Глава 16. Чудеса и их последствия

1

Бледная лампа раскачивалась на цепочках и жалобно скрипела. Штаб городской охраны был наполнен под завязку, но многие из собравшихся оказались тут впервые, ибо встали на место своих умерших начальников совсем недавно. Среди присутствующих были и два священника, правда, один – совсем молодой, скорее, он исполнял роль писца при своём наставнике.

Сквозняк норовил задуть слабое пламя в лампе, хотя края стеклянной колбы не позволяли ветру добраться до сердцевины единственного источника света. Последняя партия масла, следующей ждать не придётся – в зачумлённый город никто не привезёт её, а дилижансы милосердия вряд ли могут служить надёжными посыльными. Всё, что в изобилии поставлялось в город – это иконы и святая вода.

- Итак, вы, святой отец, утверждаете, что одна из насельниц северного монастыря исчезла, - подытожил городской голова. – И следов её нет ни среди заболевших, ни там, где она трудилась сиделкой, - он покосился на новоназначенного начальника городской охраны.

- Именно так, - подтвердил священник. – Матушка не утверждает, что сестра сбежала, но только подумайте: куда могла деться девица из затворённого города?
- Ваш сын, господин Берчик. Когда и при каких обстоятельствах юноша скончался?
- Он перенёс долгую лихорадку, потерял свою невесту. Когда он вернулся в дом после одного неприятного случая, о котором распространяться я не стану, ибо это не касается нашего вопроса…

- Отчего же не касается! – воскликнул госпитальный врач. – Нарядиться девицей и явиться в палаты к умирающим! И в чьё платье был наряжен этот юноша?
- Помутнение на фоне горя, - спокойно парировал Берчик и продолжил. – Когда мой сын вернулся домой, у него вновь открылась горячка, которая съела его за ночь.
- Вы погребли его со всем приличием? – уточнил голова.
- Разумеется. В закрытом гробу, как требует нынешнее время.
- Девица исчезла до или после смерти вашего сына (соболезнуем и молимся о нём)?
Берчик изобразил задумчивость.

- Не могу припомнить, господа. Я был убит горем, мне было не до девки…
- Господин Берчик! – вспыхнул священник. – Выбирайте выражения! Вы не в казарме, а речь идёт о сестре милосердия, насельнице святой обители. Каким бы ни был её путь в воспитальню, сестра молилась и получала благословение на праведное дело, она не щадила себя, ухаживая за болящими, в том числе – вашим сыном, упокой Господь его душу!

- Простите. Но мне правда было не до… сестры милосердия. Знаю лишь, что она была крайне напугана тем случаем, о котором было помянуто.
- Вы крепки духом, господин Берчик! – голова скорбно вздохнул. – Потерять единственного сына и сразу же вернуться к делам…
- Однако они не ждут! – вступил начальник полиции. – На прошлой неделе горожане устроили погром, пытаясь пробраться внутрь склада! Погиб мой подчинённый! Люди теряют разум, теряют покорность!

- Люди теряют близких, - напомнил госпитальный врач. – И боятся потерять свою жизнь. Людям не хватает наших уверений в том, что скоро всё разрешится, ибо то, что они видят, этого не подтверждает.
- Людям не хватает веры, - раздался незнакомый голос.
Все разом обернулись в сторону изрекшего крамольные слова.

Молодой начальник караула, назначенный буквально вчера, сидел в углу и был бы почти невидим из-за ужасающе слабого освещения, но сумел привлечь к себе внимание, бросив подобную реплику в присутствии духовенства и светских чинов.
- Сын мой! – снова вскричал священник, вскочив с места. – Мы поддались на уговоры ваших соратников и прекратили богослужения в храмах, ибо вы и ваши начальствующие сочли их опасными. А теперь вы ставите это нам в вину? Лицемерие – грех пред очами Господа!

- Я говорю не об общественных молитвах, - сконфузившись, но всё тем же тоном ответствовал караульщик. – Чтобы сейчас всё стало спокойно, людям нужно чудо. Пока мы пытаемся задушить вспышки мятежа силой, злоба будет только расти. Если явить горожанам надежду, они успокоятся.

Повисла тишина. Нарушил её начальник охраны:
- Чёрт меня раздери, а ведь юнец прав!
Не обращая внимания на то, как священники принялись неистово креститься, Берчик вскочил и подбежал к караульщику.

- Ты же сын Костомы? Лешик?
- Так точно, - юноша встал. – Отец скончался три недели назад, но он поддержал бы меня сейчас. Я бы никогда не взял слово, будучи неуверенным в этом.
- Святые отцы! – задумчиво изрёк госпитальный врач. – Ведь я знаю, что могло бы дать людям надежду. Сёстры милосердия из северной обители. Они – истинное чудо. За то время, как они прибыли, ни одна не заразилась страшной хворью и не погибла.
- Из других обителей тоже, - подал голос начальник портовой больницы, третий за минувший квартал. – Доктора и их помощницы мрут, извините, как мухи, я лично ходил за двоими моими предшественниками, божией милостью, я ещё с вами. Но эти девушки…

- Откуда назначены к вам?
- Обитель Патрикеи и двор Святой Софии.
Священники переглянулись, будто их только что разоблачили.
- Верные Господу дочери этого мира прилежны в молитве, Создатель не оставил их, - осторожно вымолвил тот, что был старше.
- Сёстры наши хранимы святыми покровительницами, отдавшими жизнь, принявшими муки за Слово Господне, - вторил младший.
- Вот вам и чудо, - отрезал Берчик, возвращаясь на место. Караульному следует выписать наградной паёк на неделю.

