ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Ловленный мизер
или
Фокус для фраеров.
Спиритический салон мадам Мракобесятской процветал. В удушливой атмосфере каждое высказывание превращалось в сеанс бессовестного домогательства до душ умерших. Персонификаторы взывали к Великим Учителям, безбожно извращая их. Одержимость и наив, тёмные шептуны и фанатики, кликуши и безумные – всё смешалось в этом очаге психизма и обскурантизма… Некроманты, тлять, - прошептал князь Коломввашрай – Застебатский, густо сплюнув на какую-то волосатую сущность, тёршуюся у него под ногами. Когда взор привык к мельканию лиц, а ухо приноровилось к многоголосью, князь определил, что состояло общество, в основном, из любопытствующих субъектов. Он понял в чем подвох - уверенные адепты, которых и было-то всего чуть менее чем несколько, намеренно создавали шум и суматоху, в которой ловко перемещались по залу и каждый раз с новой позиции восторженно выкрикивали на разные голоса "слава Мракобесятской!", формируя иллюзию, что адептов тут - хоть пруд пруди. "Мракобесятская откроет вам правду жизни!" Правду так правду, будем вникать, устало подумал он без особой надежды. Мракобесятская была далеко не первой в жизни князя, кто выдавал мерцание от пучка гнилушек в своей руке за Свет Истины. Более того - Мракобесятская была даже не в первой тысяче. Но это же не аргумент, чтоб не слушать человека, тут же одернул сам себя князь. Владелица салона щебетала тоном, не терпящим возражений, что Великие Адепты Души - Срейд и Ёплер открыли ей некое таинство, которое всякий просто-таки до зарезу обязан уяснить. Князь читал, конечно, и Срейда, и Ёплера и прочих. Но единственное, что вынес рационального, так это уверенность в том, что случись этим двоим сойтись в личной беседе, они бы спорили о структуре личности не только до хрипоты, но и очень возможно что до драки. И только тот факт, что речь шла о Мистике, а не о вещах реальных, делал бы их спор не таким комичным. Вот, рассуждай они, к примеру, о конкретике - об аппендиксе, например, в том же ключе - был бы ещё тот анекдот. Князь представил, как Срейд, сдвинув очки на кончик носа, авторитетно говорит "Коллега, аппендикс, видимо, находится в коленной чашечке правой ноги", а Ёплер ему возражает "О, нет, коллега, - аппендикс определенно расположен в левом ухе"
В речах мадам Мракобесятской весьма искусно переплетались слова Великих Мистификаторов и свои собственные соображения таким образом, чтоб первое выглядело как подтверждение второго. "Ну, милочка, это фокус для фраеров" и только кривился как от зубной боли, когда мадам поминала всуе достаточно почитаемого князем академика Павлинова. Случалось, что во время камланий кто-то задавал вопрос. И вот тогда начиналось истое мракобесие. Тут же налетали на вопрошающего адепты, хватали за щиколотки, кричали непотребства, перебегая от одной колонны к другой, создавая иллюзию, что законно проявленным любопытством недовольна не только сама мадам, но и все кругом. Но тут Мракобесятская делала хитрый ход - призывала к тишине и порядку, долго говорила о том, как не любит склок и грязи, а после обращала свой взор на вопрошающего и. И задавала встречный вопрос - "а какие мотивы у Вас спрашивать так?" И после МХАТовской паузы поясняла - "Вы, дорогуша, как личность - несамостоятельны, незрелы, необразованны! А задавать вопросы Вас сподвигает гадкое, низменное желание выделиться, корень которого, безусловно, кроется в Вашей ущербности и неполноценности" "ущербности и неполноценности!" - тут же подхватывали адепты, носясь по залу. А когда зачморённое налепленным ярлыком «ущербности» любопытное насекомое отползало восвояси , мадам по-матерински улыбалась и с добротой в голосе проникновенно говорила ему в след, - "Вот видите, дорогуша, насколько Ваша собственная личность несовершенна? Но Вы ведь - не глупое создание, не глупая овца, чей удел мелочные личные обиды, а Личность, которая должна понять, что здесь Вам желают только добра. Обличая Ваши несовершенства, мы тем самым не ставим целью Вас преследовать, наоборот - раскрыть Вам глаза на необходимость совершенствоваться, прозревать и образовываться. «Правда, Вы ведь не овца, чтоб обижаться?" Попавшая в логическую вилку жертва выдыхала - "Да я и не обижаюсь!", корчась от собственного малодушия.
Получив ожидаемый ответ, мадам говорила тем же проникновенным тоном, - "А теперь ступайте, дитя моё, к остальным и внимайте. Ваша способность воспринимать критику выдает в Вас высокие способности и неординарный потенциал." Эти слова врачевали обиды и недавняя жертва, теперь восхваляемая и поставленная в пример, умиротворялась, позабыв, что заданный ею вопрос так и остался без ответа.
Ишь ты, как хитро! - усмехнулся про себя князь, вникнув в эту простенькую схему, которое обеспечивала долгие лета глупому пустозвонству. Конечно, ему было что сказать по сути, например о том, что Великие Мистификаторы, ничего нового не привнесли (КУДА?) и только слепой или несведущий может не заметить, что и Срейд, и Ёплер, и иже с ими всего лишь на европейский манер перепевают самого успешного Мистика Востока - Дуббу.
Вообще-то, интересуйся мадам Вопросами Мистики и Тайны души искренне и знай хоть вполстолько, сколько сам князь, мог бы получиться интересный разговор на тему "отголоски философской мысли Востока в западных учениях". Но факт в том, что мадам это не интересовало. Её интересовало лишь одно - собственная роль в этом театре тщеславия.
Короче говоря, Мракобесятская совершенствовала адептов при помощи чертей, что провоцировало и вторых, и первых. Тут гнали беса самозабвенно - взращивали наушников, плодили бабок подпевал, всевозможных плакальщиц, юродствующих шутов-мракобесов и просто любителей жареной тухлятины. Поощрялись пустозвоны-кликуши, которые, липли как сопля к сапогу к каждому второму, не считая каждого первого, стараясь ввергнуть бедолагу в пустотрёпстве неискушённого, в бесконечные и бессмысленные споры исключительно ради словесной шелухи, в которой, в свою очередь, шурша тонули остатки здравого смысла. Мадам эксплуатировала человеческую низость, прикрываясь гигантским, но фиговым листком благих намерений
Слава салона росла. Дурная слава, добавим объективно. Сама Смерть - Чёрная придворная дама света и тьмы по совокупности посетила сборище самозабвенно само удовлетворяющихся мистиков. Чисто с интереса и для ознакомления с вывертами природы человеческой. А как же? Познания они, конечно, приумножают скорбь, но каждый стремится не только понять бытие и место человека в нём, но и показать, какими они должны быть. Чисто для себя. По психологии чисто … Полетала там среди теней, да и стартанула на свежий воздух, дыша духами и туманами, справедливо заметив, что усопших не лечат. Но напоследок добавила, - Ты, мадама, веди себя прилично, - не каждый человек спирит, понимаешь, прости, Господи, но и не каждый начётчик - учитель.
Забавно и познавательно было наблюдать происходящее. У князя не осталось даже тени сомнения в том, что собрание посвящено вовсе не обсуждению Мистических Загогулин мысли человеческой. Какие уж тут обсуждения, если всякая озвученная мысль, которая шла вразрез с мнением Мракобесятской, тут же подвергалась нападкам. "Эвон как, подумал князь, и ради чего с таким старанием мадам из кожи вон лезть изволят? Образованность показать хочут?". И, улыбнувшись, вспомнил о крепостной девке, которая едва научившись читать, тут же стала хвастать знанием букв и даже сочинила историю об том, что в самом-то деле она румынская маркиза. Стала барыню из себя корчить - в любом споре затыкала за пояс любого "убойным" аргументом - "С кем споришь, тля безграмотная? Я буквы знаю!"
Князь даже рассмеялся мысленно, припоминая подробности - простодушные товарки «маркизы» восторгались "грамотной", она взамен их учила тому, как среди благородных поступать заведено, какая у них мода на одёжу и как баре барчуков воспитывают. Надо же, - только и хлопали бабы глазами - вона оно как надо-то по благородному! А плутовке того только и нужно. Ни воды из колодца не принесет, ни полы не помоет, - ить как можно-сс, когда их благородие об буквах размышляют?
Она даже заезжего студента уела "грамотностью". Когда он её спросил - а читать-то хоть умеешь? Она ему в ответ своё гнет - "я буквы знаю!» А бабам, - «а он говорит, что не знаю. Он лжец лукавый". Бабы, конечно, тут же подхватили "Она буквы знает, а ты - лжец лукавый!" Студент аж оторопел от народной логики, да и уехал, так и не узнав - умеет ли "грамотная" читать. Тогда князь всё просто решил, - отправил на конюшню "просветительницу", для ознакомления с вожжами. Но и после этого она ещё долго всем объясняла, потирая пылающее седалище, что постигло её горе от Ума Великого, ибо трудно на Руси просветителем-то быть - завистников тьма.
Появление Лисы
Так стоял князь, картинно опершись о колонну, покручивая усы. Вдруг по воздуху пронеслась волна запаха чайного дерева, раздалось тихое рычание, и из-за колонны выскользнула Лиса. Лиса, изображавшая даму полу света, была одета в сиреневое платье с турнюром, скрывавшим хвост, на лице – лёгкий трагический грим, подчёркивающий замогильный романтизм момента.
«Ловленный мизер!», - грязно выругался князь.
«С четырьмя тузами», - мурлыкнула в приветствии Лиса.
- Ты как здесь?! - радостно заорал князь
- Мимо проходила…
- Врёшь.
- А как же?
- Давно в Петербурге?
- Не очень…
- А мне давно казалось, что ты где-то тут рядом! Третьего дня в игорном доме отвисал, та показалось – тебя почуял.
- Эх ты, пригорюнилась Лиса. Я тебя видела, ты выигрываешь всю дорогу, как собака, а дом тот мой.
- Иди ты!
- У меня дело в Питере – лавка древностей и ароматов, а игорный дом это так - для души.
- Опять химерами торгуешь? - ущипнул Лису князь.
- Самый дорогой товар! Кстати, купи у меня немного масла сладкого миндаля, тебе не помешает широдара, а у меня склад затарен.
- Ни за что, хохотнул князь, и тут же выписал чек на кругленькую сумму.
- Вот теперь рамс сошёлся, – хихикнула благодарная Лиса. Князь знал Лису давно, довелось пересечься на Тянь-Шане. По сути своей Лиса была чудовищем, по внешнему виду – женщиной, по манере поведения – по ситуации, а по призванию – китайским оборотнем.
- Чем вообще занимаешься, настоял князь, чувствуя что Лиса легализовалась не зря.
- Тебе скажу, так уж и быть. У Бенкендорфа служу. Только он этого не знает. Ну и попутно врачую всяких шизофреников, параноиков и прочую девиантную публику, - это сейчас модно.
- Бура лохматит преферанс! Ты же не врач!
- И чё? Лиса элегантно сморкнулась в пол и зажгла сигару, - Зато я клятву Гиппократа не давала. Внезапно в мирно беседующим подскочил какой-то тёмный типчик в бумажных веригах . «Что вы думаете об изысканиях великой мадам Блаватской?», - содрогаясь спросил он у парочки, чуть с ног обоих не сбив волной неподдельного негатива. Князь размахнулся было с целью сотрясти говорящие бараньи мозги целким ударом в третий глаз, но Лиса остановила в полёте волосатый кулак, переадресовав его себе под пелеринку, где он и успокоился в тепле.
- Не порть его, князюшка, шепнула Лиса. Это филёр из Летучего отряда, человечек пока полезный. - Как всё запущено, рыкнул князь, зевая. - Да ладно, булькнула Лиса в чашечку чёрного кофе, которую она только что подрезала у зазевавшийся какой-то черницы, безуспешно старавшейся спровоцировать у себя генерализированный истерический припадок, - не всё тут так сложно, как всё тут плохо. Видишь даму в чёрном муаре и в соболях? – продолжала петь Лиса, - это Чёрная Кошечка. Гуляет сама по себе где хочет, что хочет, то делает, а уж что думает – это сам дьявол не знает. Она человек верный. Правде жизни. А тут с интереса чисто. Ну и ещё человек несколько – прохожих. А ты обрати своё внимание на завсегдатаев. Тут много наших с тобой старых знакомых. Не узнаёшь? Так это они просто масть сменили.
- Вижу, не слепой, - прошипел князь, быстренько сдёрнув тёмные очки с круглыми стёклами. Один глаз у него оказался голубым, а второй – стеклянным.
Ша Нуар, она же Кошка Чёрная, медленно повернулась, шурша муаром, интуитивно почувствовав, что речь о ней. Недобрым повеяло от насторожившегося зверя. Аспидная Siberian Cat зловеще сверкала зелёными глазами. Медиумы и спириты не могли проникнуть в тайны её свободной души - слишком далеки они были от чудного и изящного пиршества жизни
- Ишь, как хороша, чертовка! – подумал он тот, - нет у Правды шансов скрыться, если на неё такая хищница нацелилась. Князь ел Кошку глазами, урча. И даже покусывал.
- Началось, - подумала Лиса ... Князюшка - то себе верен, хоть и на работе. Опять у него судари - направо, сударыни - налево, сам прямо, но с неизменным левым уклоном. А вслух сказала, беспардонно встряв в нахальный процесс обольщения,
– А не завалиться ли нам всем в кафешку напротив? Посидим, покалякаем о делах наших. Знаниями поделимся под разговор душевный. Заодно и профитролями натрескаемся, пока от голодухи никто дуба не врезал. Князь угощает!
Знаменитое кафе мадам Эдельвейсинер «Виктор Палас» имело счастье находиться аккурат напротив спиритического салона. Пару раз хозяйка кафе захаживала к Мракобесятской. Увиденное её впечатлило настолько, что мадам Эдельвейсингер старалась даже не смотреть в сторону тёмной парадной через которую денно и нощно сновали осалонённые адепты. Но в куске хлеба с медовым рафом добрая хозяюшка не оказывала никому. Ибо сказано, - не навязывайся со своей добродетелью, но напои жаждущего и накорми голодного. Алсо, пищей для размышления голодных не накормишь. Двери кофейни были всегда и для всех открыты.
Итак, Князь, Шануар и Лиса покинули Салон. Князь предложил Шануар руку, они шли болтая по французски, князь нёс всякий вздор, перемежая его армейскими шуточками, Шануар благосклонно улыбалась всему этому великосветскому пустозвонству, щуря зелёные глаза. Лиса тоже опиралась на чью-то руку. Но кто был этот человек, возникший из тени, как по мановению волшебной палочки сразу после того как троица вышла из парадной, никто не знал. Кроме Лисы…
Прямо у входа в кафе мадам Эдельвейсингер сидел какой-то бродяга, пугавший прохожих бессвязными воплями, в которых, при внимательном изучении, содержались зашифрованные послания к человечеству. Местные жители называли этого молодца Брусиловский Прорыв за его сдержанную воинственность и неистощимость, хотя в других частях города его называли несколько иначе. Это вслух. А за глаза называли так, что ни в сказке сказать, ни в слух по французски произнести. Лиса, оскалившись от жалости и пустив крокодилову слезу, бросила в шапку бедняге пару монет . «Подчиняюсь только своей концепции», - парировал он и уцепился за лисий турнюр. Лиса, длинно сплюнув в ту же шапку, ответствовала тирадой какого-то английского философа, что в переводе с французского идеомата звучало примерно так, - фофанов выпишу и по шее накладу. Не в первый раз мадам Эдельвейсингер просила Бадлоно-Брусиловского (второе из семи имён многоликого Прорыва) вести себя приличней у входа в её кафе, однако тот слишком томим был жаждой дерзнуть, чем и засветился в объективах Лисы.
Надо заметить справедливости ради, а не хлёста для, что лисий объектив щёлкал постоянно, запечатлевая всяческие красоты и достопримечательности славного города, в коем сии замысловатые события происходили. Вот и сейчас совокупность прямо-таки музейных предметов пополнилась выдающейся фотографической пластиной - прямо к стойлу уличного чревовещателя подскочила очаровательная дама с криком, - Спознать! Главное спознать без смыслу !! Несите вашу коромыслу … Трахтар не заводица – в него девица не содица ! Охренев от уместности этих выкриков, Лиса задумчиво сверилась с люнетом серебряных часиков на цепочке и обратилась к трансцендентальному околосмертному опыту.
У Виктора
Таким изысканным макаром наши герои всё-таки вошли в вожделенное кафе. По началу-то мадам Эдельвейсингер хотела его попросту обозвать. «Скалки и корона» или «Лев и сковорода», но свирепый, но многоуважаемый околоточный воспротивился излишней цветистости общественного самовыражения. Снизойдя до бравого унтера, мадам назвала своё чревоугодническое начинание его именем – «У Виктора» (ударение на второй слог), что не шло в разрез с его тщательно оберегаемым от посторонних глаз, бессознательным. В кофейном заведении было уютно, но мест мало – «У Виктора» любили собираться художники, поэты, пейсатели и прочая праздная бублика. Они делились здесь своими творческими планами с целью изловить и впоследствии предать анафеме соратников по цеху, которых усердно провоцировали на плагиат. В перерывах между мороженым и расстегайчиками, заботливо приготовленными умелыми руками красавицы хозяйки, гегемоны творческого труда с удовольствием предавались концептуальным, политическим, философским и совсем уж беспредметным спорам а ля «сам дурак». Короче говоря, все были при своём деле в этом благословенном месте. Захаживала сюди и баронесса фон Цыц – старинная подруга и наперсница Мракобесятской. Баронесса фон Цыц была воистину по житейски умна – ничего не смысля пейсательском труде и вообще слабо соображая по ранней старости, она имела вес. килограммов так под сто пятьдесят живого. Урождённая гондурасская принцесса, фон Цыц и по русски-то говорила со словарём, но имела такой многозначительный вид, такие знакомства и так умела срезать какого-нибудь полу голодного раздухорившегося молодца в чернилах, что кофеманы с графоманами слушали её открыв рты, обрамлённые необсохшим молоком.
