Патология

 Ненормальностью навязчивой страдал Титибоков Кинстин Кинстиныч. Такая, понимаете, легкая шизгармония его преследовала, но откровенно сказать, не всегда — временами, в зависимости от обстоятельств.

  Говорят, что  у монтажников-высотников наблюдается некоторое психологическое отклонение: видит он перед собой (прямо перед носом), толстые провода высокого напряжения и мучается — быть или не быть!.. то бишь взяться или не взяться. Монтажник понимает, что нельзя — убьет, как муху, но желание схватиться настолько сильно,.. и чтобы удачно закончить свою смену, он быстро переключается мысленно на другой объект, к примеру, на свою любимую тещу, думая, почему это мама с ним уже две недели не разговаривает.

  Наверное, у каждой профессии есть какие-то опасные для здоровья моменты, о наличии которых труженик знает, но тем не менее… любит человек ходить по краю… И даже имея совершенно здравый рассудок, сам создает себе опасность. Ее нет, этой экстремальной ситуации, а он куда-то взбирается, потом сигает вниз оттуда, и если оказался жив, то смеется, и о нем пишут в газетах.

 Титибоков Кинстин Кинстиныч не подвергал себя никакой опасности, — он сам ее создавал для других. У него была необъяснимая тяга ко всем упругим, независимо от длины и толщины, предметам, особенно к продуктам питания, а это, в первую очередь, палка сыра или колбасы, а то и жирная толстая селедка.

  Он этот предмет подбрасывал на ладони, сгибал его на упругость, а потом оглядывался по сторонам. Да-да, он не просто любил подержать это в руках, но и непременно съездить этим кому-нибудь по физиономии. Если же рядом ее не оказывалось в данный момент, то Кинстин Кинстиныч, глубоко разочарованный, питался этим и потом мучался бессонницей.

 Иногда он выходил побродить по улице и с интересом всматривался в лица прохожих. Он с волнением обнаруживал, что вот по этой лоснящейся округлой мордуленции… ну сами представляете…

 Титибоков, конечно же, мог вот так просто отхлестать первого порядочного прохожего, а вот в кругу друзей и знакомых он позволял себе конкретный эксцесс. Как-то у реки, на берегу, он был третьим. Сидели, покряхтывая вожделенно, выкладывая на газету огурцы и прочую снедь. И вдруг он увидел, как Дерябкин Илья вытаскивает из сумки целую палку сыра.

У Кинстина Кинстиныча что-то сладкое заныло у груди и он обласкал глазами сей предмет, несколько раз подбросил его в руке, определяя убойную силу, потом умиленно глядя Дерябкину в глаза, наотмашь, гаденько при этом хихикнув, съездил его по физии этим сыром…

Конечно же Илья завалился на спину, высоко задрав при этом ноги, и долго  недоумевал: в связи с чем и за что. Драки не было, но такой шутке Титибоков так и не дал нормального объяснения. Он лишь давился смехом и похлопывал Дерябкина по плечу:

 — Шутка, извини,.. хи-хи, ну дела,.. все!..

Эксцессы подобные еще бывали, но все реже и реже, поскольку в России люди стали жить «еще лучше» и купить целую палку колбасы или сыра  стало практически невозможно (не на что). Брали по несколько грамм и, бережно упаковав, крепко держали это в руках, дабы никакой пес шелудивый не смог это выхватить по дороге.

 Страдал Титибоков. Он как-то попросил взвесить целую палку колбасы, даже подержал ее в руках, подбросил несколько раз, а потом сказал, что забыл деньги взять, валяются, мол, они у него в мешке под кроватью.

 В общем-то, жизнь в то время терпимой была — никто не пух с голода — картошка всегда урожайной была, ну а что колбасы или сыра съесть много средства не позволяли, так это мелочи, ведь не колбасой и сыром единым…

 Но постепенно настали вновь светлые времена и однажды Кинстин Кинстиныч к большому удивлению обнаружил, что новый сорт колбасы «народная» очень даже по карману Российскому человеку.

 Возрадовался он и купил ее на ползарплаты — аж на две палки хватило, но каких!.. каждая по кило триста вытягивала. И была она в толстом и красном полиэтилене, увесистая и гибкая, не веревочкой подпоясана, а металлическими зажимами с обеих сторон, чтоб не дай бог, то, что находится внутри, не вышло раньше времени наружу.

