Ленинградский роман. Глава первая. Сессия

  «…Письменный стол у окна завален книгами. Открытые тетради с конспектами, словно весла, направляют терпящий бедствие плот – мою голову. Настольная лампа, устав от напряжения, мигает и потрескивает. Чашка с остывшим чаем рискует быть раздавленной этим интеллектуальным полчищем. За окном – глубокая ночь. В щели между занавесками – огни окон дома напротив. Я не сплю, и спать мне, похоже, не придется. Я терплю кораблекрушение в бушующем книжном море. Я сдаю сессию.
Разложенные вокруг меня фолианты заполняют всю мою жизнь, причем уже давно. За спиной – четыре года, проведенных в Музыкальном училище имени Н.А. Римского-Корсакова. Четыре курса равняются восьми сессиям. Однако, в этот раз все иначе. Я сдаю первую зимнюю сессию в Ленинградской ордена Ленина государственной консерватории имени Николая Андреевича Римского-Корсакова. Сокращенно – ЛОЛГК.
Позади - нечеловеческое напряжение вступительных экзаменов. Бессонные ночи. Дикое волнение. Огромный конкурс. И, наконец, счастливый итог - я поступила! Я поступила в Консерваторию, в которой когда-то учились Чайковский, Прокофьев, Шостакович, в которой преподавали Римский-Корсаков, Глазунов, Лядов… И я – я тоже здесь учусь! Я вытащила свой счастливый билет. Но, радоваться рано. Нужно учить…
Трубадуры, труверы, мейстерзингеры, миннезингеры, нидерландская школа, Палестрина и Орландо Лассо, Щютц и Букстехуде, Фрескобальди и Пахельбель, Жоскен Депре и Монтеверди… Сколько же их еще!

Вообще-то сегодня – Новый год. Но праздничное веселье – не для меня. И вместо салатов с телевизором – монографии с нотами. Соседи смотрят «Голубой огонек». А я пытаюсь впихнуть в свою голову хоть что-то из великих трудов по истории музыки. Но, похоже, уже не впихивается.
Из-за стенки, то справа, то слева доносятся песни советской эстрады. Ох, как же тоскливо жить с такой музыкой. Настраиваюсь, и внутренним слухом мысленно включаю До мажорную прелюдию Баха из Хорошо темперированного клавира. Первая прелюдия – начало начал. Чистый до мажор - как белый цвет, заключающий в себе весь спектр. Вот теперь можно продолжать заниматься.
…Как же все-таки прекрасно изучать историю музыки. Музыкальное искусство предстает в наших штудиях очищенным от всего наносного, сиюминутного. Разногласия политиков, нападения, войны, разрушения, голод и стихийные бедствия – все это остается за дверью, не проникая в наш прекрасный идеальный мир. Мы углубляемся в прошлое и наслаждаемся чистым искусством, дошедшим до нас из тех далеких веков…
Бабушка давно уже спит. Который год не могу ей помочь с подготовкой новогоднего стола. А в этот раз мы и вовсе ничего не готовили – у Теняковых встретили. Посидели. Потом я ушла к своим учебникам, а бабушка посмотрела с ними телевизор и пришла спать. Да… кажется, всю свою жизнь буду я отмечать Новый год с соседями по коммуналке.
…Что это за запоздалое мурлыкание? Это Ксюша, наша кошка, проснулась. Приоткрыла зеленые глазки, удостоверилась, что хозяйка занимается, потянулась сладко и довольно заурчала.
- Да, учу я, учу, Ксюша! А ты спи, давай.
- Риточка, может быть, и ты поспишь? Третий час уже. Утро вечера мудренее, - донеслось с нашего старого дивана под аккомпанемент жалобного скрипа. Диван такой ветхий – вот-вот развалится. На чем тогда бабушке спать?
- Да, бабулечка, еще немного позанимаюсь и лягу».

Студентка ЛОЛГК Маргарита Колосова готовилась к сдаче сессии. Музыковедческий факультет Ленинградской консерватории выдерживали только самые выносливые. Требования для студентов были запредельны. Нужно было знать содержание, основные мысли десятков научных трудов. Знать всю музыку заданного периода. К примеру, названия всех опер Алессандро Скарлатти, строение фуг всех полифонических произведений Иоганна Себастьяна Баха, тональности всех вокальных номеров ораторий Георга Фридриха Генделя. Ну и многое, многое другое. Вопрос мог касаться всего – любого даже незначительного факта истории европейской музыки.
