Глава 19. Отец-беглец

- Отец Петар, да что же вы не вкушаете? – молвил митрополит трижды окаянной Бравны, отцепляя от зубов свежепожаренную баранью ножку.
- Благодарю, Владыка, я вовсе не голоден, - кисло ответил настоятель молельни и с тоской посмотрел на огромные блюда со снедью.

- Вот же благословенный вы человек, брат мой! – едва не роняя откусанное, похвалил митрополит. – Ей-ей, ведь скоро пост. Я так считаю: лучше уж наесться до отвала, чтоб не думалось, пока терпеть придётся.

- А ежели провиант иссякнет, пока прячемся мы за стенами? – неохотно возразил отец Петар.

- Так и что же! Тю. Кончатся барашки – сойдём на кроликов, а этих косых, прости и помилуй Создатель, мало не бывает! – в подтверждение, что пошутил он смешно, митрополит шарахнул ладонью об столешницу и разразился хрюкающим хохотом.

Отцу Петару же было вовсе не до смеха. Шла вторая седмица, как заперли его в чужом городе, и никаких вестей не проникало через стену ни в одну, ни в другую сторону. Зато приняли опального настоятеля очень дружелюбно, как родного, что уже порядком надоело. Меж тем в далёкой Гуссии мерзкий старый стручок поди до сих пор потешается над епитимьей, которую наложил на своего младшего духовного брата.

- Брат Петар, да брось ты кручиниться! Великие Отцы Институции завещали: уныние – есть тяжкий порок, сам посуди! Мы в городе, где склады ломятся от запасов, под защитой целого гарнизона и вольных келючей! Нам ли печалиться? Али ты задумал усомниться в праведности Отцов Завета? – митрополит показно свёл косматые брови, схватив собеседника жирной рукой за запястье.

Отец Петар увидел волокна мяса, запутавшиеся в кудрявой бородище местного архиерея, и с отвращением подумал, что чревоугодие есть не меньший грех, чем вменяемое ему уныние. Хотя от курочки из печи драгоценнейшей Софии он сам бы сейчас не отказался!

Трапеза завершилась, но митрополит не позволил гостю уединиться:
- Э, нет, дорогой мой брат. Сегодня собирается городской совет, я хочу, чтобы и ты поприсутствовал и сказал своё слово. Ты прибыл к нам из славной Гуссии, города мудрых мужей, а нашим мудрецам полезно послушать благочестивого странника. Неужто откажешь?

Митрополит внимательно посмотрел на отца Петара, и тому ничего не оставалось, как принять его приглашение.

- Вот и благослови, Создатель, - довольно произнёс тот.

Улицы Бравны ничем не выдавали непростого положения, которое постигло всю благословенную Чернавию. Лавки были открыты, горожане шествовали по своим делам. Много было служивых людей, но то обыкновенный уклад приграничного города.

- Далеко ли идти? – поинтересовался отец Петар, лишь бы как можно вежливее прервать тираду своего спутника о нечестивых солдатах, толпами буянящих на этих самых улицах в праздные дни, наплевав на все мыслимые заветы нравственного поведения – так, что иной люд боялся показывать в это время свои носы и прятался по домам.

- Городская ратуша у нас самое видное здание, - митрополит с лёгкостью подхватил новое течение беседы и будто бы даже тут говорил с лёгким оттенком похвальбы. – Её видать издалека, она стоит на холме. Вооон же она.

Он указал широченной дланью на серое здание с колоннами, действительно стоявшее на возвышении и не окружённое никакими другими постройками.

- А у нас в Гуссии власть сидит куда скромнее, - взболтнул отец Петар и осёкся неосторожного слова, но собеседник и не думал обижаться.
- Вот и я говорю им! Напыжились, аки фараоны, всё стяжают и о народе совсем не думают! Если бы на молитву не приходили, отлучил бы, ей-ей! – и рассмеявшись, митрополит ускорил шаг.

Отец Петар засеменил следом. Он чувствовал, как теряет свою стать, как роняет с каждым шагом былое достоинство, с коим трудился на поприще университетского настоятеля и был вхож в высокие круги. Сейчас только и остаётся – таскаться с этим оглашенным по округе и радовать своим присутствием.

