Сделка. 31. Бабушка-спасительница

Прилетев на помощь сыну, как добрый ангел, Екатерина Михайловна окинула немного удивленным взглядом уютный коттедж, вздохнула, отметив про себя, что для одного такой дом слишком велик, и тут же переключилась на внучку. Сердце ее радовалось, замечая черты сходства малышки с отцом. Носик как у Сережи, и разрез глаз похож, а походка точно его, слегка вразвалочку! Фамильные черты Ермаковых проявлялись и в характере ребенка: доброта и улыбчивость сочетались невероятным образом с упрямством и упорством.

Наступил второй вечер после приезда спасительницы. За окнами сгустились поздние летние сумерки. Через открытую форточку доносились запахи свежескошенной травы и каких-то цветов, смешиваясь с ароматами кухни, где уже привычно командовала кастрюлями и сковородками хозяйская матушка.
- Ну что, уложил? – поинтересовалась Екатерина Михайловна, обернувшись на вошедшего в кухню сына и помешивая ложкой в кастрюле готовящийся суп.
- Ага. Сдал дежурство незаменимому Бане. Теперь его очередь показывать ребенку цветные сны.

Сергей присел за кухонный стол и с усталым видом потер ладонями лицо. Кололась щетина. Неужели он с утра забыл побриться? Во как замотался! В последние несколько дней у него голова шла кругом от проблем с Машенькой, с Тоней, с работой… Какое счастье, что приехала мама и подставила свое крепкое плечо! О чем он тут же и сообщил:
- Спасибо, мам. Без тебя бы я просто пропал!
- Ну, для того семья и существует, чтобы помочь в трудный момент, - улыбнулась Екатерина Михайловна, закрыла кастрюлю крышкой и села напротив сына. – Ты мне лучше скажи, что у вас с Тоней.
- А что у нас с Тоней? – дернул плечом Сергей и недовольно поморщился. – Холодная война у нас с Тоней. Мне большого труда стоило добиться права общаться с собственной дочерью. Если бы не припугнул ее судом, то не видать бы мне Маши никогда. Вот такие вот дела, мама. Этот сероглазый ангел оказался упрямым, как осел, и гордым, как индюк.
- Но ведь ты ж ее любишь…
- Люблю, - кивнул сын и со вздохом опустил голову, - а толку? Нужна ей моя любовь! Ей от меня только ребенок был нужен. А у меня тоже есть гордость! И выпрашивать у нее крохи любви, как нищий милостыню, я не собираюсь. Пусть живет, как хочет. Мне главное Машутку видеть почаще. Теперь она -главная женщина в моей жизни!
- Ой, ребята, ребята, - сокрушенно качала головой Екатерина Михайловна, - что-то накрутили-навертели вы в своей жизни, что теперь выпутаться не можете! Вы уж разберитесь как-нибудь, а то Машенька растет, скоро все понимать будет. А дети ведь любую ложь, любую фальшь мгновенно улавливают.

                ***
Уложив свои нехитрые пожитки в пакет, Тоня медленно вышла на больничное крыльцо. Идти было трудно: послеоперационный рубец на животе ныл и тянул, а еще сильно чесался. Но воздух свободы, лишенный приторного запаха лекарств и дезинфекции, не отравленный ароматами больничной пищи, мгновенно наполнил не только легкие девушки свежим кислородом, но и душу радостью. Сейчас она поедет домой, наконец прижмет к себе Машутку! Вот только сообразить бы, как и на чем доехать до дома.

Тоня растерянно огляделась по сторонам, прикидывая, в какой стороне метро. Вдруг за спиной раздался окрик:
- Тоня! Ты куда это собралась?
Через чахлый больничный сквер к ней шел быстрым шагом Ермаков.
- Привет, - пробормотала Тоня, не ожидавшая такой встречи.
Сергей взял из ее руки пакет с вещами.
- Документы все забрала? Вещи не забыла?
- Не забыла, - буркнула, нахмурившись Тоня. Что он с ней, как с маленькой?
- Тогда пошли. У меня машина на парковке стоит. – И пошел, повернувшись к ней спиной, с полной уверенностью, что она побежит следом.

