Сады Нарбона

 

Действующие лица

Постум, проконсул.
Тулия, жена.
Эбиций, сын.
Клодий, молочный брат Эбиция, племянник проконсула.
Оппиан, актер, приятель Клодия.
Ниспала, гетера.
Мулей, претор.
Маура, жена.
Вик, стражник.
Пифавлет, бродячий музыкант.
День Ми, андрогин.
Жрица в белом.
Жрица в пурпурном.
Жрица в шафрановом.
Торговец.
    Без речей: горожане, стража, носильщики, музыканты, девочка-служанка, женщины, празднующие Фесмофории.

Место действия: Нарбон (провинциальный город Римской империи).


ПЕРВЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Нарбон, центральная площадь. В глубине — храм Цецеры, у входа — два тотема: мужской и женский. На площади расположился Торговец. Появляется Пивафлет.

Пифавлет (торговцу). Эй, малый, продай воды — умру от жажды!
Торговец. Изволь.
Пифавлет. Без денег, в долг прошу: в карманах свист.
Торговец. В долг не даю.
Пифавлет. Раз так, подай артисту. О милости прошу как брата!
Торговец. Кувшин с водой меняю на твою сирингу.
Пифавлет. Нет, не могу.
Торговец. Хотел помочь тебе, как брату, но тоже не могу.
Пифавлет. Лады, меняю звук на воду.
Торговец. Артист, ты шел куда-то?
Пифавлет. Ну, так…
Торговец. А здесь торгуют, и не просто так!
Пифавлет. Глоток воды!
Торговец. Найди другого.
Пифавлет. Так нет ведь никого, один ты здесь, мучитель!
Торговец. Играй.
Пифавлет. В глотке пересохло, чем играть?
Торговец. Руками.
Пифавлет. Руками? Да ты, видать, мудрец! Руками… Свирель живет, когда в нее вдыхают, а руки тут вторичны. Понял?
Торговец. Что на второе? Повтори!
Пифавлет. Чудак, чтобы тебе услышать нечто, сюда я должен дунуть. Но как вдыхать, когда дыханья нету? В пустыне, раскаленной ветром, чем дышать и как?
Торговец. Через платок.
Пифавлет. Вода нужна, вода!
Торговец. В долг никому! Играй, там поглядим.
Пифавлет. Брат, желаешь насладиться — заплати сперва. Ведь даже боги перед тем, как править на земле, трудились. И немало. Пойми, тебе я много больше предлагаю, чем ты мне можешь дать взамен. Услышав песнь моей сиринги, быть может, вспомнишь ты края родные, свою невесту, дом, баранов… Раскинь мозгами, если есть они пока.
Торговец. Пей! (Пифавлет пьет.) Играй!
Пифавлет. Что, землячок, что хочешь ты услышать?
Торговец. Ты музыкант — тебе видней. Играй!
Пифавлет. Учти, я продал ремесло свое на время.
Торговец. На время и вода.
Пифавлет. Заказ любой приму: не день же мне торчать с тобой на солнцепеке.
Торговец. А ты сыграй прохладу!
Пифавлет играет на флейте. Постепенно собираются зрители, среди которых находятся покупатели.
Пифавлет. Что скажешь на такой обмен?
Торговец. Ты — славный мастер! Теперь хочу, чтоб стало грустно-грустно, но весело потом.
Пифавлет. Потом, как подобает жанру? Ясно. (Играет.)
Торговец (прослезился). Теперь, прошу, о дружбе.
Пифавлет. Что если так? (Играет.)
Торговец. Теперь…
Пифавлет. Теперь, мой друг, прости: я расплатился, и кончилась вода, а с ней — и наше соглашение. Прощай, земляк.
Торговец. Постой, артист, возьми, возьми еще!
Пифавлет. Нет, брат. Я не могу быть долго на чужой воде. Спешу: на праздник подрядился к знатным людям Меня уж ждут, поди.
Торговец. Постой, а платят?
Пифавлет. Гроши. Жрецам-пройдохам невдомек, что я женатый человек. Для них мы скот!
Торговец. Да-да.
Пифавлет. Навоз для их угодий!
Торговец. Да, верно.
Пифавлет. Всем угоди!
Торговец. И то!
Пифавлет. Хоть укради, убей, но уплати налоги. (С оглядкой.) Что до меня, оставил бы один налог — на совесть.

Появляется Ниспала, навстречу ей — Вик. За девушкой тайно следит Эбиций.

Вик (насильно удерживает гетеру). Тебя заставлю покориться, шлюха!
Ниспала. Отстань, холуй! Я, как и ты, свободна!
Вик. Свободна или нет, но все равно ты шлюха!
Ниспала. Забыл, что имя мне Ниспала?
Вик. Спала и не со мной одним, Ниспала!
Ниспала. Ты, груда мяса! Руку отпусти: мне больно!
Вик. Что если не пущу, змея, ужалишь?
Ниспала. Ты пожалеешь, клянусь Юноной!
Вик. Грозишь? Ты мне грозишь?!
Ниспала. Халдей! Холуй! Плебей!
Вик. Ученостью своей кичишься, кукла, игрой на нервах?
Ниспала. Пусти! Вот прицепился! Изверг! Любила, да! Но ведь и ты любил!
Вик. Ты безразлична мне, как каменные плиты под ногами. Учтивость — всё, чего прошу!
Ниспала. Да-да! Я поняла…
Вик. Безмозглая, прощай! (Уходит.)
Ниспала (Эбицию). Уставился… Что смотришь, чижик, не видел женских ног? Или хотел вступиться за меня? Молчишь? Немой?
Эбиций. Не твой.
Ниспала. Заговорил немой! Не мой, а жалко. Лошадку хочешь? Куплю. Вот бусы, цветные нити, кукла из соломы… О, смотрите, люди, смутился мой немой защитник! Что ж, чижик, будь себе патроном. Спасибо, что хотел, но не сумел.
Эбиций. Постой!
Ниспала (с удивлением). Стою. Теперь попросишь лечь?
Эбиций. Дай руку — погадаю.
Ниспала. На, чижик, если не противно.
Эбиций. Твоя ладонь, как хлеб горячий: пышет жаром. Дай, остужу (Целует девушке запястье).
Ниспала (растерянно). Ой, милый! Я, знаешь, как-то не привыкла, чтобы мне руки целовали днем, прилюдно. Прельстительник, где я живу, ты знаешь?
Эбиций. Да, видел. В храме.
Ниспала. Жду завтра, если мамочка отпустит.

Под звуки торжества на площадь является шествие нарядно одетых горожан. Матроны, их мужья, дети несут приношения и венки, которыми украшают тотемы. С толпой идет Клодий.

Клодий (беснуясь среди прочих в облике бога эротики). Эбиций, брат, спасайся! Меня тут разорвут на клочья! Я не уверен, что доживу до завтра! (Смеясь.) Нет… Нет мочи притворяться богом! Брат, молю я, заклинаю: будь другом, не пропусти поминок! Гей, поселяне, раскройте окна! Да будет дождь любви! Ему подставьте хилые свои ладони! Пусть он утопит вашу праведную скуку в пьянящих реках гимнов страсти. Беснуйтесь, люди! Весна! Весна! Весна! Приап — бог музыки весенней — влечет нас всех на пир любви, мечты, желаний! От жажды он спасет всех трезвых, а пьяных отрезвит свободой — весна ей имя! А кто не с нами, тот пусть отринет жизнь запрёт себя в подвалах грусти и притворства. Гей, дураки, ликуйте!

Молодые люди, на лицах которых разнообразные маски с фаллическими носами, повязывают на себя шарфы, разноцветные ленты, ромашки, золотые кольца, колокольчики, нарядные платки своих разгоряченных танцем подруг. Под рев труб и грохот барабанов молодежь кружит по площади. Среди прочих мелькают уродливые маски демонов.
ВТОРОЙ УДАР КОЛОКОЛА
Дом проконсула. Снаружи слышны возгласы, музыка.

Второпях является молоденькая служанка с подносом, на котором — кувшин с вином и фрукты. Следом входят Мулей, Маура, Тулия и Постум.

Постум (пытаясь согреться). Треклятый холод!
Тулия (удивленно). Напротив, не знаю чем остудить себя: душно, как в преисподней.
Постум. Позову кого-нибудь. (Жене.) Тулия, сердце мое, пусть подают десерт.
Тулия. Но, дорогой, я все предусмотрела.
Постум (с благосклонной улыбкой замечает служанку). Привет, косуля.

Тулия подает знак, девочка отходит в сторону.

Тулия (обращаясь к гостье). Маура, я покажу тебе оранжерею, хочешь?
Маура (чуть не зевая). Да, пожалуй… Я обожаю запах прелых листьев: мое тревожит он воображение.
Тулия. В моей оранжерее есть капуста из Савойи, смешной кочан — я покажу — немного рыхлый, пышный и листья у него все в пузырьках. Знакомый врач, весьма маститый, заверял меня, что в ней, в савойской, белка и минеральной соли втрое больше, чем в белокочанной. Знаток хвалил капусту брокколи, кольраби: они-де витаминами богаче, чем лимоны, и кочерыжек нет, сплошные листья. Еще я развожу цветы…
Постум (подает гостье чашу с вином). Тулия, прости великодушно, перебью. Маура нам рассказать хотела сказку.
Маура. Хотела, да…
Постум. Время не пришло?
Маура (Тулии). Твой муж — прелюбодей.
Мулей (притворно смеясь). Моя жена, конечно, шутит. Прошу простить ее: молодость, ребячество, пустые бредни… Она юна, прекрасна, но, как форель на кухне: не понимает, где она и что с ней будет скоро.
Постум. Маура!
Маура. Да, господин?
Постум. Мне разве трудно угодить?
Маура. Нет, тем более, что жить тебе недолго.
Постум. Меня убьют?
Маура. Зарежут, как быка на бойне.
Постум. Вижу, ты истину глаголишь.
Маура. Истина, как капли дождевые, ложится в реку жизни мягко, еле слышно, с едва заметной рябью.
Постум. Маура, продолжай!
Маура. На небо прибыл новый бог — бог Кривен. Не чтит из прежних никого, никто над ним не властен, сам по себе гуляет. На голове его рога, он голый, как подобает божеству его порядка. Зачем ему одежда? Стыда не ведает гуляка. Стыд для убогих, нищих, недомерков. Богини, нимфы — все его внимают лире, так презабавно он поет. Бог Кривен подбором слов себя не утруждает, все выдает, как видит он. Из-за него у многих покривилось зрение: что было красным, стало бурым, что хорошо — то негодяйством, луна сменилась звездной пылью, вино — водой, дерьмо — конфетой. Лик неба захирел! Давно запущены леса, ручьи, угодья, посевов новых нет. Все чахнет, без надзора свыше гибнет. Рога в чести. С рогами уж где-то бродит светлый Феб, с ним — Бахус, Либера — туда же. И все боятся, боятся даже думать, что новый бог узнает, что не его страшатся. Олимпийцы спятили. Лихие дни настали. Что делать людям? Кривен у ворот…
Тулия (неожиданно, громко икает). Ой!
Постум. Нельзя мешать клубнику с редькой. (Служанке.) Девчонка, что застыла, как на морозе стрекоза? Беги, неси воды: хозяйке дурно!
Тулия (икает). Прошу меня простить… (Икает, опираясь на девочку-служанку, выходит с ней на террасу, слышит стон.) Кто здесь? (Зовёт.) Стража!
Голос (некий). Тише! Не вопи.
Тулия (зажимает рот девочке рукой). Спрошу еще раз, но уже последний: кто здесь?
Голос. Я — тот, кто правду-матку режет, я с ней на «ты». А ты не бойся: я не злой, я добрый женский бог.
Тулия. В толк не возьму…
Голос. Я небольшой, но сильный. И весь я с головы до пят свободно размещусь между твоими пухлыми ножками…
Тулия (икает). Ой!
Голос. И, между тем, я знаю великое множество секретов любовной лирики. Однако у меня, бедненького, не хватает мочи глядеть изо дня в день, как ты мучаешься: мурашки по коже от подобных впечатлений. Вот и сейчас ты не в себе.
Тулия (икает). Да, пожалуй…
Голос. Вот именно, что да! Нелепо утверждать, что ты молчишь, когда ты дакаешь и всё не к месту. Тулия, с кем ты говоришь?
Тулия. Я говорю с тобой. А с кем еще, позволь спросить?
Голос. Да, говоришь, но как? Я — бог! Я — дух! Тебе меня не видно. А слух не научился различать безумие, точно так, как слепота сама себя не может видеть. И, стало быть, те, кто не в себе, себе такого недочета в головах никак не позволяют.