Внутри ратуша действительно блистала роскошью. Золочёные светильники, пилястры, дорогая лепнина на потолке, натёртый до зеркального блеска паркет из чужестранного дерева – даже главный храм пограничного городка не поражал таким великолепием. А на втором этаже красовалась настоящая картинная галерея – каждый местный голова почитал за долг совести заказать свой портрет какому-нибудь именитому живописцу.

- А с полгода назад из столицы повелели этим дармоедам возродить музей, - заговорщицким полушёпотом произнёс митрополит, видя, как ошалело смотрит по сторонам гуссийский служитель. – Угу, музей они возрождают! Половину ссуды сюда спустили, видите ли, ковёр у них поистёрся!
- А что же патриарх? Неужто Институция не может указать нечестивцам их место?
- Тю. Патриарх нашему голове двоюродный дядя по материнской линии, - ещё тише ответил митрополит и поджал губы в знак важности своих слов.
Отец Петар вскинул брови, но промолчал. Вольные нравы в городке, нечего сказать!

Почтенные мужи нерасторопно стекались в большую залу с белоснежным круглым столом – не иначе мрамор, отметил отец Петар, да ещё и заграничный. Среди собравшихся гость углядел своего недавнего спасителя Благоша. Тот важно кивал своему собеседнику, развалившись на стуле с обивкой из красного бархата.

- А где же голова? – спросил отец Петар.
- Голова у нас ко времени не торопится, - язвительно прошептал его спутник. – Гляди, брат мой, какой трон себе отгрохал!

Действительно, одно место за круглым столом венчало кресло с высокой спинкой и золочёными узорами. Отец Петар готов был поклясться, что в древесину были вмурованы драгоценные камни, чтобы место светилось в лучах солнца.

Митрополит заметил знакомого военного и отвлёкся на дружескую беседу, его гость почти что робко уронил себя на свободный стул. Вдруг гул голосов притих и все собравшиеся поднялись со своих мест. В залу вошёл сухонький человек неясных лет и циркулем прошагал к трону.

Все бухнулись на стулья и притихли.
- Итак, вести из столицы нерадостные, - тонким голоском начал вещать голова. – Страшная греховная зараза поражает всё больше людей, святые отцы повсеместно творят молитвы, но Создатель отвернулся от нас, и кара множится повсеместно. В Бравне пока всё складно, но есть опасения, что беда может просочиться и к нам.

- Как же она просочится, коли врата городские под засовом? – громко вопросил митрополит.
Голова скорчил неприятственную гримасу и процедил:
- Городской сброд находит лазейки, чтобы таскаться туда-сюда. Намедни задержали одного такого молодчика. Мало того, что он беспаспортный, так ещё и бесноватый. От таких жди беды!
Начальник городской охраны поднял голову и согласно закивал.
- Нужно уповать на милость Создателя и поплотнее заткнуть дыры в городских стенах, - изрёк митрополит.
- Что мы и делаем, святой владыка. Но город не может захлебнуться в нечистотах! Я хочу выслушать доклад охраны города. Господин Биньский.
Начальник городской охраны приосанился:
- Вверенная мне служба прочесала все закоулки Бравны, все злачные места и ночлежки. Мы изловили полсотни бродяг, которые на допросе поголовно признались, что ведают пути выхода из города.

Отец Петар насторожился. В то время как собравшиеся судачили о способах прекращения угрожающего беспорядка, он ловил важные для себя слова.
- Поставим решётки уже сегодня ночью! Такие, чтоб собака не пролезла!
- А что, город был без решёток? – удивлённо прошептал отец Петар.
- Да были решётки, - сокрушённо ответил митрополит. – Чугунные. И лукавство было людское.
- А через стену сигать начнут? – спросил один из заседавших.
- Расшибутся! – ответил ему келюч, сидевший рядом с Благошем.
- А ежели не расшибутся?
- А ежели их под стражу взять?
- И где их держать прикажете? Неужто в крепости? И чем кормить? У нас бедственное положение! – отозвался толстяк в бархатном камзоле, которого отец Петар ранее приметил в продовольственной управе.
- Советник головы, - подсказал митрополит.
- Так давайте выведем их из города и отдадим в работники! Пока не пришёл срок выпускать бездельников! – предложил Благош. – Близ Бравны есть поселения, где требуются рабочие руки.
- Они работать не привыкли! – возразил советник.
- А мы их на самообеспечение! Мы их за воровство повиним к работам и наших дружей поставим стеречь, чтоб не разбегались. Завтра же всё устрою, только прикажите!

