Глава 14. Слишком говорливый колокол

На месте слияния двух рек тихо и мирно уже несколько сот лет стоял город Славна. Его окружала не самая плодородная почва – сельские угодья были малочисленны, поблизости не было границ – боевые будни раз за разом обходили городок стороной, из-за удалённости от столицы здесь не селились видные деятели эпох. Но Славна прочно заняла нишу города поэтов и художников, в чём в последнее время люто соперничала с густо населённой Гуссией. И всё же именно в Славну стремились все, кого Творец наградил даром целить людские души искусством слова, песни, изобразительства.
Жили здесь добрые, честные люди, неравнодушные к чужому горю. Они обустроили свой дивный город таким образом, что каждый путник не мог отвести от него взора, а попав сюда однажды, любой грезил вернуться и остаться навсегда.
Мирная осень усыпала улицы Славны жёлтой листвой. Ядвиг Костка неторопливо шёл на рабочее место по просыпающемуся городу. Скверы и аллеи стелили ковёр под ноги молодого цензора, вдалеке раздавался размеренный звон колоколов.
Дивное утро, дивный настрой – вчера Ядвигу сообщили, что он станет старшим цензором в своём отделе. По пути ему попалась юная особа с нотной папкой – опоздавшая к началу службы хористка. Ядвиг уступил ей дорогу, учтиво приподнял котелок. Тонкие губы тронула улыбка, тонкие усики дрогнули в такт.
В отделе новостных изданий было как-то непривычно суетно. Ядвига сразу окатила непонятная паника, едва он ступил за порог родной конторы.
По лестнице навстречу бежал городской цензор, завидев Ядвига, он замахал руками:
- А, вот и вы, наконец-то! Скорее, голубчик, я вас очень жду! – и, посторонившись, чтобы Ядвиг мог мимо него протиснуться, побежал дальше вниз.
Один из сотрудников что-то кричал, размахивая кипой газетных листов. Перед ним, бледный, сидел новичок. По углам гудели другие цензоры, кто-то был погружен в пролистывание подшивок, при этом не теряя дара речи.
Ядвиг прошёл между рядов и занял своё место – как раз в центре зала, откуда было видно и слышно всё. Он даже думал, что его повышение неким образом связано с тем, что мимо его ушей и глаз не проходила ни одна заметка, рассматриваемая в отделе.
- Что случилось? – спросил Ядвиг, вешая котелок на рогатину рядом со своим столом.
- Из городского совета – новые вводные, - ответила барышня-соседка.
Главный цензор вернулся в зал, пытаясь отдышаться и вытирая пот со лба.
- Вчерашний номер разбирали в совете, - без обиняков начал он. Все замерли, слушая сиплый голос. – Митрополит прочитал заметку о карантине в портовом городе и направил голове цидулю. Кто проверял эту новость?
Бледный и уже почти потерявший чувства новичок поднял дрожащую руку.
- А, вы, - глаза главного цензора хищно сверкнули. – Вам простительно, но почему – я спрашиваю – почему именно вам поручили её?
Новичок вжался в стул, Ядвиг перевёл взгляд на главного цензора и вздохнул: старший цензор покинул место как раз вчера, значит, ответ держать придётся ему.
- В чём причина беспокойства? – дипломатично осведомился Ядвиг.
- В том, что в нашей городской газете пишут про публичный дом и про любовную расплату, болезнь, которая поражает всех развратников! Вам, голубчик, нужно скорее вникнуть в новые обязанности и быть в курсе каждой поступающей справки.
Ядвиг схватил номер со стола и открыл нужную страницу. Пробежав глазами по заметке, он опустил листы и вопросительно посмотрел на пышущего гневом цензора. Тот выпятил лоб подобно боевому быку и процедил:
- В благословенной нашей Чернавии столь сомнительное заведение, как дом терпимости, становится объектом внимания в статье, призванной взывать к состраданию. Митрополит в праведном гневе, городской голова вопрошает ко мне, а я, доверившись вам, не могу ничего сказать в ответ, ибо возражать нечего! Впредь потрудитесь отслеживать подобные пакости. А вы, голубчик, - он поднял лицо на Ядвига, - завтра же пойдёте со мной на совет, как это делал ваш предшественник. Это ваш отдел, вы занимаетесь городскими новостями, а у меня и так дел по горло!
Сказав это, главный цензор топнул и вышел прочь. Как только дверь захлопнулась, в зал вернулись звуки и все обратились к отложенным делам. Барышня поднесла новичку стакан воды и долго обмахивала его злополучной газетой, хотя тот с уходом главного цензора почти сразу обрёл цвет и форму.