О том, что о странной незаражаемости сестёр милосердия известно уже давно, не упомянул никто. Если бы не они, не сидеть бы здесь ни госпитальному врачу, ни портовому. Может быть, вообще никому.

Но вдохновлённые мужи принялись горячо обсуждать, как именно подать весть о чуде горожанам. Мало просто рассказать – нужно зажечь факел, чтобы вести за ним людей.
Зима выдалась чрезвычайно холодная. Ветер с моря сквозил по опустевшим улицам, налетал на никому теперь не нужные вывески, срывал их и бросал в снег. На окраине города образовалась горка из таких оторванных табличек, сюда их приносили патрульные. Фонари почти не горели, фонарщиков было не встретить. Страшное зло из заморской страны теперь властвовало в портовом городе, имени его никто не мог назвать, поэтому придумали новое – чёрная кара. Кара была такая свирепая, что не щадила ни детей, ни женщин, ни богобоязненных мужей.

Берчик возвращался в свой опустевший дом. Из подворотни к нему вышла одичавшая шавка, но сил, чтобы броситься на прохожего, у неё не было, поэтому она тенью застыла у обочины и тоскливым взглядом проводила Берчик. Начальник городской охраны хотел было пристрелить псину, но рука замерла на холодной кобуре.
«Эдак можно совсем оскотиниться», - подумал он.

Ни кошек, ни собак, ни другого скота в городе не осталось. А вот крысам было всё нипочём. Они шныряли под ногами и в жилищах, и в казённых домах. Их травили, но они только множились.

Дома Берчик заварил себе травяного чаю, выпил его со скудным ужином. Где сейчас Влас? Жив ли? Не попался ли разбойникам? Всё же выпустить сына из города было лучше, чем ждать, пока чёрная кара свалит его здесь.

Городская газета писала неутешительное: люди продолжают умирать. Лекарства так и нет. Новостей из других городов нет. Их словно отделили от всего остального мира, будто они действительно заслужили гнев Господень.

Когда умерла Марта, лишь сын оставался надеждой и светом этой жизни. А теперь? Если вскроется, что это он открыл беглецам дорогу, если тех поймают или изловят ту девчонку одну и она во всём признается (а они уж постараются!)… Всё напрасно.
Берчик накинул мундир и вновь вышел на улицу. Потеплело, но занималась пурга. Берчик дошёл до нового кладбища, отыскал могилу, которая ещё неделю назад была на краю, и уронил голову на грудь.

Его товарищ завещал позаботиться о дочери своей Марисе, а он не смог. Лучшее, что пришло тогда в голову старому вояке – это обручить сына с совсем юной девушкой, не спросив ни того, ни другого. И если Мариска приняла такой расклад с нескрываемой радостью, то Влас, кажется, ушёл в немую оборону. Жив ли старший сын его покойного друга? Кажется, он служит в северном карауле города. Проведать его? Что сказать? Сестра здесь, мать умерла, производя её на свет, отец погиб от руки заезжего бандита на посту. Жених Мариски якобы мёртв и лежит рядом, но ведь в закрытом гробу бродяга, и Берчик с трудом держал при себе этот секрет. Витош спросит, а он не сможет не отвести глаза. Витош остался один в умирающем мире, а у него ещё есть надежда.

- Бедная девочка, - раздалось совсем рядом.
Берчик обернулся на голос. На тропинке, заметаемой снегом, стояла старуха.
- Вы о ком? – не понял Берчик, ведь тут почти не было одиночных захоронений.
- Я говорю о девочке моей, сестричке хозяина.
- Ты Лара?
- А вы господин Берчик. Я вас сразу узнала. Никто не приходит к умершим. Люди боятся, что чёрная кара протянет им руку из могилы. Вы потеряли сына, господин Берчик. Славный мальчик, примите мою скорбь.
Берчик поперхнулся, но ответил:
- Благодарю. В столь поздний час ты здесь одна. Тебя же могут отвести в каталажку!
- Чего мне, старой, бояться коробки! – махнула рукой старая служанка. – А вот вы стоите здесь, а не у могилы сына, - заметила карга. – Верно вы чувствуете… вину?
«Да что ты, старая калоша, себе позволяешь! Ослепла, не видишь, кто перед тобой? Высеку тебя лошадиной плёткой, а после отдам на воспитание, будешь до гробовой доски мыть ноги в духовном доме всем священникам и служкам!» - должен был рявкнуть Берчик, но перед глазами вновь появилась уличная шавка, которую он пощадил пару часов назад.

- Мы все виноваты, живые перед мёртвыми, - ответил он, смягчившись.
Старуха протяжно выдохнула. Видимо, она тоже слышала приличествующие месту слова в своей голове и удивилась, когда начальник охраны произнёс иное.

Снег облепил её чёрную шаль, а руки, похожие на кривые ветки, тряслись от холода.
- Моя девочка, - прошепелявила старая Лара, опускаясь на колени перед слепым надгробием. – Она там не одна, но я всё равно хожу сюда к ней. Она так хотела помогать всем… Жаль, что мать её не застала.

