Глава 17. Путь искупления отца Петара

Старые ходики мерно отсчитывали мгновения, каждый маленький щелчок гулко отдавался в измученной голове и истерзанном сердце отца Петара. Месяц мытарств, и наконец-то митрополит соблаговолил принять его и даже намекнул, что для опального университетского настоятеля найдётся истинно благородное дело.

Так, так, так, так. Ожидание начинало напоминать пытку, но отец Петар дал себе обет – выдержать всё, чем бы ни наградили его небеса посредством митрополита.

И вот, наконец, дверца по другую сторону маленькой проходной залы отворилась, и владыка медленно втёк навстречу подскочившему отцу Петару. Прыщеватый парнишка, служка, остался подпирать створку, делая вид, что беседа двоих служителей его совершенно не занимает.

- Благословите, владыка! – выпалил отец Петар, роняя могучую голову на тучную грудь.

Капризно дёрнулась рука собеседника, небрежно описывая в воздухе правильный жест. Дребезжащий голос приветствовал:
- Брат мой, вы так настойчиво просили о деле, что, пожалуй, было бы грехом оставить ваш порыв без участия.

Отец Петар замер, внимая каждому слову.
- На прошлой неделе из Патриаршего Свода спущена инструкция. Видите ли, по первому снегу старательные стройщики завершили тракт – новый колесный путь к благословенному местечку Бравна. Как всегда, закончили в крайний срок – и мы не успели должным образом отметить это событие.

Отец Петар почувствовал, что его тугие щеки начинают потеть.
- То бедственное положение, в котором оказались ныне наши собратья, мешает им оставить приходы и выйти на тракт, - митрополит елейно сложил сухонькие ручки на округлившемся за долгие годы верного служения миссии брюшке и, склонив седую голову набок, докончил. - Патриарх по моему праведному радению о вашем желании послужить нашей матушке-институции выписал вам проходную табель. Вы освятите тракт, отец Петар!

«Да чтоб твои руки к пузу приросли сейчас!» - подумал отец Петар, тут же попросив прощения у всех вышних сил.
- К… когда я должен выходить?
- Не смею вас задерживать, отец Петар! – улыбнулся митрополит. – Времена нынче тяжкие, не до сходов и соборов, посему ступайте дорогой праведника, как шли отцы веры в далёкие лета.

Ещё раз махнув над косматым теменем отца Петара, митрополит удалился в ту же самую дверцу, которую за ним заботливо прикрыл служка, бросив на оторопевшего посетителя изучающе-насмешливый взгляд.

Тридцать лет служения институции! Он помнил себя с того момента, как принял решение, глядя на расписной свод прихода. Он ревностно исполнял всё, чего требовала его миссия – и вот она, епитимья за один только недогляд за собственным отпрыском! Да лучше бы этот щенок родился с шерстью на лице!
Мотнув головой, в которой мысли о покаянии перемежались с проклятьями во все стороны, отец Петар поплёлся прочь. Что ж, он докажет свою верность. Этот сморчок хотел посмеяться над ним? Ну нет! Этот путь отец Петар пройдёт так достойно, что о нём ещё напишут житийную многомудрую книгу!

Придя домой, он со всем достоинством велел жене и кухарке готовить его в дорогу. Сам же долго изучал карту – где делать остановку, где пополнять запасы, где есть молельни и купели с агиасмой. За три неполных дня можно было вполне пройти испытание и возвратиться обратно преисполненным благодати.

Ранним утром, отпустив извозчика, отец Петар шагнул на новый тракт. Ротозей в коляске отъехал немного и тут же сделал вид, что колесо у него застряло. Безуспешно прождав, пока свидетель его позора возымеет совесть и покинет пустую дорогу, отец Петар вздохнул и тронулся в путь.

Он готов был поклясться чем угодно на свете, что извозчик хохотнул, услышав первые слова благословенного текста. Хотя… чем только бесы не смутят праведника на его стезе!
Через пару вёрст у отца Петара заныло плечо. Размах кадила стал коротким и резким. Отец Петар понял, что пора передохнуть.

И тут он заметил, что шагах в тридцати позади за ним плетётся хромая псина. Грязная скотина не стала приближаться, а села, едва поняв, что священник делает привал.
- Уйди прочь! – рявкнул отец Петар и махнул невольно рукой. Плечо прострелило так, что пришлось шикнуть и сесть на край дороги, лепеча душеспасительные молитвы. Псина осталась сидеть, как сидела.