Служанка и Тулия смеются.

Голос. Мне, право, жаль тебя, красотка. Так хочется обнять тебя, погладить, приласкать…
Из дома доносится дружный смех.
Голос. Ах, я будто пончик в масле, когда любуюсь на тебя. Да, пончик, козочка моя!
Тулия. Постой, откуда ты узнал про слово?
Голос. Про слово? Про какое слово?
Тулия. Козочка моя… Зовет меня так муж — и только он один.
Голос. О-о, знаю, знаю! Тайны есть, они понятны лишь двоим. Слова любви не просто звуки, они имеют силу. (Подражает ветру.) У-у!.. К примеру, что из того, что кто-то, где-то вдруг непонятно отчего возьмет да ляпнет: «Кролик мой кудлатый» или: «Кобра, я твой суслик». У-у!.. Но слова словами, а что за ними? У-у!.. Всем подавай тепло, доверие, гармонию души и тела. У-у!.. Мы, боги, знаем это лучше вас, людей.
Тулия. Эй, дух, ты говоришь забавно, с тобой не загрустишь!
Голос. Дух-дух, да весь протух.
Тулия. Что? Что ты опять бормочешь?
Голос. Козочка моя, тебе одной скажу, пусть это будет наш с тобой секрет: они — повсюду!
Тулия. Кто?
Голос. Ангелы, мои друзья. Не получил ни разу я от них дурацкого или никчемного совета. А между тем, они — такие простаки, такие душки…

Смех в доме.

Голос Постума. Ребенок, девочка, тигрица, нам всем тебя недостает!
Голос (некий). Ступай, ребёнок! Слышишь, муж зовет? И можешь не спешить: я до утра пробуду тут, у вас в садочке. Приап так просто не сдается, без ужина ни шагу!

Тулия возвращается к гостям. С дерева к ногам служанки в растрепанной маскарадной одежде срывается Клодий.

Постум (жене). Тулия, ты пропустила невообразимое, смешное. Маура, будь благосклонна. Как там у тебя: «В субботу лень пошла работать, навстречу — тоска, родная ей сестра…» Так, кажется, Маура?
Тулия. Мой друг, напрасно гостью утруждать не стоит. Поверь, я веселилась вместе с вами.

Является Эбиций, с ним — Клодий. Оба навеселе.

Клодий (бравурно). Вот, распечатан!
Тулия. Клодий! Сын! Где вы шатались, дети?
Клодий. Кормилица, Эбиций сын тебе?
Тулия. А кто же?!
Клодий. Я думал, император.
Тулия. Ах ты, заноза! Вздумалось тебе меня дразнить? Меня, которая твоих пеленок содержание чуть не лизала языком, как та волчица у волчонка брюхо!
Клодий (брезгливо зажимая нос). Ой, нет! Молчи!
Тулия. Меня, кто молоко тебе давала вволю, порою забывая, кто есть кто!
Клодий. Ой, нет, молю, не продолжай!
Тулия. Не строй гримас мне, пересмешник! С тобой я вмиг расправлюсь! Успеешь только крикнуть: «Мама!»
Клодий. О-о, свой конец я вижу в страшных корчах, мама, от раскаленных поцелуев нимф!
Тулия. Растлитель окаянный, распускай язык, где хочешь, но не у меня под носом! Признайся, зачем тебе мой сын Эбиций? Какие в мыслях переделки? Немедля отвечай, негодник!
Клодий. Лечу, лечу в горнило благочестия, к святым в угодья! Молю, спасите нечестивца!
Тулия. Не богохульствуй! Бездомного осла втащили в храм Хануки для чего?
Клодий. По настоянию иных ослов и всех менад, что с ними.
Тулия. Заставили кричать скотину, кривляясь, строили насмешки над жрецами!
Клодий. От скуки, мама: скачки хороши в любой упряжке, в том числе в ослиной.
Тулия. А та весталка из обители святого Труа?
Клодий. Которая? Не припоминаю, мама!
Тулия. Вот нелюдь козлоногий
Клодий. А-а, та, которая сама себя колесовала и повисеть решилась рядом с трупом зайца под рев и хохот остальных безумных остолопов?
Тулия. Сумасброд!
Клодий. И верно, шутка удалась на славу.
Тулия. Где свой оставил стыд, распутник?
Клодий. На распутье, мама! (Указывает ей на грудь). Между двумя Cиртами, добрая кормилица моя. Уже тогда мой тирс, увитый виноградом, алкал в твоих молочных реках отмель — невинности остаток.
Тулия. Глупость, околесицу несешь, и слушать не желаю!
Клодий. Скажи, когда меня питала грудью, о чем тебе мечталось, мама?
Тулия. Мечталось? Мне? О, блудный сын!
Клодий. Конечно, о нарядах пышных, дорогой посуде, о равенстве с мужчиной. Да, мама, да! Ты грезила: вот явится один на миллион, чей взор как уголь, руки — крылья, и всякое такое. Тебе от роду сколько было, когда меня и брата ты похотью кормила, мама?
Тулия (с возмущением). Похотью? Я?! Ну, знаешь…
Клодий. Я знаю, знаю, видел сам, как матери грудных детей своих ласкают, целуют их, щекочут…
Тулия. Дурак! Щекочут, но словами!
Клодий. Ей-ей, словами…
Тулия. Ты — гусь, дурак, болван! Что возомнил, бесстыдник?! Глаголишь, будто сам авгур. Ступай, лети к своим подружкам и выспроси у них: что, как и отчего.
Клодий (дурачась). Где твой родник, ребенок, девочка, тигрица?
Тулия (в сердцах). Язык присох к гортани.
Постум (смеется). Клодий, ну уморил, потешил, ай, племянник!
Тулия. Эх вы, мужчины!
Постум. Считай, что рассердился на самого себя.
Тулия. Для вас все средства хороши для кражи правды.
Постум (смеясь). Но я не лгу, тигрица. Он — презабавный малый!
Тулия (Клодию). Пожалуй восвояси, пустобрех!
Клодий (подражает петуху). Куда-куда?
Тулия. Туда, откуда ты свалился, поселянин.
Клодий. Я получил рескрипт, благодарю за верность лицемерию, оно мне по нутру, а, стало быть, кому-то в помощь. (Петушится.) В груди живет весна!
Тулия. Я думаю, пониже!
Клодий удирает. Тулия спешит вслед за ним, толкая перед собой полусонного, одуревшего от вина Эбиция.
Маура (мужу). Кругом голова!
Мулей. Верни ее на место, сделай милость.
Входит Вик.
Постум. В чем дело, друг?
Вик. Мой господин, там музыканты…
Постум. Пьяны?
Вик. Да, господин, изрядно.
Постум. Пусть себе… Праздники для всех. И ты ступай, приятель.
Вик. Да, господин.
Постум. Вик, задержись минуту.
Вик. Да, господин.
Постум. Признайся откровенно: доволен службой ты?
Вик. Денег не бывает много.
Постум. Ну, ступай.
Вик уходит.
Мулей. Твой новый ликтор?
Постум. Не человек — машина: весь из стали.
Маура. Дуботрясы необходимы. Для порядка.
Постум. Мулей, скажи, я сам не видел, однако ходят толки, что женщин много среди ночных смутьянов. Правда?
Мулей. Всех неуемней пьяные фанаты. Изуверы доводят до беспамятства себя и всех, кто им внимает.
Маура. «Не думай ни о чем!» — вот их девиз.
Мулей. Девицы, распустив волосья, и нагие с огнем бегут к реке, там факелы спускают в воду, а те не гаснут по причине серы.
Маура. Соития повсюду.
Мулей. И многие предпочитают это делать днем, нимало не смущаясь посторонних глаз и, в том числе, детей.
Маура. Распустили языки.
Мулей. Чернь, плебеи взялись судить порядок. Забыли, что порядок судит всех и всех равняет, как траву на поле.
Постум. Я слышал, будто бы на площади кого-то раздавили?
Маура. Убитых нет.
Мулей. Убитых нет, но искалеченных, по меньшей мере, два десятка.
Постум. Тяжело представить.
Маура. Однако вредно вино всегда держать закрытым: сосуд взорвется, рассыплется на части, если вовремя не выдернуть затычку.
Мулей. Без обиняков скажу.
Постум. Пожалуй, если занесло.
Мулей. Кто в капище позорном завсегдатай, кто присягнул распутству, отягощен грехами, тот не достоин Рима!
Постум. Так. Продолжай.
Мулей. Не молод я, и жизнь моя в былом, но мне терпеть невмочь, когда я вижу рыла, а не лица, когда мой город погружен во тьму, в которой всё возможно.
Постум. Полно, успокойся. Праздники для всех. Не так ли, Маура?
Мулей. Дня не прошло с тех пор, как ты правитель достопочтенного Нарбона, чтоб в нем кого-то не убили, не сожгли, не оскорбили…
Маура. Согласна с мужем я. Сенат поторопился, прислав тебя сюда.
Мулей. Постум, ты — лучший из людей, но врать не стану: вокруг я вижу боль, разврат, кощунства — незримые ступени в хаос. Мой господин, ты здесь два месяца проконсул, тебя мы ждали (зачем скрывать) с надеждой. Однако час иллюзий краток. Он, как глоток свободы, поначалу опьянил, а после — с головой беда: похмелье, тяжкое похмелье!
Постум. Нельзя ли уточнить?
Маура. Ну, это даже неприлично…
Мулей. Порядка мало!
Постум. Правда, мало. Жрецы поют хвалу богам с оглядкой. Они, как тени — отражение вашей прыти. Мулей…
Мулей. Мой господин…
Постум. Мулей, ты говоришь о капищах разврата. Отвечу за тебя, хоть ты судья в Нарбоне. По скромным, приблизительным подсчетам, твоих доходов — по меньшей мере половина от всех торговых сделок. Притоны, злачные, торговые дома, приюты для бездомных, преступников, менял, воров…
Мулей. Мой господин, прошу, не стоит продолжать. Доносы сами пишем.
Постум. Мулей, уйди от дел.
Мулей. Сам?
Постум. Добровольно.
Мулей. И всё?
Постум. Учитывая прежние твои заслуги, я всё спишу. (Бьет в гонг.)

Является стражник.

Постум: Вик, проводи гостей до порога дома: на улицах Нарбона нынче неспокойно. (Подумав.) Мулей, ты — лучший из людей!

Гости торопливо уходят в сопровождении стражника.
Является Тулия.

Постум. Фитиль прожорливый! Гортань — открытый гроб! (По-отечески обнимает жену.) Пройдусь по саду воздуха вдохнуть. А ты не жди меня, ложись. Я скоро.

