хотя поверить в прочитанное было ещё сложно, нужно было убедиться во всём. — В любом случае ребёнок ни в чём не виноват. В этом отец прав.
— Что делать будешь?
— Знакомиться с наследником павшего Вавилона.
***
День панихиды по Григорию Петровичу выдался поистине пушкинским. Были и мороз, и солнце, и февраль казался не таким злым и колючим. Серафима искала среди толпы пришедших людей Милу. Она толком так и не успела подготовиться к серьёзному разговору с девушкой. Накануне женщина не смогла сомкнуть глаз: она усердно молилась об отце, о матери, о Константине, лишь бы унять мысли о письме отца. Серафима одновременно злилась на отца и одновременно пыталась оправдать. Оставаться в отчем доме, особенно на ночь, было тяжело. Серафима позволила себе провести эту ночь с Сергеем. Разумеется, в разных комнатах и без доли какого-либо флирта. Ей было спокойно от осознания того, что в квартире она не одна. А с этим мужчиной она начала чувствовать себя уверенней, начала привыкать к нему. Перебирая взором пришедших людей, Серафима то и дело ловила на себе приветливые и сочувствующие взгляды. Друзья и коллеги отца узнавали её, несмотря на строгий, нетипичный для неё образ: чёрное приталенное пальто, платье в пол, тёмно-синий платок, повязанный на голову и спадающий на плечи, из-под которого выбилась пшеничная прядь. Любопытным взглядам было не за что зацепиться: ни узоров на одежде, ни украшений, но её лицо выглядело благородно за счёт молочного оттенка кожи, аккуратного носа, выделенных самой природой изогнутых бровей и глубоко посаженных васильковых глаз. Мороз украсил её щёки румянцем, и от этого она ещё больше походила на типичную славянку, если бы не монгольские скулы отца и пухлые губы матери. Некоторые подходили к Серафиме и после изрядной доли соболезнований говорили о том, что пятнадцать лет, проведённые за границей, её вовсе не испортили, а сделали интересней. Женщина скромно отмалчивалась, не желая раскрывать их с отцом секрет о её монастырской жизни. Пускай хотя бы одну тайну он всё-таки унесёт с собой в могилу. Сергей стоял у ворот храма и наблюдал за входящей толпой, лишь молча кивая. Панихида должна была начаться через считаные минуты.
— Иди в храм, нужно отнести еду на панихидный стол и поговорить со священником. — Сергей аккуратно коснулся её плеча. — Я подежурю у ворот. Мне не впервой.
— Вдруг она вообще не появится? — в глубине души Серафима испытала облегчение, ей хотелось отстоять службу со спокойным и чистым сердцем.
— Григорий, считай, её гражданский муж — никуда она не денется. — он настойчиво, но мягко подтолкнул её к храму. От слова «муж» у Серафимы сжалось сердце, и она нервно сглотнула.
Во время заупокойной службы Серафима стояла, не в силах шелохнуться. Длинная церковная свеча таяла в её руках, пока священник читал ектению об усопшем отце, пока все готовились к песнопению «Со духи праведных». Бессонная ночь давала о себе знать: глаза предательски слипались. Воздух внутри храма становился спёртым, а народ всё пребывал. Среди них могла быть Мила, но Серафиме не хотелось оборачиваться, тем более она была уверена, что от цепких рук Сергея девушке точно не скрыться. От разговора она не уйдёт. Женщина встрепенулась от обжигающего воска, пролившегося ей на ладонь, она быстро пришла в себя и сосредоточилась на службе.
— Тебе нужно выпить кофе, Сима, выглядишь уставшей, — констатировал Сергей, когда женщина вышла из храма.
— Сейчас не до сна, столько дел... Она так и не пришла?
— Она бы не проскочила мимо меня, у меня глаз-алмаз. Я ей позвонил, как только тебя проводил на службу, не стал долго ждать.
— И что она сказала?
— Мишка заболел, она с ним осталась. Сказала, что оставить его не с кем.
— А как же её мать? Она мне говорила про неё, что они вместе живут.
— Милка одна точно живёт! Ну, теперь уже с сыном, но родители её остались в родном городе, не в Москве.
— Вот оно как… — Серафима спрятала замерзающий нос в мягких волнах платка, когда её начала окутывать волна разочарования.
— Она ждёт тебя в гости, — вдруг произнёс Сергей.
