Не романтический роман глава16-17

Глава16
Вероника Павловна и в этот день проснулась поздно. Долго лёжа в кровати, она думала о том, что последнее время бабушка к ней стала являться слишком часто во сне.
- К чему бы это? – спрашивала себя писательница и сама же отвечала себе на этот вопрос: Не к добру, однозначно не к добру. Эту житейскую мудрость наша героиня усвоила ещё в далёком детстве, опять же, от бабушки. Если не считать недавних сновидений, то в последний раз Веронике Павловне бабушка являлась во сне, перед самой кончиной мужа. В том видении, она не разговаривала с писательницей, а молча складывала в чемодан его вещи. Когда, всё уже было тщательно упаковано, она деловито закрыла замки на чемодане и подошла к кровати, терпеливо ожидавшего её приближения, супруга Вероники Павловны. Он послушно встал ей навстречу, взял у неё из рук чемодан и, не оборачиваясь на следящую за этим действом жену, удалился вместе с бабушкой. Тот сон для Вероники Павловны закончился звонком из больницы с сообщением о том, что её муж скончался на рассвете. И теперь она мучительно ломала голову, откуда ждать беды, а то, что беда непременно будет, в этом писательница нисколько не сомневалась. Бабушка с детства обучала внучку искусству прислушиваться к внутреннему голосу и знакам, но Ника, как комсомолка и атеистка считала это всё мракобесием и, только из любви к родному человеку, прощала бабушке все её гадания и ворожбу. Бабушка никогда не упрекала её в неверие и всегда крестила перед выходом на улицу. Заранее зная, что Ника не суеверна, всё равно считала своим долгом рассказывать ей семейные предания, частенько отвечая на её упрёки в ереси своими назиданиями:
-Без Бога не помудреешь, Ника – это ты хорошенько запомни. Я тебе потому, всё это сейчас рассказываю, что б запомнила, потом пригодиться. Это пока   тебе всё глупостью кажется, да сказками, а помудреешь – поймёшь, только рассказывать тебе эти премудрости уже не кому будет.
Собственно говоря, всё так и случилось. Чем старше становилась Вероника, тем чаще она вспоминала бабушку. Её рассказы из собственной или чужой жизни, похожие на сказки, с возрастом, всё чаще приходили на ум писательнице и даже находили место в её романах. Вероника Павловна, встала с постели и подошла к столу, на котором лежала вчерашняя папка. Взглянув на нее, писательница припомнила слова бабушки: Гореть тебе в аду, и взяв портрет Виктора в руки ответила:
- А я уже горю. Вот мой ад.
С этими словами она положила портрет на место и молча вошла в ванну, решив ограничиться принятием душа. Выйдя из неё, освежившаяся писательница, направилась в кухню, чтобы приготовить себе кофе, как вдруг взгляд её упал на окно, за которым сильнейший ветер сгибал уснувшие ветви деревьев, точно пытаясь их пробудить. Ветки упруго гнулись, почти ломались, но страстно сопротивлялись пробуждению. Неожиданно перед глазами Вероники Павловны возникла совсем другая картина, рисуемая теперь её памятью. Это были похороны бабушки. Начало осени. Ветер холодный, такой же, как и сегодня за окном, шумел, ломал ветви, опрокидывал венки и разбрасывал цветы. Кучка людей в чёрном, в своём большинстве состоящая из женщин, терзаемая ветром у края могилы, стояла молча, так же как эти ветви за окном, сопротивляясь ветру. Никто не плакал. Даже Ника. Лица скорбящих, как ей казалось тогда и виделось теперь, были похожи друг на друга: серые, мрачные и чужие. Впервые она ощутила чувство щемящего одиночества, поймав себя на мысли, что в этой толпе она глазами ищет бабушку. Так одинока она не была ещё никогда. Вдруг, девушка почувствовала, что кто-то подошёл к ней сзади и стал так близко, что пронизывающий ветер больше не дул ей в спину, отчего сразу стало теплей. Ей так хотелось, что б это был Виктор, только в надежде на это она обернулась, но вместо Виктора перед ней стоял Геннадий Сергеевич в чёрном костюме с огромным букетом каких-то ярко жёлтых цветов.
