Призрак

Анатолий Александрович проснулся. Почти всё его лицо было окутано подушкой, дышал он носом, однако, абсолютно спокойно. Приоткрыв правый глаз, который единственный был вне подушки, через свои волосы, которые закрывали большую часть обзора, он увидел стену своей комнаты. Машинально нащупав на полу очки, он встал.
  Сегодня был очень важный день – Анатолий должен был отнести портрет, который он рисовал несколько недель, заказчику. Заказчиком был его близкий друг Николай. В наше время работать художником настоящая мука – заказов вечно не хватает, собственно, как и денег на пропитание. Анатолию приходилось перебиваться заказами от не больших фирм, которые брали его работы в качестве логотипов или же просто фона на брошюре. Из-за того, что подлинное искусство для него уже давно ушло на второй план, уже нельзя было точно определить к какому направлению художников он относится. В его картинах было всё – прекрасные пейзажи, сверхреалистичные портреты, элементы кубизма, модернизма, сюрреализма, в общем, всё на свете. В оправдание себе, Анатолий замечал, что талант надо развивать во всех направлениях, хотя, в глубине души и признавал, что делает он это всё только в надежде, что хоть кому-то приглянуться его работы и он сможет подороже продать хоть что-нибудь.
  Лицо Николая Анатолий знал досконально, вплоть до мельчайшей чёрной точечки на его правой щеке. Такое простые люди обычно не замечают, да что там, не каждый лучший друг способен заметить на лице своего товарища нечто настолько маленькое. Учитывая настолько хорошо развитую память Анатолия, он рисовал Николая ни разу за неделю, не приходя в гости. Сейчас, перед выходом он ещё раз захотел посмотреть на проделанную работу. Вынув уже готовую картину из плёнки, он бережно поместил её у стенки и начал рассматривать. Портрет Николая был чрезвычайно точен, если бы вы сейчас получили его на руки, то безусловно смогли бы выделить этого человека из тысячи. То был тучный мужчина, о чём говорила его толстая шея, с серьгой из чистого изумруда в форме лебедя в правом ухе, с зачёсанными назад волосами, немного длиннее «мужской нормы» и ясными, смотрящими точно в будущее глазами. Это преинтересное лицо красовалось на тёмно-коричневом фоне, так известным всем тем, кто когда-либо занимался портретом.
  Смотря на своё детище, Анатолий не был доволен. Ему казалось, что он не смог передать всей живости лица Николая, что его портрет неточен, не идеален, а мы всегда хотим для своих близких всего самого наилучшего. С болью в сердце Анатолий завернул картину обратно в плёнку и вышел из дома.
  Каждый «человек искусства», который живёт в России, скажет вам, что это, наверное, одновременно самая худшая и самая лучшая страна для творчества. Сейчас на дворе такой век, что, выходя из дома, люди не смотрят на вещи с интересом; большинство уже всё видело. Нас окружают здания разной наружности и применения, вечно горящие витрины магазинов, в которых мы в любой момент можем приобретать как импортные, так и отечественные товары, мы уже безразлично смотрим на проезжающие мимо автомобили, которые появились только в конце девятнадцатого века, кроме того у каждого из нас даже есть возможность ненадолго покинуть этот мир, и вступить в контакт с миром живой природы – пойти в парк, (хоть, это и кардинально разные вещи) самым же прекрасным изобретением человека стал интернет – нечто, способное обучить практически всему на свете, если уметь искать; учитывая всё вышеперечисленное, заявление о том, что большая часть человечества потеряла возможность удивляться не должно вызывать в вас какие-то сомнения.
  Анатолий не раз проводил свой отпуск в других странах, иногда он летал в кредит, иногда ему удавалось скопить определённую сумму. Он старался брать максимально много из таких поездок – постоянно фотографировал, снимал видео и следовал путеводителям. Анатолий бывал в Италии, Испании, Северной Америке, Германии и так далее. Как он сам выражался по этому поводу: «я видывал некоторые виды». И вот такой человек, с полной уверенностью в голосе, замечал, что Россия всё же самая атмосферная страна.