Ядвиг ещё раз перечитал заметку. В портовом городе люди повально заболевают непонятной болезнью, есть уже смертельный исход, власти закрыли порт на карантин, полиция оцепила дом терпимости, откуда, предположительно и пошла зараза, прихожане всех храмов молятся о спасении болящих. Если бы не этот самый дом терпимости, всё можно назвать обычной проходной заметкой, какие обычно читают лишь от большой скуки. Вот если бы проклятый дом терпимости загорелся, а из пламени вышли светлые ангелы… Ядвиг тряхнул головой, пытаясь убрать с лица глупую улыбку.
Непонятно только, что больше всего покоробило уважаемых читателей – наличие публичного дома или то, что о нём написали.
Дальнейший день прошёл своим чередом. Цензоры вычитывали новости, вносили правки, песочили авторов в прикладных письмах, утверждали заметки в печать. Вечером Ядвиг неторопливо шёл домой, наслаждаясь последними тёплыми деньками, стараясь выкинуть из головы кутерьму новой должности.
Уже подойдя к крыльцу, он увидел, что в почтовом ящике за номером его комнаты лежит белый конверт. Ядвиг раздражённо выдернул послание на свет и торопливо поднялся к себе.
Письмо – Ядвигу даже не нужно было вчитываться в строчки на конверте, чтобы это понять – было от старшего братца. Выскочка, коим его чтили все, с кем тому довелось служить, ныне был головой в одном захолустном городишке, который некоторые считали местом едва ли не проклятым. За рвение в делах Янеку дали этот пост, но, Ядвиг не сомневался, просто услали с глаз долой. Однако, в этом он тоже не сомневался, брат тут же приступит к наведению порядка и, безусловно, добьется нужного ему результата.
«Любезный мой брат,- гласило письмо, - как и обещал, пишу тебе о том, как устроился я на месте. Приняли меня хорошо, но довольно равнодушно. Равнодушие, стоит заметить, присуще всем обитателям этого городка. Но не мне, как ты знаешь. Работы много, но я не испуган этим. Напротив. Я вижу город, который должно возродить и сделать приятным местом. Да, много оставленных домов, некоторые стоит снести, в плачевном состоянии городская канализация, мертвы деревья. Кажется, те, кто остался тут, свыклись с умиранием и сами не знают, для чего живут. Спешу поделиться еще одним наблюдением с тобой. Местный храм не является столь священным, как подобные ему в Чернавии. Вероятно, это связано с тем, что город не стремится к жизни вечной. Что ж, я буду работать, как всегда - в полную силу, я хочу, чтобы город расцвел и полюбил свою самобытность. Напиши же мне, как дела у тебя, есть ли успехи по службе. Искренне любящий, твой брат Янек».
Ядвиг покачал головой. Брат всегда приходил в восторг, если что-то отличалось от общепринятой нормы. Что ж, остаётся надеяться, что работы хватит, чтобы не появляться на глазах у младшего как можно дольше.
Наутро, как и было условлено, Ядвиг вместе с главным цензором вошёл в зал городского совета. Редакторы местных газет, старшие цензоры отделов искусства, музыки – все уже были на местах. Ядвиг занял отведённое ему место и, развернув записную книжицу, приготовился внимать.
- Господа, - начал главный цензор. – Рад вас всех приветствовать и начну с главного. Митрополия недовольна недавним инцидентом, нам с вами следует быть внимательнее в работе. Я говорил с советником Институции. Мы пришли к выводу, что необходимо прекратить поставлять в Славну газеты из других городов Чернавии.
Тишина поразила Ядвига. Конечно, такая идея по душе главам изданий – тиражи значительно вырастут.
- Так нам будет проще отследить новости, приходящие в город.
Ядвиг посмотрел на редакторов. Те усиленно хмурились и кивали, а в глазах читалось явное удовольствие.
«Индюки, - подумал Ядвиг. – А мне придётся уволить парочку сотрудников!»
Перепечатка присланных новостей не возбранялась, тем более в «Вестнике Славны», главной городской газете. Но ведь оплошность произошла именно с её выпуском!
- Городской голова уже завтра разошлёт письма в соседние города. Но это ещё не всё. К упоминаниям различных непристойностей в новостях следует добавлять изречение об осуждении и недопустимости подобных явлений. Мы справимся своими силами с информированием наших земляков, не правда ли?
«Неправда, - с тоской подумал Ядвиг. – Работы прибавится в разы».
Заседание было недолгим. Редакторы расходились спешно, искусствоведы шли вразвалочку и тихонько обсуждали, как теперь узнавать о выставках и новых веяниях, ведь столичные издания тоже попадали под разряд присланных, а значит, и под запрет. Новости культуры редко перепечатывались в местных газетах.
