Xxvii - часть

    Сан Саныч кивнул почти многозначительно и важно.
    - Очень серьёзная академия.
    - Вы говорите, это даже с гордостью! – Улыбнулся я.
    - Ну, я ещё немного поработаю. – Развернул он стул к рабочему столу.
    - А пока ребята пошли в туалет, я ещё немного понаблюдаю за вашей работой?
Он улыбнулся, и сняв очки, потёр лицо руками:
    - Ну, какой туалет? Они, уходя, смотрели на вас, смеясь. И я слышал как ваш российский друг, уверял Михаила в сенях, что вы меня всё равно, как он сказал – у болтаете, сделать выстрел. И ручался матом, что вы фартовый и не промажете.
    - Я даже не слышал их. – Растерялся и смутился я.
    - А я в слуховом аппарате чувствительность повысил, чтобы точно координаты в рации слышать. Вот и слышу с глушью, а лучше чем вы. – Улыбался он, как будто разоблачив наш детский сговор. Но мы даже не говорили об этом, когда ехали. Видно даже пацаны увидели, что я подбираюсь к Сан Санычу, как говорится – на пушечный выстрел. Даже на два. Учитывая, что они в одну цель бьют два раза.
    - Я правда первый раз захотел по ним сволочам пальнуть. Столько увидел и пережил за это время. Столько похоронили и видели, как хоронят, а я привык обратку давать при любых обстоятельствах. Вот видать и подкатило.
    - А как же ваша идейная убежденность, что брат в брата не должен стрелять? – Уставился дед серьёзно мне в глаза.
    - Я не в людей хочу сделать выстрел. А в танк.
    - А с чего вы взяли, что в нём не будет экипажа?
    -  Уже два дня не стреляли по городу. Возможно, ремонтируют, забухали, да мало ли почему стоят на месте и не стреляют. Они столько уже убили и осиротили, разрушили и обездолили, что если Бог управит им ночевать в танке, хотя там негде ночевать, значит, они уже вполне этого заслужили.
    - И тебе твой Бог позволит замарать руки кровью? Разве можно писателю? – Улыбаясь, почти озорно сказал он.
    - Бог наш. Почему вы сказали твой? Вы остались коммунистической закладки и Бога отвергаете?
    Дед вздохнул, выгнул немного спину и повертел головой, пару раз хрустнув позвонками. Снова положив руки на стол, ответил:
    - Что то есть. Там. Какой-то вселенский разум, скорее всего, наверное, есть. Но человек должен быть в человеке. Вот тогда и вокруг всё будет по человечески. Святой или ворюга, одинаково рождаются и умирают.
    - Важно как ты и кем выбрал жить. – Дополнил я непроизвольно.
    - Есть Бог или нет, человеком надо быть. Ведь наша совесть чётко знает, что хорошо, что плохо. Но мы же мозги взялись слушать. А они порой очень далеко заводят. Желания, хотения, не хорошие, амбиции - всё от мозгов. Надо совесть слушать.
    - Опять же, если она есть.
    - Да. Бывает это очевидно. – Задумчиво медленно чесал подбородок Сан Саныч. – Или есть, но очень слабая. Не может победить соблазна. Таких к сожаленью или к радости больше.
    - Странно вы закончили. – Задумавшись, я навалился ладонями на край его стола с торца.
    - Но ведь те в ком она недоразвитая есть, но всё же есть, это ведь надежда что человек не пропащий? Вы об этом? – Снял он очки и прищурившись посмотрел мне в глаза.
    - Да. – Улыбнулся я и добавил:
    - Вы изумительно теперь закончили! – Засмеялся я и продолжил:
    - И крайне понятно. В общем, и в Православии считается, что голос совести, это голос Бога.
    - Значит в ком совести нет, в том и Бога нет? – Очень довольно, с видом на слове подловившего меня, улыбнулся он.