Пестро. Пестро тут как на одесском привозе, - подумал Коломввашрай, страстно, но незаметно сжимая лапку Шануар в своей засковрелой пятерне, украшенной масонскими какими-то печатками и перстнями, а вслух спросил очаровательную хозяйку, - а нет ли у Вас, прелестная, отдельного кабинетика для всей банды? Потомок ариев была не чужд разнузданной цыганщине, алсо не был чужд потомок и любви к вальтасарийским пирам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Кабак в кафе.
- Конечно есть, - радушно улыбнулась хозяюшка сразу всем вошедшим, но сейчас все заняты. Располагайтесь, господа. Как только в одном из кабинетов пейсатели перебьют друг дружку, околоточный карету подгонит, протокол составим, так я уж сразу и вас переведу вас в отдельный. На будущее, - свидетелями не соблаговолите ли? Застебатский впился кислотным взором в крахмальное крылышко передничка хозяйки, согласился на всё, обещал пол мира, а крылышко растворил за ненадобностью. Шануар выбрала столик и все расселись, но вдруг заметили, что опять куда-то подевалась Лиса. Чё за нафик-то, - растерянно произнёс князь. Лиса, тем временем, влезла уже в один из приватных отсеков заведения общественного питания , - узнала среди посетителей своего давнишнего знакомого - Саню Накраевсого. Тот по такому случаю заказал дюжину шампанского и индюка с ананасами, движимый неосознанным, но непреодолимым порывом человека, в голову которого, как ножик в масло, внедрилась какая-то чертовщина.
Ещё с пол часика повыпендривавшись, определились с заказами. К тому времени подошла и Лиса, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как боцман перед институтками. Эхе, - смекнул князь, на которого повело сладким ароматом скандала. Лиса упала на стул, закинула ногу на лапу, приняла вдруг какую-то уж совсем непотребную позу и рявкнула, - принесите мне жареных сердец !
Тут в кафешку залетел какой-то кент ушастый. Недолго думая, заказал водки с пивом. От такой куртуазности на лицах пейсателей возникло презрительно насмешливое недоумение. Они захихикали между собой, а мадам Эдельвейсингер чинно исполнила заказ, помня о своей роли радушной хозяйки, но понимая, что этим миксом - пивом с водкой - льёт воду не на свою мельницу. Наколдырившись до звериного образа за две минутки с половиною, лохматый посетитель обвёл замутнённым взором кафейных заседателей и сфокусировался на Лисе, которая наблюдала за ним в пол глаза, догоняясь княжеским коньяком. Затем встал, упал, зацепившись за ножку стула, снова встал и пошёл по синусоиде прямо к столику за которым Лиса ждала вожделенного скандала. Ишь ты ванька встанька какой, - плоско сострила Лиса негромко, но так чтобы упавший дважды услышал.
Лохматый щёлкнул каблуками, пошатнулся, рыгнул и сказал, - Позвольте представиться, - Ваня! Нет, Петя. Пардонтес! Ик… снова упал. Василий я, короче. Шнапс-капитан-с … Ик! Разрешите принять в уверении … к восхищению в вашем и нашем совершенно из …почтении к талантам.. у красотой, да !
– Складно звонишь, тихо прошипела лиса. А ну ка сбацай чё-нибудь ещё красиво, солдатик.
Лохматый был обескуражен маленько – в кафешке его хорошо знали, как предвестника косметического ремонта помещения. Он привык к тому, что своими вывертами способствует доброму делу … путём провокаций, призванных обеспечить обновление интерьеров заведения мадам Эдельвейсингер. Тут вовсю работал механизм рационализации, развила который Анька Срёйд, а придумал от какого-то неизбывного горя папаша ейный. А князь, в свою очередь, знал, что нарядная Лиса это всё равно что трезвая, но тёплая. И ждать при таком многозначном раскладе можно чего угодно, но ничего хорошего. Лиса же, в свою уже очередь, очень не любила природных дураков, а уж господ, которые ими прикидываются, тем боле. Атмосфера кафе перенасытилась парами алкоголя и психологическими выкладками в разной интерпретации. Здесь царило бессознательное, и бесстыдно обнажались скрытые мотивации. Посетители замерли в предвкушении прорыва в психологии, кто мог ещё писать, тот приготовил перья и чернила. Лиса, прикурив третью сигару, затянулась и, прищурив один глаз от дыма, спросила лохматого гнусавым блатным голосом,
- Влюбился, ссука? А пупок не развяжется, мясо пьяное?
Мадам Эдельвейсенгер, обречённо вздохнув, привычно начала менять фарфор и хрусталь на пластиковые стаканчики. Фейерверк так фейерверк!
Надо отметить, что Очаровательна Хозяюшка обожала фейерверки. Правда, в строго отведённых для этого местах. Но выбирать не приходилось, ибо сказано правоверными мусульманами, - гость подарок Аллаха, незваный – хуже татарина и гостям всегда рады. Правда, какой-то хитрец где-то в комментариях ляпнул что-то вроде, - заходите, когда нас дома нет, но этот топорный «шедевр» разговорного жанра не рассматривался, ввиду своей вопиющей парадоксальности. Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу, - произнесла мадам вполголоса и добавила вздохнув, - и посуду. Что до Лисы, так та тупо планировала тупо повесить тупо лохматого тупо на рее. Или ещё на какой-нибудь лаже или байде вроде потолочной балки, которая расположилась здесь же, в вышине, аккурат недалече. - Вот как всё-таки судьба играет человеком, - размышляла Лиса. - Она изменчива всегда, - продолжала она следовать ходу мысли, - то вознесёт его высоко … хозяюшка, а верёвка у тебя есть?"
– То в землю бросит без следа !! – самоотверженно помог лохматый .
- Пральна! Подбодрила Лиса.
Эдельвейсингер притащила откуда-то внушительный моток хорошего шпагата.
- Негоциант один оставил, - пояснила она, - проездом из Венеции в Жмеринку, - Раритетная вещь!
- Почему, - стройным хором спросило кафе.
Жажда хлеба и зрелищ объединяет людей, - отметила Лиса. Надо поразмыслить на досуге о феномене коллективного бессознательного.
– Да сказал что на этой верёвке Диму Барагозова вздёрнули, скромно сообщила Хозяюшка.
«Если следовать традициям, в любой стране за приличного человека сойти можно», - записала на подвернувшемся манжете князя Лиса.
- Однако, к делу! - начала она, потирая маленькие жестокие ручки … «Танцы, танцы !», - внезапно, но очень кстати закричала Шануар. Ей было смертельно скучно наблюдать все эти дивертисменты, в коих князь, например, участия не принимал – он вдохновенно троллил посетителей.
– Жизнь внесла коррективы в программу культурного отдыха, - подумала Лиса и занесла на скрижали этот сильный фразон - на статус пойдёт. А подвеска на зеркале заднего вида это всё-таки пошлость, продолжала мозгоклёпствовать Лиса. Вот если АпганИ Есчо Рас на корме написать, - это да! Это magnifiquement. Танцуют все!
Шумная ватага хлынула на тротуар, и в этой весёлой стихии было все - песни от частушек до псалмов, музыка от цыганщины до Вагнера. Каждый выбирал себе в этом гвалте танцевальные движения по вкусу, и при этом, девушки в бодром кан-кане не порывались учить того, кто залихватски плясал краковяк. Мелькали пёстрые юбки, лакированные туфли, цилиндры, стройные ножки в чулках. И только шипение из салона Мракобесятской несколько нарушал гармонию уличных звуков. Выйдя на крыльцо, Мадам громко шипела о том, что она, бедолага, уже который год бьётся над тем, чтоб народ занимался делом - слушал бы цитаты и самосовершенствовался. Под её, разумеется, руководством. А этим сукам только бы ногами сучить.
Темная личность из Летучего Отряда дернулась было возразить, что очень сомнительная затея - выбирать себе в творческие руководители того, чья жизнь - канонический образец неудач, и что человека, который год непонимающего, что попал не в свою среду, назвать умным сложно. И только личность набрала в грудь воздуху, как его слово взяла, вернее подрезала, Дама в неполнящем Белом с Косой. Смерть, а это была она, прилетела, привлечённая звуками музыки и веселья. Прислонив архи типичную Косу к стене, со смехом спросила, - в чем истина-то, чему учить собираешься, чернокнижница? Мракобесятская с крылечка, конечно, не ответила по сути, ибо со знаниями у неё было крайне туго. Но довольно бодро дунула в ближайшую весеннюю лужу о том, что, дескать, есть еще умные люди, предпочитающие шелестеть цитатами в спёртом воздухе Салона, а не по литературным кафешкам ошиваться. "Да! Вот я! Я вот, например!" - заголосила Кликуша со Сложной Судьбою – она вылезла на солнечнй свет вслед за своей хозяйкой, виляя преданностью. Сложность кликушиной судьбы заключалась в неожиданных её поворотах. Еще вчера, сама Мракобесятская, а её адепты тем паче, пинали бедолагу при каждом удобном случае. А сегодня - канонизировали, и та, утерев плевки с лица, признательно улыбалась. И такая Божья Благодать накрыла бедную женщину, что слёзы благодарности за канонизацию застряли в горле, перетянутом ошейником салонной любви. Поэтому намёк мадам насчет "фас!" она восприняла с неподдельным энтузиазмом. Правда, исполняла в меру своего разумения и без лишних рассуждений, продекламировав в чистоте сердца, "Мы - Святое! Вы - Дурное!". Её затерли в угол с цыганским "ай-не-не", но и там, среди залихватских гитарных переборов, бород, пёстрых юбок, медведей и звонкого смеха Новоосвященная продолжала выкрикивать свои оригинальные лозунги, слоганы и свараджи и требовать от публики покаяния. А
Мракобесятская кинулась листать затрёпанные книжки Срёйда, Ёплера и Чпока, пытаясь выудить там цитатку, способную заклеймить позором этих веселящихся несовершенных болванов, не стремящихся к самовоспитанию с самораскрытием. Но таких цитат отчего-то не находилось – уж слишком солнечный выдался денёк.
Дама эпичного образа в Белом бросила танцы и подступилась к мадам, рассекая Косой облака зловредного занудства. "Так что, поговорим о Психологии, деточка моя неугомонная?" "Еще великий Бренд говорил..." затянула было Мракобесятская. Дама эпичного образа срезала, - "Вот те ссыль на обсуждение твоего Бренда, там и блистай, а мне скажи что сама думаешь. Или ты без костылей цитат и шагу ступить не способна?!" Многие на многое способны, когда припечёт, ну а мадам просто подменила "способна" на "некогда и незачем".
Хозяюшка Эдельвейсенгер, всегда полная радушия, попыталась сгладить остроту момента и, прикинувшись простушкой, проводящей пол жизни у плиты, спросила у мадам, - "В самом деле, милочка, - чегой-то Вы тут рассуждаете о том, что слабо понимаете и чего совсем не чувствуете?"
Солнце, видимо, пекло в тот день немилосердно. Иначе как объяснить то, что
Мракобесятская сообщила изумлённому собранию, что диагнозов, дескать, она тут никому не лепит, но на её просвещённый взгляд, сама Эдельвесингер не различает, где помидор, а где огурец. Это было совсем уж мимо кассы, так как такого повара влёт попрут из любого заведения. А что бы он рататуй не портил. Лиса насторожилась, засветила в поддых какому-то через чур настойчивому любителю кадрили и подошла поближе, доставая пухленький блокнотик. "Впрочем, - сообщала Мракобесяцкая, - Вы настолько очаровательны в своей простоте, что аж... что аж выходите за меня взамуж! И вызовите себе санитаров!" Эдельвейсенгер от неожиданности аж потерялась - то ли замуж собираться, то ли учиться, что есть помидор, а что - огурец и как их не перепутывать, то ли в скорую звонить. "Фигасе, понакидывала вариантов!", шепнул князь на ухо Лисе, слегка сатанея от таланта мадам нагородить такое множество глупостей в столь сжатые сроки. "Воду мутит - пояснила изумлённая Лиса - рыбка завсегда так делает на мелководье, - трепыхается смешно и бестолково, но тем самым поднимает ил и муть, в котором - шасть! и в сторону". Между тем, Эдельвейсингер всё пыталась раскрыть главную, на её взгляд, неясность - почему мадам, будучи женщиной, предлагает ей взамуж. Хихикнув, князь предположил, что мадам, видать проблему семьи для себя в женской роли решить отчаялась и полагает, что смена образа - перспективный ход. «Шиза рулит», - констатировала Лиса и закрестилась мелко, хотя она в Бога-то особо не веровала, но и не отрицала его, ввиду абсолютной бестолковости этого занятия. Зато верила в нечистую силу, коей сама являлась отчасти. Как называются эти теософские кренделя, это пусть кто-нибудь умный скажет , если он, к тому же, и не слишком занятой. Тем временем, Кликуша и в толпе цыган продолжала отрабатывать канонизацию –
"Мы - Святые, вы - Худые,
Святость - наш крест, а Злоба - вас съест".
Цыгане весело подпевали, -
"Ох, святые мы, да худые вы,
зря смеётесь вы, ведь святые мы
В головах у нас, ох умны умы!"
Заподозрив издевательство, Кликуша плюнула в пол, но не так, как простые смертные, а свято, умно и по-доброму . Эдельвейсенгер никак не соглашалась вызывать себе санитаров, чем буквально вогнала в ярость мадам... ничего, ничего - молвила она, есть у меня ночной горшок для тебя с вензелями Ёплера и Срёйда. Но Эдельвесингер, крепко подозревавшая, что, судя по запаху речей Мракобесятской, мадам сама уж неслабо приложились к этому сосуду, вежливо отказалась. Лучше уж пахнуть собою - туманами, "шанелью", хвоей... решила для себя Эдельвесинтер, но из природного радушия, все же предложила мадам "дирол" - нате вот, зажуйте отрыжку свою нехорошую. Лисица строчила в блокнотик – листки желтоватой бумаги съёживались от нелепых и отвратительных образов – неладно скроенных и неумело сшитых. А веселье било ключом. Ибо колченогие образы никак не способны хоть как-то повлиять на танцующих по жизни. Шануар исполняла танго с лохматым, который к тому времени протрезвел маленько и оказался неплохим партнёром. Пара поражала отточенностью движений, Шануар - кошачьей гибкостью и изяществом. Между танцующими был замечен и Брусиловский Прорыв, который, правда, не принимал участия в дискотеке девятнадцатого веке, ввиду постоянной озабоченности полётами собственной мысли. Танцевать он не хотел, не умел, считал это подлым каким-то занятием, отвлекающим от формирования ударных изречений на злобу дня, зато и не мешал никому, тихо вбивая в поисковую строку вечных истин обрывки здешнего веселья, пытаясь отыскать в бескрайних просторах информационного поля хоть какие-то аналоги происходящего. Отчаявшись нарыть что-нибудь, и заскучав изрядно, решил напялить почтальонску хвуражку, сесть на лисапет, да и рулить по мирам в поисках тепла и света .
- Когда-нибудь бедняга поймёт - тепло и свет рядом, буквально под носом, - подумала Хозяюшка, глядя ему в след.
- Поймёт. Только время вспять не повернуть, - жестокая Шануар вторила мыслям Хозяйки.
- Да уж, отметила Лиса благодарно улыбнувшись Шануар, - каждый косяк из прошлого способен пронзить настоящее как вертел перепела, стоит только покопать. Она наблюдала за князем который, в свою очередь, жадным взором охотился за вздымающимися в танце юбками, но думала о своём, поэтому и комментировала Шануар «мимо денег».
- Ах малышка - грустно улыбнулась Эдельвейсенгер, любуясь роскошной Шануар, и невольно окунулась в свои воспоминания то горькие и болезненные, то приятные и светлые, снова , и снова утверждаясь в мысли о том, что любой косяк в твоём прошлом может уронить тебя окончательно, лишив последних сил, либо же даст оттолкнуться и перемолов себя в пыль , вновь возродиться , стать сильней и добрей.
Воспоминания и пушечное мясо.
Лиса тяпнула ещё один бокальчик генуэзского винца , и в лисьей голове калейдоскопом понеслись яркие картины былого, – костёр под лозами дикого винограда, пение осатаневших цикад, вперемешку с жутким воем сирены, огромные тыквы, свисающие подобно осиным гнёздам, голодный гордый лисёнок с перебитой лапой, всадники в ледяной воде горной речки, бурундучья нора, ломающая ногу наступившего в неё коня. Вспоминала Лиса и дикую сливу на скалистом берегу моря, и снежную болезнь в Тянь - Шаньских горах.