- Господин главный цензор, - Ядвиг понял, что предложение, созревшее только что, следовало бы озвучить ещё на общем собрании.
Главный цензор остановился, смерил взглядом подчинённого и махнул рукой главному редактору «Вестника», будто отпуская того с миром.
- Слушаю вас, голубчик.
- Господин главный цензор, я бы рекомендовал не отказываться от присланной прессы. Лучше взять в штат ещё парочку сотрудников…
- Мальчик мой, а как вы предлагаете бороться с пагубными новостями? Присланные газеты уже прошли цензуру у себя, но то, что позволено в портовом городе, не годится для нас. Отзывать присланный номер из-за одной заметки – убытки для городской казны. А иначе мы не сможем бороться с недопустимыми пасквилями.
- Случай вопиющий, - согласился Ядвиг. – Но вы же сами сказали: цензуру газеты прошли…
- Голубчик! – вспыхнул главный цензор. – В чужую обитель свой закон не несут! Или вы сомневаетесь в способности ваших подшефных, - он кивнул в сторону редактора «Вестника», который делал вид, что просто стоит под деревом, а сам то и дело бросал взгляд на задержавшегося собеседника, - донести интересное и важное жителям Славны? Нет? Ну то-то же.
Ядвиг поплёлся на работу. Уволить придётся господина Сушека – он самый почтенный работник цензуры и слегка слеповат – и барышню, что вчера утешала новичка. Как бы усидеть самому – с тоской подумалось Ядвигу. Пока он был рядовым цензором и прилежно исполнял спускаемые указы, такие мысли его не посещали.
Сообщать о грядущем освобождении пришлось, разумеется, самолично. Ядвиг каждым волоском ощутил, какое чувство вызвала в отделе эта новость. Только вступил в полномочия, а уже выгоняет неугодных? Он что, вымещает затаённую обиду?
Горожане, надо признать, перемены в выборе источников вестей заметили сразу. Хозяйка, у которой квартировался Ядвиг, зажав его на лестнице, спросила:
- О, вы же ведь у нас цензор, не так ли? Будьте добры, поясните: где моя любимая домохозяйственная брошюра из столичной печати? Лавочники говорят, что её больше завозить не станут.
- Да, они сказали правду, - Ядвиг дёрнулся, чтобы перешагнуть на более свободную площадку, но хозяйка напёрла:
- Помилуйте, милый мой, как это? Неужто закрыли?
- Дело не в том, - Ядвиг пытался подобрать слова, чтобы доходчиво объяснить тучной собеседнице новый порядок. – В Славне достаточно своих изданий, я уверен, вы найдёте себе чтение по душе. Столичное привозить больше не будут.
- Достаточно? Ха! Да наши местные остолопы пишут так, что суп прокиснет! Это вы нарочно удумали, чтобы их хотя бы кто-то читал? Вот я не буду, так и запишите, умники. Придумать такой бред, да вы не в горячке ли?
Однако она отступила. Пробормотав что-то вроде «ничего не могу поделать, покорнейше прошу», Ядвиг поспешил убраться в свою комнату и поплотнее затворил дверь. Но хозяйка была не так проста. На ужин она подала ему похлёбку и, хитро улыбаясь, пропела:
- Утки больше не будет, сударь. Утку не завезли, извольте есть курицу. Ах да, рецепт я вычитала в местной газетёнке, отведайте.
Похлёбка была отвратная. Ядвиг, конечно, не знал рецепта, но если хозяйка не исказила его, газету эту следовало закрыть как вредоносную.
Не доев, Ядвиг отправился прогуляться. Надо обдумать, как завтра требовать от оставшихся сотрудников качественной работы. Представить, что все редакции одномоментно вникнут в новые требования с проклятыми формулировками? Ядвиг в сказки никогда и не верил.
Звонили к вечерне. Звонарь перебирал лады, старый колокол норовил выбиться из стройного хора собратьев и издать лишний гулкий звук.
Погода собиралась испортиться. Кажется, заканчивалась тёплая осенняя пора и надвигались заморозки, стужей веяло от скверов, на дороге появился белый хрустящий налёт.
Ничего полезного в голову не шло. Ядвиг купил у позднего булочника два пирога и съел их ещё на пути к дому. В комнате было сумрачно, сын хозяйки, пойманный на лестнице, сообщил, что масла в доме нет, когда будет – неясно, поэтому теперь и эта забота целиком на квартиранте. С тоской Ядвиг заметил бьющий из-под соседних дверей свет. Спать лёг в темноте.

На очередном собрании главный цензор похвалил Ядвига за работу его отдела. Ядвиг скромно умолчал, что всё, что вычитывали его сослуживцы, он лично перепроверял. Замечаний, справедливости ради, было немного, да и озвучивал он через одно.