  Россия, как подмечают многие исследователи, является «поставщиком депрессии» на Запад, и по мнению Анатолия, считают не зря. Просто представьте себе: что, смотря на относительно старинные сооружения, в человеке рождается грусть. Если мы возьмём, например, Италию или Испанию, то там самые обычные домики вызывают в сердце чувство радости и раскрепощённости, но то же самое нельзя сказать о Хрущёвках или Сталинках. В России зима длится полгода, в то время как отопление включают летом, по улицам бродят вечно недовольные рожи, да и, в целом, атмосфера здесь прямо пропитана духом Смерти (особенно в вечно сером Петрограде). Вот и получается, что Фёдор Достоевский никогда бы не родился в Италии, а Курцио Малапарте в России. В должной мере оценив этот концепт и помня правило, что исключение лишь доказывает правило, я уверен, что вы согласитесь с Анатолием, но всё же его тезис ещё не завершён. Он хочет и легко докажет вам, что именно в такой атмосфере и рождается истинное искусство! Да, НАСТОЯЩАЯ депрессия – дело серьёзное. Она может перерасти в «творческую импотенцию», [Термин, доходчиво раскрытый в книге Григория Чхартишвили «Писатель и самоубийство»] которая, в свою очередь, почти всегда приводит к летальному исходу, но депрессия, которая подталкивает к творчеству – совсем другое дело, - сие есть нечто, в какой-то степени, необходимое. Нельзя передать словами какими красками переливается на холсте чёрная и серая краска, когда рука художника знает куда и как её нанести. Такие картины входили и будут входить в историю искусства, потому что они передают не просто видение человека, но видение целого народа.
  В какой-то степени тоже можно сказать и про людей, портретом Анатолий занимался не часто, но с уверенностью в голосе заявлял, что нельзя нарисовать портрет красивой барышни и просто пририсовать к нему улыбку, ибо тогда картина потеряла бы всякую реалистичность. Поймав себя на такой мысли, наш герой понял, что портрет Николая был весьма уникален в этом плане, ибо представить его без широкой улыбки или ехидной ухмылки, или добродушной улыбочки на лице, не представлялось ему возможным.
  Все эти мысли и концепции так сильно взволновали душу уже не юного художника, что он и сам не заметил, как оказался прямо под дверью у своего друга; придя в сознание, он медленно прижал свой палец к дверному звонку и, наслаждаясь мелодией, не отпускал до тех пор, пока хозяин ему не открыл. По возбуждённому лицу товарища, Анатолий сразу понял, что он весьма и весьма желанный гость. Они наскоро обнялись, и Николай попросил друга пройти на кухню, в то время как сам удалился в уборную. 
  В кашеварне Анатолия ожидала необычная картина – за столом сидело два незнакомых ему лица: девушка в белом платье, на белом плече которой сиял тонкий луч солнца, с прекрасной белоснежной улыбкой, её образ, так гармонично сочетался с белыми стульями, белым столом и белым кафелем на кухне владельца, что её можно было спокойно перепутать со статуей из белого мрамора, и длинноволосого человека, одетого во всё чёрное, так сильно выделяющегося на этой райской поляны, что его можно было бы назвать Мефистофелем, пришедшем нарушить гармонию. Будь у Анатолия под рукой холст и всего две краски, и он бы мигом нарисовал бы вам эту картину, так явственно отражающую идею, которую он развивал по пути сюда. В комнате воцарилось молчание, прерванное через каких-то пару секунд звуком смывающейся воды и прибытием Николая, который начал свой монолог следующим образом:
  Выхватив картину из рук Анатолия, он торжественно поднял её над головой и произнёс: «Лиза, Антон, я торжественно представляю вам мою новую игрушку – личный портрет и, не без удовольствия, рекомендую вам его создателя, моего лучшего друга, Анатолия»! Лиза с улыбкой протянула Анатолию руку, которую тот машинально пожал, в то время как Антон, не вставая с места, молча кивнул гостю. Только сейчас Анатолию представился шанс подробно рассмотреть гостей, правда кроме белого платья барышни, ничего о ней после их встречи он вспомнить не мог, в то время, как образ Антона прочно засел в его голове – невысокий, широкоплечий мужчина, с чёрными как смоль, свисающими на плечи волосами, с бледным, высоким челом, испещрённым морщинами, с горящими и одновременно невероятно тусклыми глазами, способными, кажется, заворожить человека, с блуждающей, змеящейся по лицу улыбкой, он был худ, но его руки и ноги были наполнены силой; его окружал какой-то ореол надменности и свет его был настолько яркий, что заполнял собою всю комнату.
