Поплавок

...Мне счет предъявят брат и мой Отец,
И будет счет годам моим - венец,
И станет краем времени иного,
И мне достанет одного лишь Слова,
Что я в расчёте с ними - наконец…



    Пребывая в липкой и вязкой, как глицерин, жиже Мертвого моря, наслаждался человек происходящим : поплавком качался он на поверхности, зная, что содержимое этой огромной чаши не даст ему в ней утонуть и, лишь позволив погрузиться в нее на секунду, тут же вытолкнет на поверхность, прямо под раскаленное солнце, висящее, как огненный шар, над сожженной дотла Иудейской пустыней.
    Так вот он погружается и всплывает: вверх-вниз… вверх-вниз... размягчает в рассоле свои уморенные жизнью косточки и мышцы и думает о получаемом за немалые деньги удовольствии. Поправляет здоровье человек...
   Море когда-то было другим, находясь внутри Мирового океана, но природа зачем-то вмешалась и изменила навек его судьбу, отделив от мира горами в самом глубоком месте планеты. И высохло море, обмелело почти до дна и, лишенное фауны и привычной жизни, стало зваться Соленым, или - Мёртвым на языке тех, кто не знает его совсем.
   Человек зависает поплавком в разогретом морском рассоле, вращается вокруг своей оси, сидит на корточках, лежит на спине… И плавает вокруг него еще множество таких же “поплавков” - людей, приехавших сюда не столько ради развлечений, сколько с надеждой, что эта, насыщенная солью и сама будто без жизни, яма ещё способна кому-то продлить жизнь.
   Надеются на это и думают о разном “поплавки”... качаются на поверхности вверх-вниз… вверх-вниз… Есть у них время качаться, общаться между собой и говорить о разном...

    - Я не спал этой ночью, - обращается человек к женщине-поплавку рядом, - всё думал о том, что Вы вчера говорили о Вашем сыне. История напомнила мне мою, заставила снова “копаться” в том, что копано-перекопано уже не раз, и, похоже, эти раскопки погребут меня однажды окончательно…

    Она поворачивается в его сторону, прислушивается и, вероятно, готова посвятить короткое время, отведенное на процедуру, разговору с этим мужчиной, оказавшимся рядом с ней и в этот день.
Здесь есть время говорить и слушать, если хочешь, - слушать обо всём… Время здесь - еще и правило : делай всё по времени - получишь пользу, а нет - вред.
     Женщина готова слушать... Вчера рассказала она о своем сыне-инвалиде, который сидел в коляске на берегу под присмотром отца. О сыне, который от рождения не способен мыслить, говорить, двигаться, который уже более 30 лет только существует, а не живет, и ради одного его существования они, его мать и отец, отдали без остатка свое время, силы… всю свою жизнь. Отдали, не раздумывая, видя в этом и судьбу свою, и смысл своей жизни…
    Нелегкий выбор, нелегкая судьба… смирение и тяжкий труд - их реальность…
    Мужчина-поплавок второй день болтается в этом море : тело - в воде, соломенная шляпа спасает голову, темные очки - глаза. Он будто “привидение” - такое же, как все вокруг, - слышит, видит, понимает, говорит… живет…

    - Так что же за проблема не давала Вам спать ? - спрашивает женщина, поворачиваясь теперь к нему совсем и немного приближаясь.

Волна от неё, легкая и неспешная, приблизившись, касается его груди, будто являясь продолжением её движений и её слов. Она, эта волна, способна, как механизм, подтолкнув его слегка, принудить к началу разговора...
    Волна - коснулась, механизм - сработал, толкнул, и человек… проснулся.
Проснулся и тут же понял, что приснилось ему сейчас продолжение встречи, которая вчера была у него на море и, похоже, затронула настолько, что продолжилась даже во сне.
Или сознание его, давно измученное, хотело этого продолжения… Видимо, не смог он его однажды успокоить, и все еще требовало оно новых объяснений, долгих и мучительных, которым, казалось, не будет конца.
     Механизм сработал, сознание включилось и желало продолжения, хотя сам человек сейчас не мог об этом говорить, не мог вслух произносить мысли... Теперь он мог только думать, вспоминать детали и, как раньше, переживать… переживать… переживать...

     Сначала, вспоминая вчерашнюю встречу и той женщины рассказ, он думает о том, что чувствует женщина или семья, родившая на свет инвалида-ребенка - существо, не способное никогда говорить, чувствовать, самостоятельно двигаться, радоваться жизни, не может само что-либо создать, ничего после себя никогда не оставит… Жизнь которого однажды навсегда прекратится, и не будет ей продолжения : ни в ком, ни в чем…
Каково быть его матерью ? Каково ей знать, что на нем закончится и её собственная жизнь, её собственный род ?
А ведь она, когда-то молодая и здоровая, того только и хотела, что в любви зачать и родить ребенка, заботиться о нем, любить его, воспитать и вырастить из него свое потомство, которое продолжится потом ещё и ещё…
     Но Бог решил иначе : её природа оказалась “не той” и судьба - стала другой, родила не человека, а подобие его, растила, любила и заботилась о нем, как мать, но как заботятся о необычном ребенке - в муках, искренне и сознательно. И что же дальше ?