Ноги были точно чужие. Желудок настойчиво требовал обеда, хотя прошло совсем немного времени от завтрака. Отец Петар проглотил слюну, вспомнив прощальный ужин – поджаренную курочку с золотистой картошечкой и пышки с творогом. Ах, Софьюшка, милая супруга! Ему вдруг показалось, что больше с дражайшей половиной он не свидится.
Тем временем солнце катилось по небу, напоминая, что отцу Петару пора двигаться дальше. Тяжело поднявшись и оправившись, священник продолжил путь.

И снова краем глаза на повороте тракта приметил псину.
«Да что ж навязалась-то ты, окаянная!» - зло подумал отец Петар и сбился. Пришлось начинать заново.

Многотрудная дорога вымотала его ещё через пару вёрст. Оглянувшись, святой отец увидел, что поднялся на холм, откуда виднелась Гуссия. До неё было всего ничего, на извозчике он был бы тут впятеро быстрее.

«Да к нечистому!» - подумал отец Петар и осёкся, будто митрополит мог подстеречь его неправедную мысль.

До ближайшего пристанища было немало, а у служителя Институции уже вовсю бурлило во чреве и ломило колени.

Гнусный провожатый крутился неподалёку, с тоской поглядывая на человека. Внизу, куда отцу Петару следовало бы направить стопы, раздался гомон. Осенив себя знамением, священник вгляделся. Из-за хвойной поросли на повороте выскочила конная группа в меховых шапках и, гогоча, унеслась в поле.

- Тьфу, помилуй, Создатель! – отец Петар возобновил своё шествие, тем более, усиливался ветер и становилось зябко.

Прочистив горло, отец Петар вновь начал провозглашать священные тексты. Силы покидали его. Рука уже не слушалась и выписывала какие-то непотребные фигуры. С прискорбием оценив амплитуду, отец Петар понял, что епитимья оказалась ему не по зубам более, чем не по нутру. Нутро же беспощадно ревело, заглушая порой праведные словеса.

Небольшой молельный домик у развилки, там, где новый тракт пересекал старую объездную дорогу, пришёлся кстати. Осенив себя трижды, отец Петар боязливо покосился назад. Проклятая псина не отставала, держась всё на том же почтительном расстоянии. Священник отворил дверцу и торопливо вошёл внутрь, плотно прикрыв за собой вход. Начинало смеркаться. Лампада в забытой молельне не чадила и даже уже истлела – давно никто не захаживал сюда. Масла тоже не нашлось.

Стужа пробиралась в крохотную обитель. От этого незваного соседа отцу Петару стало совершенно тоскливо. Снова вспомнилась прощальная трапеза и утренние проводы. Развернув узелок, святой отец жадно впился зубами в заиндевевшую куриную ножку. Отвратительный, безвкусный, безрадостный ужин!

Сан служителя Институции и многолетняя привычка требовали вознести благодарность Всесильному Творцу за многотрудный день и испросить благословения на сон грядущий, но у отца Петара впервые за долгие годы начисто пропало желание совершать ежевечерний ритуал. Время было ещё не позднее, немногим послеобеденное, но окаянная дремота смежала веки и сковывала уста. Решив, что и без того сегодня изрядно помолился, отец Петар прикорнул в уголке против двери, завернувшись в серый шерстяной платок из того же узелка.

Разбудил его среди ночи странный скребущий звук. Открыв глаза в кромешной тьме, отец Петар не сразу понял, где находится. А осознав, попытался вскочить, но ноги от долгого неудобного сидения в нагретом углу окоченели и не слушались – с благим воплем святой отец рухнул об пол да так и замер.

Звук на мгновение оборвался, а потом возобновился. К нему прибавился глухой скулёж.

- Святый… - прошептал отец Петар, довольно резво поднимаясь на всё ещё не слушающиеся ноги. Трясущимися руками размотал узелок, наощупь нашёл свечу и запалил её огнивом с подоконника. Дверь была по-прежнему плотно затворена, но запереть её было нечем. Кто бы ни был с другой стороны, войти ему не давала лишь святость этого места.

Если он переживёт эту ночь, больше никогда не станет зломыслить против владыки и его ближайшего окружения. Он простит и сына, по вине которого приключилась вся эта оказия. Забудет и другие нестерпимые происшествия. Всё это отец Петар успел пообещать своему покровителю, уповая на то, что тот вступится сейчас за него пред Ликом Творца и не даст погибнуть от крючковатых лап ночных демонов.