  Всё ещё находясь под впечатлением от представшей перед ним картины, Анатолий молчал и не двигался с места, благо Николай заметил это, и жестом попросил своих гостей встать и пройти за ним, прихватив Анатолия за рукав куртки, которую тот не удосужился снять, они направились в гостиную, дабы выбрать наиболее удачное место для портрета. Николай принёс линейку, были произведены все нужные замеры и началась полемика. Лиза уверяла, что лучше всего повесить картину чуть выше уровня телевизора, находящегося сразу справа от входа, Анатолий утверждал, что в ту точку никто никогда не посмотрит и предлагал альтернативу в виде очень удачного, по его мнению, места возле аквариума слева и поодаль от входа. Николай и Антон долгое время сохраняли молчание, как вдруг, человек в чёрном тихим и спокойным баритоном произнёс: «Лучше всего повесить её здесь, - он указал место подле дивана, причём ткнул он так точно, что хотя все стояли на разном удалении от стены, казалось, что эта точка была на равном удалении от телевизора и буфета – в таком месте она будет сразу привлекать внимание». В тот момент, когда Антон ткнул пальцем в стену, Анатолию показалось, что в том месте свет как бы нарисовал очертания рамки. Это было без сомнения лучшее место для портрета.
  Николай вознаградил всех присутствующих своей широкой улыбкой и отметил свою признательность Антону как «лучшему архитектору, что он когда-либо встречал». Тут же хозяин спросил не желает ли кто-то помочь ему с установкой картины, в этот момент Анатолий заметил пытливый взгляд Лизы, направленный прямиком в совершенно неподвижное лицо гениального (видимо от природы) архитектора, но Антон явно не заметил этого взгляда и просто промолчал. Видимо Николаю было хорошо знакомо это молчание, потому что он тут же рассмеялся, похлопал Антона по плечу и сказал: «тогда не смею вас дольше задерживать. Желаю преприятной дороги». Он обнял Лизу, пожал руку Антону и оба они удалились. Закрыв за ними дверь, Николай пытливо посмотрел на Анатолия и нагло заявил: «Ну, признайся, тебе ведь интересно узнать кто они!»
  При всей бестактности Николая, он был абсолютно прав, Анатолию не терпелось узнать, что это были за особы и как его болтливый друг мог так долго скрывать от него знакомство с ними. На деле же всё оказалось куда проще, чем рассчитывал наш герой, дело в том, что Николай решил серьёзно подготовится к появлению в своей жизни такого серьёзного приобретения как собственный портрет, поэтому за день до прибытия Анатолия он пошёл на выставку картин Дениса Чернова, где по несколько часов стоял у каждой его работы. В момент созерцания очередного прелестного женского личика к нему подошла пара уже знакомых нам лиц. Лиза сказала, что отметила заинтересованность Николая и желает узнать почему он так тщательно рассматривает каждую картину, на что получила искренний ответ, после чего рассмеялась и дальше, по заверению Николая, они прошли всю выставку целиком несколько раз, проведя незабываемые часы в бурном диалоге.
- В бурном диалоге, - удивился Анатолий, – неужели и Антон в нём участвовал?
Николай, посмеиваясь ответил: «Конечно же нет, мой друг. Он просто шёл рядом и изредка весьма необычно улыбался. Сказать по правде, это была чуть ли не первая его реплика с момента нашего знакомства».
- В каком смысле ты употребил слово «необычно»?