- Пойдём, я провожу тебя, - сказал Берчик и подхватил старую служанку под локоть. – Пойдём, ну!
Та повиновалась. Они вышли с кладбища и пошли, сгибаясь от ветра, по завьюженным улицам в почти кромешной темноте.
- Что Витош? – спросил Берчик.
- Служит исправно. На днях похоронил приятеля, но уже не печалился. Мне кажется, мы становимся равнодушными, господин Берчик.

Они замерли у крыльца, Берчик собрался удалиться, когда старуха вновь обратилась к нему:
- Господин Берчик! Нельзя ли разжигать фонарь у нашего дома? Так темно моему мальчику возвращаться со службы!
- Нет необходимости! – отрезал Берчик и круто развернулся на каблуках.

Странная ночь. Странная беседа с чужой прислугой. Ещё более странно то, что беда пока что держалась на почтительном расстоянии от него самого. Почему? Он не был святым, как эти монашки, хотя и те, что попали в Северный монастырь, ангелами не являлись. Он изучил сопроводительный лист той самой Пали, несостоявшаяся детоубийца – хороша святоша, нечего сказать! Место ей в красном доме, а не в обители богомолиц.

В утренней газете вышла заметка: «Дочери Господни помилованы Им». Бегло прочитав строки, Берчик понял: духовенство пошло напролом. И ведь что странно: ни один священник ещё не лежит ни на городском кладбище, ни на новом по причине чёрной кары. Что ж – они тоже спасены Господом?

На работе он собрал подчинённых и объявил: отныне сёстры милосердия будут приходить в дома к живым и приносить тем святую воду. Ходить девицы будут парами – одна с тележкой, другая в помощь. Препятствовать им нельзя. А по пятницам они будут собираться на главной городской площади и молиться – это тоже законно, но пускать туда прочих городских запрещается.

«Кому это поможет в самом деле!» - подумал Берчик, отпуская людей.
Еды всё меньше. Дилижансы в зиму почти перестали прибывать. Скоро купельный день – впервые на реке будет пусто.

Крыса выползла из-под шкафа и опасливо огляделась .Берчик замер. Пристрелить можно, да на каждую патронов не хватит. Сама убежит.

Крыса так и сделала. Заметив, что она не одна, зверюга взвизгнула и поспешила унести хвост.

Бумагу жрут, сволочи. Так несколько дней назад Берчик нашёл в своём столе обточенную острыми зубками книгу Писания. Ничего святого у этих тварей, и ведь живут же!

В полдень впервые за последний месяц ударил колокол. По улицам потянулись парочки сестёр милосердия. Они стучались в дома, где в окнах колыхались белые шторы, оставляли на пороге флакончики с водой и освященные сухарики. Не всюду их пускали. Однако к началу комендантского часа дневная норма была выполнена, и девушки устремились обратно. Они должны напомнить людям о спасительном чуде молитвы. Как ангелы-благовестники, девицы приходили на порог, робко стучались, наливали в хозяйскую тару благословенную  воду. Из окна здания городской охраны, а Берчик находился на высоком этаже, было видно, как чинно воплощается их общий план.

2

Стоя наверху колокольни Григор Берчик смотрел, как парочки одинаково одетых сестричек милосердия выстраиваются на площади. Он надел предложенные звонарем защитные подушечки на уши и кивнул. Звонарь ударил в колокола. Над площадью заструилась молитва. Григор снял наушники и вслушался в слова. Господь милосердный, даруй нам прощение, упокой усопших, протяни былинку повисшим над пропастию...

Оцепление держало любопытствующих за пределами площади. План должен сработать: зеваки расскажут об увиденном, а городские газеты добавят подробностей.
Григор устремился вниз по винтовым ступеням. Мысли о Власе не оставляли его. Знать бы, где сейчас его сын, ему было бы проще врать, что спасение есть. Скорее всего, нет никакого спасения, их ложь тоже не послужит долговременным утешением, может быть, поможет городу дотянуть до весны. Из столицы отправят помощь, просто сейчас не время...

«Кому ты врешь? - спросил старый вояка сам себя. - В столице прекрасно знают, что здесь происходит, и давно бы прислали помощь. Суть в том, что ничего они не пришлют. Им проще отзабориться от нас и просто дождаться, когда мы тут сами все понемногу вымрем».

- Господин Берчик! - за ним бежал Витош, живой, здоровый, но изможденный. Григор вздохнул.
- Лара сказала, что вы справлялись обо мне, - продолжил караульщик. - Разрешите вам выразить мои чуткие соболезнования.
- И ты прими мои, мальчик. А Ларе передай, что каждый раз водить ее домой по ночам - не мое дело.
- Лара получила выговор и обещала впредь так вольно себя не вести. Господин Берчик! Говорят, что Святая Институция знает, как нам спастись. Это правда?
- Все, что знаю я, это то, что надо выполнять приказы, а не рассуждать о спасении и прощении! - рявкнул Берчик. - Молятся пусть вон они, - он кивнул в сторону площади.

Витош отстал. А Григор устремился в сторону управления охраны.
Домов с белыми занавесями в окнах становилось все меньше, все больше - с чёрными крестами, намалёванными краской у дверных проемов. Детей и вовсе не видно, даже из-за белых занавесок ни одна любопытная мордашка не пялилась на одиноко шагающего начальника городской охраны.