Хозяйка смягчилась, перестала травить его за ужином, но совсем скоро проклятая похлёбка начнет уже сниться.
Вечерний колокол мешал сосредоточиться. Ядвиг сменил маршрут и гулял теперь в сторону реки, но холодный ветер наградил его простудой.
Через месяц от брата пришло ещё одно письмо. Тот настоятельно просил поведать о новостях, спрашивал, не обидел ли Ядвига ненароком. Вечером Ядвиг сел за ответ, но строчки не ложились, и письмо отправилось в ящик стола.
Под занавес недели Ядвиг обнаружил, проверяя за новичком, перепечатанную новость из портового города. Местная институция отстояла здание, в котором размещалась здравница. «Победа праведной Институции! – восклицал автор заметки. – Историческая справедливость торжествует вновь и вновь. Всем жителям благословенной Чернавии следует воздать хвалу Творцу за милость Его и справедливое воздаяние». Ядвиг поморщился и подписал газету в печать. Новичка пора переводить в основное число, проверять за ним каждую букву уже не имеет смысла.
Меж тем в Славне намечалась выставка столичного мастера. Отдел искусствоведения штудировал биографию художника, в которой всё было идеально чисто. Поддерживал борцов за святость, писал восхваляющие полотна. Ядвиг не поленился и сходил на предварительное открытие. Картины – одна к одной, герои в образах мучеников и великих миссионеров. Ядвиг вспомнил, как они с братом в детстве нашли у отца в библиотеке альбом с красочными картинами. Совсем не похоже. «Нужна ли цензура? Все и так творят как под копирку, - подумал уныло старший цензор отдела печати. – За полстолетия выветрилось скверное и укоренилось благостное».
Однако не так давно в Гуссии некий Митрек выставил в частной галерее какие-то полотна, которые наделали шуму. Ядвиг их не видел, но прочёл по долгу службы: вольнолюбивый живописец изображал людей в духе постыдного Возрождения. Значит, работа ещё не окончена.
На собрании главный цензор рвал и метал. Накануне Ядвиг доложил ему о допущенной газетчиком фразе: «карантин в портовом городе расширяет границу, горожане опасаются ходить на молитву». Конечно, следом была приписка: Господь не оставит молящихся, только с Божией милостию можно победить страшный недуг, в святом месте нельзя подвергнуться каре небесной… Но сказанное ранее так сильно выбивалось из канвы благословения, что надлежало либо полностью убрать фразу, либо отказать автору в публикации.
- Новости из портового города! – бушевал главный цензор. – Разве в благословенной Чернавии не про что боле писать? Господин редактор, как вас там… Если нечем закрыть брешь в публикации, обратитесь к святому календарю! Попросите митрополию, вам дадут речь проповедника! За возрождение святости пролита кровь мучеников, а вы ставите под сомнение силу творимой прихожанами просьбы о здравии ближних, обращённой к Господу?!
В отдел Ядвиг вернулся с новым указанием: отказывать в печати тем газетам, кто смеет – прямо или косвенно и неважно, в каком ключе – упомянуть о портовом городе.
Подчинённые тягостно вздохнули. В этот день половина тиражей была зарезана. А вечером на лестнице хозяйка вновь поджидала старшего цензора.
- Помилуйте, батюшка мой! Что происходит? – заголосила толстуха, когда Ядвиг заметил её. – Сыну сегодня не продали газету. А мальчик, между прочим, ждал этого номера, там должны были написать о его успехах в наездничестве. Что, теперь и лошади у нас стали чем-то неприличным?
- Госпожа Браска, это недоразумение, завтра газеты выйдут в печать, - устало ответил Ядвиг.
- Так вот что я вам скажу: курицу сегодня я не купила, ешьте яблоки! – гаркнула хозяйка и взметнула юбками вихрь.
Яблоки оказались гнилыми. Ядвиг долго ковырял их ножом, но в конце концов понял, что дело это бессмысленное. «Надо съезжать, проклятая тётка скоро меня слопает вместо утки», - решил Ядвиг.
Письмо от брата. Очередное. Янек писал, что надо готовить город к зиме, а, как оказалось, здесь давно никто этим всерьез не занимался. Нет инструментов, крыши худые, многие дома могут рухнуть, если не принять меры. Спрашивал, всё ли в порядке, приглашал в гости. Ядвиг бросил бумагу вместе с конвертом в печурку и закрыл заслонку. Может быть, правда уехать? Бросить всё, собрать маленький саквояж и перебраться в глухой городок к брату? Там устроиться мастером, он кое-что умеет… Нет, невозможно. Он всегда был вторым. Младшим. Слабым. Здесь он может руководить печатью, и он будет это делать.