«…Среди монографий по музыке средневековья – Розеншильд, Грубер, Ливанова… Зубры отечественного музыковедения. Ах, как хочется быть умной! Может быть, когда-нибудь я тоже напишу толстую книгу, какое-нибудь великое исследование и студенты-музыковеды грядущих лет будут штудировать мой труд.
По очереди ныряю в одну книгу за другой. Нахожу совпадения, различия, разногласия, дополнения. Я должна владеть всей картиной в целом. Уметь осветить заданный период с разных точек зрения.
…Открываю книгу Ливановой:
«Филипп де Витри родился 31 октября 1291 года в Париже…»
Счастливый! В Париже родился. Интересно там был уже Собор Парижской богоматери или еще не построили? Кажется, еще нет. Вот бы когда-нибудь побывать там. И вообще во Франции. А еще хорошо бы выучить французский язык…
«Служил при дворе королей Карла IV и Филиппа VI. Современники (даже Петрарка!) восхваляли его как выдающегося поэта, особенно ценили широту его знаний… авторитет ученого музыканта».
Какой молодец этот де Витри. Может быть, я тоже стану когда-нибудь такой умной, что все будут ценить меня как авторитетного ученого музыканта. Хотя, это вряд ли. В четырнадцатом веке ученых книг о музыке было гораздо меньше! А сейчас, если задаться целью все это прочесть – жизни не хватит. А нам нужно это вызубрить за три дня. Нет, лучше я ничего больше не буду писать, чтобы не увеличивать библиографический список нашего безразмерного предмета...»
Рита сидела, забравшись с ногами на стул. Покусывая кончик ручки, она исписывала один лист бумаги за другим. На ней был вытянутый коричневый свитер и длинная шерстяная юбка, закрывавшая ноги до щиколоток. Каштановые волосы собраны на затылке в небрежный пучок, из которого выбивались отдельные пряди и скользили по страницам книг. Девушка отчаянно пыталась сосредоточиться. Но мысли невольно уносили ее все дальше и дальше от экзаменационных билетов.
«Еще совсем недавно я рассчитывала только на себя. Теперь в моей жизни появился он - Алексей. Я пока еще не разобралась конца в своих чувствах. Все так быстро закрутилось. Да и, откровенно говоря, не до этого сейчас – экзамены! Но при мысли о том, что где-то есть человек, который, возможно, сейчас тоже думает обо мне, на душе становится тепло. Перед самым Новым годом он уехал. В Москву в командировку. И пробудет там еще недели две. Грустно! Зато у меня появилась прекрасная возможность сосредоточиться на учебе...
…И все-таки приятно сознавать, что моя жизнь – это не только учеба в консерватории. И даже сухие гармонические цифровки теперь поют гимн радости и любви.
 Наконец, я начинаю в реальности испытывать те чувства, о которых поется в романсах Чайковского и Рахманинова…»
**
Рита и не заметила, как мотеты и мадригалы ускользнули из поля ее внимания. Она погрузилась в воспоминания о недавней прогулке с Алексеем.   
**
…Декабрьский вечер. Тусклый свет фонарей. С неба сыплется, облепляя одежду, мокрый снег. Погода явно не прогулочная. Рита и Алексей молча, рука об руку, идут по площади Труда, потом сворачивают на бульвар Профсоюзов. Каждый думает о своем. И в то же время, рядом им хорошо. Когда они останавливаются перед светофором. Рита, не осознавая этого, начинает слегка подрагивать.
- Замерзла? – заботливо поинтересовался Алексей.
- Нет, что ты! – Рита взяла себя в руки, и дрожь прекратилась.
- Может быть, зайдем куда-нибудь, погреемся? – он оглядывал площадь в поисках какой-нибудь забегаловки.
Рита задумчиво смотрела на мерно падающий крупными хлопьями снег, освещаемый лучами фонарей, и ей казалось, что он очерчивает магическое пространство вокруг них, отграничивая от остального мира. Не хотелось это прекращать.