Крысы фонтаном разлетелись со стола. Если так пойдёт дальше, недалёко новая эпидемия, пострашней нынешней. Григор поморщился, отправляя перчаткой в растопку затоптанные грызунами газеты, а следом саму перчатку. Надо выписать себе новую, благо на складе они в избытке. Если крысы и туда не поспели первее него.
Уронив на освободившуюся столешницу пачку свежей прессы, Берчик принялся листать. Новостей из-за кордона не было. Зато все газеты нараспев хвалили сестёр милосердия, прилежных в молитве настолько, что сама чёрная кара не смеет коснуться их.

Чушь и брехня. Чудо случится лишь тогда, кода в лазареты перестанут привозить новых заболевших. Что же, все они - вероотступники?
Он прошёлся по кабинету, хрустя многонедельной пылью под подошвами. Ему нужно было своё собственное чудо. Прямо сейчас. Он знал, где его искать - в храме, где же ещё, но дело вовсе не в ежедневной молитве. Эти святоши что-то знают, недаром же все они будто под упавшим колоколом – зараза их обходит, будто сама боится.
Нужна сделка, и сделка посерьёзнее честного слова. Эти ходячие молитвенники не просто должны во всём признаться, они должны трепетать от одной мысли о последствиях сокрытия правды.

Григор кинулся в командорский зал - там сидели приказчие писари.
- Эдель, сержант!
Младший чин резво вскочил и вытянулся в струну.
- С сегодняшнего числа все дилижансы милосердия досматривать под протокол. Как на въезд, так и на выезд.
- У них табула Институции, господин Берчик!
Берчик коршуном подлетел к юному подчиненному и скосил глаз, чтобы тому стало ещё страшнее:
- В городе военное положение, а твой командир пока что я, а не патриарх. Либо ты исполнишь приказ, и я забуду, что ты забыл, как обращаться по форме, либо отправлю конвоировать лазаретные повозки, а если ты ещё хоть слово мне возразишь, расстреляю лично на этом самом месте!

Окружающие писари покорно потупились, делая вид, что разговор их не интересует. Эдель же ответил:
- Виноват, будет сделано.
- То-то же, - заложив руки за спину, Григор вышел прочь.
По пути домой ему попались несколько парочек сестёр милосердия. «Вместо того, чтобы ходить за больными, они ходят по домам», - подумалось Берчику.
Дилижанс прибыл через несколько дней. В нем были небольшие запасы крупы и, конечно, святая вода. Почему-то в маленьких бутылочках, хотя в прошлые разы ее привозили в бочатах. Очевидно, чтобы сёстрам было проще развозить ее по домам. Обратный дилижанс готовился на следующий день, но погода испортилась, и отбытие пришлось отсрочить.

Григор внимательно читал протокол досмотра. Он представлял, какое негодование обрушилось на его подчиненных и готовился выдержать волну гнева священства на грядущем собрании штаба. Как и следовало предполагать, никакой крамолы в зачумлённый город не везли, но вот эти чертовы бутылочки начальнику охраны портового города не давали покоя. Что-то тут нечисто.

- Эдель! - гаркнул он на весь коридор, так, что подчиненный этажом ниже вскинулся и побежал на голос.
- Приставить к сёстрам патрульных.
- Господин Берчик, разрешите возразить! Патрульных мало, мы не можем приставить к каждой миссионерке человека.
- Ты всегда был бездарем или тебе просто нравится твоя никчемная должность, что ты выбросил мозги за ненужностью? Приставить патрульных по участкам, не нужно изыскивать дополнительных людей! Пусть ведут девчонок по улице и внимательно наблюдают, как и что те творят. Надеюсь, хотя бы среди мухобоев есть ещё мыслящие единицы. Чтобы уже послезавтра я знал, куда, как, зачем и почему ходят эти монастырские... эти монашки. Все понял?

Когда сержант убежал писать приказ, Берчик устало плюхнулся в обгрызенное крысами кресло. Пока он здесь сидит, ни одна тень не будет танцевать против его правил.

На собрании в этот раз новых лиц не было. Прошла всего неделя, а может, болезнь ослабила хватку. Но не успел в залу войти Берчик, как старший священник вскочил с места:
- Сын мой, что сие значит? Вы велели досмотреть дилижанс милосердия, поправ неприкосновенность, порученную миссионерам самим патриархом! Вы поставили своих подчинённых следить за сестрами, и те немало напуганы!
- Это они вам на исповеди сказали? - зло парировал Григор.
- Сын мой! Я закрою глаза на ваш тон, принимая во внимание обстоятельства, но всё же рекомендую вам отступиться от посланников Святой Институции, ибо идя против наместников Создателя в бренном нашем мире, вы перечите Самому Ему!
- Я поставлен следить за порядком. И за соблюдением требований военного положения. Мои люди и я должны быть в курсе всех перемещений по городу - от его северных пределов до самого берега. И в интересах ваших подопечных монашек не прятаться от бравых служак, а вовсю им доверять, как матери или святой иконе, ибо никто более их не защитит.

- Сомневаюсь, что ваши солдаты спасут сестер от чёрной кары, - подал голос портовый лекарь. - Вчера одна из девушек слегла с болезнью.
Повисла тишина.