Скрёб прекратился. В кромешной тишине сквозь бешеный набат сердечного колокола и тяжесть дыхания отец Петар не услышал ни единого звука снаружи. Но ведь никто не отошёл от крыльца, значит, они точно знают, что опальный настоятель внутри! Они слышат его, они чуют его страх!

Начав творить про себя молитвы о спасении души и милости к бренному телу, отец Петар снова съёжился в углу. Спокойствие не шло, но ничего не происходило, поэтому мало по малу святой отец разрешил себе перестать молиться. Ни единого звука. Ни дуновения ветра. Как был бы рад отец Петар, окажись с ним под одной крышей запоздалый путник. Но кто, окромя бесов, шляется в такую глухую ночь?

Сон всё-таки взял своё. После беспокойной полуночи отец Петар смог проспать до светла и даже, как ему слышалось, несколько раз исторгал из себя зычный храп.

Со светом надо было продолжать путь. До Бравны оставалось пути дня два, но если медлить, можно не справиться и за неделю. Размяв затёкшие руки и ноги, отец Петар опасливо подкрался к двери и прислушался. Тишина. Осенив себя уже в который раз, святой отец осторожно толкнул дверь. Дверь упёрлась во что-то, лежащее на крыльце. Это что-то резво вскочило и метнулось прочь. Он совсем забыл про псину, а именно она покушалась на ночное спокойствие усталого путника! Увидев, наконец, что это была всего лишь паршивая собака, отец Петар разразился таким бурным потоком блажи, что едва сумел захлопнуть рот.

Внезапно из-за зарослей на дорогу выскочила орава вчерашних всадников. С улюлюканьем подлетели они к громыхающему непотребными речами путнику и замерли как вкопанные, выкатив ошалевшие глаза. Отец Петар уронил челюсть. Однако рука привычно взметнулась вверх, описывая жест благословения встречным. Присмиревшие, те сорвались с места и рванули быстрее, чем захваченный врасплох священник сообразил хоть что-то промолвить.

Святость обители, отвоёванная ночным бдением, была поругана утренним ругательством, и отцу Петару пришлось сотворить молебен и отбить сто земных поклонов прежде, чем продолжить путь.

Встав вновь на запорошенную дорогу, отец Петар прочистил горло и продолжил миссию. Дорога шла полем, и ветер налетал со всех сторон. Внезапно с левой стороны раздался уже знакомый гомон. Священник застыл, видя, как к нему снова приближается конная группа.

На этот раз всадники с гиканьем и гоготом пролетели мимо и скрылись вдали. Покачав отяжелевшей головой, отец Петар вновь открыл рот – и закашлялся. Кашель душил святого отца несколько минут, не давая перевести дух, и бедный университетский настоятель уже начал прощаться со своей многогрешной жизнью, но внезапно его взгляд скользнул по округе и выхватил на белом поле знакомый кривоватый силуэт. Приступ как рукой сняло. Вчерашняя провожатая ковыляла всё также поодаль, а теперь, видя, что отец Петар едва не испускает дух, застыла и не двигалась с места.

Перед глазами предстала картина: сухопарый старичок в митре ухмыляется, глядя из оконца своей резиденции. Возненавидев всей душой всё, что связано с этим старикашкой, отец Петар резво подскочил и ринулся в путь, дёргая рукой, как механический болванчик.

Голос так и не вернулся. Поэтому отец Петар шёл молча, потрясая кадилом. Собачья дочь семенила позади, не нагоняя и не отставая.

К полудню небо заволокло серыми тучами, казалось, вот-вот на землю ринется поток мокрого, тяжёлого снега. Отец Петар осмотрелся в поисках укрытия. Ни одной постройки – здесь, на новом тракте, ещё не успели возвести молельных домиков, поэтому нужно было скорее дойти до островка деревьев над склоном оврага на краю поля.

Первая снежинка сорвалась с небес и легла на плечо путника. Поваленное старое дерево с огромной щелью в стволе, оставшейся от удара небесного тока, стало новым пристанищем. Отец Петар стянул рукавицу и извлёк из своего узелка краюху промёрзлого хлеба. Запив скудный обед остатками воды, настоятель университетской молельни прикорнул в ожидании, когда завершится начавшийся снегопад.