- Да нет, не хочется.
- Ну хорошо. Еще немного пройдемся и будем искать укрытие. Не хватало еще тебе подхватить простуду в такой важный исторический момент! Как же ты тогда зачет по сольфеджио сдашь?
Рита улыбнулась тому, что Алексей уже начал ей подражать: это она обычно подстраивала свою жизнь под текущие учебные события. 
Молодые люди приближались к Исаакиевской площади. Рита почувствовала, как промозглая сырость начала проникать сквозь стоптанные подошвы ее старых сапог. Постаралась переключить внимание на что-нибудь приятное.
- Алеша, а ты какое время года больше любишь?
- Я весну люблю. А ты?
- И я тоже! – Рита представила цветущие кусты сирени, теплое солнышко и словно бы согрелась. - Мы с бабушкой всегда, как начинало зеленеть, ездили куда-нибудь за город. В Пушкин или в Павловск.
- А вы кормили белок? Я помню, маленьким ездил в Павловск с папой и с мамой. Набивал орехами все карманы и рассыпал на траве под деревьями. Белочки такие смешные: вот одна схватит орешек и бегает с ним, пока не припрячет. Потом за другим прибежит.
- Ага, мы тоже брали орехи с собой.
- А давай съездим куда-нибудь. В Пушкин, например.
- Давай… только когда?
- В это воскресенье.
- В воскресенье? – Рита, пытаясь сообразить, что у нее намечено на воскресенье, проследила взглядом за набитым до отказа автобусом, который прогрохотал мимо, на мгновение заслонив от них громаду Исаакиевского собора. Потом привычно подняла глаза к колоннаде, с которой, если туда забраться, можно увидеть весь город.
- Сегодня мы туда не пойдем! – прокомментировал Алексей ее взгляд. – Там – еще холоднее… Да и видимость сейчас нулевая.
- Конечно, не пойдем! Я еще не совсем свихнулась!
 Алексей, усмехнувшись, посмотрел на нее.
- Ну, не знаю, не знаю! Так что на счет воскресенья? – спохватился он. - Ты сможешь по-быстрому разобраться со своими уроками?
- Ой, даже не знаю.
- А если постараться?
Она пожала плечами:
- Можно и постараться. Только белочек, наверное, там нет.
- Ты что, наоборот! Они там сейчас, знаешь, какие голодные? Так что орехов надо брать побольше.
- Ну хорошо, ради несчастных голодных белок, я постараюсь побыстрее все закончить.
- Вот-вот.
Они прошли мимо Медного всадника, вышли к Неве. Постояли немного, вглядываясь в огни на другом берегу. Река уже затянулась белой ледяной корой, на которой теперь танцевали снежные вихри.
- Да, до весны еще далеко! – сказал Алексей, отряхивая снег с ее пальто и шапки. - А что ты еще делаешь весной?
Рита вздохнула.
- Весной я начинаю дрожать.
- В смысле?
- Перед сессией.
- Ты такая трусишка?
- Ты что! У нас все так сложно! Кто-то умеет хватать по верхам. А мне надо досконально все изучить, во всем разобраться… Но у нас такие объемы, что досконально – это просто нереально.
- А почему ты выбрала эту профессию? – он закончил с ее одеждой и теперь аккуратно снимал снежинки, осевшие на прядях волос.
- Это - длинная история.
- Расскажешь?
Они стояли у гранитного парапета на набережной. Рита помолчала, собираясь с мыслями.
- Мама у меня была музыкантом. Но она не закончила консерваторию.
- А почему?
- Потому что появилась я, и ей пришлось оставить учебу. Потом папу направили на Урал, и мама поехала с ним.
- А ты?
- Ну и меня, конечно, взяли.
- Значит, ты в детстве на Урале жила?
- Совсем недолго. Я и не помню ничего – маленькая была. Потом мы переехали на север. В Архангельск…
Рита замолчала. По щекам совершенно невпопад потекли слезы, смешиваясь со снежными хлопьями.
- А дальше что было? – Алексей всматривался в ее лицо.
Рита отвернулась. Стараясь, чтобы не дрожал голос, она произнесла:
- Как красиво! Как я люблю Ленинград.