- Примите мои соболезнования, Вероника Павловна – сказал он, совершенно незнакомым ей тоном, которого ранее девушка от него никогда не слышала. Это был тон не начальника, приносящего соболезнования своей подчинённой, а тон близкого человека, разделяющего в равной степени с ней утрату. Ника и сама не могла понять, что произошло с ней после этих слов, но она разрыдалась искренне, горько. Геннадий Сергеевич обнял её и, гладя тёплой мягкой рукой по голове приговаривал:
- Поплачь девочка, поплачь! Легче будет!
Она не могла говорить. Каждая её попытка, хоть что-то сказать тут же захлёбывалась слезами. Он, очевидно, всё понимая, ласково посмотрел на неё и тихо сказал:
- Не надо ничего говорить, я всё знаю, Ника.
Он впервые так её назвал, но в тот момент она даже не удивилась. Кто - то из женщин дал ей успокоительное и, всё происходящее дальше девушка помнила, как сквозь туман. Когда пришло время для прощания, Геннадий Сергеевич подвёл Нику к гробу и отошёл. Ей показалось, что на лице бабушки застыло выражение беспомощного сожаления. Ветер безжалостно трепал её совсем седые волосы, выбившиеся из-под платка, от чего она выглядела ещё трогательней. Ника, ласково пригладив их рукой, наклонилась над гробом и поцеловала её в лоб. Внезапно ощутив мертвенный холод на своих губах, девушка отшатнулась от гроба, едва не упав. Геннадий Сергеевич, всё это время, не спускавший с Ники глаз, подхватил её и крепко обнял за плечи, что-то нашёптывая. Слов, которые он ей говорил она не запомнила. Помнила только ощущение спокойствия и надёжности, которое обеспечивало его присутствие рядом.
- Спасибо вам, большое – тихим голосом произнесла Ника и больше ничего уже не помнила.
 В себя Ника пришла уже дома. Она лежала в гостиной на диване. Очевидно, было уже поздно, потому что комната была погружена во мрак и только на столе горела настольная лампа. За столом девушка разглядела мужской силуэт, приподнявшись и, вглядываясь в освещённое лампой пространство, она спросила:
- Кто здесь?
- Не бойтесь, Ника! Это я, Геннадий Сергеевич!
- Геннадий Сергеевич? – попытавшись встать, переспросила Ника
- Лежите, Ника, ради Бога не вставайте! - направляясь к ней, взволнованным голосом произнёс гость. -  Как вы себя чувствуете? - спросил он, присев на краешек дивана.
- Голова болит. Сильно. - Отвечала девушка, прикладывая ладонь ко лбу.
- У вас термометр есть? Где искать?
- Посмотрите, в буфете, за стеклом на верхней полке, слева…
- Так, нашёл – бодрым голосом, встряхивая градусник, рапортовал мужчина. -  а теперь, измерим вашу температуру.
Ника взяла из его рук термометр и, засунув его подмышку, закрыла глаза. Ей казалось, что прошло одно мгновение, но мягкий мужской голос уже звал её по имени:
-Ника, Ника, дайте термометр, я посмотрю
Девушка молча достала термометр и вновь в бессилии закрыла глаза.
Когда Ника проснулась, было уже утро. Серое небо тяжело и грустно смотрело в окно, делая комнату безликой и не уютной. Ника отвела взгляд от окна и увидела, спящего, прямо за столом Геннадия Сергеевича. Девушка огляделась. Подушка, на которой она лежала, была принесена из бабушкиной комнаты, оттуда же был взят и большой оренбургский платок, которым, очевидно ночью её укрыл начальник. Она спустила ноги на пол и, не обнаружив тапочек, стала искать их глазами. В это время Геннадий Сергеевич проснулся и, увидев сидящую на диване девушку, встал из-за стола и подошёл к ней
- Доброе утро! Как вы себя чувствуете, Ника?
- Не знаю, как-то ещё не хорошо. Голова болит, - слабым голосом пожаловалась она.
Он приложил руку к её лбу, и вдруг быстро поцеловал её в лоб
Девушка задохнулась от неожиданности, но ничего не успела сказать.
- Нет у вас уже никакой температуры -  заключил гость.
- А можно мне тапочки? – растеряно запинаясь, спросила Ника
- А я вчера смотрел, но не догадался, какие тут ваши – уже выходя в коридор, отвечал мужчина
- Малиновые, с полоской
- Нашёл, вот.
 - Спасибо - одевая тапочки, поблагодарила девушка. – А вы, что, тут всю ночь были?