    - Не могу знать точно как по канону, но предполагаете вы, похоже, верно. Мой друг Рома Кедь, своими глазами видел, как разорвало осколком пополам обоих, мать с ребёнком на руках. Она бежала по площади в Кировске, а он ей ещё кричал что есть сил: - Ложись! Ложись дура!
    Александр Александрович тяжело вздохнул. И сказал задумавшись:
    - Этих дур, тысячи не добежали. Им кажется вот за тем то, сейчас будет не так опасно. Только ложится надо сразу. Где бы тебя обстрел ни застал. Ладно, рядом какая-то ложбинка, доползти. Посмотри писатель в интернете сводки в новостях ополчения. Просчитай погибших гражданских. И ополченцев посчитай. За что?
    - Вот и он сказал после того случая, что в стреляющих по нам, нет ни совести ни Бога. В таком шоке, в простом выражении, родилось.
    - Игорь, ты чем помогаешь Доннбасу, осмелюсь спросить?
    - Я вначале приехал с концертом. Взял всего восемь мешков картошки, и четыре коробки консервов. Две мясные, и две рыбные. Нас трое было. Неделю концертил с песенным казачьим коллективом «Братина» из Ленинграда. По площадям, наверное, всех городов ЛНР. По три порой концерта выходило. Но и для ополченцев, в их расположениях пели. По-разному. Но без остатка отдавались. Последний концерт, был в Кировске. Там я расчувствовался до слёз, люди меня обнимали, и прямо в микрофон сказал, что я не поеду домой, как планировал. Я, мол, с вами остаюсь. Потом спустя месяц, наслушавшись и насмотревшись, перед зря-жданным Новогодним наступлением Украинцев, поддался страху. Поучаствовал в телемосте, который организовал Мозговой, спев там свою песню. Даже две спел, но вторую не в пользу. Хотя как мне казалось она ничуть не слабей первой. Но та, которая той стороне понравилась, о любви. О настоящей любви без полов. А вторая о стойкости. Нашей стойкости, призывающая народ, не сдаваться ни в коем случае. Шесть Газелей продуктов и обмундирования привёз из Липецка в Кировск. Хорошо что есть хорошие друзья и неравнодушные люди в Липецке. Но вся бойня в восьми километрах, в Первомайске. А там, в Кировске, вся хлабуда прорвалась к власти. Я три месяца терпел и призывал к порядочности крадунов. Но как зомби. Как говорится хоть ссы в глаза.
    - Это ты про Вову Ночёвку говоришь? Про «77»го?
    - Не совсем. Но о нём тоже много узнал. Вор, трус, и убийца. Его Дрёмовские с сумкой тяжёлой наркоты однажды взяли. Он привёз её из Москвы. Сам Саня комендант города говорил об этом, и что Ночёвка наркоман, и торговлю в Кировске наладил. Да об этом очень много говорили тогда. Да комендант, и Рома Кедь который работал в милиции до войны, а теперь его зам, мёртвых из его подвала выносили. При чём, не укропов. Даже не военных. И Роман утверждает, что сто процентов Ночёвка своими руками до смерти забивал.  Да его паскудство долго перечислять. Это вначале я был в каждого ополченца просто влюблён. А в этих сказочников ряженных и подавно. Он оказывается и вообще не был ни в одном  бою.
    - Очень интересно! – К его как будто заинтересованности, добавилась непонятная усмешка радости. Но мне было всё равно как он настроен. Хвалить или хаять того. Я слишком много и из достоверных источников кроме личных наблюдений знал больше чем этот Сан Санычь. По крайней мере, мне так казалось.
    Мы оказывается уже долго говорили, аж Ксенья уснула за столом подложив под ушко одну руку в бушлатном рукаве, так как в нём и была. Радист спал за тем же столом, похоже, школьной партой, подложив себе под лоб обе кисти рук. Я спохватился:
    - Александр Александрович, я вас не отвлекаю? Вы доделали, что были должны доделать?