Морозную, залитую солнцем жестокую бесприютную Москву и, вечно мрачный в своей чопорности, капризный Петербург, навечно обречённый обижаться на собственную неуместность, осколки древних ликифов, выброшенных морем, неожиданный запах соснового бора в приморском жарком городе. Всё смешалось в этом терпком, остром, многоцветном коктейле – былое и возможное, невозможное и его вполне бессмысленные оценки, шрамы на испачканной соком греческих орехов коже, поцелуи и затрещины, страсть и ненависть, слёзы и песни, тьма кромешная и огненный свет. Былое явилось в неизменном репертуаре, спровоцировав, понимаете ли, думы. Лиса скорчила двусмысленную гримаску и нахально вставила в бокал воспоминаний комически огромный цветок мальвы цвета само. Бокал опрокинулся, что естественно, воспоминания растеклись по белой скатерти, что безобразно. «Вот свинота !», подумала хозяйка, подмигнув половому, мигом заспешившему переменить скатёрку. Будучи экзистенциалистом, он ненавидел любые экзистенциальные опыты, ведущие к нечистоплотности почти также сильно как и скороговорки. - Впрочем, хрена ли за скатерть переживать - взбодрилась Эдельвейсенгер, когда народ воспоминаниям предаётся. А Застебатский, отвлёкшийся, наконец, от лужи воспоминаний, был уже далёк от линейного восприятия окружающей действительности, и старался объективную-то реальность воспринимать "тщательней и ширше" и, любуясь, как девчонки бодро выкидывали в кан-кане стройные ножки, думал в том числе и о том, что обучить таких удару "мае-гери" совсем нетрудно. Лиса же была категорически против подобных княжеских фантазий, справедливо полагая, что всякие там «мае-гери» - не женское дело, а женщина каратистка ужасна и обезьяне подобна, но фантазировать никому запретить не могла, не хотела и только записывала в блокнотик, хихикая.
Вообще-то, будучи старым солдатом, не знавшим слов любви, князь часто прикидывал собеседника на предмет полезности в военном деле, в зависимости от его природных склонностей и способностей. Ведь даже в пушечным мясом не всякого сделаешь - там не нужны трусы и размышленцы. А нужны храбрые любители выпить, вроде Лохматого шнапс-капитана, предел мечтаний которых - улечься под фанерной звездой и надписью "Пал смертью храбрых" . А вот реакция мадам Эдельвесигер, например, выдаёт в ней потенциального, хотя и излишне азартного, но отличного стрелка. Такой женщине в руки пулемет - ни одна сволочь не приблизится! Словом, "даже в шёлке платья видел парашют".
Бесшумного Повивальщика неплохо бы в госпиталь сразу - чтоб в нейрохирургии свои речи психоделические вёл, - братва бы вникала и взбадривалась от того, что с мозгами может быть ещё и похуже, чем у них после контузий. Смерть - её подальше от окопов нужно, поближе к штабу. Уж она-то сумеет организовать генералов так, чтоб ей поменьше работы по профилю. И даже для Мракобесятской нашел место! По линии идеологии, конечно. Вот, если она начнёт вещать, как бы, от имени противника - в наших окопах всегда будет хохот. А во вражеских - заунывье от того, какой гнус в ихних тыловых головах! Главное, чтоб случись война - не перепутать кого куда. От гипотетической мысли что Мракобесятская может оказаться при штабе и гнать там про свою Низшу, старому солдату хотелось освятиться крестным знамением.
Лиса обожала этакую живую куртуазную манеру выражения мыслей, будучи уверенной в том, что правильно составленное предложение, явившееся в нужном месте в нужное время, может горами двигать и магомедов посылать. Как говорится, формулируй правильно, и тебя поймут. Или, в крайнем случае, сказанное заживёт собственной жизнью, провоцируя цепь занимательных событий, развивающих сюжет … Так и сейчас Лиса смотрела с благодарностью на нежного и ранимого Брусиловского Прорыва, отметив между дел, - до чего же громоздкий, - ведь не знаешь, как склонять. Прорыв перекусил где-то наспех и продолжил своё единственное занятие, пугая несведущих прохожих высказываниями собственного сочинения. Сейчас он сказанул примерно следующее, - «давно начавший, он то и говорит, а надо наверное полагать далеко зашёл ... и тут привычный свинцовый дирижаблик, разумеется никак не наша вина! Готовлю ковровые бомбардировки, смерть псевдоврагам !!»
- Иди поешь, - возразила Эдельвейсингер, - я тебе на заднем дворе оставила.
- Гавканье насекомых ! – парировал Брусиловский.
- В баню бы что ль сходил, пока насекомые не загрызли. Эх ты, Эйнштейн ты наш Иванович в миниатюре … Мадам хотела утереть ему горячечный лоб платочком, но Прорыв увернулся жуя.
- Я ужо тебе, - погрозила пальчиком мадам. Прорыв спрятался за кучей пакетов.
- Богиня поедания! - выкрикнул Брусиловский из-за кучи голосом почтаря Иллюзионского. Любил он являться на люди в разнообразных маскарадных костюмах.
- Ах, - вздохнула Эдельвейсенгер, прикладывая уксус к вискам, мигрень от тебя, чернявый блондин. Помянув всуе Наи Тангангау – невидимую сущность, пожирающую память, Прорыв затих, силясь вспомнить четверостишие о свинцовых дирижабликах, чтобы окончательно уже уесть хозяйку кафе, но памяти не было. А Коломввашрай Застебатский хотел было озвучить какую-то лисью мысль, вытащенную всё-таки им из лисьих экзерсисов и оставленную на сладкое, но понял вдруг, что забыл её.
- Чёрная роза – эмблема склероза, - хихикнула Лиса и выбросила очередной пухлый блокнотик с наблюдениями в пропасть. Бесшумный Повивальщик воздел руки к небу и произнёс значительно "Я - великий Повелевальщик! Вездесущ, Всеблаг, Всемудр, Всевелик! Я - Ничто и я - Всё! Салат Пентагона - тоже я! Черный Нерест - я же! Кстати, догадайтесь, - кто есть Медальон Коллизий?! - обвёл он толпу хитрюще-вопросительным взглядом. "Кто же этот озорник, умоляю, откройте!" - спросила весёлая плутовка Шануар, скрывая за веером озорной смешок. Повивальщик торжественно поведал откровение - "Я - это он и есть!" Ответом ему было хихиканье из-за вееров. Отнеся такую реакцию к восхищению его талантами, Повевальщик еще более напыжился важностью и продолжал - "Да я вообще здесь - куда ни пойду, кругом себя встречаю!"
"Ты кушай, кушай" - погладила ему плешь сердобольная Эдельвейсингер - "Кушай, не подавись", но он и с набитым ртом продолжал "В ве-ве-ве у еня сафсасмыи фабы!" и, проглотив, продублировал, торжествующе воздев палец ввысь - "В голове у меня - прекрасные сады!" "Сколькими же косточками тебе Мюнхаузен в лоб стрельнул?", спросил жестокий князь, во всём любивший точность.
Князь был жесток - тиранил жену, детей, тёщу - толстого тролля, задирал прохожих, убивал солдат, сидел в тюрьме, пил водку вместо молока матери и её же вместо крови христианских младенцев, служила в МВД с особым цинизмом надругался над какими - то мамками , чалился на Омской зоне… Короче, многие, как выяснилось, его плохо знали, а Лиса так зауважала с новой силой. Получалось, что по совокупности содеянного его надо было не просто расстрелять, а расстрелять, повесив в проруби. Совершенно загнавшись в тупик извращённым фантазированием на княжескую тему, Лиса сообразила всё же, что покарать эту вражину за несуществующие грехи возможно только несуществующими же силами. Вот к какой ереси может привести невоздержанность в желании поговорить, когда сказать-то совершенно нечего.
- Прелестная! Гаркнул князь, зарываясь между тем грызлом в меха Шанур. - Баргузинский соболь, - отметил он про себя, незаметно попробовав палантин на зуб.
– Раб дурных своих привычек!- каркнула Лиса.
– Ага! Взревел князь, ухватил Шануар покрепче за талию и забацал с ней отменную молдавскую польку, понтуясь своим неизнашивающимся под бременем лет, вестибулярным, понимаете ли, аппаратом.
- Резвятся чисто дети в песочнице - залюбовалась на пару Эдельвейсенгер, невольно притопывая ножкой в такт. Брусиловский робко выглядывал из под кульков, музыка завораживала, звала в круг, «но это же не серьёзно!» - возмущались его внутренние голоса, перебивая друг друга.
Скамейка мыло лопухи.
Повелевальщик из под пакетов вещал, что сады в башке - не следствие ранения, а результат природной гениальности и очень обидно, когда их «ростишь-ростишь, а приходят свиньи и вытаптывают насмешками да подковырками! А думать - это труд! Это труд - всколыхнуть толпу! Труд и подвиг. Требую уважения и памятника". Его слова добавляли дамам ещё большего веселья, - "Ах, какой бунтарь! Какой возмутитель спокойствия! Отчаянный... за ним, наверное, власти охотятся". На что Повелевальщик небрежно пояснил "Власти меня боятся!!+!! Я неуловимый" и, обойдя тот факт, что его и не ловит никто, продолжал "Сила мысли во мне! Такая прямо силища, что я сам, почитай, Власть!" "А во мне тоже - сила мысли" - заявила вдруг забытая всеми Мракобесятская. И, приобняв Повелевальщика, прошептала томно и доверительно "трудно нам, умным, вдвоём среди свиней. Я даже книгу про нас хочу написать - "УмнОй и ещё умнее", как тебе название?" "Вообще-то, не "умнОй, а умный - несмело возразил Повелевальщик. "А проверочное слово? КакОй? - УмнОй! А не КакЫй?-УмнЫй! Хи-хи...Впрочем, не станем о мелочах. Я ж тоже страсть как умна - знаю Срёйда, Ёплера, Бренда" "...и еще много разных фамилий" - закончил за неё князь. Мракобесятская, сверкнув недобрым взглядом, сказала "Между прочим, моё астральное имя – Чича, а такое кому попало не дадут. Впрочем, реакция на Ваши замечания совсем необязательна, Вы, Ничтожный Человек без Астрального Имени!"
"Я власть на днях хочу к рукам прибрать", - поделился ближайшими планами Повелевальщик. Мракобесятская, ревниво окинув взором весёлую танцующую ватагу и сказала, - "а я думаю для начала - прошение в мэрию писать, о выделении каждому из этих насмешливых скотов по песочнице. Вот там пусть сидят и там же насмехаются. Каждый в пределах своех. Это перво-наперво". Коса в руках у Дамы в Белом вмиг превратилась в Бритву Оккама и резанула, - "Чем песочницы для всех, лучше тебя в отдельную песочницу!" Но куда уж услышать резонные слова, когда взахлёб уж обсуждали - какое тонкое и умное послание отправят в мэрию, какими звучными именами подпишутся. И как им замечательно да прогрессивно возживется без этого тупого стада. Без этих тормозов познания, овец, насекомых, крыс и прочего зверинца.
- Санитары за ним охотятся, дети великовозрастные, - рявкнул Князь выписывая коленца полечки.
"Представь, как будет чудесно - мечтательно закатывала глаза Мракобесятская перед Повелевальщиком, - никаких оков, тормозящих познание!" Князь от этих слов аж коньяком подавился, "Ничего себе, деточка, ты сдурела. В атмосфере без всяких оков ты не только исследователем, но и исследуемой будешь. Например, исследуют твои реакции на насильственный сексуальный контакт с млекопитающим другого вида - тогда и ощутишь всю прелесть процесса познания, лишенного всяких оков". Но промолчал из мотивации "ничего, попадёт - натешится".
За мечтами о прекрасном будущем, Прорыв спросил - "А кто среди нас двоих будет УмнОй, а кто - ещё Умнее?" "Конечно ты – тот, кто ещё Умнее, хи-хи... Пиши о том, что там твои внутричерепные сады шумят, а я тебе ветры подпускать стану, чтоб листва шелестеть не переставала! Но, чур, не заговариваться. Я тебе привяжу волос к пальцу, и если со смыслом у твоего шелеста будут напряги - я дерну, дам знак, чтоб поостыл". Так и пошли они по тротуару - две глыбы научного мышления, одним волосом повязанные. "Брусиловский прорыв!" - завопит вдруг Повелевальщик, а праздные девки в сарафанах, подхватывают зычно "Ой, прорыв-прорыв, ты не рви меня, ты не рви меня, моего коня!". "Услышали!" - говорит на то Повелевальщик. "Но - не правильно поняли" - уточняет Мракобесятская - "что возьмёшь с дикарей, они только что и могут - цивилизацию ломать". Нацыкали на девок в два умных голоса, дальше идут. "Негативная преднамеренность!" - выдаёт Повелевальщик, а весёлые хлопцы с балалайками подхватывают -
"Преднамеренность свою
во все стороны сую,
толку нету ни хрена -
негативная она!
Ох ты, жизнь моя, неактивная,
преднамеренность моя негативная!"
Нацыкали дуэтом и на хлопцев, дальше идут. И тут вдруг Повелевальщик как заорёт "Скамейка, мыло, лопухи!" Все так и застыли в лёгком недоумении. Мракобесятская тут же Повелевальщика за волос - смык! И говорит "Я поняла Истину твоих слов, мой мудрый друг! Скамейка - по Срёйду - символ устойчивости и стабильности, мыло - это очищение, а лопухи - близость к природе. Велика истина твоих скудных слов! О том что спокойствие придёт к нам через очищение мысли и близость к природе. Только я бы сказала - лопухи, мыло, скамейка - так точнее". Все кругом даже онемели от такой дешифровки мастерской, и один только Повелевальщик в полной тишине спросил - "Если в моих словах так много смысла, зачем ты дёргала за волос?!"
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Шабаш с Салоне или Феминистки и трицепс.
Слова Повелевальщика потонули в смехе веселящегося народа. Мракобесятская, ни на миг не потерявшись, обратилась к небу, "Дикари! ни чего не понимают о том, какой же это тяжкий труд - расшевеливать толпу, ворочать эти каменные глыбы скотского Бессознательного, эпатируя его!" При этом князь справедливо заметил, что труд невелик, для эпатажа ради эпатажа не нужно много, - достаточно какой-нибудь громко звенящей глупости. Как говорится, эпатировать - не этапировать. На что Мадам, лукаво сверкнув начавшим дёргаться глазом, напомнила, "уж вы-тов этапировании понимаете». Князь даже пальцем у виска крутить не стал. Только столкнувшись с вопросительно-ехидным взглядом Лисицы, беспомощно развел руками. - Определённо, - вела свою речь далее Мракобесятская - толпу мало презирать. Её надо наказывать! От этой мысли на щеках у Мадам заиграл нездоровый румянец, а под ложечкой сладостно заныло.
Видение себя Великой Экзекуторшей было манящим до чрезвычайности. Великая, как московский памятник Петру и примерно столь же ужасная. Мадам прошлась взглядом по толпе - ей нужен был партнёр, ибо из возраста, в котором достигают экстаза от фантазий в одиночестве, она давно вышла. И, не долго думая, обратила своё внимание на баронессу фон Цыц, которая в Салон-то часто захаживала, не гляди что пейсательских птенцов просвещала самоотверженно, окормляя и воспитывая их тяжеловесным презрением своим. «Милости прошу на чаёк с особыми закусками нашими», - намекнула мадам. Фон Цыц, обожавшая тонкие намёки, согласилась. Дамы устроились в потайной комнатке за умело накрытым по такому особому случаю чайным столом, который был уставлен блюдами варёных и сырых яиц, тарелками с огурцами и помидорами, бананами, бутылками и прочими символическими штуковинами. Всё это баловство загодя покупалось дворовой девкой Машкой, которая смутно догадывалась о причинах этих сборищ в потайной комнатке Салона, но словами выразить не могла, будучи девушкой, взращённой в сахарной вате христианской морали и просто из брезгливости. Мракобесятская с фон Цыц замахнули по рюмашке наливочки из бутылки нездорового зелёного цвета и началось. «Понеслась она по кочкам», - проворчала Машка, удобно устроившись за дверью. А с другой стороны из тумана дамских фантазий возникла стройная фигура князя, предусмотрительно связанная несуществующими, но вполне сыромятными ремнями.
- Щипцами, щипцами его для угля! несмело начала Мракобесятская, стыдливо распарывая шёлк княжеской рубашки фруктовым ножичком золингеновской стали.
- Кипяточком облить, - набирала обороты фот Цыц, поглаживая носик чайника.
- Ножничками маникюрными ! Волновалась, фон Цыц, вспарывая кожицу упругой помидорке.
- Иголочек под ногти хорошо бы, - сублимировала Мракобесятская.
- Или щипчиками сахарными, - повизгивала фон Цыц.
- Щипчиками? – приятно удивилась Мракобесятская, усаживаясь поудобнее. – Скажи ещё раз! – простонала она, часто дыша.
- Щипчиками – щипчиками! Взвизгнула фон Цыц, ласково и нежно помогая подруге, ошкуривая банан - У меня вязальные спицы ещё есть! Язык проткнуть ехидный!
- Скалкой трахнуть, - облегчённо нашлась Мракобесятская.
- Ишь ты как, - затревожилась фон Циц мечтательно, заливаясь пятнистым румянцем, - а если раскалённой кочергой да по широкой волосатой груди?
- Спичек вставить в волосы и поджечь! - полыхала инженерными находками Мракобесятская.
- Машка, карвало-ло-ло-лу! Кочерёжкой раскалённой да у печки, - фон Цыц расширяла фантазийный ареал.
- К козлам привязать козла и свечкой! – Мракобесятская окончательно потеряла контроль над собой, опрокидывая канделябр и усаживаясь на подлокотник кресла.
- Свечкой?! Это ты здорово придумала, подруга. А только ты забыла разве, что то, что по размеру Юпитеру, не по размеру козлу?