— Сегодня?
— Сейчас. Я буду рядом, если нужно. Но сначала — кофе! Тебе нужно взбодриться.
Уже в салоне авто Сергей достал из бардачка полароидную фотографию и вручил Серафиме. Та от неожиданности чуть не выронила кофейный стаканчик.
— Знакомьтесь, Михаил Григорьевич!
С фотографии смотрели детские карие глаза, до боли знакомые. Серафима сразу вспомнила старые фотографии отца из его детства, её сердце словно кольнули чем-то острым. Взгляд остановился на ямочках в уголках губ, опять же как у отца в детстве, скользнул по маленькому носу картошкой, затем по широкому овалу лица. Всё в этом шестилетнем смеющемся мальчике напоминало отца. От Милы были только светло-каштановые, почти медные волосы.
— Ну как, похож? — не отрывая взгляда от дороги, спросил Сергей.
— Я просто глазам не верю… Сходство стопроцентное.
Сергей лишь улыбнулся уголками губ, так как знал ответ.
— Только болеет он часто. Видимо, это психосоматика… Он чувствительный малец.
Мила открыла дверь в одном халате и тапочках, и выглядела она не лучше Серафимы. Женщина впервые увидела девушку такой домашней и растерянной.
— Проходите, Серафима Григорьевна. Я Вас ждала. — При виде хмурого Сергея девушка ещё больше закуталась в халат, словно желая от него спрятаться. — Сергей, подожди нас на кухне, я тебе сделала чай.
Мужчина что-то буркнул и пошёл на аромат свежезаваренного чая. Серафима осталась стоять в коридоре и чувствовала себя неловко, она тоже пыталась спрятаться за пальто, которое держала в руках. Её решимость таяла на глазах.
— Ну что мы стоим в дверях, проходите в зал. — Мила потянулась за пальто.
— Я сама повешу. А… Михаил, он в зале? Я ему не помешаю? Как он себя чувствует?
— Миша в детской, он Вас ждал. Правда, заснул в ожидании. Сегодня с утра была небольшая температура, а в целом ему уже лучше, спасибо.
— Это хорошо, что лучше.
Мила с улыбкой кивнула и опустила глаза, потом дотронулась до волос в туго затянутом пучке. Она явно нервничала.
— Что ж, пойдём в зал. — Серафима решилась пройтись по квартире, в которой скрывалась маленькая копия отца.
В небольшом зале на журнальном столике их уже ждали надутый чайник с двумя стеклянными кружками. Никаких именных чашек, фарфора, камина, высоких потолков и лестниц, квартира выглядела уютно, ухоженно и не так помпезно, как двухуровневая квартира Григория Петровича. Отчасти это порадовало Серафиму, она сразу заняла кресло у окна, которое было освящено мягким солнечным светом. Мила принялась разливать чай. Он дымился и наполнял комнату успокаивающим ароматом чабреца и душицы.
— Извините за то, что не смогла прийти на панихиду…
— Не извиняйся, я всё понимаю, — перебила девушку Серафима и устремила взгляд в окно. — Это квартира твоя, твоей матери? Или моего отца?
Мила растерялась и задела своей кружкой чайник. Тот обиженно звякнул.
— Это квартира съёмная. И я её снимаю одна.
— А где твоя мать? Ты говорила, что живёшь с ней.
— Я Вам солгала, это очевидно. — Мила подняла на неё виноватый взгляд и, не зная, куда деть руки, схватила кружку с чаем. Она обожгла ей руки, и девушка спешно вернула её на место.
— Да, но это была твоя самая невинная ложь из всей.
— Это была ложь во благо, Серафима Григорьевна… — залепетала девушка. — Григорий запретил мне что-либо Вам говорить, понимаете? Он хотел сообщить о Мише, когда встанет на ноги, и… так и не встал. — Мила уронила взгляд под ноги, было слышно, как она медленно сглотнула подошедший к горлу комок. Серафима тоже молчала.
— Мила, — наконец начала женщина, — я не буду спрашивать, как это произошло, я не малое дитя. Нужно решать, как жить дальше с той правдой, которая вскрылась…
Мила только открыла рот, чтобы ответить, но осеклась. Обе женщины резко повернули головы к дверному проёму. Мила тут же обернулась на Серафиму и испуганно всмотрелась в её лицо. Женщина быстро выпрямилась и захлопала глазами, будто ослеплённая. Маленький мальчик в голубоватой пижаме выглядел растерянным и сонным. Начав неуклюже тереть глаза, он то и дело переводил взгляд с Милы на Серафиму, не решаясь вымолвить ни слова. Маленькие пальцы начали что-то нервно теребить.