Его разбудил лёгкий толчок. Осмелевшая псина подобралась совсем близко и алчно подъедала со снега крошки, осыпавшиеся с хламиды путника. От неожиданности отец Петар попытался было вскочить, но угодил макушкой в толстую ветку и громогласно возопил.

Псина дала стрекача. Придя в себя, отец Петар огляделся. Снегопад прекратился, нужно было продолжать путь.
Рука уже не слушалась. Пришлось ещё сильнее сократить размах, работая только локтем.
Позади послышался лошадиный топот и стук колёс. Кто-то ехал по неблагословлённой дороге!

Посторонившись, отец Петар увидел, что его нагоняет колёска, которой правит довольно весёлый паренёк. Когда повозка поравнялась с настоятелем, из окошка высунулись два молодца и с усмешкой крикнули:
- Эй, папаша, подбросить до трактира? Сегодня там свежайшее пиво!
- Сгинь, окаянный, - отец Петар хотел крикнуть, но издал какой-то неопределённый свист и снова закашлялся.
- Эге, да ты голосину просадил! Плеснуть тебе святой жижи? Отменное пойло, мой папаня варит!

Отец Петар обессиленно зарычал и затопал на замедлившую ход повозку. Парни зашлись гадким хохотом и прибавили хода. Сельские недоросли, видимо, чьи-то подмастерья в Бравне, судя по занавескам из зелёного сукна. Из такого же шьют местечковые флажки.

Повозка укатила, остатки благостного настроя утонули в снежном налёте под ногами.

Надо было думать о ночлеге. Отец Петар уже едва качал кадилом, со злым упрямством шествуя по проклятой дороге.

Вдали показались огни хутора. Идти стало легче. Ночевать в молельном домике хотелось меньше всего, поэтому отец Петар поднажал и дошагал до двухэтажного деревянного дома, над дверью которого красовалась вывеска в виде мельницы. «Питун» называлось заведение – и было оно таким маняще ярким, шумным, и так разило от него жаром кушаний, что у святого отца невольно рот исполнился голодной слюны. 

Но войдя в скрипучие двери, отец Петар испытал жуткое разочарование. За первым же столиком восседала компания, поглумившаяся над ним в пути.

Те тоже сразу заметили вошедшего и радостно приветствовали.

Железным шагом, пытаясь не растерять остатки достоинства, отец Петар дошёл до стойки, вытряс из кармана блестящие оледеневшие кругляши и заказал себе вожделенную жирную гусиную ножку с дымящейся картошкой и кружку горячего вина. С благосклонной улыбкой приняв заказ и жест благословения, трактирщик удалился в кухню, а отец Петар грузно плюхнулся на стул, спиной к отвратной компании. Те, казалось, перестали обращать на него внимание, но их молодецкое веселье и непристойно громкий хохот сопровождавших их девиц поднимали бурю негодования в измождённой душе.

- Откуда путь держите, святой отец? – учтиво спросил слуга, принёсший заказ.
Отец Петар метнул на него такой яростный взгляд, что тот кротко извинился и поспешно отошёл.

Над Чернавией нависла грозовая туча. Казалось, что весной Создатель обрушит весь свой гнев на пестуемую им, благословенную, но неблагодарную землю. Пока же только глухие отголоски раздавались тут и там, и отец Петар, озабоченный более своим падением, старался не вслушиваться в досужие сплетни.

Здесь же, в трактире, царило пьяное веселье. Рабочий люд со всех ближайших хуторков и деревенек стекался отведать знаменитого пенного из погребов «Питуна». Отец Петар, обжегший горло вожделенным вином, боялся уснуть прямо на столешнице – так разморило его после двух дней в пути. Рука с трудом подносила драгоценную кружку к устам, жир с мяса капал на хламиду. Но всё это уплывало в небытие, незначимое, наносное. Снова захотелось жить и радоваться… и отец Петар грозно захрапел.

Проснулся он в светлом часе, оттого, что нос совершенно не пропускал воздух. С трудом отверзнув тяжёлые веки, опальный настоятель тут же узрел вчерашнего слугу супротив своего лежбища (а лежал он на жёсткой деревянной кровати безо всяких спальных принадлежностей).

- Доброго дня, святой отец! – каждое слово отдалось гулким эхом в очугуневшей голове. – Славно вы вчера изволили покутить. Мой хозяин прислал меня вам в помощь, а заодно узнать – кто покроет расходы заведения.