- Ну хорошо, - согласилась Мракобесятская, недовольно зыркнув на подругу – вечно она с ритма сбивает - Свечку отложу до утра. Впереди ночь длинная. И продолжила, нарушая настроение повествования, - Укуси его за бицепс!
- Вырви трицепс! вторила фон Цыц.
- Ишь ты, как барыни ругаются, про себя отметила Машка с корвало-ло-лом, поднося к носу Мракобесятской флакончик с нюхательной солью в виде поникшего детородного органа какого-то мужика солдата, павшего в битве с извращённым феминизмом.
- Ногами его попираю лошадиными! - резвилась Мракобесятская, исполняя тардж шотландский на бронзовом княжеском теле, попирая волнующиеся мышцы.
- Лошадью ходи! Не в цвет экстатировала фон Цыц, - и в грязь его, в грязь, топчи его кованными копытами, подруга!
- Теннисной ракеткой по заднице! – аффектировала Мракобесятская, позабывшая уже всякий стыд, суетливо путаясь в княжеских портупеях.
- Силы нечистый, сгинте, - побормотала дворовая Машка, отчаянно плюя через левое плечо. Бедная девушка не видывала такого даже в заведении маркиза де Взада, в коем ей довелось служить не по склонности тёмной натуры, а исключительно ради пропитания. - Вышли бы взамуж, бессовестные уже и наконец, да и сублимировали бы там в своё удовольствие, - закончила Машуня в свою уже очередь, хлопнула дверью и побежала прямо под венец. А её уже давно брутальный квартальный надзиратель сватал – мужчина видный личности авторитарной, хотя и садомазохист отвязанный, прости Господи. В резком своём стремлении взамуж, Машка чуть было не сбила с лап Лису, ошивающуюся тут же с неизменным, но новым пухлым блокнотиком. Лиса вдохновенно подслушивала, подглядывая, одновременно нахально заигрывая с каким-то капитаном, гарцевавшем неподалёку.
«Шнифты протри, невеста!», ласково отчитала дворовую девку Лиса… «А в городе всё по - прежнему», - отметила она, материализуясь из какой-то там стены на площади, где Кликуша со Сложной Судьбой продолжала навязчиво выплескивать свою благодарность за канонизацию. Количество благодарности плавно переросло в качество и видоизменилось, обернувшись в желание перегрызть глотку за Мракобесятскую. Кликуша беспокойно заметалась в поисках - в кого бы вцепиться - за Истину и Веру... И накинулась на проходившую мимо Добрую Путницу, с кликушеским "Зло в тебе чую! А в себе - Добро чую! А в тебе - Зло!"
Путница, видимо, решив, что имеет дело с хворью, попробовала, было помочь - улыбнулась искренне и сказала, положив Кликуше руку на чело, "Умерь свой мятежный рассудок, сестрица, горячность ни в чем не помощник" В ответ, Кликуша, завращавши зрачками, сказала - "Это ты - Истине и Правде не помощник, зло вселенское!" Зависла озадаченная тишина, нарушенная тихой фразой Дамы эпичного образа в Белом - "Не знаю, как кому, но лично мне диагноз ясен".
Подогретая взаимопростимулированной сублимацией Мракобесятская, заслышав шум на площади, сказала баронессе фон Цыц, застёгиваясь, - пардоньте-с, метнусь тут, порядок наведу. Мадам прикинула, что вмешательством может за раз прикончить двух, а то и трёх зайцев. Во-первых, появлением своим намекнуть Кликуше, что та не лишилась сана, а напротив - возвысилась, во-вторых - она уже "смастрячила по-быренькому" беспроигрышный антураж для своего появления и спешила предстать в отработанном образе - олицетворением Бесспорной Истины. А в-третьих, последующее утверждение собственной Правоты и Превосходства обязательно будет елеем, которым, возвернувшись к взаимной сублимации, можно будет смазать сухие жернова фантазии и - сублимировать, сублимировать дальше! Но из-за торопливости споткнулась и вступила в лужу. Словом, появилась не так величественно, как задумывала и, сказать по правде, кабы не Добрая Путница, придержавшая её в падении, Мадам вообще могла бы начать выступление из лужи. Обретя равновесие и оттолкнув руку придержавшую, мадам разила правотой, согласно плану - "как смеете вы задирать бедную женщину? А я вот за неё - и в огонь, и в воду! А вы? Где ваша доброта? Одна лишь злоба и быдлячество. Да, я признаю - сама не так давно поливала эту ду...достойную женщину помоями, но я готова ответить и искупить!" Добрая Путница возразила - "но мы помоями тут, вроде, никого не поливаем, наоборот. А к своей греховности мою доброту не привязывай" "Конечно! Я и не пытаюсь! Разве можно привязать то, чего нет к тому, чего нет!"… Как круто замешано слово! - восхитился князь в ухо Лисе. Та отпрянула от такого наглого панибратства, а князь продолжил, - даже жаль, что правды в этой фразе чуть меньше, чем ничерта. И спросил Мракобесятскую, - А врать-то зачем? Ради красного словца или красивой позы?
Мадам стремглав неслась к чаепитию, чтоб глотком освежить пересохшее от ярости горло и поделиться новостями о столь удачном протекании экзекуции.
- Ты бы видела, как я их! - вещала она фон Цыц, закатывая глазки - так неожиданно, так стремительно. Бац! - булавкой правды этих насекомых и пришпилила! Сейчас еще хлебну и опять обратно - деревенщину одну защемить! Есть у меня приёмчик один верный против таких как раз - под ноги - прыг ему, а он такой, нос задравши, спотыкается, хренак! - и сам уж на четырех костях! А уж на четвереньках-то - задавлю опытом, как клопа! Жди с победой!
- Жду, – нетерпеливо ответствовала фон Цыц, художественно намазывая майонез на огурец. А Мракобесятская подкралась тем временем к князю и грохнулась у его ног, стремясь ударить этого лаптя под коленку, но что-то пошло не так - то ли упала она неудачно, то ли князь не знал, что ему, дураку, по Шопенгауэру ввысь глядеть полагается и, из дремучести своей, глядел под ноги. "Помилуйте, Мадам, - сказал князь - вставайте скорей, поговорим как люди!" Но мадам и не подумала встать, а азартно цапнула князя за хромовое голенище. Он в некотором страхе перед таким антре отстранился и сказал "всем нам будет проще, если Вы внятно озвучите - чего хотите".
"То, чего я хочу, я обсуждаю с подругами! А сейчас - подите прочь, мешаете мне ножками сучить!" С этими словами мадам извлекла откуда-то дудочку и сыграла незамысловатую мелодию.
- Встаньте, сей же час встаньте! - сказала Добрая Путница - иначе мне неловко находиться в вашем обществе !
- По-Вашему, я упала? Чем докажете?
- Простите, но Вы валяетесь, какие же Вам ещё доказательства надобны?
- Фотоснимок! Фотоснимок момента падения. А без доказательств извольте не мешать! Старая площадь видела многое, жители были взыскательны к зрелищам и потому как-то быстро утратили интерес к одинокой фигуре, молча сучащей ножками. Мадам живенько вскочила, отряхнулась, спрятала дудочку и помчалась к чайному столу в потайной комнате.
- ну как? - с предвкушающим придыханием спросила фон Цыц
- ох, ты бы видела, какая это была показательная экзекуция! Ты бы видела!...
- чья exеcution, mon ami? Спросила баронесса, оглядывая вымокшее пальтишко Мракобесятской.
- Ты ещё спрашиваешь?! - встрепенулась мадам. - Этих лаптей! Я их на лычки разметала!
И долго еще щебетали они об экзекуциях, их формах, способах, полезности и необходимости... И уснули, сморенные фантазиями. И снился им чудный сон, один на двоих - будто бы сам Государь Император прознал про их сублимирование, был поражен тонкой научностью суждений и невероятной глубиной, тронулся, то есть, растрогался до слезы, вручил им по скалке, паяльнику, утюгу и дудочке и пожаловал обеих генералами...
«Непотопляемость судна обеспечивается загрузкой этого самого судна и окружающих легковесными легендами о его непотопляемости», длинно тиснула в блокнотик Лиса. «Гуано не тонет», грубо поправил для краткости князь, осматривая покоцанное голенище. «Грубый ты сапог некуртуазный», одёрнула пелеринку Лиса. «Ссадюга нежная», молвил князь, потирая укушенное плечо и вознамерился было уже лисий хвост на пятерню намотать, но Лисы уже не было и князь взял то что было – простывший след.
Зачем ей понадобились фотоснимки, - недоуменно пожала плечиками Эдельвейсенгер, если этот неловкий момент падения в лужу лицезрела вся публика, некоторые испытывали даже неловкость. Впрочем, откушаю ка я лучше кофейку, пока в кофейне затишье...
- А не заказать ли нам рябчиков с ананасами? – очень вовремя осведомилась Шануар.
- Побаловать роскошную плутовку рябчиками - только в удовольствие - оживилась мадам, и бутылочку белого полу-сладкого откупорим!
- Белое, белое - пробубнила Шануар. Придётся опять воспользоваться платиновой фляжкой, инкрустированной сапфирами и алмазами, в которой находится коньяк, который ещё пивали за сто лет до нашей эры, самые господские госпожи из всех существующих ныне господ.
Хмм … , - это Лиса восхитилась изысканными литературными оборотонаворотами, - и откуда только ты такие девайсы берёшь, - почесала она за ухом паркером, уцепившись за фляжку. Но князь выхватил осапфиренную ёмкость из лисьих лап, с целью испробовать напиток на соответствие заявленному в презентации,
- Надо же, действительно, - буркнул он, опорожнив фляжку, - год розлива - сотый до рождества Христова.
– Специалист, да? фрякнула Лиса.
Сероводород и пидвипедверты
Далее внимательному читателю предлагается странный монолог Лисы, состоящий впрочем, из реплик диалога с каким-то комментатором – оригиналом, которого в Салон принесли бурные волны желания, названного впоследствии Лисой «желание написать хоть что - нибудь где попало». Впрочем, отдельные реплики были стёрты ввиду своей крайней шизофазичности:
Лиса ценила надписи на стенах и , вчитываясь, отвязано вскрывала в них целые абзацы скрытых смыслов. Вот и сейчас она с удовольствием читала начертанное кем-то на обоях заведения мадам Эдельвейсингер высказывание, не лишённое поэтики. Ишь, как страдает человек! - отметила Лиса и подписала, следуя дурной своей привычке, - тщетно твоё желание войти, путник, туда, где ты давно уже находишься. Не каждый осколок – осколок зеркала далёкого тролля из сказки, но и не каждый абзац – троллизма продукт.
Прикинь – чё у меня в голове, - ехидно подписала и сюда Лиса, ценившая витиеватость, но не в ущерб здравому смыслу. Любопытно, продолжила она , а можно ли утолить жажду, поцарапав стакан. Уж конечно, если даже многоугольная комната переполнена водой с какого-то перепуга, то алмазы там только с аквалангом искать. Лиса обратилась к жизненному опыту, порылась в нём и изрекла, - храните алмазы в непромокаемых швейцарских банках старой архитектуры, если конечно они есть и настоящие. Особенно в бурю.
Штемп … он такой зелёный, что и выкинуть не жалко, подумала Лиса, слабо отражаясь в старом зеркале. - Хоть и форма красивая, а выправки-то нету,- добавила она.
Бери ношу по себе, а чтоб не падать при ходьбе, отметила Лиса, умело разворачивая сюжет в намеченное русло. Многие из смешных подпевал уже превратились в несчастных салонных адептов, принимая за красоту замшелую косность. За некоторых и подумать не грех, - так размышляла Лиса, с удовольствием отрывая ногу индюку, мастерски приготовленному на кухнях славного кафе «у Виктора» (удар. на второй слог)
- Ходят тут пейсатели всякие, здоровый голод утолять мешают да обои пачкают, - с этими словами зверюга, жадная до хорошего хавчика, опрокинула бокальчик белого полусладкого. А Эдельвейсингер украшала длинные настенные надписи цветами – на память чисто.
- Лисицо, я смотрю, забавно вы тут время проводите, вскричал князь в кафе вбегая, - только непонятно - где сам пейсатель? Удалила что ли?!
- Сам удалил, ответствовала Лиса, жуя, - но уже из ЧС . Тут я за него подумала - кто ж ему даст роман портить? А у меня бы рука, то есть лапа не поднялась бы удалять такое. К тому же, я бы удалила вместе со своими ответами. Полустёртые надписи на обоях сообщали об авторе примерно следующее:
Скрон. Он такой мобильный, что и шагов не видно, - подумал путник. Озорничал на пути ведь зеркало и есть настоящее. Однако, ежели амальгаму всю соскрести, то опять получится...
Автор строк сих так вдохновился их смыслом сакральным, что перечитав их, даже почти стёр. Но история не знает сослагательного наклонения, посему эти перлы пейсательского труда всё-таки частично остались на обоях, поражая посетителей кафе глубиной и цветистостью вплоть до следующего ремонта, затеянного хозяйкой. Если коротенько, смысл написанного сводился к фантазиям о стакане, многоугольной комнате, буре, осколкам, потерянном алмазе, зеркалам и пр. Фокус покус этих автографов заключался в том, что читать их можно было как слеванаправо, так и справаналево – глубокий смысл написанного от этого не терялся. Короче говоря, господин Справаналева превзошёл сам себя, а Лиса ему даже похлопала, справедливо заметив, - вот как же всё-таки трудно формулировать мысли, когда их и вовсе нет.
- Лакомишься индюшатиной, Лисицо, а тут оголодавший Повивальщик всё долбится в дверь кофейни, - У вас стока добра, - орёт он за дверью - всё утробы набиваете!...Чего проще -зайди, и угостись, - недоумевала Эделвейсенгер, - странные гости-стены царапают, дверь пинают.
- Просто зайти может каждый, а с пидвипедвертами – только рыцари ордена тайной власти Лопухов, Мыла и Скамейки, - сообщила Лиса, - а нет ли у вас в меню десерта Сопапийяс с мокко-флиппом в золочёной чашечке из сервиза Stravaganza, изготовленного португальской компанией Siala, которая привлекла к этому художников из другой португальской компании, SPAL, специализирующейся на производстве фарфора, и компании Ouropa, инкрустировавшей сервизы бриллиантами из Мадрида… Мадам размахнулась было с целью запустить в Лису жестяной коробкой из-под бисквитов, но та быстренько превратилась в вазу династии цинь. Хозяйка передумала и велела подать оборотню инжира в шоколаде и пахлавы с карамельным каппучоко. После чего повесила на дверь табличку на верёвочке, которая гласила "с пидвипедвертами, скамейками, лопухами, мылом, рыцарями и оборотнями – вход строго воспрещён!"
Плотно закусив, Лиса решила соблазнить Князя, с которым они были женаты много лет, с благой целью – выйти за него снова взамуж, или женить его на себе – это уж как кому больше нравится. Для озадачившихся этой коллизией, как любил выражаться княжий знакомец уголовный авторитет Слон, поясню, что Лисе так нравилась свадьба с предшествующими ухаживаниями и прочими evenements romantiques, медовый месяц, радость всеобщих родственников, свадебный пир с подарками, что она не могла отказать себе в удовольствии выходить взамуж за князя снова и снова к его вящему удовольствию.
Признания в любви
По этому поводу у странной парочки даже родились следующие стишки:
Лиса:
Сердечно, откровенно и не вчуже,
Открыто, наяву ли, иль во сне
Завидую я собственному мужу:
Как счастлив он женатым быть на мне.
Князь:
Сердечно, откровенно и неловко
Любуюсь иногда своей женой
И думаю - как повезло чертовке! -
Так запросто быть замужем за мной!
Лиса:
Всего шесть литров свежей крови,
Четыре года ожидания, друг мой,
И вот - я замужем!
Под гром аплодисментов
И бывших полюбовниц вой.
Князь:
И я четыре года в муках бился!..
Но, всем влюбленным сусликам назло,
Я, наконец-то, на тебе женился!
Ну... скажем так... обоим повезло!
Лиса:
Люблю тебя, себя не помня,
Но и себя-любимую любя,
Я даже развестись с тобой готова,
Чтоб снова выйти замуж за тебя.
И не прими, друг мой, за оскорбленье –
От слов своих испытывая стресс,
Я нашу свадьбу вспоминаю с наслажденьем,
Ну просто очень мне понравился процесс!
Князь:
Люблю тебя, шо аж убиться!
И от любви не по себе
Готов с тобою разводиться,
Чтоб вновь жениться на тебе!
Вновь, развестись! жениться снова...
Жизнь весела и интересна!
Ведь ты, любимая, готова,
Быть вновь и вновь моей невестой?
Но я боюсь, что раз на пятый
В том ЗАГСе шутки не поймут -
Нет, развести-то разведут,
Но браком сочетают - вряд ли!