    - Я долго мучилась сознанием этого вначале и все спрашивала : за что - мне ? - говорила она вчера на прощанье. - Потом постепенно свыклась, смирилась и приняла всё, будто такая наша с мужем судьба, наша с ним по этой жизни ноша...

     Бог - наш Создатель и Хранитель, “выбраковывает” по причинам, понятным только Ему, часть человечества, лишает людей возможности нормально жить, любить, создавать полноценное потомство и семьи - в то время как человек, воспитанный в рамках традиций и ведомый обычной общественной моралью, надеется прожить, как большинство людей, обычную нормальную жизнь, получив при этом доступные всем традиционные ценности.
     Бог желает от этих людей жертвы, чтобы отказались они сами от главного: признали свою немощь и, смирившись, прожили не такую, как им бы хотелось, жизнь.
     Кажется, Он хочет от них какого-то подобия библейской жертвы… Но всегда ли о жертве - речь ? Не направляет ли Он людей, таким образом, на путь истинный. Не желает ли, чтобы понял каждый из них свое назначение, признал навсегда свою судьбу и выбрал правильное место в жизни ?
Всегда ли человеческие страдания есть путь на Голгофу, или они, как страдания Иова, даны людям, чтобы направить их на истинный путь ?
Ведь знай они и прими они изначально свою “нестандартную” судьбу, пойми они, что не дано им жить, “как всем”, не стали ли бы они естественно, а главное - вполне обоснованно искать себе утешение в другой жизни вместо того, чтобы “заморачиваться” своим собственным “неустройством” в свете вековых общественных традиций ?
Может быть, тогда, среди прочего, не искали бы они способа, не взирая ни на что, рожать и в муках воспитывать, а вступали бы с в связь с себе подобными (или не вступали вообще) и наслаждались бы жизнью без лишних мытарств в поисках реализации привитых им чуждых общественных иллюзий, не растрачивали бы краткое время собственной жизни на попытки совершить то, что Господь никоим образом не даст им совершить ? 
   Человек, отчаявшийся прожить свою жизнь, как “дано всем”, и, в то же время, готовый отдать эту жизнь ради жизни обреченных, - вершит подвиг.
В большинстве своем, мы не хотим о таких случаях даже знать, не хотим несчастных и обреченных видеть, отводим глаза - нам страшно…
Тогда зачем же, воспитывая, приучая и призывая человека жить согласно общественной морали, без всякой связи с тем, что он на самом деле есть, - его заведомо посылают на муки ?
Зачем, не указав изначально его судьбу, не дают человеку свободу выбора, зачем не разрешают, а мешают ему быть там, где удобней и лучше всего ему быть самому ?

Как понять, где нужны жертва и подвиг, а где - знания и здравый ум ?

Хотя... как сказано в Писании, обо всем Бог говорит человеку, только не всегда человек может и хочет Его понять...

     Не спал человек той ночью и, думая о судьбах людских, обратился в думах к судьбе своей собственной и о ней хотел назавтра той женщине рассказать.
Хотелось ему рассказать ей собственную историю о личной боли и нескончаемой муке, рассказать о том, что когда-то хотел он совершить, но не совершил, и о своем за то себя непрощении, как и непрощении других за то, что тогда совершили они.
    Слушая вчерашний рассказ о чьей-то жертве, поначалу казавшейся невозможной, но затем случившейся и принятой как данность, думал он об истории своей, когда необходимость принести себя в жертву стояла и перед ним самим, и выбор, который он тогда сделал, и то, что затем произошло, теперь лежало, как ему казалось, грузом на его совести.
    Сама эта история не была чем-то новым - тысячами подобных историй наполнен наш мир, - но он не думал никогда, что и с ним такая  может случиться, вернее, - всегда знал, что с ним такое не случится никогда.
   Преданный сын и брат, всегда он чтил семью, в которой вырос, и долгом своим считал - помогать близким, где бы и когда бы помощь его была ни нужна.
Так он, не жалея ни сил, ни времени, навсегда связал свою жизнь с родителями и, “досмотрев” их, остался затем один, сам для себя уже ничего не в силах сделать.
    Его родной и единственный, старший, брат никогда подобных чувств не испытывая, жил своей собственной семейной жизнью, иногда сложной, но чаще - простой, которой живут большинство семейных людей, создавая, в итоге, видимость обычного семейного счастья.
Так бы и жил его брат, пребывая в этом “счастье”, если бы однажды, выйдя на пенсию, не оказался вдруг в легкой формы депрессии и, найдя в этом состоянии возможность привлекать общее внимание и получать всегда чью-то помощь, так увлекся этим, что посещения врачей и антидепрессанты вскоре стали частью его жизни, в отличие от жены, которая, до того терпевшая его с трудом, теперь уже совместной жизни с ним совершенно не желала.
Найдя в положении мужа видимую пользу для себя, стала она постоянно изводить его мелкими домашними скандалами и так, разрушая ему психику вконец, постепенно подталкивала к деменции.
   Тогда-то, находясь ещё в здравом уме и потому вполне сознавая угрозу и полную от жены зависимость, бросился старший брат за помощью к младшему и, позабыв о своем прошлом безразличии к нему, уже настаивал на братских узах и просил поселиться у него не то на время, не то - навсегда.
    Что ж, младший согласился, и стал брать старшего к себе, и взваливал на себя о нем заботу... И пытался наладить его отношения с женой и семьей, и наладить в семье - его статус... И шли так недели и месяцы, а брат, не в силах порвать ни с домом своим, ни отказаться от братской опоры, метался между братом и женой, боясь что-либо разрушить и не имея шансов что-либо исправить или изменить вообще.
    Но все, как известно, - от Бога, и обнаружилась в это же время у младшего брата смертельная болезнь, и, вынужденный теперь заботиться больше о себе, оставил он старшего, как и следовало, на попечение его жены и семьи, веря и надеясь, что там, наконец, всё наладится. 
    Курс лечения и частые госпитализации прервали встречи братьев почти на год, и в то время как младший упорно боролся с болезнью, старший, не менее упорно, “бомбил” его звонками, то умоляя, то требуя вновь забрать его к себе.