Постум спускается с террасы в темный лабиринт садовых дорожек. Из мрака возникает Ниспала.

Ниспала (зовёт, играет в прятки). Улисс. Улисс!
Постум. Ниспала!

Целуются.

Ниспала. Ждала тебя, скучала, дорогой! Мирты, ладан, ленты, лавры, воск — всего в достатке. (Целуюет его.) Зачем ко мне ты не идешь?

Тулия (зовёт). Возлюбленный муж мой, где ты?
Постум (в объятьях гетеры). Я здесь, Тулия…

Постум целует Ниспалу.

Тулия. Я, если хочешь, подойду.
Постум. Не стоит. В дом ступай. Тут слишком сыро. (Страстно целует Ниспалу.)
Ниспала. Эбиций…
Постум. Сын?
Ниспала. В мои попался сети. Завтра будет у меня.
Постум. Завтра?
Ниспала. Обещал.

Целуются.

Постум. Путь так.
Ниспала (игриво). Эбиций — милый, славный мальчик.
Тулия (зовёт). Мой господин, тебя не вижу, где ты?
Постум (жене). Не двигайся. (Целует Ниспалу.) Иду, иду к тебе.
Ниспала. А я?
Постум (Тулии). Я за корягу зацепился. (Ниспале.) Будь с мальчиком, будь с сыном. Обучи его любить, как я учил тебя когда-то.
Ниспала. Ты хочешь, Улисс? Правда?

Целуются.

Постум. Чертовка! Подари Эбицию мужскую тогу и прости-прощай, прощай… (уходит в дом к жене.)
Ниспала. Прощай же, Улисс! Прощай, мой Сарапис!
ТРЕТИЙ УДАР КОЛОКОЛА
Дом претора — опочивальня.

Маура (разоблачившись). Мулей, бычок, что видишь?
Мулей. Пашню.
Маура. Ах! Не желаешь потрудиться?
Мулей. Прощаясь, Постум мне шепнул: «Душа, что не вполне мертва для мира, для Бога… не вполне жива». (Пауза.) Проконсул — человек идеи! Хочу понять какой.
Маура. Ах, ах!
Мулей. Женщина, учти, тобой я не доволен.
Маура. Вот интересно, как с ним в постели?
Мулей. Жаль, ты не видела лица Тулии.
Маура. Я на нее смотрела целый вечер. Вдоволь. (Пародируя Тулию.) Ах, локоточки, бусики! Ах, ремешки! Еще я развожу цветочки… Я видела: она крестилась тайно!
Мулей. Да, Тулия доверчива, проста, доступна, не то, что ты, кривляка.
Маура. Скажи, как можно пояснить зарю, гадать и верить, что полет пернатых тварей может что-то предвещать?
Мулей. Отстань, Маура! Я спать хочу.
Маура. Положим, встреча с тигром или волком, да, может гибель означать или увечье, но с курицей? При чем тут отголоски звуков?
Мулей. Понять не можешь ты своим куриным мозгом, что Постум не дурак. Народное собрание, голос плебисцита — всё, все за него.
Мулей. Да, есть дела важней, чем разбирать помёт лягушек.
Мулей. Ступай, жена, ступай… Мне до;лжно всё теперь обдумать. Мне нужен отдых. И тишина.
Мулей. Вокруг меня лемуры кружат! Я вижу их опасные клыки. Привиделся во сне один такой — нарядный, молодой, и запах от него весьма душистый. Он фат, видать, повеса: одет легко, изящно, как будто в шёлк из виноградных листьев, а под одеждой — ничего. Такой проказник — везде меня облапал, а после взгромоздился сверху: так! Мулей, муж мой, персик мой отведать не желаешь? Нынче сладкий — вот, гляди.
Мулей (с улыбкой). Увидишь снова дурня, передавай привет и счёт спроси какой? Я оплачу услуги. (Смеется.)
Маура. Шутник, а как до дела — играем в прятки?
Мулей. О деле я пекусь.
Маура. Пекусь, пекусь, пекусь! Как хорошо, как горячо сказал… (В поиске недвусмысленной ласки.) Мулей, бычок…
Мулей. Поверь, не до тебя.
Маура. Тьфу, демон! (Не сразу.) Стражника купи — и не скупись.
Мулей. Зачем еще?
Маура. Вик молод, недурен собой… Кому, как не ему, быть лидером по части кутежей среди таких, как он, буянов?
Мулей. Пожалуй, ты права, куплю.
Маура. Вик — глаза и уши в доме у врага. Купи его, купи! Он может пригодиться. Скажи ему: довольно спину гнуть в спортивном зале. Состязания в борьбе, стрельбе из лука ничуть не уступают состязаниям в постели, без разницы в какой. С такой фигурой я бы побила все рекорды в бибабис!
Мулей. Клянусь холмами Рима: царя с ослиными ушами нам всем недостает!
ЧЕТВЕРТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Храм Цецеры. Снаружи трещат барабаны, флейты. Ниспала, перебирая струны, подбирает мелодию на кифаре.


Входит Эбиций.

Эбиций. Мотив знакомый. Слышал, но не помню, где.
Ниспала. Чижик, так мы идем?
Эбиций. Нет. Не знаю…
Ниспала. Эбиций, будь смелее! Ведь ты ничуть не хуже тех, кто спать сейчас не может.
Эбиций. Ниспала, я с ума схожу!
Ниспала. Бледный, бедный чижик попался в лапы кошки.
Эбиций. Я шел к тебе признаться. Вчера, когда на площади тебя увидел, все вдруг во мне переменилось.
Ниспала. Глупыш, ты и сейчас дрожишь.
Эбиций. Ты знаешь отчего?
Ниспала. Эбиций, плоть в тебе кричит, играет кровь. Чувства — это пламя, ярость, страсть. К чему гасить их доводы водой холодной, когда ты обречен на жизнь? Плоть без ума. Представь: твой ум остался дома на гвозде занудства — в храм любви приходят без него. Чувства ищут ветра свободы… Понимаешь?
Эбиций. Ты странно говоришь, Ниспала…
Ниспала. Я говорю, что есть. Заставь себя любить! Поймай в свой парус смелость! Расстанься с тем, что режет и калечит изнутри тебя. Дерзай, пока не захворал от порчи.
Эбиций. Мне легче умереть, клянусь!
Ниспала. Клянешься? Чем? Краской на своем лице, малыш? Идем на площадь к людям. Актеры собрались.
Эбиций. Постой, Ниспала, давай поговорим еще, еще обсудим…
Ниспала. Что обсуждать? И почему со мною, чижик?
Эбиций. Мне показалось… Я вдруг увидел… Ну… что я знаю, когда я только что родился!
Ниспала. Хоть так, хоть этак, но мир пока не твой. Пройдет, малыш, поверь. Ты как цыпленок: клюнул раз-другой и испугался? Не хочешь быть наполовину? Наполовину и живи.
Эбиций. Ниспала, научи! Я жить хочу, любить!
Ниспала. Беги домой. Запрись в чулане. Зажмурь глаза и уши воском залепи. Не пей, не ешь, не спи и думай, думай, думай, что нет тебя в помине!

Снаружи доносятся возгласы, пение, звуки цимбал, флейт.

— Иди за мной. На воздух, к звёздам. Я так хочу — Ниспала!

Эбиций и Ниспала выбегают на площадь. На импровизированной сцене — Клодий в костюме пирата.

Клодий. Эй, музыканты, тише! Ни грамма такта! Загнать бы вас на отмель вашей гнусной музы, да пережарить в масле смрадной лени! Топор вам в руки, чтоб рубить дрова, а не будить в живом живое! Эй, тише там, бродяги-горлопаны!

За сценой, окруженной горящими факелами, воцаряется тишина. Затем звучит флейта. Под звуки нежной трели на сцене появляется Ниспала под маской менады.

Ниспала. Я представляю озеро большое в лучах немыслимого света, на берегу — тростник, его ласкает ветер, невдалеке пасётся белый буйвол, и сотни, тысячи фламинго затмили небо розовым туманом!

Под барабанную дробь появляется гротескная фигура Оппиана под маской Аттиса. Между ног юноши подвязаны клубни ятрышника, которые имитируют мужское достоинство.

Клодий (зрителям). Аттис прелестный короной из цветов очаровал великую богиню материнской силы. Кибела так воспылала страстью к юному фригийцу, что ни на миг не захотела жизни сердца без него!
Ниспала (под маской Кибелы). Аттис, возлюбленный, дай клятву мне, своей богине, на верность власти Митра, царя, убившего быка — создание Ормузда — как символ зла и вечного стремления к нему! Пусть бог небес и солнечного света, владыка всех начал во времени — бог Янус — не причинит тебе вреда своей заботой. Отныне природа сущности твоей — бессмертие!
Клодий. Бедняга с перепугу богине что-то обещал…
Оппиан. Клянусь, клянусь, пусть я нарушу клятву хотя бы вздохом, взглядом, объятием одним — то будет всё в последний раз!
Клодий. А тут — наяда, лукавая прислужница богини ясноокой, чтобы привлечь к себе его, спросила…
Ниспала (под маской наяды). Аттис, прелестный, ты сможешь не всегда быть юношей? Ах-ох!
Клодий. Не устоял Аттис, не устоял фригиец, и отдал он свою невинность в объятья прехорошенькой, но подлой и коварной нимфы! Богиня, мать ее!
Ниспала (под маской Кибелы) О-о, недостойный! Тебя я накажу безумием! А ту, что на груди пригрела…
Клодий. Обрушив дерево, угробила чертовку. Аттис свихнулся, сбрендил, бедный…

За сценой встревожились цимбалы и флейты.

Оппиан. О-о, я схожу с ума!
Клодий. Бросился, безумный, на горную вершину!

Клодий под одобрительный гогот зрителей выписывает партнеру хорошего пинка под зад для ускорения.

Оппиан. О-о, твердь небес! Земля и скал гранит смешались разом в сонме бури на палитре ночи! Богиня Нюкта, глаза мои не видят, и ноги не идут, и фурии терзают грудь, крича истошно: «Огня, огня!..»
Ниспала. Загнал себя фригиец, как оленя, насмерть.
Клодий. Однако перед тем, как умереть, вдруг резанул он острым камнем тело, склонившись длинными власами до земли, рыдая, завопил…
Оппиан. О-о, заслужил я крови и страдания! Пусть пропадет член, из-за которого нарушил клятву я. Прочь его!
Клодий. И уд мужской Аттис отсек!

Оппиан, как ни старается, не в силах отодрать камуфляж.

Клодий. Так, что не стало видно, был ли он мужчиной.
Ниспала (сдерживая смех). Как ни просила Агдистис и ни молила Зевса вернуть Аттису жизнь — тщетно. Лишь тело юноши осталось недоступно тленью.
Клодий. Мораль: безумие Аттиса заразно до сих пор: ученики его, власы раскинув, режут по живому, дураки!

Под хохот зрителей Оппиан, наконец, вырывает клубни ятрышника, подкидывает и швыряет в толпу. Представление продолжается. Появляется одна из менад, таща за собой Эбиция.