Paso doble
И только наивные лисята в розовых платьицах и бархатных костюмчиках каждый раз простодушно поражали любопытных наставников в разнообразных детских заведениях регулярными отлучками на очередную свадьбу родителей. Итак, дети и нервные женщины отвернулись, а Лиса подмигнула оркестрантам, гримасой заказывая сыграть какую-нибудь мелодию любви и смерти. Музыканты поняли намёк сразу, и в заведении мадам Эдельвейсингер грянул Двойной шаг или Paso doble по нашему. Откуда ни возьмись, прямо на танцпол обрушилось небо Испании, половые уже разносили орчату и «воду» Валенсии, после употребления которой даже последние зануды срывались с тормозов и становились первыми танцорами. Лиса щёлкнула пальцами, и сиреневое платье с турнюром и пелеринкой исчезло, и в кафешке сверкнула молния цвета слоновой кости. Оборотень повернулся под музыку, держа в лапе сиреневое платье и, размахнувшись, швырнул его на задний двор. Тряпка попала в Повелевальщика, сочинявшего очередные энциклики. Он схватил его и поволок в свою конуру в надежде обыскать карманы. Ему повезло - из складок выпала голубая записка такого содержания - «наше наступление, как теорема Пифагора – на него нет ответа. Шакил О.Нил». Повелевальщик заплакал. Лиса, шурша андалузской юбкой цвета «кардинал», медленными, растянутыми под музыку шагами, подходила к князю расправив плечи, опустив голову, словно атакующий бык. Застебатский в который раз приготовился к сражению. Лиса, со всей стремительностью и грацией наступала. Была в её движениях первородная целесообразность - она, как бы играла как кошка с мышью, обозначая то одно направление будущего решительного удара, то другое, с каждым движением приближаясь на все более опасное расстояние. Князь тоже не стоял на месте и двигался в целом грамотно, реагируя на каждое атакующее движение Лисы своим, предполагающим успешную контратаку.
- Мне импонирует Ваш индейский темперамент! - выдохнула Лиса, опасно сблизив дистанцию последним па. Говоря по чести, танец не был родной стихией князя и в то время, как Лиса играла, наслаждаясь сменой фигур, князь взаправду и настороженно следил за её стремительностью и в каждое свое движение вкладывал всю свойственную ему взвешенность и серьёзность. И, наверное, только поэтому сумел уклониться от атакующего выпада, правда не очень чисто - едва не наступив Лисе на лапку.
- Ишь какой ловкий, - рассмеялась Лиса - мне нравятся спортивные мужчины! Хотя и немного грубоват! - укорила слегка за огрех. "Я старый солдат, мэм! - пытался оправдать князь свою неотесанность - и не знаю слов любви!". Его слова вызвали у Лисы новый всплеск радостного веселья, - "обожаю военных! они такие все прямо!.." При этих словах стремительно ринулась в атаку, просто обреченную на успех - дистанция была слишком близкой. И только провидение помогло князю избежать рокового выпада.
Опустившись на колено, он заключил Лису в объятья и прошептал страстно прямо в лисье ушко, "Кстати, разрешите представиться, Мастер Спорта, Майор Чингачгук!"
Именины сердца.
Мракобесяцкая с фон Цыц, подглядывая в окно кофейни, наблюдая этот танец нервно хихикали: как можно отдаться в руки этому мужлану? Как можно восхищаться грубым солдафоном?! Какой моветон! Меж тем, их бессознательный Срёйд шептал в уши: эх, такого бы… , ах, такого бы союзника и партнёра. Нет, все эти танцы-шманцы - удел быдла и клеймо их! Человека, по-настоящему научного, ничто не должно отвлекать от Ёплеров, экзекуций и порядка в мистическом салоне! А порядком заняться следовало - после калейдоскопа последних событий адептов поумерилось, в толпе слушателей - разброд, а надпись над дверью "антинаучный салон" требовала очередной реставрации.
Вообще-то, вывеска "антинаучный салон" появилась в момент образования его самым мистическим образом. Мракобесятская не жалела времени, сил и побелки, чтоб затереть это самое "анти". Но удивительное дело - время от времени, эта мастерски затертая приставка вновь и вновь проступала на вывеске. А сейчас надпись на вывеске вообще до нехорошего дошла - то самое "анти" не только проступила ярче прежнего, но и малахитово мерцала...
- Поди затри! - велела привычно Мракобесятская волосатой сущности. И даже похлопала себя по икре стеком, пытаясь переключить внимание с боярышника на себя.
- Шты? - переспросила сущность - значит, вы тут мракобесите, а я за вами подтирай?! Не согласный я! Мадам закусила губу, знать дело совсем швах, если даже оно взбунтовалось - того и гляди, вцепится. - Ну тогда, - сменила она гнев на милость, - сходи хоть к салону Эдельвейсингер, да на газончике там душу облегчи!
- Ага, щаз - огрызнулась сущность в ответ - это раньше я облегчаться ходил в места тобой указанные, а теперь - всё, хватит! Желаю изливаться где хочу, по велению души! И, отхлебнув боярышника, вышел вон - поглядеть где бы отметиться. Увидав на одной усадебке плакат "День Рождения", икнул, проворчав "самое то!" и нетвердой походкой взял курс на надпись.
Навстречу ему по тротуару неспешно двигался основательный Морской Волк, и Лохматый обрадовался подвернувшейся оказии излить и выплеснуть. Его финты и ужимки поначалу озадачили Волка, и он уже, было, сжал руку в пудовый кулак, но после передумал и, хитро прищурившись, выписал Лохматой Сущности славного и звонкого фофана, от которой лохматый комочек покатился, страдая, прямо во двор той самой именинной усадебки и тут же излился всем тем, на что был столь богат его внутренний мир.
С крыльца за ним со смехом наблюдали фон Цыц с Мракобесятской. Потом фон Цыц сказала вдруг, - ушел... совсем ушел!
- Вернётся, куда денется - хихикнула в ответ мадам, - он щелчки любит. После чего донельзя деловым тоном сказала, - так, пора нам потихоньку начинать оправдывать научность! Что-то давно не читала я лекций про Ёплера.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
Хлам на Чердаке
или
Занимательный Срёйдизм.
Лисица же была занята приготовлениями к очередной свадьбе с князем, а ёплеризмом вообще никогда не страдала, так как считала его абсолютно бесполезным для человеческой жизни направлением в глубинной психологии; а уж для процветания мифологического существа – тем более. Срёйдизм, кстати, она тоже не жаловала. В некотором смысле, Лиса была проста, как два дублона Брашера с инициалами "EB" на крыле орла, отчеканенных в 1787 году.
- Если уж захламлять чердак знаниями, говаривала она, - то только для определённой намеченной цели, а ежели и цели нет, а на чердаке от макулатуры застой и пылища, то это просто неряшливость и силлогомания какая-то. Опять же, вдруг любовь случится с человеком, ведь и на старуху бывает проруха, размышляла Лиса на досуге, отпаривая княжеский фрак, - так ведь чердак захламлённый и выразить не позволит это светлое чувство.
Сделает владелец свалки в башке запрос насчёт слов нежных, а балаболка начнёт гнать про «путь, используемый для получения успокоения от тревожности». Это ж запара жестокая, а в петличку бутоньерку из порно орхидей надо, - хлопотала Лиса. - Дикая ты, орхидеи это пошло, - укорял её князь, играя густым пушистым мехом, - почитала бы о ёплеризме что-нибудь. Затянувшись сигариллой Henri Wintermans и, памятуя о том, что иногда сигара – всего лишь сигара, как милостиво заметил сам папаша Срёйд, князь с наслаждением продолжил компостировать мозги себе и окружающим.
О, Срёйд! Великого умища человек. Он жил в те времена, когда общество, окутанное ложной стыдливостью, прикрывало плащами греческие статуи и пользовалось раздельными пляжами для мужчин и женщин. Сам Срёйд, будучи охочим до секса, но не особо его получавшим, мог бы как большинство в его время тихонько сублимировать за плинтусом. Но не таков был Срёйд, не пошел по пути одиноко сублимирующего сверчка, а решил эпатировать!
Будучи озорным и волевым, он вот чего отколол: мотивация, грит, вещь сложная. Проистекает она, грит, из детской сексуальности. И для прояснения всякий поциэнт должен не таясь всякому психиатру поведать тайное. Часть общества сказала "Фи!" и была тут же объявлена вражьей силой на пути развития. Сублиматоры - напротив, довольно осклабившись, потирали руки. А от предвкушения совершенно легально задавать скользкие вопросы и слушать срамные ответы, прикрываясь научностью, сморчки исходили слюной. Да и изрядный процент молоденьких козочек, в коем бурлил молодой темперамент, был совершенно не против подобной "научности". Теперь, рассказать о тайном из своего детства - это не испорченность, а научно обоснованный этап лечения! Это же так по-научному, так просветительно и смело - рассказывать о чем-нибудь эдаком!.. И то, что есть некая часть населения, которая недобро косится на бесстыдство, - так это быдло, скованное рамками морали.
А как уж рады были такому повороту некоторые господа - и не передать! Ведь теперь совершенно легально в салонах, на раутах и в клубах можно не "впадать в пошлость", а "научно обсуждать" всяческие анальные подробности и загогулины инцеста, смакуя детали и необыкновенно воодушевляясь для будущих сублимаций. Были, конечно, и те, кто, послушав Срёйда крутили пальцем у виска и справедливо замечали, что тезис "все проблемы родом из детской сексуальности" нуждается в доказательстве более обоснованном, чем отчаянный вопль "внатуре, бля буду!". На что Срёйд с достоинством отвечал "Мое учение видит в вас педерастию неуёмную! Сами бездари и завистники и меня хотите в посредственность втоптать!" Были, конечно, у него и ученики, и последователи... Бывало, спросят его о сигарах, к которым Срёйд охоч был, кагбэ намекая на подозрительную его склонность к фаллическому символу, а он и отвечает озорно - "Иногда сигара - это просто сигара". А ежели кто интересовался конкретным правилом - как выявить, когда сигара - просто сигара, а когда - символ, то такому Срёйд отвечал - "Да Вы же педераст, голубчик, если этим так настойчиво интересуетесь!" "И какие перспективы, - спрашивали ученики - у Вашего учения?" "Пока - никаких - грустно и честно отвечал гуру - копаясь в грязном бельишке поциэнтов, помочь мы им не можем. Но можем словить кайф от полного погружения в их откровенность". "И всё? И больше никакого практического смысла?"
На что Срёйд возмущенно отвечал вопросом на вопрос - "Как это - "и всё"? Вы что - педерасты? Ишь ты, "и всё"... А деньги? Деньги с поциэнтов вам что не смысл, мать вашу?!"
- Что ты всё о ерунде тараторишь? - осведомилась Лисица. – Ты лучше скажи, к чему мне сегодня Лисья нора в Икше снилась, ась? Князь похолодел, ощупывая бумажник, – - А это к тому, что некоторым пирамиду потребностей взорвать пора, - буркнул Застебатский, потянувшись за томиком Маслоу.
Лисы, лисенята и соломоновы мудрости.
Лиса принципиально желала знать не всё, а только то что нужно на каждый конкретный момент, правда, не всегда у неё это получалось, и, иногда, Лисица просто озадачивала Князя своей осведомлённостью. Во всём, но особенно во всякой чертовщине. Так, продираясь через какой-нибудь дремучий лес, Князь неоднократно был предупреждён ею о поставленных на прохожих путников заманчивых капканах, «волчьих» ямах, маскирующихся изумрудными свежими полянками и прочих ароматных «кучках» - продуктах людоедского интеллекта. Будучи оборотнем по рождению и влюблённой женщиной по призванию, Лиса обладала способностью находиться в нескольких местах сразу, моментально усваивая нюансы информаций, и ненавязчиво предлагала Князю лисьи выводы, на авторство, впрочем, не претендующие. Короче говоря, князенька давно уже понял, что на каждую «волчью» яму найдётся изящный лисий «финт».
Можно, конечно, прикинуться разудалым разгульным ротмистром, - вещала Лиса, - устроить попойку в какой-нибудь бане с сотоварищами и дебелыми девками, можно потом танцевать в простыне и в венике с цыганами на улице, но вот распевать ритмичные частушки про государя императора, награждая его при этом некуртуазными идиоматическими прозвищами - это в нашей жизни лишнее, - анализировала Лиса, умасливая городового старой сторублёвкой.
Дело в том, что оборотень уважал каждую существующую власть в каждой стране пребывания, что и обеспечивало ему максимальную свободу действий. Так же, каждый раз перемещаясь в другую страну, Лиса меняла национальность и вероисповедание, исключительно с целью не раздражать народные массы, предающие этим двум пунктикам в анкетках какой-то там смысл сакральный, что и было отражено в выправленных лисьих документиках со всей искренностью. Ибо нет в подлунном мире искренности более убийственной, чем искренность подложного паспорта. В целом, переразвитым умом можно подметить некоторую лисью любовь к спецэффектам, но в частности и справедливости ради, гипертрофированный умище отмечал так же то, что штамп о семейном положении благополучно перемещался из одной ксивы в другую без изменений. В каждой стране при любом режиме Лиса была замужем за Князем. Как прокомментировал один вождь доисторического племени оплеуху своему сородичу за то, что тот субординацию нарушил - "Положение обязывает". Так и князя - положение обязывало кое к чему. К каким-нибудь конкретным действиям, чтоб усугубить в лисьей душе чувство праздника.
Вообще, Князь, будучи плутоватым по натуре своей, тяготел к тому, чтоб каждый день был праздником. О, сколько их!.. "Праздник разбитой тарелки", "Праздник Дождя", "Праздник сырного супа", «Праздник звонкого леща»… Словом, даже если Лиса затруднялась, какой именно праздник будет нынче и просто радостно кричала, проснувшись, Князь легко объявлял этот день "Праздником лисьего крика" и они приступали к празднованию. Но сегодня праздник не рядовой, а торжественный. Надо бы одарить Лисицу в честь очередного бракосочетания. И потому, полуобняв её, он скомандовал - "готовность к выходу - 10 минут!" Но скомандовал как-то нежно и по-праздничному. "И чтоб живо мне!" - добавил вовсе уж ласково. Лиса, осознавая причину выхода в свет, весело зашуршала костюмами, даже не особо коря князя «солдафоном» и «армейским сапогом». Они вышли из номера доходного дома, в котором князь снял этаж для себя, Лисы и выводка лисят – шалунов, которые, периодически вырывались на свободу и с удовольствием осваивали новый для себя город, удивляя его проказами и мелкими кражами слов и выражений у городских обитателей. Лисята по малолетству запирались родителями в дальней потаённой комнате с книжками и игрушками.
Впрочем, сорванцы отлично знали, что иногда Лиса намеренно «забывала» повернуть ключ в замке, и самозабвенно предавались самовоспитанию на городских улицах и площадях. Надо признаться, что Лисица в части воспитания наследников озаботилась только одним, но по её мнению вполне достаточным – она объяснила рыжим бестиям, что никогда не стоит путать чёрное с белым.
Прогулка по городу.
Всеми остальными нюансами цветовой градации она озаботиться не соизволила, доверяя продолжателям дел своих и уважая их собственные начинания. Вот и сейчас Лиса вставила ключик в замок лисьей свободы, пощёлкала им, не поворачивая, и выкатилась на улицу под руку с Князем, который сделал вид, что сделал вид. Все эти витиеватые действия очень нравились всему выводку, уже научившемуся ценить свободу больше собственных хвостов. Шагнув на тротуар, Князь и Лиса одновременно прищурились от яркого солнца и, синхронно повернув направо, двинули куда глаза глядят в уверенности, что не сворачивающей со своего пути всегда дойдёт до своей же цели. В кафе у мадам Эдельвейсингер с удовольствием потрындели с Хозяйкой и Шануар. Дамы весело щебетали о том и сём, а когда пришел черед обмениваться новостями, Лиса хихикнула, - ой, девчонки! Узнала нынче от Князя такое... Оказывается, учение "великого Срёйда" несколько гм... ненаучно. Шануар, достаточно умная для того, чтоб не питаться слухами и пересказами, спросила непосредственно у князя - "Неужели правда?" Любитель дешевых понтов неспешно раскурил трубку и, выдохнув облако дыма, сказал бархатным баритоном, извлечённым из потайного хранилища обворожительно тревожных голосов - Правда! Но это - не мои слова, Об этом Пеппер говорил. И возразить ему, насколько мне известно, не сумел никто, - плотоядно заметил Князь басом-профундо, наполняя его дыханием. Да возможно ли такое, - спрашивала последовательная Шануар, поправляя искрившиеся меха, - чтоб в наш просвещенный век на туфту повелось такое множество людей? У Князя её слова вызвали раскатистый смех, и он напомнил ампирной красавице про туфту известного пирата и авантюриста Карло Маракасса, которой увлеклись посамозабвеннее, чем идеями Срёйда. А практичный ум Эдельвейсингер отметил в ситуации иную сторону - "Теперь понятна природа проступающей надписи "анти" в салоне, что напротив и, поглядев в ту сторону задумчиво проронила, - не начать ли мне продавать Мракобесятской штукатурку Good mine? По ходу ведь перспективный бизнес - вечный. Но, припомнив патологическую тягу Мракобесятской к ночным горшкам, брезгливо передёрнулась и навсегда исключила её из списка возможных клиентов, - При такой bad game ни одна Good mine не поможет… "Дай бог, дурные вопли с той стороны станут потише", - с надеждой заключила Хозяйка. "Ага, как же, жди - возразила Шануар, поражая Князя молниеносным туше, - горбоносцы через самоосознание не исправляются, об их исправлении провидение просить нужно", и воздела к небу зелёные глаза. Туда, где вольно парила дама с Косой. Смерть, перехватила зелёное мистическое во взгляде, расхохоталась и сказала, - что за суеверие! Никого я не хочу исправлять, а уж тем более - браться за такие клинические случаи, которые без спец нагана непоправимы! Ну или, по крайней мере, без хорошего заряда дроби из Жизненного Опыта в седалище. - Я жить хочу! - опять засмеялась и, осыпав выходящих из кафе Князя с Лисой лепестками роз, вознеслась ввысь по жизни, прекрасной ровно настолько, насколько мы сами её делаем. Лиса благодарно посмотрела ей вслед прямо в весеннее небо и начертала в пухлом блокнотике - «Смерть говорит словами самой Жизни и никогда не ошибается». Пересекая площадь, парочка вежливо раскланялись с Сократом, с которым цепкий Князь завел было увлеченный разговор о картах, шахматах, костях и прочих игровых атрибутах, но Лиса больно ущипнула Князя за бумажник, напомнив о цели выхода в свет. Следуя дальше, они поздоровались с Доброй Путницей, и Князь стартанул порассуждать насчет оправданности доброты и мягкости в некоторых случаях. Лисица слушала, благопристойно кивая, ругаясь про себя, как пьяный шкипер в притоне лондонского Ист-Энда.
