Фарфоровая сорока

                Олесе

               
                Одна из сорок, с цветком в клюве, поглядела на
                меня с минуту восхищённым взглядом, затем неуверенными
                шагами прошлась по столу и, не удержав на самом краю
                равновесия, грохнулась на пол. Другая сорока весело
                хихикнула, засунула голову под крыло и мигом заснула.
                <…> Поймал я их без труда, хотя та, что была на столе,
                пыталась спрятаться под измазанной маслом салфеткой и 
                притвориться, что её там нет.
                Дж. Дарелл «Моя семья и другие звери»

   Лесёне исполнилось уже три года, и болтала она без умолку. К тому же умела она старательно загибать два пальчика: большой и мизинец, и показывать оставшиеся три – сколько ей лет. Не ладилось у неё пока лишь с буквой «р». Но по этому поводу Леся не грустила, потому что букв было много и ей вполне хватало для того, чтобы выразить свои мысли.
   
   Знакомые говорили, слушая тараторку: «Вот, сорока-то малая!» А Лесёна спрашивала маму:

   – Какая солока?
   Мама смеялась:
   – Сорока, которая белобока! – и водила пальцем по дочкиной ладошке – щекотала нежно. – Сорока-белобока кашку варила, деток кормила, – загибала маленькие пальчики. – Этому дала! – прятался большой пальчик. – Этому дала! – указательный.
   – Этому дала! – по очереди средний и безымянный. А мизинчику мама говорила:
   – А этому не дала! Ты дров не рубил, воды не носил, кашу не варил!
   
   Лесе было смешно, но понятнее не становилось. Кто такая сорока? Какую кашу она варила? Вот бы её с детками увидать, которые кашу ели!
   
   Выходили гулять, и мама объясняла:
   – Сорока – это птичка небесная.
   А Леся спрашивала всех встречных птичек:
   – Ты сорока? Нет?
   Но птички пугались непонятных вопросов и улетали – значит, они не были сороками.
   
   Мама обещала дочке:
   – Встретится – обязательно покажу.
   Но как-то всё не встречалась шустрая птица. Пролетала иногда высоко – не угнаться взглядом малышке.
   
   Шли дни – уже и неделя минула, а любопытство Лесёны не унималось, не забывалось мамино обещание показать сороку. Не терпелось узнать: почему она хоть и девочка, но тоже и сорока малая?
   
   Вот и месяц первый летний прошёл, а с сорокой Леся так и не познакомилась. Подошло время, закончился у мамы отпуск, и повезла она дочку к бабушке в деревню.
   
   Чудеса там самые чудесные оказались! Много всего невиданного, но и тут Лесёна о сороке помнит. Вечером поцеловала мама дочку и уехала в город.
   
   Сели бабушка с внучкой за стол – ужинать. За столом разговоры разные не полагались, есть бабушка велела Лесе внимательно, чтобы вкусно было. А после ужина пересели на диван – рядком, чтоб поговорить ладком. И рассказала Лесёна бабушке о том, что называют её сорокой малой, а за что, она не знает.
   
   Обрадовала бабушка внучку:
   – В огород к нам заутра пожалует эта важная гостья – прилетит проверить: есть ли чем поживиться. Любят сороки всякую вещь, которая лежит без присмотра, – если блестит она издалека. Схватят её да в гнездо снесут. Только и видели!
   
   Вечер поздний настал, день долгий – с путешествием был. Вот и спать ложиться время пришло. А Лесёне не спится, сорока мерещится: то заколку её схватит, то бусики куклины, то гво;здики во сне собирает! Никак заснуть девочке не даёт.
   
   Ночь всё же взяла своё. Уснул дом. А наутро проснулась Лесёна от громкого стрекота: кто-то отрывисто трещал во дворе, словно охрипшая собачка прочищала горлышко, чтобы залиться звонким лаем. Стрекот повторялся через равные промежутки времени – не давал заснуть.
   
   Бабушки в комнате уже не было. Девочка вскочила, перелезла через бортик кроватки, который уберегал её от сонного падения, и подбежала к окну. В огороде, недалеко от крыльца, сидела крупная яркая птица и громко сердито стрекотала, как будто перебранивалась с кем-то. Рядом с первой опустилась вторая, и вдвоем они подняли такой галдёж, что заснуть и думать нечего! «Вот сорока-то малая!» – вспомнилось Лесёне. Поняла она, кто в огороде болтает без умолку. Так вот она какая – сорока! Да не малая совсем!
   