- Ну как такое объяснить… - замялся Николай, - понимаешь, вот вроде бы это доброжелательная улыбка, но всё же есть в ней что-то такое… даже не знаю, змеиное что ли
  Эти слова заставили Анатолия на секунду усомнится в том, что между ними нет никакого кровного родства, ведь, как мы знаем, он увидел в Антоне тоже самое, однако наскоро отринув все лишние мысли, он продолжил опрос: «И что ты о нём думаешь?»
- А что такого я могу о нём думать? Он просто призрак, пробравшийся в мир живых
- Призрак? – Анатолий не мог поверить своим ушам, - что это значит?
- А что тут непонятного, родной?! Призрак. Ты вот когда-нибудь видел призраков?
- Нет, - немного робея ответил художник
- Ну, знаешь, они не совсем такие как мы привыкли их воспринимать. Да, они и правда давно умерли, только вот они не прозрачные, по крайней мере, не в прямом смысле этого слова, да и летать не умеют. Обычно у них мешки под глазами, бессонница, они малообщительные, а выражение лица у них такое, словно они не умеют улыбаться. Такие люди не любят солнечный свет, у них редко бывает больше двух друзей, они не задумываются над тем, в каком состоянии находится их личная жизнь и не привлекают к себе внимания, потому что хотят обратного. Они хилые физически и абсолютно безэмоциональны. Ты ведь понимаешь о чём я говорю?
- Да, вполне. Ты дал в меру искажённый портрет этого своего нового знакомого
- Вынужден не согласится с тобой, мой друг! Мой портрет максимально приближен к реальности, и я не ставил своей целью его искажать
- Дело твоё, конечно, но мне он кажется во многом другим
- Это потому, что ты его плохо знаешь, - с видимой обидой в голосе заявил Николай
- Но ведь и ты знаешь его не полных два дня, - не без видимой издёвки заметил Анатолий
- Допустим, но давай ты всё же обойдёшься без этих едких замечаний и дослушаешь мою теорию
- Не смею больше тебя перебивать, дружище
- Быть может ты в какой-то мере и прав, и я не разобрался во всех хитросплетениях его души досконально, в конце концов, он общается с такой приличной особой как Лиза, но всё же те немногие слова, что я с немалым трудом выбил из него, убедили меня в том, что он совершенно не желает жить.  Как будто он остался что-то должен жизни и сейчас непонятным даже ему образом, пытается этот долг вернуть. Вот пообщайся с ним подольше и заметь, что он элементарно не смотрит себе под ноги
- Право не знаю, что и ответить. Разве что, что после твоих слов, мне ещё больше захотелось лично побеседовать с этим Антоном. Не будешь ли ты так любезен одолжить мне его контактный номер
- Дружище, сам знаешь, я бы с радостью, но тут такое дело, у меня есть только номер Лизы. Пойми меня правильно, я не мог отделаться от ощущения, что если я позвоню этакому кадру, то он может попросту не взять трубку. Ну честно, на кой чёрт ему общаться со мной!
- Разницы нет – с твоего позволения я возьму телефон Лизы и через неё свяжусь с этим, как ты выразился, «кадром»
- Да на здоровье. Потом обязательно расскажешь успешно ли прошла твоя встреча!
  Взяв номер доселе неизвестной ему женщины, Анатолий распрощался со своим другом и направился в близлежащее кафе, с твёрдым намерением поскорее назначить день встречи с так заинтересовавшим его архитектором. Их диалог был короток – Лиза предложила ему самолично зайти к Антону в период с шести, до десяти вечера. Оказалось, что он работает из дома и в своей фирме является кем-то на подобии начальника, которому частенько звонят его коллеги и спрашивают, как и что им надо сделать в проекте. Разумеется, он и сам принимает активное участие в этих проектах, но при этом график позволяет ему частенько спать до часу в будние дни, а рабочий день имеет неограниченные рамки. Разговор закончился и Анатолий положил трубку. Внезапно, он заметил, что у него слегка трясутся руки. Он посмотрел по навигатору куда ему ехать, и решил подождать в этом кафе до семи. Заказав себе чашечку чая, он погрузился в раздумья: по сути, он и сам не знал зачем ему ехать к незнакомому человеку и что он собирается у него делать, поэтому, чтобы не вызывать у хозяина подозрений о бессмысленности приезда гостя, Анатолий решил заскочить домой за своим рабочим снаряжением.