- По ее словам, она всего лишь развозила воду вместе со старшей сестрой.
Святые отцы побледнели и переглянулись, но оба лишь осенили себя знамением.
- Как долго она бывала у коек? - спросил кто-то из неосвещенного лампой угла.
- Девушка не ходила за больными. Она прибыла с последним дилижансом, - ответил врач.
- Вы хотите сказать, что она приехала уже больной? - спросил главный полисмен.
- Нет. Но заразилась почти сразу. Видимо, через вещи или посуду.
Собравшиеся переглянулись. Чудо начинало сбоить, и все отчетливее был виден фарс.
- Только одна девица заболела? - спросил полисмен.
- К чему эти вопросы? - вскинулся старший священник.
- Мои люди ходят с ними по одним улицам, они охраняют эти улицы от заражённых! Если вы, святой отец, не прекратите ваши водоносные вылазки, я велю посадить вас и всю вашу братию в каменный мешок, пока болезнь не отступит от нашего города.
- Сын мой, я отлучу вас!
- Сколько угодно. До нас давно нет наверху никакого дела, судя по тому, как обходятся с нашим городом. Вас тоже, кстати, никто не бежит спасать, задумайтесь, отче, когда будет время между заздравными и заупокойными.
Григор покивал сам для себя. Полицейский прав. Нужно вновь устрожить карантин, но сейчас важно дождаться отправления дилижанса в обратный путь. Из-за того, что одна из прибывших слегла, его нельзя выпускать по погоде, его вообще нельзя выпускать, пока не будет точно установлено, откуда у его пассажирки появилась зараза и не попала ли она в дилижанс с каким-либо обратным грузом.

Плотно прижав платок к лицу, Берчик шагал между рядами госпитальных коек. Стоны – тихие, громкие, призывные и тоскливые – слышались отовсюду. Сёстры и доктора сновали туда-сюда, не обращая никакого внимания на посетителей.
- Вот она. Сестра Мила больна уже три дня, чёрная кара уже начала её обгладывать, - пояснил доктор и почтительно отступил.

Берчик приблизился к болящей. Она поглядела на него сумрачно, точно хотела видеть на этом месте кого бы то ни было иного, чем человека с отличительными знаками городской охраны под небрежно накинутой больничной пелериной.

- Как вы заболели, сестра?
- Я не знаю, - прошептала натужно та и судорожно вздохнула. – Я всего несколько дней в городе, Господь отвернулся от меня. Я заслужила мою участь.
- Почему, дитя? – последнее слово у Григора буквально вырвалось: перед ним лежала совсем девочка, которая навряд ли когда-то встанет на ноги, превратится в чью-то жену. Что ж, одной сварливой особой в будущем меньше. Ещё одной.
- Я не успела как следует помолиться. Я не прошла того, что испытали мои сёстры. Я высокомерно решила, что должна поехать сюда, что Создатель таким образом быстрее простит меня.

Из этих спутанных слов Берчик усвоил, что девица прибыла в свой монастырь и тот час напросилась в дилижанс, наслышав, видимо, что монашек хворь не берёт. Значит, дело не в святости, кто бы сомневался! И даже не в месте, откуда прибывали девчонки. Дело в том, что пробыв там какое-то время и выполняя наказы настоятельницы, они получали ту самую защиту от чёрной кары.

- Ты знаешь, что нужно делать, чтобы не заболеть? Что ты должна была делать?
Девчонка скривилась и зарыдала. Больше ни слова она не сказала, а Берчика спешно вывели из палаты. Тот содрал с себя пелерину и выбросил её в кучу на сожжение.
Разгадка была близка, но что в ней толку, если окромя святой воды и молитвословов горожанам ничего не давали?

Ночью в двери Берчика постучали так настойчиво, будто чёрная кара обрела собственную плоть и гналась за непрошеными визитерами по улицам. Чертыхаясь, старый военный выполз из своей бессонницы и заторопился вниз.

- Какого лиха принесло? - грозно крикнул он, не успев дойти до двери несколько шагов.
- Господин командир! - приглушённый голос Берчику показался встревоженным. Его адъютант Латич не посмел бы будить командира без веской на то причины.
Берчик отпер дверь и выжидательно посмотрел на Латича. Тот ничуть не смутился - за все время службы он привык к нраву начальства - и сходу начал излагать, однако, понизив голос:
- Господин командир, задержание между четвёртым и пятым постом. Попытка бегства.
Если бы это была рядовая попытка сбежать из закрытого города, доложили о ней бы утром, когда дезертиры уже хорошенько покрылись бы снегом от носа до кончиков сапог.
- Через черту запрета пытались провезти контрабанду, - продолжал Латич. - В дилижансе милосердия.

Берчик вскинул бровь. Первая мысль - кто-то захватил экипаж и попытался покинуть зачумлённый город. Но что можно вывозить отсюда?  Правильный ответ – кого…
- Вам лучше самим взглянуть, - выдохнул последние слова Латич.
- До утра не терпит? - проворчал Берчик, уже натягивая шинель.
В отделе, куда доставили пойманных, было шумно и суетно, хотя с улицы здание выглядело безмолвным. Берчик вошёл в комнату допроса и остолбенел. За столом сидели связанными два служки, чуть поодаль, на скамье - две старшие монахини, бдящие за сёстрами милосердия, а в самом углу, с кляпом во рту - младший из двоих священников, которых Берчик регулярно встречал в штабе.