- Что это? – Ядвиг снизу вверх из-за очков смотрел на новичка, топтавшегося напротив его стола.
- Заявление, господин начальник отдела.
- Я умею читать, - буркнул Ядвиг. – Я спрашиваю: ты что, всерьёз намерен уходить?
В отделе стало тихо. Новичок густо покраснел и еле слышно пролепетал «да».
- Я обязан знать, в какой отдел ты переводишься и с чьего дозволения, - сухо парировал Ядвиг.
Собеседник пожевал губами:
- Видите ли… господин начальник отдела… господин Спавний… Я покидаю Славну.
Ядвиг выпятил губы. Он всегда так делал, когда реплика заставала его врасплох.
- Что ж… Надеюсь, молодой человек, вы найдёте своим способностям достойное применение и послужите на благо нашей славной Чернавии.
- Я покидаю Чернавию, - едва прошептал новичок.
В отделе стало настолько тихо, что незадачливый таракан, видимо, решив, что наступила ночь, выполз из своего укрытия в щели стола. Ядвиг щелчком сбил непрошенного гостя и потянулся к чернильнице.
- Я обязан доложить об этом, - напомнил он. – Но в любом случае работать здесь после этих слов ты больше не можешь.
- Я понимаю, - кивнул несостоявшийся цензор.
Скверно. Задачи растут как снежный ком, а в числе работников брешь. Что прикажете делать? Жалование им не прибавят, если они разделят труд поровну. А деваться некуда.
Снег хрустел под ногами – лёгкий морозец был под стать настроению. В сумерках звонили колокола, самый почтенный из них вновь норовил вставить лишнее слово в выстроенном хоре.
На следующий день Ядвиг прочитал в «Вестнике», что старый колокол к празднику Прихода Спасителя заменят. Снятие болтливого старика ожидалось в конце недели, проститься с ним приглашались все жители, митрополит лично отслужит молитву. Митрополия объявляла этот рабочий день «кратким».
День выдался ещё и на редкость ветреным и холодным. Мелкий снег летел сверху вниз, снизу вверх, по кругу и во всех направлениях. Поэтому неудивительно, что, не взирая на все предпринятые страховочные меры, колокол сорвался и обрушился на отведённый ему пятачок. Издав последний гулкий звук в своей жизни – такой, что многие застонали и схватились за уши – колокол раскололся и замолчал навеки. Почти сразу же зазвучала молитва. Горожане по очереди подходили к разбитому колоколу, прикладывались к нему, оставляли в бочонке у ног служки монеты – благодарность.
Ядвиг не встал в вереницу, незаметно покинул соборную площадь и стал прорываться к дому сквозь моросящую метель.
Писем больше не было – город, где жил Янек, имел самое плохое сообщение, очевидно, дорогу закрыли.
Утром в дверь дома постучали. Старший хозяйский сынок отпер и встретил двоих
странных путников – Ядвиг как раз выходил на прогулку и успел их рассмотреть. Девица и её молодой спутник, именно так, а не иначе, выглядели измождёнными, будто преодолели долгий путь.
- Доброго дня, - вежливо приветствовал посетителей Ядвиг и вышел на улицу. Погода улеглась, можно дойти до работы и доделать дела, что не уложились в «краткий день».
На столе недавно уволенного новичка был рабочий беспорядок. Он не потрудился прибрать за собой, ворохом передав дела и убежав по вызову в канцелярию митрополии. Как знал Ядвиг, бывшего работника отдела цензуры из Чернавии не выпустят «три лета после». Смолчал бы – и уехал тайно…
Под кипой газет обнаружилось частное письмо. На конверте – метка портового города. Странно. Оттуда давно не приходило вестей, а вместе с газетами пропал последний регулярный новостной источник. Ядвиг задумался об этом только сейчас, стоя в пустом помещении с чужим письмом в руках.
Письмо прислал некий газетчик – на единственно известный ему адрес. В нём сообщалось о смерти двоюродного брата бывшего цензора от неизвестной болезни, которая «как яростный жнец – срезала половину города; кто-то умер в муках, да приберёт Господь их к себе, кто-то ещё отходит». Карантин не помог, писал незнакомый газетчик. Зараза могла разойтись по стране, ибо многие заболели на молитвах ещё осенью. Это письмо – последняя просьба его сослуживца, получить её должен именно младший родственник умершего, «ибо предупредить нужно всех, но дороги закрыты, а Славна же заперлась от нас, боясь не болезни, а красного дома».
Ядвиг сел. Новичок хотел бежать из Чернавии, поскольку прочёл письмо. Никому не сказал, не доложил ни ему, ни в митрополию. Заветы святых отцов! Если он сейчас обнародует страшную весть, новичка могут призвать к самому суровому ответу. Если нет – ответить придётся перед совестью.