Эбиций (зовёт). Ниспала, где ты? Земля плывет. Я падаю…
Клодий. Эбиций, брат, люби, целуй, согрей скорей подружку! Она, как яблоко, тебя забрызжет сладким соком.
Эбиций. О-о, я готов!
Клодий. Давно пора. (Тиская грудь менады.) Да, брат, на эти соски ты можешь смело положиться до той поры, как не напьешься вдоволь! Дерзай, Эбиций! Стань мужчиной!
Ниспала (по-дружески упрекает Клодия). Фигляр! Его и так трясет.
Клодий. От страсти: девчонку он трясет, как грушу.
Ниспала. Нет, от страха.
Эбиций. Клодий, брат, держи меня за ворот: мне кажется, я улетаю!
Клодий. Брат, брат! Сейчас ты — зверь, горят твои глазищи. Ты — волк: голодный, серый, похотливый хищник.
Ниспала. Охотник, обалдуй, зловредный балабол. Твой брат — он мал еще. Ну что городишь?
Клодий. Верно. Разгороди дорогу: дай молока ребенку!
Ниспала. С него довольно. А ты гремишь, как барабан, и невпопад.
Клодий. Не ровня мне свинячьи перепонки! Мой голос — глас! Он чист от примеси щетины! Его мотив в гортани петушиной, ему чужда мушиная возня!
Ниспала. Опять с трубою, зычно, но тем фальшивей. Да хоть мычи, пропой, танцуй, любитель мерить маски, но только про себя!
Клодий. Ниспала, оглянись вокруг, смотри на звёзды! Дай мне тебя обнять.
Ниспала. Суть слова — в проявлении и в делах, прохожий.
Клодий. Дай руку, дай! Я проведу тебя в лазоревую бухту радостного бреда. Ненастье, грозный шум прибоя пусть не страшат тебя, Ниспала!
Ниспала. Что ж, говори, отважный капитан.
Клодий (касаясь головы). Здесь — книги, даты, наставления, начало всех тропинок в гуще жизни, разбитые игрушки, самоцветы пылких детских снов. (Касаясь чресл.) Здесь — юности пожар и ссадины порока. (Касаясь груди.) Здесь — боль, печальные поляны скорби о погибших и реки страха, с ними — горы, скалы безразличия, подвалы гнева, озеро сомнений и замок милосердия! Ниспала, мой дом у моря, где позывные чаек и грозный скал чертог! А тут, среди толпы, и шума, и безумств, я сам себе не интересен. Вдруг оказалось, что мир опутан злобой. Осталось лишь сломать его вконец, но хочется, так хочется обмана! Я с ним почти сроднился. (Зовёт.) Эбиций, брат!
Ниспала (удерживая его). Пусть, не мешай им, волк. Горят, горят твои глазищи, голодный, серый, похотливый хищник.

Смешались поцелуи, танцы, музыка, смех, аплодисменты.
ПЯТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Утренний сад. Постум занят физическими упражнениями.

Появляется Эбиций.

Постум (замечает юношу). Прекрасный день, Эбиций! Ты не находишь?
Эбиций. День как день, не лучше и не хуже.
Постум. Мой сын здоров?
Эбиций. Здоров.
Постум. А голос выдает иное. Скажи, мой мальчик, зачем тебе отец?
Эбиций (удивлен). Отец? Зачем отец?!
Постум. Смелее, не смущайся, ответь: зачем тебе я нужен?
Эбиций. Прости, отец, я не расслышал…
Постум. Признайся: оплошал.
Эбиций. Я думал. Я старался…
Постум. Стараться, значит, не страдать лицом и позы никакой не надо.
Эбиций. Вот ерунда!
Постум. Пусть так.
Эбиций. Я знатен. Я богат.
Постум. Взаймы. Пока богат и знатен твой отец.
Эбиций. Здоров.
Постум. Что ж, заболеешь — и не будешь.
Эбиций. Я скор, красив, я молод!
Постум. Теперь, но не потом.
Эбиций. Что остается? Я не знаю…
Постум. К примеру, покупая дом, что предпочтешь сперва увидеть? Лепнину на фасаде, в залах мебель, фонтаны, гобелены, их драгоценную отделку, да?
Эбиций. Нет.
Постум. Нет. А что?
Эбиций. Фундамент?
Постум. Хорошо. Что замер? Продолжай.
Эбиций. У продавца спрошу о том, как он заложен и на какую глубину: фундамент — основание.
Постум. Похвально. Коня полюбишь, когда поймешь, какого нрава конь, как в беге он неутомим, в пути вынослив и есть ли у него двойной хребет.
Эбиций. Зачем двойной хребет коню?
Постум. Чтоб ездить быстро — раз, приятно — два. Вот слушай: славный, отечеством рожденный малым, чье имя известно, знаменит мощный дух, ахейского флота правитель, суровый мститель, сын Лаэрта. Отец — Лаэрт, однако на последнем месте, как будто имя служит основанием для всей надстройки сына — Одиссея. И вспомни, что помогло бесстрашному герою, вступив в пещеру кровожадного Циклопа, выжить? Сойдя в Тартар, вернуться? Услышав жуткий вой Сирен, к ним не сойти на берег? Что, сын? Ты думал ли над этим?
Эбиций (подумав). Нет? И что?
Постум. Да… Разум, мудрость, достоинство и сила!
Эбиций. И как всего достичь?
Постум. Изволь. Вон, видишь рюху? Сдвинь ее хотя бы с места, сдвинь. Представь, что я — твой зритель, ты — мой кумир, и что от этой схватки с самим собой теперь зависит всё: и слава, и позор… Ну же, смелей, мой мальчик!
Эбиций. Отец, твоя задача непосильна.
Постум. Нет? Тогда вон ту попробуй подними. (Указывает на снаряд еще большего размера и веса.)
Эбиций (смеется). Отец, да эта вещь как дом, скала. Ее никто и ни за что поднять не сможет!
Постум. Уверен?
Эбиций. Да. Чтобы поднять такую тяжесть, таких, как мы, здесь нужно трое! А тут лишь ты да я, и я не в счет.
Постум. Посторонись.
Эбиций. Отец, постой!
Постум. Такой сегодня день. (Взваливает снаряд себе на плечи и, напрягая все силы, поднимает его высоко над головой.)
Эбиций. Ого, отец! Да ты Геракл!
Постум (ставит снаряд на место). Сегодня, а вчера не мог. Мой мальчик, поверишь, нет: я сам не понимаю, как это вдруг со мной случилось.
Эбиций (вне себя от радости). Рекорд! Рекорд! Рекорд!
Постум. А начинал… (Ставит перед сыном рюху намного меньше первой.) И тоже был рекорд.
Эбиций. Отец, я понял!
Постум. Так. И что?
Эбиций. Дай мне, дай!
Постум. Возьми другую, ту — полегче.
Эбиций. Но ты ведь с этой начинал?
Постум. Да, но все-таки…
Эбиций. Отец, прошу, подай, подай ее ко мне на плечи!
Постум. Ну, что ж, пожалуй… (Помогает сыну.)

Тот дрогнул, устоял и выжал тяжесть вверх.

Постум. Как на меня похож мой сын! Мой сын! Мой…
ШЕСТОЙ УДАР КОЛОКОЛА
Дом претора — одна из комнат. Мулей разбирает бумаги. Маура прогуливается под окном.

Входит Вик.

Мулей. Я буду краток. Вик, дружочек, переходи ко мне на службу. Представь: ты, под твоим началом охрана дома, ты — один из сотни моих слуг, и всё подвластно тебе лишь одному. Я знаю, ты скажешь, что купить тебя нельзя. И это правда, я справлялся. Ты — честный, достойный гражданин, однако, Вик, здесь — компромиссдвух интересов власти. Постой, мой друг, тебе знакомо слово «компромисс»?
Вик. Я солдат, а не философ.
Мулей. Другого случая не будет. О, боги! (Звенит кошельком.) Плата за сговорчивость. Ступай, но помни, что знать должны лишь мы.
Вик берет деньги.
Мулей. Когда отсюда выйдешь, сделай так, чтобы никто тебя не видел. Ступай. Я должен заготовить на тебя приказ, печать, оформить надлежащие бумаги… Постум от меня узнает эту новость. Ступай. Ты молодчина, Вик! Я позову тебя, когда твое наступит время.
Стражник уходит.
Является Маура.
Мулей. Зачем тебя я слушал, ведьма?
Маура (смеясь). С чего ты вдруг решил, что Вик тебя продаст?
Мулей. Не видела ты у него лица сейчас: здоров и только.
Маура. Вик — воплощенный Марс! Таким приятно управлять.
Мулей. Да, Геркулес, но без мозгов!
Маура. Бездействие лишь усыпляет.
Мулей (мечется). Продаст, как пить дать, выдаст.
Маура. Я слышу голос предков.
Мулей (испуганно). Дрянная баба, забудь и думать — вот мой тебе приказ!
Маура. Род Фабии — мой род!
Мулей. Маура, нет!
Маура. Кто хочет участи высокой, тот мыслит высоко. Нарбон с тобой и я, твоя Маура!
СЕДЬМОЙ УДАР КОЛОКОЛА
Посередине улицы — лужа, по сторонам — лавки: мясная и зеленщика.


Появляются Клодий и Оппиан.

Клодий (навеселе). Ау!
Оппиан. Ку-ку!
Клодий. Где здесь протопать, поселяне? Гением своим клянусь: еще вчера тут наблюдалась видимость дороги и всё, что к ней пристало. Но теперь…
Оппиан. Крутые берега.
Клодий. И стада петрушки и укропа, цветной капусты, дынь, арбузов, сельдерея, редиса и моркови здесь пасутся.
Оппиан (указывая на мясную лавку). А вот еще.
Клодий. Да, вижу: тушки, свиные шашлычки, телячье вымя. А там — куриные тефтельки, рулеты всех мастей, колбасные кружки… И сам я, если вдуматься, как отбивная с кровью. Однако верьте, поселяне, ноги (их, как водится, по две на брата) по правилам ходьбы, насколько мне не изменяет память, перемещают то вперед, а то назад и, кажется, попеременно. Но мореходам вроде нас преграды этой не протопать, скорей проплыть. Где переправа, поселяне?
Оппиан. Я округлюсь — пожалуйста, катись. (Пригибается.)
Клодий (влезает на спину друга). Я поступаю так, как, друг, тебе угодно. Мой верен шаг, и выхода мне нет, коль путь закрыт.
Оппиан. Ну да, моста не видно.

Появляется Вик.

Клодий (зовёт). Эй, поселянин, тебя я где-то видел!
Оппиан. Нечаянная встреча.
Клодий. Эй, Вик! Куда же ты? Тебя я точно вижу.
Оппиан. Как можно не заметить каланчу, такую глыбу?.
Клодий. Куда летишь? Ау! Постой. Поговорим. Эй, здоровяк!
Оппиан. Видать, оглох.
Клодий. Вик, твой рот пещерный забит соломой? Неужто ты ее украл в саду судьи — осла в полоне? Мой дядя счастлив будет, когда прознает, с кем нынче ты обедал. Эй, погоди! Мой конь не слишком трезв. Клянусь, что целовать тебя не стану!

Вик убегает.

