Сугроб начало

(Все события и персонажи вымышлены и любые совпадения случайны)

      Зима в этом году на Алтае выдалась суровая и снежная, морозы, считай весь январь, стояли за тридцать, а в феврале чуть отпустило, но зато так завьюжило, что иные дома заносило под крышу. Вот и тётка Лукерья, жительница обычного глухого села, вылезая с подветренной стороны из окна, чтобы в очередной раз откопать входную дверь своей избы, подумала: «Скорей бы уж весна, сил совсем нет! Да куда же столько снега то, а как вдруг быстро тает начнёт, так все и поплывем. Вот будет то светопреставление! И за какие такие грехи все это нам?» Эта нежданная мысль о грехах, вдруг напомнила ей о том, как поступила она позапрошлой осенью. К слову сказать, в её голове были большие сомнения в правильности ее поступка и раньше, но сегодня она вновь все отчетливо вспомнила. Ну не смогла она поступить так, как была научена в своей церкви. Это нежданное и обильное наследство, свалившиеся вдруг на неё, совершенно вскружили ей голову, и хотя она уже около трех лет ходила в баптискую церковь и хорошо знала «научение о десятине», отдать десятую часть таких огромных деньжищ в церковную казну, стало для неё, непосильной задачей…



…. Отец Сергий последний раз вошел в алтарь для совершения молитвы литургии. Прислуживал ему в этот раз молодой священник – отец Дмитрий, присланный епископом ему на замену. Всё было так хорошо знакомо отцу Сергию в этом храме. Это он, можно сказать возродил в этом Сибирском городе, обветшалый храм и вернул своими многолетними трудами, интерес горожан к православной вере.  Запах ладана, источаемый из кадильницы отца Дмитрия, который сверх меры усиленно ей размахивал, обволакивал всех прихожан, слушающих последнюю проповедь отца Сергия, и практически у всех повлажнели глаза.
     Здесь были многие, кто пришел к Богу благодаря трудам отца Сергия, и потому всем было жаль расставаться с ним и его семейством, с одной стороны. С другой же стороны, все разумные люди понимали, что решение, которое принял отец Сергий вполне благоразумное. За двадцать пять лет служения в этом городе выросли его дети и разлетелись из родительского гнезда по городам и весям необъятной России, так что к своему семидесятилетию, остались здесь в просторном доме только двое: сам отец Сергий, и его супруга – матушка Авдотья. Да и здоровье его было уже не то, трудно было ему отстаивать многочасовые службы, износились суставы ног, да и желудок уже был прооперирован дважды, сказалось, наверное, многолетнее строгое исполнение всех постов…


…. Павел очнулся рано утром от холода. Дверь дома была настежь открыта, и холодный осенний ветер завывая по волчьи, хозяйничал и здесь, наводя свой особенный беспорядок в давно заброшенном, практически почти в нежилом доме.
      Голова с похмелья гудела непрестанным звоном и очень хотелось чего-нибудь испить, лучше конечно самогонки, ну или хотя бы рассола на худой конец. Вот уже неделю они «гудели», отмечая какое-то событие.
- Так, а какой праздник то мы празднуем? – обратился он к одному из своих друзей собутыльников, который тоже пробудился от сна, встав на карачки с пола, не в силах подняться во весь рост от слабости.
- Та, я не знаю, а мне по…. Какая разница? Есть чё испить? – его блуждающий взгляд остановился на лице Павла.
- Щас посмотрю, - ответил тот, озираясь вокруг на тот разгром, который был устроен ими вчера, в надежде отыскать хоть капельку «живительной влаги» во всех фунфыриках и пузырях.
- Нет ничего, а чего это Федька дрыхнет, ну-ка толкни его, может быть он втихую где-нибудь что-то и заныкал.
   Васька всё так же на карачках пополз к дивану, где лежал на животе Федька, вывернув как –то неестественно из-под себя свою руку.
- Эй, Федька, очнись, где пузырь, который тебе вчера Глашка принесла вечером?
Он стал теребить друга, но вдруг лицо его изменилось, и он, вскочив на ноги, заорал:
- Пашка, а Федька то, того …– представился!
- Куда представился?  - не понял Павел.
- Куда, куда, в царство это …небесное!
- Какое царство…, ты что совсем офонарел? Буди его тебе говорю!
- Сам буди, он уже мертвяк, посмотри весь холодный…
Павел обернулся и подошел к дивану, на котором лежал Федор. Васька продолжал орать:
- Ой, чё теперь будет!? Пришьют нам статью и на зону отправят! У меня же судимость, кто поверит, что он сам сковырнулся? Надо что-то делать, а Паш?
- Да почему сразу на зону? Разберутся там…
- Дурак ты Пашка! Кто разбираться то будет? Наш участковый? Да ему спровадить нас на зону только в удовольствие.
- Ну почему на зону то?
- А, ты как хотел? Кто вчера Федьке в глаз заехал, когда Глашка пузыри принесла?
- Так и ты его тоже метелил!
- Вот я и говорю, нам кранты! Вызовет следователь эту Глашку, она всё на нас и спишет, а то что от её палёнки пол деревни уже зрение потеряло, а кто и загнулся по-тихому, отбрешется. Да и с участковым она точно в доле, иначе не могла бы так свободно всех нас горемычных обслуживать.
- Что тогда будем делать?
     Хмель как рукой сняло, голова же всё ещё сильно трещала, но осознание того, что надвигается непреодолимая беда, готовая их раздавить, заставило мозг Павла ворочаться как скрипучие жернова мельницы, на которой он работал…


 
…. Да, и как было отдать те деньги, которые таким неожиданным подарком свалились вдруг на неё? Итак, государство сильно отщипнуло долю своих процентов от полученного наследства, да и со столичными родственниками пришлось судиться из-за этого наследства. Вот и адвокату, хорошей знакомой Ксении, которая тоже посещала её церковь, пришлось заплатить немалые деньги за представление её интересов в суде Санкт- Петербурга. Хотя что значит немалые? Другие адвокаты оценивали свои услуги в три раза дороже! Не смогла бы без неё выиграть этот судебный процесс у своих дальних и шустрых родственников тётка Лукерья.
- Эх, грехи мои тяжкие! – смахнула пот со лба тетка Лукерья, продолжая мысленный разговор сама с собою.
- На всё, про всё, вычитая все издержки на адвоката и отданные проценты от наследства - государству, оставалось у тётки Лукерьи чуть меньше одного миллиона рублей. Таких огромных деньжищ она сроду не видывала, вот «бес и попутал», а может быть и не бес, а простая природная хохлятская жадность. Мучила её мысль о том, что Ксения была в курсе всех её барышей, полученных от этого наследства, и вполне могла проговориться кому-нибудь в церкви, но пока, слава Богу уже более года та хранила молчание, наверное, сказывалась профессиональная привычка хранить секреты своих клиентов, и пока никто в церкви не догадывался сколь богаче стала тётка Лукерья. Конечно следовало бы отнести десятую часть столь нежданного дохода, да вот только сказать это просто, а сделать…
      Разве это легко – отдать девяносто тысяч в церковную кассу? Кто на это вообще способен? Да никто! Вот так! Нет она поступала правильно, у неё вон у самой какая большая нужда -  нужно крышу на хате менять. Сын то обещал всё выправить, когда забирал это наследство. Правда прошел уже год, и крыша всё так же и оставалась в прежнем худом состоянии, и все деньги, полученные таким легким путём, единственный сынок сумел уже разбазарить, и когда она поинтересовалась у него, когда же он исправит крышу, то получила неожиданный ответ:
- Да, не парься ты так мамуля! Кому нужна твоя крыша?
- Как кому Ванечка, а мне?
- Та, поживи ты как жила еще годик, а потом я тебя к себе в райцентр заберу в новый дом.
- Куда, куда, у тебя же и дома то никакого там нет.
- А, я вот скоро женюсь на дочери Марка Ароновича.
- Это на Лидии, что ли?
- Вот, вот на ней! А дом новый нам, её батяня к свадьбе подгонит. Мне так Лидка обещала.
- Так у вас всё серьезно, ты её любишь?
- Да как можно такого «крокодила» полюбить? Ты видела её шнобель?
- Так разве так можно сынуля? Как-то это не по-божески, без любви жениться то?
- А, что лучше по любви, как у тебя? Полюбила городского, родила, и где он мой папашка?  Куда сразу запропастился? Что-то я его совсем не помню! Да и алименты посылал так, больше для очистки совести. Я всё детство ждал его возвращения, все мечтал: вот приедет мой папка и купит мне велосипед! Только не папки, и не велосипеда так и не дождался!
Так, что нет, по любви жениться это глупость! Я, вот собираюсь жениться по расчёту, сейчас все умные так и делают. А я не дурак, спасибо батеньке хоть за эти его гены. Так, что подожди немного, введу я тебя в новый дом! А за наследство спасибо, вон какую тачку я себе отхватил - Тойота-Марк2. Без нее не смог бы я этой Лидке мозги запудрить!
- Ой, сынок, не к добру все это.
- Да не парься ты там мамуля, все будет гуд!
    Воспоминания растревожили душу Лукерьи. Ох, не к добру вся эта затея с женитьбой по расчёту. Только не смогла она переубедить своего единственного сына – Ванечку от этой его затеи. Кажется, они уже и заявление в ЗАГС подали. Что там будет? Она вновь принялась усердно откапывать входную дверь своего жилища…