   - Да. Молодец! – Потом посмотрел на часы, и позвал, будя связиста:
    - Олег! Олег! Вызови «Звезду» скажи, что в два ночи. Тут уже осталось чуть больше часа. Пусть с двух до двух пятнадцать регистрируют.  И пусть каждый считают. Я сейчас закончу и отправлю водителя с координатами на позиции.
    Он второпях видать одел не те очки, и быстро сняв их, одел другие. Те которые не для этого случая, повисли на груди на шнурке через шею. Я пока вышел на улицу глянуть своих. Они оба спали, откинув максимально передние сидения Диминого Опеля. Вот ведь настоящие. Обоим не до моего плана на этот выстрел, но ждут. А я и не знаю, так ли мне уже надо выстрелить по танку? Разговариваем с Санычем по душам, и отвлекает как то от этого. Ксенья в доме спит, эти в машине, уже почти час ночи, а мы приехали где-то в двадцать три. Как я понял, стрельба по целям начнётся в два. Через час. Спрошу ещё раз да буду закругляться. И перед Сан Санычем уже неудобно, и перед ребятами. Ксюша моя бедная даже не проснулась когда Саныч Олега будил. Постояв молча и подумав, я зашёл опять в дом.
    - Давай ещё чайку по кружке выпьем? – Встретил меня Сан Саныч.
    - Давайте. – Согласился я.
    - Сам наведу. Сколько тебе сахара?
    - Две.
    - Где ребята?
    - Они в машине нашей спят.
    - Олег ты себе захочешь сам наведёшь.
   - Конечно Сан Саныч. – Ответил вновь снимая наушники и укладываясь опять спать лбом на кистях радист.
    Пока его не было минуты четыре, я смотрел на спящую Ксюшу. Улыбался.
    - Вот ты говоришь, концерты здесь даже давал. А какие песни поёшь?
    - О разном пишу. И о войне и о любви. – Улыбнулся я наматывая на ложечку ниткой, пакетик с чаем.
    - То есть сам стихи пишешь? – Я кивнул.
    - И музыку? - Снова кивок.
    Он сделал, дуя на поверхность пару глотков.
    - У меня сборник стихов есть, некоторые просто потрясают. – Ещё пару глотков. Я стоял уже на коленях, потому что на корточках из-за травм сидеть не могу, а стульев больше не было. Сначала не на долго сел на корточки пить чай, а потом переместился на колени. Стоять уже не было сил. Так как я был с торца стола, и не было видно на корточках я или на коленях. А может он и заметил.
    - Про то, что творится сейчас на Донбассе. Мне кстати дали с возвратом. Не проси даже, пока время есть почитай и может что-то, для песни выберешь. Перепишешь.  – Он, поставив кружку, привстал, и начал поднимать тетради и журналы ища этот сборник.
    - Вот-он он! – Довольный результатом поиска плюхнулся на стул дед. Я медленно расплылся в улыбке. Он достал как раз один из тех пяти тысяч, которые мы привезли ещё в декабре. Я глотнул ещё чая. И не подавая виду, что знаю здесь каждую запятую, и что это вообще то моё детище, стал читать и листать сначала. Прочитав всего два первых, спросил:
    - А какой вам больше всех на душу лёг?
    - Дайка, - и он от листав до искомого, протянул мне раскрытый в нужном месте сборник народной поэзии. – Вот! Кстати тёзка твой Игорь…. - И он, приблизив снова сборник к глазам закончил:
    - Ждамиров.  Вот мощь! Почитай!
    Я чуть не заплакал. Это надо же, я ни как не мог представить такого оборота. Я вообще про сборник забыл, перечисляя ему, чем помог Донбассу. И такое уважение увидел в его глазах к этому поэту, граничащею с гордостью и восхищением. Мол, вот где поэт так поэт. Ещё раз глотнув из кружки, я с трудом встал с колен. Снял кубанку и раскинув руки крестом сказал поклонившись:
    - Гран-При! Это я Игорь Ждамиров.
    - В смысле? – Растерялся он. На что я залез во внутренний карман бушлата, и вытащил паспорт, и открытым развернул к нему.
