Лес

Стриженный газон весенних полян. Свалявшаяся, как шерсть шелудивого пса, трава пригорка. Гусеницы берёзовых серёг навалом в приоткрытой шкатулке пня, - бери, кто хошь. И поверх этого всего - горсти горного хрусталя мелкими льдинками, коих обыкновенно полны карманы зимы, заглянувшей проведать апрель.

Птенец каштана, сдерживая ветер жилистыми крыльями неразвёрнутых до конца листьев, тщится подвести черту под заведомо лишённым окончания спором о том, что раньше - курица или...  Ибо у него всё наоборот. Колючее на все стороны яйцо надобно ожидать не раньше осени.

Но то в парках и садах, а сам лес сдерживается долго, чтобы не вздохнуть глубоко, и в одно лишь утро он оказывается чуть ли не весь зелен, с нечёсаной головы до пыльных ног в сбившихся, изношенных чулках мха. Несмотря на то, что, кажется, - глядел на него, не отрываясь почти, следил, сладить пытаясь.


- Разве что... на ночь лес оставался один, под приглядом луны.
- А бывало ей недосуг?
- Бывало, так что ж?! На одну лишь ночку, не дольше!
- И того довольно! Не углядели, упустили мальца. Примется теперь чудить. Свистеть по-птичьи на разные голоса, шуршать в сумерках маракасами кроны, подыгрывая соловью, восхищаться чем-то неприлично громко, подражая крику совы, а, едва прикрыв ставни вечера, ну как примется задирать прохожих, трогая вихры на затылке. Пригнёшься в испуге, обернёшься, и приседая, как на балу, книксен за реверансом, темнее тьмы, воланами волн удаляется прочь летучая мышь.

Под ногами - уже другая, тут как тут, куда ж без неё, Уже её узкой норки только распоротый шов двойной суровой нитки. Короче кроткого взгляда - её жизнь, а домовита хотя домОвая, хоть и лесная. Всё на ней, всё на ней. Не будь её, кем бы он был, лес, да каким. Тихим, пустым... Заросли, они заросли и есть.

- Так про что это я?! Позабыл...
- Лес, ты говорил, сделался зелен, всего за одну ночь.