Забыв про свои дела, Ядвиг покинул дом цензуры. Он поймал извозчика, приказал ехать к дому редактора «Вестника».
Тот жил на окраине Славны. Прекрасный особняк исторической постройки, переживший и страшную войну, и смену верховной власти. Ядвиг постучал молоточком по диску на воротах. Ему открыл выправленный сторож, удивлённо глядя на визитёра.
- Мне к господину Милкочу, доложите, - приказал Ядвиг, вспомнив, что он не мальчишка с улицы, а старший цензор.
- Как о вас доложить? – скучающим голосом спросил сторож.
- Ядвиг Спавний, старший цензор.
Сторож ленивым жестом пригласил Ядвига в дом, оставил в просторном холле, а сам отправился докладывать. Спустя несколько минут вышел, вслед за ним показался редактор «Вестника Славны» в широком малиновом халате.
- Голубчик мой, что привело вас…
- Вы знаете об этом что-то? – перебил Ядвиг, протягивая хозяину листок письма.
Тот недовольно выхватил лист, пробежался глазами.
- Ну да, две недели назад заметки ещё приходили, но вы же сами издали указ – не печатать новости о портовом городе.
- Вы обязаны были доложить в митрополию! В городской совет! Речь идёт о болезни, которая расползается по Чернавии, да благословенны её дни!
- Вы забываетесь, голубчик! – побагровел редактор. – Да известно будет вам, что Святая Институция имеет полную осведомлённость о делах в благословенной Чернавии, в каждом её уголке, вы же сами запретили упоминать этот город и всё, что с ним связано!
- Это вы забываетесь, господин Милкоч! Перед вами – старший цензор, будьте добры обращаться по рангу! – Ядвиг сам опешил от своего тона, но остановиться уже не мог. – Преступная халатность недонесения цензорам – да будет вам известно, это прописано в уставе городских служащих, коим вы и являетесь! В вашу редакцию течёт поток новостей со всей благословенной Чернавии, вы – первый рубеж городских новостей, и вы не доложили о страшной болезни?
- Господин старший цензор, - прошипел Милкоч, с трудом сдерживая искрящую ярость, - помимо светской цензуры есть канцелярия Институции, которая выше вас и которая не давала указаний обнародовать новости о «любовной расплате». О нашей беседе я доложу главному цензору, его слово и будет решающим, ибо он вхож в канцелярию по долгу службы. Покиньте мой дом, будьте добры.
Ядвиг чувствовал себя побитым псом, проходя мимо сторожа, который ещё выше задрал подбородок и проводил гостя взглядом искоса. Святая Институция знала о делах, но предпочла умолчать? Разумеется, из-за того, что заразились молящиеся в святом доме.
Буря грянет на очередном собрании, до тех пор есть время собраться с мыслями и принять решение.
В доме пахло знакомой похлёбкой. Видимо, сготовленный для него ужин подали раньше из-за вновь заселившихся. Их она тоже собирается уморить?..
Ядвиг устало опустился за общий стол. Новые соседи сидели на углу, юноша выглядел подавленным. Его спутница держалась строго, но тоже не вполне уверенно.
- А, господин цензор, - язвительный голос заставил вздрогнуть. – Помолиться перед трапезой не желаете? Или молитвослова в продаже не нашлось?
Юноша поднял глаза, его спутница едва заметно вздрогнула. Слово «цензор» - вот что их насторожило.
- Молюсь о здравии всех присутствующих, да снизойдёт милость Божия на них, - Ядвиг сделал вид, что погрузился в молитву, но вставать не стал.
Хозяйка покачала головой и вышла.
- Вы цензор? – осторожно спросил юноша.
- Да, старший в отделе печати.
- Какие новости?
- Господь милостив, всё хорошо.
Девица поджала губы, юноша кивнул и принялся хлебать жижу из тарелки.
- Вы прибыли издалека? – Ядвиг подумал, что невежливо оборвать разговор на восхвалении Всевышнего, хоть это и благо.
- Да, попутным дилижансом от Камельки.
- Вероятно, не хотите задерживаться?
- Почему вы так решили? – насторожился собеседник.
- Я заметил вас утром, у вас не было вещей, значит, вы планируете в скорости вернуться.
Девица и юноша переглянулись.
- Что-то не так?
- На всё воля Спасителя и Творца, - тихо ответила девица.
Ядвиг догадался, что беседовать с ним таинственные новые соседи не горят желанием, и оставил попытки заговорить.