Алексей обнял ее, заслоняя от пронизывающего ветра, который дул с Финского залива. Стало тепло. Вот если бы всегда так стоять рядом с ним! И спрятаться за его широкой спиной от трудностей жизни.
С детства Рита привыкла рассчитывать только на себя. Не позволяла себе быть слабой. Свою тоску по маме и папе она прятала глубоко, на самое донышко души и не показывала посторонним. При бабушке тоже старалась сдерживаться, видела – ей и так тяжело. И вот сейчас впервые позволила себе загрустить при мысли о родителях, когда рядом был кто-то другой. Алексей взял ее руку и поднес к губам, согревая. Она ощутила себя так, словно после долгих скитаний, наконец-то, вернулась домой...
**
…У соседей наконец-то угомонились. Новогодняя ночь заканчивалась. Теперь можно было спокойно заниматься в тишине. Рита усилием воли заставила себя вернуться к конспектам...
**
 «…За окном по-прежнему глубокая тьма. Но новогодняя ночь давно прошла – на календаре третье января. Мне кажется, что день так и не наступал за это время не разу. Завтра у меня экзамен по истории зарубежной музыки.
Спину ломит. Глаза слипаются. В голове давно уже смешались композиторы неаполитанской и венецианской школы. Я отрываю глаза от книжной страницы. Сквозь щель в занавесках смотрю в черную ленинградскую ночь. Будет ли завтра рассвет? Будет ли мне отдых от этого интеллектуального кошмара?»
**
Час-икс настал. Профессор Федосеев принимал экзамен по истории древней и средневековой музыки. Экзамен проходил в сорок третьем классе на четвертом этаже. Музыковеды- первокурсники в ожидании своей очереди сидели в читальном зале. Здесь же находилась, приготовленная для ответов на экзамене, раскладка клавиров и партитур, на определенных страницах которых карандашом был написан полный конспект ответа. Вытянув билет, студент шел в читальный зал, брал нужные ноты и нес в аудиторию. Однако, кажущееся простым решение таило в себе подвох: этими шпаргалками нужно было еще уметь воспользоваться!
- Ну-с, Колосова. Чем порадуете? Что у вас? – приготовился профессор слушать и оценивать.
Рита отвечала очень удачно. В голове вовремя всплывали нужные факты, даты. Сами собой формулировались оригинальные ответы на дополнительные вопросы. Экзаменатор задавал все новые и новые, похоже, просто из интереса. В конце ее ответа он довольно улыбался.
- Пятерка вам, Колосова. Поздравляю! Образцовый ответ!
**
«До недавнего времени я считала себя свободной от каких-либо обязательств в жизни, кроме учебы. Я представляла, что так проживу свою жизнь, погрузившись в прекрасный мир музыки. Буду заниматься наукой, напишу диссертацию. Я была самодостаточна и считала, что никто мне не нужен. Теперь я понимаю, что планы на будущее ты строишь ровно до того момента, пока не встретишь того, кто вдруг становится тебе дорог. И теперь уже планов нет, а есть вопросы – а что ждет нас с ним вместе? А учитывая произошедшее со мной в ноябре, и вовсе становится страшно - чем это может закончиться?
Если я начну кому-нибудь рассказывать о том, что со мной тогда случилось, чего доброго, решат, что я сумасшедшая, и запихнут в психушку. Мне и самой порой кажется, что все это – моя буйная фантазия, что ничего этого и не было на самом деле. Так – показалось. А наше знакомство в тот момент - просто совпадение? Вот я и сама уже запуталась. Остается только одно – принять эту жизнь, стараться не спугнуть это счастье, беречь его. Господи, он же может исчезнуть в любой момент!»
Жизнь Маргариты Колосовой до недавнего времени полностью исчерпывалась одним сущностным состоянием – студенчеством.  Лекции, семинары - все это занимало ее душу без остатка, являлось смыслом и целью жизни. Она привыкла мыслить себя в категориях зачетов и экзаменов. Однако, этой осенью в жизни что-то произошло. Она до конца еще не осознала важности этого события и его последствий. Но в привычное уже напряженно-нервное течение жизни постепенно включались иные силы. Судьба ее медленно разворачивалась, поскрипывая, как огромный стопушечный фрегат, меняющий курс.