…. Заканчивалась последняя служба в храме священника отца Сергия. Он видел повлажневшие глаза своих прихожан и видел чрезмерное усердие ново присланного священника на его место -  отца Дмитрия, и немного удивляясь сам в себе рассуждал: «Чего печалиться то? Сам же попросил владыку освободить от служения в этом городе. Трудно стало им с матушкой одним управляться с таким большим домом и хозяйством. Дрова готовить на долгую Сибирскую зиму, сена и кормов заготовить. И хотя от животины они освободились уже два года тому назад, все же с несушками не смогли расстаться и продолжали вести свое нехитрое хозяйство, не по нужде, как в прежние временя, когда шестерых ребятишек всегда нужно было чем-нибудь накормить, а так по привычке. Вот уже сегодня нет никакой нужды финансовой: и пенсию от государства он уже многие годы получает, а теперь вот и от церкви будет назначено ему содержание, только всё это не совсем то, о чём он себе представлял.
      Вспоминая свой последний разговор с владыкой он усмехнулся внутренне:
- А, что ты хотел батюшка от владыки то?
      Да, непростые сложились у него отношения с этим новым владыкою. Мало того, что тот в три раза поднял долю пожертвований их приходя в казну епископа, так и попытался сразу, ещё пять лет тому назад, сковырнуть его с этого прихода, обвинив отца Сергия в сектантстве. Не прошла та затея владыки Фотия по причине дружного прихода отца Сергия. Как только дело его стали рассматривать в епархии, староста их прихода организовал экспедицию к митрополиту в Москву приложив к прощению оставить отца Сергия в сане священника их местного прихода список прихожан с их подписями. И было в том списке двести две подписи, что не позволили владыке Фотию сместить уважаемого многими и священниками, и мирянами отца Сергия.
     Позвонили владыке из Московского епархиального управления в тот самый день, когда и рассматривалось в местной епархии дело отца Сергия, и посоветовали владыке поберечь силы на другое служение, а не на свержение отца Сергия. Оно и понятно, ведь то, что в этом Сибирском городке люди потянулись в православную церковь, была несомненно его - Сергия заслуга.  Дивен Господь! Как он тогда смог восстановить обветшалый храм, когда казна приходя была практически пуста, вкладывая вначале все свои сбереженья, отделяя всю свою пенсию на церковные нужды. А пенсию то он стал получать от государства еще с сорока лет, сказалась его служба Советской Родине в особом комитете.
     Собственно, служба эта на благо атеистического государства в одной из Союзных республик и привела его к вере. По долгу службы он участвовал в задержании верующих, вел допросы и следствия. И был поражен стойкости тех, кому грозил реальный срок. Его убежденность в коммунистических идеалах стала рушиться тогда, когда он стал более отчётливее видеть реальную жизнь партийной верхушки республики. А он входил в состав тех, кто был вхож в верхние этажи власти.
            Как разнились эти верующие, которые за свои убеждения шли в тюрьмы, оставляя свои многодетные семьи, и жизнь руководителей партии, которые на всевозможных партийных собраниях говорили одно, осуждая, например, моральный облик попавшегося на любовных утехах кого-либо из своих коллег, и в то же время, самих, ведущих совершенно такой же образ жизни. Мало кто из руководителей, удовлетворялся только кругом своей семьи, практически у всех были любовницы, а те, которые были в самом верху, не удовлетворялись одной, а иногда просто требовали от своих подчинённых новеньких, особенно когда выдвигались на «охоту» в лесные заповедные дебри, где кроме охоты на зверя устраивали банные похождения, где и удовлетворяли все свои фантазии.
       Так у одного из замов, молоденькие секретарши больше года и не работали, уезжая в другие области или уходя в декретные отпуска.
Комитету, все эти похождения высшего руководства были известны, на каждого партийного босса было заведено особое досье, все были на прочном крючке и в любую минуту по указанию сверху, любой руководитель в течении двадцати четырех часов мог быть смещен с должности только по моральным причинам. А на многих, в заведённых папках дел, содержалось намного больше особой информации о всех прегрешениях не только морального плана, но там были материалы о воровстве, взятничестве, да и других иных «подвигов» влиятельных лиц республики.
     По долгу службы Сергей ежеквартально составлял аналитические справки в Москву, описывая подробно все новые известные факты о руководстве республики, и очень удивлялся тому, что все эти продажные рожи, продолжали все так же крепко «сидеть на самом верху», продолжая творить беззаконие, в то же время, призывая других к светлому будущему коммунизма.
    Знакомясь по долгу службы с изъятой литературой у осужденных верующих, он как-то нежданно проникся глубиной Евангелия, и когда настал срок подачи документов в академию, так как должность, которую он занимал, обязывала к получению высокого звания, он к удивлению, всех подал рапорт об отставке в связи с выслугой лет.
     Годы службы, отданные им Родине не только на её территории, позволяли ему такой шаг, однако это было труднообъяснимым для его руководства, давшим ему отличную характеристику для поступления в Москву, так что «по-тихому» уйти не удалось. Было партийное собрание, было исключение из партии, и заслуженную пенсию ему вначале не назначили, а пригрозили посадить, как и других верующих, дела которых до недавнего времени он вел.
     Вспоминая всё это, он вновь, внутренним взором, обратился к тому откровенному разговору со своим начальником и другом.
- Серега, ну ты что совсем дурак? Следователь по особым делам заявляет, что уходит на пенсию по религиозным мотивам! – пытался вразумить его друг и непосредственный начальник подполковник Замятин Игорь Владиславович.
Шторы кабинета были плотно закрыты, и за большим столом сверху, сидя на нём, восседал грозно подполковник.
- Никак нет, товарищ подполковник, - отвечал по Уставу Сергей.
- Да, брось ты капитан, я с тобой как с другом поговорить хочу, а ты мне тут служаку изображаешь. Если такой ретивый, что службу то оставляешь? Кто Родине служить будет? Я уже не говорю, как ты меня «под монастырь подвел», теперь мне здесь в Республике гнить до скончания века, накрылось мое обещанное назначение в Москву!
- Значит можно начистоту Игорь?
- Конечно Сергей, ты что совсем о…. Ты и вера, это вообще, как? Вчера сам этих сектантов по зонам распихивал, а сегодня сам стал сектантом? Ну что с тобой? Я конечно понимаю, Светка твоя стерва, рога наставила, ушла к другому, но это же было в прошлом году! Ты ещё молодой, найдешь любую другую, зачем так резко, да еще в веру. У тебя же не будет никаких перспектив с «волчьим билетом», который даст тебе контора. А если ты думаешь «за бугор» удрать, то это не реально, твой уровень секретности сделал тебя навек «не выездным», ты это понимаешь?
- Игорь, ты по-своему прав конечно, подвел я тебя… Ты меня прости, если сможешь… Ну не могу я уже больше, даже просто смотреть на эти заплывшие рожи и слушать их «правильные речи» с трибун, пойми ты меня!
- Ох, Серёга, если бы ты знал то, что знаю я, то вообще бы в «Дурку» отправился, но ты же офицер, и присягу Родине давал служить честно!
- Так разве я не служил? Вспомни как нам с тобой в Анголе досталось?!
- Вот и я о том же! У тебя же чистая анкета и биография, да и послужной список впечатляющ, награды к тому же. Ты же, после академии быстро дальше продвинешься, да и генералом возможно станешь, зачем все ломать?
- Игорь, но не могу я уже служить тому в чем разочарован, пойми!
- Дурак ты Серега, думаешь попы все святые. Да, ты вел только сектантов, может быть они и правильные люди, только вот и среди них у нас много сексотов, это как? Я уже не говорю про батюшек!
- Я же не в батюшки иду.
- А, куда тогда?
- Ну, не знаю, куда Бог поведет.
- Знаешь Серега, если бы мне кто о таком вчера рассказал, то я бы ему совсем не поверил, в то что мой лучший друг – офицер разрушает свою успешную карьеру по причине перемены своих убеждений, я бы ему в морду дал!
- Ну, дай мне в морду, если тебе от этого полегчает.
- Да, ну тебя дурак! Значит ты всё продумал и твердо все решил? - глубоким проникающим взглядом посмотрел в глаза Сергею его давний друг.
- Да, Игорь. – ответил тот тихо, но твердо.
- Ладно, катись ты куда хочешь! Вот подписываю твой рапорт об увольнении на пенсию за выслугой лет, только пойми, что парторг — этого дела так просто не оставит и изгонят тебя из партии с «волчьим билетом». Ты же уже всех оповестил о своих новых религиозных убеждениях. Мне уже доложили, как он «копытом бьет», для него это галочка бдительности, блин…
- Да не беспокойся ты так за меня. Сдается мне еще лет десять и развалится наша доблестная партия как карточный домик. Ну не может так быть всегда: говорить одно делать другое, а мыслить третье! Не может разделившийся дом в самом себе устоять, как пишется в Евангелии.
- Так Серёга, стоп, я тоже читал Евангелие, и твоих последних размышлений про партию будем считать не слышал, и не дай Бог тебе, что-то подобное сказать на будущем партийном собрании, где тебя будут исключать из партии, а это будет очень скоро. Тогда уже я совсем не смогу тебе ничем помочь, и уедешь ты тогда прямиком с собрания в психушку лет так на двадцать… А, как тебе такая перспектива?!
- Спасибо Игорь за предупреждение, всё учту и буду вести себя спокойно.  А там, как Бог даст…
- Смотри-ка, даже природа удивляется твоему выбору, - проговорил подполковник подходя к окну, отодвигая штору. За окном большими белыми хлопьями шел густой снегопад наметая вокруг многочисленные сугробы.
- Да, что-то такого снегопада за всю мою жизнь здесь на Украине я не припомню… Ладно, иди с Богом, давай напоследок я тебя по-братски обниму,- подошел к Сергею от окна Игорь.
       Они обнялись, похлопывая друг друга по спинам и разошлись, каждый в свое житейское плавание. За окном снегопад только увеличился….