Прижав руки к животу, словно защищая нечто очень хрупкое, и даже затаив дыхание, девушка осторожно села на заднее сиденье автомобиля. Следовало признать, что Ермаков появился очень вовремя. Вот как бы она в таком состоянии толкалась в метро и в маршрутках? Но Тоня усилием воли подавила всплеск благодарности в своей душе. У них просто временное перемирие, которое скоро закончится.

Колеса машины зашуршали по гладкому асфальту. Ехали молча, словно Сергей был обычным таксистом, которому не полагалось болтать с пассажирами. За окном мелькали дома, вывески магазинов и ресторанов, банков и кафе, то там, то здесь подмигивали разноцветными глазами светофоры. По тротуарам непрерывно текла пёстрая человеческая река. Не миновали они и привычные московские пробки.
Но вот машина выехала из города, пересекая кольцевую дорогу.
- А куда мы едем? – забеспокоилась Тоня.
- Ко мне домой, - ответил Сергей, бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида.
- Зачем? А Маша где?
- У меня дома с моей мамой. Тонь, я решил, что малышке летом все-таки лучше за городом, на природе. Там же и воздух чистый, и лес недалеко, и тишина. Да и тебе, как сказал доктор, ближайшие дней десять нельзя поднимать ничего тяжелого. А Машка же любит проситься на ручки. И ей не откажешь. Так что, говоря медицинским языком, на период реабилитации ты тоже поживешь у меня. Места всем хватит, дом вместительный.
- Ты сам так решил?! – возмутилась Тоня. – А меня спросить не надо было?
- Ты бы из вредности все равно отказалась бы. Давай не будем ссориться, - миролюбиво предложил Сергей, - хотя бы ради Маши. Ей за городом очень нравится.

Надменно фыркнув, Тоня промолчала и отвернулась к окну. Ей очень не хотелось встречаться с Ермаковской матушкой, предчувствуя неизбежные разговоры и выяснения отношений. Видимо придется пройти и через это, хотя бы потому, что эта женщина ей очень помогла в самый трудный момент, да и действительно была родной бабушкой ребенку. 
Въехали в коттеджный поселок. Те же современные нарядные домики с маленькими палисадничками, тот же шлагбаум, даже, кажется, тот же охранник в камуфляже… В глубине души Антонины шевельнулась тоска, растревоженная воспоминаниями. Когда-то под крышей этого дома она пережила самые тяжелые в своей жизни часы… и самые прекрасные. Но о последних лучше не вспоминать! У них с Сергеем временное перемирие, которое немного затягивалось.


К удивлению Тони, внутренне ощетинившейся тысячью иголок в ожидании неприятных разговоров и выяснения отношений, Екатерина Михайловна, оказавшаяся простой и очень доброй женщиной, не стала донимать ее разговорами. Она вообще только поздоровалась и отошла в сторонку, уступив место внучке, с радостным воплем выбежавшей навстречу матери. А Тоня, опустившись на колени, со слезами счастья на глазах тискала в объятиях малышку, с замиранием сердца вдыхала нежный молочный запах детского тельца, прижималась лицом к мягким шелковистым волоскам и шептала: «Машенька, доченька, солнышко мое маленькое!»

А потом все вместе обедали за кухонным столом, «перемалывая косточки» российской медицине и обсуждая Машкины «фокусы». Внутреннее напряжение постепенно отпускало Тоню. Более того, с каждым проведенном часом в этом доме ей все больше казалось, что она у себя дома, среди своей семьи. Но расслабиться полностью не позволяла ревнивая мыслишка: «как же ребенок привязался к отцу, пока меня не было!»
Да, малышка с радостью шла на руки к отцу, разговаривала с ним на своем «иностранном наречии», прекрасно слушалась бабушку, как никогда не слушалась маму. За те несколько дней, что Тоня провела в больнице, Маша с легкостью усвоила отвергаемые доселе понятия дисциплина и порядок. Без капризов и возражений ушла спать сразу после девяти вечера, и, не дослушав сказку до конца, быстренько уснула в обнимку с любимым Баней.

Слабый холодок неуверенности и сомнений теснился в душе, когда Тоня вышла из детской комнаты, оставив дочь в мягких объятиях сна. Но и тут семейство Ермаковых не стало приставать с разговорами. Сергей просто сказал, что спать Тоня будет в спальне на втором этаже, а сам он ляжет в гостиной. Девушка с радостью воспользовалась гостеприимством хозяина, быстро ушла в душ, а потом отправилась спать, вежливо пожелав всем спокойной ночи.

