Триптих о потере здравого смысла

ТРИПТИХ О ПОТЕРЕ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

водевиль


                Если идёт дождь и гремит гром, 
                значит идёт дождь.

                Из курса пропозиционной логики,
                Альберто Моретти




               
ЧАСТЬ I

Таинственное исчезновение фрау Фернунфт

     На отпевании Алетты Афанасьевной было не протолкнуться: собравшиеся усиленно налегали на кутью, рубились в домино, кто-то воодушевлённо рассказывал как выторговал на ярмарке мешок куриного дерьма за два целковых. На стене висело ружьё, но подразумевать, что оно в конце непременно выстрелит - значило бы поверить в какой-то высший порядок, подразумевать, что существуют начало и конец. Поодаль возле окна стоял мужчина лет сорока на вид, но достоверно это было неизвестно, так как лица его никто рассмотреть не решался, потому что мужчина был некрасив собой и тщательно скрывал это. Когда к окну важно со сложенными за спиной руками подошёл отец Варсофоний, мужчина быстро отбежал в угол комнаты, делая вид, что читает книгу. Тогда отец Варсофоний  начал истошно орать:
- Смотрите! Вдали за окном коляска! Она сейчас раздавит ребёнка!
Собравшиеся с предвкушением ринулись к окну:
- О чём Вы ведёте речь, отец Варсофоний?
- Да вон же она! Приближается от поместья графа Куприянова, большого картёжника и волокиты!
- Действительно, это коляска и она запряжена тринадцатью блистательными сивыми скакунами!
- Чего же мы медлим! Нужно бежать сломя голову! - глубокомысленно завопил отец Варсофоний. Но кучер уже зевал во всю глотку и хлестал что есть силы лошадей. Ребёнок только-то и успел увидеть золотые коронки у него во рту и пал бездыханно под пятьдесят два промчавшихся по нему копыта. Ребёнок был девочкой в крипдешиновом платье, изящно отороченном муаровой тесьмой с позументами, ниспадающими витиеватым узором. Как олицетворение русского духа в этой повести, кучер только в трактире осознал всю трагическую мощь произошедшего, заказал фондю и шардонэ и, сгорбившись над барной стойкой, спросил сидящюю рядом монашенку, исповедимы ли пути господни, и она сказала: нет. Подали квашеной капусты и киселя, и глаза кучера налились горестной безысходностью, он схватил лежавший возле него канделябр и вогнал его прямо в спину Варфоломею Викторовичу, карабкавшемуся тем временем куда-то по стремянке. Варфоломей Викторович низринул на руки подхватившего его конферансье, который торжественным голосом стал объявлять обступившей их толпе:
- Выдающийся поэт...
Тут уже стал очевиден весь фарс и незначительность сцены, и все стали разочарованно возвращаться на свои места. И Варфоломей Викторович уже впустую декламировал, забрызгивая кровью свой щегольской фрак:
- Эпиграф! Трудно совместить боль с рассудительностью. Публилий Сир... 
И лишь полоумная старуха Зоя Фёдоровна в слезах припала к груди Варфоломея Викторовича, в исступлении бормоча как скороговорку:
- Ах, оставьте нехорошие мысли! Вон, Алетта Афанасьевна тоже всю жизнь о смерти говорила, вот и померла! А картёжник и волокита граф Куприянов живёт хоть бы хны!
- Да, да, - утвердительно кивал головой трактирщик, протирая передником поднос, - мы притягиваем тем, что происходит.
Однако, вопреки всем уговорам, Варфоломей Викторович непокорно откинул голову и покинул сей негостипреимный мир. Он прошёл свой жизненный путь лишь до половины, когда его жизнь подошла к своему концу. Кто-то из толпы заметил записку в заднем кармане брюк покойника, и собравшиеся почли должным зачитать её. Итак, в этой записке содержалось следущее:
"Купить полбу. Если не будет полбы, то просо. Но если просо совсем мелкое, то купить брюкву."
    Зоя Фёдоровна вызвалась исполнить последнюю волю усопшего и отправилась на ярмарку. Там она проходила пол дня, пока цыганка не подкралась к ней со спины, нашёптывая: "Я знаю, что ты ищешь, о, старуха, но скажу тебе это лишь после того, как ты избавишься от этого качана капусты", - и с этими словами цыганка протянула ей завязанный суконный мешок. Зоя Фёдоровна поспешила в лес и закопала мешок под самым высоким деревом, что и было замечено прятавшимся в кроне этого дерева почтмейстером. С тех самых пор какой-то груз лёг на его сердце, он стал хмур, плохо спал по ночам и ссался в кровать. Однажды, когда все почему-то праздновали католическое рождество, он подошёл к столу и ударил что есть силы кулаком, да так, что стаканы все попадали и залили сидром скатерть. В тот же вечер он приказал поджечь местный клуб "обескураженных читателей". Благо, читатели ещё не спали, и в чаду и угаре стремглав бросились вон. И лишь потом уже, на пепелище, один читатель обескураженно подбегал к каждому и, растерянно заглядывая в глаза, всхлипывал:
- А где же? Где же фрау Фернунфт?
Кто-то утверждал, что она осталась в сгоревшем здании, кто-то, что её вообще не было. Мусора обшарили всю округу, но так ничего и не нашли.