  Несколько часов прошли незаметно и вот он уже стоял напротив дома, в котором его ждала судьба. Было такое ощущение, что сам этот дом давно заброшен, в его интерьере не было даже намёка на хотя бы единичную реставрацию. Стены были обшарпаны, все окна закрыты, а некоторые и вовсе заколочены, свет из этих окон казался непомерно тусклым и обветшалые балконы, казалось собиравшиеся вот-вот, с грохотом повалится на землю, не вызывали никакого восторга. Как и предсказывал Анатолий, дверь в подъезде была открыта. Внутри здания, картина была абсолютно такой же, за исключением нескольких дверей, которые, казалось, были поставлены недавно. Лифт, по-видимому, давно не работал, но это не было проблемой ни для Анатолия, ни для Антона, потому что подниматься надо было всего лишь на третий этаж.
  Звонок не работал, но, видимо, Антон был предупреждён о прибытии незваного гостя, поэтому сам открыл дверь, да так, что Анатолий, уже успевший несколько раз постучать, чуть не ударил хозяина по лбу. Прохладно поздоровавшись с Анатолием, Антон молча впустил его в квартиру, жестом попросил снять обувь и так же жестом предложил следовать за ним. Они расположились в кухне и немного погодя, Анатолий начал свой неуверенный монолог: «понимаете ли, Антон, у меня к вам очень серьёзная просьба – мне бы хотелось с вами пообщаться. Вы показались мне крайне занимательным человеком, а таких, знаете ли, хочется узнать поближе, - ненароком он посмотрел на всё то, что принёс с собой и заявил, - но, в первую очередь, мной движет желание нарисовать вас. Мне кажется, что нас обоих может это порадовать».
  Пока Анатолий всё это говорил, владелец квартиры молча сидел прямо напротив него и его, казалось, безжизненный взгляд был направлен куда-то насквозь собеседника, лишь когда его очень взволнованный собеседник закончил, он, как будто пробудившись, медленно и спокойно ответил ему: «мне бы не хотелось».  Такой ответ озадачил художника, на секунду он подумал, что они должно быть разговаривают на разных языках и он предпринял ещё одну попытку к диалогу: «прошу простить, вы имели в виду, что вам бы не хотелось быть нарисованным или вы думаете, что я возьму с вас за это деньги? Разумеется нет, поскольку инициатива на моей стороне, я мог бы даже заплатить вам как, если позволите, «модели». Просто мне кажется, что вы бы отлично смотрелись на холсте». Но Антон был всё так же бесцветен, он не усмехнулся, не нахмурился, даже не почесал себе нос, а просто как бы продолжил свою фразу, как бы разжёвывая её для гостя: «мне бы не хотелось разговаривать и не хотелось бы, что бы меня кто-то рисовал. Если бы я захотел, то мог бы позволить себе купить портрет, но мне не хочется и лишние деньги мне не нужны».
  Анатолий слегка ошалел от такого ответа. Он решил действовать наверняка, но осторожно:
- Позвольте, как же вам не нужны лишние деньги? Я, честно признаюсь, не знаю сколько зарабатывают архитекторы и к вам в карман не полезу, мало того, Лизавета сообщила мне, что вы занимаете в своей фирме не последнюю должность, но ведь ваш дом… очень плохо выглядит. Как же добропорядочный архитектор может позволить себе жить вот так? – во время своего высказывания, Анатолий тщательно осматривал кухню, потому что понял, что забыл сделать это до начала такого громкого выпада в сторону собеседника. Только вот к сожалению или к счастью, но он оказался совершенно прав – на кухне были местами отклеены обои, пол был очень потёрт, в раковине лежали, наверняка, единственная тарелка и вилка, а люстра источала такой глухой свет, что его никак нельзя было бы разглядеть с улицы.
- Я так живу, и мне этого достаточно, мне комфортно, - всё так же не меняясь в лице произнёс Антон.