… Васька подбежал к Павлу, и заикаясь произнёс:
- Все я придумал, надо срочно его сховать.
- Как это сховать? – удивился Павел, его мозги еще не включились на полный оборот.
- Да, так сховать – значит спрятать! Нет тела, нет дела!
- А, как же Глашка?
- А, чё Глашка? Что она видела? Ну "отметели" мы его за то он хотел одну бутылку заныкать, что с того? Когда Глашка уходила, Федька с разбитой мордой был жив, так?
- Да, точно так, он ещё скулил, что мы у него его бутыль отобрали.
- Вот и я говорю. Значит так, слушай сюда, сейчас раннее утро, деревня ещё спит.
Нам нужно на рысях отвезти его куда-нибудь и спрятать так, чтобы его «не одна собака» не нашла. А если кто спросит, ну, к примеру, Глашка, или ещё кто, то мы ничего не знаем. Да, мол бухали вместе всю неделю. Каждый раз кто-нибудь ходил к Глашке за палёнкой, вот мол и Федька, наверное, поутру к ней пошел, пока мы были в отрубях. А что там с ним и где приключилось, не знаем, и не ведаем.
- Здорово ты всё придумал Васька, я бы до такого и не додумался. А как мы его повезем, на чём? Вдруг кто увидит, тогда нам точно конец, закроют.
- Да не бзди ты так, если не спрячем Федьку, тогда точно закроит, а так всё будет «шито-крыто». Да и кто его хватится, Федька же сирота, так?
- Так, то так, но он же живет с Люськой.
- Да, нет он уже с ней полгода не живет, выгнала она его за пьянку. До сих пор не искала и дальше искать не будет, какой от него прок, не по хозяйству не по чему другому… не помощник.
- Откуда ты это знаешь?
- Да так, пришлось недавно по пьяни «утешать» Люську, вот она мне всё про Федьку и разболтала. Не может держать язык за зубами баба, особенно в этих делах после полного удовлетворения. Так что давай, сбегай во двор поищи что-нибудь на чём мы Федьку повезём, и посмотри брезент там, или еще какие тряпки. Надо нам всё быстро шустрить, а то не успеем.
      Павел вышел из дома, осенняя промозглое утро окончательно избавило его от пьяного угара, но вместо этого, то ли от свежего воздуха, то ли от волнения, всё тело его забила противная мелкая дрожь. Он вернулся в сенки, надеясь найти там что-нибудь. Зачерпнув воды из бака, он стал пить жадными глотками ключевую колодезную воду, отчаянно стуча зубами о край ковша.
      Постепенно, дрожь тела стала проходить, но вместе с тем внутри стал разрастаться могучей волной противный липкий страх. Он мотнул головой, отгоняя тревожные мысли, и увидев в окно сеней заброшенную ещё с прошлой осени тележку для вывоза навоза, решительно направился к сарайке. Прав был Васька, нужно поскорее спрятать Федьку, иначе не отбрешешься, и точно определят на зону….


…. Наконец то ей удалось откопать входную дверь дома, и Лукерья, тяжело вздохнув открыла своё жилище и решила передохнуть. Она пошла поставила самовар и стала заводить оладушки. Сегодня была суббота и возможно Ваня приедет, вот и порадуется любимым оладушкам. Присев ненадолго на диван, она расслабилась и теплый сон сморил её совершенно и окончательно так, что она не услышала прихода единственного сына.
- Мамуль, давай вставай. Нам надо по свадьбе всё обговорить. -  потревожил её сладкий сон сынуля.
- Ой, чё это я так заснула, что и не услышала, как ты зашел.
-  Да это не беда мамуля. Видел я сколько снега ты перелопатила. Зачем, я бы сам всё убрал, сегодня же суббота, или не ждала?
- Как не ждала, ждала конечно! Но ведь буран так забросал снегом, что и входную дверь невозможно было открыть. Как бы ты смог ко мне прийти?
- Да так же, как и ты, взял бы лопату, да откопал бы тебя. У меня то силушки не в пример твоей!
- А, раз такой сильный, то иди откопай тропку к баньке. Истопим раз уж ты выходной.
- Не, мам, не могу, я на одну минутку.  Надо срочно к Лидке ехать, с этой свадьбой одни заморочки. Не хочет она дома свадьбу играть, а желает в городе в самом роскошном ресторане, ну ты понимаешь?
- Нет сынок, я не понимаю, чем дома плохо то?
- Вот и я о том же. Но Лидка желает пригласить всю свою городскую родню, а они у неё люди важные и к нам в райцентр не поедут, так что планируем праздновать в городе. Я вот чё думаю, может батеньку моего пригласить?
- Пригласи конечно. Всё ж свадьба сына, может и придёт, - с печалью в голосе промолвила Лукерья. Воспоминания о далёком прошлом нахлынули на неё. Она всё прекрасно помнила, как будто это случилось вчера, а не двадцать пять лет тому назад.
      Она хорошо помнила, как первый раз увидела его в конторе. Этакий городской красавец, уверенный в себе, не чета местным хлопцам. Как он на танцах прямиком направился к ней и пригласил её на танец. Как напросился проводить до дома и сразу перешел в решительное наступление…
Оборону Лукерья вначале держала твердо, не позволяя его рукам лишнего. Да только больно хитер и искусен был этот городской инженер, чего только не плёл ей на ушко. И хотя в первый вечер она устояла, позволив ему поцеловать себя только в щечку, во второй раз, в следующее воскресенье, противиться Лукерьи настойчивости Степана не хватило не желания, ни сил…    
      Приятная истома от его нежных прикосновений девичьих грудей наполнила всё её существо, его страстные поцелуи шеи, рук, губ свели её с ума, и ничего не соображая, поддавшись на его порыв и ласковые слова о любви к ней и будущей свадьбы, она безотчётно уступила его страстному желанию, и влекомая им, дрожа всем телом от волнения и желания, добровольно повиновалась ему, отдавая свою девичью честь в баньке деда Кузьмы.
- Ох, грехи мою тяжкие! – вздохнула Лукерья.
- Хотя, опять же, если не этот грех, то и сын Иван бы и не родился. Конечно, обманул её Степан. Все его обещания жениться были им забыты по окончании уборки.
       Все их любовные утехи летних месяцев закончились, и она напрасно ждала своего любимого из города в гости. Степана будто и след простыл. Она знала его адрес, но стеснялась сама поехать в город. Помогла родная тётка Марфа, которая первой заметила начавший округляться её живот, и коротко в лоб спросила Лукерью.
- От городского залетела племянница?
- Вы о чём это тётя Марфа?
- Да о твоём животе! Беременная ты, «к бабке не ходи»! А то, что от городского, так это понятно, больше ни с кем другим я тебя не видела. Мамка то знает? Свадьба будет? - зачастила она с вопросами.
Слёзы наполнили глаза Лукерьи, и она заплакала навзрыд.
- Что ты белугой ревешь то?! Он тебя за собой звал? Говорил о свадьбе?
- Да он вначале много чего говорил, а потом как-то неожиданно уехал не попрощавшись.
- Ты его адрес знаешь? Если нет, найдём! Я знаю из какой организации они к нам приезжали.
-  Может не надо так тётя Марфа?
- Как так не надо! Замуж звал – звал! Девку испортил – испортил! Дитё вот на подходе!  Ты девка не дури, я его из-под земли найду, и заставлю долг супружеский исполнить!
- Да есть у меня его адрес, только боязно мне, а как он меня не любит, что тогда?
- Дура ты есть дура! Первый раз дура, когда дала до свадьбы, и второй раз дура, что жалеешь этого кобеля! А куда ты с ребенком теперь?! Ведь это позор! Все в деревне будут на тебя тыкать пальцем, и рассказывать каждый своё! Тебе же теперь здесь житья не будет, нашим деревенским только дай повод языки почесать, а у тебя смотри – повод уже из-под юбки торчит.  Значит так, говори всё без утайки своей мамане, а я подойду завтра и поедем все вместе к твоему женишку. Вот увидишь, он у меня не отвертится…


…- Так, прощай контора! Рапорт Игорь подписал, это главное. Конечно парторг ещё тот паскуда, «волчий билет» мне выпишет, это как пить дать. Но раз уж решил, то решил! Только вперёд, даст Бог и «никакая свинья не съест»!  Да и по праву пенсия мне уже положена, так что если никуда не смогу устроиться, то и на пенсию проживу. – так думал Сергей, выходя на улицу из конторы.
Он брел домой по свежевыпавшему снегу, наслаждаясь этой удивительно зимней погодой, с радостью наблюдая как резвятся ребятишки кругом, лепя из этого обильного мокрого снега своих снеговиков.
 – Да, пожалуй, впервые за все его восемь лет службы в Киеве он наблюдал такое изобилие снега – целые сугробы намело, поди ты, почти как в Сибири – в Барнауле, где жила его тётка и у которой он однажды был в гостях на Новый год. Мысль о Сибири как-то по-особенному трансформировалась у него в голове, и он вдруг подумал: «А не сошлют ли тебя «батенька» по этапу в Сибирь? Ведь в «Дурку» хотят запихнуть. Спасибо Игорь предупредил!»
- Да нет не смогут! По какому праву? Я можно сказать заслуженный ветеран, хотя и молодой, но заслуженный. Да и в Москве у меня тоже связи есть. Все мужики, кому довелось вместе повоевать в Анголе держались друг друга, и по мере сил, помогали друг другу по важным делам. Вот и Игорь – молодец, вовремя предупредил, а то я как «кисельная барышня» расклеился, всем стал рассказывать почему ухожу из конторы: надоело мол смотреть на эти бессовестные рожи, и нашел де путь Христов! Глупый, ещё бы немного, и точно в «Дурке» продолжал бы рассказывал свои религиозные поучения какому-нибудь известному профессору.


- Да, что это со мной? Почему так потянуло на воспоминания то? Видно эта последняя служба в храме как подведение всей черты жизни! А ведь прав оказался Игорь, стал я батюшкой, хотя и с большим трудом и одному Богу известными тропами! Но слава Богу за всё!  Вот моё активное служение на Его ниве сегодня и заканчивается….