Клодий. Чувствительный — точь-в-точь, как мой родной папуля. Тот тоже был вельможа. Бывало, я спешил к нему, а он, как дым цветной, как ветер, как сквозняк, сквозь стены ускользал на волю. Чудак хотел забыться. Забывчивый был — ужас! Меня увидит, спросит: «Кто ты»? — «Сын, папа, Клодий», — отвечаю. А он не верил, что у него — и вдруг мальчонка. О, как хотел бы с ним обняться и лысину его лизнуть, слезу роняя, выть бесперебойно: «О-о, я — красноречивый поселянин, страдаю от цистита, но не поврежден в уме. Отец, угодий управитель, владыка мой! Ты — небесам кормило рулевое, ты для земли такая же опора, как балка поперечная для крыши, ты — гирька на строительном отвесе. Ведь без руля небесные светила не могут совершать круговращенье; прогнется балка — крыша тотчас рухнет; без гирьки нить отвеса покосится — и здание построят вкривь и вкось. Так не сбивайся же с пути, кормило! Не прогибайся же, опора-балка! Не отклоняйся вбок, отвеса нить! Живуче зло, оно повсюду! Но покарать его — одной минуты дело. Покарай же! Поступок благородный обернется тебе ж во благо. Заповедь гласит: воздай добром за доброе деяние тому, кто совершил его, чтоб снова он доброе деянье совершил! А это значит, одари наградой усердного, отведи удар заранее, пока не нанесен он. И это значит, дай приказ тому, кто приказанья исполнять обязан! Спаси меня, отец, — добавлю, — ведь я всего лишился: сна, покоя, счастья, твоей любви». А он, увы, меня не слышит.
Оппиан. Клодий, твой отец, он умер. Как тебя он может слышать?
Клодий. И вправду помер. Но как хотел: во время.
Оппиан. Во время? Клодий, это как?
Клодий. Страшно. На глазах у всех. А я — я, точно труп, в котором нет души. Приятель, тебе открою тайну: я — полное его отображенье.
Оппиан. Эй, Клодий! Нет! Ты плачешь?
Клодий. Питательник ты мой, жуй кардамон: излишеством ночным так от тебя несет, заплачешь поневоле. (Смеясь.) Сотрудник мой, что у тебя под животиком висит?
Оппиан. Истм.
Клодий. Истм, угу. Совсем, как шишечка с сосны Аттиса, да? Дай, дай… Я к ней ятрышник привяжу.
Оппиан. Обман.
Клодий. Конечно, скороспелок. Идем, разляжемся. Я так устал от лени, что впору дуба дать иль окочуриться, что в переводе — разложиться.
ВОСЬМОЙ УДАР КОЛОКОЛА
Дом Постума.


Входит Мулей в сопровождении Вика.

Мулей. Приветствую тебя, проконсул!
Постум. Приветствую тебя, судья!
Мулей. Восстание на юго-западе Нарбона: народ бунтует!
Постум. К чему мне это знать? Вот если б ты пришел сказать, чем завершилась стычка, какие приняты при этом меры, кто подстрекатель или сколько их, — тогда другое дело. Восстание извне — обычное влияние среды, восстание внутри куда как необычней.
Мулей. Позволь, куда ты клонишь?
Постум. На закат. От глупости нигде покоя нет. И титул здесь не ты, ты — содержание.
Мулей. Торговцу камнем проломили темя.
Постум. За что?
Мулей. Распятый не дает покоя. «Христос, — они кричат, — Христос воскрес!». Как будто мало нам своих пророков. К примеру: «Сожительство романтика с психологом — неправомочная недопустимость. Логос — ритм движения для всего: для нуса, пневмы, демиурга…»
Постум. Что-что? Переведи.
Мулей. Хотя ты прав: у Гераклита говорильни много и мало пользы для практического смысла, а я сторонник анального мышления.
Постум (смеется). Будь добр, повтори. Я не расслышал.
Мулей. Хотя… Основа выбора сюжетов — прихоть, не идея.
Постум. Поток реки, в сравнении с потоком грязи, несущейся с вершины под уклон, подразумевает вехи — камни, по которым хоть жутко, но идти придется, захлебываясь кровью неповинных. Вехи — всё одно, что люди, такие же, как ты да я.
Мулей. Черви, обезьяны, слоны, жирафы, крокодилы — всё одно рабы.
Постум. Рабы?
Мулей. Суть — автоматы.
Постум. Все требует проверки. (Зовёт.) Вик, казни претора.
Мулей. Но сударь мой, за что?!
Постум. Что медлишь, Вик? Я отдал приказание тебе, моему рабу! Ну, что же ты? Давай!

Вик обнажает меч.

Мулей. Эй, стража! Все сюда! Измена!
Постум. Судья… Ведь ты судья?
Мулей. Я — гражданин! Я под защитой цезаря, я…
Постум. Готовься к смерти, гражданин. И это непреложно. Что до меня, я чувствую себя слоном, которому вскрывают хобот.
Мулей. Эй!
Постум. Кто нужен вам, стоглазый Аргус?
Мулей. Эй, кто-нибудь, сюда, ко мне!
Постум. Я не могу быть всюдным, сторуким — не умею! Как мне распутать путы, когда я притворяюсь непогибшим с вами? (Нарывается на меч стражника.) Вот оборот медали. Слава Богу! (Затихает.)
ДЕВЯТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Храм Цецеры — одна из комнат.


Клодий и Ниспала беседуют.

Клодий (оживленно). Кумир? Ниспала, ты стремишься к совершенству?
Ниспала. Да, стремлюсь. Как все.
Клодий. Но как и где искать ошмётки?
Ниспала. Дают, зачем просить? Свет и тепло — повсюду.
Клодий (подумав). Чушь. Детские припарки.
Ниспала. Клодий, вспомни, как ты не раз наверняка бродил один по рощам, там, где деревья выше, чем обычно. Под сенью великанов всё кажется иным: могучим, свежим, чистым. Где ветви так густы, что из-за них не видно даже неба. И первое желание — лететь туда, где ты чего-то стоишь. Кумир не где-то, но в тебе самом. И говорить ты можешь с ним всегда, когда захочешь. Внутри меня есть то, что не могу делить ни с кем. Достоинство цветов в плодах, а в женщине достойно уваженья то, что от нее самой.
Клодий (смеется). Странные с тобою речи мы ведем. Ниспала…
Ниспала. Чего еще ты хочешь?
Клодий. Хочу, хочу, но ты не сможешь угадать.
Ниспала. Ах, Клодий, дразнить меня опасно!
Клодий. Хочу причастия к обряду Фесмофорий.
Ниспала. Нет.
Клодий. Но почему?
Ниспала. Ты этого не можешь.
Клодий. А что могу? Спать с кем попало, подыхать от скуки, от пьянства, от обжорства? Мне надоело всё.
Ниспала. Бона Деа — обряд для женщин: таков закон.
Клодий. Ну, так и быть, меняемся: тебя пристрою к обряду Сильвана.
Ниспала. Благодарю покорно. Клодий, нет!
Клодий. Не верю я. Эй, девочка, не хочешь знать своей фортуны? Сильван — провидец!
Ниспала. Козел — провидец? Не смеши.
Клодий. Сильван лишь с виду зверь. Нутром он — симпатяга. И зла он на людей не держит: пугнет разочек шелестом листвы. Лесничий он, лесничий самый древний, хранитель от волков, он даже флейту изобрел.
Ниспала. Как раз не он. И где ему корявыми губами из флейты нежной ноты выдувать. Мясник твой Сильван, хвастун и бабник. Недаром при исполнении кровавого обряда все юноши должны смеяться, а после резать шкуры лоскутами, чтоб срам мужской закрыть. Ах, как приятно!
Клодий. А ты откуда знаешь?
Ниспала. Умник. Об этом знают все, на всех дорогах, перекрестках, в особенности пастухи и их подруги.
Клодий. Последний раз спрошу: Ниспала мне поможет?
Ниспала. Нет.
Клодий. Прощай.
Ниспала. Я видела, что делают с весталкой, когда она обет святой осмелилась нарушить: девушку живую зарыли в землю!
Клодий. Ты не весталка. (Достает кошелек.) Плата — перечти.
Ниспала. Плата за распутство будет, но не здесь. Многоименную богиню Исиду подменили пьяной бабой и свято верят, что благою. Клодий, твой кошелек позорный. Тебя запрет питает.

Входит Оппиан.

Оппиан. Клодий, твой дядя Постум умер! Весь город поднят на дыбы! Все ищут тело дяди и тебя — его убийцу!
Клодий (смеясь). Кретин, так разве шутят? Опомнись! Что ты несешь, болван?
Оппиан. Тулия вне себя от горя.
Клодий. Постой, а где мой брат Эбиций?
Оппиан. Клодий, я не знаю. А Тулия… Навзрыд она рыдала, металась по дому как пантера в клетке. Некому ее утешить. И, кажется, ее теперь связали и стерегут солдаты.
Ниспала. Боги!
Клодий. Что? (Оппиану.) Мой друг, клянись!
Оппиан. Клянусь семью холмами Рима!
Клодий. Зачем людей здесь ходит половина? Зачем им воздух, имена зачем? Плодятся крысы, чтоб их другие жрали!
Ниспала. Клодий, успокойся. Я помогу. Пока ты здесь, тебя навряд ли сыщут.
Клодий. Молчать не стану! Я не повинен в смерти дяди. Я был с тобой. Ты подтвердишь в суде?
Ниспала. Клодий, подумай сам. Я — чужеземка, еще вчера была рабыней.
Оппиан. Послушайте. Мулей, я знаю точно, до новых выборов — правитель.
Ниспала. Клодий, тебе одна дорога — в Рим.
Оппиан (прислушивается). Шаги! Сюда идут!
Клодий. Что пользы, что живой?
Ниспала. Молчите оба. (Гасит светильник.) Тише!
ДЕСЯТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Подземелье. В клетке сидит Эбиций.


Через лаз в стене появляется День Ми.

Эбиций. Кто здесь? Эй, как тебя? Где твой хозяин? Мне имя назови его. Хочу узнать, в ком совесть умерла, в ком нет участия в моих мученьях. Кого я жду как благодетеля, спасителя, кого? Кто вместо сердца носит соли ком? Эй! Что с матерью моей? Где Клодий, Оппиан? Где все? За что я участи такой подвержен? Клянусь, ни в чем я не замешан! Отец не посвящал меня в свои дела. Я ничего не знаю, веришь? Послушай, эй! Подойди ко мне. Я — человек, не зверь, хотя и в клетке. Мне хочется тебя увидеть ближе. Здесь так темно и страшно. Эй! Ответь, что все это значит для меня? Ты знаешь, чей я сын? И если выпустишь меня, тебе заплатят, сколько пожелаешь. Отец мой знатен и богат, он для меня не пожалеет ни денег, ни посулов. Эй! Не молчи, ответь, скажи хоть слово, скажи хоть что-нибудь, скажи!

День Ми, оглянувшись, собирается уходить.

Эбиций. Молю, не покидай меня! Останься! Мне жутко одному. Тут скверно, скверно…

День Ми перебирает ключи.

Эбиций. Ты, верно, как и я, здесь по приказу. Ты, может статься, давно принижен этим сводом. Я чувствую, я вижу по глазам твоим, что ты не злой, а только обозлен от страха за свою работу.

День Ми протягивает юноше яблоко.

Эбиций. Ты — человек?

День Ми вновь собирается уходить.

Эбиций. Нет, постой! Послушай, как тебя зовут?

День Ми мычит: у него нет языка.

Молчание.

Эбиций. Может, ты и прав: что имя? Им не распилишь каменные стены, дорогу к свету не пробьешь. А хочешь, вот була — мой талисман? Он золотой. Возьми себе его. Пусть будет у тебя. Мне, правда, он теперь не нужен. Его носить я не достоин. Возьми его себе, возьми. Он твой. Оставь себе, но только выпусти меня!

День Ми исчезает.
ОДИННАДЦАТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Бедная каморка с выходом в сад.


Мулей жует сухари, запивая водой.

Входит Вик.

Мулей. Прочь, прочь! Я не желаю слышать ничего о вашей пачкотне!
Вик. Восстание.
Мулей. Плевать! К чему мне это знать? Порядок обеспечить должен ты в Нарбоне. Для блеска мнимого и ложной славы не создан я. Пусть кто-то сторожит тебя, беглец, пусть кто-то смотрит на тебя в упор и вопрошает о делах твоих и помыслах нечистых. А я… (Понизив голос.) Ты мне мешаешь вкушать Тимонов горький хлеб. И впредь, прошу смиренно, не докучай мне делами недостойными меня — меня, чье имя на устах у всех. Уйди. Прочь, прочь!