- Но ведь это исключительно конформистская идеология. Неужели вам бы не хотелось жить лучше? В конце концов, вы же архитектор. Вы творец! Деятель искусства!
- Это не творчество, а работа и в ней из понятия о прекрасном есть только тема безграничного отчаяния. В нашем современном мире нет разницы между выдающимися и посредственными архитекторами, потому что всё делается под копирку. Как говорится: «всё выдающееся уже написано. Нам остаётся только менять оболочку и события»
- Я с вами категорически не согласен, но даже если опустить этот момент, неужели вы не хотите оставить свой след в истории? Да, я не самый известный в современном мире художник, но, быть может, именно ваш портрет меня и прославит
- Мне всё это не интересно
- Простите меня за грубость, но именно таких как вы описывал Ницше в, наверное, самой популярной своей книге «Так говорил Заратустра». Вы – Последний человек!
- Да быть может, но это лишь доказывает мои слова. Получается, что я уже жил когда-то, а может быть и целое поколение таких как я. И мы всё ещё живы, всё ещё находимся в этом цикле. Но есть и вероятность, что всё гораздо глубже и идея сверхчеловека, о которой вы могли читать в той же книге – фикция, ведь тот самый последний человек тоже не так прост. В конце концов, я, опять же ссылаясь на ваши слова, могу спокойно заявить, что если такие люди как я жили ещё во времена Ницше, то это подтверждает его идею о вечном возвращении. Если я принимаю эту точку зрения, то, по словам того же Ницше, я достиг высшей точки мышления. Этической стороной вечного возвращения является вопрошание о сопричастности (или со-принадлежности) ему: так ли ты проживаешь текущий момент, чтобы желать вечного возвращения того же самого. Благодаря такой постановке каждому мгновению возвращается мера вечного: ценно то, что выдерживает испытание вечным возвращением, а не то, что изначально в перспективу вечного может быть помещено. Тем, кто вечное возвращение готов принять, является сверхчеловек.
  Анатолий не был готов к такому чёткому и продолжительному ответу. Наверняка он даже не понял всего того, что сейчас ему сказал Антон, но это было уже не важно, потому что художник смог запечатлеть в соей голове самое ценное: выражение лица Антона всё так же оставалось бессменным, но вот его глаза, в ту секунду, когда он произносил последнее слово, лишь на миг, но всё же загорелись – это был не тусклый огонёк уходящего гения, нет, это был огонь самой яркой души, которую только можно было себе представить.
  Молчание, которое обычно следует после того, как одна сторона в пух и прах разбила аргументы другой, не продлилось и нескольких секунд, Анатолий заявил, что получил даже больше, чем хотел, пожал руку Антона, взял свои вещи и обязался ещё как-нибудь зайти. Он сдержал своё обещание и старался приходить к гениальному архитектору хотя бы раз в неделю, их диалоги протекали сначала так же неоднозначно, но вскоре их обоих связала настоящая дружба. Анатолий начал понимать своего невнятного собеседника и пусть Антон всё так же отвечал односложно, редко спускаясь с вершины своего спокойствия и озаряя гостя внезапной вспышкой мудрости, но художник так же не отставал от него и уже не пытался внести корректировки в сформировавшийся мир архитектора. И вот, однажды, судьба отворила вечно-открытую дверь Тошеной квартиры вместе с Анатолием.
  Он застал его разбирающим кофемашину, нельзя было точно сказать сколько дней уже идёт этот процесс, но казалось, что Антон уделяет ему всё свободное время. Стоя спиной к дорогому гостю, он поприветствовал его и предложил сесть, и тут же добавил, что Толя может сам достать чай и налить себе кружечку. Художнику не хотелось пить, поэтому он просто присел рядом и стал с любопытством смотреть на инженера-самоучку. Продолжая рыться в кофеварке, Антон заявил, что он просто не может без неё жить, ибо пьёт по три чашки кофе в день. Анатолий почти ничего не понимал в технике – компьютер был для него настоящим чудом, и он не рисковал разбирать его по частям. Можно сказать, что Антону просто повезло расти в ту самую пору, когда компьютеры стали полноценно завозить в Россию; он увлёкся технологиями и записался на курсы. Анатолия в эту минуту всё же немного тянуло сказать: «так купи новую», но он сдерживал себя и был практически уверен, что Тоша сам починит кофемашину. Анатолий заметил некоторое напряжение в движениях Антона и предложил ему немного отдохнуть. Антон присел на диван в гостиной, а Анатолий взял стул и сел напротив.