      Конечно отец Сергий втайне надеялся, что владыка даст ему какое-нибудь продолжение служения в епархии в другом городе, куда он направлялся к сыну. Вот ведь, и сын в сане священника служит. Как было бы хорошо к нему в помощники, словом и делом по мере сил помогать в службе. Но не забыл Фотий о том звонке из Москвы, злопамятным оказался, и сославшись на заботу о здоровье отца Сергия, решительным образом пресёк его просьбу о новом служении в городе, куда он переезжал.
- Ты отче уже много послужил, то нам известно, теперь и отдохни. Не стоит тебе в столь зрелых годах, с твоим здоровьем начинать иное служение в другом храме. Ныне все не так, как ты привык, все стараются в точности исполнять мои распоряжения и просьбы.
- Да, разве я не исполнял? Вот, почитай в три раза более остальных уже пять лет пересылаю в епархию повышенный взнос.
- Всё то похвально отец Сергий, но я не о том.
- А, о чём же Владыко?
- Да, по правде сказать твои взгляды на некоторые события вызывали у меня вопросы о которых я тебе ведал и пытался повлиять на тебя. Но ты же не принял моих советов, так?
- Каких отче?
- Твоё упрямство в исполнении троекратного крещения, например.
- Так то не моё упрямство, а постановление Вселенского собора.
- Давай не будем вновь затевать наш спор, я же тебе уже много раз говорил, что было и другое постановление, позволяющее крестить иными образами.
- Так то было принято как исключение из правила, а стало правилом в наших церквях.
- Вот видишь, как ты упорен в своём. А на тебя мне поэтому вопросу постоянно жаловались прихожане.
- Это кто, например?
- Ну, например, Нургалиев Григорий Иванович, помнишь?
- Ах, вот вы, о чем Владыко!
- Вот, вот о том! Сколько мне трудов праведных стоило принести чтобы наладить вновь добрые отношения с Григорием Ивановичем, а ты ему отказал и в крещении, и в причастии, и в освящении его машины. Я уж не говорю о менее известных людях.
- Так правильно отказал! Нет у него веры православной, да и никакой другой веры тоже. Ведет он аморальный образ жизни, тяжко грешит против жены, о Боге, о вечности, совсем не думает.
- А, вот тут ты отец Сергий совершенно не прав! Григорий Иванович входит в состав фонда помощи в строительстве православных храмов и уже много пожертвований внёс. Разве может неверующий человек расстаться с несколькими миллионами, я тебя спрашиваю?
- Не знаю, не знаю … Но то, что веры Христовой у него нет, так это точно! Его неправедная жизнь отвращает людей от Бога…
- Вот видишь, как ты упрям отец Сергий! Разве не должен ты слушаться владыку? Какая тебе служба, тебе уже семьдесят. Отдыхай, к детям, внукам поезди, они же у тебя по всей стране разъехались. Теперь у тебя много времени их посетить, а служение передашь молодому отцу Дмитрию, я его уже назначил вместо тебя.  Пусть теперь делами прихода он и управляет, сам не раз говорил, что нужно готовить молодых, так вот пусть они и несут отныне это важное служение, у них и сил и послушания поболее твоего будет, так что не обессудь и иди себе с миром!
     Так и закончился тот разговор отца Сергия с владыкой Фотием, и вот теперь, через две недели, он прощался со своим приходом….



…. Тележка оказалась вся грязная, но времени чистить её не было, и Павел выволок её из сарайки, измазавшись в навозе.
- Вот ведь в дерьмо вляпался! И в прямом и в переносном смысле, надо поскорее с этим разобраться.
Он зашел в дом. Там уже Васька упаковал труп Федьки в ковер, завернув его и завязав веревками.
- Ну, как, что ни будь нашел? - спросил Васька.
- Да, тележку для навоза, только она вся в дерьме, смотри вот как я умазался, - протянул он вперёд свою испачканную руку, и взяв со стола тряпку брезгливо оттёр руку.
- Ну, это дерьмо, как говорят к деньгам. Давай быстрей вылазить из другого дерьма, куда мы с тобой попали! Бери за ноги, и понесли скорей!
Они распахнули двери дома, посмотрев предварительно по сторонам, и с трудом выволокли труп Федьки. Каким-то тяжёлым он им показался, а может быть сил с перепою совсем не оставалось. Но всё же они погрузили свою скорбную поклажу на тележку, и забросав сверху соломой, отправились в путь.
- Куда повезём то? – спросил Павел.
- Да, хоть куда, лишь бы побыстрей! Давай к заброшенной ферме. Там этого дерьма по колено, копать легче будет.
- Чем копать то?
- Вот ё… лопату то и забыли. Давай кати быстрее один, здесь под горку, а я за лопатой бегом сбегаю.
- Хорошо, только побыстрей. Не хочу я один в этом деле быть.
- Всё хорош базарить! Нас теперь Федька вместе повязал навек, нужно быстрее развязаться от этого, так что, что есть силы дуй, и я вмиг обернусь.
      Пашка один покатил тележку с трупом своего собутыльника. Он торопился и уже проехал две улицы никого не встретив. Деревня только пробуждалась, редкие петухи завели свои песни, и замычали натяжно коровы в своих стойлах, ожидая утреннюю дойку. Оставалась последняя изба, и доехав до неё Пашка вдруг осознал, что это изба Глашки.  Васьки все еще не было, и Пашка непроизвольно увеличил и без того немалую скорость своего перемещения. По инерции взлетев на небольшой бугорок, тележка резко сбавила ход, дорога пошла в горку.
- Да где ты Васька, я что один должен корячить этого Федьку, - в сердцах выругался Пашка и обернулся посмотреть назад.
- Ух, слава Богу, Васька в руках с лопатой его догонял. Но что-то насторожило Пашку. Ему вдруг показалось, что дверь Глашкиной избы открылась немного, или ему так померещилось?
- Давай подхвати, а то сил уже совсем нет, - обратился он к Ваське.
Они вместе ухватили тележку, и успешно добрались до заброшенной фермы. Там без лишних слов, меняясь один с другим, они быстро вырыли яму около метра, и похоронили своего друга и собутыльника.
- Может навоза соберем для отвода глаз? – промолвил Пашка.
- Дурак ты Пашка, кто тебе поверит? Так и вляпаемся, где это видано, чтобы неделю гудеть, а потом с утра спозаранку ехать за навозом. Тебя что, кто-нибудь видел?
- Да, вроде нет.
- Ну, и слава Богу! Давай эту тележку оставим здесь на ферме, только в другом месте. Ты потом её заберешь, и навоза нагребешь сколь хочешь. А пока нужно делать отсюда ноги и как можно скорее, хорошо бы и вернуться, чтобы «ни одна собака» не увидела нас, ферштейн?
- Да, пошли.
Они откатили тележку в другую развалившуюся ферму и окольными путями по огородам вернулись в деревню.
- Так Паш, у тебя, когда смена?
- Теперь и не знаю, мы же неделю «гудели», как теперь мастер поставит не знаю, может и выгнать, он ещё в прошлый раз ругался.
- Ты вот чё, езжай сейчас прямо на мельницу. Мол хочу работать, «с выпивкой завязал», и всё такое. Поверит Максимыч – хорошо, а не поверит – ещё лучше!
- Это как?
- Да вот так! Как говорят, «береженого Бог бережет»! Я вот сейчас сразу ходу в город, и в родную деревню, не раньше лета появлюсь, пусть пропажа Федьки поутихнет… Я где-то слышал, что поиски человека длятся полгода, а потом дело в архив, ну и т.д. Никому долго не хочется ковыряться в бесперспективном деле. И ты, если Максимыч тебе не поверит и выгонит с работы, тоже дуй в город к Абраму- сапожнику, он будет в курсе где я зависну. Только знай кореш, что никому нельзя ни тебе, ни мне, хоть что-нибудь, поведать кому-либо, где мы закопали Федьку. Как только найдут его тело, то нам сразу пришьют «Дело», и тогда нам светит реальный срок, понял?
- Да не дурнее паровоза! Давай пока!
Они распрощались, и каждый пошел своей дорогой. Пашка в свой заброшенный дом, а Васька в город, спасая свою шкуру от любопытства односельчан.
Вернувшись домой, Пашка решил немного прибраться. На мельницу он решил поехать завтра. Сегодня никаких душевных сил уже не оставалось, слишком всё быстро закрутилось, и чувство вины вперемежку со страхом, наполнило всё его сознание.
      Убравшись как мог, он устало сел на тот диван, где ещё несколько часов назад уснул непробудным сном друг и собутыльник Федька.
- Как там, - сказал Васька? – подумал он.
- Преставился в царство небесное? А если нет, то куда? – впервые в своей жизни Пашка реально задумался о том, куда переходит человек после смерти.
- Хорошо, если в царствие небесное, как сказал Васька, только таких алкашей как они, туда, наверное, не впустят. Сколько зла они натворили за свою беспутную жизнь, один только Бог и знает. Разве Он их простит? Ну и мысли сегодня! Что это меня к божественности потянуло? Надо бы всё побыстрей забыть, выпить что ли чего-нибудь? Да только всё выжрали и закуси совсем нет. Завтра точно на мельницу, там у кого-нибудь стольник одолжу на опохмелку.
    Входная дверь, вдруг, резко открылась с противным скрипом давно несмазанных петель, так что Пашка от страха чуть даже не слетел с дивана.
- За мной что уже пришли? Так быстро? – промелькнуло у него в голове….