    – А в конце этого сборника нет абсолютно никакой информации только надпись «С Любовью из Липецка». Этот сборник издали мы в Липецке. И привезли в ЛНР пять тысяч экземпляров.
    - Ёёёлки палки! – Протянул офигевший Александр Александрович. Он тоже встал и глядя на меня совсем другим глазами пожал крепко руку.
    - Выстрели родной. Сейчас я свяжусь. Олег вставай! Буди Колю! Надо уже ехать пусть Урал заводит! Людей надо и новые координаты на позицию отвести.
    Миша поехал с нами ничего не хотя слушать о том чтобы поспать ещё в Диминой машине. Мы втроем залезли в кузов, Ксенью посадили в кабину. По дороге видать, заговорившись с Ксюшей, и спросонья от части, водитель Николай заблудился в полевых грунтовых дорогах, и мы долго блукали пока он не остановился и вскоре не крикнул в открытую дверь:
    - Пацаны, я кажись на заминированную дорогу заехал. Выходите и идите к той большой дороге. Я потихоньку задом постараюсь след в след выехать.
    - Выходите. – Скомандовал Миша.
    - А ты? – Спросил я охренев от такого поворота судьбы.
    - Я останусь. Ксюшу выводите, мы вас заберём на большой дороге.
    - Я тоже с Мишей останусь. – Заявил Дима. – Идите с Ксюшей. Давай Игорян. Всё будет ровно. Я тебе отвечаю! – Убедительно приложил он пятерню к груди.
    - Ну если отвечаешь Диман, тогда вместе все поедем потихоньку задом. – Ответил я.
    - Игорёша! – Услышал я закричавшую в окно Ксенью. – Коля на карте посмотрел, ища дорогу, мы похоже на не разминированную дорогу съехали! Он говорит надо нам пешком идти на большую дорогу! Вылазить?
    Я проанализировав свой внутренний голос по простому, послушав чуйку, закричал:
    - Не вылазь милая! Закрой глаза и молись. Давай вместе до конца будем.
    - Хорошо Игорёша. Давай. – Миша что-то буркнул, и Дима пытался, но я сказал все так все. Или выходим, или остаёмся. И начал молится, закрыв глаза. Постояв ещё пару минут Урал потихоньку тронулся задом. «Отче наш» я прочел, наверное, раз десять пока мы не выехали на широкую и более прикатанную дорогу. Водитель быстро развернувшись выехав на безопасный участок,  разогнался, наверное, навёрстывая упущенное время. Мы держались за борта, ибо нас по ухабам и заносам мотало по кузову, будь здоров. Я сидел у правого борта, Дима у левого, а к кабине спиной сидел Миша. Мы почти не видели друг друга. Было очень темно. Лишь иногда задний брезент приоткрывался от ветра или болтанки, чуть налаживая слабую видимость от светящейся луны. Но мат, иногда хоровой, нас связывал на сильных ухабах. Мы даже смеялись счастливые и растрёпанные такой дорогой. А в основном кто, протрезвев, а кто, проснувшись до конца, когда думал о минах под колёсами. Сейчас, кажется, я бы нёс Ксюшу на руках. И пусть все как хотят. Но тогда иначе относился к жизни. Да вообще ко всему. Не сказать, что я там стал со временем без страшный, скорее без мозглый. Но мы всё равно приехали с опозданием. Уже наводились на другие цели, не дождавшись нас, артиллеристы самоходных установок. Миша первым спросил кто старший, и стал разговаривать с ним. Нас отправили в ложбинку довольно глубокую, где они под большой плакучей ивой, конечно еще не распустившейся, жгли маленький костёр, греясь. Наверное, только водители. Ибо стрелки и наводчики были на старте на своих местах в САУ. Я спросил можно ли посмотреть поближе, как будут сейчас стрелять. Мне ответили да, мол, как хочешь. Миша Сержант опять проявил беспокойство, пытаясь возразить, но я уже вылезал из ложбины. Ксенья торопилась за мной. Я пошутил, назвав её хвостиком, и протянул руку.