  Внезапно, художнику пришло осознание того, что тот самый момент настал. Он ещё раз попросил у Тоши разрешение нарисовать его. Архитектор был бессилен, всё, что он успел выговорить было: «разбуди, когда умру». Анатолий машинально вынул из кармана пиджака карандаш и втрое-сложенный лист А4, взял из обширной библиотеки самую толстую книгу, и приступил к работе. У него было аж четыре попытки и первую он потратил моментально – стараясь нарисовать глаза своего друга, он, полный уверенности, решил взглянуть в них, но вроде бы ничем не отличающийся от его привычного взгляда, глаза Антона, в этот раз показались художнику убийственно холодными и Анатолий испугался. Его рука соскочила и надорвала лист так, что на первой четвертинке уже ничего нельзя было нарисовать. Такой неожиданный поворот событий, как оказалось, немного воодушевил Антона, и он приподнялся на диване, но не вымолвил ни слова.
  Свою вторую попытку Анатолий начал с плеч и контуров лица, но, будучи ещё не готовым возвращаться на территорию, где ему был оказан такой отпор, он решил уделить особо пристальное внимание волосам. Так они просидели больше часа, и уже полностью отошедший от потрясения Анатолий снова предпринял попытку спуститься ниже линии лба, но как только нос модели оказался на импровизированном холсте, по листку пошла трещина, раскрывшаяся так же внезапно, как может разорваться шов от слишком сильного напряжения. В этот раз Антон усмехнулся и вновь был принят в объятья дивана. Но Анатолий не собирался оставлять своих попыток, потому он начал свою третью попытку: в точности повторив сценарий предыдущей, будучи уже готовым вновь столкнуться с непредвиденными обстоятельствами, он внезапно заметил, что его сегодняшняя муза крепко спит на диване, слегка свесив голову набок. Художник обомлел. В этот момент в нём боролись чувства ненависти и принятия. С одной стороны, как человек может заснуть во время такого важного процесса? С другой, всё было очевидно – как Антон и говорил при их первой встрече, ему это было абсолютно не интересно. Анатолий уже был готов оставить свои попытки, но тут судьба пихнула его в бок – кофемашина резко зажужжала и как бы чихая, выдохнула из себя пар. Антон всё так же крепко спал, а Анатолий только начал работу – он на цыпочках вышел из квартиры и точно так же спустился по лестнице, а чтобы знакомый сигнал готовой к отъезду машины не разбудил Тошу, он поехал домой на метро. Оттуда он взял немногое: мольберт, полотно, всего две кисточки и две краски – чёрную и белую. Вернувшись к Антону, он, как и подозревал, нашёл его в точно таком же положении, ему даже показалось, что голова архитектора ни на миллиметр не сдвинулась с места, хотя кофемашина всё так же продолжала жужжать.
  Всё так же сидя, и стараясь не упустить ни секунды того времени, что было ему даровано, он рисовал, рисовал так как никогда доселе. Казалось, что каждый волосок, свисающий с головы Антона, превращался на холсте в произведение искусства, что каждая его ресничка стоила больше, чем все предыдущие картины Анатолия вместе взятые, что его плечи, приподнимающиеся во время глубокого и спокойного вдоха, точно так же каждый раз вздымаются на картине. Его закрытые глаза передавали зрителю то спокойствие и умиротворение, с которым сейчас спал Антон.
  Через неделю уже все знали о невероятном таланте – художнике, который смог нарисовать лучший в мире посмертный портрет. А ещё через две на кухне у Тоши с красной лентой, завязанной бантиком, красовалась новая кофеварка.