…. Назавтра тётка Марфа явилась не свет ни. заря в половине шестого утра, когда Луша ещё спала, а мать ещё доила Зорьку.
- Вот те на! – на весь двор во весь голос проговорила она
- Что это за сонное царство? Ты в курсе Лушкиных «новостей»? – обратилась она к своей сестре Аграфене.
- Да не ори ты так на весь двор, не дай Бог соседи услышат и проведают.
- Да они скоро не только услышат, но и увидят! Срок то уже немалый. Если я увидела, то и другие вскорости узнают. Оставь ты свою Зорьку, давай девку от позора спасать!
- Как спасать то? Что есть уже, то есть…
- Графка, ты всегда была блаженной. Забыла, как тебя по всей деревне полоскали за то, что ты из города с животом к матери возвернулась?
- Что было, то прошло. Пережила, слава Богу!
- Вот, вот, пережила она! А если Лушка пережить этакий позор не сможет? Что тогда?
- Как это не сможет? Я же смогла, и она сможет, щас времена другие,
- Времена у неё другие, вы посмотрите на неё! Люди то всё те же, и как травили тебя, так и твою дочь будут травить также, а то и больше!
- Это почему?
- Да потому, что люди завистливы, особенно в нашей деревне. Не могут они простить тебе, что живёшь ты хорошо и можно сказать лучше других, вон какое хозяйство огромное держишь на славу!
- Так кто ж им то не даёт? Сейчас свобода, бери билет на покос в колхозе, и заготавливай сена сколько нужно, это не как при Хрущёве всё налогом облагалось.
- Так, ты мне ответь прямо – мы едем в город девку спасать, или нет?
- Да как спасть то, раз уже такое произошло?
- Положись на меня, у меня есть план. Только ты мне не перечь!
- Какой план?
- Так я тебе сразу и сказала! Если хочешь срама дочери избежать и выдать её замуж за этого городского, то иди буди её, нужно двигать в город, там всё узнаете.
- Ну, ладно, ты всегда была мозговитая, доверюсь тебе, а то и впрямь дочку затравят!
      Они по-быстрому собрались, и на семичасовом рейсовом автобусе направились в Барнаул. Путь был не близкий, так что около трёх часов пришлось им трястись на жёстких сиденьях Пазика. Приехав в город они ещё с час поплутали ища нужный адрес, и в половине одиннадцатого стояли перед нужной дверью искомого адреса многоэтажки.
- Тётя Марфа, может не надо? – тихо проговорила Луша.
- Как это не надо? Зачем тогда мы столько времени «убили»? Сразу бы дома отказывалась! Я вообще для кого стараюсь? Вы у меня две клуши, что мать, что дочь! Хватит разглагольствовать: надо – не надо, замуж хочешь, или как мать желаешь одна ребёнка растить?
- Хочу, но как можно Степана то заставит, если он не хочет?
- То дело не твоё, положись на меня, сказала она властно и нажала звонок.
Приятная трель соловья зазвучала за дверью, на что тетка Марфа не смогла не съязвить:
- Птички вишь у них поют! Посмотрим, как сейчас запоешь орёл сизокрылый!
- Почему сизокрылый то? Орлы же не сизокрылые, это только голуби такие, - спросила Аграфена.
- Да какая разница, молчите уже! Весь разговор буду вести я, а вы только поддакивайте. Я же на вашей стороне, это то понятно?
- Да.
      За дверью послышалось какое-то шуршание и приятный женский голос спросил:
- Кто там?
- Родственники, - не моргнув глазом громко ответила тётка Марфа.
Дверь открылась на ширину цепочки, и из небольшой щели в пол лица было видно удивление хозяйки квартиры, которая смотрела на всю эту странную команду, явно не желая их пускать в своё жилище.
- Вы, наверное, перепутали адрес? – наконец спросила она, всё ещё не открывая полностью свою дверь.
- Да, нет! Мы точно пришли по адресу! Это квартира Решетникова?! – властно с напором, чуть не крича громко на всю площадку- проревела тетка Марфа.
- Давай открывай, а то на весь свет поведаю про проказы твоего сына!
- Заходите и не кричите так. Что вы имеете в виду, - проговорила хозяйка квартиры, впуская в дом всех трёх женщин.
     Аграфена и Лукерья тихо зашли в хорошо обставленную квартиру и толпясь в коридоре не зная, как дальше себя вести. Но тётка Марфа, словно ледокол, потеснила их из коридора, и не дав им снять обувь продвинула всю процессию вместе с хозяйкой в зал.
- Так, - взяла она инициативу в свои руки.
- Вы мать Степана Решетникова?
- Да, а вы кто?
- Мы ваши самые близкие родственники, если сможем договориться!
- Как это?
- Да вот так! Посмотрите на Лукерью, это ваш сынок постарался, пока был у нас на уборке.
- Простите, я ничего об этом не знаю, мне про вас Степан ничего не говорил.
- А, где он сам?
- Да должен скоро прийти.
- Вот и хорошо, мы подождём! Может чайку с дороги гостям предложите? – продолжала напирать тётка Марфа.
- Хорошо, проходите на кухню. Но я совершенно ничего не понимаю! – озираясь по сторонам, словно ища поддержки, промолвила она.
Все зашли на кухню и расселись за круглым столом, Аграфена с дочкой забрались в глубину мягкого уголка, а тётка Марфа села напротив хозяйки квартиры.
- Что ж здесь не понятного то? – устремила она строгий взгляд своих глаз на хозяйку квартиры.
- Ваш сын обманул мою племянницу, обещал жениться на ней, обрюхатил её и бросил.
- Это совершенно не возможно, у Степана есть девушка.
- Вот, вот, мамаша, хорошо воспитали вы сына! Обещает жениться одной, гуляет с другой, спит с третьей!
- Какой третьей? -  с ужасом в глазах, проговорила хозяйка квартиры.
- Ну, это я, так к слову сказала. Нет пока никакой третьей, хотя я и не удивлюсь, если она вдруг окажется, уж больно бойкий ваш сынуля то…
- Что вы хотите сказать?
- А, мы, что ещё не сказали? Значит так, у нас к вам нормальное хорошее предложение – мы согласны.
- На что?
- На свадьбу вашего сына и нашей Луши.
При этих словах Лукерья вся зарделась, а Аграфена не смогла закрыть рот.
- Но, позвольте! Разве так сватают?
- А, что вас смущает?
- Но мы же не знаем решение Степана. Давайте его подождём и его обо всём этом спросим.
- Подождать то -  мы подождём, для того и приехали. А, спрашивать то про что? Это он сам первый, жениться Лукерье предлагал, про любовь красивые слова говорил. Вот и отдалась наша глупая девка, поверив в его чувства, иначе бы не приключилось с ней того, что теперь наружу прёт!
- Но может быть это ошибка и ребёнок не от Степана?
- Как вас по батюшки?
- Ольга Викторовна.
- Так вот Ольга Викторовна, вы конечно же всё спросите у сына, мы сегодня все вместе у него это спросим. Но чтобы вам стало совсем понятно, Лукерья у нас честная девушка, и абы кому не отдалась бы, если бы не была уверена в том, что будет свадьба. И если ваш Стёпа не будет согласен взять в жёны нашу Лушу, то отправится топтать дальнюю зону на холодный Север за изнасилование!
- Позвольте, но вы же сказали, что всё было по любви, какое изнасилование?
- Если по любви, то в ЗАГС, какие трудности? А если ваш Степан будет отказываться расписываться, то я найду двух, трёх свидетелей, которые напишут, что взял он мою племянницу силой, поверти мне!
- Но как так можно? Разве это прилично?!
- А, брюхатить девку, это как?!

     Разговор явно накалялся, в дверь позвонили.
- А, вот и Степан вернулся, сейчас во всем разберёмся, - сказала Ольга Викторовна, идя открывать дверь….



….  Как быстро пролетела жизнь то – подумал отец Сергий.
- Какие сложности и казалось бы неразрешимые узлы пришлось ему разматывать после увольнения из комитета. На том партийном собрании парторг- гнида, этот паскудный тыловик всяческим образом оскорблял его – боевого офицера, и если бы не своевременное предупреждение друга о том, что ему готовят, то не смог бы Сергей сдержаться и точно бы залепил в морду этой сволочи, но слава Богу – выстоял.
Однако, всё же, все пути по поиску новой нормальной работы, были Сергею перекрыты. Он попытался устроиться в несколько организаций оборонных предприятий Киева, но как только его кандидатура доходила до первого отдела, ему без объяснения причин, отказывали. К тому же, назначение заслуженной пенсии что-то совсем затягивалось, почему-то не приходили бумаги из Москвы, подтверждавшие его командировки за пределы Родины, да к тому же, нужно было срочно освобождать служебную квартиру в центре города, поэтому он решил плюнуть на возможность остаться в Киеве, и решил попытать счастья в Николаеве на кораблестроительном заводе, где начальником первого отдела был его однокашник по училищу Глеб Полторак.
- Здорово Глеб! – протянул он ему руку, встретив его у кабинета.
- А, Серёга, какими судьбами к нам? В командировку, или как?
- Или как…, ты разве не в курсе?
- В курсе, в курсе! Вся контора гудит. Ты что Серёга точно сдвинулся мозгами? В секту записался?
- Да никуда я пока не записывался, но в Бога верю, это точно.
- Да, тяжёлый случай! Всё бабы, мать их…!
- Глеб, бабы тут ни при чём. Я всё решил сам. Не могу я больше врать ни другим, ни себе…
- Так, от меня ты чего хочешь?
- Помоги с работой, в Киеве нигде не смог устроиться.
- Оно, и понятно, столица! Серёга, я тебе по секрету скажу, на тебя выписан «волчий билет», я не удивлюсь если ты уже под надзором. Сам пойми, где это видано, чтобы чекист стал баптистом!
- Да, какой я баптист? Так посещал несколько раз их собрания. Вначале правда по долгу службы, ну а потом и правда, по совести. Но крещение я пока не принял.
- Серёга, если бы ты – офицер, находящийся под присягой Советской Родине, коммунист, принял бы крещение у баптистов, то думаю, что ехал бы ты уже сейчас в Столыпинском вагоне, осваивать народные стройки нашей необъятной Родине, сам же знаешь…
- Да, что-то подобное я предполагал, но Бог миловал. Теперь я гражданский человек, у меня же высшее образование, а устроиться нигде не могу.
- Серёга, ты мне давний друг, но на инженерную должность, и я не смогу тебя взять и здесь. Может даже быть, что за тобой уже и «ноги и уши». Думаю, возможно, и наш разговор пишут, ты же всё понимаешь… Так что давай, от греха подальше, побыстрее в кабинет проходи, там у меня «глушилка», там обо всём поговорим.
- Хорошо, - проговорил Сергей, и они зашли в небольшой кабинет.
-  Ты как-нибудь сможешь мне помочь, или мне искать лучшую долю в другом месте? – спросил Сергей
- Так, давай гляну чем могу помочь, посмотрю прямо сейчас штатное расписание.
Глеб, открыв ящик стола, достал пачку бумаг. Просмотрев их быстро, он сказал:
- Значит так Серёга без обид. Есть две свободные вакансии: в конструкторский отдел и мастером в сталелитейный цех. Конечно первая вакансия более привлекательная, но боюсь что тебя, с учётом твоих «недавних подвигов» исключения из партии, туда не пропустят. А вот на мастера, если согласен можешь написать заявление, я дам добро. Мало желающих идти в «Литейку» на горячею сетку, там всегда недобор.
- Хорошо, я согласен. У меня «уже совсем голяк». Все припасы израсходованы, а пенсию всё никак не назначат.
- Давай пиши заявление на имя директора. А по пенсии сделаем запрос, думаю вопрос решим, у тебя же две длительные загранкомандировки, насколько я в курсе.
- На две, а пять, только длительных из них две, это ты верно сказал.
Сергей взял лист бумаги и под диктовку Глеба написал заявление о приеме на завод в качестве матера сталелитейного цеха.
- Да, сложная штука жизнь, - подумал он.
- Ещё вчера офицер КГБ, курирующий «верхушку власти» Республики, а сегодня простой мастерюга литейного цеха провинциального городка. Но жизнь то продолжается! За всё слава Богу!