    В ряд с интервалом где-то три метра, стояли пять тёмных силуэта как будто настоящих танков. Мы подходили все ближе, всматриваясь всё внимательней. Какой-то высокий худой парень в танкистском шлеме, где то уже сзади нас, стоя метрах в десяти сзади от орудий, махнул флажком, в темноте почти белым, и крикнул:
    - Огонь!
И с первой по крайнюю САУшку, поочерёдно раздались чудовищные выстрелы. Мы оглохли и потерялись с ней, едва устояв на ногах обнявшись. В ушах сильно заложило. Мозги словно больно защипало. Парень с флажком увидев нас в всполохах орудий, бегом приблизился к нам и заорал что то толкая нас от туда. Через минуту максимум, опять прогремели орудия. Потом переждать возможную обратку, все из машин спустились в эту ложбинку к костру. Народу сразу стало много. Ко мне начал возвращаться слух после определённых манипуляций. Зажимаешь нос пальцами и глотаешь слюни. И зажав рот и нос ладонью, напрягаешься дуть изо всех сил. Начинает  щелкать в ушах и становится чуть легче.
    - Поздравляю вас! – Сказал парень с белым флажком и в шлемофоне. – Вы получили микро контузии. Кто ж вас научил под стреляющие орудия лезть?
    - Да они в первый раз. Познают самоходную артиллерию только. – Лениво улыбаясь, ответил Сержант.
    - Да Саныч сказал, чтобы дали выстрелить поэту по вашей цели. Сделаем. Сейчас подождём ещё немного да начнём даст Бог. А то сразу опасно. Фиксируют. Обратку шлют. Немного погреемся. Меня Олег зовут! – Снял он варежку и протянул руку. Пришлось пожать всем руки, будучи словно пьяным называя  иногда своё имя, не слыша практически их имён. Ксюша как замёрзшая сидела у костра, сильно запахнувшись, подняв воротник и сунув ладошки в рукава.
    Через какое-то недолгое время, артиллеристы по чьему-то словестному сигналу, стали подниматься к самоходкам. Я у кого-то спросил:
    - Всё? Идём   
    - Да погрейтесь пока!  Зарядим сейчас и погнали. Подвезли как раз снаряды. А то по паре штук и осталось в каждой машине.
    - Значит, будет полная машина снарядов? Если обратка попадёт в одну САУшку, то с детонировав, двадцать пять снарядов взорвут и остальные САУшки?
    - Накаркаешь! – Сказал мужик сердито, и поплевал воздухом несколько раз, в сторону левого плеча как от сглаза, и постучал, дотянувшись по плакучей иве.
    - Можно я с вами?
    - Да куда ты с костылём? Снаряды тяжёлые. Сиди. Позовём.
    Послушно присел рядом с Ксюшей. У костерка остались мы четверо приехавших, водителя Урала, что нас привёз, тоже среди нас не оказалось. Миша как будто спал откинувшись на дерево, Дима задумчиво смотрел на огнь а Ксюша обняв меня за руку, положила мне голову на плечо. На две-три минуты сидения меня хватило.
    - Ксюша, я поднимусь наверх, посмотрю, как будут наполнять башни снарядами. Или не башни, может у них в низу какая дверца, отделение для хранения снарядов.
    - Тебе выстрелить надо, или всё знать? – Устало улыбнулся Сержант, не открывая глаз.
    - Всё надо Миша.
    - Игоёша, я посижу ещё немножко, ладно?
    Нагнувшись я чмокнул Ксенью и в лоб, и, сказав что это лучше чем мы их терпение вдвоём придём испытывать, поспешил из ложбины.