 Идет он и радуется, в каждой руке по палке колбасы держит. Поклоны знакомым отвешивает и думает, как было бы здорово посидеть с кем-нибудь «тет-а-тет», поговорить  задушевно, и так это, между делом, заехать колбасой по мурсалам. Вот смеху-то будет!..

Продолжает он, значит, идти, а колбаса еще толще, еще гибче становится, распухает одним словом: студенисто подрагивает. Понюхал даже ее Кинстин Кинстиныч, чего это она, мол, прет, как на дрожжах. Нюхает, и точно, от нее посторонним человечьим запахом прет — перележала видать где-то, дожидаючись своего потребителя.

 И решил ее Титибоков вернуть назад в магазин, пока она у него в руках не взорвалась, а тут как раз навстречу ему по узкой тропинке двигается Раздираев Пал Палыч. И несет этот Пал Палыч полную ячейку яиц.

Если бы знал Кинстин Кинстиныч, что Раздираев тоже страдает одной странной патологией, то наверняка бы обошел его десятой дорогой, и далее восвояси. Да и вообще-то мысль была вернуться в магазин,  но необузданная страсть сделала свое дело. К тому же место узкое, подходящее, нелюдное место: сосны кругом, ворон на них множество собралось, как на представление.

И вот спешат они навстречу и оба широко улыбаются. Цветут прямо от счастья, хотя имеется между ними давняя неприязнь. Они никогда друг с другом не разговаривали, а жили, считай, по-соседски, разве что при встрече кивали головами. Бывает такое между людьми: с первого взгляда становятся противны друг другу, почему — непонятно, но бывает. А тут вдруг разулыбались.

 Первым раскланялся Пал Палыч:

 — Здравствуй, дорогой Кинстин Кинстиныч! Как поживаете? Как здоровье?

Удивился Титибоков, а сам поудобнее за колбасы держится — весь наизготове.

 — Здравствуй, здравствуй, любезный Пал Палыч! — отвечает, улыбаясь, Титибоков и медленно пытается разойтись с ним в узком месте между Полаевской изгородью и толстенной замшелой сосной. «Сейчас,  — думает,  — я его пропущу слегка и заеду с тыльной стороны, либо по розовой отвисшей щеке, либо по глянцевому затылку».

 А у Раздираева тоже мысль неординарная загуляла по извилине в силу определенной патологии и стечения таких великолепных обстоятельств. В детстве Пал Палыч, тогда  еще Павлик, Павлуша, Пашенька, очень любил разбивать вареные куриные яйца о свой огромный выпуклый лобик, дабы освободить их от шелухи. Потом это увлечение перешло на лбы родственников и просто знакомых. А однажды на один великий праздник, будучи уже подростком, он размочалил крашеное яичко о лоб одного высокопоставленного лица. Все дружно тогда так и ахнули, но "лицо" сказало, что дитя еще не ведает, что творит, и простило ему эту дерзкую шалость. Впоследствии Раздираев участвовал в какой-то манифестации с полным лукошком протухших яиц. Повеселился он тогда на славу...

 Конечно нормальными яйцами грех бросаться, тем более цена у них не детская, но при таком случае он не мог удержаться, и как только Титибоков к нему приблизился на удобное расстояние, то он с превеликим удовольствием, надсадно при этом крякнув, размазал все тридцать штук о физиономию Кинстина Кинстиныча…

 Вороны, завидя это, дружно каркнули и собрались было уже спуститься и потрапезничать ошметками, но тут Титибоков, весь залепленный шелухой и желтками, не видя ничего, ударил палкой колбасы «народная» в сторону неприятеля…

Колбасина, гулко рванув, сотрясла огромную вековую сосну, распространяя страшное зловоние. Тридцать две вороны при этом замертво упали на землю, а остальные с криком разлетелись.

 — Ах ты, негодяй! — заорал Титибоков и, расчистив глаза, запустил последней палкой в сторону убегающего Пал Палыча.

Вторая колбасина пришлась по затылку яйценосца, и того, подбросив взрывной волной, перекинуло в огород пенсионерки Козочкиной Виктории.

Попал,  говорят, Пал Палыч в реанимацию от сотрясения мозга. А Кинстин Кинстиныч обошелся так себе, но стал человеком нервным, то там у него тик случится, то в другом месте. Правда, патологические желания его так и не покинули, также и как Пал Палыча. И как была у них неприязнь друг к другу, то таковой и осталась, и вероятность встречи с определенными продуктами в руках велика, поскольку в магазин ходят по одной дорожке.

Ну и бог с ними.


Рецензии