- К… какие расходы? – опешил отец Петар.
- Ну как же! – прохиндей моментально извлёк из жилетного кармана книжицу, послюнил пальцы и отворил мятую обложку. – Битая крынка – 20 гримликов, пролитый напиток – 280, поломанный стул – 150, ставня – 32, украшение зала, кабанья морда, 540…

Глаза отца Петара распахнулись и едва не выкатились из орбит. Закончив список, слуга аккуратно сложил книжицу обратно в карман и с деланым участием уставился на собеседника.

- Ты чего мне тут лепить умыслил, свинский сын? – прорычал намертво охрипшим голосом отец Петар.
- Всё записано, господин Милош подтвердит, - спокойно и с готовностью ответил прощелыга и продолжил взирать на святого отца с тем же невозмутимым видом.
- Да я тебя… Да ты знаешь, кто я?
- Смею предположить, что вы служитель институции, однако подтверждений тому у меня нет.
Отец Петар почуял неладное. Он вскинулся и начал искать свой узелок, но того и след простыл. Предписание митрополита и все документы пропали, будто их и не было.
- Меня ограбили! – взревел отец Петар, падая на край кровати.
- Сожалею, но наше заведение понесло определённый урон. Вам следует покрыть расходы, иначе я буду вынужден позвать полисмена.

Всё пропало. Уповать на заступничество митрополита при сложившихся обстоятельствах отец Петар и не надеялся, до Бравны он так и не дошёл, и если не удастся всё решить миром – идти ему по этапу в Северный рудник.

- Я отлучу тебя за клевету, - пригрозил отец Петар уже скорее по привычке оставлять последнее слово за собой.
- Клеветы никакой нет. Вам стоит поберечь силы. Хозяин сжалился. Одного дня отработки будет достаточно – только из уважения к вашей сутане странника. Как будете готовы – спускайтесь, я передам вам поручения.

На этом слуга поднялся и с поганой улыбочкой вышел прочь. Отец Петар со скрипом стиснул зубы. В памяти вновь всплыло елейное лицо старикашки, отправившего его освящать тракт, провались он вместе с самим митрополитом и всеми прихлебателями!

Делать нечего. Бежать не выйдет, значит, придётся отбыть незаслуженную повинность. Отец Петар догадывался, что разнесли трактир завсегдатаи, а он лишь имел неосторожность уснуть во время чужого пиршества. Однако – не попишешь. Подорванный сыном авторитет – плохой помощник в споре.

Вопреки увещеванию в милости хозяина, слуги, кажется, сгрузили на несчастного оштрафника всю скопившуюся работу. Убрать в хлеву, перекидать сено, отмыть мостки, отчистить чан, подбить расшатавшиеся ставни, выкрасить наличник на входной двери, подмести в подполе, оттащить мусор со двора. Хуторские мальчишки с любопытством глядели, как пришлый человек в чужих обносках, данных ему для работы, вычищает славное место.

К сумеркам отец Петар кое-как справился с половиной дел, изнемогая от усталости. Хозяин внезапно сменил милость на непреклонность: пока весь список не будет отработан, закабалённый постоялец не отойдёт от двора ни на шаг. Всюду за ним следовал надзирающий работник, который одним своим безучастным присутствием подбрасывал дровишек в пламя ярости отца Петара.

Учение Святой Институции требовало смирения и молитвы, уязвлённое самолюбие – расплаты. В своём воображении отец Петар рисовал картины – как в огромных котлах сидят все эти зубоскалы, и самые беспощадные и страшные демоны терзают их острыми гарпунами.

На следующий день мытарства продолжились. К тому же добавилось ещё одно поручение – прибрать в зале после вчерашних гостей. К вящей радости отца Петара, те не оставили после себя существенных разрушений. Однако труды дня минувшего дали о себе знать. Неправедно болела перетруженная спина, пальцы, не привыкшие выполнять чёрную работу, распухли и покрылись язвами от ногтей до ладоней. Ныли голени, терзал кашель. Украдкой отец Петар проверил углы – но своего узелка так и не обнаружил.

Под вечер хозяин заявил о недостаче в продуктах, выставив это так, будто его раб снова проявил дерзость. Измученный отец Петар принял условие – отработать ещё один день на хозяйстве.