Входит Маура.

Маура. Вик, возьми отряд из лучших и вразуми скотов.
Вик. Да, госпожа.
Маура. Ступай. Доложишь лично мне по возвращении.

Вик уходит.

Мулей. Чего тебе?
Маура. Пень трухлявый, когда ты преуспеешь в делах настолько, что станешь избегать меня, тогда твой надзиратель, тобой обожествленный, тебя помилует, быть может. До той поры муж и жена едины и разделяют счастье, и доход, и положение. (С мнимой лаской). Пора, пора к причалу гнилой корабль приковать цепями, и паруса, теперь уж не тугие, пусть ветер лени сложит в трюм забвенья, где всё — покой и нега. (Меняет голос.) Довольно, потрудился! Ты слишком долго допекал меня своей отравой постной о добродетелях, о благе для кого-то. Мой час настал, я голодна и чувствую в себе природу добывать! Что капает по капле, милый, тем вряд ли насладиться можно вволю. Хочу я блеска, славы. Хочу, чтобы боялись мышки когтей Мауры. С тобой успею я зачахнуть!
Мулей. Лиходейка, остудись, желания твои никчемны.
Маура (смеясь). Горишь от злости, вижу. Немного мудрости наскрёб мой добрый, бедный муж в своей каморке. Хочу спросить его: не хочет он еще подальше съехать? Где, верно, проще будет блажь свою тревожить и уж куда светлей.
Мулей. Держи язык в узде, жена. Я — твой правитель.
Маура. Ты? Ты?! Я прикажу рабам поставить возле дома бочку, в ней и живи. Давай, лечись, спасайся! Задвинь подальше вожделение и память о любимом теле — умом взаймы.
Мулей. Маура, я клянусь…
Маура. Пожар любви потух, остались головешки, а я гореть хочу, хочу пылать!
Мулей (прислушивается). Как будто кто-то стонет или зовёт в саду.
Маура. Ты постарел, обрюзг. Пора тебя на свалку.
Мулей. Маура, во имя прежней страсти, прошу, молю: умерь свой жар! Зло умирает без остатка, если не питать его. Твой гнев сродни безумию. Безрассудство нас погубит. Оттуда, где пороки взяли власть, еще никто, никто не возвращался.
Тулия. Отстань.
Мулей. Одумайся, любовь моя! Настало время молить богов о снисхождении.

Входит Тулия.

Мулей. Тулия! Ты ли это?
Тулия. Призрак.
Мулей. Как ты вошла? Как ты проникла?
Тулия. Сквозь землю просочилась с кровью мужа и слезами сына. Где они?
Мулей. Тулия, верь, я не желал им зла.
Тулия. Тебе воздастся за твою заботу, двоедушник. Пусть я умру, но прежде я тебя увижу в смертных корчах!
Мулей. На всех один судья — наш цезарь!
Тулия. Сердце — оно застыло в ледяном молчании. Но разве ты поверишь, что оно теперь не бьется? Изверг!
Мулей. Тулия, ты немилосердна.
Тулия. Кто может милосердие тревожить? Его давно спихнули в яму с гнилью, и путь к нему зарос осокой смертоносной пустых затей и горестных, мучительных желаний.
Мулей. Тулия, успокойся. Ты не в себе, но я клянусь, меня с женой напрасно обвиняешь. Вик — субаэрт проклятый — он один, один во всем повинен. Спроси сама его, когда найдется. Его десницей наш общий покровитель умерщвлён.
Тулия. Собака!
Мулей. Клянусь богами, я свидетель!
Тулия. Вик — честный страж, не мог он подлость совершить, не мог!
Мулей. Тулия, ты шла сюда — не встретила солдат?
Тулия. Они повсюду рыщут.
Мулей. По моему приказу предателя отыщут и приведут сюда, дай срок, Тулия, воздержись от клеветы напрасной.
Тулия. Где сын, Эбиций? Где мой птенчик?
Мулей. Должно быть, Вик-облыжник его похитил и спрятал где-нибудь в укромном месте до поры. Но он ошибся. Скажу я прямо: от правосудия в Нарбоне нет защиты, пока я здесь судья!
Тулия. Господь Единый да покарает вас!
Маура. О Боге горишь? (Сносит заступом Тулии голову.) Ступай к Нему! (Целует голову Тулии в губы.)
ДВЕНАДЦАТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Ограда перед домом судьи. У входа стражники. Торговец расположился неподалеку с товаром.

Появляется Пифавлет.

Пифавлет (торговцу). Брат, тебя и не узнать.
Торговец. По работе и забота. (Озираясь.) Слыхал?
Пифавлет. О чём?
Торговец. По всей округе кутерьма. Клянусь Юпитером, такого отродясь не видел!
Пифавлет. Да что стряслось?
Торговец. Людей крошили, точно репу.
Пифавлет (помедлив). Прости, спешу.
Торговец. Куда? Постой, постой со мной.
Пифавлет. Прощай и будь здоров, приятель.
Торговец (удерживает его). Купи браслет.
Пифавлет. К чему? Он мне не нужен.
Торговец. Коммерция требует изгибов.
Пифавлет. Отстань. К чему мне безделушки?
Торговец. Брат, вникни, а уж потом беги. Взгляни украдкой.
Пифавлет. Куда?
Торговец. У входа стража.
Пифавлет (косится). Да. Молодцы.
Торговец. У них приказ на нас с тобой.
Пифавлет. Приятель, ты шутишь, верно. Я ничего худого не вершил. Я…
Торговец. Сегодня праздник тут, однако, не для нас, мужчин.
Пифавлет. Фесмофории, известно, праздник женский. И что с того?
Торговец. Шатра макушку видишь? Там собрались чертовки. Вкушают устриц из Лукрина, пьют неразведенное, ей-ей, фаленское вино!
Пифавлет (удивленно). Фаленское?!
Торговец. Угу.
Пифавлет. А ты не врёшь, приятель?
Торговец. С места не сойти, сам торговался с ними! (С оглядкой.) А нынче ждём.
Пифавлет. Кого?
Торговец. Кого-кого! Да музыкантов, шутов — гаеров балаганных. (Понизил голос.) Однако женских. Одна купила обруч для причёски, потом еще, еще, еще… Брат, как думаешь, зачем?

Флейтист недоуменно пожимает плечами.

Торговец. «Вино из бочек мужа тянем мы по этой трубке», — призналась мне другая!
Пифавлет. Бестия! Ушам не верю.
Торговец. Иная — сводня, мясо раздает во время Луперкалий и валит всё на кошку!
Пифавлет. Про эти козни слышал я, не вспомню где.
Торговец. Я тут полдня стою — под тогою дымиться. Надеюсь на удачу: вдруг, спьяну что-нибудь еще бабёнки спросят.

Появляется Мулей, с ним Вик.

Мулей. В любом недуге, Вик, как минимум три сорта страха: боль в теле, отказ от наслаждений и страх умереть. Я вспомнил подвиг римского солдата, чей труп был найден у ворот Помпеи. Представь, служивого забыли снять с поста. Сам не ушел, не смел. А почему, спроси? Не было приказа, а! Что значит раса!
Вик. Я презираю смерть.
Мулей. Греки говорили: «Безразлично!» Однако, к слову, скажу тебе, как лучшему из лучших, Вик, мне его недостает! Он был — я жил, ничем не утруждаясь. Его не стало — и меня наполовину меньше. Вик, знаешь, Постум как-то мне сказал: «Мулей, умрешь не потому, что болен, а потому, что продолжаешь жить!» Вик, береги сосуды. Кости, мышцы — чепуха. Сосуды, жилы — узкое пространство, чем уже, тем нестерпимей боли. Болит всегда, где тонко, однако, то ли оттого, что материал, из которого создана душа, непрочный, то ли это порча от гнилой воды, стекающей то здесь, то там. Я стал как деревянный, Вик, кожа омертвела. Я сам себя не узнаю. Сказать по чести, рассудок мой хромает, Вик!
Вик. Мой господин?
Мулей. Нравится тебе моя жена? (В сторону.) Тифоново отродье!
Вик (соглашается). Фигурная.
Мулей Вик, мне с ней не совладать. Мне легче чемерицу каждый день глотать, чем угождать ее неврозам. Присматривай за ней, дружище, сколько сможешь. А лучше посади на пику, используй напоследок, крепко угоди ей, по-мужски. Начнёшь — зови меня. Мечтаю посмотреть. А уж потом решим. Да, Вик?

Появляются три пары носильщиков, несущих жриц в белом, пурпурном и шафрановом одеяниях.

Мулей (оглашает манускрипт). О, жрицы богини Весты! Здесь будет хорошо, здесь наслаждение считаем высшим благом! И пусть сады не разжигают голод, а утоляют. И напитки здесь не распаляют жажду, нет, ее пусть утолит лекарство естественное и даровое. Среди подобных наслаждений состарился и я! (Вику.) Клянусь богами, будет шабаш!
Жрица в белом. Я чту необходимость и естество. Ведь что необходимо, то естественно, а что естественно — необходимо.
Жрица в пурпурном. Что называть естественным, сестрица?
Жрица в белом. Все то, что нам дает природа-мать. Ее богатство перед нами. Любой, кто разумом владеет, безмятежен. Душа свободна от печали. Разумный создан для блаженства.
Жрица в пурпурном. Не верю я тебе, сестра. Хочу, но не могу.
Жрица в белом. Никто не в силах отказать себе в желании любить и быть любимым. Любовь нам обойти нельзя. Любовь — блаженство.
Жрица в пурпурном. Нет-нет, когда любовь приходит, любой из нас теряет разум. Какое тут блаженство? Природа, как ты ни спорь, глуха к увещеваньям. Я чту умеренность: пусть жаден, но не скуп, гневлив, но и отходчив, пусть даже похотлив, однако, не до умопомрачения, честолюбив, но до известной меры. Тогда всем будет польза.
Жрица в белом. Умеренность и лжива, и опасна. Блаженство дополняет добродетель. Душевные нарывы — прижечь в зародыше рассудком!
Жрица в шафрановом. У-у, довольно я натерпелась вашей чуши! Я вся чешусь от злости! Кто лопает такое, тот — бородавка, которую и сковырнуть не жаль!
Жрица в пурпурном. Кто там пищит?
Мулей. Хариты! Парки! Эриннии! Нельзя ли примириться, сёстры?
Жрица в белом. В чём? Дать волю скорби, алчности и дурным порывам?
Жрица в пурпурном. Смирить распущенность, жестокость? Так укрощают тигров и слонов!
Жрица в шафрановом. Еще есть способ жить!
Жрица в белом. Какой?
Жрица в шафрановом. Любовь да будет непритворна! О радости я говорю, подруги! Так стоит ли ломать свою природу, чтоб угождать химерам? В саду цветов не счесть: с шипами или без, они цветут для всех!
Жрица в белом. Для всех и наслаждения!
Мулей. Вот-вот, покончим с этим, наконец. Входите, жрицы. Пусть боги насладятся с вами.

Жрицы скрываются за оградой.

Носильщики. Чтоб вас мухи съели! Спины как нет!
Вик. Эй, стража!
Мулей. Носилки? Нет. Пусть видят: Мулей не пойман, он в строю! (Ковыляет за жрицами.)
ТРИНАДЦАТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Сад. В глубине — шатёр. Над входом трепещут пылающие факелы.
Оппиан и Клодий в женском обличье.