    Стараясь не мешать, я наблюдал за процессом до конца. Я оказался прав и насчёт башни и на счёт дверцы. Сзади, в корпусе самоходной установки, открывалась узкая и длинная дверца расположенная горизонтально, и в неё ребята почти сваливали снаряды, нося их, кто по одному кто по два. В башне их составлял один человек по кругу её, у самых стен в специальные гнёзда. Получалось что наводчик и заряжающий, находятся в самом смертельном окружении. Сплошным и тесным кольцом снарядов окружённые во время боя. Конечно лежи они чуть с боку и под листом железа, это бы не облегчило положения при попадании.  Даже если бы внутри, с детонировал один снаряд. Но сидеть и смотреть на эту страсть, которая смертельным кольцом окружает тебя, наверное мужества не добавляет.
    Поняв кто тут главшпан по тому моменту как Миша Сержант  ему и докладывал и отдавал листок, я, выбрав момент как мне показалось подходящий, спросил у коренастого мужчины лет тридцати семи:
    - Из какого аппарата я буду стрелять?
    Вон из того! – Показал он в тёмный не то последний не то в пред последний от ложбины агрегат. И добавил подтверждая наверняка: - Четвёртый из пяти. Если считать как положенно! С лева на право! – Засмеялся он.
    - Понял. Мне уже залазить?
    - Да залазь, осмотришься пока. Мы покурим, отдышимся малость, да в путь.
    Я докондыляв на костыле до края ложбины, крикнул:
    - Ксюша! Я полез в САУ скоро начнём!
    Потом развернулся, заковылял к указанной старшим стрельб самоходке. Ни разу не залазил на такой аппарат, благо сила в руках была, закинув костыль, залез, наверное, крайне не как надо. Так же неуклюже забрался в башню и офигел! Как там мало места! И как много снарядов вокруг. В башне находился молодой парень лет восемнадцати – двадцати, пытался зубами что вытащить из ладони.
    - Мы наверное у костра знакомились, но я ни одного имени не запомнил…
    - Лёха! Сейчас я вам сиденье откину. Давайте пока местами поменяемся вот. Ага. Костыль наверное надо было на улице оставить. Да я сам мигом, сейчас занозу достану. Ящик со снарядом укусил сука. – И откинув мне спинку и выдвинув, откуда то сиденье, опять вгрызся в ладонь. Потом мигом метнулся с моим костылём на улицу и вернувшись обратно спросил озорно:
    - А вы, правда, писатель и поэт?
    - Люди так считают. – Улыбнулся я.
    - А на самом деле? – С не угасающем азартом смотрел на меня во все глаза молодой синеглазый худыш в шлемофоне.
    - Знаешь, это так же тяжело порой ответить, как на простой казалось бы вопрос. Вы хороший человек или плохой? Вот ты, хороший или плохой? – Улыбаясь, смотрел я на сына по годам.
    - Ну не знаю. Вроде и такой и такой если честно. Потом чуть засмеявшись добавил:
    - Я вообще сперва на той стороне воевал. Правда, недолго совсем, но всё же.
    - Офигеть! – Искренне восхитился я. – Расскажи пожалуйста!
    - Так вы писатель или просто люди вас за писателя принимают? – Озорно он улыбнулся, и стал один в один похож, на того самого Буратино из детского фильма, только с нормальным носом.
    - Меня дед в таких случаях называл: «Ловокошель». Что значило – ловкий шельма! – Сказал я смеясь и испытывая просто родство к этому мальчишке. – Я член Союза писателей Росии и конечно поэт. Даже поэт – песенник. Посмотри моих творений в интернете полно. Забей в поисковик только моё имя и фамилию. Игорь Ждамиров. Выдаст первым и много, только меня. Будто я в России один Игорь Ждамиров. Ну теперь ты о себе пока нас не прервали!
  - Афигеть! А про что вы песни пишете? И поёте сами?
    - Да замахал малой, ты всё обо мне теперь узнаешь я о тебе ни чего и никогда. Как ты попал из окопа в окоп, стрелял в одну сперва сторону а теперь в другую?!
    - Да мы срочники, и не в курсе были сперва куда едем и во что стреляем. Это мама позвонила и рассказала.