Отец Петар сглотнул. Голове мысль пришлась по душе. Выдворить из города оборванцев отрядили два дилижанса, начальник бравнинских конюшен воспринял эту новость без воодушевления: мыть и отчищать транспорт после придётся его службе – но делать нечего.

В этот же вечер бригады рабочих устремились заделывать бреши в сточных коллекторах. Знал бы о них отец Петар ранее… Но от мысли, что пришлось бы брести по нечистотам, опальному настоятелю сделалось дурно. Однако в его голове зрел куда более дерзкий план, как покинуть проклятый городишко.

- Владыка, позвольте дерзнуть обратиться к вам с просьбой! – отец Петар потянулся за добавкой.
Ужин снова изобиловал яствами, в поглощении которых гость на сей раз не уступал хозяину.
- Брат мой, просите о чём угодно!
- Не могли бы вы, владыка, расписаться в письме, которое при встрече я вручу митрополиту гуссийскому?
Хозяин удивлённо посмотрел на собеседника.
- Помилуйте, что ж за письмо такое?
- О том, что я проделал многотрудный путь и выполнил возложенную на меня миссию, прибыв к вам без задержки в пути, - пересказал содержание свёрнутого листка отец Петар.
- Помилуйте, брат мой Петар, дак разве ж вам и без моих каракуль не поверят? – изумлённо вытаращил глаза митрополит.
- Справить бумаги – оттолкнуть сомнения, - вздохнул отец Петар.

Митрополит вытянул из-за ворота перо с колпачком, висевшее на шнурке на шее, и, сохраняя удивлённое лицо, черкнул по бумаге, даже не прочитав. Отец Петар с готовностью свернул листок и убрал себе за пазуху.

- Коли недруг какой приключился, так вы, брат мой, скажите! Предадим анафеме всем собором!
Отец Петар вежливо опроверг мысль о злопыхателе и быстро перевёл тему. Хозяина явно тянуло в сон, но вот гуссийцу было не до дрёмы.
После утренней он незаметно ускользнул от митрополита и, воровато озираясь, побрёл к дому следствия. Дилижансы уже были готовы, но кругом сновала охрана.

Скинув с себя приличествующее сану облачение, отец Петар извозил исподнее в ближайшей луже и затаился. Вереница обречённых вскорости показалась. Конвоируемые десятком городских стражников стянулась к площадке и скучилась.

- Тааак! – громыхнул один из келючей, служивших под началом Благоша. – Ну-ка, по одному в дилижанс номер раз!
Желающих не нашлось, поэтому служивые начали сами заталкивать бродяг в отведённый им транспорт.

«Пора!» - подумал отец Петар и выбрался из укрытия.
- А ты чего тут отираешься? Ну-ка, марш в повозку! – подтолкнул его рядовой келюч и ощутимо напутствовал плёткой.

Стерпев унижение, отец Петар вскарабкался на подножку и прошёл внутрь. Запах стоял премерзкий. Увозимых даже не удосужились отправить в баню, а может, та им не помогла – годы скитаний взяли своё.

Угнездившись в самом хвосте салона, отец Петар изо всех сил старался удержать вечернюю трапезу, дабы не вырвалась она дерзновенно тем же путём, каким провалилась в желудок.

- По местааам! – раздалось снаружи.

Бродяги заголосили, но суровое усатое лицо сунулось внутрь и окинуло их устрашающим взглядом. Дилижансы тронулись.

Рядом шествовал конвой из шестерых келючей и двоих стражников, кои остались у ворот.

«Терпеть можно», - подумал отец Петар, найдя для своего несчастного носа убежище возле подмышки. Бродяги присмирели, видимо, не до конца понимая происходящее.