Микс благопристойности с ругательствами внезапно переродился в гнев праведный – Лиса заметила Лисёнка, в наглую тырившего добродетель прямо из кармана Доброй Путницы. Лиса выцепила мелкого лисьего продолжателя пламенным взором, пригвоздила его к воображаемому позорному столбу и больно истыкала стрелами взгляда. Бедное дитя поспешило исчезнуть, сверкнув пушистым хвостиком, но изрядный кусок добродетели прихватить успело. Стервец, - с удовольствием подумала Лиса, незаметно улыбаясь лисьим мыслям и швырнула в убегающего хитреца томик Лао-цзы в мягком переплёте. Тот поймал его, показал Лисе розовый язычок сквозь маленькие, но острые клычки и был таков. - Скурит! подумал Князь. - Весь в отца, биндюжник, отметила Лиса. А Путница, понимая значимость момента, не многословила из чувства самосохранения и благоразумно порекомендовала Князю отвлечься от барочных фонтанов витийствований и посетить, например, синематограф, где всякие хитрецы демонстрировали публике свои полёты по вихрям свободных ассоциаций, предусмотрительно увековечив их на светочувствительных материалах, к вожделенному удовольствию всяческих срёйдистов. К удовольствию переросшему в зависимость. Лиса, понимая всю ту же значимость момента, готова была придушить болтуна его же собственным галстуком и, чтоб как-то отвлечь Князя от его душеспасительных проповедей, греющих душу своей хищной жестокостью, кивнула на красочную афишную тумбу, ткнула князя кулаком в бок и прорычала – гляди, светлейший, хук тебе в бок. С жадностью ухватив полезные для здоровья добрые пожелания, Лиса, возвернувшаяся из мест отдыха не столь отдалённых, как некоторым хотелось бы, с аппетитом их скушала, переполненная благодарностями и начертала в пухлом блокнотике вальяжным от сытости почерком:
ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
МУЖСКОЙ вариант происшествий в ЦИРКЕ
или
Князь солирует и побеждает.
Дело в том, что пятая часть родилась два раза и почти одновременно у Лисы и у Князя. И Лисице показалось, что объединять их в одну – только портить. Что не говори, а она умела замаскировать свою лень всякими рассуждениями о ценности разных подходов и сверх ценности видения с различных точек зрения. Так или иначе, а по проторенной дороге идти куда приятней, решила она и пропустила Князя вперёд. Князь сказал, что нужно сказать …
Нужно сказать, что здешний цирк имеет такое же отношение к цирку реальному как простая земная любовь к виртуальным симпатиям. То есть, нечто общее всё же было - клоуны, зверушки-дрессированные и не очень, зрители, акробаты, мастера скетчей и пародий. И весь этот кагал одновременно являлся и зрителями. Всякий мог, в ходе своего собственного выступления, быть зрителем или даже участником выступлений других артистов - эдакая Бутылка Клейна, которая только на поверхностный первый взгляд трехмерна. Привычно вручив швейцару в качестве права на вход логин и пароль, Лиса с князем шагнули вовнутрь. И на мгновение потерялись в пёстром мелькании всего - песен, танцев, картин, разговоров - обычное дело. Всякому вновь вошедшему требовалось время чтоб пообвыкнуться, сориентироваться и мысленно упорядочить творящееся вокруг. В этот момент князю привиделся чернобурый загривок лисёнка Себастьяна, мелькнувший в толпе у входа. Но через миг загривок затерялся, растворился, исчез. Публика запаслась поп-корном и притихла в ожидании изложения версий циркового представления... Князь самодовольно улыбнулся. Значит, недавно прочитанная Лисенку лекция о приёмах и правилах наружного наблюдения была не напрасной - Себастьян значительно лучше упреждал попытки контрнаблюдения, хотя и не идеально. Ну, дай бог, Лиса не заприметит, а то достанется обоим - и "шпиону" и "тренеру". Как досталось когда-то за пироманские выходки. Хотя, князь был убежден, что не сделал ничего дурного - разве плохо ребёнку, любящему вспышки, взрывы и всё такое, рассказать о том, что именно следует покупать в хозтоварах и аптеках и в каких пропорциях смешивать. Может оно и обошлось бы без скандала, не сделай Себастьян тогда "коктейль Молотова" настолько забористым, что тот успел прожечь ванну прежде чем потушили. Лиса вдруг чутко запрядала ушами и вдумчиво втянула воздух чутким носом - знаешь, дорогой, мне показалось... Всё, учуяло лисье сердце Лисенка - подумал князь и тут же поспешно добавил - Тут очень многое кажется почти всем. - и, как можно более научно вздев ввысь указательный перст, веско завершил - Иллюзии!
- Пойдем к пугАлам? - предложил князь. ПугАлы - самое то развлечение, лёгкое и безобидное - вон они, стоят в рядок, нацепив страшенные маски. - Э-ге-гей, - крикнул князь им и рассмеялся. ПугАлы оживились и пришли в движение - "По Ай-пи вычислю!! Твоя почта уже взломана, меняй пароль! Симку сменил? Братва уже к тебе едет!" - Боишься? - спросил князь у Лисы. А затем приподнял зловещую ауру одного из пугАл - под нею оказались рахитичные тонкие ножки, объяснявшие мистичность их походки.
Лиса захохотала, - Неужели под масками всё остальное столь же убого, как и ножки эти, худенькие, бледненькие и кривенькие? - Нет, - рассмеялся князь, - ноги и то, откуда они растут у пугАл - самое развитое. Но пугал это не смущало ничуть, ибо, номер, собственно говоря, этим и исчерпывался. Иногда, правда, кто-нибудь из них отжигал страшное - "я из прокурорских буду, - посажу!" или "да я по жизни - мент взаправдашний - арестую!" И люди ходили на представления пугАл, как ходят на фильмы ужасов - чтоб понарошку испытать не то чтоб страх - нечто похожее. Далее на их пути высился небольшой шатер, на котором сверху орлом восседал Разнуздейский Ржец и зазывал - Граждане, не проходите мимо! Заходите в шатер! Небывалый аттракцион! Только у нас - таинственная мистическая игра "угадай что?" Вершина интеллекта! Кто желает, проходи, проверь себя!.. Князь с Лисой остановились у шатра. Зашел туда гражданин приличного вида, Разнуздейский Ржец завопил - "Играем!", поднатужился, из шатра послышалось-"ляп!" и Ржец тут же спросил - что упало тебе на голову? Из шатра раздалось несколько растерянное - "дык это ж дерьмо!" "Правильно!" - заверещал от восторга Ржец, торжественно объявил - "Призовая Игра!" и, поднатужился на этот раз от души, из шатра послышалось "ляп-ляп-ляп... ляп-ляп!" Впереди по курсу показалась фигура с ведром и шваброй. Тётка Макнамара любила чистоту, но добивалась чистоты не приданием блеска поверхностям, а тем, что беспонтово от души хлестала тряпкой по лицам тех, кто по её мнению тут разводил грязь, не взирая на ранги и приличия. Забегая наперед, следует сказать, что многие тут знакомы с тряпкой Тётки Макнамары и именно поэтому спешат откалывать свои номера подальше от тех мест, где она озабочена чистотой. Постояли у молодецкой игры "сам дурак" - в неё играли один на один, каждый располагал тремя клавишами - "Насекомое", "Защелкни Жвалы" и "Беспонт Корявый". Игра состояла в поочередном нажатии на клавиши каждым из игроков. И смысл тут был не столько в ловкости, скорости и уме, сколько в наличии свободного времени. Лидировал тут, конечно, лохматый и время, сэкономленное им на бритье и стрижке давало немалую фору. А если учитывать отсутствие у него жены и работы, то это обстоятельство делало его непревзойденным игроком. Пользуясь интересом Лисы к этой замысловатой игре, князь на миг отлучился. Затем, чтоб появиться за спиной у Лисёнка Себастьяна, подходящего к шатру с Ржецом и насмешливо спросить "Панове тут шось загубылы?". И это случилось так неожиданно, что у Лисёнка из лапок выпал томик Лао Цзы. "Подними, - улыбнулся князь, - так что ты забыл на этом трижды кладбище?" Вообще-то, князь и вправду был категоричен в своих сомнениях относительно пребывания молодежи на подобных мероприятиях - что им здесь? Все сражения с Жизнью у молодых впереди и крайне важно для них черпать нужное, а не шляться здесь, лоботрясничая, среди Ржецов и Макнамар. Нет, в конечном итоге, научиться хорошему можно везде. И тут - в том числе. Особенно, если столкнуться со Смертью, например или Сократом. Да и то не вариант, ибо даже самые острые здешние умы не заходят сюда для поучительства. А тех, кто поучает, увы - к самым острым умам не отнесешь. Их и к умам-то отнести трудно. Князь внезапно похолодел от мысли, что обучением занимается кто-то вроде Мракобесятской... Или Повелевальщика. Определенно, молодежи тут не место. Но не гнать же человека, коли пришел! "Ладно, пошли, - буркнул князь, - но вечером логин с паролем мне отдашь!" "Ну уж нет! Я не позволю ограничивать свою свободу и право самому выбирать пути развития собственной личности!" Конечно, князь мог бы ему долго рассказывать о том, что тут пространство обладает определенным парадоксальным свойством - те кто способны научить хорошему - в учителя не рвутся, а те кто рвется - учат дурному. Что здесь, чтоб надыбать зерно мудрости иной раз перелопатишь горы сырой руды. Но вместо этого устало вздохнул "Стар я, сынок, полемику вести с тобой, столь многоумным. У меня на этот случай верный союзник есть - Идеальный Воспитатель Всех Времен и Народов - добрый, кожаный офицерский ремень. Лисёнок капризно фыркнул и насупился, вызвав тем самым улыбку князя - "ишь ты, паныч надуться изволили! Голубая мамкина кровь, замешавшись с цыганской папкиной, так в нем и плещется! "Кэбы нэ маем, затэ гонор маем!" И примирительно сказал - что же ты, думаешь, тут кругом мёды? - Но вы же здесь что-то делаете, - не без логики рассудил Себастьян. Возражать было глупо, и князь поступил так, как поступал всегда в затруднительных ситуациях - сказал чистую правду,- Мы здесь время проводим. Знаешь ли, интересно и людей посмотреть, и себя показать. Но нам можно, мы уже во всех своих житейских битвах победили и заслужили нечто подобное. А у тебя всё впереди ещё. Вот так увязнешь тут, затеряешься. Вообразишь себе, что виртуальный опыт и авторитет должен равняться реальному и в реале станешь искрить амбициями. Тебя, конечно, быстро и качественно за это побьют, убежишь от реала сюда, где пустозвонство ненаказуемо и станешь тут звездить, вроде Мракобесятской.
- Неужели всё тут настолько бесцельно? - захлопал ресницами Себастьян
- Относительно, - сказал князь, для меня - нет, для тебя - да. Хочешь в этом убедиться? В этот момент мимо них вихрем пронёсся Джим Щегол, от торопливости вразнобой махая крыльями и вопя "Однако, поосторожней, однако!" За ним неслась Макнамара с тряпкой на изготовку.
- Ладно, подвел итог князь, я вперёд, ты - за мной чуть погодя, типа, случайно тут. Но, заметив, что Лисёнок всё смотрит во след Щеглу и Макнамаре, по-военному рявкнул в самое ухо - Вник?!
Себастьян дёрнулся и кивнул, князь продолжал, - пугАл не ссы, если наседать станут - скажи, что вертел их всех на носу, я разрешаю. В шатер Разнуздейского Ржеца не ходи, там дурное, к Макнамаре - с почтением - уважайте труд уборщиц, у стола "сам дурак" не зависай, не трать времени. До скорого, - сказал князь и исчез.
Лису князь нагнал у балаганчика "Русское народное блатное хороводное". Лиса задумчиво смотрела, как Кликуша песенница в кокошнике и сарафане исполняла под гуслярный перебор исполняла "Во кузнице" в неведомой доселе редакции:
На о, на острове,
На о, на острове,
Стоит дерево стоит, да стоит,
Стоит дерево стоит, да стоит!
У де, у дерева
У де, у дерева
Кот ученый там ходИт, да ходИт!
Кот ученый там ходИт, да ходИт!
От песни веяло откровенным заунывьем, однако Мракобесятская, стоявшая поодаль, натужно хохотала. Бедолага, подумал князь, если её веселит это, то страшно представить, в каких корчах смеха она "аншлаг" смотрит. "Браво! какой слог! Какая постановка! - изливала восторги Мадам - а как остро тут высмеяны бестолковые сказочники и их безделье! Ой, сестрица, спасибо, вот уморила! Прямо не в бровь а в глаз!".
Тут как раз они и увидали Себастьяна среди зрителей - шельмоватый маленький весельчак, попав на древнерусскую волну, распевал "Ой, топчуть нежити, да наши пажити!..."
- Ох те! - князь крайне умело разыграл изумление и спеша всё свалить с больной головы на здоровую, добавил, обращаясь к Лисе - лови свово вундеркинда!
Сколь же плох тот, кто думает, что провести Лису - пару пустяков! Пара дуплетных выстрелов из зелёных глаз живенько отрезвили обоих мошенников, и Лиса с восточной покорностью в голосе спросила у мужа "Князь считает себя хитрее одесского раввина?"
Лисица, отвлекаясь от написания вполне ехидной статьи о соавторстве и его подводных камнях, полную маринистических символов и пиратского сленга, почесала нос пером, чихнула и вывела в пухлом блокнотике:
Часть ОПЯТЬ пятая.
Ароматы для Публики
или
КУЛЬМИНАЦИЯ, но не Она.
Исполняется Лисой соло.
Князь взглянул на колонну Литфаса или на колонну Мориса, а проще говоря, посмотрел на афишную тумбу и прочитал вслух, «Старые сучки развлекаются с красивыми трансами». Это интересно!
– Какие ещё сучки?! Спросила Лиса. Цирк в городе! А мы не видели. Надо посетить. Выше читай, дурак тебе во фрак!
Князь облапал взглядом всю колонну и алчно выцепил вожделенное искомое – цирковую афишу которая гласила: «УВАЖАЕМАЯ ПУБЛИКА, СЕГОДНЯ И ЕЖЕДНЕВНО НА АРЕНЕ ЦИРКА РЫБА ЛОХМАТАЯ, ЗАЩЁЛКНУТЫЕ ЖВАЛЫ, БЕСПОНТ КОРЯВЫЙ, а также ПОЗОРНАЯ СУКА и многое другое! Спешите видеть! Занимайте места согласно купленным билетам».
– Сходим, о язва всей моей красивой жизни? - просил князь Лису и добавил, - тренд тебе в бренд! - Пошли, арбузо тебе в пузо, согласилась Лиса на чистейшем итальянском языке. Она обожала цирк, как хищный антрепренер смысл сверхзадачи. Парочка двинулась по направлению Цирка на Речке, а Лисёнок Себастьян, почти невидимый, - за ними. «Посмотрим, как черепа развлекаются», - ворчал он, вытаскивая из шкурки последние обломки лисьих стрел и делая из них закладки в томике Лао Цзы. Князь и Лиса вошли в шатёр, пахнущий опилками, конским потом и навозом. Лиса учуяла запах амбиций, - нишевый аромат, - отметила она. Публика рассаживалась, запасаясь чипсами и попкорном. На арену вышел какой-то мрачный тип в лакейской униформе и толкнул такую вступительную речь, - Цирк на Речке рад приветствовать досточтимую публику. Только у нас, только лишь один сезон, люди, - львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, словом, предсказатели и эквилибристы, дрессировщики и манипуляторы... – Жвалы защёлкни - раздалось из второго ряда. «Жвалы давай!» - подхватила публика, аплодируя. «Жвалы!» - заверещал Лисёнок Себастьян с галёрки и спалился, – его выкупила Лиса. Шпрехшталмейстер попытался продолжить, - гоблины и гномы, хилеры и укротители чужой плоти!.. Внезапно на арену вылез человек во франтоватом костюме а ля Джон Сильвер. Проблемы?! – озадачил он смутившегося шпреха, - Однако! Очень интересно. Однако! Но у нас тута свои проблемы. Однако! И к народу ближе в первую очередь потребно! ... Для всеобщей полезности … ОДНАКО !! Это был Джим подсадной Щегол – народный артист со стажем, мастер разговорного жанра. Публика одобрительно захихикала. Вдруг на арену, жужжа и стреляя, выехала маленькая детская машинка под управлением белого клоуна мрачного вида. Лицо мрачнобелого было навсегда изувечено мировой скорбью, детский ротик изрыгал ненормативные сарказмы. Одновременно с машинкой на манеж протиснулся и Повелевальщик, который, как оказалось, и здесь подрабатывал. Брусиловский тоже тащил с собою механическое средство передвижения – тележку для инвалидов - героев 1812 года на которую уселся и, подъехав к Джиму Щеглу, сообщил назидательно, но вдохновенно, - неопытный ты, не в том сила, сэр… Я вот сегодня отъебукал одного офицера за то что он бил солдат, алкоголик.