Если бы в трактир забрёл полисмен, отец Петар кинулся бы целовать его ботинки с мольбами наказать по мирскому закону поработивших его негодяев. Но на хуторе не было порядкоблюстителей, однако ж было много оружия – лес не так далеко, случались и волки, и секачи. Отцу Петару крайне не хотелось занять место попорченной кабаньей морды и взирать на пирующих со стены ненавистного трактира, поэтому он продолжал выполнять всё, что от него требовали.

Вечером третьего дня, когда отец Петар выметал двор, к трактиру подкатила уже знакомая колёска. Всё те же трое молодцов и их отвязные девицы соскочили на мостки и удивлённо уставились на университетского настоятеля.

- Ба, святой отец! Вы никак ремесло сменили! – выкрикнул самый языкастый.
- Щ-щ-щенок! – прошипел отец Петар и смачно плюнул под ноги молодцу.
- Ох, что ж это делается! – вскричал со смехом тот, и товарищи его поддержали. – Святой отец, вы же пример нам подаёте!
- Значит, и нам можно плеваться! – хохотнул плечистый бугай и повторил жест отца Петара.
- Ой, а я тоже! – взвизгнула девица, но у неё получилось не так увесисто, как у спутников.

Компания обступила отца Петара, деваться ему было некуда. Но терпеть надругательства этих выщелков он не намеревался. Растолкав их, отец Петар устремился к постройкам.

- Святой отец, зачем вы ссоритесь с нами? Мы здесь выросли, а вы пришли издалека! – крикнул третий, а первый, зацепившись за его слова, гаденько заголосил:
- На селе завёлся клоп, клоп, клоп, клоп, клоп –
Бородатый, жирный поп, поп, поп, поп, поп,
Молодух по заду хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп
И кадилом крутит оп, оп, оп, оп, оп! - и уже все вместе нестройным хором хулители прокричали, - Ууууууууууу, какой поп, такой и приход!

Отец Петар взъярился, точно дикий бык, которого дразнит глупый охотничий пёс. Глаза священнослужителя застила алая пелена. Не помня себя, он вскинул метлу, будто разящую палицу, и кинулся на компанию, которая тотчас рассыпалась с хохотом по двору. Побивать пьяную молодёжь у отца Петара выходило не очень ловко, те уворачивались, хохотали и кривлялись, точно бесы. Но отец Петар превратился в карающий вихрь. Он намеревался поразить если не каждого, то любого, кого сумеет настигнуть.

Слуги, высыпавшие на шум из трактира, наблюдали за всем из-за перил крыльца. Внезапно вдалеке показалась ещё одна группа людей. Те были на конях и приближались быстро, но на них сразу никто не обратил должного внимания – всех занимал исход сражения настоятеля с бесноватыми юнцами.

Однако когда конная группа приблизилась к воротам, молодцы подобрали шапки и тут же кинулись восвояси. Едва успев заскочить в повозку, они стегнули лошадей и покатили прочь. Отец Петар повалился на настил. Всадники тем временем спешились и ступили на двор. Один из них, с усами и кривым клинком, пристёгнутым к поясу, приблизился к упавшему настоятелю и одним махом поставил на ноги. Слуги моментально ринулись внутрь.

- Вы ещё кто? – прошипел отец Петар, отряхиваясь.
- Мы? Отряд Бравнинских келючей, заветная конница заправилы Танчича. А ты кто такой?
- Настоятель гуссийской университетской молельни, чаятель Священнокнижия преславной Гуссии, сохранитель Трактата о заветной истории святой отец Петар, - представился отец Петар.

Собеседник слегка отпрянул и поглядел с недоверием. На сановника Святой Институции оборванец, поднятый им с досок, походил меньше всего. Всклокоченная грива, дикий взгляд и свистящий сип вместо благородного распевного голоса – таким священнослужителя вряд ли кто из благородных обитателей Чернавии мог себе помыслить.

- И что же вы, святой отец, делаете в этом злачном месте? – недоверчиво спросил спаситель, обступаемый соратниками.

Больше всего на свете отцу Петару хотелось в очередной раз осыпать проклятиями посмевших усомниться в искренности его слов, но ссориться с обученным воякой, пусть и с большой дороги, резона вовсе не было. Поэтому он начал свою историю, умолчав о первопричинах необходимости пешеходствовать по новому трактату. Зато отец Петар в красках расписал терзания при трактире, в немалой степени приукрасив подробности. Хотя не поверить, что его тут истязали, было сложно. Вид у высокопоставленного гуссийского сановника был прежалкий.

