Тятя

На краю деревни, жила-была девочка Дуся с мамой и тятей.
 Пошла мама в город за покупками, а тятя в поле - и наказывают Дусе:
- Не выходи из дому, запрись на крючок, не гляди из окон.
Вечером домой придём - гостинцы тебе будут. - И ушли.

 Скучно Дусе одной дома сидеть, без дела - кукла соломенная ей надоела.
Бросила куклу; и к окошку - глядит; бабушка старая идёт из лесу.
Увидела Дусю в окне, рукой ей машет - сказать что-то хочет.
Интересно стало Дусе, подошла она к двери, спросила:
- Бабушка, что ты мне рукой машешь? - А бабушка не слышит - глухая совсем.
 
Дуся опять к окошку; бабушка машет. Решила тогда Дуся; дверь отпереть,
да ей в ухо крикнуть: - «Что ей надо?». Крючок сняла, глядит -
бабушка на крыльце стоит возле двери, за ручку держится:
- Мама твоя идёт с покупками из города, тяжело ей котомки нести.
Запряги кобылу, поезжай ей навстречу. - Говорит. И ушла!

 Поверила Дуся старушке, запрягла кое-как гнедую кобылу и поехала.
Чем дальше в лес едет - тем темнее вокруг делается!
Совсем темно стало - кобыла встала, ушами дёргает, головой мотает -
идти не желает. Слышит Дуся; впереди, вроде как, идёт кто-то, разговаривает;
 речь чужая - непонятная! Испугалась она, с телеги слезла и
в кустах у дороги схоронилась.

 Вечером тятя с поля домой пришёл: ни жены, ни дочки, ни кобылы, ни телеги!
 Смекнул что Дуся не послушалась. Побежал через лес по дороге, видит;
телега перевёрнутая, на ёлку как шапка надета! И больше ни каких следов.
 Пригорюнился. Идёт, сам не знает у кого - помощи просит.
Пожалела его одна Ведява, белой лошадью обернулась - привела
к чёртовой дороге, а сама в землю утекла. Слышит тятя; в темноте
телега едет куда-то и люди разговаривают - а ни кого не видно!
Пошёл вслед за звуком, да к поляне вышел - неведомой!
 Остановились невидимые путники, остановился и тятя Дусин:

- Всё, пришли! - Сказал кто-то: - Ульть Шум!

- Ульть Шум! - ответил кто-то невидимый; и дверь скрипнула,
прямо на пустом месте - избушка открылась!

 Тятя прошёл внутрь и в тёмном углу спрятался. Прошли и те
кто на телеге приехали. Сначала кроме звука от них ничего не было,
но скоро появились две тени, а следом и тела образовались!
Два мелконьких Шурале! А за столом Эзрэн появился!
Стали они друг перед другом хвастаться:

- Я, - говорит один Шурале: - сегодня женщину в лесу заколдовал!
Шла из города с покупками, а я в пень обратился.
Устала она и села - я у ней душу и украл, до сих пор ползает
где-то в лесу - скоро превратится в лису!

- А я, - говорит другой Шурале: - к ейной дочке пришёл -
обернувшись старухой, в лес её заманил, страху напустил,
кобылу съел, а телегу на ёлку надел! - И хохочет.

- А я, а я, - Говорит Эзрэн: - всю деревню обошёл -
в каждое окошко заглянул; всем кто меня видел - плохо стало;
плакали и заикались дети малые, слегли-заболели старики старые,
мужики с бабами поругались, мужики с мужиками подрались,
а бабы друг-дружке волосы вырвали на макушке.
 А одного мужика спящего; прямо в поле - в дерево превратил,
только он ещё об этом не знает - как убитый спит,
а когда на ноги встанет - враз дубом станет! - И все засмеялись.

 Посмотрел тятя на руки свои; не видит тела - и впрямь спит он в поле,
а душа на воле! Совсем загрустил. Что делать - не знает.

 Вернулся домой, взял саблю старую - отцовскую, сапоги солдатские
и пошёл своё тело искать. Нашёл. Замахнулся саблей, да обе ступни
отрубил себе одним махом! Проснулся!

 Видит ног нету - кровь так и хлещет! Натянул сапоги на культи,
взял саблю в руки и бегом в лес:

- Ах вы нечистые - ну держитесь у меня теперь! - прокричал: - Ульть Шум!

- Ульть Шум! - ответила избушка и дверь отворилась.

 Вошёл тятя внутрь, да ка-а-ак даст саблей одному Шурале -
разрубил пополам одним махом! Другой хотел под стол спрятаться,
да тятя ему голову срубил! Один Эзрэн остался:

- Погоди, погоди мужик! Давай договоримся с тобой -
это шутка была, ты что - шуток не понимаешь? - взмолился нечистый.

- Шутки до поры до времени веселят, а отвечать шутники не хотят! -
сказал тятя, ударил саблей и все кишки Эрзэну выпустил.

 Развязал мешки, да котомки ихние - выпустил и душу жены и дочку
Дусю на волю, а сам помер.