- Дюже сквернословил и орал, - шепотом пояснил адъютант.
Не успел начальник городской охраны прийти в себя и подумать хоть что-то дельное, как в прихожей вновь раздался топот сапог. В комнату влетел священник из штаба - старший из двоих. В руках у него была табула, которой он тут же принялся махать, как опахалом, прямо перед лицом Григора Берчика:
- Сын мой, у меня патриаршее дозволение о свободном перемещении! Немедленно освободите этих людей и дайте двигаться им своей дорогой. Иначе я лично вас отлучу, - подумав, святой отец решил, что такой угрозы недостаточно, и прибавил, - и каждого, кто здесь пребывает!
- Пытались вывезти пузырьки, - шепнул адъютант.
Берчик посмотрел на него недуменно. Латич вздохнул и махнул молодому солдатику в коридоре. Тот отлип от стенки, куда был припечатан вихрем внесшимся священником, и убежал в подсобку. Вернулся скоро. На руках его были намотки из простыней, этими самодельными рукавицами он держал ящичек со склянками, в которых некогда в город привозилась святая вода.

- Что за дрянь? - спросил Берчик.
- Это... Мы думаем, это гной, господин командир.
Гной?! Берчик невольно отшатнулся от ящичка, а солдатик по кивку Латича скрылся вместе с ношей.
Буйный священник замер, начал пятиться, встретившись глазами с начальником городской охраны.
- Не сметь, - прошипел он.
Берчик машинально тронул кобуру. Неожиданно для всех святой отец выхватил из складок сутаны пистолет и выставил перед собой, переводя с одного противника на другого, медленно отступая к двери. Его связанный сообщник яростно замычал и задёргался, но не получил и доли внимания. Промахнувшись задним ходом, священник врезался спиной в дверь и на секунду опешил, видимо, ожидая удара сзади. В этот миг молодой солдат ринулся наперехват, но священник с перепугу выстрелил в приближающегося бойца.

Шальная пуля пролетела в двух пальцах от лица солдатика, но выстрел оглушил его. Однако Берчик уже выхватил своё оружие и отправил первую пулю в потолок, прогромыхав громче выстрела:
- Стоя–аать!
Святой отец рванул с места, но отбежать успел недалеко. За ним вдогонку из пистолета одного из караульных вылетела пуля. Беглец охнул и упал, сестры завизжали, младший священник задергался и замычал, а служки неистовым полушепотом принялись творить молитву.

- Молча-ать! - гаркнул начальник охраны. – Ты что наделал, остолоп? – это уже относилось к стрелявшему. – Рапорт в течение часа, живо! Конвойный, следить за ним, -затем Берчик обратился к священнику, - Думаю, вам есть смысл все мне объяснить, чтобы не отправиться короткой дорогой прямо на небо вместе со своим подельником. По законам военного времени.

Тот смотрел затравленно и раздувал свирепо ноздри.
- Ничего, ты у нас заговоришь! - процедил Берчик. - Увести! - рявкнул он, и солдаты тут же кинулись выполнять приказ.

Лежащего на полу священника служилые уже обыскали. Кроме одного пистолета и мешочка с патронами к нему, более ничего не нашлось. Тело быстро обернули простынями и поволокли к выходу.

Когда с зачисткой помещения было покончено, Берчик лично направился в подвал - руководить допросом. Однако пойманные безмолвствовали, не действовали ни уговоры, ни угрозы, ни другие более ощутимые методы. Хуже всего дело обстояло со священником из штаба. Едва с его рта сняли кляп, как оттуда полилась такая отборная брань, что городские охранные только переглядывались. Берчика дезертир проклял, но получил такой увесистый ответ, когда речь пошла о проклятии умершего сына, что продолжать гневную тираду священник более не мог. Вправлять ему челюсть не стали, поэтому в подвал святой отец вернулся с дюже перекошенным лицом.
Пузырьки с омерзительным содержимым охранные припрятали. Допрос решено было повторить утром, после очередной молитвы сестёр милосердия на площади.
 
Уже подходя к дому, Берчик увидел знакомую фигуру на своём крыльце. Бедняга Витош стоял под участившейся снежной крошкой, похожий на истукан.

- Я получил послание для вас, - коротко сказал он, когда начальник городской охраны приблизился. - Точнее, газету. Вам прислали газету из Славны.
Витош протянул свёрток «Городского вестника» в руки не понимающему Берчику и очень быстро удалился.

Берчик влетел в дом, захлопнул дверь и развернул издание. Ничего внутри не оказалось, на пол не выпало ни единого постороннего листка. Но откуда в городе, где закрыты все въезды и выезды, славнинская газета?

Начальник охраны ринулся в свой кабинет. Он быстро разжег лампу, расстелил листы на столе и уткнулся носом в напечатанные ряды букв.

Не сразу удалось разглядеть послание. Это были ногтевые метки под отдельными буквами в разных колонках и на разных страницах. Вместе они составляли две строчки: «отец я знаю где искать» и «ещё живы книги».

Побледнев и зарыдав, словно ребёнок, Берчик осел на пол. И тут же рассмеялся, прижав газету к лицу. Какими-то путями его сын смог передать отцу сразу три хорошие новости: он жив, он в Славне и он близок к разгадке. Не задавая себе лишних вопросов, Берчик отправился спать. Оставалось мало времени до начала чертового стояния чертовых монашек на площади.

Когда зазвонил колокол, охранявшие площадь военные вытянулись струной на своих постах. Что-то было не так, как ранее. Невнятная тревога обняла город и заставила его стражей чутко следить за каждым шорохом.