      Начинался новый этап в жизни Сергея, и остался он в свои сорок лет без профессии, которой отдал пол жизни, без жилья, и без семьи. Всё нужно было начинать сначала. Правда было одно, очень весомое приобретенье – он обрёл веру во Христа, и все эти трудности, хотя и печалили в некоторой степени его, все же не позволяли ему, свалиться в глубокую депрессию, как обычно бывает в подобных случаях, а напротив, давали какое-то внутреннее удовлетворение и мир от принятых решений последнего времени ….


…. Еще не успевший ничего сделать от испуга Павел оставался сидеть на этом злополучном диване наблюдая за скрипучей дверью как в кинофильме замедленной съёмки. Время как-то по-особому растянулось на бесконечные мгновенья, и его страшное ожидание увидеть входящими милиционеров для его задержания, слава Богу, не оправдались. За эти мгновения открытия входной двери дома Пашка постарел лет на десять и с великим облегчением вздохнул, когда на пороге своего дома увидел, наконец то, хорошо известную всем забулдыгам посёлка - поилицу всех страждущих -  толстуху Глашку.
- Чё припёрлась то?! – нарочито грубо, скрывая свой недавний страх, промолвил он.
- А, чё ты такой смурной? Может я угостить вас хочу, где Федька с Васькой то?
- Тебе какое дело? Ушли они давно!
- Давно говоришь? - лукаво ухмыльнулась Глашка.
- Глашка, не парь мне мозги, видишь, как мне плохо…
- Так может поправишь здоровье то? Вон у меня с собой бутылка беленькой.
- Если нальешь, то конечно, буду признателен. Только рассчитаться с тобой смогу только в следующем месяце с получки, сама понимаешь всю неделю «гудели» …
- Да какой разговор, ты же у меня постоянный клиент, я тебе верю. Так где говоришь Федька с Васькой то?
- Чё ты всё спрашиваешь, мне по… где они. Пришла в мой дом, так наливай раз предложила.
      Глашка не заставила себя долго ждать. Она быстрым шагом прошла к столу и взяв два стакана, пошла к умывальнику. Ополоснув их под холодной водой она наполнила до краев оба стакана, и испытующе посмотрела каким-то особым взглядом на Павла. Внутри у того как-то нехорошо похолодело, но чтобы скрыть своё волнение, он опять чуть грубовато проговорил:
- Глашка, а ты что, тоже хочешь выпить со мной за компанию?
- А, чего не выпить то с хорошим человеком, ты же хороший?
- А, не много ты себе налила?
- Моя водка, сколько хочу, столько и наливаю, или ты против?
- Да, нет, давай пить. За что пить то будем?
- А, за наши новые отношения!
- Это как?
- Давай пей, сейчас расскажу.
Они выпили залпом по стакану водки, Глашка вынула из сумки хорошую закусь: нарезанную ломтиками колбасу и чёрный хлеб.
- Ох, неспроста Глашка опохмелила меня, - успел подумать Павел.
- Значит так, мой соколик, - начала свою речь Глашка.
- Дружбанов то твоих нигде нет!
- А, мне какое дело, - как-то неуверенно проговорил Павел.
- «Дело» то Паша большое может быть, если я всё что видела расскажу в милиции!
- Чё ты видела то?  - Заплетающимся языком, толи от выпитого стакана водки, толи от волнения, пробормотал Пашка.
- А, то, как вы с Васькой тележку катили! А ней, наверняка дохлый Федька был, я же помню, как вы его вчера били! – хохотнув, с удовольствием проговорила Глашка. Выпитая водка на неё как будто и не действовала.
- Ты, это, говори..., да не заговаривайся! Совсем офонарела! Чтобы мы своего другана!? Ну повоспитывали вчера его маленько, сама же виновата, что вы там в сенях с Федькой мутили? Нам и показалось, что он бутылку от нас заныкал, а на наш прямой вопрос никак не отвечал, так что маленько «циферблат» ему и подправили, но это так для порядку, а не со злобы…
- Ты, Пашка, «эту лапшу» вешай кому хошь, может кто и поверит! А, я видела, как вы его бедного «метелили», морда вся в крови была! А ну как к участковому схожу, да и расскажу про всё?
- Да, чё ты расскажешь то?
- Да всё! Как вы Федьку вечером били смертным боем, а рано поутру, до утренней дойки волокли вдвоём телегу в сторону заброшенных ферм. Может, если там хорошо пошукать, то и Федьку найдём, а?
Мороз по коже пробежал по всему телу Пашки так, что он весь покрылся «гусиной шерстью». Это изменение его кожных покровов не ускользнула от Глашки.
- Да не бойся ты так Павлуша, - вдруг, ласковым голосом проговорила Глашка.
- Да я и не боюсь, всё ты навыдумывала…!
- Всё, не всё, но только Федьки в посёлке нет, а Васька на первой электричке в город махнул, я уже навела справки и у Люськи и в других местах.
- Тебе, что с утра заняться было нечем?
- Да нет Пашенька, дел у меня всегда невпроворот, да только это ваше дело для меня теперь самое важное и нужное: и мне и тебе! - при этих словах Глашка уселась на колени Павла и придвинулась к нему своей пышной грудью, припечатав того своим более центнера весом к спинке дивана.
- Глашка, ты совсем о…, у тебя же мужик есть?
 - Да что проку то с того? Импотент он, как и все алкаши!
- Так слезай с меня, я тоже того – алкаш, да и ты мне в тётки годишься, считай вдвое старше.
- Ты на возраст то мой не смотри Павлунька, я ещё ого - го, не пожалеешь! Баба в сорок пять – ягодка опять! – обвила его голову Глашка, осыпая его всего поцелуями.
     Он попытался ещё что-то возразить, мол и он импотент, на что Глашка хохотнув, сказала:
- А, вот это мы, сейчас быстро исправим, - и не спрашивая более никаких разрешений скользнула вниз к его ногам…
Толи выпитая водка, толи страх того что Глашка может подвести его «под монастырь», но Пашка словно окаменел, не в силах более сопротивляться этой нахальной страсти Глашки, пустил всё на самотёк, решая в хмельной своей голове:
- Да, что от меня убудет что ли? Ну хочет тётка секса, пусть получит, если получится….
      Всё получилось будь здоров! Глашка оказалась настолько опытной в этих амурных делах, что Пашка вначале просто «офонарел». Она творила такое…, о чём он даже не догадывался, что так можно, и его молодой организм, возбуждённый хорошей дозой спиртного, отвечал на все эти бурные ласки, удивляя и его самого. Всё было в каком-то дурном и блудном тумане, и Пашка не вполне соображал наяву всё это или во сне….




….  Здорово, мамуль! – с порога проговорил Степан.
- Сына, а у нас незваные гости!
- Это как?
- Проходи на кухню, сам всё увидишь!
Они прошли вместе на кухню, и по тому как изменилось лицо единственного сына Ольга Викторовна поняла, что всё что было сказано этими странными гостями было правдой. Она, обращаясь к сыну спросила, зная уже сама ответ:
- Степан, тебе знакомы эти люди?
Он, бледный весь, насупившись ответил:
- Да, это из деревни Лукерья, мы с ней…, немного дружили.
- Ах, вот, это как теперь называется! – ввязалась в разговор тётка Марфа.
Живота Лукерьи Степан пока не видел, так та сидела за столом, поэтому он, приходя в себя, сказал более уверенным тоном:
- Ну, да дружили, а что такого?
- Вы только посмотрите на него! – немного повышая тон и голося, - вскинулась Марфа.
- Вы не просто дружили, а ребёнка смастерили! Ну-ка встань Луша! – приказала она своей племяннице.
Та безропотно встала из-за стола, красная как рак. Было видно, что вся эта сцена сильно её тяготит, но противиться своей тётке она не смеет. Эту скромность девушки заметила, и Ольга Викторовна и в сердцах подумала:
- А, может оно и к лучшему, взять за сына деревенскую? Наверняка работящая девушка, да и скромная, видно по всему.
Степан смотрел на всё это и не до конца ещё понимал суть происходящего. Конечно что-то надо будет решать, может быть дать денег? Поэтому он и произнёс:
- И сколько вы хотите?
- Чего? – не поняла тётка Марфа.
- Ну, денег…
- А, денег мы не хотим! Мы хотим справедливости! Ты девку замуж звал?! Звал! Любился с ней? Любился! Так что давай, веди её в ЗАГС, как и обещал, да побыстрее, пока живот ещё не большой.
- Какой ЗАГС, вы о чём? – не отвечая на утверждения тётки Марфы, отвечал Степан.
- Обычный такой ЗАГС – Советский, - не сдавалась тётка Марфа.
- Ну вы даёте? А может ребёнок не мой?
       При этих словах Лукерья вся зарделась ещё более пунцовым огнём и не выдержав напряжения, выбежала из-за стола и попыталась удрать из квартиры. Но она не смогла открыть дверной замок, крутя его в обратную сторону. Так и осталась она сидеть на корточках в коридоре, плача и бормоча:
- Зачем всё это?
- Ты вот что, сокол мой ясный! Оставь свои подозрения кому-либо другому. Это у вас в городе все девицы уже не девицы, а у нас в родне всё строго! Даю тебе на раздумья два дня, не пойдешь с моей племянницей в ЗАГС, поедешь на зону, за изнасилование!
- Вы о чём, какое изнасилование? У нас всё было по согласию, можно сказать по любви.
- Вот и я л том же! Полюбились хорошо, да и не один видимо раз, я навела справки у деда Кузьмы. Видел он вас в своей баньке пять раз, и к слову сказать хорошо всё рассмотрел, старый греховодник! Вот он то и будет моим первым свидетелем, что ты её силой брал, там в его баньке.
- Да, не было такого!
- Было, не было, не в этом суть! Если ты не поженишься на моей племяннице, то я упеку тебя на зону, и даже не только за неё, а и за других. Вижу, что ты ухарь ещё тот!
- Какой ухарь?
- Да как в молодости дед Кузьма – известный греховодник! Он тоже, не мог пропустить ни одну юбку.  Рассказала нам твоя мамуля, что и здесь ты девок портишь!
- Мама о чём это она?
- Да сказала я им только, что у тебя здесь есть девушка, я больше ничего им и не говорила.
- А, нам больше ничего и не надо, всё ясно итак! Я и говорю, что ваш Степан, как и наш дед Кузьма в молодости, кого встретит, того и обольстит, всё в той же баньке. И мне от него досталось, - с некоторой грустью, и в тоже время с удовольствием, проговорила тётка Марфа.
При этих словах у Аграфены глаза, можно сказать, «вылезли из орбит». - Так что должник он мне по жизни, и скажет всё так, как мне будет нужно, понял? Продолжила Марфа, обращаясь к Степану.
-  Да и ещё найду двух трёх человек, если для суда одного свидетеля будет мало.
- Но разве можно принуждать жениться?!
- Можно, можно! Как говорят в народе: стерпится - слюбиться! Да ты же слова Лукерье про свою любовь к ней говорил - говорил! Или это был только обман? Но как бы то ни было, за слова свои ты молодец должен ответить, так что сроку тебе два дня! И не дай Бог тебе, не приехать к нам в деревню со своей мамашей как положено для сватовства. Я тебе сделаю всё что обещала вмиг!