Дорога предстояла неблизкая: городской совет решил отправить неугодных как можно дальше от стен Бравны, которая со вчерашнего вечера замуровала последние лазейки.

За стенкой дилижанса раздались нестройные запевы. Келючи, дабы скоротать путь, затянули бойкие куплеты. Внутри же становилось невыносимо душно, тряска добавляла мучений. Отец Петар молился всем святым, поминутно чертыхаясь на ухабах.

- Ты где попался? – ткнул его в бок сидевший рядом оборванец. Отец Петар рассудил, что сейчас уместно быть вежливым, и ответил:
- У церкви, побирался.
- Эээ, новенький. Не припомню тебя. Все ж знают, что у церкви делать нечего. Отпинают и плётки надают, - собеседник выставил гнилые зубы в ободряющем оскале. – А я под мостом. Хотел схорониться.
- А в город ты как попал? – взяв тот же тон и стараясь не светить более-менее здоровыми зубами, спросил беглец.
- Так через стену махнул. В низинке. Они там стеречь не любят, там стоками несёт. А стена в ступеньку раскрошилась. Я и залез. А ты?
- А я не помню, - соврал отец Петар. – Пьян был.
- Это дело святое. Холод собачий, чтоб его. А ты в одном исподнем.
- Отобрали зипун в допросе, - снова соврал отец Петар, пряча под себя мешок с сутаной.
- Это они могут, - согласно кивнул бродяга. – Я Яшек. А ты?
- Пешик, - ответил отец Петар, пытаясь не дышать гнилостным выдохом нового знакомца.
- А ты откуда сам? – не унимался собеседник.
- Из Роджи, - отец Петар надеялся отмолить свои лживые слова по возвращении в родную Гуссию.
- И я из Роджи! – неожиданно обрадовался Яшек. – Вацлава знаешь?
- Какого Вацлава? – чуть не выдал себя отец Петар.
- Ну Вацлава Кривая Нога! Да, его Вацлавом редко кличут. Чаще по увечью.
- Ах, точно! Я думал, его звать Венцеслав.
- Скажешь тоже, - хмыкнул Яшек. – Больно имя мудрёное.
- Давно о нём не слыхал.
- Вот и я. Ох, и славный разливала! Никогда пивка страннику не скупился, наливал полную чашу.
- А что ж ты ушёл из Роджи? – переменил тему отец Петар.
- Да скучно стало. Играть со мной уж никто не садился, как обобрал меня шулер этот… как его… - бродяга пощёлкал пальцами, ожидая подсказки от отца Петара, и тот решил ляпнуть первое же имя, чтобы окончательно себя не выдать:
- Борек?
- Точно, этот чёрт патлатый! Знаешь его, да? Ух, попадись он мне, бесовская харя!

Меж тем в дилижансе нарастал ропоток. Отец Петар сперва не обратил на него внимания, но гул становился громче, и слова собеседника тонули в общем шуме.

- Эй, Яшек! – окликнул косматый бродяга, но тот отмахнулся:
- Мятый, отвяжись, я земляка встретил.
- А что происходит? – выпалил отец Петар, вытягивая шею.
Изгнанники поднялись со своих мест и начали стучать по стенкам дилижанса. Яшек тоже отвлёкся и привстал.

Украдкой настоятель молельни глянул в маленькое окно впереди себя. Они ехали какими-то полями, но впереди маячил лесок.

- Тащат нас к чёрту на рога! – крикнул кто-то спереди, и стук стал ещё злее.
Дилижанс сбавил ход и в скором времени замер. Дверь распахнулась, и внутрь восшествовали два статных келюча с плётками наготове.
- Ну-ка тихо! – рявкнул один из них и прошёлся по паре бродяг.

Но это было не только бесполезно – вовсе зря. Два с половиной десятка разозлённых оборванца двинулись на обидчиков, вытесняя их на воздух и сами выпрыгивая следом. На выручку к товарищам бросились остальные сопровождающие, однако сладить с толпой грязных, голодных, но разъярённых бродяг им не удалось. Один из оборванцев отобрал у келюча плеть и стал орудовать ею, как будто в руке у него был острый клинок. Келючи взвизгнули и начали отступать, но позади распахнулись двери второго дилижанса – пути отхода оказались отрезанными второй группировкой зловонных войск противника.