— Сынок, ты чего проснулся, тебе назначили постельный режим, забыл? — Девушка подскочила к мальчику и, присев на корточки, пощупала его лоб. Тот, в свою очередь, не спускал глаз с Серафимы. — Что нужно сказать, когда зашёл в комнату и увидел гостя?
— Здравствуйте, — вполголоса пролепетал Миша и медленно кивнул женщине.
— Здравствуй, Миша, — дрожащим голосом произнесла Серафима. Чем дольше она всматривалась в мальчика, тем больше находила в нём знакомых черт.
— Вы извините, он услышал голоса в комнате и прибежал к нам. Я его отведу…— Мила выпрямилась и взяла мальчика за руку.
— Если это необходимо, то конечно, а если он чувствует себя лучше, то я вовсе не против его компании. Ты как себя чувствуешь? — Серафима немного подалась вперёд.
— Я выспался и хочу пить. — Миша запрокинул голову и требовательно посмотрел на Милу.
— Я сейчас, сбегаю на кухню за водой. Посидите с ним?
Женщина лишь кивнула, но на неё начали накатывать волнение и трепет. В это время Мила усадила Мишу в своё кресло, и, поджав ноги, тот деловито устроился в нём.
— Давай с тобой познакомимся, меня зовут Серафима. Можно просто Фима. — Мальчик повернул голову в сторону своей собеседницы, и на его лице промелькнула тень недоверия.
— А меня зовут Миша. А я уже видел Вас на фотографиях.
— Правда? А на каких?
— На папиных. — Тут сердце Серафимы гулко застучало. Она на мгновенье замолкла, но потом тихо произнесла:
— Миша, видишь ли, это и мой папа тоже.
Мальчик с любопытством взглянул на Серафиму и скользнул своими большими васильковыми глазами по её лицу.
— Папа мне говорил, что у меня есть старшая сестра! Это… Вы?
— Да, это я. И, Миша, давай на «ты». Я тебе не чужой человек.
Миша, наконец, улыбнулся и кивнул в знак согласия. Детская улыбка была настолько заразительной, что Серафима не удержалась и улыбнулась в ответ. Она почувствовала себя живой, тревога отступила, и ей захотелось узнать поближе этого маленького человека. С каждой минутой Миша отвечал более уверенно и настолько серьёзно, как полагается отвечать мальчику его возраста. С каждой минутой он раскрывался, много жестикулировал, и на его щеках часто появлялись ямочки. Мальчик рассказал про садик, в который не ходил почти две недели из-за болезни, про горькие лекарства, про то, что любит делать и чему уже научился. Интересовался тем, где же была Серафима и почему не навещала его и отца. Женщине приходилось отшучиваться и врать, хотя сердце у неё сжималось. Она угощала мальчика чаем из своей кружки и узнала, что тот очень соскучился по отцу. Мила сберегла его от горькой правды, и Серафима лишь ответила, что ей тоже не хватает Григория Петровича. Она знала, что когда Михаил подрастёт, то обязательно узнает правду об отце, сходит к нему на могилу, почтит его память. Вместе с ней. Она будет рядом. А сейчас, когда встретились две родные души, которых так долго прятали друг от друга, то было счастьем наблюдать за ними со стороны. Что и сделали Мила с Сергеем: они не решились тревожить их разговор. И каждый в этот момент был по-своему счастлив: Серафима и Михаил обрели ещё одного родного человека в мире, Сергей чувствовал успокоение от выполненного долга, а Мила больше не чувствовала себя одинокой в своём горе. Григорий Петрович был бы тоже счастлив наблюдать со стороны за первым знакомством своих детей. Хотя по обыкновению так и происходит: близкие люди после своей кончины не уходят навсегда и не исчезают бесследно. Ещё долго мы чувствуем их незримое присутствие рядом. Это можно сравнить со свечением небесной звезды: мы видим её тёплый мерцающий свет, когда звезда уже потухла. И не было на свете роднее людей, чем Серафима и Михаил…