               
ЧАСТЬ II

Таинственная разгадка исчезновения фрау Фернунфт

    Дело поручили Шарлю де Бублегуму. Это был уже немолодой фельдфебель, и хоть лицо его было обезображено после укуса змеи, он был весьма недурён собой. Шарль де Бублегум был погружён в глубокие раздумья, устремив взгляд перед собой и лишь изредка вынимал руку из кармана брюк, чтобы стряхнуть пепел с сигары. Шарль де Бублегум лежал на полу посреди своего рабочего кабинета лицом вниз. В кабинет постучали, и Шарль де Бублегум, не меняя положения, произнёс:
- Да, да, входите, сударыня.
- Простите, я, кажется, не совсем поняла?
- А разве необходимо всё понимать, чтобы получать удовольствие?
- Вообще-то я суфражистка, а ещё у меня синдром Дауна! - огрызнулась суфражистка с синдромом Дауна и разгневанно ушла прочь. Шарль де Бублегум осознал всю свою беспомощность перед ошарашевшей его тавтологией и потупил взгляд. Лично он, как истинный джентельмен, конечно, был не способен ударить женщину, но с тех пор как трактирщик выхлестнул одну суфражистку оглоблей по роже, Шарль де Бублегум с глубоким почтением снимал перед ним шляпу. Он приподнялся на колени, чувствуя как зажглись от напряжения трицепсы и мышцы брюшины, потом выкинул в сторону правую ногу, частично перенеся вес на неё, затем левую, раскорячившись таким образом,  перевёл дух, потом стал поспешно перебирать руками в направлении своих ступней, после чего совершил последний рывок, оттолкнулся ладонями от пола, установив тем самым своё тело под углом 90 градусов относительно земной поверхности, сразу после чего стал совершать механические движения руками и ногами, придавая своему телу поступательное движение до тех пор, пока не оказался перед трактиром. При входе он обратил внимание на стоявшую коляску с запряжёнными в неё сивыми скакунами, раздувающими ноздри прямо ему в глаза. Шарль де Бублегум решил во что бы то ни стало разузнать, кто был владельцем этих блистательных скакунов и, войдя в трактир, заказал всем пунша. Однако, он не хотел выдавать своих настоящих планов, по этому ушёл из трактира, не проронив не слова. Только монашенка, сидевшая всё это время в дальнем затемнённом углу, разгадала истинные намерения фельдфебеля и наказала мальчишке-газетчику передать ему тайное послание. Ровно в полночь на съёмной квартире Шарля де Бублегума раздался звонок. Дверь отперла прислуга, но, развернув записку, она не смогла прочитать ни слова, потому что была слепа от рождения, тогда она спросила себя: кому бы могла предназначаться это записка? Услышав же в своей голове этот вопрос, прислуга растерялась и не знала, что на него ответить, и, так и не дождавшись ответа на поставленный ею вопрос, она решила прогуляться, чтобы кровь прилила к голове и просветлила мысли. Тем временем на улице уже во всю полыхал погожий день, который оказался так погож, что от недоумения прислуга обронила записку. К счастью, жандарм, который в лавке выбирал себе черенок для лопаты, вытягивая их из связки и нацеливая в даль как шпагу, обратил внимание на обронённый прислугой клочок бумаги и окликнул её:
- Эй, прислуга! Вы обронили клочок бумаги!
Но та не обернулась, потому что была глуха от рождения, и в скорости затерялась в толпе. Жандарм решил предугадать, куда бы она могла направляться, чтобы броситься ей наперерез, но никак не мог совладать с волнением, и догадки не приходили ему на ум. Тогда он решил подождать, пока судьба сама не подаст ему знак и отправился тем временем кутить и играть в преферанс. О том тотчас доложили картёжнику и волоките графу Куприянову, который вот уже шесть лет находился в самовольном заточении в башне в своём поместье. Взбешённый Граф Куприянов вцепился себе в волосы и закричал:
- Да оставьте вы уже меня все в покое!
Он схватил лежавшую в пепельнице ампулу с цианистым калием, проглотил её, и бросился прямо в распахнутую дверь, кубарем покатился по винтовой лестнице вниз и распластался у самого входа в башню. Его парадный фрак кабардинского горца был разодран в клочья, и кровавые раны саднили со всех сторон. Граф Куприянов принял решение первый раз за последние шесть лет и последний раз в жизни взглянуть на чистое лазоревое небо, но кто-то затмил его своей фигурой, прикрывая лицо канделябром и прошептал:
- Это я... убил... фрау Фер... шиденмайнунгберг...
Граф Куприянов обомлел и лишь за мгновение до своей кончины он понял, что перед тем как убили фрау Фернунфт, она вышла замуж за кого-то с фамилией Фершиденмайнунгберг.