Потянулись тихие, спокойные, теплые дни. Сергей с утра уезжал на работу и возвращался только вечером. Екатерина Михайловна взяла на себя не только заботы о доме, но и о ребенке. Тоня только играла с Машенькой, да укладывала ее спать. Пока ребенок спал, проводила дневные часы с книжкой в руках на качели в палисаднике на маленькой зеленой лужайке, или разговаривала с Екатериной Михайловной. Но все разговоры касались только ребенка. Многодетная мать и еще более многодетная бабушка охотно делилась опытом, рассказывая захватывающие истории из жизни ее детей и внуков. Ни разу в разговорах не затронула Екатерина Михайловна тему отношений ее сына и Антонины. И Тоня была ей за это благодарна.
 
Трудно было скрыть от самой себя, что в обществе Сергея ей хорошо и спокойно, что в сердце разливается теплая волна, когда она смотрит на веселую возню отца с дочкой. Но написанный в воображении сценарий дальнейшей жизни не предполагал наличия в нем мужчин, даже родного отца Маши. Давняя обида как пресловутая ложка дёгтя отравляла весь мёд действительности.

Примерно через неделю после возвращения Тони из больницы долго избегаемый разговор все-таки состоялся. Уложив девочку спать, Тоня спустилась в кухню, чтобы помочь Екатерине Михайловне помыть посуду после обеда. Но посуда была уже вымыта.
- Да ты посиди, Тонечка, отдохни, - посоветовала добрая женщина, колдуя у плиты. И вдруг без всяких предисловий: - скажи мне, девочка, долго вы еще с Сережей воевать будете? Не пора ли уже подписать мирный договор?

От неожиданности Тоня рухнула на стул, почувствовав внезапную слабость в ногах. Она не успела внутренне собраться, подготовиться к отражению атаки, поэтому забормотала растерянно:
- О каком мирном договоре вы говорите? Что вы имеете в виду?
- Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, - строго сказала Екатерина Михайловна, усаживаясь за стол напротив девушки и глядя на нее серьёзно и даже требовательно.  – Сколько можно парню голову морочить?!
- Никто ему голову не морочит, - возразила Тоня. Но вдруг возмутилась: с чего это она оправдывается? – А вы знаете, что сделал ваш сын, что натворил?!
- Знаю. Он мне все рассказал.
- И кто он после этого?
- Дурак. Но дурак то влюбленный! От любви люди такие глупости совершают, что даже представить нормальному человеку трудно! Вот мой Василий, пока еще в женихах ходил, однажды зимой в мороз без перчаток залез на опору линии электропередач, да и крикнул оттуда на весь свет: «Катя, я тебя люблю!» А опора-то железная! Руки-то и примерзли к металлу. Он потом даже в больницу попал с обмороженными руками. Я сразу и согласилась выйти за него замуж, от греха подальше, пока еще чего-нибудь не натворил.

Тоня недоверчиво хмыкнула:
- Это действительно глупость, глупость, но не подлость. А то, что совершил Сергей – настоящая подлость. Как это вообще можно простить?!
- Согласна, поступок не благородный. Но и ты ведь, девочка, поступила с ним не очень красиво. – В глазах женщины мелькнула искра насмешки. А Тоня неожиданно для себя густо покраснела и опустила взгляд. – Оба вы хороши! Я думаю, что искупление всех ваших грехов спит сейчас в спальне в детской кроватке. Во-первых, Тоня, умение прощать – главное умение в семейной жизни, без него никак. Во-вторых, поверь моему жизненному опыту, любой ребенок может вырасти счастливым только в полноценной семье, рядом с любящими родителями. Вот и подумай, что для тебя важнее: счастье дочери или прокисшая от времени обида. А Сережка мой очень хороший. Это я тебе не как мать говорю. И он любит тебя.
- Да уж, любит! – воскликнула Тоня, не сдержав недоверчивую ухмылку. – И в суд на меня грозился подать из любви.

Екатерина Михайловна смерила девушку пристальным взглядом, покачала головой, но промолчала. Снова поднялась из-за стола и пошла заниматься приготовлением ужина.

http://proza.ru/2021/06/04/1256