Молитву начать не успели. С разных улиц к площади потянулись люди. Они были безоружны, точнее, вооружены кто чем придётся. Доски, палки, куски деревянных карнизов, хозяйственная утварь. Впереди шли самые лютые, позади - кто поробее.
- Что за чертовщина, - шепотом ругнулся младший караульный.
Его командир метнул острый взгляд на подчиненного и прошипел:
- Держать пост.
Люди приближались. Сестры милосердия сжались у стены храма в воробьиную кучу и испуганно косились на военных, стиснувших пальцами оружие.
- Отдайте нам их! - раздался злобный голос.
 
Он принадлежал хмурому обросшему мужчине, который, пытаясь скрыть хромоту, опирался на длинный брусок с гвоздями, но шествовал в первых рядах.
Военные лязгнули затворами. Монашки залепетали молитвы. Колокол дрогнул.
- Вам тут не место, убирайтесь по домам! - рявкнул командир караула.
- Уйдём, когда исчезнут эти разносчицы! - послышалось с другой стороны.
Тишина взорвалась. Осаждающие площадь горожане загалдели и двинулись на штурм, но были отброшены смертоносным градом, хлынувшим из стволов по их ногам. Однако выстрелы не утихомирили толпу, а лишь разъярили. В сторону площади полетели камни, а горожане поднялись на второй штурм.

Снова грянули залпы. Раздались крики, глухие удары о землю. Затем звуки смешались. Толпа прибывала, а охранные не жалели патронов.

Особенно яростные, что лезли прямо под пули, успели нанести несколько ответных ударов - тот, что хромал, сумел подобраться к мальчишке-полицейскому и рассёк висок жертвы своим самодельным оружием. И тут же упал, получив пулю в бедро и грудь от стоявшего поодаль постового.

---
Берчик, когда ему доложили о стрельбе на площади, из штаба городской охраны скомандовал бросить на участок дополнительные силы, а сам быстро снарядился на пост, где держали вчерашних беглецов.

Прикрывать командира вызвались его адъютант и Эдель. По ещё страшнее опустевшим улицам, за эхом выстрелов, отряд двинулся к северному пределу города. Увы, их ждали печальные новости. Один из караульных, совсем ещё мальчишка, внял то ли мольбам, то ли угрозам вправившего себе каким-то чудом челюсть священника и перестрелял всех задержанных за попытку покинуть город. А вместе с ними - своего сослуживца, который, видимо, пытался помешать.

Сейчас юнец, бледный, трясущийся, стоял на коленях перед Берчиком и молил о пощаде, уверяя, что поступил по Божьей воле. По тому, какие спокойные лица были у убитых, Берчик догадался, что о подобном исходе они заранее сговорились.
Когда бунт окончательно подавили, Латич доложил Берчику следующее. Один из зачинщиков, взятый живым, рассказал, что сестры милосердия сначала просто разносили святую воду, а затем вдруг стали предлагать защиту от чёрной кары малым детям в чистых домах. Редкий родитель не проникался, и сестры прокалывали чаду кожу и вдавливали специальной резиновой грушей что-то, отчего потом появлялись язвы. Половина детей после их визитов слегла и потянула за собой взрослых. Другая половина оправилась, но это едва ли утешало осиротевших родителей. Сами сёстры уверяли, что все дело в вере и молитвах, и там, где ребёнок погибал, родители были недостаточно верны Спасителю человеков.

Дикий бред оказался правдой: врач госпиталя подтвердил, что за последнюю неделю число заболевших детей выросло.

Закон военного положения обязывал Берчика подписать приказ о расстреле бунтовщиков в обеденное время на центральной городской площади.

“Мы эдак полгорода перестреляем, вторая половина сама помрёт, ешь их всех черти!” - подумал Берчик, выводя неровный крючок на соответствующей бумаге.
Его снова потянуло на могилу несостоявшейся невестки. Над кладбищем гулял ветер, вихрями взметался снег, скрипели чёрные скелеты деревьев. За беспорядочно бегущими по небесам тучами то и дело мерцала нарождающаяся луна - тонкое лезвие вспарывало бушующую тьму и снова погружалось в её внутренности.

За столбом поднятого порывом ветра снега Берчику снова почудилась фигура Лары. Согбенная старуха стояла неподвижно, только круглая голова под шалью качалась, будто она кого-то порицала.

- Опять ты явилась сюда? - прокричал Берчик, силясь перекинуть слова через вой яростной зимней ночи.
Лара молчала. То ли в конец оглохла, то ли пурга завывала сильнее командирского голоса.
- Она не воскреснет! Не встанет, слышишь? Она там навсегда!

Скрюченный силуэт тряхнуло ветром, и он рассыпался на искры. Дьявольская ночь одурманила Григора: за старуху он принял неподвижный куст, с которого слетел наметённый сугроб.

«Ведьмино наваждение!» - про себя проговорил Берчик и устремился прочь с проклятого кладбища.

Метель дурачила его: начальнику городской охраны мерещилось, будто кто-то следует за ним попятам, но каждый раз, оглянувшись, Берчик видел лишь снежную мглу.
Утробный вой ветра в разбитых окнах опустевших домов – будто волчья стая пробралась в город и заунывно тянула свой хор во славу торжествующей смерти. Ни души на тёмных улицах, утонувших в непроглядном мраке. Последние фонари, их разжигали через два или три, чтобы экономить остатки масла. Эти маяки почти не справлялись – тьма поглотила портовый город и не отступала даже с рассветом.
«А старуха была права, фонарей нужно больше. Но масла едва хватает на те, что есть», - подумал Берчик, подходя уже к своему крыльцу.