ЧАСТЬ III

Раскрытие таинственной разгадки фрау Фершиденмайнунгберг.

Со смертью Варфоломея Викторовича для самого маститого философа губернии Аристарха Аркадьевича умерла и вся поэзия, он скинул свою одежду в кучу, поджёг её, понурил голову и пошёл по дорогам в чём мать родила. Шёл он так трое суток и питался подножным кормом, а потом наткнулся на отца Варсофония, который шёл ему на встречу, тоже понурив голову и тоже в чём мать родила. Они столкнулись лбами, и упали, поразившись, сколь одинаковы они были без одежды. Первым заговорил Аристарх Аркадьевич:
- В начале был смысл. И смысл был у бога. И смысл был богом.
- Верую, ибо абсурдно.
Внезапно их интеллектуальную беседу прервал налетевший суховей и сорвал с голых мужчин их старомодные парики. Отец Варсофоний глубокомысленно заорал, и они бросились вслед за париками. Но тут им наперерез из леса выскочил истощённый кучер, скрывавшийся всё это время от правосудия на лоне дикой природы, в предрассветных дымках и полуденных хмарях. Вместо прежнегого зипуна теперь на нём был костюм из еловых веточек и мха, а вместо шляпы половинка от разломанного пополам осиного гнезда. А в руке у него был прутик вместо трости. А в глазу дырка, прогрызенная сусликами, вместо монокля. Как дикое животное кучер оскалился и вдруг накинулся на парики, схватил их и скрылся в зарослях. Там он распустил парики на ниточки и связал свитер, который потом выменял почтмейстеру на мешок с кочаном капусты. Почтмейстер пристально глянул в глаза кучеру и прошептал:
- Вижу я, Вас что-то гложет. Вы знаете больше, чем Вам того бы хотелось.
- Да. У тебя опухоль в аппендиксе.
Почтмейстер прижал к груди свитер и, испуганно озираясь, побежал со всех ног из чащи. А когда он, наконец, добежал до дому, у него резко заколола бочина, и фельдшер, прибыв, установил, что кучер был прав, и нужна срочная операция. Однако, почтмейстер наотрез отказался, и, испуганно озираясь, побежал обратно в лес. Тогда кучер помолился, и все боли почтмейстера в тот же миг прошли. В благодарность он подарил кучеру свитер. А когда Зое Фёдоровне оторвало ноги, почтмейстер посоветовал ей идти в лес, сказав, что кучер непременно поможет. И кучер действительно помог и сплёл ей из бересты чехол на нижнюю часть туловища. Вскоре кучера выбрали городничим, но он прилюдно отрёкся от предоставленной ему власти, женился на цыганке и ушёл в монастырь. А землянку, в которой он скрывался, потом разграбил Лукич, который сам же и попался по глупости, когда пытался расплатиться в трактире фальшивыми ассигнациями из бересты. Трактирщику тогда ещё показался подозрительным почти пустой суконный мешок с чем-то напоминающим кочан капусты, и он окликнул мародёра:
- Эй, мародёр, а покажи-ка, что у тебя там в мешке.
Тот отнекивается, головой мотает.
- Открой, открой, ты же знаешь, что там внутри, - вмешался конферансье.
- Ничего я не знаю.
- А кто знает? Может, мясник французской революции Лежандр?.. Или Гильотэн, лёгким дуновением ветерка, сдувающий головы?.. Или, может быть, глашатай кровавой мессы Фукье-Тенвиль?.. Или, может быть, Тинки-Винки?.. со своей кровоточащей сумочкой, а?..
Почтмейстер, не выдержав, уже схватился за канделябр и зашипел сквозь зубы:
- Да всё он знает, это его рук дело!
    В общем, окружившая Лукича разъярённая толпа, вынудила его повиноваться, и он в поседевшем от страха свитере опасливо развязал мешок и под всеобщий ужас вытащил оттуда дрожащей рукой слипшееся комьями куриное дерьмо. Отрубила ли фрау Фершиденмайнунгберг себе голову, как заключили в мусарне, так и осталось неразрешимой загадкой.




ЧАСТЬ IV

Четвёртая часть триптиха о трагической судьбе фрау Фершиденмайнунгберг, в которой всё встаёт на свои места.