Появляется Ниспала.

Оппиан (зовёт). Эй, фифа, как тебя? Чего ты там застряла?
Клодий. Грудь прилипла к яйцам.
Оппиан (смеясь). Вставь бубен — будет достоверно.
Ниспала. Живее, дураки!
Оппиан (в сторону шатра). Раздухарились мамки!
Клодий (пробует играть на флейте). Да, слышно: не скучают.
Оппиан. Дадим им жару!
Ниспала. Придурки! Вы дали клятву, что бы ни случилось, не выдавать себя. Эй, Клодий, к кому я обращаюсь? Перестань дудеть!
Клодий (меняет голос). Клодий? Где? Кто? Я не Клодий, видишь? (Смеется.)
Ниспала. Меня казнят, кретины! И вас, смутьянов, коль что не так пойдет, не пощадят обоих!
Клодий. Ну да, в опале мы.
Оппиан. Попали. (Смеется.) А черт! Зато не скучно.
Клодий. Я, если брата не найду, весь разнесу курятник.
Ниспала. Что? Прочь пошли, все прочь!
Клодий. Я пошутил, Ниспала.
Ниспала. Вот — мыза, вот — шатёр, я умываю руки! Идиоты! (Хочет уйти.)
Клодий. Постой, Ниспала! Да говорят тебе, я ляпнул, но без задней мысли.
Ниспала. Нет у меня желания вертеться в колесе! Я не готова умирать сегодня!
Оппиан. Да кто бы спорил…
Ниспала. Едва ли год прошел, как список цензора мне подарил свободу.
Клодий (с усмешкой). Подарил.
Ниспала. Меня ты судишь?! Ты — избалованный барчук, зловредный пасмурный чудак, пародия, лишь тень от человека! Тебе ли знать, какой монетой я расплатилась в этой жизни, чтобы теперь делить твои заботы! Прощайте, дураки! (Уходит.)
Оппиан. А вот и кода. Где куплет?
Клодий. А ну, лови, держи подстилку!

Приятели догоняют Ниспалу, силой возвращают обратно.

Ниспала (сопротивляясь). Я эту ночь не выбирала для родов вашей казни. (Зовёт.) Эй, стража, стража!
Клодий (Оппиану). Малыш, не жмурься, зажми ей пасть.
Оппиан. Кусается. Ой, пальчик!
Клодий. Новый отрастет. Вяжи ей ноги.
Ниспала. Кретины! Мрази! Ублюдки! Прочь руки, дурачьё!
Клодий. Да тише ты, кобыла! Веревка, что дает тебе щипать траву в пяти шагах от хлева, — не свобода. Ты полагаешь, девочка-рассрочка, свобода продается, как сундук с награбленным добром?
Ниспала. Да чтобы ты сгорел!
Клодий. Купить лишь можно букву, но не суть.
Ниспала. Мне всё равно, пусти!
Клодий. Мы здесь не ради благородства, хотя весьма похоже, мы здесь, чтобы спасти себя, свои поджилки. И тот уже свободен, кто не выбирает ночи, когда ему родиться.

В шатре музыка неожиданно стихает.

Оппиан. Что там? Почему они умолкли?
Клодий. Похоже, смена музыкантов.
Нам ждать нельзя. Пора. Ниспала, ну, милашка, давай, очнись. Тебя я замуж выдам. Хочешь за него?
Ниспала. Руки-ноги холодеют.
Клодий. Дай, отогрею, дай.
Ниспала. Отстань.
Клодий. Ниспала, девочка, плясунья, теперь ты вся нужна без оговорок. Да? Не дрожи.
Оппиан. Зубы сводит.
Клодий (Оппиану). Олух, скажи Ниспале, что подтверждаем клятву, пусть всё идет по плану! Так, Ниспала?

Оппиан гримасничает, смешит, дурачится.

Клодий. Малыш не сумасброд. Такому можно верить. А я, ты знаешь, вполне приличный кифаред. (Направляется в сторону шатра.) Прочь тени, прочь сомнения!
ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Убранство шатра блистает множеством зеркальных кругов, овалов и треугольников. В центре — изваяние богини Хатхор с наброшенным на рога «звездным плащом». У подножья богини — алтарь, под ним — пылающий жертвенник.
Ниспала танцует вокруг инкрустированного золотом чёрного футляра наподобие гроба-тела Осириса.


Жрица в белом. Не так давно меня позвали в дом к больному. Больной — ребенок, мальчик неопрятный, злой и так косится… Но это лишь на первый взгляд. Мне говорили, будто мальчик зачарован, а я — я сразу поняла, в чем свойство заговора, когда его спросила, не звенит ли у него в ушах и где сильнее — в правом или в левом? Больной ответил: «В правом». С тем ушла.
Жрица в пурпурном. В чём заговор, сестрица?
Жрица в белом. А ты не знаешь?
Жрица в шафрановом. Падучая у недоросля, соборная болезнь.
Жрица в пурпурном. Впервые слышу. Что за недуг?
Жрица в белом. Недуг священный, восходит к древнему поверью, что в час припадка в больного входит божество, соединяясь с чёрной желчью.
Жрица в пурпурном. А мне недавно рассказали сон о рыбах.
Жрица в шафрановом. Что в нем такого, что ты как мак опунцевела?
Жрица в пурпурном. Я изучала многих рыб, пригодных к врачеванию: морской кабан, череп-рыба, однако, гребешок морской, всё тот же заяц; таких я не искала рыб.
Жрица в шафрановом. Зачем искать? Вся эта непотребность грудами лежит на берегу у моря: прибой выносит их на сушу. Всего там всласть: и скорлупы морских ежей, и водорослей, и мхов, обрывков сеток рыболовных, и прочей дряни. Зачем искать всё это?
Жрица в пурпурном. Сестра, мы говорим о снах.
Жрица в белом. Мы говорим о снах, в которых плавают мохнатки и дрючки.
Жрица в шафрановом. Спросить меня: чем ворожишь в любовной страсти, под соусом каким? Блуждать не стану и рассуждать о рыбах: о таких, сяких… Скажу без суеты в словах, да, соус без названия, однако, с целкою и хреном!
Маура. Луна в зените: пора вершить обряд сакраментальный. Настало время неизреченность сущности высокой оживить. Внесите символ божества Исиды!

Жрицы выставляют на середину шатра урну с круглым дном.

— Орбиты угнетение богиня лик свой не меняет теплом приемным. Она посредница между небесным и подземным миром. Благодеяния богов сокрыты. Владейте, если можете, но знайте, где вас нет, там всё не ваше!
Жрица в белом. Приближается Исида.
Жрица в пурпурном. Приближается Нефтида.
Жрица в белом. Одна — справа.
Жрица в пурпурном. Другая — слева.
Жрица в шафрановом. Нашли они Осириса!
Жрица в белом. Спеши!
Жрица в пурпурном. Спеши!
Жрица в шафрановом. Плачь, плачь о брате твоём, Исида! Плачь о брате твоём, Нефтида! Плачь о брате твоём…
Оппиан (толкает Клодия под руку). Эй, ты что играешь?
Клодий. Малыш, дай руку ничего не вижу.
Оппиан. Очнись!
Клодий. Меня околдовали зеркала. Где верх, где низ?
Оппиан. О, боги! О, проклятие! Играй давай, не мешкай!
Клодий. Что там?
Оппиан. На нас воззрились жрицы. Твой тамбурин молчит. Играй, играй же, ну же, Клодий!
Маура. Внесите жертвенную птицу: Исида ожидает!

Жрицы отодвигают занавес, за ним — распятый лебедь.

Ниспала. Ну, писуны, ликуйте, я все узнала: Эбиций рядом.
Клодий (не в себе). Где брат мой?
Ниспала (Оппиану). Что с ним?
Оппиан. Не знаю, но, кажется, вино с начинкой.
Клодий. Ниспала, где мой брат Эбиций?
Ниспала. Жив. Однако нам его оттуда не достать пока что.
Клодий. Дудки! Уж тут моя забота. Говори, куда проклятое бабье его упаковало? Где он, куда его зашили твари?
Ниспала. Полегче, Клодий. Мечтать на дыбе неудобно.
Оппиан. Я согласен. Повременим чуток.
Клодий. Чуток! Кто твой учитель?
Оппиан. Известный краснобай, он в нос мне дышит перегаром, ему обязан радостью сучить словами.
Клодий. Сучить словами… Каково!
Ниспала. Подумаем о том, чтоб не сучить ногами. Здесь стражи больше, чем хотимчиков на ваших жопах.
Жрицы (поют). Иэ! Пэан! Иэ! Пэан! Иэ! Пэан! Иэ! Пэан!

Гроб-тело Осириса прорастает золотыми колосьями.

Маура. Да будет с нами радость! Исиды ясноокой ночная власть безмерна! Она безмолвия оковы предлагает! И если тем, кто дарит жертву, грозит беда, то пусть ненеминуемо она падет!

Гроб-тело Осириса открывается. Из него встает День Ми. Маура ударом меча отсекает лебедю голову.

Клодий (в смятении). Я… я не совершал несправедливостей, не притеснял близких, не грабил, не делал того, что не угодно богам! Я не подстрекал слугу против хозяина! Я не повинен!

Появляются слуги. Клодия, Ниспалу и Оппиана берут под стражу.

Маура. Суд! Будет суд!
ПЯТНАДЦАТЫЙ УДАР КОЛОКОЛА
Сумрачный подвал с небольшой отдушиной под сводом. В подвале Оппиан и Клодий.

Оппиан (прислушивается). Должно быть, третья стража. (Зовёт.) Эй, Клодий…
Клодий. Тише. Не гунди. (Зевает.) Я спать хочу.
Оппиан. Смотри…
Клодий. Отстань, сказал!
Оппиан. Вон, ласточка ползёт (Смеется.).
Клодий (испуганно). А-а, чтоб тебя! Кыш, кыш, отродье! Не лезь ко мне! Лови своих мышат, где хочешь, но не со мною рядом. Кыш, кыш!
Оппиан. Клодий, друг, чтоб ты в приметы верил! Нет, я лопну, я умру — умру от смеха!
Клодий. Да полно корчиться, малыш. Пора хозяев этого прекрасного изыска оставить с длинным носом. (Глядя на окно.) Греки — сумасброды. Зачем окно под потолком? Ни посмотреть, ни плюнуть, ни поссать. А ты, хохмач, что развалился? Вставай! Я, хочешь или нет, однако заберусь к тебе на спину.
Оппиан. Да что за притча!
Клодий. Давай вставай! Сначала я, потом тебя уж как-нибудь достану из этой ямы потихоньку.
Оппиан. Тут высоко.
Клодий. И что?
Оппиан. Не близко.
Клодий. Близко знаешь что: твой задик нежный. Вот он-то нам и в помощь. Давай, филодеспот. (Лезет на спину друга.) Не тряси. Я почти у цели.
Оппиан. Что проку громоздить Оссу на Пелеон? Ай, ой! Не вынесу! Ай, больно!
Клодий. Интеллигент гнилой, притворщик хренов, решил платить за гостеприимство чертовой сиповке? (Пытается дотянуться до окна.) Не тут-то было… Фух!
Оппиан. Ну, что там?
Клодий. Приподнимись на пальцах.
Оппиан. Не получится. Ты слишком тучен.
Клодий. Да не кобенься ты! Давай, малыш, еще, давай…
Оппиан. Нет мочи, нет. Не вынесу…
Клодий. Поднатужься!
Оппиан. Ай, не могу!
Клодий. Не дрейфь, возьмись руками за лодыжки. Да за мои, осёл! Ну, делай, кочевряжник! Еще чуть-чуть, ну, постарайся! (Падает.) Уф! Как говориться, благочестием и скромностью повязан сам поэт, стишки живут без правил.
Оппиан. Я не силач. Прости… (Смеется.)
Клодий. О, выставил ограду из зубов, отъел бока, как пошлый ибер. Я — тучен. А ты — болван! Осёл! Да и того не стоишь.
Оппиан. За что меня ты обижаешь, Клодий?
Клодий. Нам здесь не место, ясно, тютя!
Оппиан. Убьют?
Клодий. Ну что ты, нет, конечно, так — повесят. На просушку.
Оппиан. За что повесят, брат?
Клодий. За что попросишь, брат. Так даже интересней.
Оппиан (с досадой). Связался я с тобой.
Клодий. Так развяжись, пока не повязали через выю.