– Однако! Очень интересно… Однако! Очень, - затянул было Джим, но тележка для инвалидов 1812 года с опытным Повелевальщиком наехала ему на ногу и он заорал Прорыву, - тебя заклинило что ли?! У тебя там на заднем дворе вообще что ль медицины нет?! Повелевальщик ретировался скоренько прямо под колёса детской машинки мрачнобелого изрыгателя сентенций. Взвизгнули тормоза, Повелевальщика снесло в опилки, накрыв тележкой для инвалидов - героев 1812 года, а мрачнобелый изрёк трагически, - такие динозавры как ты и по мезозою не бродили, говноед, - и ударил Брусиловского библией по голове. Прорыв воцерковился мгновенно и сказал, - Услышал… ОН! Ничего не говорит дедушка, да и бабушка. Какое тут вести дневники и записывать действительность?.. Грянули бурные аплодисменты, а на арену выползла долгожданная Рыба Лохматая вместе с Позорной Сукой. У Рыбы не было ног, что естественно, и она передвигалась как могла – на пузе, помогая себе обросшими плавниками, выбулькивая какие-то там рыбьи реплики по поводу каких-то там рыбьих мыслей в рыбный день. В то время как Сука Позорная скоро забегала по арене, виляя хвостом и покусывая всё что движется... и даже затихшего в просветлении Повелевальщика кусанула бешено. Тот взвизгнул и вопросил сакраментальное выстраданным, - Какая может быть история, если вокруг элементарные звери?!... Публика ревела от восторга. - Впечатление такое, что здесь одни подонки гордятся перед другими, - выдал фразон мрачнобелый с водительского места. – Ой, что деется, - только и сказал восхищённый представлением князь. Лиса ничего не ответила – она корчилась в припадке гомерического хохота, обливаясь слезами. Внезапно из зрительских рядов случилось ещё одно пополнение деятелям увеселительного труда – по арене строевым шагов замаршировал человек с глазами лунатика в шляпе а ля Аль Капоне. Дойдя до борта арены он командовал себе, – Кру – гом! Разворачивался и двигался по диаметру манежа до противоположного борта. Всё бы хорошо, но этот страдающий лунатизмом свободный художник ничерта не видел остальных артистов и немилосердно их давил. – Складно буровишь, недайбогок!, - гаркнул лунатик в ухо Джиму Щеглу, не видя его. – Сам ты недайбогок, - ответствовал Джим, - по психологии чисто. Лунатик прыснул и прозрел. Невзирая на подстерегающие опасности, на манеж выбежала дамочка в русском народном костюмчике с томиком Бердяева в правой руке и томиком Солженицына в левой и принялась водить хороводы сама с собой, подпрыгивая, притоптывая и нараспев произносила, пританцовывая:
Как на о, на острове,
На о, на острове
Стоит дерево стоит, да стоит!
Стоит дерево стоит, да стоит.
- Что у тебя одно и тоже на одном и том же стоймя стоит? Я гностик! - хайлонул на неё мрачнобелый из машинки. – Играющий ребёнок на престоле! У меня своё дерево на своём на острове стоит! Сарафанница закидала его солнышками, коробками и ёлками и утанцевала в противоположный сегмент арены – стиль полировать. Скорбный водила не сдался, икнул, выхватил из бардачка Коран и запустил им в былинницу.
Но попал в Рыбу Лохматую, задремавшую было под бортом манежа. Рыба обиженно вскинулась и хвостом отфутболила священный сборник хадисов обратно в гностика, но промазала, заехав лунатику в прозревший глаз. Но тому было всё равно – он был занят, – отрабатывал в центре манежа строевые приёмы с воображаемой сапёрной лопаткой. Повелевальщик кувыркался у ног его, собирая капавшую с лопатки кровь убиенных солдат в кефирную бутылку, готовя вброс компромата в прокуратуру.
Сука Позорная внезапно обернулась кобелём и нагло задрала ногу на вдохновенного и в чём-то даже монументального строевого лунатика. И всё бы ничего, если бы не распоясавшиеся вконец Защёлкнутые Жвалы на тонких ножках, которые расщёлкнулись и принялись бегать по манежу, норовя уесть каждого второго, не считая каждого первого. Первые уворачивались, тесня вторых, взрывавших адреналиносодержащие хлопушки и фейерверки попеременно. Лисёнок Себастьян подвывал от восторга на своей галёрке.
Книжка Лао Цзы давно лежала в пыли и опилках под стимпанковым креслом у его лап, а сам попиратель мудростей то восторженно хлопал в ладоши, то хохотал, всплёскивая лапками, наслаждаясь представлением.
– А ещё втирал отцу что клоунов боится, коулрофобия, мол, у него ,- подумала Лиса, вытирая слёзы, - на кого он, вообще, намекал?
– Давай ка к выходу, - сообразил Князь. Защёлкнутые Жвалы начинают щемить свидомую публику в первых рядах, провоцируя ментальные оргазмы, а две женщины уже разрешились от бремени. Князь с Лисицей протиснулись к выходу. Мимо них пронесли двух новорожденных младенцев в серпантине и конфетти.
- Эдгард и Аскольд, - узнала Лиса, надо Никите Бесогону этот цирк порекомендовать, - продолжала она, - есть мнение, что учиться никогда не поздно.
– Не связывалась бы ты, - заметил Князь, - он задавит тебя своим православием и опустит до уровня собственного величия. – Так-то да, - согласилась Лисица, - но сколько же можно заставлять смеяться исключительно административными ресурсами? Для чего-то же дана режиссёру голова, душа и чутьё?
– А если у головы единственная цель – корона на ней же? - спросил Князь. Вопрос завис на свежем воздухе, Лиса поправляла турнюр. – Опять же, этот цирк – частный случай на задворках империи, а Бесогон так общ и глобален, что ему уже не до смеха, а человеческие частности и сущности только мешают ему. – Сущностям тоже уже не до смеха, - ответила Лиса, - особенно когда отчизна в синематографе так усиленно гибнет…
- Началось, - хихикнул Князь, - я есть хочу!
– Опять, антрекот тебе в рот? - деланно удивилась Лиса, которая пожрать любила так же сильно, как и поиздеваться над моветоном.
А Лисёнок Себастьян ловко спрыгнул с галёрки, по запаху нашёл служебный входовыход и вприпрыжку хохоча понёсся прочь из цирка, оставив ему на память потрёпанный томик Лао Цзы.
На дворе шёл дождь и маршировала инфантерия. Городские дамы, прильнули к окнам и даже Лисица приветственно взмахивала лапкой, салютуя бравым офицерам в зелёных фуражках. Князь запланировал было забиться в конвульсиях ревности, а после как-то передумал. Во-первых, потому что у военных праздник и приветствовать их в такой день следовало бы хотя бы из вежливости. А во-вторых, если дамы по-прежнему видят в военных символ опоры и надёжности, то это хоть какая-то гарантия того, что ещё пару десятков лет этот мир не полетит ко всем чертям. В остальном, было всё как обычно, Добрая Путница неспешно искала верные пути, Сократ смиренно размышлял, Смерть с Косой вольно рассекала поднебесье, Князь желал залить хороший кусок ростбифа пол пинтой Реми Мартина, а Лиса чирикала в пухленький блокнотик что-то об офицерской форме и её влиянии на патриотическое воспитание молодых девиц. Лисица втихаря мечтала о низменном, а именно - о чэтлибже из молодых кур и греческом салате.
Горячее с грибами или воплощённые мечты о низменном.
– А не отметить ли нам праздник по - человечески? Спросила она у Князя, скаля зубы и урча, как и положено хищнику, мечтающему о мясе. – С барышей-то можно, - подмигнула она Князю, тонко намекая на осевший в его карманах гонорар за статью о какой-то там доброжелательности, опубликованную третьего дня в журнале «Этика и бурч».
- Силы нечистые, - ругался Князь, останавливая извозчика, - хотел ведь деньжат приныкать. Хорошо что она о лендинг пейджах не знает. Пути господни неисповедимы, и голодный Князь с хихикающей Лисой поскакали в своё любимое кафе «У Виктора» с ударение на второй слог. Пушистая нежно прижалась к сиятельному, незаметно ощупывая пачку денег в ридикюле – она тоже днями продала очерк под длинным названием - «Как застроить всё живое, если ты лох и делать тебе нечего».
Глумливая Лиса обожала сочинять всякие такие вполне бесполезные инструкции вроде – «Иезуитствуй и люди к тебе потянутся», или «Как улучшить качество кожи сапог приставшими соплями поклонников», или «Влияние лженаук на тональность свистка чайника». Впрочем, вся эта лисошняга распродавалась как горячие пирожки ко всеобщему удовольствию. А в кафе "У Виктора» вкусно пахло свежим "Мокко", кое-где неспешно стелился ароматный кальянный дым. Мадам Эдельвейсенгер с Шануар о чем-то щебетали, как и заведено меж добрыми подругами. Князь пригласил Шануар с Хозяйкой за столик – он угощал.
В честь дня Защитников Отечества не по призыву, но по призванию на стол явились: винегрет "Пограничный", салат «Абвер», консоме «Важняк», закуска «Литерная», горячее «Барс» с белыми грибами, изысканный десерт на любителей «Бешеный дятел» и ещё какая-то хрень в горшочках. Ехидная Лиса настояла на «Мужских слезах» из куриц в виде салата с красной икрой и тарталетках «Французский поцелуй» с творогом, шоколадом и брусникой. Естественно, не обошлось и без спиртного, а для Князя даже и неестественно не обошлось, и понеслось – тосты, комплименты, ароматный суповой пар, звон бокалов, бой посуды, гвоздики в салате, брызги масла, пена, ползущая по хрусталю, солонки, опрокинутые на вишнёвые винные пятна…
Лиса трескала за обе щёки, уплетая всё подряд, но особое предпочтение отдала «Абверу», изысканно сочетавшему остроту жгучего кайена с вкрадчивым вкусом креветок... и взрывную доминанту свежего сока цитрусовых с уверенным спокойствием тяжеловатого мясного окорока. Предаваясь всем этим радостям, Лиса вдруг заметила на улице за зеркальной витрины кафе Лисёнка Себастьяна, играющего с какими-то городскими пацанами в ножички,
– Ну вот откуда он тут взялся? - подумала она, прошивая и одновременно штопая взглядом курточку Лисёнка. – Похудел как, поистрепался. Лиса смахнула пьяную слезу. Себастьян мгновенно прочитал её мысли, достал из кармашка сухой кусок хлеба и принялся жевать, хлопая лисьими глазками. Князь тоже заметил эти жульнические проделки за стеклом и встал, было, чтобы подтянуть затрёпанного сынулю на базар, но тот испарился внезапно и бесследно, прямо как кошелёк, случайно оставленный в супермаркете среди честных, но скрытных покупателей. Только хвостик пушистый мелькнул, успев впрочем, кончиком начертать в воздухе какой-то китайский иероглиф тремя штрихами. «Великий», - прочла Лиса, - вот паскудник! А языки-то учит… Тем временем подали кофе, коньяк и французские поцелуи. Дамы закурили тонкие пахитоски, Князь заказал цветы. А за зеркальной витриной на улице вновь появился Себастьян. Сейчас он играл в «конвертики», ловко прыгая с городскими беспризорниками через какую-то ерунду. На этот раз мелкий Лис был в плавательной шапочке, с хоккейной клюшкой в лапе и с шахматной доской подмышкой. Лапки Лисёнка были обуты в ботинки с привинченными коньками, на мордочке написана скорбь, а на шее болтались гусли на ремешке. Князь было подумал, что недоперепил и ему примерещилось гнусное виденье из чьего-то несчастного детства, по пьянке адреса назначения попутав. Но, собравшись и опрокинув ещё пол стакана Реми Мартина, сиятельный признал в артисте наследника.
– Клоун! Закричал отец в витрину. Стекло задрожало. – Ты бы его ещё на скрипку отдала! - обрушился на Лисицу Князь, - оборотень безжалостный!
– Юродствует мелкий? – сообразила Лиса, я конечно всё понимаю, но при чём тут гусли?
– А не посетить ли нам Салон? – предложила она, стряхивая пепел в коньяк, подмигивая хитрому Лисёнку и указывая на крыльцо мрачного здания через дорогу. Мадам Эдельвейсингер презрительно фыркнула, выразительно посмотрела на Шануар, вальяжно смакующую Карибский Мартини, и сказала, – я на ту «кухню» ни ногой. Тамошний спёртый воздух и гнилостные ароматы неудовлетворённого тщеславия навсегда способны отбить вкус к философии. А элементарные правила социального взаимодействия с людьми превращаются в свод законов для скандальных соседок по коммунальной кухне.
- Воняет там у них, - внесла ясность красавица Шануар, не привыкшая размазывать манную кашу по белой скатерти, - и собираются там одни бездельники и болтуны, - добавила она, как бы случайно роняя соболий палантин с блистающего плеча. – Там, Князь, выставка безвкусицы и пошлости, такое «пиршество» не для меня. Угостите даму спичкой, светлейший? Или мне самой тут с кресалом кувыркаться?
Да закумарила ты,- подумала Лиса, но вслух сказала, - Кресало у тебя козырное. Антикварная вещь? Продай, хорошую цену дам.
- Не покупная вещь то. Мне его мой папа передал и …
- Прелестная! Проснулся Князь с зажигалкой, - для Вас я подожгу не только все пахитоски мира, но и фалды городового на городском балу!
– Опять собрался жечь представителей закона, - встряла Лиса, - баловник ты и куклуксклановец перекрашенный, - дымно от пожаров твоих, можно и нюх потерять.
– Это вряд ли, - отметил Князь и внаглую покинул трёх дам за столиком, ради четвёртой, зашедшей в кафе недавно.
Это была юная девушка в строгом чёрном, покорявшая своим умением держаться на людях. В намертво приковавшей к себе внимание всех посетителей мужеского полу, Лиса узнала известную артистку цирка мадемуазель Макнамару. А любопытный Князь уже присел к ней за столик с врождённой сиятельной наглостью и с интересом внимал рассуждениям Макнамары о том, что есть Чистота и почему её следует наводить именно таким макнамарским способом. Вытертая грязь, считала Макнамара, так и остаётся грязью в метафизическом смысле, а вот получивший тряпкой по морде грязнуля - очищается мыслями хотя и временно, зато на всех уровнях. Князь и сам считал, что хороший подзатыльник эффективней двух часов индивидуальной воспитательной работы, а Божье слово гораздо скорее достигает ушей, если в руке не Библия, а пистолет Марголина. И, в сущности, был согласен совершенно с её суровым, но справедливым подходом.
В общем и целом, «У Виктора» царила благожелательная атмосфера, способствующая отдыху, лёгким философским беседам, умеренному потреблению горячительных напитков и медитации. Несколько человек достигли нирваны и парили под потолком. Скандинавский Дервиш с наслаждением пил крепчайший ароматный Пуэр, поглядывая на парящих, изредка вставляя суждения в рассуждения того или иного собеседника. Лисица нажралась как удав, но блокнотик из лап не выпускала, записывая интересные философские пассажи посетителей. Внезапно среди спокойствия и благочестия, с противоположной стороны улицы раздалось истеричный визг, - "Карету мне, карету!" Это кричала мадам Мракобесятская, выглянувшая на крыльцо Салона в очередной обиде Все встрепенулись, мирно парящие под потолком упали на пол, дремавший в кресле Боцман проворчал сквозь сон "свой иметь надо!" и засопел вновь, счастливец. Летающая в эмпиреях и по городу Смерть спикировала с Косой поближе, но, сделав круг и проворчав - "очередная клоунада!",- умчалась в дозор в жизнь, растеряв всякий интерес к процессу. А мадам Мракобесятская набирала обороты в обиде на Здравый Смысл и уже картинно заламывала руки, причитая "никогда и ни за какие награды не стану я такою, как вы», имея в виду тех, кто по меткому выражению князя, клал с прибором на весь Салон вместе с хозяйкой. «Ни за какие деньги не заставите меня делом заниматься! Уж лучше как Чацкий обиженный - в леса и пампасы!" А ударенная солнышком фон Цыц подхватила - "Правильно, погнали! Зачем нам кареты - яхты-пароходы-круизы!"
Князь иронично хмыкнул, услыхав явный намёк на творчество известного уркагана Сани-Грибоеда. Надо сказать, что Князь вполне отдавал уважение тому, что Грибоед жил по понятиям и был правильным пацаном. Как-никак, дослужиться до статского советника не шутка, а курировать закордонную агентуру - тоже не ягодки вышивать. Что до творчества - тут вопрос. Это уж свойство такое у них, у грибоедов, - когда любой из них начинает творить, не сразу и поймёшь в чём дело. Греша по тихому уже и на «Барс» с грибами, Князь расплатился и вышел из гостеприимного кафе, крикнув через улицу, - "а у Вас, Мадам, даже при желании не получиться быть другой, чем Вы есть! Поскольку, чтоб быть другой нужно знать хоть что-то и хоть что-то уметь, а у Вас, куда ни сунься, сплошь пузыри мыльные, одна видимость сущности". Но, видимо, некто Чпок, занимавшийся в своё время воспитанием Мракобесятской, полагал иначе. Полагал, что так оно и надо - возвышать себя над другими, фонтанируя праздными глупостями. Наверное, по Чпоку, необоснованное самомнение было тем, на что и следует опираться в жизни. Короче говоря, послеобеденная нирвана накрылась нахрен тазом медным, как образно ругнулась Лисица, входя с Князем в Салон.