Воскресная молитва в соборе завершилась в тишине. Новый колокол так и не установили из-за сломавшейся лебёдки. Ядвиг дождался, пока все прихожане покинут молитвенную залу, и подошёл к священнику.
- Отец Батистиан, благословите.
- Говори, чадо моё.
- Я не знаю, как мне поступить. Я нашёл послание, отписанное не мне, но там есть важные новости для всей Чернавии. Речь идёт о жизни людей, но новость весьма зловещая...
- Читать чужие письма – шаг поперёк совести, ибо тайна общения двоих – нить, связавшая две души, третьи глаза подобны лезвию, разверзающему пропасть… Но, вижу я, ты не раскаиваешься в содеянном, ибо мнишь, будто сам Господь направил твой взор в сокровенные строки?
- А что, если так? Сказано: благими помыслами дорога в ад вымощена, что, ежели греховными делами взойдём в Царствие Пресветлое?
- Хм, в риторике ты не слаб, но всё же бременем греха ты обязал себя, и грехом не спасёшь ни себя, ни ближних. В чём твои сомнения? Почему ты не оставил это письмо?
- По долгу службы я обязан следить, чтобы скверные вести не касались взоров славновцев. А вчера я узнал, что новость эту скрывают намеренно даже от цензуры.
- Кто скрывает? – священник будто насторожился, и Ядвиг поспешил оправдаться:
- Люди, которые радеют за спасение душ наших грешных, но я боюсь, что этим они не смогут помочь, мы все лишь потеряем время. Я могу издать указ и пропустить новость в печать…
- Ты верно сказал: радеют за спасение. Не только душ, но и бренных наших тел, ибо пока мы здесь, на земле, мы можем молиться Спасителю о наших отцах, ближних и детях. О здравии телесном и упокоении усопших. Кто как не мы будем молить о Великой Милости к болящим и страждущим? Тобой овладевает гордыня, ты мнишь себя могущим распоряжаться тем, что неподвластно тебе. Чужие тайны – это запретные ключи, не все двери нужно распахивать настежь. Иди, сын мой, молись усердно и оставь грешные помыслы.
Отец Батистиан благословил Ядвига и удалился. Ядвиг постоял в растерянности. Смысл сказанного прост: забудь, не твоё это дело. Понял ли священник, о чём шла речь? Ядвиг почти не сомневался. Но почему? Святая Институция боится паники?
Паники может быть много, это правда. Но ведь людей нужно предупредить об опасности! Без указания городского совета никто не станет принимать меры предосторожности, отменять выставки, проверять въезжающих. Городской совет не заработает без благословения митрополии, а митрополия, как уже очевидно, ничего предпринимать не намерена.
Однако теперь, если новость попадёт в печать, на Ядвига повесят все смертные грехи. Он сломает голову, прежде чем победит здравый смысл!
Утро нового рабочего дня началось с новости, спущенной из митрополии. Сообщалось, что некая девица, воспитанница Северного монастыря, пропала при переезде из обители в южные пределы Чернавии. Давалось описание: большие серые глаза, длинная тёмная коса, худощавая, на руках – следы язвенной болезни доярок. Ядвиг насторожился. Такие руки он видел накануне, волосы, глаза… По пути домой он прихватил газету с заметкой.
Загадочная парочка сидела за столом. Им сегодня подали что-то другое, но Ядвига неизменно ждала похлёбка. «Да когда же все чёртовы куры передохнут?» - с тоской подумал старший цензор, садясь к трапезе.
Как только хозяйка удалилась, Ядвиг достал газету, развернул на нужном месте и положил на стол перед незнакомцами. Те испуганно переглянулись.
- Там не говорится, была ли пропавшая со спутником, но хозяйка цепко читает новости на первых полосах. Я распорядился, чтобы заметку убрали в конец выпуска и сделали менее броской, но к следующему номеру канцелярия может прислать требовательное письмо.
- Какое к нам это имеет отношение? – вскинулся юноша, но Ядвиг его осадил:
- Это выяснять не мне, но если о подозрительном сходстве кто-нибудь сообщит, то вы сами обо всём узнаете. Лучше вам уезжать. И лучше всего… за пределы страны.
- Мы не прелюбодеи, - вдруг подала голос девица. – Послушайте. Вы, цензор, вы держите людей в неведении! Мы из города у моря, там сейчас мор и смерть. Мы чудом спаслись, но всей Чернавии грозит гибель. Сделайте что-нибудь, чтобы не стать виновником многотысячных жертв!
«Вот и познакомились, - устало подумал Ядвиг. – Почему меня так тянет в последнее время лезть не в своё дело и кого-то спасать? Почему я должен? Никому я не должен. Хотя нет: как законопослушный гражданин я должен был сообщить о подозрительных соседях».