- Вам плохо было, не мог же я вас одну оставить. А теперь, пожалуй, уже можно идти. Да, ещё вот, что Ника, завтра на работу не выходите и вообще, если будете плохо себя чувствовать…
- А как же ваш доклад? Я же ещё не все материалы обработала…?
- Не волнуйтесь об этом. Я справлюсь. Если вам нужна будет моя помощь, звоните мне в любое время.
Ника чувствовала себя человеком, оказавшимся в неловком положении. С одной стороны, она была бескрайне благодарна Геннадию Сергеевичу за помощь с похоронами, за поддержку и, даже за то, что в самую страшную ночь своей жизни она была не одна, но, что могло бы послужить вознаграждением, за все эти хлопоты она не знала, но ощущение долга перед этим человеком уже начинало давить на её совесть.
Глава17
Внезапное воспоминание серьёзно испортило настроение Веронике Павловне, и она решила отказаться от идеи варить кофе. Дама чувствовала, как тоска, словно аспид заползла ей в душу и свернулась там тяжёлым клубком. О, это состояние ей было хорошо знакомо, ещё с юности и грозило затяжной депрессией, от которой, как ей казалось, она избавилась давно и навсегда. Писательница решила, во что бы то ни стало уйти из дома туда, где много людей. Да, в такие минуты Вероника Павловна предпочитала находиться в среде незнакомцев. Она быстро собралась и менее чем через час уже была во дворе. Холодный, пронзительный ветер дул ей в спину, точно подталкивая к машине. Очевидно из-за разгула стихии улица совершенно опустела.   Снежный покров, кое- где безжалостно сорванный ветром    с тротуара, обнажал чёрный асфальт, который теперь был похож на   проступившие на белой крахмальной скатерти, бесформенные пятна чернил. Этот нелепый контраст дерзко и бесцеремонно нарушал зимнее великолепие и бесстыдно обнажал всё то, что оно так помпезно прикрывало прежде. Вероника Павловна на минуту остановилась, заворожённая возникшей в её мыслях, аллегорией:
-Вот так и моя жизнь – подумала она с горечью – стоило только подуть ветру, как вся серебряная мишура, которой я так надёжно, как мне казалось, замаскировала все её мрачные тайны, улетела в неизвестном направлении, а на её месте появилась такая неприглядная, чёрная нагота, которую уже ничем не прикрыть.   
Тяжёлые мысли не отпускали Веронику Павловну ни в машине, ни в кафе, где она, заказав кофе с круассаном, одиноко сидела за стеклянной витриной и смотрела на прохожих вынужденных бороться со стихией. Это зрелище немного отвлекало её от мрачных мыслей, но тяжести в груди не уменьшало. Вскоре миловидная девушка принесла ей заказ и писательница, успокоенная ароматом кофе и, почувствовав долгожданный аппетит, с удовольствием, принялась за завтрак.
Покончив с ним, она стала обдумывать свой звонок генералу, как вдруг её мобильный зазвонил. Это была Оля.
- Привет, доченька! – стараясь говорить бодро, поздоровалась Вероника Павловна.
В ответ сквозь всхлипывания она услышала плачущий голос Оли:
-Мамочка, пожалуйста, можешь приехать?
- Что случилось?
- Ой, мам…  Плач девушки перешёл в рыдания, и речь её перестала быть членораздельной
- Успокойся, доченька! Я уже еду! Куда мне ехать на работу, домой?
- Домой! Сквозь рыданья ответила Оля.
- Выпей, что - ни будь успокоительное, хорошо? Вадик дома?
В ответ писательница услышала только гудки, но это было уже не важно, потому, что она к этому времени уже сидела в машине. До дома Ольги было не более десяти минут.
- Хорошо, что они квартиру взяли в этом районе – подумала писательница – пробок, практически нет.
Добравшись до места, она припарковала машину у подъезда. На этот раз парадное было открыто, когда же лифт привёз её на нужный этаж, то дверь в квартиру дочери оказалась открытой. Свет в коридоре был выключен. Писательница, решив его не включать, осторожно вошла, прикрывая за собой дверь, но тут же из темноты услышала тихий голос Оли:
- Не закрывай двери, мама.
- Почему? – пытаясь разглядеть в темноте дочь и одновременно нащупывая выключатель, спросила Вероника Павловна.
- В доме покойника дверей не запирают – равнодушно ответила Ольга.