- Украли суму? – нахмурил брови предводитель конницы и щёлкнул пальцами. Самый молодой из соратников прильнул ухом к его губам и резво закивал. – Пойдёмте, святой отец, угостим вас за нашу службу благословенной Чернавии и вашу помощь в несении нашего ратного долга.

Отец Петар насторожился, но главарь учтиво поклонился и выставил руку в пригласительном жесте. Отказываться было неразумно.

Присмиревшие слуги суетливо исполняли пожелания гостей. Сам хозяин вышел и долго беседовал за отдельным столиком с предводителем, которого, как узнал отец Петар, звали Благош. Отец Петар воспрял и с наливающим нутро былым достоинством участвовал в беседе с оставшимися за столом.

Хозяин трактира подошёл сам. Он с явной неохотой плюхнулся на колени перед своим недавним рабом и зашёлся в стенаниях. Благош со спокойной миной наблюдал за этим из-за другого столика.

Хозяин умолял святого отца простить его дерзость, увещевал, что его сбили с толку слуги, наклеветавшие на благочестивого странника (а сам-то он и не выходил в тот вечер, единственный его грех – доверчивость, но он просит простить и тех, он сам их накажет, они месяц будут работать у него бесплатно). Отец Петар слушал эти лепетания с нескрываемым удовольствием. Конечно, ему было неведомо, о чём шла беседа хозяина и главаря конной шайки, но по всему глядя назревал выгодный союз.

Небрежно осенив павшего, отец Петар отвернулся от него, явив милость и равнодушие. Хозяин трактира отполз со всхлипами.

- А что, святой отец, довезти вас до Бравны? – спросил Благош, возвратившись к честной компании.
- Благодарствую, сын мой, однако же следует мне завершить миссию, возложенную на меня. Я ответственен перед паствой и должен явить силу духа и крепость тела, негоже противиться воле Всемогущего нашего Творца и отменять Его чаяния по моей ничтожной душе, - отец Петар неторопливо осенил себя знамением, его примеру последовали все сидящие подле.

Голос начинал возвращаться. Горячий мёд, жаркое вино и жирное мясо исцеляли и телесные, и душевные недуги. До Бравны оставалось меньше дня ходу – стоит только хорошенько выспаться, и путь завершится легко и быстро. Вернулся молодой конник, в руках у него был узелок – тот самый, что утратил отец Петар хмельной ночью. Все ценности (и даже лишние гримлики) обнаружились на месте. Настоятелю стало казаться, будто он живым вознёсся в Пресветлый Чертог.

Поутру мягкая постель в хозяйской спальне манила задержаться до полуденного часа. Но отец Петар хотел скорее завершить свой ход и послать в родную Гуссию благую весть. Утереть нос гнусному старикашке – то, ради чего отец Петар держался последние дни. Выйдя после трапезы на волю, священник с изумлением узрел картину: всадники конницы выстроилась на мостках, и лично предводитель громогласно пожелал святому отцу лёгкого пути и добрых встреч на дороге.

Когда злополучный хутор остался далеко позади, отец Петар снова заметил свою блохастую провожатую. Её бока заметно округлились – знать, пока он отбывал каторгу, псина где-то хорошенько подкормилась. Не обращая на собачью дочь никакого внимания, отец Петар с новыми силами продолжил свой ход. Собака шла за ним ещё какое-то время, затем остановилась, с тоской посмотрела назад и ринулась обратно к сытному хутору. Бравна уже показалась, уже слышался гул человечьего муравейника. Но смутная тревога стиснула вдруг сердце отца Петара. Ему вдруг захотелось последовать примеру своей непрошенной спутницы, точно в городе, лежавшем перед ним, ждали его дурные вести.

Предчувствия оказались истинными. Войдя в город, отец Петар незамедлительно потребовал встречи с настоятелем ближайшего храма. Городской охранник проводил его к отцу Кастису, и тот поведал страшное: чёрная кара распласталась по благословенной Чернавии, и скверну эту сдерживать уже нет никакой возможности. Отец Петар успел вовремя, вечером выход из Бравны затворят, как и в других городах поражённой небесным гневом страны.

Перед глазами встало лицо несчастной Софии, ухмыляющаяся физиономия старикашки в митре. Отец Петар безвольно плюхнулся на мягкий диван и вперил глаза в широкое полукруглое окно местной митрополии. Придётся привыкать к этому блёклому пейзажу пограничного чужого города.