- Приятного вечера, - Ядвиг поднялся из-за стола.
Не мешало пройтись. На улице поднялся ветер, небо заволакивали тяжёлые снеговые тучи. Прогуляться толком не удалось, пришлось возвращаться.
Ядвиг подошёл к двери комнаты, куда, по его разумению, должны были заселить новых постояльцев, и тихо постучал.
- Кто? – спросил приглушённый голос.
- Сударь, это ваш сосед. Откройте, нам нужно побеседовать.
Дверь отворилась не сразу. В глубине комнаты сидела девица, бледная, как полотно, её спутник был напуган не меньше.
- Позвольте, - Ядвиг протиснулся в комнату и затворил дверь. – Мой брат – он голова в одном отдалённом городе. Сейчас туда не добраться, но весной вам следует ехать в те края. До тех пор – затаитесь. Бежать из города нельзя: монастырь будет искать вас всюду и однажды найдёт. Но жилище лучше сменить.
- Мы не хотели задерживаться, - ответил юноша.
- Вам придётся. Вас найдут, - повторил Ядвиг.
- Куда нам перебраться? Мы не знаем город…
- С этим я помогу вам. И ещё: что вы умеете делать?
Соседи опять обменялись взглядами.
- Я могу быть прачкой и кухаркой, могу ходить за больными. Могу шить, - последние слова девица произнесла тихо, будто стыдясь этого умения.
- А вы?
- Я бакалавр-историк.
- Историк? Вы владеете риторикой? Проходили Святой Закон? Есть у вас об этом запись?
Юноша кинулся к своему узелку, достал оттуда учебную книжицу. Неоконченный курс, прискорбно, но не претит работе в отделе цензуры. Ядвиг ещё полистал документ студента. Да, не самый прилежный бакалавр ему попался. Но выбирать не приходится.
- Вас зовут Влас? Хорошо, жду завтра в моём отделе. А вы, барышня, скажитесь больной и не покидайте комнату, - распорядился Ядвиг и, поклонившись, вышел.

- Господин Сушек, - Ядвиг поклонился старику, отпершему ему дверь.
Бывший цензор смотрел на него через толстый монокль, но всё равно едва мог разглядеть.
- Аа, господин старший цензор, - наконец узнал его старик. – Что, как нынче дела в нашем славном отделе? Всё ли благостно?
- Извольте. Хочу попросить вас об услуге.
- Меня? Да чем же я могу быть полезен такому исправному господину?
- Ваш дом. Вы сдаёте комнату?
Старый Сушек замер в изумлении:
- Никогда таким не занимался.
- Господин Сушек. Я взял на работу одного молодого человека, но ему нужен кров. К тому же мне некогда обучать его нашим премудростям, а кто как не вы сможете передать юноше знания цензора?
- Дела пошли не очень? – усмехнулся старик. – Вы берёте на работу очередного щегла. Кстати, а где тот… забыл, как его звали. Вы им тоже распорядились?
Сушек уставился в лицо Ядвигу, отчего тот, видимо, должен был почувствовать себя виноватым.
- Наш молодой сотрудник пожелал уехать. Где он – я не знаю, а этот юноша подаёт надежды.
«Соглашайся, старый кряж, тебе же нужны гримлики!» - сжав зубы, подумал Ядвиг.
Господин Сушек покряхтел, для пущей важности выпятил грудь колесом, прошёлся по гостиной.
- Так и быть. Я впущу молодца в свой дом, но у меня нет кухарки, чтобы его кормить.
- Об этом не беспокойтесь, с ним сестра, она прекрасно справится по хозяйству, и супруге вашей будет помощь. Если позволите, они переедут уже сегодня, только подготовьте комнату!
- Так спешно… Ну что ж, деньги вперёд – и я обо всём распоряжусь. Половина его жалования пусть идёт мне, как-никак я взялся учить вашего цензора его ремеслу. Ну и за срочность… кхе… полагается.
Ядвиг был готов. Он выложил на стол стопку блестящих кругляшей. Старик пересчитал их пальцами и кивнул.
Вернувшись в своё жилище, Ядвиг постучал к соседям. На пороге стояла девица-беглянка. Её волосы были обрезаны до плеч. Ядвиг не дал себе удивиться и бросил:
- Пора.
Девица накинула платок, подхватила узелок. Вслед за ней вышел её спутник. На улице ждала коляска.
Время вечерней службы – над городом впервые зазвонил новый колокол. Ядвиг помог девице забраться в коляску и махнул рукой, провожая экипаж. Из дома тянуло куриной похлёбкой, отчего только сильней хотелось пройтись. Что Ядвиг и сделал. Кажется, он попал в историю. Только такие истории не печатают на страницах газет.