    Постепенно все толки о некогда произошедшем в Х. уезде стихли, и жизнь вошла в своё размеренное русло. Зодчие закрашивали никогда непопадающими в цвет квадратиками вандальские надписи и рисунки на фасадах своих архитектурных шедевров, и вандалы снова что-то корябали поверх едва засохшей краски. Аристарх Аркадьевич валялся у обочины в задумчивой философской позе, обхватив пальцами лоб, и бормотал себе под нос: феноменологичен ли когнитивный гештальт имплицитной имманентности доструктурной дифференциации? И коробейники, проходя мимо, пинали его в живот. А башню в поместье покойного графа Куприянова сдали семье беженцев из Австро-Венгрии. Что примечательно, всё семейство как один были чистокровными австрияками с левой стороны, но совершенными венграми, если посмотреть на них с правой. И хоть они сами и уверяли, что идея о расовых различиях несостоятельна, всем в городе эти различия были очевидны, что даже годовалые дети тыкали в них пальцем. О глупости австро-венгров потом даже писали в газете, и даже известный американский магнат приезжал на своей кибитке, чтобы заключить с ними контракт. Он упорно стучался в дверь, кричал через свёрнутую в трубу газету, бросал в окно веточки, но ему так и не открыли. Сидевший неподалёку на заваленке Безобиняков, который является олицетворением превратного понимания русского духа в этой повести, пожёвывая колосок, сказал, что хозяева ушли на ярмарку, но американец ничего не понимал по-русски, и только отвечал:
- Wir k;nnen nichts Unlogisches denken, weil wir sonst unlogisch denken m;ssten (эту фразу позже заимствует Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат 3.03.). Безобиняков тоже не понимал, когда ему говорили не по-человечески, и отвечал:
- Когитас эрго сум, шер ами. В общем, найдя общий язык, они решили пойти в кабак. Однако кабак оказался пуст, одна лишь монашенка в темноте лузгала колбасу, сбрасывая очистки себе под ноги. Магнат и Безобиняков погудели в свёрнутую газету, побросали веточек за барную стойку, но трактирщик так и не объявился, потому что тем временем исповедовался у бывшего кучера - отца Игната. Хозяин трактира, уже поседевший, потрёпанный временем долго и муторно конючил, что суфражистки в его трактире опять обоссали весь стульчак, но тут отец Игнат прерывает его и говорит кротким возвышенным голосом:
- Там за трактиром стоят тринадцать сивых скакунов, продай их, а деньги пожертвуй нищим.
- Вы пологаете, добрые поступки зарождают добро в душах тех, для кого мы их совершаем?
- Как знать, как знать... некоторые вешаются...
Выбегает хозяин трактира из храма весь одухотворённый и восклицает:
- Теперь всё!
Безногая Зоя Фёдоровна, тут же просящая милостыню, смотрит на него непонимающе, а он ей горсть копеек в лицо швыряет и бежит к трактиру, смотрит, а там Безобиняков с бутылкой в руке - лыко не вяжет - коляску уже отстегнул, а сам взобрался на возглавляющую упряжку лошадь и шпорами в бока ей надсаживает. Хозяин трактира кричит в бешенстве:
- Ты куда взобрался-то, гугенот?!
Безобиняков хлестнул трактирщика плёткой по лицу и поскакал на упряжке в непроглядную даль. Тогда хозяин трактира накатал заяву в префектуру, и префектура незамедлительно выделила тринадцать мусорских карет, которые тотчас же бросились в погоню за преступником. Безобиняков же, как только услыхал вой мигалок за спиной, свернул в лес, и поскакал через самые непроходимые места, чтобы мусора его не накрыли. И когда он уже почти доскакал до государственной границы, левую половину лошадей занесло в трясину, брыкаясь и утопая, лошади потянули за собой всю упряжку вместе с Безобиняковым. И вот он уже, обливаясь горькими слезами, по горло в болоте прощался с миром, как в это самое мгновение кто-то, прикрывая лицо атласом просёлочных дорог Российской Империи, набросил ему бечёвку на шею и ценою неимоверных усилий вытащил Безобинякова на сухое место. Правда, петля сдавила тому сонную артерию и переломала шею. В итоге: с одной стороны Безобиняков, всё-таки, был спасён из поглотившей лошадей трясины, но с другой стороны был бесповоротно мёртв. Тут как раз и мусорские кареты подоспели, главный жандарм с резиновым черенком в руке победоносно выскочил, чтобы инкриминировать кому-нибудь нераскрытое дело об исчезновении фрау Фершиденмайнунгберг, но мужчина с испугу выронил атлас, и жандарму во всём своём безобразии предстала одна из двух русских бед.