- Так, что Аграфена расселась та, давай - пошли, всё что нужно я уже им сказала, пусть на досуге поразмыслят и срок уже пошел!
Она, можно сказать, выдернула из-за стола свою родную сестру, и решительным шагом отправилась на выход из квартиры, не обращая более ни на кого внимания. В отличии от Лукерьи она быстро справилась с входным замком и вытолкнула за дверь своих растерявшихся родных.
Они молча вышли из подъезда, и немного придя в себя Аграфена спросила:
- А, ты это, взаправду про Кузьму то сказывала?
- Дура, ты и есть дура! Вот что тебе интересно! Чё молчала то всё время! Почему я одна за вас отдувалась?!
- Так ты ж сама не велена нам говорить!
-Так то оно так, но могла бы хоть одно слово молвить, что мол нужно им жениться, позор с девки снять. что я вас должна всему учить?!....


…. Жизнь в Николаеве для Сергея потекла быстро. Он очень уставал от тяжелой и нервной работы матером в сталелитейном цехе. План плавок нужно было исполнять и перевыполнять, нельзя было допустить остывания печи, а с поставками коксующего угля иногда случались задержки, так что температура плавки не всегда соответствовала норме. От того марки выплавляемых сталей были различны. Выручал опыт главного инженера, который видя всё происходящее с неподачей в цех нужной нормы коксующегося угля, позволял Сергею брать другие формы заготовок для железной дороги, а не для кораблестроителей.
- Давай дуй на склад, бери формы для железки – обратился он к Сергею.
- А, как план будем закрывать Васильевич? – ответил тот, стараясь перекричать грохот цеха.
- Следующей плавкой будем догонять! Сейчас всё равно нужной температуры нет!
- Но я уже все добавки внес!
- Ну и хорошо! Пусть и у паровозников будут делали из хорошей стали. Я же понимаю, что это не твоя вина, так что не беспокойся.
      Они подружились, тем более что было почти ровесники. Сергей с удивлением узнал о том, что Васильевич из верующей семьи, но не ходит на собрания, так как в молодости женился на неверующей и был отлучен от церкви. Он и сообщил Сергею адрес общины в Николаеве.
Через три месяца, когда вовсю уже зеленела листва и фруктовые деревья укрылись бело-розовым ковром прекрасного «свадебного» наряда Сергей впервые переступил порог молитвенного дома. Там его встретили с радостью и вскоре он принял святое водное крещение по вере.
      Он просто «парил над землёй» от всех событий последнего времени, включаясь в активное служение в церкви. Видя его серьёзность и испытав его несколько раз, братья доверили ему участвовать в труде типографии, которая нелегально выпускала религиозную литературу. Опыт службы Сергея в «особом комитете» позволил ему так организовать работу типографии, что они практически наводнили всю Украину религиозными брошюрами. Вот только так успешно, его деятельность в качестве работника типографии продолжалось около двух лет. Идя в очередной раз, согласно графика, на свою смену, он встретил Глеба.
- Зайди ко мне в кабинет на пару слов, - промолвил он.
Предчувствие чего-то недоброго наполнило Сергея. С той памятной встречи, когда Глеб помог ему устроиться на работу, они больше не встречались и не общались.
       Правда Сергей видел несколько раз Глеба, но тот всегда куда-то спешил, так что разговоров между ними до сих пор не было. Он вошел в кабинет, ожидая чего-то серьёзного, и не ошибся.
- Серёга, ты совсем офонарел?
- Ты о чём Глеб?
- Я всё о том же, о твоём сектантстве! Ну, ладно, ты свихнулся мозгами, принял крещение стал баптистом. Это твоё личное дело в конце концов.
- А ты про крещение откуда знаешь?.
- Пойми, ты же не просто Вася, ты из «конторы» и спрос с тебя другой.
- Да, какой спрос? Что не так то? Я работаю в горячем цехе, план даю, начальство довольно.
- Да я не про работу.
- А, про что?
- Про твою подпольную типографию.
- Какую типографию Глеб, ты о чём?
- Серёга, хватит приударяться и строить тут из себя «девочку». Мне всё известно. Я же предупреждал тебя, что за тобой и «ноги и уши».
- Да наблюдал я их первое время, а потом видимо сняли «наружку», я бы понял, что за мной топтуны ходят, ты же знаешь мою подготовку.
- Её сняли с тебя тогда, когда к вам внедрили нашего агента. Так что вся твоя деятельность «конторе» известна. Посмотри сколько рапортов и донесений на тебя, - достал он объёмную папку из стола.
- Так если у тебя так много материала на меня, почему меня до сих пор не арестовали? Может это из-за твоей доброты Глеб?
- Да, нет, ты же знаешь, доброта тут ни при чём. Я человек военный, под присягой и как бы хорошо к тебе не относился, но «дружба – дружбой, а служба – службой»!
- Тогда в чём дело?
- Понимаешь, до последнего времени я как мог тебя прикрывал и не соглашался на твой арест, мотивируя тем, что нужно найти все каналы поставки бумаги и сбыта вашей продукции.
- И что нашел?
- Да, не сомневайся, нашел. Нам теперь всё известно.
- Что, например?
- То, что бумагу вы получаете из Финляндии, через Эстонию. То, что распространяете вашу литературу в основном на Украине, и что последнюю партию напечатанного отправили в Среднею Азию. У нас несколько сексотов в ваших рядах, и они исправно пишут донесения, не сомневайся, сам же этим недавно занимался.
Всё сказанное Глебом было правдой, так что хорошее настроение Сергея вмиг улетучилось.
- Так к чему весь этот разговор?
- У меня на руках ордер на твой арест.
- Так что я арестован?
- Пока нет, я тебя пока не нашёл.
- Это как?
- Да вот так! Ты сегодня на смену не явился!
- Но я же у тебя в кабинете.
- Вот именно! Сейчас через два часа пойдет борт от завода к смежникам в Новосибирск. Вот твоя командировка туда. Дуй быстрее на аэродром и домой не возвращайся, там тебя уже ждут. Да и после командировки тебе не стоит сюда возвращаться – примут под белые рученьки, и я не смогу больше тебе помочь ничем. За раскрытие вашей подпольной типографии меня переводят с повышением в Киев.
- То есть ты одной рукой громишь типографию в которой я тружусь, а другой помогаешь мне избежать ареста?
- А, что для тебя здесь удивительного? Подпольная религиозная типография подрывает наш советский строй, и как офицер спецслужб я обязан с ней бороться. А как твой друг, помня всё то доброе твоё отношение ко мне ещё в училище, я пробую помочь тебе как другу. В чём для тебя нестыковка?
- Но ты же сильно
 рискуешь?
- Это моё дело. Давай уезжай поскорее. Плохо будет и для тебя, и для меня, если нас вместе увидят сегодня, так что прощай!
      Они крепко пожали друг другу руки и Сергей быстро, взяв частника у проходной завода поехал на аэродром. По пути он заехал в один адрес и сообщил служителю о том, что КГБ накрыло их типографию, и что всем причастным к труду следует переехать в другие регионы. Его информация оказалась кстати, и благодаря ей более половины тружеников остались на свободе, вовремя уехав из своих жилищ.

     "Борт завода" уносил Сергея в далёкую Сибирь, и Сергею вдруг подумалось:
- Да, Сибири всё же избежать не удалось!
Правда летел он туда пока как свободный гражданин, но всё могло перемениться в одно мгновение, и это он очень хорошо осознавал….