– А у вас ус отклеился, - сообщила она швейцару у двери, доставая пухленький блокнотик. Привратник принял сиреневую лисью пелеринку и поймал монету, брошенную Лисой. Сиятельная пара вошла в Салон, монета оказался крышкой от пивной бутылки.
В Салоне царил полумрак, должный сообщать происходящему некую таинственность. А, по правде говоря, темнота скрывала пыль, грязь и беспорядок в помещении, которое не убиралось уже несколько лет. Лиса, прекрасно видевшая даже во тьме кромешной, отметила колченогую мебель с вытершейся обивкой, втихаря заплёванный адептами пол и какие-то нелепые сухие растения – сухостои в щербатых вазах по углам. В Салоне и впрямь невыносимо воняло.
– Прямо как в рыбном фургоне… Да что это за вонища за такая? спросила чуткая зверюга у князя.
– Это запах гниения неоправданных надежд, - пояснил Застебатский, - они совершенно не жизнеспособны, умирают при малейшем сквозняке, но имеют здесь большую цену. Поэтому об их кончине никому не сообщают, а трупики не хоронят и не выбрасывают. Кадавры в этой комнате мёртвых незаметно шевелят в темноте, чтобы у адептов появилась иллюзия того, что они ещё живы.
Внезапно в Салон явилась Лохматая Сущность, которую здесь ждали, желая, видимо знать, в какие такие круизы навострила лыжи мадам. Ведь недавнее объявление независимости не отменяло чувства собственности. Узрев князя, Лохматый набычился, сплюнул вбок и, кося под приблатнённого, протянул гнусаво, - "слышишь, ты плохо дышишь!" При этих словах князь словно бы помолодел лет на тридцать, вернувшись сознанием во времена дворовых правилок, где всё должно быть по понятиям и любое необоснованное слово запросто может стоить здоровья. Князь слишком уважал твёрдость намерений собеседника, пусть даже и незнакомого. Особенно, если он бросается словами, цена которым в реале довольно высока. Всегда со всей серьёзностью к словам относился. Манерно закусив папиросу над спичкой, спросил "ответишь за базар"? Лисица всплеснула лапами - вот, понторез старый! Нашел с кем и во что играть тут. - не видишь, что он не в пацанские тёрки играет, а в "сам дурак"?
- Никчемная игра, пробурчал князь, я лучше в пацанов поиграю...
- Играй, дорогой, - сказала Лиса и щёлкнула лохматого по носу. Тот дёрнулся было, но, налетев на княжий кулак, упал на заплёванный пол Салона. Лиса с Князем запинали хулигана ногами и лапами, ломая колченогую мебель и обращая сухие сухостои в пыль. Эти двое умели благоразумно и вовремя забывать о том, что лежачего, дескать, не бьют. Бьют. И ещё как. А про «не бьют» - это нестойкий залупанец придумал. Напоследок Князь с Лисицей облили почти недвижимое тело ушатом презрения. Презрение залило пол, а Лисица тиснула в блокнотик об ещё одной причине беспорядка в помещении – здесь постоянно провоцировались драки и разборки. И что уж тут говорить о порядке и чистоте, если ты свою комнату с портовым бардаком путаешь, в делириозном состоянии пребывая.
На шумок подошел Незнающий. Вообще-то, Незнающим он сам себя называл, и в этом имени угадывался намёк на довольно неглупого человека, сказавшего когда-то "я знаю, что я ничего не знаю, другие не знают даже этого!" Незнающий оказался натурой "достаточно въедливой и ехидной весьма", чем, собственно, и стагнировал немножко Мракобесятскую, которая продолжала томиться в ожидании кареты. Впрочем, пресловутая карета была всего лишь очередной нелепой выдумкой мадам – дальше ехать было уже некуда, да уже и не за чем.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ – тревожная.
Салонные Камлания
или
Афазия и Духи.
Зачем куда-то ехать, если и тут хорошо? – размышляла мадам во тьме салонной, наблюдая за тем, как лакеи выносили избитое тело Лохматого. Покричать можно, декларируя свою избранность и провоцируя озабоченную часть городской общественности на сострадание, а ехать отсюда – ну уж дудки! Место насиженное, квартальные прикормлены, адепты заморочены, сеансы популярны в узких кругах ограниченных людей. Кто же от такого поедет? Да только дурочка с переулочка... Лиса, тем временем, продираясь сквозь кусты чужих и чуждых размышлений, незаметно поправляла съехавший на бок во время драки турнюр. Мимо как раз пронесли тельце местного драчуна. Лисица, превратившись на мгновенье в суд мед эксперта, с циничным удовольствием обратила внимание на обширную рану в области сердца. Хищно детализируя последствия такого ранения, она тихо спросила Князя, раскрывая пухленький блокнотик и осматривая паркеровское перо,
- А когда же сеанс начнётся? Или мы сюда пришли пылью дышать да в капоэйре без музыки упражняться на полу неметеном?
– Начинают уже, - ответствовал Князь, сообразивший, что драки нужны скандальному Салону, как неумные клакёры театру оперетки. Адепты расселись за круглым столом, Мадам председательствовала настолько, насколько это возможно за круглым. Явилось пресловутое блюдечко, сидящие дактилоскопировались, понимаете ли, на этом магическом предмете с голубой каёмочкой. Надо отметить, что посетители Салона делились на благонадёжных адептов и всех остальных, то есть на неблагонадёжных. К неблагонадёжным относились праздношатающиеся, любопытствующие и зашедшие случайно. Помимо вышеупомянутых, среди посетителей угадывались какие-то серые тени, которые при ближайшем рассмотрении профессионально таяли в воздухе.
– Вездесущие топтуны Бенкендорфа, - узнала Лиса. Они всегда появляются там, где информационное поле съёживается от дурных колебаний злобы и стяжательства. Также среди всей этой космогонии, оборотень заметил и мадам Эдельвейсингер с Шануар. Красота Шануар вспыхивала проблесками дамасской стали в мрачных сумерках Салона, бесцеремонно нарезая их ломтями, раскидывая по воображаемым тарелкам и выбрасывая тут же на ближайшую помойку. Потому что «затхлые сумерки» это такое блюдо, которое описать-то можно кучеряво, но уж есть то его точно никто не станет.
– Вы как здесь? – осведомилась Лиса, нахально используя речевой шаблон, - зарекались ведь бывать в этом анклаве тихой грусти.
– Да Смерть на Косе принесла, что полощут здесь наши имена нещадно. Вот и решили поприсутствовать разок для восстановления мировой справедливости, - ответствовала Эдельвейсингер, благоухая парижскими ароматами. «Мандарин, пион» - узнала Лиса, - «ноты сердца: персик, тюльпан; база: мускус, кипарис».
– Да прикинь, подруга, общие кенты наботали за то, что черти здешние предъяву в крысятничестве за спиной нам кинули. Вот пришли прокнокать, да на базар подтянуть, если что, - сообщила Шануар на великолепном французском арго с валлонским акцентом, поигрывая бейсбольной битой чёрного дерева с инкрустацией из серебра и слоновой кости. Лиса заточила зуб на биту, сдержалась и принялась рисовать что-то в пухленьком блокнотике. Тем временем, к подругам подгрёб и князь в надежде понежится в ласковых лучах обаяния, исходившего от блестящих дам.
– Прикинь что делается, - Лиса, развеяла княжеские грёзы , - Мракобесятская в погоне за популярностью Салона краёв не видит ничерта. Пиарит его распоследними методами. Князя ввели в курс дела, коротенько прочитав ему лекцию о черном пиаре и грязных технологиях. Сиятельный подытожил базар словами римского мимического поэта эпохи Цезаря и Августа Публилия Сира, - простите одно оскорбление, и вам непременно нанесут их множество. Одним словом, в спёртом воздухе Салона запахло ещё и скандалом. Всё как всегда, - чирикнула паркером Лиса.
– Дух великого Срёйда, приди! – замогильным голосом произнесла священное Мадам.
– Стартанули, - отметила Лиса, сдувая с пера пушинку.
– Общественное мнение! - завывала Мадам, вращая глазами.
– В раж входит, - хихикнула Лиса.
– Мистификация! – стонала Мадам.
– Забирает, - шепнул князь, ущипнув Лису за пушистый бок под сиреневым шёлком, - общественное мнение – это очень важно, - продолжал он, - особенно, когда занимаешься скользким делом вроде одурачивания народа лженаукой. При таком раскладе я бы с него начал. – Правильно, - подхватила мысль Лиса, - создание общественного мнения вокруг пустого места способствует укреплению и процветанию пустого места. Паблик наш рилейшнз - это искусство формирования благоприятного отношения общественности к компании путем создания представления о том, что компания существует только в интересах налогоплательщиков, а не ради получения моральной корысти, - Лиса вдохновенно городила какие-то огороды, выдумывая от сохи какие-то заведомо ошибочные термины, соответствующие моменту.
– Жаль, что Себастьяна нет с нами, - съязвил Князь, - он бы послушал лекцию о пиаре на кривом языке и поржал бы вволю.
– Мимо! – сказала Лиса, - вон он под столом сидит, литератор твой будущий, и хвост торчит.
Мало того, что Лисёнок внаглую влез туда, куда ему было строго настрого запрещено совать свой длинный нос. Расположившись под спиритическим столом, наглец курил самокрутки из томика Лао Цзы, сначала забытого в цирке, затем возвращённого им оттуда. Обычная история. Пепел мелкий стряхивал в чей-то штиблет.
– Дрянь какую курит, - принюхался Князь. Воздух над столом смешался с дымом китайских премудростей и дешёвого табака, а из-за спинки стула с потёртой обивкой внезапно появилась тень какого-то измождённого полупрозрачного старичка в твидовом костюме–тройке с часовой цепочкой на жилете. Лицо старца выражало злую скорбь, белая бородка была мокрой от слёз. – Зигги явился! - зарыдала Мадам в экстазе. – Великий Зигги! «Массы никогда не знали жажды истины», - Мракобесятская цитировала Срёйда Срёйду. «Они требуют иллюзий, от которых они не могут отказаться. Ирреальное всегда имеет у них преимущество перед реальным, несуществующее оказывает на них столь же сильное влияние, как и существующее.»
- Что я тебе сделал? – глухо спросил старик, - почему ты не даёшь покоя праху моему? Все духи как духи, одного меня дёргают по семь раз на неделе, призывая оправдывать твоё антиобщественное поведение в этом Салоне, будь он не ладен, прости, господи!
- У них есть явная тенденция не делать разницы между ними! - кричала Мадам прямо в каком-то дионисействе, хватая старичка за отвороты пиджака.
– У кого?! – возмутился старец, отбиваясь, - будь проклят тот день, когда я нафлудил целую книжку о психологии масс! Ни один подлец себя частью массы не считает! Все индивиды, язви их душу! И покоя мне после смерти не дают, идиоты!
– Темная речь, - похвалил привидение Князь и добавил,-
Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами - себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы»,
как бы намекая на то, что человеческому анализу психологии масс человеческое как раз и мешает. Инфернальный старичок, естественно, вскинулся возразить что-то потустороннее, и Князь застыл в предвкушении любителя фокусов перед распиливанием женщины в ящике, но внезапно в разговор двух записных плутов – живого и не совсем, вмешалась почётная завсегдатая Салона дама в платье цвета весеннего болота. Она атаковала Князя речёвкой такого содержания, -
"Признаться честно - мне и вправду льстит,
Что я у идиотов не в чести",
как бы намекая на умственную несостоятельность этого тревожного в своей брутальности мужчины. Вообще, кто на что намекал уже невозможно было разобрать в этой массе плутоватых индивидов, искренно жаждущих подтасованных истин. Князь парировал зелёное такой примерно речью: Ваши слова предполагают, что Вы в состоянии отличить идиота от не идиота. А главное - Вы способны как-то мотивированно доказать, что те, у кого Вы не в чести - идиоты, а сама Вы идиотом не являетесь. Способны? Зелёная оказалась неспособна - не Курт Гёдель, и ограничилась иносказанием о бисере, свиньях и уместности вышивок на скотном дворе.
- Постойте-ка, - голубушка, - встрепенулась Эдельвейсингер, – поговорка – это ведь порождение народного творчества, масс, так сказать, - как бы намекая на то что все мы люди,- тех самых масс, которые, по словам крайне уважаемой Мракобесятской тяготеют лишь к мистификациям и ни к чему более. И вот Вы теперь призываете в свидетели поговорку, - прямое порождение тех самых масс, не стремящихся к истине. Как такое возможно? Да и способны ли Вы сама распознать – где свинья, а где – бисер? И кого Вы, собственно, имеете ввиду под свиньями? Наклонившийся к её ушку князь, тихо прошептал, сладко задохнувшись парижскими духами, «Мадам, зачем спрашивать очевидность? Ведь ни от кого никогда не услышите, дескать – какая же я свинья, а бисер-то передо мной всё мечут, мечут… Хотя есть разряд людей, которые мнят себя бог весть чем – Онегин, помните – «мы все гладим в Наполеоны" и так далее ... Лиса незаметно пнула расшалившегося князя лапой.
Мракобесятская почему-то не вмешивалась в дискуссию о дорогом её сердцу идиотизме пресловутых масс, к коим она себя, естественно, не причисляла, а только изредка поглядывала на биту Шануар. Аспидная Кошка многообещающе перекладывала внушительную дубину из ручки в ручку. Бита сверкала чёрной полировкой и опасными для здоровья металлическими вставками. А замороченный хитроскроенными речами твидовый старичок вдруг разразился печатными ругательствами. Уж на что он сам был речист и многословен, а тут не сдержался,
– Да идите вы все к чёрту, в бога, в мать, в коллективную душу! Чёрт знает что происходит с каждым из вас в чёртовой массе! Не люблю чёртовых людей! Большинство из них чёртовы сволочи.
– Логично, сказал князь, - дьяволы в аду аплодируют стоя, отложив на время вилы. Вы, ваше благородие, вероятно из меньшинства … И, набирая обороты на втором круге по старой колее, добавил
- Смышлёный человек всегда найдёт чем погордиться. Вот Вы, например, уже померли.
- Он умер, но дело его живёт! – вмешалась Мадам, полыхая оригинальностью.
- Горе мне, несчастному! – взвыл гордый старик и суетливо исчез в стене за отставшими обоями.
Лиса строчила в блокнотик, колыхалась от беззвучного хохота, - Ишь как индивиды от массы-то открещиваются, не гляди, что сами собою её составляют, - подумала она утирая выступившие от смеха слёзы английским платочком из крепдешинового шифона с вышивкой и мережкой. Хищница решила дать отдых глазам, то есть нашарить взором очередной какой-нибудь салонный блудняк. «Человек, ставящий во главу угла вещи, становится похожим на них» - прочла она изречение в рамочке, висевшее на стене. В лёгком ужасе, Лисица подумала о том, что лексические и логические ошибки, порождённые неправильным выбором слов, которыми была прямо-таки перенасыщена тяжёлая атмосфера Салона, дурно повлияют на развитие беллетристических навыков наследника.
- Так, Себка, - прорычала Лиса Лисёнку, который, ползая под столом, кусал спириток за коленки, рекомендуясь духом Петра Петровича Кащенко, - вылезай живо, и чтобы духа твоего тут больше не было никогда! – Лиса схватила Себастьяна за курточку и вытащила из под стола. Мелкий Лис выскользнул из рукавов, и, увернувшись от грозного князя отца, рыжим кубарем выкатился из Салона.
«Пусть предки мозг выносят, седея от тоски» - раздалась с улицы звонкий наглый голосок Себастьяна , - «могу я плодоносить идеями с башки!» Лиса схватилась за сердце. – Началось,- сказала она во тьму салонную, - уж лучше бы он поджог приют для дислексиков и отнял бы последние гроши у дисграфиков. Поразить моё воображение образом какого-то ремонтантного эстетствующего подонка, «плодоносящего идеями из головы»!
Ничего более мерзкого, чем конфликтная речевая интенция, транслируемая собственным отпрыском, я в жизни не слышала! - Ужо я ему щенку шкуру-то попорчу, - задумчиво бормотал Князь, намекая на парадный офицерский ремень, - поправлю я ему грызло-то , - мечтал Застебатский, - придирчиво изучая рвань обоев за которой исчез твидовый психиатрический старичок. Признаться, Князя сейчас больше интересовал Салон с его духами и обитателями, а в собственном своём продолжателе он был уверен, зная его живой нрав и цепкую соображалку.
- Поймай его сначала, чёрта - ответила Лиса в надежде на врага хорошего, то есть на лучшее. Князь, в свою очередь, понадеялся на давнишнюю привычку ловить чертей, но дальнейший ход событий развеял и эту иллюзию. Выражаясь словами Ницше, «поскольку время бесконечно, до настоящего момента уже протекла бесконечность, то есть всякое возможное развитие должно уже было осуществиться. Следовательно, наблюдаемое развитие должно быть повторением.» Или, говоря нормальным языком, а не журавлиным клёкотом изъясняясь, - надежда умирает в своё время, порождая прогрессирующих стойких. Ага! А продолжение-то следом следует …
Сетевой роман
© Copyright: Сказочники Тяньшанских Гор, 2021
Свидетельство о публикации №221060300044
Свидетельство о публикации №221060300044
Рецензии