    - Так ты еще сильнее болен, чем я ? - удивился старший брат, однажды увидев младшего, лысого и вконец измученного…

   Когда минул год тех страданий, и младший, с помощью Божьей, выжил, оказалось, что старший, напротив, под влиянием жены угодил в психушку, да так, что оказался там навсегда. Все права на его жизнь и имущество были теперь у жены и дочерей как опекунов, а те уж хорошо знали, что с этими правами делать.
   Что оставалось младшему ? Навещать больного в его новом “доме”, успокаивать и сохранять в нем надежду вернуться к нормальной жизни, которой, как было понятно, у него уже не будет никогда.
    День за днем прошли так долгие 4 года, и из крепкого когда-то физически мужика превратился брат в безликое безмолвное существо сродни несчастному сыну той супружеской пары, и не рвался он больше из “адского дома” в родной, и не проклинал больше за предательство своих родных и близких.
    Не видя в том пользы и, тем более, не имея права его близких осуждать, мотался все эти годы младший брат к старшему, еще чем-то помогая и поддерживая его родственную душу, а сам изводил себя вопросами - правильно ли он когда-то поступил.

Ведь он всегда был так хорош в испытаниях, которые преследовали его постоянно и с которыми он боролся без конца, ради других отказывая во многом самому себе.
Неужели не выстоял бы он и в тот раз ?
Не напрасно ли он беспокоился тогда о себе, не напрасно ли поддался обстоятельствам, не попытавшись противостоять им, не дал, пусть за счет собственной жизни, хоть какой-то шанс брату ?
Не в том ли был и есть смысл его жизни, его судьба - всегда за счёт себя спасать других ?
Была ли нужна Господу эта его, возможно, последняя, жертва ?

    Рассуждая так той ночью, соглашался он с мыслью, что произошедшее с ним было  дано ему, уже в который раз, - свыше, как испытание или урок, чтобы стать ему либо вечным укором, либо поводом, переосмыслив все, освободиться, наконец, от вечной ответственности за других.

     С этими мыслями он заснул и проспал до рассвета, когда местная жара, пробившись через зашторенное наглухо окно, заставила его встать.
Приводя себя в порядок и на ходу завтракая, поспешил он к морю, думая как уже вскоре поделится своей историей с той женщиной и узнает, такое важное для него, её мнение о том, что с ним произошло…
Может, уже сейчас все станет ему окончательно понятно...

      Так пришел он к берегу, где море, как всегда, играло солнечными бликами, отдыхающие плавали в воде и часы на башне отсчитывали время процедур… Все было, как всегда…
Вот только не было там теперь инвалидной коляски, заботливого отца и той женщины не было больше в море… Их не было совсем… Видимо, закончился их семейный отпуск…

     И остался тогда человек, как уже бывало, один со своими мыслями, сожалея, что от груза переживаний не освободился и в этот раз.

    - Может, пример той семьи был мне ответом, - думал он про себя, - или не пришло еще время Господу мне отвечать ?..

     Нехотя соглашаясь с этим, зашел он в море: сначала - по косточку, потом - по грудь и стал, похожим на других, поплавком в далеком Соленом море, как считают - слишком соленом, чтобы была у него, как у всех морей, нормальная и долгая жизнь...