Келючи достали сабли, но воспользоваться ими не смогли: численное превосходство неприятеля смяло робкую контратаку.

Ужас перекосил лица вояк. Оборванцы же, насладившись зрелищем порки своих конвоиров рукой громилы-соратника, бросились в сторону леса, забрав с собой плётки в качестве добытых в бою трофеев.

Потирая места ударов, славные конники поднялись на ноги. Первым опомнился Благош. Люто матерясь, он надавал пощёчин своим подчинённым и попытался догнать сбежавших подконвойных. Однако быстро оставил эту затею: тех уже и след простыл между деревьев.

- Что вы встали, остолопы? Дарррмоеды! Девки хилые! Старухи и то лучше вас несут службу! Вы! Куски… - дальше Благош заботливо перечислил все виды удобрения, упомянул собачьих матерей, их ухажёров, а также рассказал о невиданных чудесах слияния разных видов тварей животного мира, давших миру потомство в виде его разбитого бродягами войска.

У отца Петара, всё это время таившегося в недрах дилижанса, от такого красноречия отвалилась челюсть и покраснели уши. Он невольно внимал каждому залихватскому обороту, который разошедшийся Благош обрушивал на потрёпанных вояк.

Наконец, бурный поток красноречия иссяк. Благош велел подчинённым привести себя в порядок и направился к своей лошади, которая, казалось, тоже была поражена столь витиеватыми словесами наездника.

В этот момент отец Петар, не в силах больше терпеть пропитавшее дилижанс и его самого зловоние, яростно и громогласно чихнул. Келючи вздрогнули и вытянулись в строевую стойку. Благош осторожно направился на шум.
Решив, что он пропал, отец Петар приготовился к самому худшему. Благош медленно поднялся на ступеньку и заглянул внутрь.

- Кто здесь? – стараясь сохранить угрожающий тон, вопросил в полумрак предводитель группы.
- Господин Благош, это я, - пискнул отец Петар.
Благош сощурился, силясь разглядеть того, кто обратился к нему по имени.
- Отец Петар?! – удивлённо воскликнул старший келюч. – Что вы тут делаете?
- Сопровождаю нечестивцев по велению митрополита, - врать, кажется, стало входить в привычку.

- А почему вы в исподнем? – всё ещё ошарашенно спросил Благош.
- Отобрали, ироды, сутану, - отец Петар заметил, что волна стыда перестала накрывать его с каждой новой придумкой.
Благош судорожно сглотнул. Он поверил в эту небылицу!
- Отец Петар, как я могу загладить вину моих… подчинённых за побиение вас гнусными отребьями людского рода?

- О, не стоит, господин Благош, вам и так сильно досталось от этих бесчестных людей.
- Нет-нет. Я доставлю вас лично к митрополиту! Я лично всем распоряжусь!
- Не стоит! – чуть не вскрикнул отец Петар. – Отвезите-ка меня лучше в Гуссию. Вы можете?
- Разумеется! – кажется, Благош вздохнул с облегчением.

Отец Петар приободрился. Он поднялся на ноги, оправил бельё и направился к выходу. По знаку Благоша настоятелю выдали тёплую мундирную куртку – пожертвовал самый тучный келюч, оставшийся в более тонкой форменной синей одёже. Он же уступил служителю Институции коня, забравшись сам туда, откуда только что вылез отец Петар.

- За ваше добро отплачу вам добром, - умильно проговорил настоятель, неуклюже взбираясь в седло при помощи келючей. – Нужно стеречь стену над клоакой, чтобы оборванцы вновь не оказались в Бравне.

Благош засиял. Он щелчком пальцев подозвал тощего подчинённого и что-то ему шепнул. Тот вскочил на лошадь и во весь опор припустил в сторону города. А сам Благош и уже дважды спасённый им отец Петар направились в другую сторону. Настоятель почти ликовал, согреваемый мыслью о скором возвращении домой и бумагой, лежащей за пазухой.