Оркестр. Первая скрипка. Из цикла Портреты

     Румяная заря покрывает гигантские пыльные стекла нежно-розовой акварелью восходящего солнца. Проблески ранних звуков: удвоенные половинки вытягивают на долгом смычке первоутренние автомобилисты, проезжая обрывистыми нотами по струнам Хорошёвки, вступают разноэтажной перекличкой баритоны и тенора водопроводных труб, вклинивается в нарастающее звучание диалог фаготов лифта, подхватываемый унисонными завываниями виолончелей, перкуссия дверных сквозняков причудливо отхлопывает текучую размерность утренней симфонии, и торжественным остинато щебечет воробьиный хор под диминуэндо и крещендо шелестящих серебряно-изумрудных крон за огромными оконными рамами.
      
     Общага спит. А я сижу в просторном холле шестого этажа и пытаюсь занести всю эту музыку в партитуру своей памяти, наслаждаясь танцем пылинок в вертикальной прорези утренних лучей. Я тоже музыкант. Но только на свой манер. Мой инструмент - это я сама, композитор - время, а музыка - те, кого я люблю. Или может быть музыка - время... А я - это те кого люблю, не знаю. Знаю, что не стала поступать в Гнесинский Институт или в какую-нибудь из консерваторий. Иначе музыка моя была бы законсервирована. Шучу. Какой инструмент - такая и музыка.
   
     Сквозь папирусную бумагу светозарной танцующей пыльцы, ожившей фотографией из альбома времён серебряного века, прорисовывается нежный девичий силуэт. Это одно из мгновений красоты ускользающей юности, хрупко звучащая между девичеством и женственностью пауза вечного времени.
     Её волосы льются русыми волнами по округлым в веснушках плечам и целомудренно прикрывают грудь. На щеках досматривает сладкие ночные сны нежнейшая фиалка румянца. Глаза искрятся влюбленностью в утреннюю девственность тишины мира. А на шее поблескивают случайным ожерельем капельки холодной воды, не пойманные ещё белоснежным махровым полотенцем, перекинутым небрежно через левое плечо.

- Привет! У меня сегодня экзамен в час, в большом зале. Приходи. Я играю твой любимый Скрипичный концерт Чайковского. Придёшь?

     Она улыбается так, как наверное улыбалась Беатриче, или Джульетта - так как может улыбаться только девушка, приостановившаяся на мгновение на самом пороге своей юности, чтобы вскоре навсегда и безвозвратно проскользнуть во взрослую жизнь и никогда больше не оказаться в этом хрупком коконе мечты, между вчера и завтра.

- Экзамен? Придётся прийти. Иначе, я бы никогда себя не простила.
- Отлично! Только не забудь!

     За Альфиёй тянется тонким шлейфом аромат вербены с едва уловимой горчинно-смолистой ноткой канифоли. Она гений. Но для неё это само собой разумеется - быть гением, все равно как дышать. Её жизнь - это игра на скрипке. По двадцать часов в сутки, с пяти лет до её нынешних двадцати одного с половиной года. Какой неожиданный подарок! Какая роскошь! Сегодня вместо обеда настоящее пиршество музыки.

     Вдыхаю с улыбкой эту недолговечную композицию, сотканную из снов, девичьей мечты, радости жизни и юности... и внезапно замечаю бабочку-Лимонницу, непонятно как залетевшую на высоту шестого этажа в плотно застекленный холл общежития Гнесинского института в Москву 199 какого-то раннего года...