…. Осознание того как всё произошедшее было мерзко и греховно наполнило сознание Павла на следующее утро, когда он очнулся в объятиях Глашки, с трудом высвобождаясь от неё. Утреннее созерцание «новой возлюбленной» вызывали в нем больше отвращения, чем умиления. Её, мягко говоря, обильные формы, совершенно его не возбуждали, и он удивился как мог всю ночь провести с этой женщиной. Всё произошедшее прошлой ночью представлялось каким-то миражом, но «голая правда» в виде обнажённой и довольной толстой Глашки, лежащей на том же злополучном диване, вызвал у него рвотный рефлекс, и он не сдержавшись, побежал к рукомойнику, опорожняя свой желудок.
- Что, зайка с тобой? – проснулась Глашка.
- Да, так ничего, вывернуло что-то.
- Пить надо меньше, дорогой…
- Какой я тебе дорогой? У тебя же муж есть.
- А, муж, «объелся груш»! – довольно хохотнула Глашка.
- Так ты что совсем его не боишься? Он же у тебя серьезный мужик.
- Был мужик, да весь вышел.  Все вы мужики к сорока годам слабеете. А моему теперь кроме водки ничего и не надо. Так что приходится время от времени ему замену искать. Вот, теперь ты, и будешь «моим дорогим»! Я так решила.
- Ты, это Глаш, не обессудь… Ну, приключилось у нас с тобой вчера по пьяни… Но больше бы не надо, ты же мне в тётки годишься, как людям в глаза смотреть то…?
- Ты, соколик мой ясный, про людей то мне не заливай, знаю я тебя! Не особенно ты на них смотришь, иначе бы совсем другую жизнь вёл. А то что у нас с тобой роман, то знай, он с продолжением будет…
- Да как же так Глаш?
-  Да вот так! Или будешь спать со мной у себя в доме, или поедешь на зону спать! Думаешь я вчера просто так говорила? Да если бы я на тебя «глаз не положила», то уже давно бы тебя «сдала
» участковому. Он бы для меня всё сделал, да и сделает, если попрошу. Он у меня тоже одно время «в дорогих» числился.
- Так ты что с ним спала и мне об этом так спокойно говоришь?
- А, чё мне скрывать? Это так тебе для ясности, что у меня здесь всё схвачено. Никуда тебе теперь от меня не деться, я сама назначила тебя моим любовником, и будешь «утешать меня» тогда, когда я этого захочу!
- Да разве так можно? А вдруг я не захочу?
- Ты вчера тоже ту же песню пел, а смотри всю ночь покувыркались, я даже себя счастливой почувствовала. Так что давай не зли меня, и не принуждай делать тебе плохо. Зачем, если вчера нам вместе было так хорошо! Или тебе было плохо?!
- Да, нет, всё было хорошо…, - пробормотал Павел, стараясь не смотреть на обнажённую «красоту» Глашкиных форм.
- Хорошо, значит хорошо! – довольным тоном протянула Глашка, натягивая на себя чулки.
Она оделась и поправив свою причёску у зеркала, сказала:
- Следующий раз приду в пятницу, будь готов, никуда не уходи.
Она с довольным видом вышла из Пашкиного дома, бесстыдно помахивая своим толстым задом.
- Тьфу ты б…! - в сердцах выругался Пашка,
- Это же надо так влипнуть! Ну Федька, чтоб ты сдох! Теперь спать мне придется со старой толстухой! Ой, чё это я? Он же и правда сдох… Вот удружил гад! И никому ведь теперь не докажешь, что сдох он сам, и мы ему не помогали в этом. Может от Глашкиной палёнки и откинулся, а мне вот теперь ублажай её! Что дальше будет?

     Дальнейшие события не заставили себя долго ждать. Деревня, как известно, практически «открытая книга», и то, кто и с кем спит становится известно здесь практически всегда, и нет более любимых тем для обсуждения в Сельпо как рассказывать друг другу такие пикантные и срамные вести, особенно когда кто-то в браке «ставит рога» своему муженьку. Так и ночные похождения Глашки к вечеру следующего дня дошли до её мужа, который вернулся из командировки в город. И хотя он понимал почему Глашка «ставит ему рога», ведь уже давно в постели не мог ничего, но задетое мужское самолюбие, что какой-то молокосос насмеялся над ним, сделало его злым и жестоким и когда Павел возвращался на следующий день домой с мельницы, где безуспешно пытался остаться на своей работе, муж Глашки, огрел его дрыном по голове и за пинал до полу смерти. Спасло Пашку то, что соседка вышла на своё крыльцо, и увидев её, мух Глашки убежал, не желая быть узнанным.
Эта новость вновь стала самой актуальной в деревне. Правдивость связи старой тётки с молодым подтверждалась и большими фонарями под глазами Глашки, которые та не смогла скрыть от любопытствующих односельчан под слоем грима.
- И поделом тебе потаскуха!  - кричали ей вслед многие тётки.
Они были сильно обозлены на Глашку и были рады тому, что её и её любовника так «воспитал» муж.
     Заявления по понятным причинам Пашка писать участковому не стал, когда тот пришел к нему в поселковую больницу, сославшись на то, что не видел, кто его там от мутузил. Да и серьезных повреждений избежать удалось, было только среднее сотрясение мозга, да серьёзные гематомы по всему телу, которые цвели радужным цветом ещё несколько недель.
     Глашка, слава Богу, пока отвязалась, видимо и её хорошо отбутскал муж, и Пашка даже был в некоторой степени ему за всё благодарен, потому что продолжать так неожиданно начавшийся роман с его женой, он совершенно не хотел. Но муженёк Глашки думал совсем по-иному, и когда Пашка выписывался из больницы, то столкнувшись с ним на крыльце был обескуражен услышав его грозное предупреждение:
- Ты щенок у меня еще получишь! Не думай, что так легко от меня отделался! Я тебя прирежу!
- Да, за что Тимофей Ильич?
- А, за то, что ты меня на всю округу опозорил! Мне теперь нигде не пройти, чтобы кто-нибудь не стал рассказывать что-нибудь про рога! Вот за эти рога мне и ответишь. За них я с тебя голову и сниму, не сомневайся!
      Его не скрываемые намерения были очевидны, и Пашка засобирался податься в город, тем более, что работу на мельнице он потерял, дров на зиму не было, да и жить под угрозой смерти совсем не хотелось. Поэтому чуть оклемавшись от всех потрясений, он забил наглухо дом, и не поворачиваясь к нему, поспешил на электричку в город, держа путь к Абраму, в надежде встретить у того дружбана и собутыльника Ваську, с которым их теперь навек связала столь страшное событие последних дней. На дворе уже начиналась стылая зима, бросая комья снега ему в лицо, и наметая первые сугробы….


…. – Что за жизнь то у них будет, если приедет этот городской? - спросила Марфу сестра Аграфена.
- Приедет, не сомневайся! Я по его глазам видела, как он испугался, когда я об изнасиловании заговорила, - ответила та.
- А, ты чё молчишь? – переключилась на Лукерью тётка Марфа.
- Для тебя же стараемся!
- Да я и не знаю, стыдно как-то всё…
- Стыдно, это когда видно! Вон как сейчас у тебя! Или, когда в баньке деда Кузьмы кувыркались! Стыдно ей! Ты ещё поплачь! Я тебе девка так скажу – выходи замуж за этого городского и уезжай к нему жить!
- А, если он не захочет?
- Не захочет – заставим! А там, как Бог даст! Поживете – не поживёте – это дело десятое!
- Как это? – испугано спросила Лукерья.
- А, вот так! Ты спроси у матери то, как ей от наших деревенских и баб, и мужиков доставалось! Одни срамили постоянно, а другие под юбку так и норовили залезть! Так или не так? Чё молчишь? Аграфена!
- Да, чё говорить. Что было, то прошло…
-Так ведь история то повторяется! Если Лушка замуж не выйдет за этого городского, то и ей такая судьба уготована. Мало я твоих соплей утирала, хочешь, чтобы и дочь твою успокаивала теперь?
- Ну, а если Степан меня бросит, что тогда? – вступила в разговор Лукерья.
- Пусть сначала жениться, а там уже дело покажет. Даже, если и бросит, то алименты будет платить на ребёнка. Да и статус твой будет иной, другие и пожалеют, вместо того, чтобы осуждать: мол бросил городской, что с него взять?! А, может и стерпится – слюбится, кто ж знает? Не грусти девка, ещё спасибо мне скажешь, не у всех такие добрые тётушки, так, или нет?!
- Да, да, спасибо.
- Вот на том и порешили, поехали домой.
Они вернулись в своё село и через два дня из города приехали свататься Ольга Михайловна со Степаном.
      Свадьбу сыграли в городе на квартире, благо родственников было не много и все уместились за праздничный стол. Молодые выглядели весёлыми и счастливыми, и никто из приглашённых гостей не мог себе представить, как «интересно» проходила подготовка к этому семейному торжеству.

     Так Лукерья и вышла замуж хлопотами тётки Марфы. Вот только долгой семейной жизни не получилось у ней со Степаном. И хотя со свекровью Ольгой Михайловной у неё сложились хорошие отношения, Степан вскорости стал похаживать «налево», говоря, что посылают его по командировкам. Может так и было в самом деле, но только через три года, когда сын уже стал хорошо разговаривать – отец Степан ушел окончательно из дома, бросив их на попечение своей матери. Ещё год жила в доме Ольги Михайловны Лукерья, надеясь на возврат в семью своего непутёвого мужа. Но когда до неё дошло достоверное известие, «добрые люди» поспособствовали, что и любовница Степана в «интересном положении», то твёрдо решила вернуться в деревню на родину к матери, не взирая на возражения свекрови.
- Ну куда ты поедешь с таким маленьким ребёнком?
- Домой к маме и бабушке.
- Разве плохо тебе у нас? Ну виноват Степан перед тобой, я же вас не гоню, вы мне стали родные.
- Поймите меня Ольга Викторовна, не могу я так. Вроде как замужем, а муж живёт с другой! Скоро там на стороне у него тоже будет ребёнок, не любит он меня, и вся эта затея со свадьбой, наверное, было ошибкой.
- Побойся Бога, какой ошибкой? Посмотри какой у тебя прекрасный сын, а у меня внук?!
- Да, Ванечка чудо, это правда! Спасибо вам за вашу доброту к нам. Вы всегда останетесь его любимой бабушкой, но мне лучше вернуться на родину. Не моё всё это - городское, не уютно мне здесь как-то. Скучаю я по нашему чистому деревенскому воздуху с неповторимыми ароматами луговых трав, да и по нашим просторам. Здесь в городе все не так: и воздух и люди. Нет, не хочу я, чтобы сын вырос здесь.
- Но ведь там у вас в деревне даже десятилетки нет. Как же он сможет получить хорошее образование?
- До этого ещё далеко. Захочет – получит. Трудности, они только закаляют характер, так что давайте прощаться. А соскучитесь, приезжайте проведать нас, будем всегда рады.

      Так и уехала домой Лукерья с маленьким сыном к себе в деревню, но, как и предсказывала тётка Марфа в ином статусе – брошенной и обиженной добропорядочной женщины, о чём быстро всех оповестила престарелая тётка Марфа. Так что возвращение в родные пенаты прошло гладко, сын, вначале спрашивающий об отце, в скорости перестал вспоминать о нём, переключив всё свое детское внимание на новый мир деревенской жизни и простора, открывшийся ему во всей полноте….


Продолжение следует….