    - Ты там тоже артиллеристом был?
    - Да так-же, в САУ заряжающим.
    - Дальше!
    Торопил я парня.
    - Ну мы с моим другом, тоже из Одессы пацан был, убежали первой же ночью как смогли. Колюху убили из автомата, догоняя, мы потерялись с ним впотьмах, я вот сумел, убежал. Перешёл вот к ополченцам. Мама переехала в Луганск к сестре. Вот и вся история. – Пожал худыми плечами почти виновато, и улыбнулся почти грустно, Буратино.
    - Ты очень и очень хороший человек. – Сказал я глядя ему в глаза. Совершенно неожиданно узнав ещё одну историю человеческой судьбы на этой войне. Которой был просто потрясён.
   - Так к стрельбе  готовы? – Раздался сзади крепкий голос спускающегося быстро в люк парня лет тридцати.
    - Готовы! – Ответил за обоих Лёха.
    - Бронибойным заряжай! А ты Игорь начинай выставлять с крайней вот нержавеющей крутилки. Нет ещё ко мне. Да с неё. – И он продиктовал две цифры. Помоему 28. Я крутил ручку как от швейной машинки пока цифра 28 не поравнялась со стрелочкой как на утюге.
    - Так? – Попробовал я вывернуть шею на наводчика, чьё место видимо сейчас занимал, стоявшего тесно у меня за спиной. Лёша и правда вручную выбрал один из снарядов и засунул в подствольник ствола. Потом схватил какую-то деревянную палку типа ударную от оркестрового барабана, так же на конце оборудованную войлоком, и впихнул с усилием глубже снаряд до характерного щелчка.
    - Теперь следующею цифру выставляем вот этим прибором, так, троечку ставим. Вот, молодца! Теперь башню в уровень выводим во сюда смотри, во, должно быть одинаково. Видишь там красные риски? Ага. Теперь вот в этот так сказать перископ смотрим. Плотно к резинке глазом прильни. Вот. Там неоновый огонёк видишь?
    - Да.
    - Вот эту ручку крутя как газ на мопеде, ага, медленно этот огонёк за перекрестие заводишь. Если хоть чуточку будет огонёк торчать, значит через три километра, снаряд разойдётся с целью уже на много. Идеально чтоб не светился ни с лева ни с права. Ни капельки. Точно по центру надо загнать. – Я к сожаленью был без очков, и как это погибельно, понял только сейчас. У меня развивалась дальнозоркость, и мне не видно вблизи ничего. Громко сказал – «ничего», но у меня было минус семьдесят пять. Я чуть отодвинулся от резинового гнезда для прицела, и увидел что у меня огонёк чуть торчит с права от вертикальной черты. Чуть чуть крутнув ручку я задвинул неоновый огонёк и его как будто не стало. Он полностью спрятался за чёрточкой. – Я убрал левую руку с прицельной ручки, правой держась за рычаг который играет роль автоматного курка, и закрыв глаза стал молится про себя: « - Боже благослови этот выстрел. Пусть снаряд упадёт там где тебе нужно».
    - К выстрелу готовы! – Громко крикнул стоявший сзади парень, наверное, тому с белым флажком и в шлеме.
    Мы, наверное, дольше всех выставляли цель, потому что почти сразу раздалось с наружи хриплое:
    - Огонь!
    Прежде чем я нажал на рычаг, я в мыслях произнёс: « - За всё что вы сделали, за детей, за женщин, за стариков»! И уверенно нажал на спуск. Орудие мощно выстрелило сотреся самоходку и нас в ней. Башня полностью наполнилась густым при густым едким пороховым дымом. Здесь и пороховая вытяжка не работала не только зарядчик и конвейер. Гильза сразу после выстрела вылетела под ноги, и Лёха мнгновенно запихнул в подствольник новый снаряд.