Оппиан плачет.

Клодий. Ну, полно. Хватит. Приободрись. Утри свои риалы. (Смеется.) Здесь нет бревна, чтоб нам с тобой подняться на твоих слезах, как в шлюзе. Эй, живчик, асфодель, фланёр! Мы — два кормила, два весла, два храбреца, два демона летучих, две маленьких мошонки! (Прислушался.) О, слыхал?
Оппиан. Нет.
Клодий. Вот опять. Там кто-то ухнул. За стеной.
Оппиан. Показалось.
Клодий. Да говорят тебе, зануда, дышат. Вот, неслух!

В подвал через окно влетает какой-то предмет.

Оппиан. Что это было, Клодий?
Клодий (ощупывает). Не знаю. Вроде клюв гусиный.
Оппиан. Ты бредишь, Клодий?
Клодий. Ей-ей, гусиная башка. А с ней табличка восковая!
Оппиан. Читай, брат, поскорей…
Клодий. Темно, дышать мне нечем, так на меня насел, теленок.
Оппиан. Когда-то ты меня не отвергал.
Клодий. Вот.
Оппиан. Что вот?
Клодий. Пример для нас с тобой. Был гусь как гусь.
Оппиан. Ну, гусь. И что?
Клодий. Допрыгался бегун напропалую. Его гусыня по нему сейчас рыдает. Бедный птенчик. (Пробует прочесть надпись на табличке.) Не видно ни черта! На ощупь тоже непонятно.
Оппиан. Дай мне.
Клодий. Придется ждать восхода солнца.
Оппиан (со вздохом). Жаль.
Клодий. Приляг, малыш, поспи. Покараулю, так и быть, тебя и этого плутишку.
Оппиан. Я не хочу.
Клодий. Усни, малыш. Нам силы пригодятся. Прижмись ко мне плотнее, так посидим, подумаем о том о сём. (Прислушался.) А где-то там — бега, безделье. Досуг приятен даже здесь.
Оппиан. Как скажешь. (Засыпает.)
Клодий (зовёт). Малыш. Эй, спишь? Ладно. Я буду говорить с обрубком головным. Эй, гусь, где всё твоё? Где хвост? Где лапы, шея, крылья? Всего лишился в миг и ты — никто. В наличии два глаза да жалкий клюв. Не вижу, чем ты хуже тех, кто знает все на свете. Привет, носатый, как дела?
Оппиан (зевая). Спроси, что пишут?

Пауза.

Клодий. Молчит никто. Никто не станет тайну выдавать без мзды до срока. (Принюхивается.) К тому же, фу, у него мозги протухли.
Оппиан. Выбрасывай и ляжем вместе.
Клодий. Нет. Пусть погостит никто. Рассвет теперь уж близко. Послушай, Оппиан. Хочу спросить тебя, я злой? Я никудышный? Эй, пробудись.
Оппиан. Я сплю.
Клодий. Никто мне скажет. Никто, трудись, молись, не лги, съестного не кради, еще и не ворчи, и не завидуй, не строй другому зла. Никто, всё это слышал я не раз. Никто, ты делом докажи, что значит жить, когда ты прав, а всем другим на это наплевать. Никто, ау, ты слышишь? Мне смерть грозит, изгнание, хоть тело говорит: не создан я для боли, в желудке распри, жилы цепенеют, похоть спит, однако, ноют все суставы. Что? Что ты сказал? Раздать богатство бедным? Раздарить и стать одним из них? Никто, что будет? Я ничего не значу. Я, как и ты, никто! Я развращен бездельем. Жена мне не нужна. Детей я ненавижу. Безделье — вот мой храм любовный. Все жертвы для него, ему служу. Никто или Сизиф, толкай свой камень вверх по склону, мне плевать: я, Клодий, не бессмертен…

Из тьмы выходит Мулей.

Мулей. А так ли?
Клодий (испуганно). Ты кто?!
Мулей. Твой ангел смерти.
Клодий. Не испугаешь!
Мулей. Клодий, не суетись. Разбудишь стражу.
Клодий. Не подходи.
Мулей. Мой саван напугал тебя?
Клодий. Сгинь. Уйди.
Мулей. Прости, я не додумал.
Клодий. Не приближайся.
Мулей. Приятель твой, я вижу, спит. Слышу, почивает. Будить его не станем. Пусть жизнь его пустую сон сладостный продлит.
Клодий. Зачем пришел?
Мулей. К тебе. Меня никто не видел, успокойся.
Клодий. Никто все видит. Ты так и знай, убийца!
Мулей. И ты меня убийцею считаешь?
Клодий. Тебя, двуличный.
Мулей (не сразу). Жить хочешь, Клодий?
Клодий. Жить — для чего?
Мулей. А впрочем, бывают и такие, которые стремятся к смерти просто так, из страха умереть. Ты не таков. Тебя я знаю. Ты — это я. Себя я узнаю в тебе.
Клодий. В смерть не бегут, в нее уходят.
Мулей. Смерть подождет. Ей что? А нам напиток драгоценный дарован небом, не следует глотать его весь целиком, иначе можно захлебнуться. Так, Клодий? (Прислушивается.) Ночь встречает утро. Пей, слушай тишину. Как будто нет ни крови, ни вражды… Жаль, молодость купить нельзя. Да, Клодий?
Клодий. Будто сам не знаешь.
Мулей. Всё позабыл в боях за зрелость. Снаружи господин: парик, румяна на щеках, не спит ночами, кочует между пьянством и похотью жены.
Клодий. Убей ее, убей!
Мулей. Клодий, ты преступил черту, закон нарушил ты.
Клодий. Вранье!
Мулей. Да, услужил, проказник. Зато есть повод мне с женой расстаться, чтобы стать вне подозрений. Клодий, я твой должник. Однако, как нам быть? Сам по себе ты не опасен, но, ты пойми, ведь я люблю, чтобы меня боялись. Как быть? Не знаю.
Клодий. Выпусти меня и друга моего. Никто не будет знать, клянусь!
Мулей (замечает гусиную голову и табличку). Так значит, выпустить тебя и друга твоего?
Клодий. Мы с ним уйдем, исчезнем. Никто не будет знать.
Мулей. Я-то всей душой, а люди? Их, как детей, всё время нужно наставлять, и в ярости слепой они не разберут, кто прав, а кто не очень. Для них ты богохульник, Клодий! Убей… Я с кем останусь? Мне служит тьма, я ж — никому.
Клодий. Никто тебя и покарает!
Мулей. Здоров ли ты?
Клодий. Никто, никто, никто!
Мулей. Тебя помиловать — себя казнить. Сам рассуди, могу ли? (Читает.) «Эбиций вне Нарбона. Тебе я помогу бежать. Ниспала». Дерзость множит дерзость.
Клодий. Что с ней, паук? Что сделал ты с гетерой?
Мулей. Когда я уходил, ей отрезали уши. (Закалывает спящего Оппиана кинжалом.)
Клодий (набрасывается на Мулея). Умри!

Они бьются. Претор ранит Клодия.

Мулей. Да, задал ты мне перцу — старому, больному негодяю. Живой, не скажешь, что пресыщен.
Клодий (истекая кровью, обнимает тело друга). Я не боюсь тебя! Я не боюсь!
Мулей. Человек, сколько у тебя значений? Глупость, где ты сроднилась с безрассудством? Куда пойти, ты знаешь? Щенок грызет скалу: как думаешь, кому обидно? Велю тебя я, как того матроса, насильно в ящик втиснуть, насквозь прошить гвоздями и сбросить с кручи вниз, чтоб кубарем катился! А? Что ты на это скажешь, Клодий?
Клодий. Мне легче мучиться от ран неизлечимых, чем от смрада, которым наполняет воздух твое дыхание!
Мулей. Зарезан ты своей удачей, мальчик, как этот гусь. Боги не простят тебе подобной шутки.
Клодий. Оставь! Уйди!
Мулей. Всегда тебя любил, любя ж — прощаю. Возьми мой саван из теплой и очень прочной ткани. (Уходит, оставляя дверь открытой.)
Клодий (взглянув в окно). Утро — хвала богам! Но, в самом деле, отчего же здесь? Куда ты закатилась, жизнь? Где громкие твои посулы? Где утренние звёзды, в которых ты купался, звёздный мальчик? Ты расточил, пустил по ветру свои мечты, желания, страсти разбросал, как тусклые стекляшки, — для чего? О боги! Я даже рассердиться не могу, так всё во мне угасло. А между тем, я всё имел. Теперь здесь саван моего врага, а нынче — мой. Хорошее наследство, недурной подарок. Толкуй сто лет о справедливости, о благочестии, о том, что посягать на жизнь кого угодно — весьма прискорбный шаг, но, всё равно, что легче: дольше жить или легче дольше умирать? Под пыткой, думаю, мне было бы куда как проще. Вот ты, а вот палач — знаток мучений, а значит, он честней, великодушней прочих жизнелюбцев. Палач, его лицо сурово, рука тверда, но злобы взгляд не излучает, быть может, жалость, сострадание к тому, кто для него не сделал ничего плохого. Я знаю, как один германец перед боем со зверями в цирке отошел опорожниться. Там лежала палка с губкой для подтирок, так он, храбрец, себе её протиснул в глотку, с силой перегородил дыхание — и умер. Пусть так. Что может быть глупее в выборе орудия? Скорей, важней причина унижений. Пусть храбрый человек лишен всего, однако, согласись, он не лишён свободы выбирать меж горними и дольними богами. Пусть как угодно судят об этой грязной смерти, но всё ж она честней и чище рабства. О, жизнь, как я тебя хочу! Пусть я кричу стихи забитым насмерть ртом, пусть жду жену, которая во мне узнает бога! Дрожит земля, звенят мечи и черепа, и челюсти крушатся, рвут на себе одежды полузвери отчего? Крылатая машина, на ней я полечу туда, на Север самый дальний, где за пределами земных скитаний Борея ветер дышит, ведь там всегда весна, и люди там живут столетия! Их жизнь полна весельем, песней, сказкой и вечным счастьем, и сладостным покоем! Там дети, у которых нет провалов вместо глаз! Латона их богиня! Теперь, когда я здесь, мне ничего не страшно. И то, что знал, и то, что видел в прежней, пёстрой жизни, осталось позади. Жаль, нет со мной ни брата, ни бедной матери моей. Они бы, верно, удивились, какая вдруг во мне большая перемена. (Зовёт Оппиана.) Мой друг, малыш, проснись, смотри, восход! Должно быть, там — Отец Небесный, и тысячи цветных ветров, и ангелы Его из молний. (Кричит, зовёт). Отец! Отец Небесный! Когда пути-дороги наши разминулись?! Ликуй, я, как и Ты — свободен!

Стража бьет в колокол.

Занавес.