От дома отделилась тень – усталый взгляд еле выхватил её из бурлящей темноты.
- Кто здесь? – крикнул Берчик командным тоном, но темнота промолчала.
- Назовись, если не трус! – повторил попытку начальник городской охраны.
- Трус здесь только один, - раздался в ответ знакомый голос.
- Витош? Какого дьявола ты здесь забыл?
- Дьявола. Вам до дьявола далеко, вы в начале пути.
- Ты спятил, щенок? Что ты себе позволяешь? – Берчик крутился на месте, пытаясь рассмотреть хоть что-то за пределами бледного светлого пятна от умирающего фонаря.
- Нет, я в своём уме. А вот вы… Вы часто ходите на могилу моей сестры, после того, как встретили там Лару, я стал следить. Вы туда словно каяться ходите… А потом эта газета. Влас ведь не умер, не так ли? И вы помогли ему бежать. В Славну, если я не ошибаюсь?

Сердце Григора Берчика бешено заколотилось.
- Что ты несёшь? – прорычал он, оставив попытки разглядеть собеседника.
- Никто не хотел здесь умирать. Ни Влас, ни Мариска, - Витош сам выступил из темноты, держа перед собой табельное оружие, направленное на командира. – Но вашему сыну повезло, а моей сестре – нет. Несправедливо!
- Твоя сестра уже была больна, - сменил тон Берчик. Ему действительно становилось не по себе от взгляда лихорадочно блестящих глаз молодого офицера.
- Расскажете это на суде, - Витош засмеялся. Что-то в этом смехе было по-настоящему жуткое, так смеётся не победитель, а безумец.
- Что ты сделал, Витош? – упавшим голосом спросил Берчик, делая шаг навстречу.
Витош сделал полшага назад. Собрав последние силы, точно старый медведь перед лицом охотника, Берчик кинулся на подчинённого и одним ударом выхватил у него из руки пистолет. Витош бросился отнимать оружие, но пуля, вылетевшая в схватке, вонзилась ему в ногу. Схватив противника за мундир, караульный повалился на снег. В свете фонаря бледное лицо оказалось усыпано мелкими, но уже знакомыми отметинами. Витош снова засмеялся, запрокинув голову, в его глазах стояли слёзы, но он продолжал хохотать, даже когда Берчик оторвал его руки от себя и кинулся прочь.

Из непроглядной тьмы позади раздались два догоняющих выстрела, а затем, после небольшой паузы – последний, самый ужасный. Впрочем, это тоже могло лишь померещиться в такую сатанинскую ночь.

Не разбирая дороги, Берчик торопливо шёл в сторону северного поста, где нёс службу Витош. Всё плохо, всё гораздо хуже, чем могло казаться раньше. В этом городе не осталось здоровых! Никто не должен выйти из него!

Патрульные не остановили человека в шинели командира. Будто пьяный, Берчик прошёл мимо охранного участка. Краем глаза заметил, что одно из окон выбито - то ли стрельбой, то ли кто-то хотел таким образом заявить, что в городе теперь все равны.

Ещё пара пустых улиц, поворот, длинный проспект, заканчивающийся горбатым перекидным мостиком через канаву. Утро проступало сквозь унявшуюся темноту, над крышами забрезжил холодный рассвет. Берчик не чувствовал ни холода, ни усталости, хотя прогулка и заняла всю ночь. В голове гудел набат. Он вспомнил, как Витош вчера шатался по управлению, хотя делать там караульному было совершенно нечего. Очевидно, он дезертировал, чтобы привести во исполнение свой замысел.

Ещё задолго до кордона Берчик увидел шеренгу горожан. Вереница медленно тянулась от городских улиц, выстраиваясь в очередь. Несколько десятков лёгких колёсных экипажей, несколько саней, которые тянули сами владельцы поклажи. Лошадей почти не осталось, а за редких из них уже шли драки.

Берчик ускорил шаг, перешёл на бег. У пропускных ворот стояли караульные, но стволы их ружей были направлены в небо. Мимо проходили жители портового города, устремляясь в свободный простор.
 
- Прекратить! – рявкнул Берчик. – Отставить! Закрыть границу! Догнать дезертиров.
Его проигнорировали. С ужасом Берчик понял, что, кроме этих двоих караульных, на посту нет больше никого.
Измена. Берчик выхватил свой пистолет и кинулся навстречу потоку.
- Поворачивайте! Прочь! Прочь! Все по домам! – кричал он на толпу, которая начала отшатываться от человека с оружием. Где-то заплакал ребёнок.
В этот момент за спиной просвистело. Плечо ожгло, рука дрогнула. Пуля вырвалась из ствола и угодила в ногу близко идущего горожанина. Тот взвыл и рухнул на снег. Берчик всё ещё стоял на ногах, поэтому смог развернуться и встретиться взглядом с караульным. Испуганный, совсем ещё юный, он держал в руках своё черное ружье. Второй выстрел…

На этот раз Берчик упал. Растерянные караульные кинулись к нему на помощь, кто-то из толпы пытался оттянуть в сторону раненого горожанина.
«Небо побелело. День начался. Влас, ты же справишься сегодня без меня?» - подумал Берчик, прежде чем закрыть глаза под испуганные крики ослушавшихся приказа подчинённых.

Вдалеке раздался колокол. Блеклое солнце лениво вставало над грядами крыш, где-то заливисто лаяла собака. Бездомная, наверное. Хотя… Что такое дом и где теперь он?