   Первая сорока, как казалось по более громкому и частому стрекоту, была стара, опытна и потому верховодила. Скакала боком, подозрительно наблюдала за окружающим миром, наклонив голову и ворчливо покряхтывая: «Грэээх-грэээх-грэээх». Сорочий глаз, внимательный и умный, различал предметы как возможную опасность. Поэтому совсем близко к крыльцу птица не подскакивала, но и далеко не улетала, надеясь поживиться какой-нибудь вещицей, случайно оброненной бабушкой. Цепкие чёрные лапки легко отталкивались от земли – птица подпрыгивала. Внимательная Лесёна, понаблюдав за сорокой некоторое время, заметила, что она немного прихрамывает. Её товарка была моложе, но в болтливости старшей не уступала.
   
   Временами сороки вышагивали по высокой траве чинно, только важности надолго им не хватало: заспешат вдруг, подпрыгнут и вприпрыжку припустятся. А хвостом за собой след заметают: дел у них множество, важно разгуливать некогда. Одна трещит без умолку, и вторая ей отвечает, вопроса не дослушав.
   
   Одежда на сороках приметная да нарядная. На голове – чёрная шапочка-шлем, какую Лесёне зимой надевают. Дальше такая же курточка с длинным-предлинным хвостом. Но прыгает непоседа – чёрный блестит-переливается то фиолетовым, то синим, то зелёным. И блузочка белая у птицы видна на плечах и брюшке – в такой Лесёна на праздники в садик ходит. А крылышки – тёмные с белыми пятнышками на концах. Игрушка, да и только!
   
   Не знала ещё Леся, что каждую весну сороки сдают свой нарядный костюм в стирку, и в начале лета ходят в стираном-перестиранном домашнем платье. Блеск у них пропадает, на балы их не приглашают, – сидят сороки дома, заботятся о семье. Тогда и появляются у сороки детки. Кашей не кашей, но кормит она их усердно, и скоро птенцы уже болтают своё «чьюк-чьюк», собирая молодую компанию «ночью-к-ручью».
   
   О болтливости сороки люди неодобрительно судачат. Говорливого человека сорокой кличут да приговаривают, что знать сороку по язычку. А уж коль сплетня или напраслина про кого пойдёт, то это не иначе как сорока на хвосте принесла. Птица славу такую получила за шумное многословное стрекотание о своих сорочьих делах. Но не всё о пустом сорока трещит. Иной раз предупреждает соседей по лесу об опасности. Тогда не только птицы ее понимают, но и весь лесной люд. Не считают звери сороку болтушкой. Застрекотала она – жди беды. Разбегаются лесные жители кто куда и сороку благодарят за предупреждение.
   
   Вскоре вернулась бабушка, уходившая доить козу. Умыла она внучку, нарядила и за стол усадила завтракать. А Лесёна давай стрекотать о сороке: вот какое диво видела! Погладила бабушка внучку по головке, покивала ей согласно. Потом подошла к буфету и достала с верхней полки, которая не видна была Лесёне с её малым ростом, живую сороку! Точно ту, что во дворе бочком скакала, прихрамывая! И на стол рядом с тарелкой поставила подарок. Клюв у сороки был открыт, как будто речь она не договорила, да так от удивления и осталась с открытым. Головку птица на бочок наклонила и хитро искоса так поглядывает, а лапку на пенёк поставила, – и показалось Лесёне, что подскочит она сейчас и улетит.
   
   Сорока была из глины – фарфоровая, объяснила бабушка. Неизвестный художник с любовью расписал красками эту дивную птицу: точь-в-точь живая получилась!
   
                ***
   Фарфоровая сорока стоит теперь на полке в моём книжном шкафу. Она очень старая, кончик клюва у неё отбит. Всякий раз, проходя мимо, я вижу эту – почти живую – птицу, и мне вспоминаются добрые руки бабушки, подарившей мне эту чудесную фигурку, многие летние дни у неё в гостях и моё первое знакомство с сорокой-болтушкой, как две капли воды похожей на свою фарфоровую сестрицу.