    - Снова выставляем цель по тому же порядку! – Уже кричал пологая, что я малость оглох наводчик. И стал опять диктовать с листа. Дым быстро рассеивался и я всё видел когда выставлял сбившуюся, в самом деле, цель. Кроме опять-таки неонового огонька. Я отодвинулся опять от перископа, чтобы как прежде лучше видеть, но он ладонью за затылок практически прижал меня к резиновому гнезду.
    - В упор смотри! Быстро надо всё сделать во второй раз! – Кричал напористо и как будто гневно наводчик. И отпустил руку. Я слабо видя попытался крутить ручку туманно различая огонёк но надеясь что он не смотрит на меня, как и в первый раз, я, отпрянув на миг ясно увидел что огонёк торчит из за черной полоски теперь с лева. Но он тут же схватил меня пятернёй за затылок и почти ударил об перископ крича:
    - В упор смотри! – Я на чуйку, крутнул переводя чуть-чуть правее и крикнул:
    - Готово!
    - Огонь пля! – Заорал над ухом он.
    Опять рычаг, опять свето-сотрясение, опять полный салон едкого дыма и удар пустой гильзы об пол. Я закрыв глаза тяжело дышал приходя в себя как после длительного и изнурительного бега.
    Все ушли в ложбинку, а мы с Лёхой остались. Я потому что был потрясён и у меня не работало сознанье во спасенье, он наверное за компанию.
    Мы со всеми попрощались, пожав всем руки, с Лёхой мы конечно обнялись за смеясь как то не весело. Миша Сержант, был на связи с наблюдавшим Саней Громом и о результатах знал, но нагло говорил, что не знает. Подойдя к машине и уже дав Димке залезть в кузов, он придержал меня собравшегося последовать под брезент за руку.
    - Если ты даже и попал, обещай мне никогда не говорить что, мол, я в Новоросии танк подбил.                - Обещаю Миша. Но может ещё и не попал сам говоришь, завтра только узнаем.
    - Не обещай так легко. Ты если с гранатой выползешь под гусеницы, взорвёшь его и сам уцелеешь, тогда ты смело и гордо можешь сказать, что ты танк подбил. – Он сквозь темноту ночи смотрел мне в глаза. – Это была командная работа, ты понимаешь?
    - Миша я, что то уже и не уверен, попал ли я вообще, куда не будь. Наверное неделю спать буду. Так меня что то рубит. Очень много эмоций наверное за последние сутки. Но значит и мой промах дело коллективное! – Провозгласил я, уже одной ногой перелезая через задний борт Урала.
    В танк как я утром узнал, мы попали. Сам же Миша и сказал. Через пару дней я увидел Саню Грома.
    - Сань, Миша всё боится, что я испорчусь, и от него ни то что похвалы, правды не добьёшься. Расскажи как дело было, что в танк попал я ужен знаю. А второй снаряд куда угодил? Мне там тип один путём и прицелится второй раз, не дал. – Саня, легендарный и заслуженный парень, один из двадцати семи человек защищавших Первомайск, здоровый и белоголовый с мощным торсом и голубыми глазами, криво но по доброму усмехнулся медленно и не громко как обычно говорил сказал:
    - Вот и молодец что прицелится путём не дал. Ладно танк, этот рванул как положено, а вот куда ты второй раз попал, не понятно. Часа четыре, ну до самого утра бухало и озаряло всё. Только чуть по тише станет, опять бу-бух, бу-бух! Короче даже для склада с боеприпасами многовато будет. Очень много тонн железа теперь к нам не прилетит.
    Ещё Бабай по моим нескончаемым просьбам узнал и успокоил, что погибшими за минувшие те сутки на данном отрезке фронта ВСУшники вообще не понесли. Про раненных не говорили. Бабай даже разозлился тому, что я обрадовался и перекрестился. Вскоре я стал слышать от него, когда он пьяный кому-то что-то говорил о своём отряде с гордостью, такое:
    - У меня даже музыкант танк подбил! – Я сразу вспоминал Мишин наказ, но не смел бате под пьяную руку, уточнять, что это была, коллективная работа. Даже очень метко промазал не один.